Горный будильник ввёл меня в прострацию не во время пробуждения, а минуты две спустя, после осмысления, что я услышала. Кукареканье петуха. Осознав присутствие неподалёку деревенской атрибутики, я села и потерла глаза. В окно уже заворачивало, паркуя не разогретые лучи, солнце. Сколько же времени? Телефон у меня забрали, наручных часов не было. Оставалось надеяться, что я не проспала, а потому поспешила подняться и одеться. На выходе из своей кельи я увидела идущего в сторону грубого бельведера, служившего проходом к лестнице, Хенсока. Заметив меня, он остановился и стал ждать. Я спустилась до него и пожелала доброго дня.

— Я рад, Хо, что ты реагируешь на позывные природы. А я уж было хотел будить тебя.

— Значит, я вовремя? А вы давно поднялись? — У меня закралась мысль, что он вообще не ложился. Кто его знает, этого прожженного воина и отшельника?

— Нет, тоже только что. Я всю жизнь сплю не больше четырех-пяти часов, мне хватает, — улыбнувшись, он пошагал в том же направлении, куда и мне надо было. — У нас здесь небольшое хозяйство… козы, две коровы. Птицы. За ними ухаживаю исключительно я, а для этого надо жить по их ритму.

— Вы сами?!

— А кому же ещё? — настоятель добродушно хохотнул. — Не думаешь же ты, что существует какая-то надменность или недостойность для монахов? А я ведь тоже всего лишь монах, пусть и получивший какие-то степени и заслуги. Нет, всю работу необходимо делать самому, ведь без труда человек впадает в леность и болеет душой и телом, — мы шли ниже и ниже, от пласта к пласту, пока не остановились на распутье, где мне было направо, к кухне, а Хенсоку налево, к живности, которую следовало накормить и оприходовать. — Жаль, что ты пришёл к нам осенью, когда предстоит лишь собирать урожай. Летом и весной было очень тяжело управляться вчетвером с нашим садом и посадками, как мы мечтали о помощнике! — Я возликовала, что не притащилась сюда парой месяцев раньше. Собирать не так уж накладно, в отличие от прополки, обкапывания, полива и кто знает чего ещё! — Ну, ступай!

Я поморосила к очагу, как настоящая женщина, исполняющая своё предназначение и, подумав об этом, одернула себя. Я мужик! Лучшие повара — мужчины, поэтому я и готовлю. Застав меня в разгар творческого экстаза — я варила пустую овсяную кашу на воде, как и положено, сама грызя яблоко, — вошёл Лео с ведром парного молока. Памятуя о том, что он способен рефлексировать, я перестала хрустеть и улыбнулась ему. Он тут же стал смотреть в какие угодно стороны, кроме моей, пока не подошёл и не положил на стол очередную записку. Я как-то с первого раза усвоила, что он не только не болтун, но и не графоман, так что всего лишь работает голубем любви — между мной и учителем Хенсоком. Прелесть. Я развернула бумажку и ознакомилась с очередными инструкциями: молоко для изготовления творога, парням не давать, если хочу — могу полакомиться сама, а так же лук с чесноком в пищу не совать — негативно влияет на дух, сии амариллисовые* про запас, для лекарств и настоек, если вдруг что. Постскриптумом рецепт цампы — ячменного подобия хлеба (так вот, чем я вчера давилась?). Пеки, учись, развлекайся! В самом деле, вчерашнее предупреждение было не лишним. Сегодня я, как белка в колесе, свалюсь от усталости ещё до обеда.

Осознав, что связала себя невидимыми узами обязательств, и такими темпами не сдвинусь с места по дальнейшему изучению оставшихся учеников, за завтраком я опять подсела к Шуге, всё в ту же компанию. Лео опять унёс две порции, и снова за главных сидели господа Хан и Ли, с отстраненными лицами прихлёбывая кашу и чуть теплый зелёный чай. Какое счастье, что я могу питаться немного иначе! Только не при всех, разумеется.

— Ну как тебе тут, Хо, осваиваешься? — поинтересовался Рэпмон. Я кивнула.

— Думал, всё будет хуже, но пока что силы есть — всё вполне терпимо, — стараясь не забываться и говорить о себе, как о молодом человеке, вступила я охотно в разговор и обратилась к Джей-Хоупу: — Знаю, тут не принято спрашивать о прошлом, но ты вчера сказал, что мог бы и не приходить сюда?

— Не то чтобы непринято, просто считается неэтичным лезть в душу монаху, — я собралась извиниться и отозвать вопрос, но он скорчил успокаивающую гримасу. — Но мы друг с другом тут все уже поделились своими биографиями, как иначе можно подружиться и о чем говорить?

— А монахам не положено много болтать, — заметил Ви, заткнув себе поплотнее едой рот после произнесенного.

— Мы и не собираемся рушить имидж и выносить сор из избы, но Хо-то с нами обитать неизвестно сколько! — Шуга похлопал меня быстро по плечу. Я третий раз за сутки попросила божество (наверное, Будду?), которому служат адепты Тигриного лога простить Шуге его неугомонные руки. Не ведает, что грешит, и я не товарищ ему, а коварная змея, забравшаяся в святой мирок.

— Так вот, — вытерев большим пальцем уголки губ, поведал Джей-Хоуп. — У меня состоятельные родители, и они пророчили мне блестящее будущее, заранее купленное их деньгами. Отец и думать не хотел, чтобы я не пошёл по его стопам и не продолжил династию ювелиров. А мне как-то всегда хотелось свободы, а не носиться с эскизами и партнерами, дрожа за вложения и при поставках необработанных камней — не переплатили ли? Не обманули с качеством? Отец такой жадный человек… я с детства за ним наблюдал и понял, что боюсь уподобиться ему, в прямом смысле угодив в золотую клетку. И, не поверишь, после всех их ограничений, созданных для меня, чтобы я стал достойным и идеальным, Тигриный лог мне рай земной! Я тут дышу куда свободнее, чем за стеной.

— Как же он тебя отпустил сюда? — удивилась я, представляя, что где-то в Сеуле или Пусане, или другом крупном городе, у этого парня огромная квартира, машины, фамильные бриллианты, предназначенные для его будущей невесты из семьи такого же уровня. А он здесь, и отринул всё без угрызений совести и сомнений.

— Я сбежал — друзья помогли, — хмыкнул Джей-Хоуп, и принялся быстрее доедать, потому что разболтался и отстал от окружающих. Прервавшись на мгновение, всё-таки докинул: — С которыми он мне не давал общаться, потому что «не твоего круга эти проходимцы!». Вот такие они, богатые папы…

Преподаватели, не изменяя себе, поднялись первыми и пошли наружу, дав десять минут юношам. Я опять скосила глаза на красивого парня по имени Джеро. Он в нашу сторону и не смотрел, весело начав обсуждать что-то с друзьями. Мой взгляд не остановился на достигнутом и поплыл по всем. Через проход от нас тоже было два симпатичных парня за столиком. Но зная закон жизни «вместо благ слови тумак», я сомневалась, что целовал меня кто-то из наиболее мне приглянувшихся. Стоило, наверное, найти самого отвратительного и делать ставку на него. Чтобы потом, если что, обрадоваться любому исходу. Сутулясь в оливкового цвета рубашке, заткнутой за оби** и заправленной в хакама, я вычерпала остатки овсянки, когда Шуга, перегнувшись через меня, заголосил соседнему столику:

— Эй, дети, быстро доели, а то опоздаете! — пихнув меня локтем в бок, сосед уточнил на ухо, но громко, во всеуслышание: — Хорошо быть одним из самых старших, а? Командуй, повелевай, — Я распахнула веки до предела. Шуга из самых старших? Вот бы никогда не подумала! Из-за своего шалопаистого характера он казался мне разве что не младше меня.

— Вообще-то, в нашем братстве равенство и повелевает на добровольной основе духовный авторитет — учителя, — поднялся жгучий брюнет из дальнего угла и подошёл к нам, говоря строго, но миролюбиво.

— Ага, на добровольно-принудительной, — шутливо огрызнулся Шуга и указал мне ладонью на подошедшего. — И не поспоришь, потому что это самый старший. Знакомься — Пигун.

— Очень приятно, — промямлила я, застеснявшись привлеченного ко мне внимания. Казалось, теперь все девятнадцать смотрят только на меня. «Дети» тоже покинули скамьи и заборчиком выстроились за спиной старшего. Половина из них на детей совсем не тянула, даже более чем.

— Кстати, мы же ещё не знакомились, — протянул мне руку парень среднего роста, крепкий и с бессовестно страстными черными глазами. В них просто-таки вся его ещё не вызревшая, но бурлящая гормонами мужская искусительность торчала. Таким нельзя уходить в монахи, точно нельзя! Я замешкалась, понимая, что рука моя может меня выдать, как и само рукопожатие. — Чимин.

— Ну что ты! Нам теперь вот так положено знакомиться! — спас меня на вид самый юный мальчишка, поклонившись в мою сторону со сложенными перед собой ладонями. — Спасибо за вкусную еду, брат. Меня зовут Яно.

— Нет, ну ты посмотри — образец буддиста за неделю! — прыснул Шуга и, скривив рот, пошевелил его уголком, выдавая мне: — Притворяется! Тот ещё шельмец…

— Мы сейчас опоздаем на занятие! — напомнил им ещё один и быстро, между делом, бросил мне, уходя: — Чонгук.

— А я Атом, — поклонился четвертый из-за их столика и они, вразброд, а не как должны бы были дисциплинированные воины — стройными рядами, выпихнулись во двор. Мне предстояло опять перемывать посуду. В этой раннеутренней кутерьме я вообще не могла сообразить, что к чему. Старше, младше, поток новых имён, переглядок, шуток, фраз и информации… Если так пойдёт дальше, то я никогда не разберусь, кто же покушался на цветок моих невинных губ. Останется только одно: втираясь в доверие, вести по очереди с каждым доверительные беседы и вытягивать, что он делал в ночь Распахнутых врат. А как долго люди заслуживают доверие? Казалось, что парни между собой уже достаточно близки, хотя знакомы всего каких-то семь дней. Мужская дружба, как утверждается, крепче, и мужчины честнее в принципе, хотя бы из-за отсутствия женской изворотливости. Но бывают, разумеется, и такие типы, которые обманывают. Чаще всего это бабники. Наверное, их и называют так не по тому, что им нравятся все девушки подряд, а потому что ведут себя, как бабы — лукавят, лицемерят и хитрят. Были ли здесь подобные типы? Если нет женщин, то незачем и лгать, верно? Я должна очень, очень постараться не провалить свою миссию.

Дотерев тарелки и столы за всеми, я заодно подмела столовую, после чего помыла пол до свежего сияния многовековых каменных плиток. Хотя они и без того были предельно чистыми — перед входом все снимали сандалии, в которых ходили только от здания к зданию. Потирая поясницу, я выползла на солнышко, к той балюстраде, от которой вчера ничегошеньки не было видно. Сегодня обзор на тренировку был, как на ладони. Девятнадцать человек в своих белых костюмах, повторяя за мастером Ханом, простаивая по несколько минут в одной позе, меняли их таким образом, чтобы даже переход из одного положения в другое был определенным и синхронным. В прозрачной дымке высокогорного утра, пронизанного фантичными шорохами там и тут опадающей листвы, я залюбовалась этим изящным действом, заключавшем начальные этапы будущих трудных боёв. Они ведь будут оттачивать драки?

— Нравится? — Я вздрогнула, обернувшись к подошедшему мастеру Ли. Взрослые мужчины более проницательны, не лучше ли онеметь или ретироваться? Он поднял подбородок в сторону занимающихся. — Аннун соги — одна из основных стоек. Ей учатся лет с восьми-девяти, а этим в среднем по восемнадцать-двадцать. Самому младшему семнадцать, а старшим двадцать три. Хотя Чимин и Сандо занимались с детства и неплохо подготовлены. Пигун, Джей-Хоуп и Джеро тоже владеют азами боя. Но всё-таки учить быть самыми непобедимыми и умелыми… поздновато, но ничего. Усиленными и настойчивыми тренировками они добьются нужного результата.

— У них вся жизнь впереди для этого, — философски поддакнула я. — И всё время отпущено на это.

— Ты прав, Хо, — учитель покивал и повернулся ко мне. — А ты к нам как, надолго?

— Как пойдёт… — покряхтела я в кулак, прочистив осипшее от волнения горло. Как только разоблачу одного тут, прихвачу его с собой, чтоб знал, как клятвы нарушать, так на чемодан и «let my people go!» напела я в голове. — До Нового года точно.

— Это же треть года, друг мой! — покровительственно заулыбался мастер Ли. — Ты знаешь основы буддизма?

— Весьма смутно, учитель…

— Тогда нечего просиживать тут просто так! В святом месте надо и духовно питаться, очищаться. Я попрошу наставника разрешить тебе посещать чтения и молитвы вместе с остальными. Ты обязательно побываешь на моих уроках! — не успела я и слова вставить, как возник Хенсок, к которому слету обратился мужчина: — А я как раз хотел идти к вам! У меня есть разговор… просьба, предложение.

— Хорошо, хорошо, — придержал его речь рукой Хенсок и велел мне: — Возьми метлу и, будь добр, приберись на трёх верхних площадках. Листва падает, и откуда только всё время пыль берётся? Да, и, пожалуйста, возьми стопку вещей у меня в комнате. Постирай, хорошо?

Опускаясь на землю с мечтательной передышки, я подумала, что не хватало ещё в этом всём угодить на чтения Трипитак и зубреж Благородных Истин. Когда я школьную-то программу тогда пройду? «Когда-нибудь никогда» — как сказал вчера Шуга о том, что хотел бы выпить вина за обедом, пока я таскала воду.

Лео, как скульптура из черного мрамора, стоял навытяжку у калитки, завернутый в свою повязку на лице, пока я начала мести от ворот, надеясь, что успею завершить уборку к тому моменту, когда надо будет идти готовить обед.

— Погода сегодня — чудо! — потянулась я, прежде чем надолго скрючиться с метлой и мусорными мешками. Потёк как бы монолог. От ощущения безумия не сильно спасало наличие ещё кого-то, всё равно я главным образом говорила сама с собой. — А куда потом мешки девать? Сюда же не приезжает коммунальная служба… — я пытливо посмотрела на Лео. Он неохотно ткнул мне на сараюшку, которая прикидывалась хозблоком. — А оттуда куда? Помои исчезают с помощью божьей? — Лео отвернулся. — Нет, ну не волшебная же палочка его удаляет? Кто оттуда его выносит? — Лео повернулся. — Да не пялься ж ты, как без пяти минут говядина. Хотя, и та мычит, ведомая на убой, — я махнула на него, вернувшись к уборке. Когда я начинала говорить, как моя покойная бабушка — это тревожная симптоматика. Я человек сдержанный, но вот эти правила!.. и этот молчальник!.. и это отсутствие ответов!.. Закружи меня кадриль! Поубивала бы сочинителя устава. Нет, может, тысячелетие назад это было актуально по каким-то причинам, демографический бум, поголовный разврат, что-то, что кричало бы о нужде в запрете общения между мужчинами и женщинами, но сейчас что? Я подняла голову к Лео. — Сюда кто-то заходит за мусором? — Не выдержав моей приставучести, он покачал головой. — Ты выходишь, чтобы отнести его? — Он опять покачал головой. Перебрав оставшиеся возможности, я выдала: — Кто-то подходит к воротам и ты выносишь ему его? — Лео кивнул. — Служители Хэинса, да? — Дарт Вейдер заключительно кивнул и отвернулся. — Вот видишь, можешь же… чего ломаться? У вас там как написано? Что разговаривать нельзя? С жестами-то вроде проблем нет, — За бестолковыми приставаниями к привратнику работа спорилась, и я не замечала, как быстро и качественно мету. — А ты сам буддист? Ой, зря я тогда про говядину-то… это же священное животное, да? А почему ты не ходишь со всеми на занятия? Или уже перерос этих первоклашек? Ты хорошо дерешься? — Но черепашка закрылась в панцире и больше со мной никто на контакт не шел. Лимит исчерпан. Наверное, у этого индивида с кивками, как в аптеке с дефицитным лекарством. Взвешивает по сотым миллиграммов и выдаёт. — Лео! Ну, Лео? — Уперся в окошко в калитке так, будто под ним, как Гаутама под фикусовым деревом (черт возьми, зря я тогда читала местную сектантскую литературу — запомнилось же!), обретет просветление. — Леонардо! — исковеркала я его имя, но и это не помогло. — Да Винчи, блин… — пора было переходить на уровень ниже.

В обед над моим ухом опять жужжал Шуга. Несмотря на то, что они с того момента, как мы в шестом часу утра расстались, «следовали невыносимо суровым аскетическим путём воинов», вид их был бодрее, чем мой. Ничего, зато я ела лучше, чем они. Впрочем, может потому и утомлялась быстрее? Голодный желудок-то легче, а тут впору залечь на лавочке и поспать.

— А почему ты называешь их детьми, я же младше Чимина? — ни к чему так опомнился Ви, ввернув к слову шестичасовой давности. Шуга замер, резко стрельнув в него взором своих маленьких, но цепких глаз.

— И почему я только сейчас об этом узнаю? — К счастью, мастера как раз вышли за порог, поэтому Шуга поднялся и, прихватив под одну руку Ви, в другую взял его тарелку и перетащил всё на стол через проход. — Так, Чимин, иди, садись с нами. Рокировка.

— Да перестань ты! — отмахнулся тот. Мне приятно было на него смотреть, только я боялась попадать взглядом во взгляд. Как-то всё вспыхивало в груди и животе, и скамья подо мной теряла устойчивость.

— Рокировка, так рокировка, — повысил голос из угла Пигун, смеясь. — Почему вас там сидит пятеро, когда нас тут трое? Давай Хо сюда, мы с ним ещё не познакомились нормально!

— Не-не-не! — перекрыл меня Шуга собой. — Он наш! Мне нужны связи в дольнем мире. И человек ответственный за еду мне тут тоже необходим.

— Как тебе не стыдно, ты должен был избавиться от всех желаний и эгоизма ещё на подступах к Каясан! — продолжал увещевать его старший, похохатывая с двумя товарищами, которые мне ещё не представлялись.

— Так быстро ничего не бывает, — понарошку раздосадовано покаялся Шуга. — Годок-другой и я буду совсем новый, обновленный, эдакий бодхисатва*** Юнги. Ой! — назвал он своё настоящее имя и сел, притихнув.

— Кстати, а почему ты Сахар? — шепотом полюбопытствовала я. Едва присмиревший, он вмиг оживился.

— Не сахар, а сахарный! — подмигнул он мне. — Девушки прозвали… я и не стал сочинять новое. Тем более нам с моим сахарным это очень льстит. Да сегодня ж банный день, ко всем бедам! Увидишь, мне есть чем хвастаться.

Подавившись водой, я едва не захлебнулась, выплюнув глоток на стол и в свою пустую тарелку. Пытаясь извлечь из себя остатки воды, с красным лицом и слезящимися глазами, я молилась о том, чтобы баня не была принудительным мероприятием. И о том, чтобы боженька опять простил Шугу, начавшего хлопать меня по спине. Когда-нибудь он из-за меня пройдёт все буддийские круги ада!

Примечание к части *Амариллисовые — семейство однодольных растений, к которому принадлежат чеснок и лук

** оби — пояс в японской одежде

*** бодхисатва — достигший просветления в буддизме, но не ушедший в нирвану, чтобы помочь другим избавиться от страданий. По грубой аналогии с христианством — святой человек.