Успехи пилотируемых полетов Гагарина, Титова, Николаева Поповича, Быковского, Терешковой широко использовались отечественными средствами пропаганды и информации для доказательства превосходства Советского Союза и, следовательно, его социалиcтической системы.
Секретом для народов Советского Союза было наше безусловно отставание в количестве и надежности МБР и баллистических ракет, подводных лодок с ядерными зарядами. Наши космические побед служили отличной маскировкой отставания боевой ракетной мощи всему миру казалось, что США в космосе безнадежно отстали.
Первый американский действительно пилотируемый полет состоялся 20 февраля 1962 года, после того как удалось модифицировать МБР «Атлас», превратив ее в «Атлас-Д». Групповым полетам Николаева и Поповича, Быковского и Терешковой американцы пока ничего противопоставить не могли. Их отставание прежде всего объяснялось отсутствием носителя, сравнимого по грузоподъемности с нашей базовой Р-7.
Небольшой переполох в 1962 году в наших космических кругах вызвала информация об американском проекте «Дайна-Сор», который был развитием известного проекта крылатого ракетоплана Х-15. Фирма «Мартин» получила заказ на модификацию МБР «Титан» и создала «Титан-2», предназначенный для боевого дежурства с водородной бомбой мощностью 10 мегатонн. «Титан-2» предполагалось также использовать для вывода в космос пилотируемого ракетоплана. Заказ на ракетоплан получила фирма «Боинг».
Проектом «Дайна-Сор» предусматривалось возвращение на Землю «на крыльях», с посадкой на аэродром «по-самолетному» под управлением пилота. Теперь есть возможность сказать, что этот проект предвосхищал схему «Спейс шаттла», реализованную через 15 лет. Вывод в космос ракетоплана «Дайна-Сор» предполагалось начать в 1965 году с помощью последующей модификации самой мощной ракеты США «Титан-3». Масса ракетоплана по проекту достигала 7-8 тонн и продолжала расти. Однако в связи с проектом «Аполлон» для отработки систем срочно потребовался космический корабль, аналогичный ему по схеме полета и возвращения на Землю. Фирме «Рокуэлл» поручили разработку двухместного корабля «Джемини», а проект «Дайна-Сор» был закрыт в декабре 1963 года.
Таким образом, в период с 1959 по 1965 годы в США и СССР с согласия министров обороны совершенно независимо были закрыты проекты крылатых ракетных самолетов – ракетопланов «Буря» и «Буран» в СССР, «Навахо» и «Дайна-Сор» в США. Последним был закрыт проект ОКБ А.И. Микояна «Спираль». К полетам на этом ракетоплане готовили Германа Титова. Работа не пользовалась поддержкой ракетных войск и закончилась на этапе сбросов аппарата-аналога с самолета Ту-95. Космонавт Титов окончательно покинул Военно-Воздушные Силы и перешел на службу в Главное управление космических средств – ГУКОС, подчиненное Главкому РВСН.
Между тем информация о разработке американцами двухместного космического корабля «Джемини» и трехместного «Аполлона» дошла до Хрущева. В лице сына Сергея он имел вполне компетентного домашнего консультанта. Американским проектам мы готовились противопоставить двухместные «Союзы». Но когда еще они будут! Несмотря на весь оптимизм Королева, было вполне достаточное количество здравомыслящих, которым было очевидно, что «Союз» в 1964 году не полетит. Вот тогда и появилось указание Хрущева Королеву о приспособлении «Востока» к полету сразу трех человек. Первоначально казалось совершенно нереальным в одноместный «Восток» усадить троих человек. Требовалось принимать революционные решения, используя идеи, которые только зарождались применительно к «Союзам».
«Восход» свалился на нас довольно неожиданно и явно затормозил работу по «Союзам». 3 декабря 1963 года вышло готовившееся целый год постановление ЦК КПСС по космическому комплексу «Союз». ЛКИ пилотируемого корабля 7К согласно постановлению должны были начинаться в 1964 году, а всего комплекса «Союз», предназначенного для облета Луны, – в 1965-1966 годах.
Руководители вверенных мне отделов на очередных сборах не скрывали удивления:
– Вы требуете форсирования работ по «Союзу». Королеву мы сказать не можем, но вам же ясно, что в 1964 году на нем даже еж полететь не может. А теперь начинается мобилизация на трехместный «Восток».
Королев тоже все это отлично понимал. Хрущев подтолкнул его к азартной игре, и он, негласно отодвинув «Союз», лично окунулся в создание «Восхода». Здесь был ощутим быстрый тактический успех и ради него отодвигалась стратегическая задача.
Для размещения троих необходимо было отказаться от схемы посадки методом катапультирования кресла. Все трое должны приземлиться в самом спускаемом аппарате. При этом потребуется разработка специальных кресел с надежной амортизацией и введение новой системы – мягкой посадки. Разместить троих человек в скафандрах казалось совершенно невозможным. С горем пополам можно было втиснуть их ненадолго в очень неудобной позе только в тренировочных костюмах.
Отказ от скафандров вызвал яростное сопротивление ВВС. Но под нажимом Королева противники один за другим отступали. Наиболее последовательным защитником скафандров оставался Каманин. Но и ему пришлось ретироваться после нажима «сверху» со стороны маршалов Вершинина и Руденко.
Доработки привели к увеличению массы корабли до 5,7 тонны, что на 1000 килограммов больше «Востока». На «семерке» в варианте 8А92 третья ступень – блок «Е» – была заменена более мощным блоком «И» с двигателем Косберга тягой 30 тонн. «Восходу» предстояло выходить на орбиту на носителе 11А57.
Второй серьезный конфликт с ВВС возник по поводу кандидатур космонавтов на полет первого в мире трехместного космического корабля.
Пока «Востоки» были одноместными, не было особых разногласий. Летать в космос могли только военные летчики и только истребители. По этому принципу подбиралась первая пятерка. Исключение было сделано для Терешковой. Она не была летчиком-истребителем, но в космос ее пустили. Это была большая политика, и она себя вполне оправдала.
Но экипаж из трех космонавтов комплектовать только летчиками неразумно. Даже Каманин с этим вынужден был согласиться. Королев предложил экипаж в составе: командир корабля – военный летчик и двое гражданских – врач и инженер. Начались настоящие сражения за второе и третье место. Каманин предлагал военного врача и военного инженера. Он надеялся немного разредить накапливающуюся очередь среди кандидатов в космонавты. Минздрав предложил Бориса Егорова – врача не из системы ВВС, а Королев -Феоктистова в качестве бортинженера. Каманин в конце концов согласился на Егорова, но против кандидатуры Феоктистова сражался на всех уровнях. Первоначально в группу «Восход» были зачислены Лазарев, Поляков, Егоров, Сорокин, Катыс. Для Королева кандидатура Феоктистова стала уже делом принципа и престижа. Он угрожал порвать все связи с ВВС, завести свою службу подготовки космонавтов и доказать, что инженеры могут управлять космическим кораблем не хуже летчиков.
Главком ВВС и его заместитель маршал авиации Руденко без особого энтузиазма вначале поддерживали Каманина. Устинов и Сербии держали нейтралитет, выжидая, что скажет Хрущев. Когда обратились к Хрущеву, он заявил, что отбором космонавтов не занимается.
Сражения с ВВС по составу экипажа носили принципиальный характер. Мы поддерживали Королева не только потому, что он наш начальник. Я, в частности, считал, что при той степени автоматизации управления, которая уже есть на «Востоках», еще лучше на «Зенитах» и совсем чудесной будет на следующем поколении кораблей, человек должен заниматься исследованиями, разведкой и экспериментами. Управлять кораблем хороший инженер может не хуже летчика, если нет явных медицинских противопоказаний. Мишин занимал еще более крайнюю позицию. Он считал, что летать должны только инженеры и научные работники, а дорогостоящую подготовку в ЦПК надо упростить или вообще обходиться без нее. Полет Феоктистова грозил монополии ВВС в подборе космонавтов.
В этот период произошла смена руководства на заводе № 918 -будущем заводе «Звезда», который был нашим главным смежником по креслам, скафандрам и системам жизнеобеспечения. Главным конструктором вместо Семена Алексеева был назначен Гай Северин. Ему предстояло решать вместе с Бушуевым и Феоктистовым трудную задачу о размещении трех кресел там, где было только одно. В июне Северин после обмера всех кандидатур сообщил Бушуеву, что среди них есть «великаны», рост которых в положении «сидя» выходит за допустимый для «Восхода». Это облегчало задачу Королева по «проталкиванию» кандидатуры Феоктистова.
Постановление по трехместному «Восходу» появилось только 14 июня 1964 года. К этому времени списки кандидатов дополнились Комаровым и Волыновым.
21 августа на заседании ВПК проверялось выполнение постановления по «Восходам». Королев отчитывался по существу за работу, начатую только в январе. Тем не менее он имел возможность доложить о том, что в основном громадная работа многочисленных ОКБ и НИИ успешно заканчивается.
На этом заседании ВПК Королев впервые доложил о работах по «Восходу-2» – предполагаемому выходу человека в открытый космос. Это был еще один тактический ход, упреждающий работы американцев. Сообщение Королева о»«Восходе-2» имело целью также помочь новому главному конструктору Северину, который должен был успеть за считанные месяцы создать скафандр для выхода в открытый космос.
Я в это время был на полигоне – предстоял пуск второй «Молнии». Подробности в лицах мне потом рассказал Бушуев.
На ВПК было одобрено предложение о пуске беспилотного -технологического «Восхода» до 5 сентября.
Для нас, управленцев, это было очень важно, так как давало возможность проверить в телеметрическом режиме ионную систему ориентации и надежность новой системы приземления. По настоянию ВВС в Феодосии производилась проверка новой парашютной системы сбрасыванием макета корабля с самолета. Это затягивало общий цикл подготовки, и Королев был против таких сложных и длительных экспериментальных работ.
В данном случае он быстро убедился, что был не прав. 6 февраля при самолетных испытаниях макет корабля «Восход», сброшенный с высоты 10 000 метров, разбился. По сообщениям из Феодосии, после сброса не отстрелился люк парашютной системы и парашюты не вышли из контейнера.
Госкомиссия и Королев находились на полигоне в надежде на благополучный доклад из Феодосии, вслед за которым должен был последовать пуск технологического «Восхода». Как обычно, беда одна не приходит. На следующий день не ушел в космос «Зенит» целиком куйбышевского производства из-за отказа «центра» -блока «А» носителя.
Я разрывался между отказавшейся от раскрытия солнечной батареей «Молнии», неотстрелом люка на макете «Восхода», работой в комиссии по отказу запуска «центра» на носителе «Зенита» и подготовкой Е-6. Самым неприятным ЧП был парашютный люк. Если бы не самолетный сброс, мы могли сразу погубить троих космонавтов. Страшно подумать!
Правда, впереди планировался еще экспериментальный полет технологического «Восхода». На втором производстве с помощью Германа Семенова и Калашникова мы организовали эксперимент на макете по отстрелу злополучного люка. Пришлось убедиться, что недублированная схема подрыва пиропатронов способна к отказам. Я терзал себя, Калашникова и разработчиков схемы.
16 сентября мы с Калашниковым вылетели на полигон для доклада о своих «злодеяниях» и сразу же с аэродрома явились в МИК. В присутствии Шабарова и Кириллова СП вначале спокойно выслушал мой максимально самокритичный доклад. Потом он попросил объяснений у Калашникова. Закончить довольно путаное объяснение Калашникову не удалось. Произошел такой взрыв возмущения, что даже ни в чем не виноватые Кириллов и Шабаров втянули головы в плечи. Королев не стеснялся в выражениях. Это ему прощали многие, прощал и я. Но при этом он заводил сам себя и все больше распалялся. Возражать, оправдываться, спорить было совершенно бесполезно. Тем более, что по существу он был прав.
В кабинет, где происходила экзекуция, зашел Тюлин. СП сразу замолчал. Воспользовавшись тишиной, Тюлин сказал, что надо поговорить перед Госкомиссией об окончательном составе экипажей «Восхода». Надо было переключиться. Упавшим голосом СП сказал:
– Борис, ты будешь по этому люку докладчиком на Госкомиссии. А теперь оба убирайтесь!
18 сентября на заседании Госкомиссии я докладывал, что неотстрел люка при сбросе в Феодосии произошел по вине нашей электрической схемы, которая на самолетном макете отличается от штатной – полетной! На самолетном макете схему ради сроков упростили. Но об этом позоре я уже не докладывал, а только заверил, что теперь ошибка полностью разобрана, схемы отработаны отстрелами на заводе, для технологического корабля схема доработана и я гарантирую надежность электрической системы приземления.
После меня очень спокойно и убедительно выступил Королев. Он подтвердил, что лично разобрался в этом происшествии. Схема отстрела люка имела серьезные дефекты. Теперь она переработана, основные элементы дублированы. Заводские испытания подтвердили надежность новой схемы. В заключение Королев попросил Госкомиссию дать согласие на пуск «Восхода» с манекенами, не ожидая повторных самолетных сбросов макета корабля в Феодосии. Согласие Госкомиссии было получено, мы были отпущены обратно в Москву, а «узкий круг» остался для препирательств по поводу кандидатов дня полета на «Восходе».
В эти дни на полигоне начиналась небывалая страда – подготовка к визиту Хрущева. Гвоздем программы должны были стать пуски боевых ракет. Внимание к пилотируемым пускам временно ослабевало.
Я не был на демонстрационных пусках. По рассказам очевидцев, все они прошли отлично.
Гвоздем космической программы было выступление будущего космонавта Леонова. Облаченный в скафандр, он демонстрировал «выход в космос» и возвращение в корабль с помощью крана.
25 сентября я снова на полигоне. Шла подготовка к пуску технологического «Восхода» с манекенами. Назначенная на 29 сентября Госкомиссия вынуждена была выслушать сообщение Богомолова об отказе «Трала». Требовались разборка, замена и повторные испытания корабля – это не менее пяти суток. СП под влиянием последних событий заводился по любому поводу «с пол-оборота». В воздухе «пахло грозой» еще и потому, что при срыве графика не все были заняты делом. Споры, обострение отношений в такой напряженной обстановке иногда возникали по пустякам.
Очередная Госкомиссия заседала только 5 октября. Богомолова совсем недавно чествовали в связи с пятидесятилетием сначала здесь, на полигоне, а затем – на торжественном собрании в ОКБ МЭИ. Теперь его топтали и терзали за низкое качество «Трала».
6 октября рано утром началась подготовка к пуску первого беспилотного «Восхода». Все проходило настолько штатно, по графику, что даже СП ходил по площадке прогулочным шагом и внешне был совершенно спокоен. В 10.00 состоялся пуск. Технологический «Восход» вышел на расчетную орбиту. Через сутки он приземлился в положенном районе. По докладу с места приземления, система мягкой посадки сработала отлично.
Наши грехи по неотстрелу люка и богомоловские по отказу «Трала» были прощены и забыты.
Теперь пора было дать «зеленый свет» пуску пилотируемого «Восхода». Но неожиданно появился еще один грешник. Пришел доклад из Воронежа о возникновении «высокой частоты» при контрольных испытаниях на огневом стенде двигателей третьей ступени. Косберг на Госкомиссии доказывал, что это явление возникает только при стендовых испытаниях. В полете такого не бывает. Кос-бергу поверили. Очень устали ждать пуска.
Споры о составе экипажа закончились победой Королева: летят Комаров, Егоров, Феоктистов. Опытный летчик-испытатель Комаров, молодой врач Егоров и конструктор Феоктистов привезут из космоса бесценную информацию. Таковы были надежды.
Предстоящий пуск «Восхода», по сравнению с предыдущими шестью пилотируемыми пусками, без сомнения, был большим риском. Во-первых, космонавты летели без скафандров. Случайная потеря герметичности конструкции – и гибель неминуема. Во-вторых, ограничения по объему и массе не позволили снабдить корабль запасом средств жизнеобеспечения более чем на двое суток. Медлить с возвращением на Землю нельзя. В-третьих, новая система приземления проверена только один раз!
11 октября на старте была организована встреча экипажа «Восхода» с военным составом участников предстоящего пуска. Митинг сблизил всех. Каждый солдат гарнизона, стоявший на площадке по команде «вольно», почувствовал себя участником, ответственным за предстоящее свершение советской науки.
Пользуясь тем, что скафандры не требовались, Королев с тремя членами экипажа поднялся на лифте к кораблю якобы для инструктажа. Такому, как Феоктистов, инструктаж не нужен. Он знал корабль со всеми его системами лучше Королева. Думаю, что Королев очень волновался, он искал способ успокоиться. Но тогдашняя техника не располагала к успокоению. Во время генеральных испытаний носителя отказал бортовой передатчик «Трала», на этот раз на третьей ступени. Замена с перепроверкой требовала не менее часа – в такой напряженной обстановке скандала не миновать.
–Алексей Федорович, – сказал Богомолову Кириллов, – ищите Королева и Тюлина и докладывайте сами. Я получать за вас по шее не хочу.
Богомолов со старта приехал на ТП, нашел Королева в его кабинете, там же был Тюлин и еще несколько членов Госкомиссии.
После радостного доклада Богомолова, что замена «Трала» будет закончена через 10 минут, Королев взорвался и закричал:
– Уходи, я не могу тебя видеть! Ты трусливый мальчишка!
И много других подобных выражений выплеснулось на пятидесятилетнего «мальчишку». Во время этой тяжелой для всех присутствующих сцены Кириллов со старта доложил, что замена «Трала» будет закончена через час, график подготовки носителя не нарушается за счет имевшегося резерва времени.
– Вот твои десять минут! Не хочу больше иметь с тобой дела!
Это было последним происшествием перед пуском трехместного корабля. В ночь на 12 октября – день старта «Восхода» – ударил мороз. Ясной безветренной ночью температура упала до минус десяти.
В 7 утра, успев быстро позавтракать на «двойке», мы спешили в барак «банкобус» в 200 метрах от старта.
На последнем заседании Госкомиссия приняла решение о начале заправки и пуске. Первым рейсом на лифте поднялись Егоров и Феоктистов, вторым – Комаров в сопровождении ведущего конструктора Евгения Фролова.
По пятнадцатиминутной готовности я уехал на ИП-1. Пуск прошел красиво и нормально. Вместе с телеметристами после разделения я наблюдал дрожание святящихся столбиков на электронных экранах приемной станции «Трал».
На 525-й секунде Воршев торжественно доложил:
– Есть отделение объекта.
Стоявший рядом со мной у стойки «Трала» Богомолов получил полное удовлетворение. Это его аппаратура позволила всем оставшимся на Земле убедиться, что корабль с тремя космонавтами благополучно вышел на орбиту.
Когда мы с Богомоловым не спеша приехали с ИПа на «двойку», там Брацлавец уже организовал показ космонавтов по телевидению. По ВЧ Тюлин и Королев дозвонились до Пицунды, где отдыхал Хрущев, и докладывали ему о полете. Вторым заходом доложили Брежневу, Смирнову и Устинову. Этим троим в то время было не до космоса. Никто из нас не мог себе представить, что в эти, такие радостно-торжественные, как нам казалось, минуты Королев и Тюлин разговаривали не только с главой государства, но и с человеком, который готовился на следующий день его заменить.
Кремлевские заговорщики не решились раньше времени исключить из программы прямую связь и переговоры Хрущева с экипажем «Восхода». Связь была организована. Комаров доложил Хрущеву, что полет проходит нормально. Хрущев пожелал счастливого возвращения на Землю и скорой встречи.
Каманин переговорил с Вершининым и просил его обратиться к Малиновскому с ходатайством о присвоении Комарову звания инженер-полковник, а Егорову и Феоктистову – звания капитан.
По расписанию дежурств на КП я попал в одну смену с Гагариным с трех утра и до посадки. Большая часть нашей смены приходилась на «глухие витки» – когда связь с экипажем невозможна.
Мне нравилось наблюдать за Гагариным, когда он вел переговоры с экипажем. Он сам явно не скрывал, что получал при этом удовольствие. Комаров докладывал из космоса спокойно и уверено.
В 8 утра Королев и Тюлин решили, что перед посадкой полезно доложить Хрущеву.
– Он еще спит, – предупредил Тюлин.
– Ничего, по такому поводу нас ругать не будет, – успокоил Королев.
Через Москву связались с Пицундой, и Королев коротко доложил, что на борту все в порядке. Программа полета была рассчитана на одни сутки. Хрущев об этом знал. Тем не менее Королев «для порядка» попросил у Хрущева разрешение на посадку. Оба – и Королев, и Тюлин – посчитали, что Хрущеву будет не лишним таким образом напомнить о его личном вкладе в создание «Восхода». Согласие на посадку было получено. Это был последний разговор с Хрущевым. Кремлевскими заговорщиками он был уже отрешен от власти над великой страной. До выдачи команды на включение цикла спуска Королев попросил Гагарина вызвать Комарова на связь.
– Я – «двадцатый». Как самочувствие и готовы ли вы к заключительным операциям? – спросил Королев.
–Я – «Рубин», самочувствие хорошее. Много интересных явлений. Хотелось бы продолжить работу, – ответил Комаров.
Королев посмотрел на окружающих. Большинство замотали головами. Да ему и самому было ясно, что продолжение еще на сутки очень рискованно.
Чуть улыбнувшись, он нажал тангенту микрофона и ответил:
– Но у нас не было такой договоренности!
– Да, не было, но много нового.
– Всех чудес, «Рубин»', до конца не пересмотришь. Как поняли? Я «двадцатый», прием!
– «Двадцатый», я – «Рубин». Вас понял. К заключительным операциям готовы.
– «Рубин», я – «двадцатый». Мы все, ваши товарищи, здесь собрались. Желаем вам попутного ветра. Я – «двадцатый», прием.
Ответ «Рубина» потонул в шумах. Енисейский НИП-4 доложил о выдаче команды на запуск цикла спуска. Команду для верности продублировал НИП-7 с Камчатки.
По этим командам запускалась программа ПВУ, по которой в 10 часов 8 минут и 56 секунд над Гвинейским заливом на шестнадцатом витке должна быть запущена ТДУ на торможение, при условии, если предварительно корабль был ориентирован соплом двигателя по полету. Обычно томительное ожидание доклада с теплоходов «Долинск» и «Краснодар» на этот раз было недолгим. Уже в 10 часов 25 минут был ретранслирован через Одессу и Москву доклад, что команды на запуск и выключение двигателя прошли. Далее начиналась мучительная неопределенность. Никакой связи с кораблем не было.
Все собравшиеся напряженно молчали, ожидая докладов начальника службы поиска генерала Кутасина. Когда тот доложил, что летчик самолета Ил-14 «видит объект», Королев не выдержал, отнял микрофон у Гагарина и закричал:
–Я – «двадцатый»! Сколько парашютов видит летчик Михайлов – один или два?
Если раскрылся только один купол – это плохо. Скорость приземления может быть 8-10 метров в секунду. Если к тому же не сработает двигатель мягкой посадки, травмирование космонавтов неизбежно.
Кутасин после мучительной паузы доложил, что корабль спускается на двух парашютах.
Снова ожидание.
Наконец:
– Летчик Михайлов видит корабль на земле и около него троих человек, машущих руками.
Дорогой и неизвестный летчик Михайлов! Если бы ты знал, какой гром аплодисментов, какие объятия последовали за твоим коротким сообщением!
– Никогда бы не поверил, что из «Востока» можно сделать «Восход» и слетать на нем троим космонавтам, – сказал, излучая редкое сияние, Королев.
На радостях он даже обнял «мальчишку» Богомолова.
По решению Госкомиссии космонавты должны были из Кустаная прилететь в Тюратам. В Кустанай они были доставлены вертолетом и в соответствии с ритуалом должны были доложить Хрущеву о благополучном возвращении.
Мы все тоже ждали благодарности и поздравления Хрущева. Но время шло, ни из Москвы, ни из Кустаная, ни из Пицунды – ни звонков, ни поздравлений. Мы разошлись обедать и отдыхать.
Вскоре разнеслась новость, что председателю Госкомиссии Тюлину из Москвы позвонил Смирнов и передал, что разговора с Хрущевым не будет, а космонавты могут из Кустаная вылетать на полигон. В тот же вечер в свете прожекторов мы встречали на аэродроме всех троих космонавтов. Они вышли из самолета на трап без всяких признаков усталости. Феоктистов, которого врачи категорически не допускали к полету, выглядел особенно счастливым.
На следующий день Госкомиссия устроила расширенное, почти открытое заседание, на которое собрались две с половиной сотни участников. Каждый из космонавтов докладывал о своих ощущениях. После заседания был торжественный обед с тостами за здоровье Королева, экипажа, всех участников подготовки.
Комаров от имени экипажа благодарил и заверил, что они готовы выполнить новое задание партии и правительства. Он счел нужным сказать, что большую благодарность они выражают Никите Сергеевичу, который проявляет особую заботу о развитии советской космической техники.
Затем космонавты провели встречу со стартовой командой. Мы терялись в догадках: почему молчит Москва, почему ни космонавтов, ни нас, «ученых», никто не приветствует и не поздравляет.
Что происходило в это время в Москве и на мысе Пицунда, читатели знают из других мемуаров.
Поздно вечером 14 октября мы догадались, что не угодили Москве. Подготовленный заранее рапорт Комарова с обращением к Хрущеву Москвой был забракован и предлагалось изменить текст.
На следующее утро по радио пришла ошеломляющая новость. Хрущев освобожден от всех должностей в партии и правительстве. Его место заняли Брежнев и Косыгин. Свое разочарование такой новостью мы не скрывали. Мы считали Хрущева энтузиастом космонавтики и рассудили, что с его уходом нам лучше не будет. 16 октября Госкомиссия, а вслед за ней и почти все участники очередного исторического полета улетели в Москву, оставив скучать на полигоне ожидающих особого приглашения космонавтов.
Только на пятый день после возвращения на Землю экипаж «Восхода» получил команду «пожаловать» в Большой Кремлевский дворец. На приеме были выдержаны установившиеся при Хрущеве порядки. После «заправки» мы отводили душу, исполняя традиционные «Мы смело в бой пойдем», «По долинам и по взгорьям» и даже жалостливую «Что стоишь качаясь, тонкая рябина…».
В разгар веселья к нашему столу подошел неузнаваемо мрачный Каманин. Он искал Королева, но того увели на встречу с новыми вождями. Каманин рассказал: «В Югославии потерпел катастрофу самолет Ил-18, тот самый, на котором космонавты прилетели из Кустаная в Тюратам. Погиб начальник Генерального штаба маршал Бирюзов»,
В ноябре 1964 года, после нашумевшего полета трехместного «Восхода», у Королева в его маленьком кабинете собралась небольшая компания для обсуждения графика производства следующих «Восходов». Помню, что были Бушуев, Турков, Охапкин. Графиков и точных планов наших дальнейших работ в утвержденном виде еще не было, шли споры в «низах» и «верхах». СП сам находился, как мы говорили, в «разобранном» состоянии. До начала разговора он не то с вызовом, не то с упреком резким движением передал мне тонкую брошюру:
– Костя и Серега читали уже, теперь ты прочти! Они собрали все силы в один кулак и не скрывают своих планов. А мы до сих пор сами от себя засекречиваем. Не можем договориться ни с министром обороны, ни с ВЗС, ни с ВПК. Одним давай серию «Востоков», другим – «Восходов», нам нужен только «Союз». Брежневу надо что-нибудь запускать, только побыстрее, чтобы показать, что после Никиты наши дела идут неплохо. А вот как работают американцы!
Наш разговор в кабинете был сумбурным. СП был явно не в духе. Несмотря па традиционные кремлевские торжества после возвращения экипажа «Восхода», он еще не нашёл контакта с новым политическим руководством. Увлеченности, которую поддерживал Хрущев, теперь не чувствовалось. Это его мучило, вносило неопределенность в размышления о будущем.
– Есть надежда, – сказал СП, – что Устинов будет новым секретарем ЦК КПСС по оборонным вопросам, вместо Брежнева. Это усиливает наши позиции. Впрочем, между нами, теперь будет новый министр. Думаю, что они оба не будут поддерживать очередную лунную авантюру Челомея.
Тут счел нужным подать голос Охапкин. Он обладал очень цепкой инженерной хваткой, сохранившейся со времени его работы у Туполева.
– Не надо недооценивать Челомея. Он получил сильнейший коллектив на Филях. Это конструкторская школа Туполева и Мясищева. Если им дать волю и средства, они не хуже американцев сработают по конструкции. И завод у них, не в обиду будет сказано Роману Анисимовичу, великолепный. Нам не надо лезть в бутылку. Теперь удобный момент искать общую линию с Челомеем.
Вернувшись к себе, я начал изучать переданную мне Королевым брошюру. Это оказался информационный материал, изданный ЦАГИ. Он содержал выступления ведущих американских ученых и руководителей работ по космонавтике. Я сохранил этот материал и теперь, перечитав его, убеждаюсь, что американцев в большей мере, чем нас, можно обвинять в стремлении к мировой космической гегемонии.
Привожу отрывки из «заключительных замечаний» по итогам работы НАСА в 1963 году:
«Важно, что космические задачи обсуждаются в правительстве, в промышленности, в университетах и научных обществах с целью принять наиболее разумные решения на будущее.
Проще говоря, цель США – добиться превосходства во всех важнейших областях использования космоса и проводить эту космическую программу таким образом, чтобы компетентность в научных, технических и эксплуатационных вопросах, связанных с космосом, стала очевидной всему миру.
Для завоевания господства в космосе следует проводить исследования в широком диапазоне…
Для превосходства в космосе надо иметь передовую технику, которая позволит выводить все возрастающие полезные нагрузки на орбиту вокруг Земли, осуществлять полеты к Луне и другим планетам…
Необходимо совершенствовать технику передачи большего количества данных на огромные расстояния. Кроме того, американское господство в космосе требует умения запускать космические летательные аппараты в точно заданное время. Оно требует также возможности увеличения полезных нагрузок, запущенных на точные орбиты. Необходимо изучать технику маневрирования в космосе и технику встречи с другими большими объектами. Необходимо овладеть техникой точной посадки на Луну и планеты и возвращения на Землю при все увеличивающихся высоких скоростях.
И, наконец, превосходство в космосе означает, что надо научиться изготавливать, собирать, проверять и подготавливать космические летательные аппараты и их составные части, способные эффективно действовать в космосе не месяцы, а годы…
Логика требует, чтобы при проведении космических исследований было стремление к расширению сотрудничества между государственными научно-исследовательскими организациями, летно-испытательными центрами, промышленными организациями и университетами.
Деятельность каждой из этих организаций и их совместные усилия должны быть направлены на достижение единой цели – превосходство Соединенных Штатов в космосе…
Для достижения превосходства Соединенных Штатов в космосе необходимо провести исследование Луны до конца этого десятилетия. Как отметил президент Кеннеди, это будет не просто осуществление полета американских исследователей, вся нация, каждый из американцев должен внести свой вклад в успешное осуществление этого полета… Уместно напомнить, что 90% каждого доллара расходуется в промышленности или посредством контрактов, или в объединенных программах промышленности и университетов. Через субподрядчиков «космические» доллары проникают почти в каждую область американской экономики. Таким образом, исследование космоса является подлинно национальной задачей».