А что же было с остальными латышскими полками в то время, когда И.И. Вацетис вместе с отрядами И.П. Павлуновского громил польских легионеров? Оказалось, что наступило их (латышских стрелков) время — они, как наиболее стойкие и сплоченные части старой армии, срочно понадобились в послереволюционной России, притом в самых различных ее регионах.

В конце декабря 1917 г. на Дону вспыхнул мятеж генерала Каледина. Захватив Ростов-на-Дону, казаки Каледина повели наступление на Донбасс, угрожая отрезать центральные районы России от основных источников угля и нефти, от основных продовольственных районов. В начале 1918 г. латышские стрелки получили письмо Главнокомандующего советскими войсками на юге России В. А. Антонова-Овсеенко с просьбой прийти на помощь донецким пролетариям в борьбе с Калединым. Об этом же просил их и председатель СНК В.И. Ленин.

Исколастрел решил послать на борьбу с Калединым 3-й полк. Но предварительно этот вопрос был обсужден на ротных собраниях и общем собрании полка, высказавшихся за отправку на калединский фронт. Тут же был избран и командир полка — им стал старый большевик, член партии с 1904 г. К. Калнынь. 11 января 1918 г. полк выехал из Цесиса и через Петроград и Москву отправился на фронт. В Петрограде представителей полка принял председатель СНК В.И. Ленин. Он пожелал латышским стрелкам боевых успехов в борьбе с врагами революции и выразил уверенность, что они нанесут войскам Каледина сокрушительный удар. В течение января — марта полк мужественно сражался с белоказаками, одерживая вместе с другими частями одну победу за другой. Так, в конце февраля 1918 г. он участвовал в освобождении Ростова от калединских войск.

В начале 1918 г. над Советской республикой нависла угроза немецкого наступления. Чрезвычайная опасность заключалась в том, что в то время интенсивно шел процесс демобилизации старой армии. И вот в этих условиях проявилась политическая зрелость как руководства, так и рядовых латышских стрелков, высказавшихся за сохранение организационной целостности латышских полков. На расширенном заседании Исколастрела при участии представителей социал-демократии Латвии, 1-й дивизии и 5-го полка была принята следующая резолюция: «Латышские стрелки не могут быть демобилизованы по общему плану демобилизации армии, но, по очистке их от нежелательных элементов, они должны стать социалистической Красной гвардией… В случае оккупации Латвии латышские стрелки не должны сложить оружие и сдаться в плен германскому империализму, а должны присоединиться к пролетарской армии России».

До начала наступления немцев в феврале 1918 г. латышские полки находились на не оккупированной части Латвии: штаб 1-й дивизии, 2-й и 5-й полки в Валке, 7-й полк и штаб 2-й дивизии — в Валмиере, 8-й полк — в Цесисе, части 4-го полка — в Алуксне, запасный латышский полк находился в Эстонии, в г. Тарту.

18 февраля на фронте от Черного до Балтийского морей немцы перешли в наступление. Старая армия уже не могла оказать им какого-либо серьезного сопротивления. Столкновения у немецких войск случались только с отрядами Красной гвардии да латышскими стрелками. Но силы были неравными, и немцы занимали один город за другим (Цесис, Даугавпилс, Резекне, Валмиера, Валка). Латышские полки эвакуировались на территорию Советской России. В конце февраля в Москву прибыл Исколастрел; в начале марта — 2-й полк, Головной революционный отряд; в конце марта — 1-й полк, а в начале апреля — 3-й полк. Другим крупным пунктом концентрации латышских стрелков стало Бологое. Здесь сосредоточились штаб 2-й дивизии, 5-й и 8-й полки. Основная часть 7-го полка находилась в Новгороде, часть его — в Великих Луках. В Петрограде был расположен 6-й полк. Кроме того, часть 2-го полка находилась в Вологде и Рыбинске. Группы стрелков, оторвавшиеся от своих полков при отступлении, были рассеяны по многим городам Советской России.

Первое же заседание Исколастрела в Москве 1 марта 1918 г. было посвящено обсуждению мероприятий, необходимых для перехода латышских стрелков в Красную Армию. Была избрана специальная комиссия, которой поручалось выработать инструкцию об условиях вхождения латышских стрелков в Красную Армию. Такая инструкция была подготовлена и утверждена Исколастрелом. Кроме того, при нем (Исколастреле) были созданы специальные комиссии — по регистрации, формированию, снабжению, агитации и др. Речь шла не о расформировании, а о реорганизации латышских полков при сохранении сложившихся национальных боевых единиц в условиях демобилизации старой армии.

Это была очень сложная задача — демобилизация старой и одновременно создание новой армии. Этот вопрос в отношении латышских полков обсуждался 18 марта на расширенном заседании Исколастрела с участие представителей 1-й и 2-й дивизий, а также комитета партийной организации. Председатель Исколастрела В. Штейнхарт заявил: «Теперь у нас главная задача — провести на местах демобилизацию старых полков и после этого создать новые полки… Нам нужно освободиться от тех элементов, которые никого не хотят слушаться…»

В этом же духе высказались и другие члены Исколастрела. Решение было принято такое: «До 1 апреля демобилизовать всех оставшихся в полках стрелков и параллельно начать формирование (работу по регистрации) революционных боевых частей из сознательных добровольцев…»

Итак, шла плановая работа по реформированию латышских частей и встроению их в ряды Красной Армии. Однако в этот процесс вмешался командующий Московским военным округом Н.И. Муралов — через неделю после указанного выше заседания Исколастрела (25 марта) он приказал расформировать все латышские полки. Исколастрел был вынужден подчиниться этому приказу, вынеся свое постановление о ликвидации латышских стрелковых полков и себя как высшего органа этих частей.

Очень скоро стало ясно, что данные решения (Муралова и Исколастрела) были ошибочными и революционно нецелесообразными, так как расформирование таких дисциплинированных и боеспособных частей, какими являлись латышские полки, наносили значительный вред завоеваниям революции.

Эту ошибку исправили Наркомат по военным делам и Высший военный совет — 27 марта они отдали Исколастрелу распоряжение не расформировывать латышские полки.

Особенность была в том, что в этих полках по инициативе полковых комитетов и партийных организаций уже шел процесс их реформирования в части Красной армии. Одним из первых был реорганизован 6-й полк в Петрограде. Здесь еще 20 февраля 1918 г. общее собрание стрелков высказалось за то, «чтобы 6-й полк как целая организация вошел в Красную Армию». Немецкое наступление на некоторое время прервало эту реорганизацию, но уже в марте она продолжилась.

Специальная комиссия по организации нового полка выработала положение о штатах и организационном построении полка. Решено было строить полк по троичной системе, вместо ранее существовавшей четвертичной: три отделения образуют взвод, три взвода — роту, три роты — батальон, три батальона — полк. Эта система полностью себя оправдала и впоследствии была распространена на всю Красную Армию. Важным было и то, что в штаты полка была введена артиллерийская батарея (в старых полках ее не было).

Условия приема добровольцев в полк были опубликованы в газетах. Принимались не только латыши, но и мужчины других национальностей, от которых требовались соответствующие рекомендации. Добровольцы обязывались прослужить в полку не менее двух месяцев, в боевой обстановке они не имели права оставлять полк, даже если у них истек срок службы. Условия приема требовали строжайшего соблюдения дисциплины и порядка. Для добровольцев, не проходивших ранее военной службы, организовывались соответствующие занятия.

Только за первую неделю после начала записи в 6-й полк вступило свыше 700 чел., а к началу апреля его численность достигла 1250 стрелков. Командиром полка был избран П. Судраб, а комиссаром — Я. Эглитис. 3 апреля формирование полка было завершено. Оно завершилось парадом и торжественным собранием.

Примерно таким же путем проходила реорганизация и родного И.И. Вацетису 5-го Земгальского полка, который в это время размещался в район Бологое. Там в середине марта состоялось общее собрание коммунистической фракции полка, на котором присутствовали представители Исколастрела, 6,7 и 8-го полков. Приехавший из Петрограда представитель 6-го полка рассказал об организации своего Тукумского социалистического полка. На этом собрании была избрана комиссия по демобилизации 5-го полка и созданию 5-го Земгальского латышского коммунистического отряда.

В конце марта 1918 г. старый 5-й полк насчитывал 757 стрелков. 27 марта Бологоевский отдел Исколастрела сообщил Высшему военному совету, что из демобилизованного 5-го полка сформирован отряд, в который записалось свыше 300 добровольцев. В дальнейшем этот отряд продолжал пополняться, и в апреле в нем было 548 стрелков при 19 пулеметах. Таким образом, свыше 75% стрелков старого полка добровольно записались и были приняты в отряд. В отряде насчитывалось около 70 коммунистов, что представляло внушительную силу. 1 апреля 1918 г. отряд был переименован в 5-й Земгальский латышский полк Красной Армии. Его командиром полковой комитет назначил командира старого полка бывшего капитана Я. Бриедиса.

Необходимо сказать об особенностях системы руководства всей жизнью латышских полков на первом этапе их существования в Красной Армии. Высшей властью в полку являлась партийная организация (коммунистическая фракция), которая ведала всеми вопросами, включая оперативную и хозяйственную деятельность. Она утверждала командный состав, начиная от командира полка до командиров рот, команд и их заместителей. Младших командиров выдвигали ротные командиры, а утверждал их комиссар полка (в 6-м полку младших командиров комиссар назначал). Выборные представители от стрелков образовывали ревизионную и контрольную комиссии.

Такая система руководства приводила к так называемой «диктатуре фракции», то есть к подмене в полку военного руководства партийным. Такая система неоднократно подвергалась критике, в том числе на 8-м съезде партии большевиков.

Из латышских полков 2-й дивизии, отступивших на территорию Советской России, лучше других сохранил свой боевой состав 7-й полк. Основная его часть в марте располагалась в Новгороде. В этом полку больше, чем в других, осталось на своих должностях бывших офицеров. Полком продолжал командовать Г. Мангулис, бывший полковник. Батальонами и ротами там также командовали бывшие офицеры. 1 апреля 1918 г. 7-й полк почти в полном составе перешел в Красную Армию: 442 стрелка из 545 (около 75%) добровольно записались в Бауский латышский красноармейский полк.

Из частей 1-й дивизии в Москве раньше других был преобразован 2-й полк, в котором в начале марта насчитывалось свыше 1000 стрелков. Динамика преобразования этого полка такова: 25 марта был получен приказ Н.И. Муралова демобилизовать 2-й полк. Тогда же началась и работа по созданию нового полка. 26 марта состоялось общее собрание стрелков. Часть из них (200 чел.) сразу же вступила в новый полк, на следующий день записалось еще 200 чел. Спустя еще несколько дней численность 2-го Рижского латышского полка Красной Армии достигла 600 чел. (60% состава) и продолжала увеличиваться далее. Власть во 2-м полку принадлежала командному составу, действовавшему под контролем полкового комитета и партийной организации, объединявшей свыше 100 коммунистов. Командиром 2-го полка был избран бывший подпоручик Я. Аплок, вскоре убывший на учебу в Академию Генерального штаба. Его сменил бывший штабс-капитан Ф. Риекст.

Часть 2-го полка, находившаяся в Вологде, не захотела присоединиться к его основному составу и образовала самостоятельный Особый латышский стрелковый батальон. Впоследствии этот батальон вошел в состав 8-го пока.

Во второй половине марта в Москву из Белоруссии прибыл 1-й латышский полк. Его реорганизация заняла немного времени: с 1 апреля началась запись добровольцев. Только в первую неделю записи в новый 1-й Усть-Двинский латышский советский полк вступило 567 стрелков. Прошло еще немного времени, и численность полка достигла 700 чел. при 47 пулеметах. Бывший командир полка Р. Вайнянис был вновь избран на эту должность.

Не было особых трудностей с реорганизацией в части Красной Армии Головного революционного отряда, созданного в период борьбы с мятежным корпусом Довбор-Мусницкого. Почти все его стрелки поступили добровольно в Красную Армию. 10 мая 1918 г. отряд, состоявший из 863 стрелков при 12 пулеметах, был переименован в 4-й Видземский латышский советский полк. Командиром полка был утвержден Я. Лацис. Полковая фракция объединяла 130 членов партии.

На практике почти не нуждался в реорганизации 1-й латышский коммунистический отряд (бывшая сводная рота в Смольном), поскольку он с самого начала своей организации в ноябре 1917 г. существовал на добровольческой основе. После переезда Советского правительства в Москву отряд, в котором насчитывалось 537 стрелков, продолжал численно расти, и к середине апреля 1918 г. в нем было уже свыше 760 стрелков при 14 пулеметах. Тогда же, в середине апреля, отряд был переименован в 9-й латышский стрелковый полк.

В этом полку, охранявшем правительство (СНК) и другие советские учреждения в Кремле, была самая сильная партийная организация из всех латышских полков, объединявшая в своих рядах около 350 коммунистов. Она руководила всей жизнью полка, однако осуществление этого руководства имело некоторые особенности, в отличие от 6-го полка. Высшей властью в 9-м полку было общее собрание стрелков и его исполнительный орган — полковой комитет, который и назначал командный состав. При этом все наиболее важные вопросы перед их вынесением на полковое собрание обсуждались партийным комитетом или согласовывались с ним. Кандидатуры на командные должности предварительно обсуждались комитетом фракции и уже потом предлагались общему собранию полковым комитетом.

Позже других полков реорганизации подвергся 3-й латышский полк, прибывший с юга только в начале апреля 1918 г. Еще в период борьбы с калединцами полк принял К. Стуцка, его же избрали командиром и реорганизованного полка.

Переформирование старых латышских полков в части Красной Армии вновь выдвинуло вопрос об их объединении. На заседаниях Исколастрела, на общих и партийных собраниях постоянно высказывалось мнение, что сбор полков под единым руководством, в составе одного соединения (дивизии или корпуса) будет способствовать укреплению Красной Армии.

Приказом Народного комиссара по военным делам № 263 от 13 апреля 1918 г. латышские полки были объединены в Латышскую стрелковую дивизию — одну из первых дивизий Красной Армии. По замыслу она должна была включать все основные роды войск: девять стрелковых полков, кавалерийский полк, артиллерийскую бригаду, инженерные и технические части. Начальником дивизии был назначен И.И. Вацетис, комиссарами — К. Петерсон и К. Дозитис. Обязанности начальника штаба дивизии сначала временно исполнял И.И. Лерхе, а с начала мая им стал руководить А.В. Косматов. «Латышская дивизия, — писал И.И. Вацетис, — была первым регулярным и организованным по правилам военного искусства боевым соединением Советской власти».

В приказе по Латышской дивизии № 2 от 14 апреля 1918 г., подписанном И.И. Вацетисом, определялись ее структура и состав: она состояла из трех стрелковых бригад, каждая из которых в свою очередь включала три полка. В первую бригаду (командир П. Дудынь) вошли 1, 2 и 3-й полки, расположенные в Москве. Вторую бригаду (командир П. Авен) составили 4, 5 и 9-й полки. При этом 4-й и 9-й полки находились в Москве, а 5-й полк пока еще в Бологом. В третью бригаду (командир Я. Юдынь) вошли соответственно 6, 7 и 8-й полки. Здесь разброс частей был наибольшим — штаб бригады и 8-й полк находились в Бологом (позднее штаб будет переведен в Петроград), 7-й полк — в Новгороде, а 6-й — в Петрограде.

Латышская дивизия была своеобразным соединением в Красной Армии. Особенно на первых порах. Если в РККА не допускалось формирования национальных частей и соединений из беженцев и эмигрантов, не связанных с территорией данной нации, то в отношении полков Латышской дивизии Советское правительство сделало исключение, как частям, доказавшим свой пролетарский интернационализм и преданность Советской власти. По этому поводу комиссар дивизии К. Петерсон говорил на 1-м Всероссийском съезде военных комиссаров: «Хотя мы как будто объединены по национальному признаку, но на самом деле все, как один, проникнуты духом Интернационала. Мы не связываем своих действий с какой-нибудь территорией, но за долгие месяцы ожесточенной борьбы за социализм, за Советскую Россию, спаялись в одну семью. Мы — интернационалисты и доказываем это не словами, а делом».

Другой особенностью Латышской дивизии, отличавшей ее в 1918 г. от других соединений Красной Армии, была затянувшаяся по времени система выборных солдатских комитетов во главе с Исколастрелом. Возникнув весной 1917 г. в старой армии, выборные солдатские комитеты сыграли огромную роль в развитии политической активности нижних чинов. После Октябрьской революции этот институт был распространен на все части старой армии. Просуществовав до весны 1918 г., система солдатских комитетов была ликвидирована одновременно с демобилизацией старой армии. Ликвидирована везде, за исключением Латышской дивизии. Здесь комитеты в полках занимали особое положение — так исторически сложилось в период подготовки и осуществления революционных преобразований в 1917 г. Заслуги этих комитетов и Исколастрела объясняют их чрезвычайно высокий авторитет среди латышских стрелков.

Вскоре после создания Латышской стрелковой дивизии состоялась и ее первая партийная конференция. И хотя Иоаким Иоакимович не состоял в партии большевиков, он был, как начальник дивизии, приглашен на конференцию и участвовал в ее работе. Конференция высказалась за сохранение института солдатских (стрелковых) комитетов в дивизии. Резолюция этой конференции была положена в основу «Положения о конструкции латышских стрелковых полков», принятого 1-м съездом представителей латышских стрелков, проходившим 16–19 мая 1918 г., в работе которого И.И. Вацетис также принимал участие.

Согласно этому Положению, высшей властью в дивизии являлся Совет латышских стрелковых полков и его исполнительный орган — Исколастрел, избранный Советом в составе девяти человек. Ему поручалось вести всю организационную, административную, массово-политическую и культурно-просветительную работу в частях и подразделениях дивизии. Кроме того, в дивизии были предусмотрены два комиссара с одинаковыми правами: один избирался Исколастрелом, а другой назначался по линии Наркомвоена. При этом оба комиссара в Исколастреле пользовались правом решающего голоса.

Полковой комитет являлся высшим органом власти в полку. Председатель комитета или его заместитель подписывал вместе с командиром все приказы по полку и имел право контроля над всей перепиской. На заседаниях полкового комитета председатель коммунистической фракции имел право решающего голоса. Комитетам было предписано не вмешиваться в оперативную деятельность командного состава, за исключением распоряжений явно контрреволюционного характера.

Солдатским (стрелковым) комитетам в Латышской дивизии было предоставлено право назначения командного состава: ротным — командиров взводов, полковым — командиров рот, команд, батальонов, а Исколастрелу — командиров полков и бригад.

Исколастрел первого состава реорганизованных полков возглавил Ю. Заринь, его товарищем (заместителем) избрали Я. Думиня, а секретарем — Оскара Стиггу (впоследствии — начальник одного из отделов Разведывательного управления РККА в воинском звании «комдив»). С ними И.И. Вацетис и согласовывал свои действия по дальнейшему совершенствованию дивизии и ее частей, укреплению воинской дисциплины, решению вопросов материально-бытового обеспечения. Сразу отметим, что формирование дивизии было связано со значительными трудностями. Прежде всего это относилось к нехватке боевой техники и предметов вооружения, обмундирования, продовольствия.

В начале мая 1918 г. формирование стрелковых полков было в основном закончено. К этому времени полки дивизии были двухбатальонными, только в 7-м полку было три батальона. Во всех полках были, помимо батальонов, образованы пулеметные, хозяйственные, музыкантские команды, команды связи, конных или пеших разведчиков, а в некоторых — бомбометные. Артиллерии в первое время было совсем мало, только при 6-м и 7-м полках формировались легкие батареи.

7 мая И.И. Вацетис обратился в Московский городской военный комиссариат с докладной запиской, в которой указывал, что для приведения вверенной ему дивизии в боевую готовность необходимо включение в нее частей и подразделений всех родов войск, а прежде в сего артиллерии. Эта просьба возымела действие — уже неделю спустя Московский горвоенкомат направил в Московский губвоенкомат требование направить в Латышскую дивизию две легкие и одну тяжелую батареи, а также броневик.

Предметом особой заботы И. И. Вацетиса, как начальника дивизии, было возвращение в нее разрозненных латышских отрядов и отдельных полков, разбросанных по разным городам Советской России. В некоторых таких частях и отрядах обнаружилось стремление к «самостийности», в них взяли верх сепаратистские тенденции и даже элементы анархии. Этим объясняется их нежелание присоединиться к дивизии. Выполняя по распоряжению местных Советов те или иные задачи по укреплению Советской власти на местах, эти отряды, фактически находившиеся на положении красногвардейских, «зараженные» местническими настроениями, не стремились влиться в строго регламентированную, централизованную армию. Их нежелание влиться в состав дивизии объяснялось еще и расхождением во взглядах на ее внутреннее построение (положение командного состава, стрелковых комитетов и партийных организаций).

Сепаратистские тенденции были сильны в 6-м полку, находившемся в Петрограде, — он вошел в состав дивизии лишь в конце июня 1918 г. До начала июня отказывался вступать в дивизию и Торошинский полк, выросший из батальона 6-го полка в районе станции Торошино под Псковом. Отколовшаяся часть 7-го полка, из которой образовался самостоятельный Лиепайский полк, вошел в дивизию лишь в феврале 1919 г. Так что не все ладно было и в латышских частях.

В целях борьбы с подобными местническими тенденциями Реввоенсовет Республики 11 октября 1918 г. (Вацетис был уже Главкомом) приказал:

«1. Не допускать никаких латышских формирований, помимо Латышской стрелковой советской дивизии. 2. Moбилизованных латышей направлять в Латышскую дивизию в случае выраженного ими желания».

Чем и как заканчивались такие местнические настроения, видно из следующего примера. Совершенно оторванным от дивизии оставался Курземский полк, сформированный весной 1918 г. на базе батальона 3-го полка в Воронеже. О том, какие настроения царили в этом полку, к чему привела эта оторванность от основных сил дивизии и централизованного руководства, говорится в воспоминаниях И.Э. Якира, который весной 1918 г., отходя с остатками Тираспольского красногвардейского отряда, прибыл в Воронеж.

«…Прибыли на станцию — штабной эшелон и при нем полурота китайцев (они все в эшелоне шли, потому и выжили), пара эшелонов с остатками бессарабцев и пришедшие на ремонт два бронепоезда.

Вечером в штаб наш пришли товарищи из местного Совета и стали щупать, что за народ: бандиты или свои. Хорошее, видно, впечатление произвели, потому что они нам рассказали, что в городе готовится восстание против Советов, что восстанием заворачивает Курземский латышский полк, вернее — его офицеры, что в казармах ведется бешеная агитация против большевиков, против Совета.

Спросили — как мы? Надеемся ли на своих и поддержим ли Воронежский Совет? Мы, конечно, обещали сделать все, что в наших силах. Подготовили свои «остатки»… Сгрузили и боевые машины. Пушки броневиков направили на загородный район, на казармы курземцев…Подготовили все и поехали в их штаб.

Мы подъехали к штабу Курземского полка примерно в половине двенадцатого, т.е. за полчаса до предполагавшегося восстания. Не застав там никого, мы направились в казармы. Не успел экипаж и за ним конные тронуться, как сверху была брошена бомба, не причинившая, правда, никому вреда.

Задерживаться у штаба, выяснять, кто «пошутил», не было времени, ибо можно было упустить главное…

Уже квартала за два до казарм нам стали попадаться одиночки и группы вооруженных людей. Они ждали только сигнала. Казарменный двор был полон самого разношерстного народа — тут были и солдаты, и просто подозрительные типы, подбивавшие на грязное дело.

Наш начальник штаба с командиром одного из бронепоездов приехал на тачанке, а мы, человека четыре, верхами. Мы остались внизу, а начальник штаба с командиром бронепоезда поднялись наверх, в помещение, где шло собрание представителей гарнизона… Собрание должно было решить, в какое именно время выступить.

Хорошо работали предатели. Оказалось, что помимо нас без нашего ведома в зале между другими «делегатами» было и по три представителя от наших частей: от бронепоездов, бронеотряда, заамурцев и даже от остатков китайцев… Большое казарменное помещение гудело. Шло обсуждение вопроса о том, как произвести выступление и разгром партийной организации, ЧК и Совета. Как всегда бывает в таких случаях, намечался и еврейский погром…

…Возле казарм разъезжало несколько конных в гражданском платье. Это была какая-то местная охрана или самооборона. Один из них осторожно подъехал к нам и стал расспрашивать одного из нас, тов. Федоренко, кто мы и для чего прибыли. Товарищ Федоренко умышленно во весь голос, чтобы слышали окружающие курземцы, ответил, что мы заамурцы, что прибыли после боев, после тяжелых поражений и необычайных побед…

На вопрос, знаем ли мы, что сегодня курземцы хотят бить Совет, большевиков и евреев, Федоренко залихватски приплюснул папаху и еще громче заревел, что мы сражались, помирали из-за каждого аршина советской земли и не позволим против наших рабочих и солдатских Советов выступать. Он кричал, что нас, мол, тысячи, наши полки под боком и мы всех бунтовщиков «порубаем».

Этот крик подействовал на окружающих, и они начали втихомолку судачить о том, что мы, пожалуй, можем помешать…

В это время в зале разыгрывалась такая сцена: на председательском месте молодой офицер с растрепанными волосами, в солдатской шинели, с прислоненной к столу винтовкой всячески подделывался под «народ», толкая толпу на провокацию и предательство Советской власти… Представитель Совета, губернский комиссар, несколько раз пытался выступить, образумить, удержать от преступного шага, но как только он начинал говорить, поднимался крик и нельзя было вымолвить ни слова. Нашему начальнику штаба председатель тоже не хотел дать слова: боялся, что в сомнение народ введет.

Однако пришлось дать. Наши представители, человек сорок, потребовали. Они все встали, и от их имени выступил командир бронепоезда. «Мы, — заявил он, — столько-то поездов, бронепоездов, батарей, рот и эскадронов входили в Особую армию Румынского фронта и требуем, чтобы нашему начальнику было дано слово». Прибрехнул он здорово, эскадронов и рот прикинул для устрашения…

Дали слово нашему начальнику штаба, и стал он речь держать. «Особая армия, — говорил он, — пешком с берегов Дуная пришла, с румынами, немцами, бандитами, казаками и еще с многими дралась. Дралась, дороги трупами своих солдат-товарищей усеивала. Дрались, советскую землю и Советскую власть отстаивали. Пришли измученные, истомленные наконец в Советскую Россию и что здесь находим? Находим вас, тыловиков, отъевшихся, на провокацию поддавшихся и стоящих на границе непоправимого несчастья…»

В это время один наш конник вошел и нарочно, чтобы увидели все, какая у нас дисциплина, толпу растолкал, подошел к говорившему начальнику, шпорами звякнул и рявкнул: «А нам, товарищ начальник, как прикажете, ждать?» Начальник штаба, быстро смекнув, что тот хочет подействовать на толпу, сердито бросил ему: «Внизу ведь приказал ждать». Тот повернулся на каблуках, гаркнул «Слушаюсь» и, звеня шпорами, пошел вниз на улицу…

А начштаба продолжал:

«У нас, — говорит, — части тут подле казарм ваших подведены, 12 пушек с бронепоездов на казармы наведены, броневые машины по углам расставлены, кавалерия под городом. И только вы, предатели, посмеете против власти нашей что сделать, мы вас вдребезги разделаем…».

Это все сильно подействовало на собравшихся. Не удалось предателям поднять их. Загудели: «как же это, бой-война промеж своих солдат?…И решили не выступать…».

И тем не менее формирование Латышской дивизии шло достаточно успешно. Уже в апреле был сформирован первый эскадрон кавалерийского полка на основе команды конных разведчиков 3-го полка. Позднее полк был доведен до четырехэскадронного состава. Штабы дивизии и бригад формировались на базе штабов бывших 1-й и 2-й дивизий. В июне был создан батальон связи. В июле — августе при дивизии была сформирована авиагруппа в составе 18 самолетов. Началось формирование артиллерийской бригады. Однако создание технических частей затягивалось из-за недостатка материальной части и нужных специалистов.

Начдив И.И. Вацетис был особо озабочен вопросом наличия артиллерии в дивизии. Хроника формирования артиллерийских частей и подразделений такова: в мае была создана тяжелая батарея из пяти восьмидюймовых гаубиц; тогда же начато, а в июле закончено формирование 1-го легкого артиллерийского дивизиона (три батареи по четыре орудия). В конце июня было закончено формирование 1-й, а в августе — 2-й батареи мортирного дивизиона. Тогда же была создана зенитная (противосамолетная) батарея из 4-х орудий. В сентябре 1918 г. в дивизии появился тяжелый артиллерийский дивизион (12 орудий).

1 мая 1918 г. Латышская дивизия принимала участие в первом после Октябрьской революции параде войск Московского гарнизона на Ходынском поле. Командовать парадом было поручено И.И. Вацетису Присутствовавший на параде председатель СНК В.И. Ленин дал высокую оценку состоянию и подготовке Латышской дивизии.

Дивизия состояла в основном из опытных, прошедших испытание боем воинов. Однако в ней был и определенный процент молодых солдат, обучению которых в полках уделялось постоянное внимание. Приказом по дивизии командирам полков предписывалось устроить тиры для обучения молодого пополнения приемам умелой стрельбы. По инициативе И.И. Вацетиса, этой учебе придавался спортивный характер — с вручением призов и памятных подарков отличившимся стрелкам. Помимо стрелковой подготовки во всех частях дивизии регулярно проводились тактические занятия, изучение материальной части оружия и техники.

Исключительно большое внимание И.И. Вацетис уделял подбору и подготовке командного состава частей и подразделений дивизии. Комплектование Латышской дивизии командным составом в 1918 г. было связано с определенными трудностями, однако этот вопрос в целом здесь решался более успешно, нежели в других соединениях Красной Армии. И это объяснялось рядом причин. Хотя основная часть старшего и среднего звена офицеров латышских полков во время Октябрьской революции встала на сторону ее противников, однако многие младшие офицеры, выходцы из пролетарских и полупролетарских слоев общества, вместе со стрелками приняли идеи социализма. При этом они еще до создания латышской дивизии прошли испытания на верность выбранному пути: октябрьскими событиями 1917 г.; переходом Латвии в Советскую Россию; реорганизацией старых полков в части Красной Армии. За это же время офицеры латышских полков не менее двух раз переизбирались на различные командные должности. Поэтому вполне естественно, что все колеблющиеся и политически ненадежные лица при такой чистке отсеивались или отстранялись соответствующим образом.

Вхождение латышских полков в ряды Красной Армии без серьезной организационной ломки позволило Исколастрелу и полковым комитетам назначить на командные должности тех бывших офицеров, которым стрелки доверяли, которых они знали по предыдущим боям. При этом Исколастрел, комитеты и партийные организации наряду со старыми офицерами настойчиво и смело выдвигали на командные должности бывших унтер-офицеров и рядовых стрелков, показавших свои способности в боях и повседневной жизни. В полках дивизии почти все должности младшего командного состава занимали бывшие рядовые и унтер-офицеры. И все же, несмотря на это, в дивизии ощущался недостаток опытного командного состава.

От уровня подготовки младших командиров во многом зависит уровень умений и навыков солдат. Поэтому учебе младших командиров в Латышской дивизии уделялось большое внимание. Еще в приказе по дивизии от 9 июня 1918 г. начдив И.И. Вацетис потребовал во всех полках организовать полковые школы с трехмесячным сроком обучения. От каждой роты и команды предписывалось туда выделить не менее шести человек.

Еще один штрих — приказом по 1-й бригаде от 27 апреля командный состав для повышения своего уровня знаний был обязан посещать в Москве лекции по военному делу.

Характеризуя командный состав Латышской дивизии, И.И. Вацетис отмечал: «Латышские стрелки… требовали хороших командиров, От латышских командиров прежде всего требовались находчивость и мудрый ум, затем — деловитость, самопожертвование и хладнокровие. Качества такого командира импонировали стрелкам, обладавшим такими же качествами. Такая солидарность создавала в бою взаимное доверие, дисциплину и способствовала эффективному применению оружия».