Юлия Беломлинская
После Третьей мировой
(Солдатская песня)
После Третьей Мировой
Кто останется живой
Тот, говорят, пойдет домой
Ты слышишь, Лиза?
Кто останется живой –
тех отпускают на убой
не как-нибудь
а по ленд-лизу
тех отпускают на убой
такая шиза…
После Третьей не закусывают, Лиза
После Третьей получают по ленд-лизу
только водку
после Третьей, всё глотай
и это будет пропуск в рай
в последний бой
за Глубокую Глотку
После Третьей Мировой
Мы помиримся с тобой
А кто сыграет нам отбой, в какую дудку?
В такую редкую дыру
В такую мелкую нору
А наше знамя на юру,
В какую дурку?
Твой персональный пропуск в рай
билет и визу
дают – бери, а бьют – бросай
Но после Третьей Мировой
Я по любому стану твой
Ты, хочешь, Лиза?
После Третьей не закусывают, Лиза
После Третьей получают по ленд-лизу
только водку
После Третьей, всё глотай
И это будет попуск в рай
Твой пропуск в рай
За Глубокую Глотку
Сева Гуревич
* * *
Потолочные глаза
Смотрят прямо вниз
Бель-мо-матова слеза
Льёт-струится из.
Нет ни окон, ни дверей –
Сон.
И тишина.
Здесь – найди и отогрей:
Будешь мне жена.
Этот дом – в моём дому:
Заумь чердака.
«Где он? – скажешь. –
Не пойму…»
Там же, где – строка.
* * *
Диме Плахову
Кто вы –
В постелях своих столь спокойно спите?
Ты –
С головою денно и нощно дружишь?
Принял нас всех на грудь город-праздник Питер,
Камнем болото душит…
Вползает в души…
По спи-рал(л)и ушной словесной улиткой липкой
Чуть щекотит – при-яд-но?..
Снаружи лапшу стряхните!
Спите –
Вволю, с приклеенной серой слепой улыбкой?..
Волю вживлённым в город-детинец Питер!
Стольник за сотку – белой-прозрачной – норма!
Служит и глушит на равных сам стольник-Питер!
Дел здесь у нас – РАЗГОВОРОВ – такая прорва…
Так не мешайтесь –
Послаще, подольше спите!
Галина Илюхина
Закатное
Кашляет город в красной закатной пыли,
мусорным шорохом кружит пустые арки.
Нитки запутали, скомкали, в петли свили
пьяными пальцами наши слепые парки.
Всё дежавю в этом горячем сюре:
ветер колючий, карликовые смерчи.
Где ж это было? – петли, кирпичный сурик…
Город зеро не отпускает смертных.
Это тупик. Но помнишь ступени, слева, –
в прошлой какой-то жизни все это было:
ржавые прутья, древних проломов зевы,
только не трогай расшатанные перила!
Город пустой, секущий лицо ветрами,
весь на ладони – маленький, муравьиный.
Небо почти вертикально стоит над нами,
падает и… промахивается. Мимо.
* * *
Небо густое, волчье, перетекает в воду,
время тягучим дегтем лодку свою смолит.
Здесь, на дрожащих сходнях, каждого пешехода
молча сопровождает сумрачный сателлит.
Циник ли ты глумливый, или романтик нищий,
или влачащий ношу суетный муравей –
держит тебя за шкирку в лодке с пробитым днищем
жилистый порученец ангеловых кровей.
Красные щели в тучах. Все капитаны немы
(хлопотная работа, нервное ремесло).
Верить или не верить – это твои проблемы.
Небо густое, волчье, в воду перетекло.
Евгений Мякишев
Футбол
Как оторваться футболисту
От поля плоскости плешивой
И полететь, расправив крылья,
Прочь от игры и жизни лживой
Сквозь день ленивый и морозный
Навстречу женщине младой?
Но он бежит, как жук навозный,
Толкая шар перед собой.
В сыром капкане стадиона
Пылают страсти, как солома.
Вратарь под сетчатой дугой
Дрожит и плавится, как студень.
Да будь он трижды неподсуден –
Он ловко прыгает ногой;
Судья не мстительный, но строгий,
С прозрачной дудкою во рту –
Мелькнет то здесь, то там – стоногий,
Слегка качаясь на ветру.
Надуты ровным ветром флаги.
Исполнен счастья и отваги,
Гол забивает футболист,
И взор его блуждает – чист,
И натыкается в смятенье
На света горнего объем;
Тотчас вздымаются растенья
И возникает водоем:
В оправе трав – прохладный, глыбкий,
Он в небо опрокинут, зыбкий,
Полупрозрачный, вкруг сполна
Сквозится поле, и волна
Колышет спелые колосья;
Поодаль – лес и тропка лосья.
В лесу прозрачные и злые
Лягушки длинные снуют,
Гнилушки тлеют золотые
И птички тонкие поют.
Шумят, как умершие, ели,
В земле корнями шевеля,
Лесник в распахнутой шинели
Поймал и мучает шмеля.
Уже и страсти не горят,
Кузнечик лишь ногой щебечет,
В высоком небе длится кречет,
И вдалеке, средь спелых гряд,
Крестьянин твердою рукою,
Стремясь к достатку и покою,
Сбирает крупный виноград.
Геннадий Григорьев
Фронтовое письмо
Каких только чудес
на белом свете нету!
Конверт о трех углах,
обычный, фронтовой...
Полвека, почитай,
он провалялся где-то.
И вот пришел с войны
и лег передо мной.
Наткнувшись на него
среди макулатуры,
я понимал: читать
чужие письма — грех.
Но аккуратный штамп
«Проверено цензурой»
как бы уже письмо
приоткрывал для всех.
Был цензор фронтовой
рабом цензурных правил.
И он (а вдруг письмо
да попадет к врагу!)
лишь первую строку
нетронутой оставил
да пощадить решил
последнюю строку.
Я цензора сейчас
не упрекну в бездушье.
Он свято чтил свой долг.
Он знал свои права.
Не зря же он письмо
замазал жирной тушью.
Наверно, были там
и вредные слова.
Писалось то письмо
в окопе? на привале?
И кто его писал —
солдат ли, офицер?
Какие сны его
ночами донимали?
О чем он помышлял
во вражеском кольце?
………………………
Лишь «Здравствуй, жизнь моя!» —
оставлено в начале.
И «Я люблю тебя!» —
оставлено в конце.
ВЫБОР ВЕТРА
А я
Не верю
В попутный ветер,
Что над землей разгоняет тучи.
Попутный – крутит,
Попутный – вертит,
Попутный ветер – плохой попутчик.
И чтобы черт
меня не попутал,
чтоб на земле мне стоялось крепче –
ты не желай мне ветров попутных.
Моя надежда – на ветер встречный!
Попутный ветер –
Сума и посох.
И, значит. Нужно ему перечить.
Мы сняли парус. Идем на веслах.
Нам встречный ветер расправил плечи!