В последнюю неделю 1944 года над Балканами с севера один за другим проходили циклоны. Резко понизилась температура воздуха. Дожди и мокрый снег превратили полевые дороги в непроходимое месиво. Местные жители говорили, что в их краях давно не было столь холодной зимы.

И все-таки наступающие части (а наступали они уже несколько месяцев) успешно теснили противника. 24 декабря советские войска окружили группировку противника в районе венгерской столицы. Передовые части штурмом овладели южным районом Будапешта — Кёленфёльдом.

Накануне нового, 1945 года дунайских разведчиков перевели в Будафок южный пригород Будапешта. Хотя наше наступление развивалось успешно, фашисты нередко наносили контрудары. Вдобавок штормовые ветры снесли наведенную нашими саперами переправу через Дунай, и наши части на правом берегу Дуная оказались отрезанными от левого берега. Вся надежда оставалась только на корабли флотилии. Они успешно перебрасывали с левого берега на правый все необходимое: танки, пушки, пехоту.

В это время нас посетил новый командующий Краснознаменной Дунайской флотилией, сменивший контр-адмирала С. Г. Горшкова, контр-адмирал Г. Н. Холостяков. Он приехал вместе с начальником штаба флотилии капитаном 1-го ранга А. В. Свердловым, чтобы на месте ознакомиться с боевой обстановкой. Начальник штаба не упускал возможности при случае заглянуть к разведчикам. Здесь мы впервые увидели нового командующего флотилией.

В нашей землянке стояла небольшая елочка. Игрушек на ней почти не было. И все равно настоящая елка напоминала о мирной жизни. И все мы верили, что победа скоро придет, она не за горами.

Утром меня вызвал старший лейтенант Калганов и приказал произвести разведку правого берега Дуная. Шел снег. Передовая была рядом. Я прошел через позиции, которые занимали наши морские пехотинцы. Моя задача заключалась в наблюдении за противником с нашей передовой. Враг находился неподалеку. Видимо, опасаясь наших активных действий, фашисты тщательно наблюдали за нашей передовой. И как я ни старался хорошо маскироваться, они все-таки заметили меня и открыли стрельбу.

Близ передовой на нашей стороне находилось немало венгерских солдат. Накануне ночью целая рота со своими офицерами, с оружием перешла на сторону Советский Армии. Они горели желанием сразиться с фашистами, причинившими столько зла их родной Венгрии. Вскоре на различных участках фронта на нашу сторону перешли еще некоторые венгерские части. Из них был создан Будайский добровольческий полк, насчитывавший более двух тысяч человек, командиром которого назначили боевого офицера, ненавидевшего фашизм, подполковника Оскара Варихази. В полку были люди различных возрастов и профессий. Ряды полка пополнили не только военнослужащие. Здесь были молодые рабочие, студенты, учителя, инженеры. Советское командование отнеслось с доверием к новому формированию. И в первом же бою Будайский полк подтвердил, что достоин этого доверия и способен решать нелегкие боевые задачи.

Размещались бойцы близ наших дунайцев, и скоро между моряками и венгерскими добровольцами установились теплые, братские отношения.

Я особенно близко сошелся с воинами штурмового отряда, которым командовал молодой, очень энергичный прапорщик Альберт Кёссеги. Этот отряд состоял из венгерских спортсменов. Особенно мы подружились с сержантом Яношем Секерешем и рядовым Дюркой Тотом. Оба они были студентами Будапештского института физкультуры. Правда, Яноша Секереша война застала на четвертом курсе, а девятнадцатилетний Дюрка только поступил учиться. Они были очень разные мужественный, с задумчивыми глазами Янош и всегда веселый, беззаботный Дюрка. Они пришли из немецкого тыла, хорошо знали расположение немецких войск в. Буде. А это очень помогало нашим разведчикам, когда они проникали за линию фронта.

Как я успел убедиться, венгры ненавидели фашистов. Часто они помогали советским военнопленным. Так, в ноябре 1944 года жители Будапешта супруги Сабо организовали побег из госпиталя будапештской тюрьмы четырех советских воинов сержанта Малышева, старшины Солошенко и офицеров Коваленко и Султанова. Рискуя жизнью, они укрыли раненых в своей квартире. И два месяца вплоть до того, как наши войска освободили Будапешт, ухаживали за советскими воинами и лечили их.

Мы, разведчики, особенно широко пользовались помощью венгерских друзей. Запомнилась мне двадцатилетняя студентка Мари Кочиш, которая жила близ Западного вокзала, и сорокалетний венгерский рабочий Йожеф Кекеш с улицы Шалаи Илмре. Именно с их помощью дунайским разведчикам удалось достать карты Дуная с нанесенными минными полями в районе Будапешта.

Фашисты, стремясь затруднить боевые действия советских кораблей на Дунае, сильно заминировали реку. В начале нового года разведчики получили приказ найти карты с нанесенными немецкими минными полями. Задача была не из легких, а карты требовалось достать в короткий срок. Вот тут-то и помогли венгерские товарищи.

Достать карты из фашистского штаба было делом очень трудным. Нам подсказали другой выход. Сами фашисты тоже пользовались Дунаем и проводили по нему свои суда, перевозили грузы. Значит, выставленные мины были опасны и для них. Поэтому они координаты минных полей сообщили в венгерское пароходство. Конечно, и там они хранились в секрете. Но одно дело — фашистский штаб, другое дело — полугражданское пароходство, где наверняка есть сочувствующие Советской Армии.

Так оно и оказалось. От венгерских товарищей узнали, что карты Дуная хранятся в здании венгерского пароходства на втором этаже в секретном отделении в несгораемом сейфе.

Наш командир старший лейтенант Калганов решил проникнуть в оккупированный Будапешт и похитить карты, тем более что стало известно, что частично разрушенное здание пароходства охраняется всего одним часовым и проникнуть в него большой трудности не составит.

Январской ночью мы, трое разведчиков — Виктор Калганов, Василий Глоба и я, — благополучно перешли через линию фронта и оказались в Будапеште. Нас тепло принял на своей квартире наш венгерский друг рабочий Йожеф Кекеш. Переночевали у него без всяких приключений. Дождались вечера. Все мы были в штатском платье, но все-таки до наступления темноты решили из дома не выходить. В девятнадцать часов к нам пришла студентка Мари Кочиш. Она повела нас к зданию венгерского пароходства. Этот выход был как бы нашей разведкой, чтобы осмотреть все на месте и выбрать план действий.

Погода была холодная, дул сильный порывистый ветер. Изрядно морозило. Но на улицах Будапешта было еще много народа. Все куда-то спешили и на нас не обращали внимания. Я вел под руку Мари, изображая кавалера. Калганов и Глоба шли сзади.

Наконец Мари стала поправлять воротник пальто. Это значило, что мы подошли к нужному дому. Дверь здания пароходства была закрыта, возле нее, подняв воротник шинели, прохаживался часовой с автоматом. Он был один и, как мы заметили, ходил от одного конца здания до другого и даже поворачивал за угол. Часть дома была полуразрушена и загорожена досками.

Калганов кашлянул, давая знак, что ему все ясно и теперь мы можем возвращаться домой. Мы проводили Мари, а потом наш командир рассказал о своем плане действий.

В час ночи мы трое были у пароходства. Выждав, когда часовой завернул за угол, перебежали через улицу, раздвинули доски и оказались в доме.

Мы знали по чертежу, где находится секретное отделение. Калганов подсвечивал фонариком. Дежурный в здании, как нам сказали наши венгерские друзья, находился только днем. Так оно и оказалось. Осторожно поднялись на второй этаж. Третья дверь справа была обита железом, окно над ней закрывала решетка. Я всегда удивлялся, как ловко наш командир мог стрелять без подготовки. А тут удивился еще больше, увидев, как умело и быстро подобрал он ключи к хитрому замку. Открыл его и спокойно растворил дверь.

Сейф вскрыть оказалось делом более сложным. Выждав, когда поблизости разорвется снаряд, он подорвал толовую шашку, подвешенную к дверце. После взрыва мы прислушались. Часовой ходил все так же, видимо приняв взрыв за новый снаряд. Вскоре Калганов распахнул сейф, выбросил из него какие-то бумаги, потом протянул мне и Глобе большие пачки карт.

— Посвети, — приказал Глобе командир.

Он развернул карту. Снизу вверх извивался Дунай, а на нем красной тушью были отмечены места постановки мин. Да, эти карты как раз нам и нужны были.

Мы запихали драгоценный груз под куртки.

Из здания пароходства выбрались благополучно. Только когда переходили линию фронта, фашисты заметили нас. Открыли огонь. Хорошо, что нас прикрыли наши минометчики. Так и добрались к своим благополучно. Драгоценные карты доставили капитану 1-го ранга Свердлову.

Вскоре во время боев за Пешт получил ранение наш командир Калганов. Вражеская пуля пробила ему руку. Но в госпиталь он уйти отказался. Вместе с наступающими мы, разведчики, принимали участие в освобождении Пешта, с боем продвигались к левому берегу Дуная. На улицах было много убитых фашистов, разбитых орудий и сожженных вражеских танков.

Утром 20 января 1945 года левобережная часть венгерской столицы Пешт была полностью освобождена от немецко-фашистских захватчиков. Опасаясь прорыва советских танков в Буду, фашисты заранее заминировали все шесть мостов города, а потом и взорвали их.

Укрепившись на правом берегу Дуная, фашисты ожесточенно обстреливали из тяжелых минометов мирные кварталы Пешта. Первым советским комендантом Будапешта был назначен генерал-майор Чернышев. Это был энергичный человек, очень гуманный и отличный организатор. Он много сделал, чтобы быстрее нормализовать жизнь в освобожденной части города.

Дунайских разведчиков разместили в доме на улице Марии-Луизы. Эта улица проходила вдоль Дуная, а передовая проходила по небережной. В двуэхтажном доме, где мы находились, оставалась только одна семья — сорокалетний глухонемой венгр и его племянница, двадцатилетняя Юца. Она стала поваром в нашем отряде. Высокая худощавая Юца была не очень заметной девушкой, но она была очень доброй и заботливой, хорошо готовила обеды и следила, чтобы все наши разведчики всегда были вовремя накормлены.

Мы быстро освоились в Пеште, изучили все его улицы и переулки, выходившие к Дунаю. Часто бывали и у здания парламента. Запомнилась такая картина. Высокое красивое здание парламента стоит у самого левого берега Дуная. К нему подошла большая группа венгерских рабочих. Над зданием развевался красный флаг, водруженный советскими воинами. А перед парламентом стоял «трехметровый памятник диктатору Венгрии фашисту Хорти.

Рабочие достали толстую веревку, сделали на конце ее петлю и накинули на голову памятника. Пожилой рабочий остался у памятника и руководил действиями товарищей. По команде пожилого все дружно потянули. Памятник уцелел, но голова диктатора сорвалась и рухнула на снег. Потом венгерские рабочие ломами снесли памятник ненавистному диктатору.

Морозы становились все сильней, и к середине января Дунай замерз. Сверху он покрылся толстым слоем снега. По льду можно было ходить. Это помогало нам перебираться через линию фронта. Каждую ночь кто-нибудь отправлялся на правый берег, чтобы уточнить расположение вражеских огневых точек или оборонительных сооружений на набережной Буды. Часто с нами в разведку ходил Калганов. Раненая рука у него еще не зажила, но наш командир знал, что командованию нужны все новые и новые разведывательные данные, и сам увлекал нас своим примером. Ему было тяжело ползать по снегу, но он терпеливо переносил боль.

У немцев на нашем участке фронта появился снайпер. Он доставлял нашим много хлопот. От его пуль погибло несколько бойцов, а затем был убит командир артиллерийской батареи.

Наш снайпер Иван Авдеев, на счету которого уже был не один десяток фашистов, вызвался разделаться с фашистом. Это был тридцатилетний охотник из Ставропольского края, известный всей нашей Дунайской флотилии. Мы очень гордились, что такой человек служит у нас в разведке.

Чаще всего ему поручали прикрывать отходивших товарищей — разведчиков, возвращавшихся с задания.

Иван весь день наблюдал за вражеским снайпером. А ночью мы вместе вышли к ферме разрушенного моста. Авдеев опустился на лед, укрылся под взорванной фермой. Он установил, что фашист маскируется на первом быке и оттуда ведет огонь.

Иван так удачно замаскировался, что вскоре и я не мог его разглядеть, хотя знал, где он выбрал место. Сыпал снег, все наши следы к рассвету должно было совсем занести. А это нам как раз и надо было.

Я проводил нашего снайпера и вернулся к товарищам, а он остался до утра на льду.

Фашист был верен себе. Ровно в восемь он появился у набережной, пользуясь сумерками, спустился к реке и забрался на первый бык, где у него находилось гнездо. С площади от нас его было очень трудно заметить.

Авдеев дождался, когда стало светло. Фашист выбрал очередную жертву на площади и высунулся, чтобы выстрелить, наш снайпер опередил его. Пуля попала гитлеровцу в затылок. Он не удержал равновесия и свалился на лед. Иван Авдеев вернулся победителем. Больше фашисты на наш участок снайперов не посылали. Бои за Будапешт привлекали большое внимание. К нам часто приезжали военные корреспонденты. Чаще всего я видел Сергея Смирнова и Григория Тарасенко. Смирнов как-то беседовал с нами, а потом появился его очерк в газете «Суворовский натиск». Григорий Тарасенко был корреспондентом газеты «Дунаец». Чем-то он очень напоминал мне моего погибшего друга Виталия Запсельского. Тарасенко тоже нас не забывал, вместе с нами ходил в разведку, всегда прихватывая с собой фотоаппарат. Он фотографировал разрушенные будапештские мосты, передовую линию, отличившихся бойцов.

О боевых действиях разведчиков нашего отважного командира Калганова он опубликовал два очерка. Они появились в январских номерах газеты «Дунаец».

Как-то после завтрака, когда Юца убирала со стола посуду, влетел к нам заместитель командира отряда разведчиков главный старшина Венедикт Андреев.

— Приехал командующий флотилией. Выходите строиться!

Неожиданное появление командующего встревожило всех нас. Что случилось?

Отряд выстроился в маленьком дворике в две шеренги. Во двор вышел Калганов. У него была перебинтована рука. На улице за низким палисадником стояла легковая машина. Из нее вышли командующий флотилией контр-адмирал Г. Н. Холостяков и старший морской начальник Будапешта капитан 2-го ранга А. Н. Шальнов. У ворот стоял наш снайпер Иван Авдеев. Он козырнул и распахнул ворота.

— Смирно! — раздалась команда нашего командира. — Товарищ адмирал, в отряде разведчиков Дунайской флотилии двадцать девять человек. Четверо в разведке, девять человек находятся на излечении в госпитале.

Командующий подошел к нам. На его лице была дружелюбная улыбка. Поздоровавшись, он стал тепло расспрашивать наших товарищей о трудностях фронтовой жизни. Напряжение, появившееся с его прибытием, быстро исчезло. Мы поняли, что перед нами заботливый старший командир, который хорошо понимает роль разведки.

Командующий поднялся в кабинет нашего командира отряда. Они беседовали с час, а потом адмирал решил лично осмотреть передовую линию. По распоряжению Калганова я и Василий Глоба пошли сопровождающими на набережную Дуная. С адмиралом вместе был и А. Н. Шальнов.

От нашего дома до набережной каких-нибудь сто метров. Впереди с автоматами в руках шли мы с Глобой, за нами командующий и Шальнов. Прошли площадь возле парламента, приблизились к разрушенному мосту Франца-Иосифа. Командующий долго осматривал разрушенный мост, потом стал изучать следующий — Маргит, ведущий на остров того же названия. Потом он внимательно оглядел правый берег, где засели фашисты.

Я и Глоба очень опасались, что вражеские снайперы смогут заметить нашу группу. Но все обошлось благополучно.

Перед отъездом адмирал сказал нашему командиру:

— Я доволен действиями наших разведчиков. Представьте наградные листы на отличившихся…

Обстановка в Будапеште менялась с каждым днем. Штабу требовались новые разведывательные данные. Поэтому на следующий день наш отряд, разбитый на три группы, был направлен на передовую. Я попал в группу под командой Алексея Гуры. Кроме меня, там был Павел Неверов и Любиша Жоржевич. Нас направили в северную Буду. Днем мы вели наблюдение за обороной противника, а ночью переходили линию фронта и собирали разведывательные данные в глубине его обороны. Два раза в сутки эти сведения мы доставляли Калганову. Обычно с пакетом направляли меня. Моим старшим товарищам было около тридцати, а я был моложе их на двенадцать лет. И бегать из Пешта в Буду и обратно мог значительно резвей.

Советское командование готовило наступление, чтобы разгромить противника, засевшего в Буде, и ликвидировать его окруженную группировку. Для этого нужны были новые разведывательные данные. Их должны были получить наши разведчики во главе с нашим командиром Калгановым.

Предприняли несколько попыток пробраться к Королевскому дворцу, но все они не увенчались успехом.

…Как-то, находясь в разведке, Калганов провалился ногой в канализационный люк. Этот случай навел находчивого командира на мысль пробраться в тыл врага под землей, по канализационной системе. Но для этого надо знать ее устройство. Надо найти схему городской канализации, а где взять ее?

Начались поиски. На помощь нам снова пришла венгерская девушка Мари Кочиш. Она нашла специалиста. Это был пенсионер, бывший служащий Будапештского муниципалитета, инженер по эксплуатации канализационной сети. Приглашенный к Калганову инженер спросил:

— Чем могу быть полезен?

Калганов объяснил, что нам нужно. Старый инженер понимал, для чего требуется советскому офицеру схема канализации, и охотно согласился помочь нам.

Никто из разведчиков не сомневался в искренности этого патриота, но всех беспокоила одна мысль: сможет ли инженер по памяти восстановить схему канализационной сети. Ведь стоит ему допустить хотя бы одну ошибку, и интересно задуманная операция обречена на провал. Да и разведчики под землей могли оказаться в западне. Но инженер работал уверенно. Вычерчивая схему, он часто останавливался, внимательно рассматривал начерченное, отмечал карандашом выходные люки, указывал диаметр труб и снова продолжал чертить. Наконец работа была закончена. Мы получили то, что нам было нужно. По схеме инженера был составлен план вылазки двух групп в тыл врага.

Командование флотилии утвердило этот план. Было решено, если разведка будет успешной, на следующий день послать к Королевскому дворцу подразделение морских пехотинцев. Четырех из них (будущих проводников) прислали к нам для участия в разведке.

Для тренировки мы прошли под землей по канализационным трубам метров двести. Из колодца вылезли утомленные, точно проделали большой марш. Эта разведка наглядно показала, что подземный рейд к Королевскому дворцу будет трудным. Поэтому старший лейтенант Калганов отбирал самых выносливых разведчиков.

Из оружия каждый из нас имел автомат с запасными дисками, пистолет, несколько ручных гранат, нож. И, конечно, противогаз, без которого немыслимо было идти по канализационным трубам.

Подошел назначенный час — 20.00. Мы движемся по главной улице, она пуста. Мостовая изрыта воронками, телеграфные столбы тут и там повалены и преграждают нам дорогу. Легкий мороз пощипывает щеки, крупными хлопьями падает снег. В окнах домов мрак. И не понять: безлюдны ли дома или просто люди там притаились, опасаясь за свою жизнь. Подошли к разбитому танку, за которым находился люк. Приоткрыв крышку в канализационную сеть, Калганов первым спустился в глубокий каменный колодец. Вслед за ним пошли восемь разведчиков и четыре пехотинца. Охранять люк остались трое. Мы двинулись вперед. Диаметр трубы не больше метра. Идти в полусогнутом состоянии трудно. Соблюдая полную тишину, мы продвигались без задержки. В некоторых местах труба сужалась. Тогда приходилось буквально ползти, погружаясь в холодную сточную воду. Чтобы не замочить сумку противогаза и автомат, держали их над головой.

Прошли уже знакомые 200 метров. Здесь ничего не изменилось. Да и дорога вроде показалась короче. Вскоре мы уже были в тылу противника. Временами Калганов на несколько секунд включал электрический фонарик. Из предосторожности он направлял зеленый луч не вперед, а на стенку трубы, командир рассматривал схему, смотрел на часы. Последним за нами следовал связист. Он нес телефонный аппарат и катушку с проводом. В штабе следили за нашим продвижением. Там с нетерпением ждали наших сообщений о первых наблюдениях.

Прошло два часа. Казалось, конца не будет этому нелегкому пути. Под землей стояла тьма. От нее, глубокой тишины, тесноты труб и изнуряющего зловония ощущение было не из приятных. Связист негромко докладывал командованию о нашем продвижении. Но вдруг связь с командным пунктом прервалась. Связиста послали исправлять связь. К сожалению, беда не приходит одна. Морской пехотинец, который нес два противогаза для будущих «языков», сдал первым и начал отставать. Он задыхался, с трудом поспевал за нами. В конце концов совсем выбился из сил. Тащить его с собой не имело смысла. Нам нужно было готовиться к предстоящей схватке с фашистами. Поэтому морского пехотинца отправили назад. Но в спешке никто не догадался забрать у него запасные противогазы.

С большой осторожностью, стараясь не шуметь, проходили мы под люками. Как опытный спортивный тренер, командир наш старался экономно расходовать силы бойцов. Под люками он устраивал короткие передышки. В пути часто встречались разветвления. На очередном перекрестке Калганов остановился, он простоял над схемой дольше, чем обычно, а потом негромко скомандовал:

— Группа Андреева, влево!

Сам он с оставшимися пошел направо.

Я входил в группу Андреева. Нас было шесть человек. Мы знали, что от развилки до выхода осталось пройти совсем немного. Шли молча. Вдруг Андреев остановился и осторожно выпрямился во весь рост. «Колодец», — мелькнула радостная мысль. Я сделал шаг вперед и тоже с большим наслаждением выпрямился. Было так приятно стоять во весь рост. Болела спина, колени ног и мышцы шеи. Мы сняли противогазы, убрали их в сумки. Тяжелый запах затруднял дыхание. Но здесь было легче дышать. Десять минут второго. Значит, мы шли по трубам три часа сорок минут. График подземного движения, составленный командиром, оказался выдержанным.

Люк, под крышкой которого мы стояли, находился в тылу у немцев — немного севернее Королевского дворца, недалеко от церкви Магдалины. По металлическим скобам, вбитым в стену колодца, я взобрался наверх, приложил ухо к крышке. Все было тихо. По команде Андреева попробовал было открыть люк, но тщетно: крышка примерзла. Поднатужился, нажал сильнее — результат тот же.

На ржавых согнутых скобах скользили ноги. Рослый морской пехотинец подошел, согнулся, подставив мне для помощи свою спину. Одной ногой я уперся в его плечо. Положение сразу стало устойчивей. Но люк не поддавался. Что было делать? Кто-то предложил ударить по крышке. Мысль хорошая, но шум может привлечь фашистов.

Я снял с шеи толстый шарф, обернул им приклад нанес по крышке короткий удар. Она вздрогнула, загудела и поддалась.

Наверное, все у нас вздохнули с облегчением. Половина задания выполнена.

После непроглядной темени под землей ночь показалась очень светлой. Выглянув, я увидел, что люк находится в конце небольшого переулка, выходящего на Площадь. Даже отсюда видны были вражеские пушки. Значит, где-то рядом находятся и часовые. Нужно быть очень осторожным. Шел снег. Он мог нам помочь.

Андреев подал знак, и мы трое — он сам, Глоба и я: — бесшумно выскользнули из люка и тихо опустили за собой тяжелую крышку. Как резерв нашей группы в колодце остались Коцарь, Гура и морской пехотинец. Прижавшись к дому, наблюдаем за площадью. Неторопливо пошли вперед. С наслаждением дышали чистым морозным воздухом.

Осмотревшись, для засады перешли в темный подъезд пустого дома. Именно оттуда можно пройти к люку с пленным незамеченными. Вскоре в переулке показался человек. Он направлялся в нашу сторону. Падал редкий снег, но все же мы рассмотрели, что шел гитлеровский солдат. Такой «язык» нас не устраивал. Он прошел мимо нас и исчез в подъезде соседнего многоэтажного дома. Туда уже несколько раз входили фашисты.

Время шло, а на улице было тихо и безлюдно. Андреев нетерпеливо поглядывал на часы. Скоро нужно будет отходить, а мы не выполнили задание полностью. Но вот в том же подъезде раздался шум и вышли двое. «Неужели не повезет и это опять простые солдаты?» — думал я с опаской. Но тут же различил офицерские фуражки и приготовился к броску.

О чем-то оживленно разговаривая, они приближались. Один — среднего роста, полный, в черном кожаном пальто, второй — высокий, в офицерской шинели. Гитлеровцы прошли в подъезд. Андреев подал команду, и мы набросились на них.

Прикладом автомата я нанес удар по голове тому, что был в кожаном пальто. Он тут же свалился на землю. Андреев всунул ему в рот кляп и ловко связал руки. Зато высокий яростно сопротивлялся. Мы бросились на помощь нашим товарищам. Удар Глобы — и гитлеровец тоже свалился на землю.

Глоба взвалил себе на плечи высокого гитлеровца. За ним Андреев тащил на себе офицера в кожаном пальто. Мне приказали идти сзади.

От подъезда к люку мы проскочили незамеченными, хотя шум борьбы, будь немцы бдительней, они бы, наверное, услышали. Но фашисты были уверены: в их тылу советские разведчики не могли появиться. Андреев открыл крышку, спустил в колодец толстого в кожаном пальто, которого бережно приняли поджидавшие наши товарищи. Глоба осмотрел второго, убедился, что он мертв, и сбросил его вниз, а потом спустился сам. За ним последовал Андреев. На правах замыкающего я осмотрел переулок. Все было тихо, и только уроненная офицерская фуражка лежала на тротуаре.

Андреев включил фонарик и навел луч на пленного. В глазах фашиста был ужас. Он был ошеломлен и никак не мог прийти в себя. Андреев вытащил кляп из его рта и сказал, чтобы я объяснил пленному: ему будет гарантирована жизнь, но для этого придется некоторое расстояние пройти с нами по трубам канализации. Кажется, это известие несколько приободрило фашиста.

Захваченный офицер оказался майором из штаба бригады штурмовых орудий. При свете фонарика мы проверили его документы, убедились, что он дал точные показания о своей личности. Его убитый товарищ был эсэсовцем.

Задание выполнено. Пора возвращаться. Первым нырнул в трубу наш командир. За ним последовали остальные. Видя, как тяжело дышит пленный, я отдал ему свой противогаз. Майор шел между Глобой и мной и все больше отставал. Глоба не оглядывался. Без противогаза я начал задыхаться. Хотел фонариком подать сигнал, но он не зажигался, а кричать или стрелять было рискованно. От зловония слезились глаза, тошнило, кружилась голова. Я надеялся, что товарищи заметят, что я отстал. Так и получилось. Глоба дождался меня и подал свой противогаз. По очереди пользуясь одним противогазом, так и дошли до развилки, где нас ждала группа Калганова. Они тоже возвращались с «языком» — с обер-лейтенантом. Перед командиром была нелегкая задача — вывести разведчиков и пленных до рассвета на поверхность. Мы все основательно вымотались. Беспокоились и за пленных. Обер-лейтенант шел бодро, а вот наш майор даже в противогазе явно сдавал.

Калганов всех поторапливал, но в пути делал короткие передышки. В конце пути майор больше не мог идти, и нам пришлось тащить его. Обрадовала весть, что до люка осталось всего сто метров. Шли, падая в холодную воду. У некоторых от напряжения шла кровь из носа. И все-таки дошли.

Наши разведданные и полученные от «языков» сведения сыграли свою роль в подготовке окончательного штурма Королевского дворца.

На следующий день к вражескому подбитому танку подошла рота автоматчиков из 83-й бригады морской пехоты. Это были участники боев на Черном море и на Дунае. Калганов послал нас с Глобой, чтобы проследить, как они уйдут по канализационным трубам. Впереди шли те два рослых пехотинца, которые прошлой ночью ходили с нами в тыл врага. Десантники, надев противогазы, один за другим спускались в люк. Вот и последний из них нырнул под землю. Охранять вход остались четверо. Мы все надеялись, что и на этот раз рейд пройдет успешно, но получилось иначе. Довольно скоро у люка послышался шум, мы открыли люк, и морские пехотинцы один за другим вернулись назад.

Они срывали противогазы и, тяжело дыша, жадно ловили свежий воздух. Оказалось, что отряду удалось пройти только до первого разветвления метров двести. Видимо, в такой духоте столь большая группа двигаться не могла, и командир принял решение возвращаться.

8 февраля к нам на улицу Марии-Луизы неожиданно приехал капитан 2-го ранга Шальнов. Перед строем разведчиков он объявил, что за успешный рейд в тыл врага и за захват ценных пленных наиболее отличившиеся представлены к правительственным наградам. Помедлив, капитан 2-го ранга добавил:

— Как вы понимаете, правительственные награды даются не сразу. А вот одного из разведчиков, участвовавших в рейде, мы можем отметить уже сейчас. Как нам стало известно, среди вас есть человек, занимавшийся в мотоклубе. Старшего краснофлотца Чхеидзе награждаю трофейным мотоциклом марки ДКВ.

Тут же перед строем мне было вручено удостоверение на право вождения этого мотоцикла.

Трудно передать эту неожиданную радость. С лица у меня не сходила улыбка. Еще в Тбилиси, когда я занимался мотоциклетным спортом, я мечтал иметь свой мотоцикл. Но машин у нас в то время было мало, да и стоили они изрядно. А когда началась война, я даже не смел больше мечтать о мотоцикле.

И вдруг в Будапеште я стал владельцем мотоцикла, новой и сильной машины. Его дали как награду за боевые заслуги.

Мне казалось, что я самый счастливый человек на свете в эти минуты.

Я часто доставал из кармана новенькое удостоверение и снова и снова читал его. Уже наизусть знал, что в нем написано.

«Выдано водителю тов. Чхеидзе Алексею А. войсковой части пп 90757 в том, что за ним закреплен мотоцикл № 34 (No Ф-74-03-52).

Подпись водителя…

Командир части капитан 2-го ранга Шальное».

(Сейчас этот документ находится в Центральном музее Вооруженных Сил.)

Ожесточенные бои за Будапешт продолжались. Но чувствовалось, что они приближаются к концу. Хотя фашисты упорно сопротивлялись, наши части продвигались вперед.

Однажды нашу четверку — Гуру, Жоржевича, Глобу и меня — вызвал к себе наш командир отряда. Я слышал, что после рейда по канализационным трубам у него воспалилась рана на руке. Калганов за эти дни сильно похудел и побледнел. С первого взгляда было видно, что он нездоров.

— Дни вражеской группировки в Буде сочтены. Через несколько дней она будет уничтожена. Но фашисты не будут сложа руки ждать этого. Они попытаются прорваться из окружения, скорее всего этот прорыв будет в направлении Эстергомской группировки противника, тем более что до нее небольшое расстояние. Ваша задача — тщательным наблюдением за передним краем обнаружить скопление противника и доложить об этом мне. Сегодня же ночью приступите к выполнению задания.

Наша группа решила обосноваться в домике тетушки Илонки. Эта сорокалетняя одинокая женщина была ткачихой на будапештской фабрике. Она предложила разместиться в ее доме на острове Маргит, а сама перешла в маленькую избушку на огороде.

В доме находился наш разведчик Павел Неверов. На небольшом круглом столе в подсвечнике стояла свеча. На окне висела толстая черная штора. В комнате было очень чисто и очень опрятно. Тетушка Илонка мебельных гарнитуров не имела.

Неверов доложил Гуре обо всем замеченном за последнее время.

Здесь же за столом наш старший решил разведку производить двумя группами, обследуя по два километра побережья. В 24 часа вышли, оставив в доме Неверова. Мы с Алексеем Гурой направились по набережной в одну сторону, Любиша Жоржевич и Василий Глоба — в другую.

Этот участок нам был хорошо знаком. Мы изучили улицы и переулки в нейтральной полосе. Жителей в них не было. Зато дальше, где проходила передовая, все дома были заняты фашистами.

Мы с Гурой все время ползли. На нейтральной полосе выбрали дом, в котором мы уже бывали несколько раз. Отсюда хорошо просматривалась линия вражеской обороны. Фашисты не спали. Шел снег, и, опасаясь, что советские войска могут нанести внезапный удар под покровом темноты, они все время освещали местность ракетами.

В дом тетушки Илонки вернулись под утро. Скоро пришли и Василий Глоба с Любишей Жоржевичем. Обменялись собранными сведениями и установили, что на нашем участке фашисты подтянули к линии фронта два батальона пехоты, здесь же были выявлены две минометные батареи и бронетранспортер. А еще дальше было замечено значительное скопление вражеских войск, в том числе танков и самоходных орудий.

Эти части сосредоточивались против нашей 180-й стрелковой дивизии. Можно было предполагать, что именно там будет нанесен главный удар.

В семь утра тетушка Илонка принесла нам чай. Пока мы завтракали, Гура написал боевое донесение.

Мне он поручил вести дневное наблюдение за противником. Просидел на посту целый день. Наступил вечер. Я изрядно продрог и направился к дому тетушки Илонки. В это время у шестиэтажного дома раздались взрывы и автоматные очереди. Подумал, что фашисты предприняли наступление, побежал к дому. Во дворе Лежало человек пять убитых, в том числе и два венгерских воина. Раненых кто-то перевязывал. Несколько советских и венгерских солдат вели из автоматов огонь. Стреляли они куда-то вверх.

Выскочил капитан — командир батальона. Он на ходу давал распоряжения. Взвод автоматчиков с оружием устремился по лестнице.

Выяснилось: группа вражеских автоматчиков, стремясь вырваться из окружения, проникла на крышу дома, бросила на наших бойцов несколько гранат и, пользуясь суматохой, пыталась продвинуться дальше. Но паники не произошло. Автоматчики поднялись на крышу, завязался бой. Фашисты уйти не смогли.

Вскоре я уже был в доме тетушки Илонки. Доложил Гуре результаты дневного наблюдения.

— Ложись отдыхать. А на разведку мы сегодня пойдем втроем.

— Какой тут отдых, раз обстановка такая напряженная. Да и Павел Неверов не вернулся от командира.

— Не засни только на набережной, — пошутил Гура. И тут же запел нашу любимую:

Мы с Глобой радостно подхватили:

Это было уже проверено неоднократно: шуточная песенка сразу же снимала нервное напряжение. И потому наши разведчики так любили именно ее.

Забегая вперед, скажу. Спустя пятнадцать лет после войны мы, разведчики, и с нами уважаемые наши начальники — командующий флотилией и начальник штаба выступали в зале Московского государственного университета. На встрече присутствовали многие корреспонденты центральных газет. После встречи они окружили нас. Я беседовал с корреспондентами «Комсомольской правды» Тамарой Кутузовой и Александром Краминевым. Среди других был у них ко мне и такой вопрос:

— Какую песню дунайские разведчики пели чаще всего?

— Чаще всего «Два веселых гуся».

Корреспонденты рассмеялись, сказали с упреком:

— Мы вас серьезно спрашиваем.

Пришлось доказывать, что шутка, веселая песенка на фронте были просто необходимы. Вот мы и пели про гусей. Не знаю, удалось ли убедить корреспондентов. Но это было именно так.

Как-то нам с Василием Глобой удалось заметить, как накапливались фашисты для атаки. Мы успели перебежками отойти от нейтральной полосы и предупредили об этом командира батальона, который размещался в шестиэтажном доме. Капитан сразу взялся за полевой телефон и поблагодарил нас за своевременное предупреждение. Во дворе мы увидели венгерских солдат Будайского полка. Они готовились к бою. Нам надо было возвращаться, но на улице стали часто рваться вражеские мины.

Венгерские бойцы заняли оборону за баррикадой в конце улицы. Мы с Василием Глобой тоже решили остаться и отбивать атаку противника.

Минометный обстрел продолжался, но мины ложились за нами, не нанося потерь. Чувствовалось, что вот-вот последует атака пехоты. Так оно и вышло. Сперва показался бронетранспортер, а за ним цепью — вражеская пехота.

Пулеметчики из-за баррикады открыли огонь по бронированной машине. Но сделать ей ничего не могли. Они только преждевременно обнаружили себя. Два взрыва раздались на баррикаде. Наш пулемет смолк. А когда облако рассеялось, то стало видно, что в баррикаде брешь, пулемет лежал засыпанный кирпичами, а его прислуга вышла из строя.

Бронетранспортер был уже совсем близко. Кто-то из венгерских товарищей бросил противотанковую гранату. После взрыва транспортер остановился, хотя внешне он казался целым. Но это не смутило фашистских автоматчиков. С громкими криками, ведя огонь из автоматов, они кинулись на баррикаду.

По сигналу наши венгерские товарищи открыли яростный огонь из всех видов стрелкового оружия. Мы с Василием тоже стреляли.

Вражеская атака сразу захлебнулась. До взвода фашистов уже лежало на мостовой. Многие из них не двигались.

Я увидел, как поблизости упала и покатилась в сторону граната с длинной деревянной ручкой. Конечно, хорошо было бы бросить ее обратно, но она откатилась к тротуару. Можно было не успеть ее подобрать.

Венгерские солдаты тоже пустили в ход гранаты. Ими командовал высокий офицер с забинтованной головой. Вражеские мины наносили нам заметный урон. Уже часть венгерских солдат была ранена. Некоторые были убиты. А фашисты все шли и шли. Наверное, нам бы долго не удержаться на этой полуразрушенной баррикаде, если бы командир батальона из шестиэтажного дома не прислал подкрепление.

Прибывшая рота автоматчиков с двумя станковыми пулеметами помогла нам удержать баррикаду и не пропустить фашистов. К утру бой стих.

Мы с Глобой вернулись в дом тетушки Илонки. Гура и Жоржевич уже ждали нас. Алексей Гура на правах старшего сделал нам замечание. Оборонять баррикаду нам никто не поручал. Он был, конечно, прав. Но разве можно было уйти, оставив боевых товарищей из Будайского полка, ведущих бой?

На следующий день Гура и Жоржевич опять заметили значительное скопление вражеских солдат. Видимо, фашисты снова готовились к прорыву. Так оно и оказалось. Ночью 12 февраля окруженный в Буде вражеский гарнизон нанес мощный удар по обороне 180-й стрелковой дивизии.

Пока наш старший готовил очередное разведывательное донесение, вернулся от Калганова Неверов. Наш командир срочно вызывал к себе меня и Глобу.

— Я вас направлю в штурмовой отряд прапорщика Альберта Кёссеги. У него все подчиненные — спортсмены. Вот вы вместе с ними и будете пробиваться к Королевскому дворцу.

Мы были рады, что направлены в отряд знакомого человека, с которым уже неоднократно встречались.

В отряде Кёссеги нас встретили как старых друзей.

После артиллерийской подготовки в 17 часов начался штурм. Будайский полк и 83-я Краснознаменная бригада морской пехоты пошли в наступление. Ими командовали командир бригады морской пехоты полковник Л. К. Смирнов и командир Будайского полка подполковник Варихази. У морских пехотинцев вперед наступал 305-й батальон морской пехоты под командованием майора Мартынова. Во время штурма отличились разведчики этого батальона: Герой Советского Союза Петр Морозов, Дмитрий Вонлярский, Григорий Джорбинадзе, Василий Струтц и Тофик Ахундов. Впереди Будайского полка первым поднялся в атаку штурмовой отряд Альберта Кёссеги. Под огнем противника рядом с ним бежали Калганов и Глоба. Я шел вместе с Яношем Секерешем и Дюркой Тотом. За нами двигалась венгерская рота, среди которой с автоматом наступала и единственная девушка в полку, Дерескаль Шандорнэ.

Штурмовой отряд вел наступление на новый квартал, но путь им преградил большой дот с пулеметом. Дальше улицу пересекала кирпичная баррикада, за которой укрылись вражеские автоматчики. Пулеметчики из дота с малой дистанции открыли огонь. Упали и больше не поднялись несколько венгерских солдат. Янош Секереш вырвался вперед и бросил гранату. Пулемет замолчал. Это позволило венгерским солдатам продолжить наступление. Я видел, как идущие впереди бросали гранаты в баррикаду. В их числе был и Глоба. Клубы пыли и снега прикрыли ее, а когда они рассеялись, огонь из-за баррикады сразу ослаб. В кирпичной стенке виднелись проломы, а на улице валялось несколько вражеских трупов.

Отряд Кёссеги стремительно продвигался вдоль улицы. Теперь по нему фашисты открыли огонь из шестиствольных минометов. Мины ложились кучно. От близкого нового разрыва меня швырнуло в сторону. Янош и Дюрка на ногах не устояли. Я подбежал к друзьям, присел перед ними.

— Дюрка, Дюрка…

Но смертельно раненный Дюрка не отвечал. Янош тоже был тяжело ранен. Кровь заливала его голову. Осколки попали в руку, ногу, грудь. Он был без сознания. Оттащив друга к стенке дома, я быстро перевязал ему голову. Мертвого Дюрку передал венгерским солдатам, а раненого Яноша я понес в тыл. На мое счастье, скоро увидел нашу санитарную машину.

Сдав раненого, вернулся в отряд Кёссеги. Он продолжал наступление, продвигаясь к Королевскому дворцу. Будайский полк, несмотря на большие потери, наступал успешно. Во многом его успеху способствовал штурмовой отряд Кёссеги. В этом бою неотступно следовали вперед, показывая пример бесстрашия, Батори Бела, Ахел Дюла, Ласло Ференс, Варга Габор, Бурка Эндрэ. Мы, трое разведчиков, не отставали от наших боевых друзей. Вот уже впереди виден Королевский дворец. В это время, получив тяжелое ранение, упал на землю Виктор Калганов.

Росли наши потери, и все меньше и меньше метров оставалось до цели нашего наступления. В ночь на 12 февраля Оскар Варихази ввел в бой свежие силы. Его заместитель Арпат Панграц лично повел в бой резервный батальон. Боевые корабли Краснознаменной Дунайской флотилии огнем корабельной артиллерии поддерживали наступающих.

Наконец морские пехотинцы 83-й бригады и бойцы Будайского полка ворвались в Королевский дворец, сопротивление противника было сломлено.

Утром 13 февраля, после боев за Будапешт, продолжавшихся три с половиной месяца, в городе прекратилась канонада и наступила тишина. Из подвалов выходили уцелевшие жители. Они плакали от счастья, благодарили нас — советских воинов, принесших освобождение венгерской столице.

Запомнился мне еще один эпизод в Будапеште. На следующий день в Буде у горы Геллерт (теперь гора Свободы) собрался весь Будайский полк. Мы, разведчики, тоже были приглашены на эту встречу. Ряды полка заметно поредели. Я стоял в строю рядом с Альбертом Кёссеги.

В наступившей тишине прозвучали слова Оскара Варихази:

— Дорогие боевые друзья! Во время боев за освобождение нашей столицы Будапешта наш Будайский полк понес значительные потери. Но они были не напрасны. Мы, венгры, плечом к плечу с советскими воинами боролись против фашистов. Совместно пролитая кровь навеки скрепила дружбу наших народов. Спасибо советским воинам-освободителям!

Вскоре начальник штаба флотилии поручил нам произвести разведку всех взорванных мостов и найти проход для кораблей Дунайской флотилии.

Разведчики были разделены на несколько групп. Нашей четверке (Глобе, Жоржевичу, Гуре и мне) поручено было обследовать цепной мост, который подходил с севера к острову Маргит.

У нас была шлюпка. Мы вооружились длинным шестом и делали промер в районе моста. (После войны здесь был построен новый мост.) Наша цель — обнаружить подводные препятствия, которые могли помешать проходу кораблей флотилии. Работа предстояла нелегкая, на холодном ветру. Находились мы на шлюпке до позднего вечера. Потом возвращались в дом тётушки Илонки. Сразу же заваливались спать, но ко мне сон не шел.

Небольшая контузия, полученная при штурме Королевского дворца, давала себя знать. Заботливая тетушка Илонка заметила, что я нездоров, и предложила сходить к профессору Масонию Ласло, который жил неподалеку от нашего дома. Тетушка вызвалась проводить меня к нему.

День был пасмурный. Всюду стояли лужи. И Дунай, серый, хмурый, нес к устью всякую рухлядь, обломки досок и бревен.

На улице было многолюдно. Приятно было видеть, как город возвращался к мирной жизни. Но на каждом шагу война напоминала о себе воронками на улице и тротуарах, разрушенными стенами домов.

Мы свернули на какую-то улицу, ведущую к Дунаю, и подошли к одноэтажному дому, где жил профессор. Дверь нам открыла женщина. Она попросила подождать в приемной, так как профессор принимал раненого советского офицера. Мы присели на диван. Здесь же лежал офицерский китель с погонами подполковника.

Вскоре из кабинета вышел подполковник с забинтованной грудью. Он набросил себе на плечи китель. И сказал еще:

— Профессор Ласло чудесный доктор. Он помог уже нескольким советским воинам. Чтобы не ложиться в госпиталь, приходится пользоваться его помощью.

Сорокалетний профессор с энергичным приветливым лицом, поговорив с тетушкой Илонкой, стал расспрашивать меня о болезни. Я начал понимать венгерский язык, но говорить на нем, конечно, не мог, поэтому стал объяснять, что произошло со мною, по-немецки. Сказал, что после контузии появились головные боли и бессонница.

Профессор внимательно осмотрел меня, выписал какие-то таблетки, сделал укол в руку и сказал, что трое суток надо ходить к нему на уколы.

Я лечился старательно, и вскоре головные боли и бессонница прошли.

После войны я разыскал профессора Ласло и восстановил с ним переписку. Живет он по-прежнему в Будапеште, работает в поликлинике, тепло вспоминает советских воинов-освободителей. Несмотря на солидный возраст, профессор Масоний Ласло сохранил большую работоспособность. У него хорошая память. В день освобождения Будапешта от него обязательно приходит поздравительная открытка.

В Венгрии у нас осталось немало друзей, в числе их и профессор Ласло.

Во второй половине февраля мы, разведчики, продолжали обследование разрушенных мостов. Фашисты разрушили не только мосты, но и железную дорогу, а Дунай заминировали.

Ответственную работу предстояло выполнить тральщикам флотилии первого дивизиона, которым командовал капитан-лейтенант Гриценко. И они с этим заданием успешно справились. Дунай был очищен, от мин.

Из Советского Союза венгерскому населению пришла помощь. Сюда было доставлено топливо и продовольствие, медикаменты и строительные материалы.

Помню, как дружно население очищало улицы от завалов, с какой гордостью вставляли стекла. В домах вскоре появился газ и электричество. Начали работать магазины и столовые, школы, больницы и клубы.

В марте советские инженерные части буквально в считанные дни построили деревянный мост на Дунае через середину острова Маргит. По нему с утра и до поздней ночи потянулся сплошной поток возвращавшихся в столицу жителей. Через него шли автоколонны с грузами.

Гура вручил мне пакет с донесением об обследовании будапештских мостов и приказал его доставить старшему морскому начальнику капитану 2-го ранга Шальнову. Мы с Жоржевичем вышли вместе. На набережной сели в шлюпку. Любиша взялся за весла. Я сидел на корме как пассажир. Шлюпка подошла к левому берегу у площади парламента. Я махнул рукой другу на прощание. Ему предстояло возвращаться обратно.

Старший морской начальник размещался близ Западного вокзала. Капитан 2-го ранга при мне вскрыл пакет, прочел и остался доволен нашей работой. Тут же он приказал доставить донесение начальнику штаба флотилии. Я уже собирался уходить, когда Шальнов открыл ящик письменного стола и протянул мне металлическую пластинку.

— Вчера из военной автоинспекции получил для твоего мотоцикла номер. Теперь ты сможешь на нем разъезжать по всем правилам.

В марте наши разведчики обследовали фарватер Дуная выше Будапешта. Удалось найти безопасный проход для кораблей, отметить его на карте. Каждое утро я на своем мотоцикле со служебным пакетом уезжал из Буды на левый берег венгерской столицы. И каждый раз в Пеште навещал нашего раненого командира Калганова. Он находился в очень тяжелом состоянии.

Пришел приказ двигаться дальше. Утром 9 марта я заехал за студенткой Мари Кочиш. Эта венгерская девушка очень помогла нам во время боев за Будапешт. Мы считали ее своею. Поэтому и прощаться с Калгановым решили заехать вместе.

Я заехал за Мари на мотоцикле. Она очень обрадовалась, разыскала где-то цветы, и вскоре мы покатили к госпиталю.

Дежурная в вестибюле уже знала нас. Она выдала халаты и разрешила пройти на второй этаж. Калганов лежал у окна в маленькой палате. Переломанная правая нога его была в гипсе. Раненая грудь и рука перевязаны бинтами. Вдобавок воспалилось и старое осколочное ранение в голову. Наш командир лежал бледный и похудевший, но он не спал. Услышав шорох рядом, открыл глаза. Мы с Мари приблизились к кровати. Увидев нас, старший лейтенант обрадовался. Он почти шепотом поздоровался с нами.

Мари нашла пустую стеклянную банку, из графина налила в нее воду. Подвинула букет поближе к изголовью. По-русски она говорила плохо, но все-таки сказала на ломаном языке:

— Виктор Андреевич, эти цветы вам от нас Алешей.

Калганов пересохшими губами ответил:

— Спасибо.

Я достал сверток с таблетками, которые предварительно успел заполучить у доктора Ласло.

— А вот эти таблетки помогают сбить жар. Это лекарство прислал вам профессор Масоний Ласло. Он очень хочет, чтобы вам стало легче и вы быстрее поправились.

Калганов был тронут. Мы с Мари уселись на один стул, так как второго в палате не было. Наш командир расспрашивал обо всех подробностях отрядной жизни. Но я заметил, что говорить ему было очень трудно. Поэтому решил больше не утомлять его и сказал, что завтра разведчиков перебрасывают под Эстергом.

Скоро мы расстались.

Наш отряд разведчиков сильно поредел. Командир, парторг Максименко и многие боевые товарищи оставались в госпиталях Будапешта. В отряде из сорока двух человек находилось только девятнадцать. Волновало, кого-то пришлют вместо Калганова? Решился этот вопрос очень удачно. Как я уже писал, начальник штаба флотилии лично руководил разведкой, поэтому он решил назначить командиром группы разведчиков нашего комсорга, двадцатипятилетнего Алексея Гуру. Он пользовался у нас большим авторитетом. Все мы его хорошо знали, поэтому его назначение встретили с большим подъемом.

10 марта наша группа разведчиков на грузовой машине выехала на фронт. Как ни жалко мне было расставаться со своим мотоциклом, пришлось оставить его в гараже у старшего морского начальника. У нас остался один полуглиссер. На нем-то мы трое, Василий Глоба, Любиша Жоржевич и я, ушли вверх по Дунаю к Эстергому.

В сорока километрах от Будапешта на живописных берегах Дуная раскинулся старинный венгерский город Эстергом. В начале марта 1945 года он все еще находился в руках фашистов. Противник упорно цеплялся за землю Венгрии и Австрии. Недаром же говорили, что якобы Гитлеру принадлежит фраза: «Я лучше сдам Берлин, чем сдам Вену». Объяснялось это тем, что из Венгрии фашисты надеялись получить запасы горючего, а в Австрии были расположены многие заводы авиационной и танковой промышленности.

На подступах к Эстергому на правом берегу находилась 83-я бригада морской пехоты, на левом берегу располагались Береговой отряд сопровождения и наша группа разведчиков. Командовал отрядом теперь майор Я, Д. Пасмуров, сменивший заболевшего подполковника И. Б. Яблонского. Здесь неожиданно я встретил своих боевых друзей — Алексея Карпова, Катю Михайлову и старшего лейтенанта Ивана Тимофеевича Кочкина.

Эти герои илокского десанта, не дожидаясь, когда заживут их раны, выписались из госпиталя и снова вернулись в свою часть. Вернулся на фронт и главный старшина Григорий Григорович.

Здесь же я встретился и с еще одним боевым другом, лейтенантом Павлом Ивановичем Кирсановым. Теперь он командовал ротой морской пехоты.

Под Эстергомом произошла и встреча с медсестрой Верой Ивасишиной. Она познакомила меня со своими подругами — симпатичной гречанкой Катей Стефаниди из Симферополя и с очень смелой девушкой Клавой Прокофьевой. Настроение у всех было приподнятое. Все горели желанием побыстрее разгромить фашистов на Дунае и тем самым приблизить праздник Победы.

В частях теперь часто можно было встретить командующего флотилией адмирала Холостякова, начальника политуправления капитана 1-го ранга Панченко, начальника штаба флотилии. По всему было видно, что готовятся большие события.

Мы, разведчики, каждую ночь ходили в разведку. 15 марта нам было приказано переправиться на правый берег Дуная у Эстергома и произвести разведку набережной в районе разрушенного Эстергомского моста.

В полночь наш полуглиссер отошел от левого берега. Предстояло пройти по реке километров пять в тыл врага, чтобы достичь намеченного района.

Я сидел за рулем. Рядом находился командир группы Алексей Гура, на заднем сиденье трое с автоматами в руках — Василий Глоба, Любиша Жоржевич, Григорий Коцарь.

Разведчики внимательно осматривали берега. На них находились немцы. Ночь стояла темная. Она укрывала наш полуглиссер, но одновременно мешала вести наблюдение. Прошли остров, расположенный в пяти километрах от разрушенного моста. Дунай здесь широк. И надо смотреть в оба, чтобы не попасть в ловушку. Впереди показалось темное пятно. Это были развалины большого железнодорожного моста, который фашисты взорвали, чтобы преградить путь советским кораблям. Подорваны были огромные быки. Над самой водой возвышались ажурные переплеты стальных ферм. Где уж тут найти проход для кораблей, если даже нашему полуглиссеру отыскать лазейку было очень трудно!

Гура скомандовал делать поворот вправо. Мы сбавили скорость и осторожно, опасаясь напороться на подводные препятствия, двинулись вдоль обрушенной фермы к правому берегу. Полуглиссер — легкое суденышко. Малейшей пробоины достаточно, чтобы отправить его на дно. А кругом враги. Надо было быть предельно осторожными.

Мы дошли до первого быка. Гура и Глоба ухватились за стальную ферму, возвышавшуюся над водой. Я выключил мотор. Разведчики быстро пришвартовали полуглиссер.

— Несколько минут мы наблюдали за правым берегом. Но там было все спокойно. Видимо, фашисты не заметили нас. Затем Гура скомандовал выходить на ферму.

Отсюда до берега оставалось метров тридцать-пятьдесят. Более точно определить расстояние ночью было затруднительно. Но ферма клонилась к воде. Нижняя часть ее была затоплена. Чтобы выйти на берег, надо было преодолеть этот участок.

Первым Гура поручил двигаться мне. Вода была ледяная. Течение к берегу становилось все сильнее, и, не видя фермы, а только ощущая ее под ногами, я очень беспокоился, как бы не сорваться в реку и тем самым не обнаружить всю группу. Я сильно вымок и основательно продрог, но благополучно дошел до конца. Местами вода доходила почти до пояса. Товарищи следили за мной. Как только мне удалось забраться на выступ моста, я подал сигнал. И вскоре один за другим они перешли ко мне. Здесь был отличный наблюдательный пункт. Набережная хорошо просматривалась отсюда. Близ разрушенного моста не было ни укреплений, ни пушек, ни пулеметов. Значит, фашисты были уверены, что тут советские корабли не пройдут.

Действительно, все внимание фашисты уделили передовой, а нашим районом они вовсе не интересовались. Мы видели, как вдоль набережной к передовой двигались машины с пехотой, шли танки.

До четырех утра мы вели наблюдение за противником с моста, потом тем же путем перебрались к полуглиссеру и без помех вернулись к своим: О том, что удалось обнаружить на этом участке, мы тут же доложили командованию.

16 марта наши войска прорвали оборону противника, обошли Эстергом и вышли к населенному пункту Тат. Фашистская группировка в этом районе оказалась окруженной. Только шоссейная дорога на Тат вдоль Дуная еще оставалась неперерезанной.

Штаб флотилии разработал план, по которому наши корабли должны были пройти вверх по Дунаю на 20 километров и высадить десант севернее Тата. Трудность заключалась лишь в одном. Проходу кораблей мешали взорванные эстергомские мосты. Нам поручалось найти проход для кораблей флотилии.

На этот раз на полуглиссере мы выходили втроем. Решили сперва обследовать мост у левого берега и так двигаться к правому. Промер делали, как и положено, наметкой — полосатым длинным шестом, раскрашенным через каждые двадцать сантиметров. Видимо, фашисты предусмотрели, что наши корабли будут прорываться здесь, и затопили под фермами еще какие-то старые посудины. Сделано все было с немецкой аккуратностью. Временами ферма уходила под воду, и нам опять приходилось принимать холодную ванну.

Ребята начали хмуриться. Видно, они теряли надежду, что удастся найти лазейку под Эстергомским мостом. Но меня она не оставляла. И между третьим и четвертым быками удалось найти проход. Здесь могли пройти бронекатера. Прикинув, какие береговые ориентиры могут помочь проходу наших кораблей, я наскоро набросал их в записную книжку.

В 21 час бронекатера с десантом отошли от берега и направились вверх по реке. Ими командовал капитан-лейтенант К. И. Бутвин, В его подчинение были выделены морские пехотинцы.

Чтобы отвлечь внимание фашистов от Дуная и помочь катерам прорваться вверх, наша авиация стала усиленно бомбить вражеские передовые позиции.

Нас, разведчиков, снова направили на головной бронекатер. Ночь была темной. Мы, не замеченные противником, успешно вышли к мосту. Найти третий и четвертый быки было нетрудно. Сложнее оказалось нащупать проход, который мы определили прошлой ночью.

Береговые ориентиры оказались плохо видимыми. Но опытный глаз разведчика да моя зарисовка все-таки помогли катерам найти проход. Только позднее мы узнали, что девять бронекатеров смогли пройти через проход успешно. Но один бронекатер № 7 все-таки напоролся на притопленную ферму моста, получил серьезные ювреждения и затонул.

Мы шли в кильватерной колонне. Огня бронекатера не открывали, чтобы раньше времени не обнаружить себя. Но девять катеров долго не скроешь. Фашисты после прохода моста обнаружили бронекатера и открыли по ним огонь. Такая возможность командованием флотилии была предусмотрена. Артиллерия Берегового отряда сопровождения немедленно открыла ответный огонь, как только координаты обнаруженных батарей мы ей передали.

Остался позади Тат. По приказу командира отряда десантных кораблей капитан-лейтенанта Бутвина катера строем фронта устремляются к правому берегу.

Первым на берег бросились наши разведчики — Дмитрий Прокопенко, Александр Извеков, Ибрагим Гасанов и Гиви Пайчадзе. Началась высадка десанта. Я стоял на палубе и видел, как за считанные минуты опустели бронекатера, как морские пехотинцы привычно выгрузили оружие и боеприпасы на берег.

Выполнив задание, катера повернули на обратный курс. Теперь фашисты о нашем рейде уже знали. Наверняка они предпримут все меры, чтобы отрезать путь отхода и уничтожить катера. Так оно и случилось. Не успели мы подойти к мосту, как нас начала обстреливать подтянутая в этот район артиллерия. Но ночная темнота на этот раз способствовала нам. Ведя ответный огонь, бронекатера уверенно направились в проход между третьим и четвертым быками и благополучно вернулись на базу.

Здесь мы узнали, что действия наших десантников у Тата были успешными. Они захватили плацдарм в три километра по фронту. Рота Кирсанова перерезала шоссейную дорогу и тем самым замкнула кольцо окружения вокруг группировки противника. На этом участке разгорелся особенно яростный бой. Стойко защищал свои позиции взвод лейтенанта Михаила Ашика. Позднее разведчики узнали, что в этом бою отличился и наш разведчик Александр Извеков, уничтоживший из автомата два десятка фашистов.

На следующий день фашисты, стремясь любой ценой прорвать кольцо и выйти из окружения, усилили натиск. Они подтянули свежие силы, к противоположному левому берегу подошли самоходные орудия. Командир минометной батареи лейтенант Подлуцкий в бою был ранен, но продолжал командовать своей батареей, перенеся огонь на самоходные орудия.

По правому берегу фашисты ввели в бой танки. Они пытались прорваться к нашим окопам и уничтожить горстку отважных десантников. Но морские пехотинцы, не имея артиллерии, подпускали танки на близкое расстояние и били по ним из противотанковых ружей, уничтожали их гранатами.

Одной вражеской машине удалось прорваться к окопам. Тогда навстречу ей с гранатой в руке пополз главный старшина Прокопенко. Танк открыл по нему пулеметный огонь, ранил моряка, но он собрал последние силы и швырнул противотанковую гранату. Когда командир роты подполз к главному старшине, он был уже мертв. Но и вражеский танк горел. Танковая атака противника захлебнулась.

Десантники и в этом бою проявили мужество и стойкость. В отряде Кирсанова в этом десанте участвовали три медицинских сестры: Вера Ивасишина, Катя Стефаниди и Клава Прокофьева. Бесстрашные комсомолки под огнем перевязывали раненых, а когда обстановка заставляла, сами брались за автоматы. В этом бою, перевязывая раненых, погибла Клава Прокофьева. После боя командование всех их наградило орденами Красной Звезды.

Четверо суток наши десантники удерживали этот важный плацдарм. За это время они уничтожили более 700 гитлеровцев и более 10 танков. Десантники способствовали действиям наших наступающих войск, которые 25 марта освободили Эстергом и Тат и разгромили окруженную под Эстергомом вражескую группировку.

…Близ населенного пункта Тат в придунайской деревне Нуергесуйфалу заложена аллея героев эстергомского десанта. У каждого дерева в этой аллее дощечка. На них надписи: Герой Советского Союза Павел Державин, Герой Советского Союза старший лейтенант Константин Воробьев, Герой Советского Союза лейтенант Михаил Ашик, лейтенант Павел Кирсанов, лейтенант Николай Григоров, лейтенант Евгений Подлуцкий, старший лейтенант Семен Клоповский, медицинская сестра Вера Ивасишина и другие.

Есть в этой аллее и деревья наших разведчиков: Василия Глобы, Алексея Гуры, Григория Коцаря, Александра Извекова. Очень горжусь, что на этой аллее растет и мое дерево. За аллеей советских воинов ухаживают венгерские пионеры и комсомольцы.

В школьном музее боевой славы много места юные венгерские друзья отвели эстергомскому десанту. Фотографии, письма, воспоминания участников боев с большой настойчивостью собирали венгерские комсомольцы под руководством учительницы Мари Секереш.

Несколько лет назад к тридцатилетию освобождения Советской Армией Венгрии в Данки приезжала делегация молодых венгерских воинов. Руководитель делегации Отто Риттер передал мне теплое письмо от венгерских товарищей и большую юбилейную медаль «На память морякам Дунайской флотилии».

Эта медаль и письмо переданы в музей Краснознаменного Черноморского флота.