Как мы впервые рожали

В роддом я приехала с мамой на папе. То есть папа, вырвавшись с работы на часок, довез нас и выгрузил у главного входа без пятнадцати три. Мама должна была забрать мои вещи в случае, если бы я осталась рожать. Дима о моем набеге на роддом, естественно, знал и был морально готов к тому, что его могут вызвать с работы к рожающей жене.

Прижимая к груди «пакетик на роды» (с документами, бритвой, туалетной бумагой, шоколадкой, носками, шлепанцами, зубной щеткой, мобильным телефоном, фотоаппаратом и детективом Дарьи Донцовой), я вошла в вестибюль. Мама следом. Олеся Викторовна на дежурство еще не заступила. Пришлось ждать ее прибытия. В душе колыхалось волнение. Интересно, меня сегодня «разродят», или придется убираться восвояси догуливать срок? Я мерила шагами холл роддома и на уговоры мамы присесть хоть на минуточку упрямо не поддавалась.

Появилась Олеся Викторовна. Я кинулась к ней.

– Все! Сил моих больше нет. Хочу – не могу, давайте рожать.

Врач посмотрела на меня скептически.

– Я же вам роды на 25-ое поставила. А сегодня только 26-е...

Ничего себе – «только». Сегодня УЖЕ 26-ое! Видимо, на моем лице отразился не меньший скепсис, поэтому Олеся Викторовна добавила:

– Ладно, идите в приемное отделение. Там посмотрю, и будем решать.

Какие же мы, женщины, все-таки разные. Одни кричат, что согласятся на стимуляцию родов только через собственный труп, а другие (как я), такие вот неправильные и несознательные, сами на нее напрашиваются. Лично я ничего ужасного в стимуляции не видела. И нисколечко меня не смущал тот факт, что мы на пару с Олесей Викторовой (если она, конечно, согласится вступить со мной в «сговор») грубо нарушим законы природы, вторгнемся, так сказать, в естественный бег времени и подтолкнем ход событий. Перенашивание беременности казалось мне куда большей опасностью.

В холле приемного покоя оказалась «очередь» из двух поступавших беременных со схватками. Они обреченно ждали разрешения проникнуть за белую дверь с надписью «Смотровая», с которой и начинается путь к материнству. Этот кусок древесины показался мне в тот момент воротами в потусторонний мир. Вот ты еще здесь, по «эту сторону», живешь своей привычной жизнью, и все вокруг знакомо, осязаемо, понятно. А потом ты переступаешь порог – и все. Назад дороги нет. Впереди – сплошная неизвестность. И только эта дверь, ничем не примечательная белая дверь, отделяет тебя от новой жизни.

Еще меня поразила неспешность медперсонала. Я думала, что раз женщина приехала с признаками родов, ее надо тут же схватить в охапку и быстрее тащить в родблок. Ан нет! Никто никуда не торопился. Никакой суеты. Вокруг так спокойно, что даже зевать тянет. Как будто мы все не в роддоме, а на плановом приеме у гинеколога. Даже странно как-то.

А потом я подумала, что это для на#с, испуганных первородящих, роды – это РОДЫ. Важнейшее событие, от которого зависит ВСЕ – наше будущее и, в первую очередь, жизнь НАШЕГО малыша. Долгожданного, родного, любимого. Маленького человечка, который станет смыслом всей жизни и дороже которого не будет на всем белом свете! Это на#с охватывает возбуждение, желание быстрей-быстрей попасть из приемного покоя в родовую палату под опеку врачей. А как иначе? Мы ведь РОЖАЕМ!

И тут наступает первое разочарование. Оказывается, мы – не центр вселенной. И наши роды не есть что-то исключительное, требующее всеобщего внимания. Для врачей, акушерок, медсестер и пр. наши роды – это просто работа. Для кого-то монотонная, однообразная, нудная. В общем рутина. Таких как мы у них по два десятка в день. А роды – процесс, растянутый во времени. Так зачем куда-то спешить? Все успеется. 10 минут в восьмичасовом марафоне погоды не сделают.

Размышляя, я с любопытством наблюдала, как время от времени то одна, то вторая беременная жадно хватали ртом воздух, издавали тихие жалобные звуки и ерзали на стульях. По их поведению я поняла, что схватки у них уже дай Бог. Болезненные. А ведь их еще ждут осмотр, оформление карты, клизма и... э-э-э... очищение организма. Меня, впрочем, это тоже ждет (если все сложится), но у меня-то схваток нет. И боли нет. Я пребываю в бодром расположении духа, хотя и испытываю легкий трепет. Но все равно к нему большой порцией примешивается кураж, так что почти совсем не страшно.

В четыре часа дня заветная белая дверь передо мной наконец-то открылась. Я оказалась в маленьком предбаннике, стены которого подпирали характерные больничные шкафчики-витрины, уставленные разными банками-склянками, а прямо напротив входа растянулась унылая кушетка. Именно на нее подошедшая Олеся Викторовна попросила меня взгромоздиться – предстоял влагалищный осмотр.

– Нет, ну можно было бы еще подождать, – сказала она, вынимая из меня руку. – В следующий раз я дежурю 30 марта. Если уж и до этого дня ничего – приезжайте, родим.

Я скорчила недовольную гримасу. И уже стала представлять себе, как сейчас оденусь и, понурая, поплетусь домой. А дома опять не буду находить себе места в ожидании начала родов. Но тут доктор Прохорова куда-то ушла. А через несколько минут вернулась с двумя (или тремя) разноцветными капсулами в руке. «Стимуляторы» – пронеслось у меня в голове.

– Ладно, будем рожать, – лаконично сказала врач и вставила веселенькие капсулы глубоко внутрь меня. В душе я ликовала.

– А когда разродимся?

– Ближе к ночи, – ответила сдержанная Олеся Викторовна и ушла.

Потом мы с тетушкой из приемного отделения долго оформляли карту, мерили давление, взвешивались, делали клизму. Кстати, меня очень удивило, что унитаз там был всего один. Все-таки вещь после клизмы очень нужная, но почему-то в единственном экземпляре. А вдруг я не успею... э-э-э... полностью очиститься, когда мне в затылок начнет дышать следующая роженица с двумя литрами холодной воды в кишечнике? Но потом я поняла, что даже если рожающие женщины идут одна за другой непрерывным потоком, процесс оформления занимает минимум 20-25 минут. За это время все можно успеть. Так что все придумано, все продумано.

Тетушка из приемного отделения вела себя со мной подчеркнуто вежливо. Неужели из-за контракта?

В родблок меня подняли где-то около пяти. В казенной застиранной до дыр ночнушке я шла за акушеркой по коридору мимо стеклянных боксов и во все глаза смотрела, как кто рожает. В нескольких боксах роженицы были одни. В одном женщину на «кровати Рахманова» обступили врачи, там явно был в разгаре второй период родов, в другом тоже было много народу, но там женщине уже зашивали разрез. В общем, у кого-то полным ходом шли схватки, кто-то изо всех сил тужился, у кого-то все было уже позади, а кто-то еще и не начинал рожать. Это я о себе.

Акушерка показала мне мой бокс. Я огляделась. Да-а-а, неуютненько. Стол, стул, кровать, «гинекологический лежачок», шкафчик-витрина, еще стол (видимо, для малыша), на стене большие круглые часы (ходят!). А это что? Холодное металлическое судно. Как мило! Интересно, как им пользоваться? Тут в бокс вошла другая, как оказалось, уже моя акушерка – Анна Сергеевна, приятная стройная женщина лет 50-ти. Она принесла постельное белье и предложила мне самой застелить постель. Я немного удивилась такому самообслуживанию, но безропотно подчинилась. Мы не гордые. И рваная ночнушка меня ничуть не смущает.

Справившись с заданием, я стала присматриваться и прислушиваться. В коридоре туда-сюда сновали люди в белых и голубых халатах. Слышались крики младенцев, гул каталок. А это что за душераздирающие стоны? В соседнем боксе на кровати сидела девушка. Совсем молоденькая – лет семнадцать. И, не ни на минуту не переставая, громко стенала, звала на помощь и кричала, что больше этого не вынесет. Но к ней никто не спешил.

Вот оно – второе возможное разочарование. Тебе кажется, что раз ты уже в родблоке, то должна находиться под неусыпным контролем медперсонала, который обязан являться по первому зову и оказывать посильную помощь. Щас! Пришли, проверили, как твои дела, оценили обстановку и ушли. Надолго. А ты развлекай себя сама. Пой, читай стихи. Вспоминай технику массажа и способы релаксации. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих.

– Ну, что ты орешь, – в дверях соседнего бокса появилась медсестра. – Ты тут всех рожениц и детей распугаешь своим криком. Что тебе надо?

– Умоляю, сделайте что-нибудь. Не могу больше терпеть. Схватки идут одна за другой без перерыва.

Через некоторое время к соседке пришел невысокий светловолосый мужчина лет сорока. Как я поняла из разговора – анестезиолог. Он тихо сказал ей, что ничем, кроме какого-то укола, помочь не может. Отчего несчастная просто зашлась в истерике. Смотреть на ее страдания я уже не могла, поэтому стала прохаживаться по боксу.

Я чувствовала себя героем перед совершением подвига. Космонавтом перед выходом в открытый космос. Капитаном-подводником перед ответственным погружением. Вот оно! Скоро свершится! Неужели мы дождались? Ужасно интересно, какая она, наша дочка. Еще чуть-чуть, и я ее увижу! Меня переполняли непередаваемые эмоции. Я улыбалась и с любопытством ждала, что же будет дальше.

Где-то в половине шестого (висящие на стене часы не давали забыть о времени) с правой стороны поясницы несильно заломило. Ага! Началось! Ломота стала медленно разливаться по нижней части спины. Сердце забилось сильнее.

Чтобы немного успокоиться, я решила отвлечься. Где там у нас книжка Дарьи Донцовой? Я подошла к своему пакету и – о, ужас! – не обнаружила спасительного чтива. Ладно, как-нибудь обойдемся. Кстати! Скоро шесть. Конец рабочего дня. Надо позвонить Диме, чтобы ехал домой, принимал душ, кушал и сюда.

Во всех книжках написано, что первые роды длятся в среднем 8-10 часов. Так что я планировала родить никак не раньше четырех утра. Ночь нам предстоит долгая, думала я, так что пусть Дима хорошенько подкрепится, приведет себя в порядок после утомительного рабочего дня и морально настроится, прежде чем попадет в мой бокс. Второй мой звонок был папе. Я попросила его заехать за зятем и доставить в роддом.

Мужской взгляд. Звонок раздался ровно в шесть. «Дима, я рожаю!» Я выключил компьютер, зашел к руководству и сказал «Товарищ начальник! Жена рожает. Завтра мне нужен отгул». Приехал домой, принял душ, поел, взял заранее подготовленное исподнее (плоды «синдрома гнездования») и вместе с тестем поехал в роддом.

О чем я думал по дороге? Да о том, как бы поскорее доехать, черт возьми!

В дверях появилась незнакомая молодая женщина в белом халате. Перед собой она толкала столик с каким-то агрегатом. По надписи на бейджике я поняла, что это ординатор. В ответ на мой вопросительный взгляд, она сказала, что пришла делать электромониторинг (измерение сердцебиения ребенка и возбудимости матки). Я улеглась на только что старательно застеленную самой себе кровать. Мой живот опоясали ремнями и проводами. Пришлось лежать 15 минут (как долго!) без движения, наблюдая, как агрегат выплевывает бумажку с причудливыми зигзагами. Для меня такая процедура была в новинку, поэтому мне было интересно, что эти зигзаги означают и почему у них такой большой диапазон. Выяснилось, что большой диапазон (то есть когда линии на бумажке прыгают высоко вверх, а потом сильно вниз) – это хорошо. Значит, малыш не испытывает нехватки кислорода, и его сердце бьется, как надо. Плохо, когда монитор показывает слабую сердечную деятельность (на бумажке почти ровная линия) – значит, ребенок страдает.

Объяснив мне все это за минуту, ординатор замолчала. Было видно, что к общению она не расположена. Я попыталась ее разговорить (очень скучно лежать под проводами, глядя в потолок), но безрезультатно. Жаль.

В начале седьмого ко мне пришла Олеся Викторовна. Вновь влагалищный осмотр. Ох, до чего ж неприятная процедура!

– Вы мне пузырь прокалывать будете? – спросила я. Начиталась ведь, что для ускорения родовой деятельности, роженицам прокалывают плодный пузырь.

– Сейчас посмотрим.

Олеся Викторовна как всегда лаконична. У нее настолько строгий вид, что я лишний раз спросить что-либо боюсь. Никаких тебе «уси-пуси», никаких поглаживаний по головке и слащавых улыбок. Все только по делу. Я немного растеряна, ведь хочется, чтобы врач вела себя чуть-чуть «почеловечнее».

Рецепт позитива. Дорогие будущие мамочки! Все 9 месяцев вы окружены повышенным вниманием и заботой близких. Вы привыкли, что с вами носятся как с писаной торбой, вас утешают, подбадривают, выполняют любой каприз. И когда вы поступаете в роддом, то ждете такого же трепетного отношения к себе от медперсонала. Не ждите! В роддоме с вами никто сюсюкать не будет. И, возможно, слов поддержки, участия вы вообще не услышите. Приготовьтесь к этому заранее, чтобы потом не возмущаться на интернет-форумах «черствостью» медперсонала. Конечно, «доброе слово и кошке приятно», но вы пришли не за этим. Вы пришли за профессиональной помощью. Пусть уж лучше не будет «сюсю-мусю», но зато рождение вашего ребенка пройдет, «как по маслу», и с профессиональной точки зрения все будет сделано правильно.

– Нет, плодный пузырь хороший, – сказала Олеся Викторовна, вновь вынимая из меня руку. – Пусть еще поработает.

И ушла. Я вновь осталась одна. Решила походить, поглазеть на то, что происходит вокруг. И только я почувствовала под собой холодный пол, как – БАБАХ – внутри что-то лопнуло, и из меня вылилось полведра воды.

Мать моя! Это что, воды? Пузырь лопнул сам? Следующая моя мысль была: «И чем ЭТО теперь с пола вытирать?» Не успела я об этом подумать, как ко мне подбежала Анна Сергеевна. Мне даже показалось, что она выросла из-под земли. Ну надо же, никто мной доселе особо не интересовался, а тут в самый нужный момент подоспела помощь. Это совпадение?

Акушерка обняла меня за объемную талию (видимо, чтобы я не поскользнулась) и бросила на пол кипу пеленок, приговаривая:

– Сейчас мы пеленочками пол-то и вытрем.

Мне было странно смотреть, как стерильные кусочки ткани используются не по назначению – в качестве половой тряпки. Сама бы я ни за что не догадалась, что именно ими можно ликвидировать последствия разрыва плодного пузыря. Пока мы шаркали ножками, промокая наделанную мной лужу, я успела поймать себя на мысли, что воды у меня – прозрачные. Не темные, не зеленые (признак неблагополучия), чего я очень боялась в последние недели беременности.

Почти сразу после излития вод я почувствовала болезненные сокращения. Так вот, что такое схватки! Действительно, похоже на боль при менструации. Как меня учили, засекла время. Неприятные ощущения длились где-то полминуты и повторялись через каждые 4-5 минут. Ого, как быстро! Это что же значит? Латентную фазу первого периода родов, которая обычно длится несколько часов (а то и дней), мы чудесным образом пропустили, и уже вошли в фазу активную? Похоже, что так. Ну, думаю, теперь мне мало не покажется. Как известно, активная фаза самая болезненная и продолжается 3-5 часов.

Вновь зашла Олеся Викторовна. Ей уже доложили, что у меня отошли воды.

– Ну, что? Зову анестезиолога? Будем делать эпидуральную анестезию.

– Так скоро? Зачем? – удивилась я. – Я еще держусь.

Я действительно на тот момент вполне могла справиться с болезненными ощущениями. Без всяких дыхательных упражнений и методов релаксации. И мне казалось, что анестезию надо делать тогда, когда «сил моих никаких больше нет».

– Давай, давай. Пока сделаем, держаться уже не сможешь.

И снова ушла. Ну, думаю, ладно. Врачу виднее. В мой бокс зашел мужчина. Тот самый, что предлагал соседке какой-то слабо обезболивающий укол. Анестезиолога звали Борис Борисович. Он деловито поинтересовался, делали ли мне когда-нибудь обезболивание (например, у стоматолога) и не было ли аллергии на анестетики. Я пожала плечами: да, анестезию делали, реакции, вроде, не было.

Вместе с медсестрой он принес все необходимое, сунул мне бумажку на подпись (что я согласна на анестезию) и начал процедуру. Она длилась долго. В нижнюю часть спины мне вставили иглу, опоясали все тело прозрачными проводами, прикрепив их к коже пластырем, провели еще какие-то манипуляции. А я сидела на своей кровати ко всем спиной с задранной до шеи ночнушкой, чувствовала, как продолжают подтекать воды, и думала.

О чем?

О том, что Борис Борисович – первый посторонний мужчина в моей «взрослой» жизни, который видит мою голую попу. И успокаивала себя тем, что стоящий за мной анестезиолог – не мужчина. А врач. Значит – существо бесполое. И таких поп он видит раз по десять на дню.

Олеся Викторовна оказалась права: к тому моменту, как мне закончили делать анестезию, боль уже была сильной. На схватке меня бросало в жар, я краснела и не знала, куда себя деть. Все дыхательные методики вылетели из головы, и я инстинктивно дышала глубоко в начале и в конце схватки и поверхностно – на ее пике.

После того, как анестезиолог сделал все необходимое, мне сказали лечь в кровать и поставили капельницу. Потом по проводкам через шприц пустили анестетик. Он подействовал не сразу. Но подействовал! Я вздохнула с облегчением. Вот я чувствую, что приближается схватка, вот она идет (и если положить руку на низ живота можно ощутить напряжение), а боли-то НЕТ! Никаких неприятных ощущений, полная ясность сознания. Красота! Я согласна так рожать! Лежишь себе, балдеешь, смотришь в окошко, только скучно немного. Эх, сюда бы книжечку Донцовой!

Кстати! Время уже полвосьмого. Дима-то где? Звоню ему на мобильный. Трубку берет мой папа.

– Привет! Ты у нас дома? – спрашиваю.

– Да.

– А Дима где?

– В душе.

– И давно?

– Минут пятнадцать.

Да, думаю, тщательно муж готовится к предстоящей бессонной ночке. Или так испугался?

– Ты давай поторопи его. А то так и рожу в одиночестве.

Я откинулась на подушку. Хорошо-то как!

Стоп! Чего-то не хватает. А! Так это из соседнего бокса перестали слышаться стенания и крики. Что же случилось? По звукам, доносившимся оттуда, я поняла, что у соседки начались потуги. Но она не кричит, подумала я, значит потуги – это не больно. НЕ БОЛЬНО! Через некоторое время я услышала детский крик. Ну, слава богу, девушка родила!

Где-то через час-полтора действие анестетика стало ослабевать, и я вновь почувствовала несильную боль. От схватки к схватке она нарастала, и я попросила ввести мне новую порцию обезболивающего лекарства. Но все ждали согласия Олеси Викторовны. А ее-то как раз и не было.

Время – без десяти девять. Где мой муж? Опять звоню на мобильный. Трубку берет сам.

– Ты где?

– Стою у входа в приемное отделение.

– И что ты там делаешь?

– Курю последнюю сигарету.

– Давай быстрей сюда! – я уже не могу сдержаться, потому что испытываю боль.

Ну ничего себе! Курит он! Собирается с духом. А у меня тут СХВАТКИ. И некому за ручку подержать. И не с кем поговорить, а так хочется!

Мужской взгляд. Вход в святая святых (родблок) – только через приемный покой роддома. Я зашел, передал справки о допуске медсестре и стал переодеваться, складывая вещи в предоставленный шкафчик. Как сейчас помню, в приемном покое была одна роженица, которая и так очумела от всего происходящего, а тут еще мужик какой-то переодевается. Она после этого совсем ошалела и потеряла чувство реальности. Поверх спортивного костюма, который я надел, мне дали безумно маленький, застиранный до дыр белый медицинский халат, рукава которого заканчивались у меня на локтях. После этого медсестра потаенными тропами повела меня в родблок...

Родовое отделение – это длинный коридор во всю длину роддома, а по бокам боксы для родов и новорожденных. В боксах пол и стены – голубой кафель, а стены в коридор – стеклянные. В каждом боксе кушетка, на которой роженица переживает схватки, и знаменитое кресло, на котором, собственно рожает. Доктора ходят от одной девушки к другой и смотрят, какая когда родит. И когда наступает момент рожать, они собираются толпой и принимают роды: врач-гинеколог – главный, акушерка, неонатолог и кто-то еще.

И вот меня ведут по этому длинному коридору родильного отделения, а в боксах идет «производственный процесс» – одна пока еще ходит, другая уже рожает, третья родила. Все это происходит в невообразимом гвалте, состоящем из криков и воплей рожающих мам и родившихся детей. Я еще подумал – уж моя-то жена так орать не будет...

Через 10 минут я услышала голос Олеси Викторовны:

– Вот, помощника тебе привела.

Оборачиваюсь и вижу Диму. Какой же он смешной! На ногах знакомые синие тренировочные, а вот сверху – что-то белое, вроде медицинской футболки. Знаете, в таких врачи операции делают.

– Откуда у тебя это? – спрашиваю, тыча пальцем в белый верх.

– Акушерка в приемном дала.

Заботливая какая!

– Олеся Викторовна, хочу новую дозу обезболивающего, – жалобно простонала я.

– Подожди-подожди. У эпидуральной анестезии есть один минус. Она может замедлить родовую деятельность. Давай посмотрим, как идет раскрытие.

Опять влагалищный осмотр. Фу-у-у, как недужно.

– Пока 5 сантиметров. Да, процесс замедлился, – ощупывая меня изнутри, сказала доктор Прохорова.

Как это замедлился, думаю я про себя. Инна на курсах нам рассказывала, что шейка матки раскрывается примерно в час по сантиметру, а у меня за три часа – уже пять. Странно как-то. Но я молчу. Врач лучше знает.

– Давай-ка, мы пока сделаем перерыв, – продолжила Олеся Викторовна. – Ты полежи немного. А когда родовая деятельность активизируется, мы введем вторую дозу.

И тогда я поняла, что такое НАСТОЯЩИЕ роды. Боль подкатывала и, казалось, поглощала меня всю. В такие моменты очень хотелось сменить позу, но ни повернуться, ни встать мне не давала капельница. Дима сидел рядом и держал меня за руку. Когда начиналась схватка, я с ним разговаривала. Ни петь, ни правильно дышать мне не хотелось. Мне хотелось говорить. И я несла полную чушь. Первое, что приходило в голову. Но это помогало пережить боль. Я ее как бы «заговаривала».

Мужской взгляд. Во время схваток любимая мучилась по нарастающей. То есть, поначалу морщилась, на следующей схватке – постанывала, на следующей – охала, а потом и вовсе кричала в голос. Видать, действительно, больно. В такие секунды понимаешь, что максимум, чем можешь помочь, это подержать за руку (хотя я знаю, что некоторые – особо продвинутые – мужья делают женам массаж и помогают правильно дышать). Но именно это, по-видимому, и есть лучшая помощь. Между схватками мы мило беседовали о текущей мелочевке, хотя оба понимали всю важность момента. Я чуть было не ударился в панику, потому как со всей очевидностью осознал, что все происходящее совершенно от меня не зависит. Оставалось только дожидаться развязки...

Так прошло полчаса. ВСЕГО полчаса, а мне показалось – целая вечность. В половине десятого наступило спасение: решив, что я достаточно настрадалась, врач разрешила ввести мне новую порцию анестетика. Я повеселела. Как же это здорово – рожать без боли!

Вообще, как я поняла, делать эпидуральную анестезию – это настоящее искусство. Надо точно рассчитать дозу обезболивающего, время его введения, чтобы оно прекратило действовать как раз тогда, когда нужно – перед вторым периодом родов. И здесь важен профессионализм не только анестезиолога, но и врача, ведь именно он, опираясь на свой опыт, прогнозирует развитие родов и рассчитывает, к какому моменту действие анестетика должно закончиться.

По всей видимости, с врачом и анестезиологом мне крупно повезло: моя доза обезболивающего, как выяснилось, была рассчитана точно – на один час, как раз к полному раскрытию шейки матки. Весь этот час мы с Димой болтали, он даже вынул фотоаппарат и сфотографировал меня, лежащую под капельницей на кровати. Теперь я смотрю на эту фотографию и заново переживаю события давно ушедших дней.

В половине одиннадцатого я снова почувствовала боль. Очередной осмотр выявил неожиданную (для меня) вещь – раскрытие шейки матки ПОЛНОЕ. То есть за полтора часа у меня раскрылись оставшиеся 5 сантиметров. Вот это скорость! Получается, что тот самый ужасный переходный период, которым пугают во всех книжках про роды (когда хочется тужиться, а нельзя, потому что раскрытие еще неполное), я счастливо избежала. Значит, можно тужиться? Тем более, что-то захотелось.

Но к моему удивлению, на кровать Рахманова меня не пригласили. А сказали на схватке глубоко-глубоко вдохнуть воздух и не задерживать его, как при потугах, а медленно выдохнуть «через низ», как бы этим воздухом выталкивая ребенка. Такой способ дыхания стал для меня полнейшей неожиданностью. Я к нему была совершенно не готова. Понадобилось несколько минут, чтобы я вообще поняла, что от меня хотят, и еще какое-то время, чтобы я задышала примерно так, как добивались врач и акушерка.

Я очень хорошо помню: Диму оттеснили в угол бокса, акушерка встала рядом со мной у кровати, командуя моими дыхательными экзерсисами, а Олеся Викторовна разместилась у моих ног – за спинкой кровати. Как я потом поняла, при полном раскрытии шейки матки головка ребенка еще недостаточно продвинулась, чтобы начать потуги, поэтому понадобилось такое необычное дыхание, чтобы быстрее подтолкнуть его к выходу.

Я запомнила еще один момент. В то время, когда я вот так отчаянно дышала, в мой бокс вошел ординатор и попросил Олесю Викторовну посмотреть другую пациентку – женщину с преждевременными родами на 34 неделе. Но доктор Прохорова строго ответила, что сейчас подойти не может. И осталась рядом со мной. Я тогда подумала, что, пожалуй, на пять минут она бы могла отлучиться. Но, видимо, Олеся Викторовна придерживалась другого мнения. Меня переполнило чувство безмерной благодарности к своему врачу за то, что «не бросила в трудную минуту».

Глубокие вдохи и еще более глубокие выдохи вконец измотали меня. Я чувствовала себя деморализованной и обессиленной. Так что когда мне наконец-то скомандовали встать, я не удержалась на ногах и чуть было не упала, ухватившись за капельницу. Благо, Дима меня поддержал.

– Расставь ноги широко, – на ухо говорила мне акушерка. – У тебя там уже головка ребенка, не зажимай ее.

Меня облачили в новую ночнушку, помогли забраться на «гинекологический лежачок», привязали к нему ноги, всучили в руки железные поручни и приказали тужиться. Олеся Викторовна встала слева от меня, акушерка – справа. Еще в боксе в тот момент находилась медсестра с неонатологом. И мой муж, куда же без него?

За схватку нужно было потужиться три раза и делать это, что есть силы. Я старалась, но было страшно. Я чувствовала, что каждое мое усилие выталкивает ребенка наружу, и инстинктивно пыталась замедлить этот процесс, опасаясь, что головка малыша меня просто разорвет. (Вот где пригодились бы упражнения Кейгеля, а я филонила!) Дима, стоявший у изголовья, попытался было вытереть пот с моего лба, но в тот момент мне было не до его заботы.

– Отойди, не мешай, – сказала я и снова стала тужиться.

Места справа и слева от меня были уже заняты, поэтому ему ничего не оставалось, как занять уютный наблюдательный пункт прямо по центру – напротив, извините, выходного отверстия. Ох, и насмотрелся же он, бедолага!

На второй потуге я почувствовала, как головка разрывает меня на части.

– Ой-ой, как больно, – завопила я.

– Ира, Ира, что ты кричишь, как тебе не стыдно, – недоуменно одернула меня Олеся Викторовна.

Я сделала квадратные глаза. Можно подумать, это так необычно – кричать во время родов. Но потом я поняла, что доктор Прохорова осадила меня специально, чтобы я собралась и доделала начатую работу.

На четвертой потуге тужиться стало как-то легче. И я даже не поняла, что ВСЕ. Ребеночек родился. Для меня было очень неожиданно, когда мне поднесли к носу скользкое, покрытое смазкой тельце и спросили:

– Ну, кто у тебя?

– Девочка, – выдохнула я и откинулась назад.

Часы показывали двадцать пять минут двенадцатого. Значит, я рожала всего шесть часов. И моя дочка родилась 26-го марта, за тридцать пять минут до начала следующего дня. А что, тоже красивая дата – 26.03.2003.

Мужской взгляд. Когда мы с акушеркой переместили Иринку на кресло (а для беременной это почти акробатика, да еще и с капельницей), в наш бокс стал стекаться народ – медсестра, неонатолог, и все сгруппировались около кресла. Сначала я встал у изголовья и попытался промокнуть пот любимой. Но поскольку я сбивал ее с темпа, она в жесткой форме попросила не мешать. Опешив, я отошел в сторону и решил подержать за ручку, но и тут оказался не к месту, поскольку по бокам встали врач и акушерка. В итоге, я оказался примерно в полутора метрах от эпицентра.

Зрелище, братцы, скажу я вам, не для слабонервных. Это нельзя сравнить даже с самым навороченным фильмом ужасов. Это вообще НИ С ЧЕМ сравнить нельзя. Но после ТАКОГО начинаешь понимать всю ценность человеческой жизни.

Сначала о процессе. Весь процесс непосредственно родов проходит в три-четыре потуги (хотя у кого-то и больше). Потуга – это когда женщина выталкивает из себя плод, а врач и акушерка ей в этом помогают. Первая-вторая потуга – показалась головка, третья – вышла головка, четвертая – все остальное (руки, туловище, ноги).

Потуги происходили на раз-два-три – поехали! Моя мужественная жена тужилась, а Олеся Викторовна и акушерка, как бойцы без правил, локтями наваливались на ее живот и со всей дури выдавливали ребенка. Даже подпрыгивали и давили на живот всей массой тела.

Теперь о том, как сами роды выглядят со стороны. «Показалась головка» – это слабо сказано. Посреди кровавого месива появляется некий инородный предмет, похожий на переспевший огурец, только такой же кровавый, как и все остальное, и с заостренным концом, который пульсирует. Оказывается, головка у младенца не круглая, как у взрослых людей, а овальная, а пульсирует на конце мозжечок. В конце второй потуги головка полностью вышла, и я увидел, что это действительно головка. Причем буквально на глазах она стала более-менее круглой, как у всех людей – это кости черепа возвратились на положенные им места.

Овальная голова – это нормально? Это был первый шок.

Во время третьей потуги головка полностью вышла, и пошло остальное тельце. В этот момент отошли остатки околоплодных вод. Выглядело это так, как будто головка отделилась, и фонтаном полилась кровь. Мне поплохело, но не от жуткого вида, а от того, что я, грешным делом, подумал, что ребенку просто оторвали голову.

На четвертой потуге вышло тельце. Правильно говорят – если пролезла голова, все остальное пролезет. Плечи, ручки, туловище и ножки нашей девочки появились на божий свет, как зубная паста из тюбика, по-другому и не описать...

Я не могла поверить, что все позади. Тут же вспомнила свою случайную собеседницу в диагностическом центре перед УЗИ и ее слова, что в момент рождения сына она испытала несказанное счастье. Какое счастье? Несказанное облегчение – вот что я испытала в тот момент. Слава богу, все закончилось.

В боксе было подозрительно тихо.

– Почему она не кричит? – обеспокоившись, спросила я. Тут же мысль: может, это анестетик так повлиял на дочку, и она поэтому заторможенная.

– Сейчас закричит, – ответила акушерка, и в ту же секунду наша девочка разразилась громким воплем.

– Папа, вы не хотите перерезать пуповину? – спросили Диму.

– Нет, нет, вы сами, – было видно, что мужу немного дурно. Он еще не пришел в себя после всего увиденного.

( Мужской взгляд . Пуповину протягивали к моему лицу двумя кровавыми ножницами-щипцами. Я сказал, что для меня впечатлений достаточно ) .

Олеся Викторовна осторожно вытянула из меня плаценту. Послед мягко выскользнул и шлепнулся на стол. Врач изучила его. Вроде целый.

Дочку положили на пеленальный столик, она недовольно кричала. Я с любопытством разглядывала ее личико (надо бы запомнить, чтобы ни с кем не спутать!). Боже мой! Откуда в нашей славянской семье такой «татаро-монгол»? Волосики темные, глазки узенькие, скулы широкие, носик приплюснут, на лбу и на веках красные пятна, ресницы реденькие-реденькие. Зато пальчики красивые, с длинными заостренными ноготками. Но главное – никакого сходства ни с одним членом нашей семьи.

Тут мы вспомнили про фотоаппарат, и Дима запечатлел для истории нашу девочку. В тот момент ей было 5 минут отроду. Совместную фотографию счастливого семейства мы сделать не догадались. И, наверное, правильно. Потому что спустя годы мне бы не хотелось лицезреть свой «видос» после родов. От пережитого напряжения главное украшение моего лица, филированная челка, буквально стояла дыбом. И я потом никак не могла опустить ее обратно на лоб – она упрямо поднималась к небу. Так и жила я полтора дня с всклокоченными волосами, пока муж не передал мне фен.

– 53 сантиметра, вес – три семьсот, восемь-девять баллов по шкале Апгар, – объявила нам неонатолог параметры нашего ребенка. Мы с Димой удовлетворенно закивали. Неплохо! Но выяснилась одна не очень приятная вещь: у девочки перелом ключицы. Но неонатолог заверила нас, что у новорожденных все срастается просто мгновенно, так что через неделю о переломе мы и не вспомним. Я восприняла это известие спокойно.

Мужской взгляд. Неонатолог обтерла нашу дочку и ее параметры объявила громким поставленным голосом, чтобы все слышали (и не переспрашивали), а главное – чтобы это записали в карту. 53 сантиметра – это рост, если вытянуть ножки, а Даша (как и все дети) после рождения свернулась калачиком (все мышцы еще в тонусе и в том положении, в каком были в утробе). Поэтому она казалась и была такой крохотной и хрупкой, что я даже побоялся взять ее на руки. Пока неонатолог приводила девочку в порядок, я подошел к Иринке и спросил, как назовем. Глядя на дочку, мы сразу поняли, что быть ей Дашей, уж больно она под это имя подходила.

Дочку положили мне на живот. Это, конечно, непередаваемые ощущения. В такие минуты и начинаешь осознавать, что роды – это уже история, а ты стала мамой. Что на тебе лежит главное сокровище мира. Крохотная частичка тебя. Маленький скрюченный человечек, которому с этой поры принадлежит твое сердце и твоя жизнь.

Из моей груди акушерка выдавила капельку молозива и дала слизнуть дочке. Та немного почмокала и перестала. Я была удовлетворена – первый телесный контакт состоялся. Все, как советуют в мудрых книжках.

Потом Дима стал звонить родителям. Сначала моим, потом своим. Мои мама с папой, весь вечер не находившие себе места, совершенно не ожидали, что радостное известие придет так скоро. Мама тут же попыталась выяснить ВСЕ подробности, но на них сил у нас уже не было, и Дима отрезал:

– Все, перезвоним завтра, тогда и расскажем.

Акушерка, слышавшая этот разговор, потом тихо сказала мне:

– Какой строгий и суровый у тебя муж.

В ответ я рассмеялась. Потому что на самом деле более мягкого, обходительного и вежливого человека, чем Дима, на свете найти трудно.

Дочку нашу унесли. Муж собрался выйти покурить. А я все продолжала лежать на кровати Рахманова с согнутыми в коленях ногами.

– Дим, а что у меня ТАМ творится? – спросила я мужа.

– Как будто бомба разорвалась, – ответил он, улыбаясь.

Мужской взгляд . Я вышел покурить. Мест для курения в родильном отделении, в принципе, не предусмотрено. Поэтому я примостился в ординаторской, быстренько нервно перекурил и вышел в коридор. Тут на меня снова обрушился шум и гам родблока – конвейер по появлению детей на свет не останавливался ни на минуту, а к ночи (видимо, потому, что зачинают, в основном, ночью) даже стал набирать обороты. Одновременно рожало человек восемь, не меньше.

И вот посреди всего этого шума, среди криков рожениц и родившихся детишек, я отчетливо услышал тихий плач СВОЕГО РЕБЕНКА. И доносился он не из бокса, где мы рожали, а из бокса, который был на другой стороне коридора и метров на пять ближе.

Еще не до конца поняв, почему я иду именно в этот бокс, я зашел туда и увидел свою дочку, которую уже запеленали и положили под кислородную маску для детишек (такая же, как у летчиков сверхзвуковой авиации, только крохотная). Я стоял перед ней и понимал, что это часть меня, это моя кровь. Вот ради кого стоит жить!

Сзади тихонько подошла акушерка и сказала:

– Вы не переживайте, это у нее легкие расправляются, вот она и кричит.

Побыв немного с Дашей, я зашел к Иринке, которую Олеся Викторовна уже почти «заштопала».

На потугах меня таки разрезали – т. е. сделали эпизиотомию. Но я ее не почувствовала. Самое интересное то, что и Дима ничего не заметил, хотя наблюдал за всем происходящим, так сказать, из первого ряда. Так что мне предстояло пережить еще и «латание дыр». По проводкам вновь пустили анестетик (какая же все-таки удобная вещь – эпидуральная анестезия!). Через некоторое время чувствительность промежности притупилась, и Олеся Викторовна приступила к наложению швов. Где-то я читала, что на Западе используют «саморастворяющийся» шовный материал. Это, наверное, здорово. Но в моем случае использовались обычные медицинские нитки черного (!) цвета. Ужас! Их через несколько дней надо было снимать.

Никаких неприятных ощущений я не почувствовала, хотя была безумно напряжена – все-таки зашивают такое нежное место. После процедуры ко мне пришел анестезиолог. Не Борис Борисович, а другой – помоложе.

– Ну, что, второго ни за что в жизни рожать не будете? – задорно спросил он. Наверное, слишком много на его веку было родильниц, которые после родов сгоряча так и говорят: «Второго ни за что в жизни».

– Ну, почему же, – протянула я. – Но не сразу. Лет так через пять.

Он стал снимать с меня проводки, прикрепленные к коже пластырем. Пластырь намертво прилип к моему телу и отрывался очень тяжело. Я то и дело ойкала от неприятных ощущений. Анестезиолог, видимо, был большим шутником, потому что начал прикалываться над ситуацией.

– Да, пластырь надо снимать под общим наркозом, – веселился он.

Освободив меня от пут, он с шутками-прибаутками удалился. Акушерка заботливо накрыла меня одеялом. Очень вовремя, потому что меня резко бросило в холод. Все тело трясло крупной дрожью, я лежала под шерстяным одеялом и не могла согреться. Наверное, это естественная реакция организма на пережитый стресс. Знаю, что так происходит у многих.

Так я пролежала до половины второго ночи. Дима был рядом.

Олеся Викторовна заполняла мою карту. Встал вопрос о том, в какую палату и на какой этаж меня класть. Я, начитавшись про пользу совместного пребывания с ребенком, настаивала именно на нем. Кстати, в 72-ом роддоме ВСЕ «бесплатные» пациентки, у которых были физиологические роды лежат вместе с малышами. Правда, их по две-три в палате плюс дети. У меня же должна была быть отдельная комната.

Доктор Прохорова предложила мне поселиться на 4-ом этаже в отделении для женщин после кесарева сечения. Там детишек содержали отдельно от мам – в специальных детских боксах – и привозили только на кормление.

– Пойми, тебе надо отдохнуть, восстановиться, – убеждала меня Олеся Викторовна, – а ребенок тебе этого не даст. У тебя контракт, будет отдельный бокс. Захочешь, возьмешь дочку к себе на весь день, а ночью, чтобы выспаться, отдашь.

Разумность ее слов меня переубедила. За что моему врачу – отдельное огромное спасибо. Находиться с ребенком днем и отдавать его детским медсестрам ночью или во время процедур, на мой взгляд, – это просто идеальный вариант.

Но была одна неувязочка. На четвертом этаже в тот момент не было подготовлено отдельного бокса к принятию родильницы. Он мог быть готов только утром. Поэтому Олеся Викторовна, разъяснив мне положение дел, осторожно поинтересовалась, не буду ли я возражать провести одну ночку (к тому моменту уже полночки) в общей палате, а наутро переселиться в положенный мне бокс.

Я согласилась (мы не гордые), но ее извиняющийся тон меня немного удивил. А потом я подумала: все правильно, так и должно быть в капиталистическом мире. Человек (то есть я) заплатил деньги за отдельную палату, а она не готова, значит – условия контракта выполняются не в полном объеме. Поэтому говорить об одной ночке в общей комнате надо не как о само собой разумеющемся деле (а у нас это любят), а спросить, не будет ли пациент против. Меня спросили. Я не возражала.

Полвторого ночи меня переложили на каталку и вывезли в коридор. Там мне на живот положили дочку, завернутую в казенное одеяльце. Ее головка тоже была прикрыта чем-то наподобие платочка. Выглядела девочка абсолютно по-сиротски. Я прижала ее к себе, и мы поехали. Дима шел за нами.

Весь путь я с дочкой разговаривала. Говорила, что все позади, что теперь мы все время будем вместе, что я люблю ее больше всех на свете. Девочка сосредоточенно хлопала глазками и слушала мой поток сознания очень внимательно, не издав ни единого писка. Мне даже показалось, что она меня понимает!

На четвертом этаже ее забрали в детский бокс. А меня сгрузили в обычной палате. В ней лежала всего одна родильница (так что особого неудобства от нескольких часов в «общей» комнате я не испытала). Мы с Димой на прощанье обнялись, еще раз поздравили друг друга с рождением дочки, и он поехал домой. А я еще успела поболтать о том, о сем с соседкой по палате. Угомонились мы где-то через час. Но от возбуждения я еще долго не могла заснуть, в сотый раз прокручивая про себя события ушедшего дня.

Ну, здравствуй, новая жизнь!

Мужской взгляд. Присутствовать на родах или нет? Сколько по этому поводу споров, дискуссий и мнений. Каждый приводит свои доводы «за» и «против». Не буду никого ни в чем убеждать, но лично для себя я понял следующее:

– кажется, мое присутствие на родах сильно приободрило мою жену. Во всяком случае, она до сих пор не устает об этом повторять. А раз так, то это наверняка благоприятно сказалось и на самом процессе родов, и на моем ребенке, а для меня это очень важно;

– роды – действительно великое таинство природы, но ничего сверхъестественного и мистического за время родов не происходит. При всей буре овладевших мной эмоций, роды – это всего лишь физиологический процесс, а эмоции связаны, в первую очередь, с переживаниями за близкого человека. Происходившие в соседних боксах роды не вызвали у меня никакого интереса ни с физической, ни с эмоциональной точек зрения;

– говорить о том, что роды – сугубо женское дело – домострой и предрассудки прошлого. А вот чувствовать себя сопричастным важнейшему событию в жизни семьи и участвовать в нем – великое дело;

– многие говорят о том, что от вида родившей жены угасает даже самое сильное влечение. Ерунда! У меня ничего не угасло. Хотя, возможно, у каких-нибудь особо впечатлительных товарищей роды и могут оставить глубокий след и повлиять на либидо. Поэтому говорю со знанием дела: вход в родблок – не для слабонервных инфантилов, а для личностей со сформированной и устойчивой психикой;

– присутствие при рождении собственного ребенка позволяет осознать две очень важные вещи. Первое: как же все-таки хрупка человеческая жизнь (и потому она является наивысшей ценностью). Второе: родившийся ребенок – ТВОЙ и ничей другой (ни соседский, ни любовника или кого-то там еще, а твой).

В общем, сколько бы раз мы ни рожали, на роды я всегда пойду. А вы решайте сами.

 

Такие разные роды

Начну с банальности: не бывает одинаковых родов, как не бывает одинаковых судеб. Роды у всех и начинаются, и проходят по-разному. только заканчиваются одинаково – рождением малыша. Но и этому сопутствуют совершенно разные ощущения, впечатления и эмоции. Тесный круг моих подруг – живое тому подтверждение. Как обычно, расскажу про их опыт.

Как показывает жизнь, роды могут начаться где угодно и когда угодно: рано утром в собственной постели, на кресле у гинеколога во время планового осмотра, в гостях или в палате патологии выбранного роддома. И как угодно: со схваток, боли в пояснице, излития вод, кровотечения. А могут поначалу никак себя и не проявить. Вот и поди разбери, к чему себя готовить?

 

7 часов под капельницей

Лиза не очень любит рассказывать о своих родах. Потому что не очень любит о них вспоминать. В ее памяти они оставили не самый приятный след.

В последний день сороковой недели Лиза почувствовала – началось! Она явственно ощущала сокращения матки. Когда ни о чем, кроме родов, думать уже не можешь, любой намек на ощущения, описанные в книжках, воспринимается однозначно: наконец-то! Лиза с Сашей облегченно вздохнули (дождались!), настроились, собрались и поехали в ту самую коммерческую клинику, где решили рожать. Но там их ждало разочарование – никаких признаков родов не наблюдалось. Схватки оказались ложными. Пришлось возвращаться домой.

Следующий день новостей не принес. Ну, когда же? А вот ночь выдалась беспокойной. Лиза то и дело бегала в туалет. А утром ее осенило – «оно»! Точно «оно»!

В девять ноль-ноль Лиза и Саша стояли у входа в клинику. При осмотре выяснилось, что воды уже отошли (вот, что означали бесконечные походы в туалет – воды отходили постепенно!). Значит, возрастает опасность инфицирования. И ни в коем случае нельзя допустить, чтобы родовая деятельность приостановилась.

Как только Лиза с Сашей оказались в родовом боксе (кстати, он ничем не отличался от тех, что есть в государственных роддомах), ей тут же поставили капельницу с окситоцином – стимулировать схватки. Лизе пришлось лежать. Лежать вплоть до самых потуг. 7 (!) часов в горизонтальном положении. Без возможности размяться и сменить позу.

Это был тихий ужас. Окситоцин спровоцировал сильные схватки. Сильные схватки = сильная боль. Лиза говорит, что, в принципе, была морально готова к боли, но она не ожидала, что боль окажется НЕПЕРЕНОСИМОЙ. Были моменты, когда она даже теряла сознание – так ей было плохо.

Видя страдания пациентки, врач принял решение сделать эпидуральную анестезию. Лиза очень (очень!) ждала, что боль отступит. Но этого не случилось! Анестезия НЕ ПОМОГЛА! Почему? Может, ее неправильно сделали? А, может, Лиза оказалась невосприимчива к выбранному анестетику?

Уже после родов Лиза предположила, что если бы у нее была возможность ходить, принимать удобные позы, экспериментировать, схватки она пережила бы намного легче, да и сами роды прошли бы быстрее. К тому же рядом был Саша, он бы очень помог. А так он только сидел рядом и никакой поддержки, кроме моральной, оказать был не в силах. Он, конечно, старался – отвлекал Лизу, смешил, заговаривал ей зубы, но было видно, что и ему невероятно тяжело. Тяжело видеть любимую в таком жутком состоянии и не иметь возможности хоть чем-то ей помочь. Саша тоже настраивался на роды, но совершенно не ожидал, что они будут развиваться именно так, что Лиза будет кричать и корчиться от боли, а он лишь сидеть рядом. За этот день спокойный, уравновешенный Саша разом похудел на... 3 килограмма. Так сильно переживал.

Остается не совсем понятным, почему Лизе пришлось ВЕСЬ первый период родов пролежать под капельницей. Но, наверное, раз врач принял такое решение, значит, оно было единственно верным. Но вообще считается, что окситоцин провоцирует гораздо более сильную боль, чем при естественных схватках. К тому же, простимулированные окситоцином сокращения наступают внезапно, не позволяя роженице к ним подготовиться, они идут чаще и длятся дольше. Все это в полной мере и пришлось пережить Лизе.

К потугам она была уже в состоянии аффекта. Эффективно тужиться не получалось, поэтому Лизин врач – огромный колоритный грузин – навалился ей на живот и прямо-таки выдавил девочку.

Ксюшу тут же положили маме на живот. Для только что вынутого из утробы новорожденного она была очень симпатичной и чистенькой. Саша стал ее фотографировать. И Лиза лежала и не могла поверить, что все позади. Как и я, она испытала огромное чувство облегчения. Но не более того.

После родов предстояла еще неприятная процедура наложения швов. Лиза вспоминает, что было больно, но для нее в тот момент «это было уже не важно».

Лизины роды длились 8 часов. Врач в итоге квалифицировал их как тяжелые. Вот ведь как бывает: вроде будущие родители обо всем позаботились, выбрали подходящее медицинское учреждение, нашли общий язык с доктором, обговорили с ним все необходимые детали, а все равно жизнь приготовила сюрприз. В виде тяжелых родов и не самых счастливых воспоминаний о них.

 

С кресла в карьер

О том, что роды уже начались, Лана с удивлением узнала – где бы вы думали? – во время планового осмотра в роддоме, с которым она заключила контракт. В тот момент у нее было 38 недель. Врач пощупала-пощупала и нащупала открытие шейки матки в два пальца. Батюшки, пациентка-то уже рожает. Естественно, ни о каком возвращении домой не могло быть и речи. Лану оставили в роддоме.

Хоть Лана и мечтала побыстрее родить, но была застигнута такой новостью врасплох и выглядела растерянной. Старательно собранный «пакетик на роды» остался дома. У Ланы с собой не было даже тапочек, не говоря уже про зубную щетку и туалетную бумагу.

Тапочки выдали в приемном отделении. И повели проводить необходимые перед родами процедуры. Лана чувствовала себя загнанной ланью, арестанткой в тюрьме и партизанкой на допросах в гестапо в одном флаконе. Ее охватила тоска, невероятное чувство одиночества и страха. Идти никуда не хотелось. А хотелось убежать домой к мужу.

В дородовом отделении Лане сделали УЗИ. Обследование ничего «такого» не выявило. Решили «в довесок» сделать и электромониторинг. Монитор схваток не показал. Боли тоже не было. Лана еще больше приуныла.

Вечером у нее что-то подозрительно потекло по ноге (слизистая пробка иди воды? Не разобрать!). Лана обрадовалась: ну хоть что-то! Потом к ней в палату подселили еще одну будущую мамочку, и стало уже не так страшно, грустно и тоскливо.

Утро принесло приятное известие – открытие уже три сантиметра. Хотя схватки по-прежнему не ощущались. Все, началось! Ура! Страх исчез окончательно. Ему на смену пришли восторг и любопытство. Как «оно» все пройдет?

Лана позвонила Мише: «Рожаю! приезжай!» И торжественно, с гордо поднятой головой отправилась в родблок.

Судя по Ланиным рассказам, родовое отделение в 8-ом роддоме такое же, как и в моем – 72-ом, – длинный коридор, с одной стороны которого просторные стеклянные боксы для рожениц, с другой – боксы для новорожденных. Первое, что Лана увидела в родблоке, была девушка в соседнем боксе. У той, судя по всему, полным ходом шли схватки. Девушка монотонно мерила шагами помещение, время от времени хваталась рукой за спинку кровати и сгибалась в три погибели. Лана еще тогда подумала: «Да, девчонка мается, но ничего – жива же!» Это внушило оптимизм.

Часы показывали одиннадцать утра. К Лане пришла ее врач, проткнула плодный пузырь. И только после этой процедуры начались схватки. Болезненные, но вполне терпимые. Лане было интересно, что же будет дальше? Ей, как пациентке по ДМС, тут же предложили обезболивание. Но она отказалась, решила погеройствовать.

Роженица в соседнем боксе все чаще корчилась от боли, но Лане в тот момент было ее не понять. Через некоторое время соседку перевели на кровать Рахманова – начались потуги. Лане было как-то неловко смотреть на чужие роды, но любопытство просто распирало. И она все равно подходила к стеклу, чтобы подглядеть, как там дела.

Приехал Миша. Лана повеселела. Сила схваток еще позволяла ей чувствовать себя неплохо. В промежутках она пела песни, хихикала и радовалась тому, что муж рядом. С ним она чувствовала себя очень комфортно.

Где-то полпервого схватки вдруг стали очень сильными. Геройствовать враз расхотелось, но увы! Анестезию делать было уже поздно. К тому же именно в этот непростой момент Лану «пристегнули к монитору» – стали делать электромониторинг. На самом деле, это очень трудно – в самый тяжелый период родов быть ограниченной в движениях и не иметь возможности принять удобную позу, чтобы пережить сильную схватку. Это настоящее испытание.

В час дня врач зафиксировала полное открытие шейки матки, но тужиться Лане не хотелось. Она все еще страдала от боли. Но потом опытным путем поняла – на потугах боль уходит.

Михал Михалыч родился в полвторого пополудни и оказался крепким парнишкой. Лана, конечно, была очень довольна. Но никаких особых эмоций (ах и ох!) не испытала – ни счастья, ни восторга, ни облегчения. Все то же любопытство. Лана смотрела на все происходящее как будто со стороны, как будто не она родила этого чудного мальчонку. Она боялась ПОВЕРИТЬ в то, что теперь она – мама. Что шесть лет отчаянных попыток родить безвозвратно ушли в прошлое. Что их с Мишей жизнь обрела новый смысл, и что это уже навсегда. После стольких лет бесконечных походов по врачам в это действительно невозможно было поверить.

Лана боялась радоваться, боялась окунуться в состояние эйфории, боялась ликовать. Ей понадобилось без малого полгода, чтобы до конца поверить в рождение собственного ребенка и ПОЗВОЛИТЬ СЕБЕ почувствовать долгожданное счастье.

 

Любовь нечаянно нагрянет 2

...«Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь...» Вот так и роды могут начаться «нечаянно», когда ты ожидаешь от жизни чего угодно, но только не их.

Помните, во второй главе я рассказывала про свою коллегу Оксану, которая узнала, что ждет ребенка только на третьем месяце? А все потому, что поначалу у нее, как обычно, шли месячные. Так вот из-за этого нетипичного обстоятельства с датой родов у Оксаны возникли нешуточные сложности. Разные врачи называли разные даты. Причем разница была не в нескольких днях и даже не в паре недель. Расхождение в сроках достигало полутора-двух месяцев! Согласитесь, это совсем не смешно, если сплошь опытные специалисты не могут сойтись во мнении, когда твой ребенок появится на свет.

По УЗИ тоже никак не удавалось скорректировать срок. Неизменно Оксане писали в карте «крупный плод!!!» (именно так, с тремя восклицательными знаками), но продолжали ставить несоответствующие размеру ребенка сроки беременности. Гинеколог, которая вела Оксанину беременность, заверяла ее, что родов надо ждать не раньше начала мая. И даже то, что к тому моменту Оксанин малыш достигнет в утробе просто гигантских размеров, не поколебало ее уверенности. Кроме того, она не восприняла всерьез результаты последнего УЗИ, которое Оксана не поленилась и отправилась делать в ЦПСиР. Там именитый профессор высказал свое авторитетное мнение и поставил роды на конец марта.

– Что эти профессора понимают? – фыркнула гинеколог. – Они сплошь теоретики, а мы тут – практики.

5 марта Оксана ушла в декрет. Тут же заключила контракт с московским роддомом. И со спокойной душой уехала на две недельки погостить к родителям в маленький город Торжок.

14 марта, в воскресенье, вся страна выбирала президента. Днем Оксана с родителями пошла голосовать, по пути они встретили давних знакомых и после выполнения гражданского долга шумной компанией вернулись домой. Накрыли праздничный стол, вкусно пообедали. К шести часам вечера гости дисциплинированно разошлись, и в квартире наступила привычная тишина.

Вот тут-то Оксана и заметила, что у нее побаливает спина. Совсем несильно, но побаливает. Решив отвлечься, Оксана вымыла посуду. Потом, как образцовая дочь, погладила на понедельник мамин белый халат (Оксанина мама – врач-педиатр). А спина болела все сильнее и сильнее. Оксана забеспокоилась. В девять часов она не выдержала и пошла к маме жаловаться.

– Может, у меня роды начались? – робко спросила она.

Мама подняла ее на смех.

– Какие роды? Тебе еще ходить полтора месяца! К тому же, ты что, не знаешь, как роды начинаются?

– А, может быть, все-таки они?

Мама вытащила из книжного шкафа том медицинской энциклопедии, открыла на нужной странице и изрекла:

– Садись, читай, как распознать роды.

Оксана, как послушная школьница, засела за фолиант. Действительно, таких симптомов, как там описывается, у нее нет: схваток нет, воды не подтекают, низ живота не тянет. Только неимоверно, безбожно ломит спину.

Мама дала Оксане пуховой платок:

– Наверное, застудила поясницу, надо согреть.

Пуховый платок не помог, Оксана продолжала ныть. По телевизору шел всеми любимый фильм «Москва слезам не верит». Мама усадила стонущую дочку к экрану. Но фильм тоже не радовал.

Около одиннадцати Оксана категорично заявила:

– Все, мама! Мне плохо, вызывай «скорую»!

Мама позвонила своему старому другу, который в тот вечер дежурил на «скорой».

– Тут дочка беременная что-то капризничает, приезжай, посмотри ее.

В начале двенадцатого приехал врач. Посмотрел Оксану и аж побелел весь от испуга:

– Она рожает! Открытие уже 9 сантиметров. А я ни разу роды не принимал!

Мама родная! Вот тут-то все забегали. У Оксаны с собой для родов ничего нет – все в Москве осталось. Она только и успела, что сунуть в сумку свою розовую шелковую ночнушку и такие же розовые пушистые тапочки, и бегом в машину «скорой помощи». Хорошо, что хоть обменная карта была с собой.

В машине все сидели как на иголках – вдруг не довезут. Оксану успокаивало только одно: рядом мама, а у нее полгорода знакомых медиков. Только бы доехать!

У роддома они оказались в половине двенадцатого. А там, как назло, никто не рожает, все врачи куда-то разбрелись. Вот ужас-то! Так и на улице родить недолго, уж лучше бы дома остались.

Стали вызванивать дежурную бригаду. Через пятнадцать минут к ним вышла дежурный врач. Слава Богу, она оказалась вменяемой теткой.

– Что случилось?

– Да вот, скоротечные роды.

– Что-то не похожи вы на роженицу, – она подозрительно оглядела Оксану. – Ладно, давайте посмотрю.

Посмотрела и обмерла.

– Срочно в родблок!

Там же в смотровой она проколола Оксане плодный пузырь. И только тогда начались схватки. Конечно, их можно было вынести, но боль была сильной.

Оксана переоделась в то, что взяла с собой из дома и, когда вошла в родблок, ожидавшие ее там врачи согнулись от смеха. Их взору предстал такой невинный беременный ангел, с ног до головы одетый в розовое.

– Ты у нас первая пациентка, которая собралась рожать в шелках. Ха-ха-ха!

Из казенных закромов была вынута на свет божий застиранная ночнушка серого цвета и 56-го размера. Оксане ничего не оставалось, как облачиться в нее. Тем временем схватки уже перешли в потуги. Забравшись на кровать Рахманова, Оксана взглянула на висевшие на стене часы. Они показывали полночь. Врачи скомандовали тужиться. Во время одной из потуг Оксана неожиданно подняла правую ногу. У стоявшего рядом врача хрустнула челюсть.

– Ты что делаешь? – завопили медики, и привязали ноги роженицы-дзюдоистки к кровати.

После этого ни о чем другом, кроме привязанных ног, Оксана думать уже не могла.

– Тужься, – командовали врачи.

– Отвяжите ноги!

– Тужься, тебе говорят!

– Ноги сначала освободите!

Через полчаса неравной борьбы Оксана все-таки сдалась и родила дочку. Причем родила без разрывов и эпизиотомии! Такая у Оксаны оказалась крепкая промежность. А все потому, что она 12 лет занималась спортивными бальными танцами.

Ее Аришка родилась вполне зрелым и доношенным ребенком. Вес – три восемьсот, 58 сантиметров. Значит – точно в срок. И по поводу даты родов прав оказался профессор-«теоретик» из ЦПСиР, а не гинеколог («опытный» практик!) из женской консультации.

Аришка появилась на свет полпервого ночи в больнице провинциального городка, который и на карте-то не сразу отыщешь. Наверное, это судьба. Кто мог предположить, что рожать Оксане придется так далеко от ставшей родной Москвы? Но все, слава Богу, закончилось хорошо, впечатления у Оксаны от таких экстремальных родов остались самые радужные, а условия в роддоме Торжка оказались гораздо лучше московских (читайте об этом в следующей главе). Все считают, что родить в столице – предел мечтаний, а жизнь показывает, что это глубочайшее заблуждение человечества.

 

Быть готовой ко всему!

...Викины роды с самого начала стали развиваться совсем не так, как она планировала. Все началось с кровотечения. Естественно, Вика запаниковала, потому что на таком большом сроке кровь означает, как правило, отслойку плаценты. Она моментально собралась и пулей помчалась в клинику, с которой заключила контракт. Там ей сделали УЗИ. Новейшее оборудование отделения плаценты не показало. Схваток у Вики тоже не наблюдалось. Врачи решили перестраховаться и оставили ее ночевать в родблоке.

Ночью у Вики начались нерегулярные схватки. В шесть утра прокололи пузырь, но... Сокращения не становились ни явственнее, ни регулярнее. По истечении трех часов врач (тот самый, которого все так хвалили и с которым Вика, в итоге, заключила контракт) принял решение «помочь природе» и поставить капельницу с окситоцином. Вика, настроившаяся на естественные роды, восприняла это в штыки.

И вообще, как оказалось, общего языка они с врачом найти не смогли. Любые его манипуляции вызывали у Вики внутренний протест. Врач казался ей напыщенным индюком, невоспитанным мужланом, который не долг свой профессиональный выполняет и не условия контракта, а как будто делает ей одолжение. А ведь она сама его выбрала! Неужели так жестоко ошиблась?

Капельницу Вике, конечно же, поставили. Сокращения участились и стали очень болезненными. Постепенно перерыва между ними не стало вообще. В Викином затуманенном сознании все происходящее воспринималось как одна бесконечная схватка. Она не могла ни лежать, ни сидеть, ни ходить. От анестезии категорически отказывалась. Временное спасение Вика нашла в фитболе, на котором принялась скакать, пытаясь унять боль. И ей казалось, что если она остановится, эта боль просто разорвет ее.

Вика не видела никого и ничего вокруг. Родблок, врачи, медсестры – все было сплошной серой массой, из которой ярким цветным пятном выделялись лишь знакомые и любимые черты ее мужа. Вика видела только Лешу, который, как они и договаривались, приехал поддержать жену в «схваточном» периоде.

Он держал ее за руку, поил водой, кормил с ложечки мягким детским питанием, поскольку Вика к тому моменту провела в родблоке уже сутки и ничего за это время не ела, вконец обессилела и нуждалась хоть в какой-то энергии. А она все прыгала на мяче и... выла. От боли, от безысходности, от непонимания, когда же все это кончится.

Так продолжалось 2 часа. Два часа беспрерывных мучений и тающей надежды на их скорое завершение.

Очередной осмотр принес долгожданную весть – раскрытие полное, но... Ребенок не опустился в родовой канал! Почему? Что ему мешает? Врач забеспокоился. Решили срочно делать электромониторинг. Привезли аппарат, закрепили ремни и провода. Скорее, скорее! Время поджимает. Вот, наконец, пошли показания прибора на бумажной ленте. Что показывает аппарат? Он показывает, что сердцебиение малыша упало! Упало с нужных 140 ударов в минуту до... 96.

Что это значит? Это значит, что ребенку очень (очень!) плохо. И скорее всего, у него асфиксия – нехватка кислорода. Ему нечем дышать! Он ЗАДЫХАЕТСЯ!

Медперсонал сработал молниеносно. В мгновение ока Вику перегрузили на каталку и повезли – бегом повезли – в операционную. Врач сказал, что будут проводить экстренную операцию кесарева сечения. Первая мысль измученной Вики, так раньше мечтавшей родить самой, была: «Ну и хрен с ним! Пусть кесарево».

Ей сделали эпидуральную анестезию. Сама операция заняла всего пять минут.

Аленка родилась вся синяя. Вика даже не смогла прижать ее к себе. Ей только показали дочку и тут же передали в руки неонатолога. А Вика лежала и смотрела, как врачи борются за жизнь ее ребенка.

Потом Аленку положили в отделение интенсивной терапии, и Вика увидела ее только через два дня. Девочке поставили диагноз гипоксия, асфиксия. Было опасение, что она наглоталась околоплодных вод. Как выяснилось после операции, у нее было тугое двойное обвитие пуповины вокруг шеи. Именно пуповина сдерживала ребенка и не давала ему продвигаться по родовым путям. По ней перестал поступать кислород, результат – асфиксия и падение сердцебиения.

Конечно, Викины чувства и мысли описать очень трудно. Это была смесь самых противоречивых ощущений. С одной стороны, радость – дочка наконец-то родилась. Надежда – все будет хорошо и самое страшное позади. Облегчение – роды уже в прошлом. С другой стороны, Вику не покидало чувство досады: все прошло не так, как хотелось и планировалось, пришлось делать кесарево, а до него так долго напрасно мучиться. С третьей стороны, подругу терзал страх. За жизнь дочки, за ее здоровье и будущее в целом. А еще был ужас. Ужас от одной только мысли, что она чуть не согласилась на домашние роды! Вика до сих пор с дрожью в голосе говорит, что если бы роды проходили дома, кого-то бы точно не стало: либо ее, либо Аленки.

Викин опыт еще раз подтверждает мое категоричное утверждение, что пропаганда домашних родов (что, собственно, и делали беспринципные акушерки с Викиных курсов молодых родителей) – настоящее ПРЕСТУПЛЕНИЕ. Да, его невозможно доказать с юридической точки зрения, но с моральной проще простого: перечитайте еще раз рассказ о Викиных родах. Пусть эта безобразная корыстная агитация будет на совести «лекторов».

После рождения Аленки, отойдя немного от пережитого шока и проанализировав произошедшее, Вика сделала для себя два очень важных вывода.

Первый из них касается взаимоотношений роженицы и врача. Вика поняла, что вела себя неправильно. Со своим акушером-гинекологом она постоянно спорила, игнорировала его рекомендации и заявляла, что лучше знает, как ей рожать. Ее врач потом признался, что в какой-то момент родов даже был готов разорвать с Викой контракт – настолько она его «достала».

На самом же деле врачу надо ДОВЕРЯТЬ. Просто знать, что он все делает правильно. И не перечить ему. И выполнять все, что он говорит. Потому что он врач. Потому что за его плечами десять тысяч принятых младенцев и десять тысяч сценариев развития родов. И еще потому, что именно он берет на себя ответственность за исход родов, за жизнь и здоровье ТВОЕГО ребенка.

Второй вывод заключался в том, что перед рождением малыша нужно быть готовым ко всему. Можно научиться всем известным и неизвестным методикам дыхания и релаксации, но они тут же выветрятся из головы, когда ты переступишь порог родблока. Можно рисовать в воображении сценарий благополучных физиологических родов (ведь проведена такая мощная подготовка!), а придется, как Вике, делать срочное кесарево.

После родов Вика была шокирована таким поворотом событий. Она была абсолютно убеждена, что родит сама, без анестезии и вмешательства медиков, в вертикальной позе, как с самого начала и планировала. Поэтому Вика изучила все, что было связано с физиологическими родами, а кесарево сечение осталось вне зоны ее пристального внимания. И она совершенно не знала, как проходит операция, как после нее нужно себя вести и т. д. и т. п. Она НЕ ГОТОВИЛАСЬ (в первую очередь, психологически) к тому, что ее девочка появится на свет в результате хирургического вмешательства. И поэтому пережила большой стресс от того, что случилось. Так что совет от Вики: будущим мамочкам категорически противопоказано рисовать сценарий родов и зацикливаться на нем. Надо заранее предполагать, что может произойти все, что угодно.

 

Цирк в роддоме

Олины роды иначе как «цирком в роддоме» не назовешь.

Предыстория такова. У Ольги – пиелонефрит (воспаление мочевыводящих путей). Поэтому в неполные 38 недель ее от греха подальше отправили в выбранный ею роддом (благо, он относился к ее «родному» Центральному округу). И положили не просто в банальную «патологию», а в инфекционное отделение. Кто знает подтвердит: «инфекционное» – место очень неприятное и даже, я бы сказала, «стремное». Туда привозят рожать женщин с улицы без документов (вышла за хлебом без обменной карты и привет!), иногородних, мигранток. Так что в коридоре отделения витает дух интернационализма, и там запросто можно встретить и цыганок, и таджичек, и вполне приличных коренных москвичек с разными инфекционными заболеваниями и без.

Роддом этот (прямо скажем, не самый лучший в столице) Оля выбрала только потому, что там работала врач, которую ей порекомендовали. Подруга решила рожать «по договоренности». Отдельная палата, равно как и посещение родственников, ей были не особо нужны, рожать с мужем она не хотела (это мы уже знаем), так что заключать платный контракт Оле было ни к чему. А вот рожать у врача, которому полностью доверяешь – это дело! К тому же, в ее случае конкретных сумм никто не называл. «Благодарить» доктора или нет, Оля с Олегом должны были решить сами.

Оля пролежала в роддоме десять дней. Перезнакомилась и подружилась со всеми гинекологами, медсестрами, нянечками, сестрой-хозяйкой и соседками по палате. И вот на одиннадцатые сутки наступал долгожданный день выписки – Олю врачи благословили провести последнюю неделю дома.

В пять утра Оля проснулась от желания пробежаться до туалета. Но поскольку туалет был один на все отделение и находился в конце коридора, Оля уговорила себя, что желание не столь жгучее, можно и потерпеть. Она повернулась на другой бок. Чпок! Внутри что-то лопнуло, и под Олей стала разливаться теплая лужа.

Во#ды! Как пить дать, во#ды!

Надо сказать, что Оля – конь подкованный. Она тоже времени зря не теряла: всю беременность читала специальную литературу и не вылезала из Интернета. Так что процесс родов со всевозможными вариациями изучила досконально – от А до Я. Поэтому Оля не растерялась и тут же, как советуют в мудрых книжках, сунула меж ног пеленку. Потом встала и утиной походкой (чтобы по дороге пеленку не потерять) пошла искать дежурную медсестру. Та спросонья долго не могла понять, чего от нее хотят. Потом все же врубилась и спросила:

– И что, воды нормальные?

– Вот! – Оля с гордостью продемонстрировала ей мокрый кусок ткани без каких-либо подозрительных пятен.

– Ну, все тогда, пойдем на клизму, потом мыться, собирать вещи и вперед – в предродовую.

(Роддом, где рожала Оля, располагается в здании старой постройки. Отдельных боксов для рожениц заботливые архитекторы там не предусмотрели. Переживать схватки надо в предродовой палате, а потуги – в крошечном родзале «по соседству»).

Оле несказанно повезло – в то утро как раз заканчивалось суточное дежурство ее врача. Так что беспокоить в такую несусветную рань уважаемого доктора, к счастью, не пришлось.

Тем временем Оля ощутила слабенькие схваточки. Ну, думает она, это только начало. Первые-то роды о-го-го сколько длятся, так что раньше трех дня никак не разродиться. Поэтому Оля никуда не спешила. Спокойно после клизмы посидела, подумала. Потом неторопливо залезла под душ. В какой-то из многочисленных книжек утверждалось, что вода благотворно влияет на процесс родов, снимает напряжение и боль. Поэтому Оля долго стояла под водопроводным потоком, мурлыкала себе под нос и чувствовала, как на нее нисходит умиротворение.

В это блаженное состояние грубо вторгся неожиданный стук в дверь.

– Эй, ты там жива? – послышался взволнованный голос медсестры.

– Что тако-о-ое? – тягуче ответила умиротворенная Оля.

– Тебя все ищут. И вообще, ты что делаешь? У тебя же воды отошли! Как можно так долго в душе мыться? Инфекцию, не дай бог, занесешь!

Пришлось вылезать. В палате сердобольные соседки, испуганные долгим Олиным отсутствием, уже собрали все ее вещи. Медсестра пинками подгоняла ее в предродовую. Оля буквально на бегу прихватила с собой пакетик – бутылку с водой, мобильник и... томик Мураками. Хотела приобщиться к шедеврам мировой литературы, чтобы «убить время» во время схваток. И еще, наверное, надеялась, что творение талантливого японца отвлечет ее от неприятных ощущений.

– А это еще что? – строго спросила медсестра. – В предродовую, кроме себя и ночной рубашки, вообще ничего вносить нельзя.

– Ну, пожалуйста, – взмолилась Оля, – я без чтива там умру! Мне же чем-то заняться надо будет!

Это она думала, что схватки часов восемь будут длиться.

– Ха-ха-ха, – медсестра залилась смехом. – Ну, бери книжечку, бери. Я посмотрю, как она тебе пригодится.

В предродовой подготовленная к процессу Оля первым делом включила в мобильнике секундомер – засечь продолжительность схваток. Перерыв между ними составлял (уже!) минуту. Зашла ее врач – Вера Васильевна. От души посмеялась над Олиной подкованностью и велела медсестрам нести капельницу.

– Минуточку! – сдвинув брови, возразила Оля. – А что это вы мне тут ставить собираетесь? Стимуляция крайне нежелательна для безопасных родов...

– Умные все стали, вам не угодишь, – заулыбалась врач. – Дорогая моя! А знаешь ли ты, что для тебя остановка родовой деятельности – смерти подобна. Воды-то уже отошли! Так что давай, не кочевряжься и подставляй руку.

Капельница с окситоцином сделала свое дело: очень быстро отдых между схватками у Оли сократился до 30 секунд. Боль становилась невыносимой. Какой там Мураками? Не до него сейчас! Выжить бы!

– Эй, кто-нибудь! – робко пискнула Оля.

Надежды на то, что кто-то за пределами палаты услышит ее, не было никакой. Но – о, чудо! – вошла врач.

– Чего это ты пищишь? Что случилось?

– Вколите мне что-нибудь или расстреляйте, – простонала Оля.

– Ничего, ничего. Все идет по плану. Потерпи еще немножечко. Но только не ори. Кричать во время родов нельзя, а то испугаешь ребенка. Представь себе, он и так испытывает там жесточайший стресс, а если заботливая мамочка еще и своими децибелами оглушит, у ребенка точно нервный срыв случится. Так что давай тихонечко, пожалей малыша.

Да Оля и не думала орать: как-никак книжек начиталась, а там все то же самое говорится. Но какое-нибудь слабенькое обезболивание ей в тот момент не помешало бы. Хотя до родов подруга была настроена категорически против анестезии, потому как ее минусов (влияния на ребенка и все такое) боялась гораздо больше, чем хотела ощутить плюсов. Оля решила, что справится сама, к тому же, хотела проверить свои силы. Но жизнь внесла свои коррективы в ее стройную философию. Когда ты готова лезть на стенку от боли, про возможные «минусы» анестезии как-то разом забываешь и вспоминаешь одни сплошные плюсы.

Но обезболивание Оле делать было некогда. Роды быстро продвигались к логическому завершению и очень скоро – где-то после десяти утра – показалась головка ребенка.

– Ну, все, пошли в родзал, – сказала врач.

– Как? – не поняла Оля. – Что, ПЕШКОМ?

До нее никак не доходило, что можно САМОЙ передвигаться вот так – с головкой ребенка между ног.

– Я ж ему шею сверну!

– Пошли-пошли. Тут недалеко. Соседняя дверь, – спокойно уговаривала ее Вера Васильевна.

В элегантной позе сумоиста перед боем – на полусогнутых, широко расставленных ногах – Оля преодолела несколько метров до родзала. Когда перед ней открылась заветная дверь, первое, что увидела Оля, было залитое лучами летнего солнца родильное кресло. Оно показалось невероятно, просто неимоверно высоким. Как же на него забраться, подумалось Оле. Может, подъемник какой специальный здесь есть? Естественно, никакого подъемника не предусматривалось. И лифта тоже. Даже приступочка не было.

Увидев Олино замешательство, врач посоветовала:

– А ты бочком-бочком. Давай только быстрее.

Ни на секунду не выходя из образа сумоиста, Оля кое-как вскарабкалась. И приняла неожиданную, но, по всей видимости, удобную для нее позу – на четвереньках.

Медики засмеялись.

– Перевернись, родная! На спину ложись.

Во время потуг Оля поняла, что жизнь на самом деле прекрасна. Болезненные схватки остались в прошлом. Лежать ей было очень удобно. Тужиться тоже. Боли не было. И даже отсутствовало ощущение, что ее сейчас разорвет. Вот счастье-то!

Когда показалась головка, в родзале повисла странная тишина. Все уставились на малыша. Оле стало плохо – что случилось? Я уже писала об этом: у Максика случилось двойное обвитие, и акушерка, быстро сориентировавшись, освободила хрупкую шейку от пут. Еще мгновение – и мальчик выскользнул из утробы.

Слезы брызнули фонтаном из Олиных глаз. Ура! Наконец-то свершилось!

Часы показывали одиннадцать утра. Значит, после излития вод прошло всего шесть часов. И почему в книжках пугают длинными первыми родами? А Мураками, действительно, не пригодился!

Когда перерезали пуповину, Оля не забыла деловито поинтересоваться:

– А пульсация остановилась?

Вера Васильевна снисходительно улыбнулась:

– Все-то ты знаешь! Не боись – остановилась.

Настало время извлечения последа. Его Оля запомнила как самый кайфовый момент. Вера Васильевна осторожно потянула за пуповину, и Оля почувствовала, как из нее выскользнуло что-то очень мягкое, доброе, невероятно приятной температуры. Было ощущение, что многострадальное детородное место полили святой водой.

– Ой, как хорошо, – заулыбалась Ольга. – А можно еще раз?

Медперсонал захихикал.

– Ну, ей-богу, первый раз у нас рожает такая выдумщица. Мы тебе, что, его обратно запихивать будем, чтобы снова вытащить?

Тем, как прошло рождение Максима Олеговича, Оля оказалась очень довольна.

– Такое ощущение, что роды прошли на одной ноте, – сказала она мне некоторое время спустя.

В итоге, Оля получила именно такие роды, какие хотела – максимально естественные: без анестезии и эпизиотомии. Акушерка долго боролась за ее промежность, но, увы! Разрывов (как внешних, так и внутренних) избежать не удалось. Пришлось накладывать швы. За это ответственное дело взялась сменившая Веру Васильевну другая врач.

Обезболивающий укол помог Оле пережить процесс зашивания большого внутреннего разрыва. Но она умудрилась получить еще много внешних. Когда врач приступила к ним, Оля с ужасом поняла, что никакого дополнительного обезболивания она не сделала! Зашивала ВЖИВУЮ!

– Ничего-ничего. Родить смогла и это переживешь, – убеждала она испуганную Олю. – Я тебе дольше обезболивающее колоть буду. Тут делов-то!

Во время процедуры Оля плакала от боли. На этого врача я, честное слово, удивляюсь! Неужели трудно было хоть немного чем-то притупить боль? У нас же не гестаповские пытки, в конце концов! Мало того, что эта чудо-доктор не позаботилась об Олиных ощущениях, так в итоге, и зашила как-то «не так». Когда, все было закончено, и Оля успела вытереть слезы, в родзал вошла еще не ушедшая домой Вера Васильевна. Мельком взглянув на результаты труда своей коллеги, она покачала головой. У них состоялся прелюбопытный диалог:

– Ты зачем так-то сделала?

– Да, нормально. Сойдет!

– Очень сурово. Ей вообще-то еще с мужем жить. Надо перешить.

У Оли чуть не остановилось сердце. Пришлось пережить все заново!!! Да после таких экзекуций даже самые благополучные роды покажутся адскими муками. Ну, разве можно так издеваться над беззащитными родильницами? Вы можете представить себе степень черствости, бездушия и пофигизма этого врача, если она позволила себе нагородить ТАКОЕ, что «под давлением общественности» пришлось переделывать? А если бы Вера Васильевна не вернулась в родзал? Во что превратилась бы интимная жизнь Оли? И каким словом она потом вспоминала бы эту садистку в белом халате? У меня просто нет слов.

Но, видимо, правду пишут в книжках про гормоны, которые «помогают» женщине забыть про боль и страдания во время родов. У Оли, наверное, этих гормонов выделилось несметное количество. Потому что ничего плохого моя подруга не помнит, а вспоминает только смешные моменты рождения сынишки, о которых мне с удовольствием и рассказала.

 

А если рожать бесплатно?

За Женю, мужественно решившую родить ребенка без мужа, все решила судьба. Уйдя в декрет, Женька стала думать, куда пойти рожать. Долго размышляла, стоит ли заключать контракт или искать по знакомым врача. Но потом все же решила сэкономить, в конце концов, эти 500-700 долларов еще пригодятся в «следующей жизни» (ведь никто ей в клювике матпомощь не принесет!).

В 38 недель после планового осмотра в ЖК Женя обнаружила кровь. Что делать? Первый звонок – маме. Второй – по совету мамы в «родовую» скорую, которая привезла белую от страха Женю в 14-й роддом (ближайший роддом при 7-ой горбольнице оказался закрыт, а жаль – он один из лучших в Москве).

14-ый роддом встретил подругу неприветливо. Здание старое, условия дореволюционные, большинство медперсонала работало, наверное, еще при Сталине.

Женю подняли сразу в родблок. Осмотрели, сделали электромониторинг, ничего не обнаружили. Она хотела было уже отправиться домой, но тут врач ее огорошил:

– Дорогая моя, вам сколько лет? Тридцать? А, даже тридцать один! Тем более! И ребенок у вас первый. Так что никуда вас мы не отпустим! Будете дохаживать свой срок здесь, под нашим неусыпным контролем.

И пришлось Жене еще 2 недели наматывать круги по коридору отделения патологии. Удобства оставляли желать лучшего. В палате на 4-ых ни туалета, ни душа – все в конце коридора. Но Женя не закатывала в ужасе глаза и не жаловалась на жизнь. Она вообще человек позитивный и конструктивный. Раз уж так получилось, что толку стонать? Не слишком стерильные унитазы можно и не замечать.

Общаться было по большому счету не с кем. Вокруг лежали особы, разговаривать с которыми Жене было совсем неинтересно. Особенно подругу поразила 23-летняя девушка, ждавшая к тому моменту уже третьего ребенка. Причем двое старших родились через кесарево сечение. Сейчас многодетной маме предстояла та же процедура.

– Вы понимаете, – говорили ей врачи, – что это должна быть ваша последняя беременность? Больше операций делать нельзя!

Девушка согласно кивала, но Женя почему-то была уверена, что на этом процесс деторождения у соседки, дисциплинированно выполнявшей наказ «плодитесь и размножайтесь», не закончится.

В унылом отделении патологии царила тоска. Но одно развлечение все же было. Оно называлось Сергей Кимович Ли и являлось местным акушером-гинекологом. Ли был статным красавцем, сочетавшим в себе мужественность с экзотической восточной внешностью. В общем, он был из тех мужчин, которые не оставляют равнодушной ни одну женщину. Пара десятков беременных не стали исключением. Женькины соседки с восхищением обсуждали достоинства Сергея Кимовича и мечтали попасть к нему на роды. А в его дежурство прихорашивались и накладывали макияж. Это вызывало у Жени улыбку: все-таки женщина в любом положении (даже совсем на сносях) хочет чувствовать себя женщиной и нравиться мужчинам. Такова ее природа!

Вопреки расхожему мнению, что врачи направо и налево стимулируют роды, Женю никто не торопил. Когда родишь – тогда родишь. Вокруг все хотели побыстрее разрешиться от бремени, а Женя – нет. Она хотела родить точно в намеченный срок – 1 октября. Не раньше и не позже. Очень уж ей нравилась эта дата (не одна я такая – «повернутая» на красивые числа).

И Петюня решил маму не разочаровывать. Поздно вечером 30 сентября у Жени начались схватки. После стандартных процедур Евгению поместили в предродовую палату (роддом старый, и в нем та же система, какая была у Оли: схватки – в предродовой, потуги – в родзале).

Предродовые палаты на 4-ых придумали, наверное, не от хорошей жизни, а потому что отдельных боксов для всех рожениц строить было негде. Но сейчас этот пережиток советских времен пора ликвидировать! Потому что мучения «за компашку» наносят роженице огромную психологическую травму. Вот вам пример. Не успела Женя войти в предродовую, как увидела там еще одну рожающую девочку. Та уже находилась в состоянии агонии. Она сидела на кровати и от боли билась головой о железную спинку. Эта душераздирающая картина произвела на Женю неизгладимое впечатление. Неужели и с ней будет так же?

Когда смотришь на чужие страдания, последние остатки самообладания просто испаряются. Нужно быть абсолютно невозмутимым, «толстокожим» человеком, чтобы не впитать в себя нездоровую энергетику предродовой. Но где вы видели невозмутимую будущую мамочку? Все знают, как легко люди поддаются всеобщей панике, отчаянию, а что тогда говорить об испуганной беременной женщине, только что осознавшей, что рожает?!

С бьющейся о спинку кровати соседкой Жене пришлось провести практически весь первый период родов. Ужас ситуации усугублялся еще и тем, что часы, висевшие на стене, НЕ ХОДИЛИ. И очень быстро Женя потеряла чувство времени. Особенно тяжело стало, когда схватки усилились. Было совершенно не понятно, сколько они уже длятся, и сколько будут продолжаться еще. В какие-то мгновения Жене казалось, что она обречена мучиться ВЕЧНО.

У нее резко упало давление: было ощущение, что она погружается вниз – в пустоту. Еще чуть-чуть, и жизнь просто покинет ее.

– Мне очень плохо, – жалобно шептала она врачу (кстати, тому самому красавцу Ли), – сделайте что-нибудь.

Доктор Ли вколол ей какое-то усыпляющее лекарство. Женя впала в забытье и пробуждалась только при очень сильной схватке, а затем, когда боль отступала, вновь проваливалась в полусон.

Когда действие лекарства прошло, Женя ощутила огромное желание потужиться. Вот оно, наконец-то! Скоро все закончится!

После непростого «схваточного» периода потуги оказались самым приятным и легким моментом родов. Петюня родился в третьей попытки. Вес – два девятьсот семьдесят, 49 сантиметров. Маленький, сморщенный, красный.

А потом Женю повезли накладывать швы в соседнюю с родзалом комнату.

– Ой, а можно не зашивать? – спросила она доктора.

– Конечно, можно, – улыбнулся тот. – Но только вас не смущает, что два органа у вас будут в одном?

Один укол новокаина – и Женины органы вновь разделены промежностью.

Момент абсолютного счастья наступил после, когда Жене, лежавшей под одеялом на каталке в коридоре, принесли Петю. Сонные глазки, слипшиеся реснички на пол-лица, щечки, подпертые казенным платочком – таким подруга запомнила своего мальчика на всю жизнь.

За роды Евгения не заплатила ни копейки. И ничего – нормально родила, нормально зашили, а пацан-то какой славный получился! Загляденье! Так что родить бесплатно (и благополучно!) в наше время МОЖНО, проверено на Жене.

 

Почему я не согласна с Серзами?

Книгу американцев Уильяма и Марты Серз «Мы ждем ребенка» прочитала, наверное, каждая будущая мамочка, сознательно подходящая к такому важному событию, как роды. Главный посыл ее авторов звучит примерно так: «Сформулируйте свою философию родов, составьте план, натренируйте тело и разум и рожайте так, как вам этого хотелось бы. А мы дадим вам для этого всю необходимую информацию». Вместе с тем, сами Серзы являются приверженцами естественных родов – без стимуляции, «никчемной» клизмы, «небезопасного» обезболивания, «бесполезного» электромониторинга и «безжалостной» эпизиотомии, т. е. без всего того, что так активно применяется в роддомах цивилизованных стран. Они пропагандируют вертикальную позу изгнания плода, ругают врачей (за то, что те превратили роды в «механическое упражнение») и превозносят «повитух» (акушерок), которые «доверяют мудрости природы» и помогают женщине родить самостоятельно и естественно. Серзы призывают будущих мамочек вести себя в родах активно, участвовать в принятии решений, НЕ превращаться в «послушных пациенток» и НЕ забывать, что «в момент родов – вы звезда, а все остальные – ваша свита».

О том, насколько эта переводная книга популярна в нашей стране, говорит хотя бы тот факт, что в любом книжном (и интернет) магазине вы найдете ее на полке (в списке). Если стоит (имеется в наличии) – значит, пользуется спросом, и ее читают. А если читают – значит, усваивают прочитанное и берут на вооружение. Вообще у Серзов очень много единомышленников по всему миру и у нас в стране тоже. Но представителей официальной медицины среди них практически нет. Именно этот факт делает Серзов настоящими революционерами и борцами за правое дело – рожать, следуя зову природы, а не наставлениям врача, слушая свое тело, а не команды медперсонала.

Во время беременности я тоже ознакомилась с трудом Серзов. Книга показалась мне замечательной – обстоятельной, душевной, дающей «правильный» (позитивный) настой. Опыт авторов, родителей семерых детей, внушал уважение. Правда их советы моментально выветрились у меня из головы, но восторженное впечатление осталось. Именно такую литературу и надо читать беременным, подумала я тогда.

Теперь я так не считаю. Потому что еще раз перелистала книгу «Мы ждем ребенка» ПОСЛЕ родов. И теперь я уверена, что рожать в наших роддомах, начитавшись Серзов, категорически противопоказано! Грозит серьезным психическим расстройством.

Перечитывая книгу, я очень часто ловила себя на мысли, что не согласна с Серзами. И не потому, что их рекомендации не применимы к российской действительности (в конце концов, их опыт основывается на американских реалиях, они ж не знали, когда писали книгу, что ими будут зачитываться в далекой России), а потому что их подход к родам во многом спорен. Вот я и хочу с ними поспорить. Устроить, так сказать, заочный идеологический спор.

Давайте начнем с авторов книги «Мы ждем ребенка». Билл и Марта Серз родили семерых детей. Не трех, не пятерых – СЕМЕРЫХ! Конечно, стремление иметь большую дружную семью не может не вызывать уважения. Особенно в наш век безудержного спада рождаемости в развитых странах. Много детей – это колоссальный опыт, который во многом и позволил Серзам написать книгу «Мы ждем ребенка», а также создать ставший настоящим бестселлером труд «Ваш ребенок».

Но мы обычно любую ситуацию примеряем на себя. Вот я и примерила. Я считаю себя адекватным, а главное ответственным родителем. Поэтому мне кажется, что семь детей – это СЛИШКОМ много. Ведь все дети требуют родительского внимания, ими нужно заниматься, их надо развивать, воспитывать, играть с ними, вникать в их проблемы, следить за их здоровьем, учебой, за их отношениями с друзьями, не говоря уже о том, что их надо где-то селить, чем-то кормить, во что-то одевать и чему-то учить? Нет, никто не говорит, что многодетная семья – это плохо. Но я знаю наверняка – внимания родителей на семерых детей НЕ ХВАТИТ. Любви хватит, а участия и заботы – НЕТ. Что-то обязательно будет упущено. В воспитании, в образовании, в мировосприятии, в отношениях с другими людьми. Я считаю, что не могу упустить что-то в своих детях. Поэтому у меня их всего двое. Но у Серзов, видимо, другое мнение. И это их право.

Ладно, пусть они не мыслят дом без дюжины детских ножек. В конце концов, у нас у всех своя концепция семьи. Но у меня сложилось впечатление, что рожать детей у Марты Серз стало чем-то вроде хобби. Как увлеченный коллекционер, она запоминала ощущения и впечатления от родов, экспериментировала, опытным путем пыталась найти наилучший вариант появления ребенка на свет и в итоге его нашла! А теперь пропагандирует.

Но во всем надо знать меру. И в количестве детей тоже. Это не я так считаю, это дает понять сама жизнь. Седьмой ребенок Серзов родился с тяжелым диагнозом – синдром Дауна. Вам не кажется, что сама природа сказала: «ХВАТИТ! Хватит, Марта, экспериментировать. Хватит издеваться над собственным организмом. Хватит насиловать природу».

Любой процесс (даже очень важный и судьбоносный), поставленный на поток, превращается в конвейер. А конвейер (если он работает на износ) имеет обыкновение давать сбой. Может, не стоило доводить его до серьезной поломки? Тем более, что речь идет не о бракованной детали (взял и выкинул), а о поломанной человеческой жизни?! О неполноценной жизни маленького человечка, который ни в чем не виноват?!

И еще одно мое впечатление об авторах. Хорошо, пусть они фанаты многодетности, пусть синдром Дауна для них «не проблема», но зачем приглашать старших детей присутствовать на родах младших? Это мой разум не сможет понять никогда. Мы мужей-то не берем на роды – боимся за их психику, а что говорить о детях! Зачем им любоваться на неэстетичные картины родов, на то, как из любимой мамочки, разрывая естество, вылезает скрюченное нечто, лишь отдаленно напоминающее маленького человечка? И при этом мамочка, всегда такая понятная и спокойная, ведет себя абсолютно неестественно, кричит, краснеет, тужится, на вопросы не отвечает и не замечает ничего вокруг? Это же просто фильм ужасов! Реакции ребенка непредсказуемы: он может испугаться, занервничать, заплакать. И еще неизвестно, как все увиденное отразится на его дальнейшей жизни. В том числе и сексуальной. Сами Серзы говорят: «...дети старше трех лет могут пережить страшные моменты родов...» Пережить!!! Страшные моменты!!! Господи, во имя чего, во имя какой благой цели все это нужно? Серзы утверждают, что когда старшие дети присутствуют на родах младших, между ними возникает особая связь, присутствие заставляет проникнуться уважением к появлению новой жизни. Неужели это сомнительное уважение и сомнительная связь стоит тех страшных впечатлений, которые, возможно, оставят след на всю жизнь?

А теперь по существу концепции Серзов о родах. Нельзя сказать, что так уж и во всем я с ними не согласна. Нет, у них есть немало здравых мыслей, под которыми я готова подписаться. Например, «...как хорошо ощущать каждый момент родов и осознавать, что ты рожаешь», «...мы оба поняли, как важно для отца присутствовать при рождении своего ребенка, как усиливает это отцовские чувства», «...отношение женщины к родам напрямую связано с тем, как она относится к самой жизни», «...дать новую жизнь – самое значимое событие в вашей жизни, поэтому у вас должно остаться после него самое хорошее впечатление о себе».

Кроме того, в некоторых местах я склонна согласиться с Серзами. Например, я тоже считаю, что «чем лучше вы подготовитесь, тем более благоприятными будут ваши роды». Но жизнь на примере родов моей подруги Вики показывает, что в этом правиле есть масса исключений.

Самая сильная сторона концепции Серзов – это призыв еще во время беременности выработать свою философию родов («Что вы ждете от родов, кроме появления на свет здорового ребенка?», что значит для вас «позитивный опыт родов»?) и сделать все возможное, чтобы родить так, как хотелось бы.

Но!

Поскольку на протяжении всей книги «Мы ждем ребенка» ее авторы пропагандируют исключительно естественные роды, читатель под тяжестью приводимых аргументов волей-неволей склоняется именно к такой философии появления малыша на свет – без какого-либо вмешательства. И именно здесь сильная сторона концепции авторитетных американцев становится одновременно и ее самым слабым звеном. И вот почему.

Как я уже говорила, идеальные роды, по Серзам, – это роды, какими их задумала природа: в вертикальной позе, без клизмы, капельниц с окситоцином, электромониторинга, анестезии, эпизиотомии, т. е. того, без чего уже не мыслит благополучные и БЕЗОПАСНЫЕ роды официальная медицина.

Можно было бы, конечно, придираться к Серзам по мелочам. Например, поспорить с их точкой зрения о «никчемности» клизмы. Я знаю, что многих женщин пугает эта не слишком приятная процедура, и они с удовольствием уцепились бы за авторитетное мнение светил мирового акушерства о ее ненужности, лишь бы от клизмы отказаться. Но я также знаю, что самый ответственный момент родов – потуги – сродни жгучему желанию сходить в туалет. Ощущения один в один. И когда роженица с ужасом понимает, что еще до появления ребенка произведет на свет нечто совсем неэстетичное, она инстинктивно пытается сдержать позывы. А делать этого категорически нельзя – нужно тужиться и рожать дальше. Так что клизма вероятность этой неловкой ситуации практически сводит к нулю. И, пользуясь случаем, хочу обратиться к читающим сейчас эти строки будущим мамочкам: НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ не бойтесь обкакаться на родильном кресле! Если вы верите в приметы, знайте: оказаться во время родов «жемчужиной в навозе» – к богатству. Акушеры сами это говорят!

Но клизма – это та самая мелочь, которая «недостойна» быть предметом серьезной дискуссии. А поскольку я претендую на идеологический спор с Серзами, то придираться по пустякам не буду. И сразу скажу, какой огромный троянский конь оказался «вшит» в их стройную и на первый взгляд неоспоримую концепцию естественных родов. Критикуя любое вмешательство в естественный процесс родов (именно то, что так активно практикуется в роддомах развитых стран), осуждая врачей за «хирургический подход» к ним, Серзы, сами того не желая, уничтожают самое главное – ДОВЕРИЕ к профессиональным медикам.

Что ждет роженицу, проникнувшуюся их идеологией, в роддоме? Превращение в «пациентку, вынужденную подчиняться правилам» медучреждения. Клизма, электромониторинг и горизонтальная поза при потугах. Это в лучшем случае. А в худшем – окситоцин, эпизиотомия или даже экстренное кесарево сечение. И на что обречена рожающая женщина? На споры с врачом, нервотрепку и неприятные воспоминания. И даже если будущая мамочка, следуя советам Серзов, заранее обговорила с выбранным доктором план родов, любые его решения она будет воспринимать как ненужное вмешательство, подвергать сомнению, соотносить с рекомендациями авторитетных авторов, чем вызовет естественное раздражение, испортит ему настроение, а себе – впечатление от родов. Вам эта ситуация ничего не напоминает? А мне напоминает – все те же Викины роды.

Понимая, что с медперсоналом роддомов «каши не сваришь», как альтернативу Серзы предлагают рассмотреть более предпочтительный вариант – домашние роды с профессиональной акушеркой в качестве помощницы. «Родить ребенка в своей собственной кровати, в своем доме, в окружении любящих людей, без щипцов, больничных простыней, эпизиотомии, без громких разговоров – именно этого я желаю каждой женщине», – пишет Марта Серз. Но хорошо, что Серзы – люди сознательные. Потому что приводимые ими недостатки домашних родов (и пункт о возможности непредвиденных осложнений) должны заставить мнительных беременных тысячу раз подумать прежде, чем принять окончательное решение.

Вообще, на мой субъективный взгляд, книга «Мы ждем ребенка» изобилует противоречиями. Серзы советуют не прибегать к анестезии, поскольку нет гарантии, что она абсолютно безопасна, и ее воздействие на малыша до конца не изучено. Но в то же время приветствуют присутствие детей на родах. Хотя влияние увиденного на неокрепшую психику ребенка тем более неизвестно, и никто не знает, как эти воспоминания «аукнутся» во взрослой жизни.

Другое немаловажное противоречие состоит вот в чем. Описывая историю родов за последние несколько столетий, Серзы сожалеют о том, что повивальное искусство, позволявшее женщине родить естественно, используя свои природные механизмы, умерло. А ему на смену пришли «механизированные» роды с кучей аппаратуры и убеждением врачей, что «природе следует помогать». Серзы сокрушаются: «мудрых и терпеливых» повитух заменили «нетерпеливые» врачи, у большинства которых преобладает «хирургический» подход к родам.

Ай-я-яй! Какое безобразие! Бездушные доктора вытеснили внимательных повивальных бабок! Да тут пахнет международным заговором! А то, что у этих чудо-повитух роженицы и младенцы помирали, как мухи, про это забыли? Нет, Серзы не забыли. Вот что они пишут: «Повитухи звали врачей только в случаях осложнений. Кесарево сечение делалось врачами и преследовало цель спасти только жизнь ребенка, когда мать умирала или уже была мертва». Ждала «терпеливая» повитуха, ждала естественного течения родов и дождалась, что роженица Богу душу отдала.

Еще цитата о том, как же так случилось, что повитух заменили врачи. «Тогда женщины боялись смерти... во время родов. ...Желание иметь безопасные роды было важнее, чем пол того, кто эти роды принимает». Вот именно! Врачи могли обеспечить то, что не давали повитухи – БЕЗОПАСНЫЕ роды. Пусть даже ценой потери былой «естественности». К черту природную интуицию и мудрость традиций! Жизнь и здоровье превыше всего! Так стоит ли сожалеть об исчезновении повивального искусства, если помимо сомнительной «естественности» никакими другими достижениями оно похвастаться не могло?

К чему я все это говорю? Да все к тому же: книга «Мы ждем ребенка» волей-неволей настраивает беременных против профессиональных медиков. И происходит это еще и тогда, когда Серзы призывают рожениц не быть «послушными пациентками», не «отдавать себя в руки врача», перепоручая ему принимать решения за себя, а активно участвовать в процессе родов. Провозглашая идеальным вариантом «партнерские отношения» врача и роженицы, на деле Серзы ставят женщину в центр событий, призывая ее слушать в первую очередь свое тело, а не «команды» медперсонала, и брать на себя больше ответственности за происходящее. «Когда женщина не берет на себя ответственность за роды, она умаляет свое достоинство и лишается возможности почувствовать всю их прелесть».

Что значит, по Серзам, вести себя в родах активно? Это значит не только двигаться, менять позы и распознавать сигналы собственного тела, но и ОБСУЖДАТЬ с врачом его намерения (сделать электромониторинг, вскрыть плодный пузырь, поставить капельницу и т. д. и т. п.), вместе с ним выявлять «возможную пользу и риск» этих процедур и принимать «участие в вынесении окончательного решения». Прямо не родблок, а дискуссионный клуб какой-то!

Можно подумать, роженицу кто-то будет слушать, если она заявит, что не согласна с намерением врача. Вы можете представить, какой начнется сыр-бор, если профессиональный эскулап, повидавший в своей жизни о-го-го сколько всего, станет доказывать свою правоту слегка неадекватной рожающей женщине, которая ни черта не понимает в акушерстве? И каков будет результат родов, если свои пять копеек будет вставлять «непослушная пациентка»? (Почему-то я опять вспомнила Вику). И можно ли правильно оценивать обстановку с затуманенными болью мозгами, объективно взвешивать все «за» и «против», когда ты уже ни стоять, ни сидеть, ни лежать, ни дышать не можешь? Нет, что-то у Серзов здесь не стыкуется.

Но наиболее спорно, конечно, их убеждение, что рожать лучше всего в вертикальной позе – на корточках или на коленях. Так, мол, рожали всегда, пока в процесс не вмешались доктора, которым, якобы, удобнее принимать роды в горизонтальном положении, поскольку так легче осуществлять вмешательство в случае осложнений. Аргументация Серзов более чем убедительна. Почитаешь их, так и сам будешь искренне недоумевать, как это человечество до сих пор не додумалось ввести повсеместно практику вертикальных родов. Это же так естественно!

Я вертикально не рожала. Сравнивать мне не с чем. Может, действительно, вертикально и лучше, и быстрее, и эффективнее, и без эпизиотомии. Не знаю.

Но!

Ругаемая Серзами горизонтальная поза родов – это что, очередной международный «заговор» «всесильных» врачей против нас, «бессловесных» и «беззащитных» рожениц? Или все-таки это результат веками складывавшейся практики, оценки всех плюсов и минусов и поиска оптимальной позы? ОПТИМАЛЬНОЙ! Т. е. в более-менее равной степени устраивающей и ту, кто рожает, и того, кто роды принимает.

Я тужилась, лежа. И мне было УДОБНО! (А Оля, помните, вообще практически воскресла на потугах в горизонтальном положении). В руках были поручни, за которые я держалась, я чувствовала под собой твердую поверхность и во время перерывов могла откинуться, распластаться и расслабиться. Но я не уверена, что мне было бы так же удобно все эти полчаса просидеть на корточках. Даже если в перерывах падать на колени и отдыхать, а потом вновь принимать позу сумоиста. И я не уверена, что так же удобно было бы принимающему врачу, которой пришлось бы постоянно наклоняться (или вообще стоять на коленях) и оценивать обстановку. И акушерке, в обязанности которой входит следить за промежностью, высвобождать показывающуюся головку, а потом успеть подхватить выскальзывающего ребенка. Да они (врач и акушерка) в такой «подглядывающей» позе без конца стукались бы головами, пытаясь отследить ход событий. А меня под руки кто во время потуг держал бы, чтобы не завалилась? Муж на ватных ногах? Или две хрупкие медсестры? Нет, это были бы не роды, а аттракцион невиданной зоркости, ловкости и эквилибристики. Да, картинка рисуется веселенькая.

Но Серзы абсолютно убеждены, что рожать нужно так, как удобно ЖЕНЩИНЕ, а не медперсоналу. И в процессе родов роженица должна быть вольна в своем выборе позы. Замечательная мысль! Но... утопия. Потому что за результат родов отвечает именно медперсонал. Я уже говорила это – вся полнота ответственности за происходящее лежит на медиках. Поэтому им тоже должно быть УДОБНО! Отлеживать каждую потугу, каждое движение ребенка, каждый нюанс такого непредсказуемого процесса! У них должен быть полный обзор, они должны понимать, что происходит, чтобы успеть вмешаться! И горизонтальное положение роженицы подходит для этого лучше всего. А позволить женщине самой выбирать позу – это значит лишить доктора возможности всецело «держать руку на пульсе» и контролировать ход событий. Зачем нужны такие эксперименты, тем более что за их результат все равно отвечать врачу? Чтобы женщина родила так, как убедили ее сторонники «альтернативных» родов? А сама-то женщина (особенно первородящая) вообще знает, какая поза ей наиболее удобна? Или она приняла на веру мнение многоопытной Марты Серз?

Раньше существовал такой термин – «пробные роды». Так во времена, когда многодетная семья была нормой, назывался процесс рождения первенца – долгий, болезненный, часто травматический. В этом понятии заложен глубокий смысл – производя на свет первого ребенка, организм женщины только «открывает» для себя свою главную природную функцию, «прокладывает рельсы», по которым потом со свистом «прокатятся» последующие детишки. Так что, если подходить к родам с этой точки зрения, то первые роды – это скорее «генеральная репетиция». А попросту говоря – «первый блин», который, как известно, «комом». И в этой ситуации, не зная и не понимая многих вещей деторождения, как может женщина понять, что для нее лучше? И вообще – какие могут быть эксперименты во время первых родов?

Я бы тоже очень хотела, чтобы в процессе родов именно женщина была в центре событий. Чтобы она слушала свое тело, принимала удобные позы, а врач поддерживал бы ее и лишь мягко помогал, а не впихивал в общепринятые рамки, не диктовал свои условия и не командовал. Но голос разума подсказывает мне, что ситуация, когда «чаша весов» склоняется в пользу женщины, когда она делает так, как ей удобно, а врач под нее подстраивается, неправильна. Не может женщина (особенно неопытная, рожающая первенца) быть в процессе родов ВЕДУЩЕЙ силой. (Это только после третьих родов можно сказать врачу: я сама знаю, как МНЕ лучше). А первородящая – сила ВЕДОМАЯ. Ее направляет, ей подсказывает опытный врач (или акушерка). Поэтому «чаша весов» скорее на его стороне. Он не «главнее» женщины в момент родов (все-таки «партнерские отношения» доктора и роженицы подразумевают некое «равноправие»), но он «первый среди равных».

В российском акушерстве считается, что благополучный исход родов на 80% зависит от профессионализма врача и акушерки и только на 20% – от самой женщины. Что «входит» в эти 20%? Четкое следование указаниям доктора, позитивный настрой и выдержка, правильное дыхание (под руководством акушерки), собранность и полная самоотдача в потужном периоде. Все! Да, немало, но и не так уже и много! Да, наши врачи хотят видеть перед собой скорее «послушную пациентку». Да, во многом ради собственного спокойствия. Но ведь это спокойствие ой как дорого стоит! Кроме того, именно нацеленность роженицы на конструктивное сотрудничество с врачом, признание его «ведущей силой» – это самый короткий путь к установлению партнерских отношений, что, как известно, дает наилучший результат.

Мужской взгляд. Уважаемые будущие мамы и папы! Особенно мамы! Никогда не воспринимайте советы и выводы «бывалых», мнения авторитетных специалистов, многочисленные книги о беременности и родах (в том числе и эту) как истину в последней инстанции. Просто накапливайте информацию и делайте выводы. Одни считают, что рожать нужно вертикально и никак иначе, другие – что только без обезболивания, третьи – наоборот, и так далее. Но единого рецепта для всех нет, у каждого все будет по-своему. Посоветуйтесь с врачом (а лучше с несколькими) и – вперед! Не волнуйтесь! В трудную минуту на произвол судьбы вас никто не бросит. И помните: на данный момент по земле ходит свыше шести миллиардов человек, которых тоже кто-то когда-то родил. Значит, и вы родите! Чем вы хуже?

Уф!

Наспорилась я с Серзами, отвела душу. Подводя итог, хочу еще раз подчеркнуть: книга «Мы ждем ребенка» писалась для «внутриамериканского» пользования, а стала читаемой по всему миру. И приводимые в ней размышления, выводы и рекомендации при попадании на российскую почву из относительно полезных (в силу своей познавательности) становятся откровенно вредными.

Почему?

Потому что у нас совершенно иная система здравоохранения и практика родовспоможения. У нас другой менталитет, другое видение, другой подход в акушерстве. Поэтому еще раз повторюсь: книга Серзов «Мы ждем ребенка», при всей ее фундаментальности и практической ценности, ни в коем случае не должна восприниматься будущими мамочками как руководство к действию. Потому что у нас ВСЕ ПО-ДРУГОМУ!

 

А как в России?

Недавно мой муж совершил очередной подвиг: отпустил меня одну на отдых в Грецию, а сам мужественно остался на недельку с нашими маленькими детьми. В солнечной Элладе я к большому удивлению узнала, что греческим беременным женщинам – практически всем поголовно – делают плановые операции кесарева сечения. То есть физиологические роды там такая же редкость, как снег зимой. И не потому, что гречанки не могут самостоятельно произвести детей на свет, а потому что... для тамошних врачей сделать кесарево проще. Чик – и готово!

Если честно, я сначала этому не поверила. Не может быть, думала я, чтобы в развитой Греции, вот уже почти тридцать лет являющейся членом Евросоюза, стал нормой такой варварский подход к «родовспоможению». Вернувшись в Москву, я поделилась своими сомнениями с Олесей Викторовной, с чьей бесценной помощью я родила Дашу.

– Охотно верю, – ответила мне она. – Операция кесарева сечения длится не больше тридцати минут. Там просто нечего делать! Принимать физиологические роды в десять раз сложнее, чем орудовать скальпелем. И дольше, и тяжелее. К тому же нужен колоссальный опыт. Так что греки пошли по самому простому пути. Странно только, что о женщинах и детях там не особо заботятся.

К чему я здесь вспомнила греков? А к тому, что у нас в России, которую мы так любим ругать, кивая на опыт передовых стран, такое просто НЕВОЗМОЖНО. Чтобы кесарево всем без разбору, потому что это, видите ли, удобно.

Почитав критичные замечания в адрес американского акушерства у Серзов, пообщавшись с гречанками, я пришла к потрясающему выводу: да Боже мой, у нас-то рожать не так уж и плохо! Ну, хорошо, пусть условия в отечественных роддомах не самые лучшие, но ведь главное – это люди. Врачи! А у нас они в большинстве своем практикуют вполне сбалансированный и взвешенный подход к родам. Стимуляция, обезболивание, эпизиотомия – все это делается только по показаниям (угроза состоянию плода, болевого шока или разрывов) и исключительно в интересах роженицы и ребенка. Ни одна акушерка не станет «зря» резать промежность, если в этом нет необходимости (пример Оксаны).

Хотя та же Олеся Викторовна в приватной беседе призналась мне, что в последнее время российское акушерство стало более «агрессивным». Если раньше наши врачи старались как можно меньше нарушать «естественность» родового процесса, то сейчас вмешиваться в него стали все более активно. Например, роды повсеместно «убыстряют» (чаще всего посредством прокола плодного пузыря). Мол, зачем женщине долго мучиться, когда можно родить быстрее. И сейчас первые роды длятся в среднем от 6 до 10 часов, а те, что дольше, уже квалифицируются как «затяжные». Но опять же – эта тенденция «активного вмешательства» возникла не на пустом месте, у нее есть свое объяснение. Вот оно.

Раньше был естественный отбор. Слабые, больные младенцы не выживали. Смерть рожениц тоже не была редкостью. Сейчас же установка официальной медицины развитых стран – необходимо выходить ВСЕХ. Летальный исход в современных родах – это ЧП вселенского масштаба, которое, к счастью, случается очень редко. А вот осложнения – на каждом шагу. Но врачам осложнения тоже не нужны. Поэтому и приходится бить из пушки по воробьям. Вот пример моей подруги Лизы, когда ее уложили с окситоциновой капельницей в постель на целых семь часов. Так ли уж это было нужно? Сейчас никто и не ответит. Но Лизин врач побоялся, что после излития вод родовая деятельность замрет, вот и предпочел перестраховаться и простимулировать схватки.

А почему так много стало осложненных родов? Да потому что наши роженицы насквозь больные. Даже молодые женщины страдают гипертонией, ожирением, у большинства пышный букет гнойно-септических инфекций. По признаниям Олеси Викторовны, принимать роды сейчас стало во сто крат тяжелее. Детишки рождаются крупные, у многих хроническая гипоксия, часто происходит и внутриутробное инфицирование. В общем, караул! Вот и пришлось нашим акушерам стать «агрессивными».

Кстати, вопреки расхожему мнению российские медики ничего не имеют против вертикальной позы родов. И во втором периоде (до потуг) позволяют женщине принять удобную позу (например, коленно-локтевую). Единственное условие в большинстве роддомов – тужиться все-таки, лежа на кровати Рахманова. Но это ведь 15-20 минут. Так что категоричные сторонницы вертикальных родов могут пойти на компромисс.

И еще немного о врачах. Мы любим критиковать их за грубость, бездушие и цинизм. А они, не желая оставаться в долгу, критикуют нас, «непутевых» рожениц. В родблоке характер рожающей женщины раскрывается во всей своей красе. Кого только не пришлось повидать на своем веку нашим докторам. И истеричек, и нытиков, и неженок, и недотрог, и эгоисток («Вколите мне обезболивающее, фиг с ним, с ребенком»). Ясное дело, что никаких добрых чувств к таким пациенткам никто испытывать не будет. А самый любимый акушерами контингент – это спокойные, вежливые роженицы, настроенные на позитив и самоотдачу, слушающие рекомендации врача и задающие вопросы, когда им что-то непонятно, а главное – думающие не о себе, а о малыше. Работать с такими женщинами – одно удовольствие.

Основной вопрос, который волнует каждую будущую мамочку и членов ее семьи – как избежать неприятных неожиданностей и максимально приблизить идеальную картинку родов к не внушающей оптимизма действительности. Мой ответ более чем банален – нужно найти профессионального врача, которому вы будете полностью доверять и чьи решения не станете подвергать сомнению. Но как найти такого чудо-доктора? Как понять, насколько он профессионален и можно ли иметь с ним дело? Подскажу интересный (но, к сожалению, небесплатный) вариант: вместо женской консультации во время беременности можно наблюдаться сразу в выбранном роддоме. Плюсы налицо – и к роддомовским стенам привыкните, и обменную карту получите, и рожать будете у того врача, кто вас все это время «вел» и с которым вы уже почти породнились. Он (она) знает все ваши болячки и слабые места, изучил(а) вас вдоль и поперек, и кто как не он (она) сможет обеспечить вам наилучшие роды.

А то у нас как бывает? Носились-носились во время беременности, работали, улаживали все дела, а потом – бац! – «вспомнили», что скоро рожать. И давай лихорадочно искать по знакомым вменяемого роддомовского акушера-гинеколога. Нашли. Договорились. Успокоились. А на родах – хлоп! – и какая-нибудь неувязочка. Вполне может случиться так, что врач вам чем-то не понравится. Поэтому если уж действительно мы хотим минимизировать возможные проколы и досадные недоразумения, задуматься о враче надо уже со второй половины беременности. Чтобы и познакомиться, и пообщаться, и прочувствовать друг друга, и найти общий язык и взаимопонимание.

Ну, кажется, все важное сказала. Напоследок – о самом главном.

Как вы думаете, что определяет человеческую жизнь? Такую долгую, богатую разными событиями, ощущениями, впечатлениями. Именно ту, которую проживает каждый отдельный человек? Вы уже знаете ответ. Ее определяет такой скоротечный период внутриутробного развития (всего 40 недель) и несколько часов тяжелой работы, называемой рождением. И вот от этого крошечного (по сравнению с целой жизнью) отрезка времени зависит практически ВСЕ. Состояние здоровья, характер, темперамент человека. И когда начинаешь в это вдумываться, понимаешь, какая ГРОМАДНАЯ ответственность ложится на хрупкие плечи беременной женщины. Во многом она ОДНА отвечает за то, как сложится жизнь ее ребенка. Целая жизнь! И после этого мужчины еще будут заявлять, что они тут самые главные? Ну уж нет! Центральное существо мирозданья – это женщина. И ее ребенок.