Сефия не знала, сколько времени прошло с тех пор, как Стрелец заснул. Вероятно, уже наступила ночь, если судить по тому, что на корабле постепенно затихли обычные дневные звуки – голоса, шаги, шелест парусов, напоминающий шелест переворачиваемых страниц. Теперь только ночная вахта следит за темными водами и звездами высоко над головой.

Стрелец пошевелился. Просыпался он так же неслышно, как делал все остальное, и о том, что он не спит, можно было бы судить по легкому подрагиванию его пальцев.

– Еды у нас хватит на три дня, если будем экономить, – сказала Сефия и принялась ощупывать стенки ящика. – Нужно найти выход.

Стрелец принялся слегка надавливать на стенку, и она с легким треском подалась. Свежий воздух проник через пролом, и они с радостью вдохнули. Но радость их была недолгой, потому что, как сильно они ни давили на стенку ящика, больше она не подавалась.

Внутренность их укрытия теперь была чуть-чуть освещена, и Сефия увидела на руках и одежде Стрельца запекшуюся кровь. Ей хотелось узнать, что с ним случилось – был ли он ранен? Или же сам убил кого-то?

– Подожди, – сказала она. – Там что-то мешает.

Но Стрелец принялся с силой давить на стены, бить в них плечом, ногами и всем телом. Сефия едва уклонялась в сторону, чтобы не попадаться на его пути. Ящик, как ей показалось, вдруг сильно уменьшился в размерах. Стрелец бросался на стены, пытаясь пробить их кулаками, ногами, головой. Воспоминания о ящике, в котором он содержался когда-то пленником, о грязной соломе, крови и грязи пробудили в нем ярость и отчаяние.

– Стрелец, прошу тебя!

Он, не обращая внимания, всем своим весом бился о стенки ящика. Сефия буквально физически ощущала то, насколько паника охватила его.

Но вот раздался треск, и стенка сдалась. Стрелец, извернувшись, выполз в трюм. Скрючившись в полутьме возле ящика, он некоторое время прислушивался. Сефия затаила дыхание. Но похоже было, что никто на корабле ничего не слышал – никаких голосов, никаких шагов на палубе и в трюме.

Вслед за Стрельцом выбравшаяся наружу Сефия наконец смогла вытянуть и размять ноги.

Трюм был заставлен ящиками, бочками, мешками. Стрелец высунул голову из люка на одном из концов трюма, но на палубе никого не было. Только звезды сияли на небе.

В носовой части трюма Сефия нашла кладовую, где хранились картофель, солонина, морковь, твердые сыры, завернутые в холстину, а также масло, нутряное сало и яйца. Там же она обнаружила незажженную лампу, из которой начали исходить странные полосы света – точно такие же, как те, что подсказывали ей раньше, какую вещь украсть; эти же полосы света она использовала, когда отвечала на вопросы бармена в Эпидраме, когда хотела увидеть, как бьется Стрелец, когда убила того человека в лесу.

Сефия узнала историю лампы, откуда она здесь взялась, кто ее трогал. Тошнота навалилась на нее, она отпрянула, больно ударившись ногой о ящик.

Встряхнувшись, она моргнула и попробовала снова, но тут же оказалась в окружении чьих-то незнакомых лиц и рук; явились ей и некие неведомые досель места. Потом внутреннее ви́дение перенесло Сефию из прошлого в будущее: вот она зажигает лампу, видит в темноте тени на лице Стрельца. А потом ей открылась история мастерской стеклодува, и она ощутила на лице жар, исходящий от раскаленных стеклянных шаров, которые вращались на металлических трубках подобно огромным каплям кристально чистой карамели.

Наконец она вернулась в настоящее и увидела перед собой Стрельца, глаза которого были освещены улыбкой. Сефия смутилась. Как долго он уже за ней наблюдает? Как она всё это время выглядела? Она нервно рассмеялась и тут же прикрыла рот ладонью, чтобы заглушить смех.

Стрелец улыбался все шире.

Сефия, чтобы щеки ее побыстрее перестали гореть, занялась делом и стала искать по трюму масло, чтобы заправить и разжечь лампу. Потом они молча вернулись в свой ящик.

В течение нескольких последующих дней они ели собственную еду, но потом их запасы иссякли, и им пришлось начать воровать, хотя они и брали немного меньше, чем им было нужно, – полпригоршни гороха, полкружки воды, маленький ломтик свинины. Они всегда были голодны, о чем им постоянно напоминали их желудки.

Но они не могли себе позволить большего.

Они научились различать день и ночь по звуку: к ночи стихал шум на корабле, а утром топот и голоса вновь заполняли судно. Часы они отмеряли по смене вахты. Выползали из ящика, разминали затекшие члены и пополняли запасы только тогда, когда почти все на корабле засыпали.

Однажды Сефия и Стрелец, занятые обрезанием сырных кубиков, услышали шаги на палубе, прямо над собой. Не успели они спрятаться за ближайший ящик, как свет лампы осветил темные недра трюма. Послышался писк и шорох крыс, бросившихся по углам.

Длинная тень пересекла трюм по направлению к кладовой, где ее владелец открыл дверь и принялся копаться среди бочек, что-то бормоча с гнусавым акцентом моряка.

– Масло! – говорил матрос. – Масло! Никогда не видел, чтобы кто-нибудь ел так много масла. Нам нужно было взять с собой корову и делать собственное масло, а то нам за ним не угнаться.

Матрос нашел масло в углу трюма, отрезал хороший кусок и начал подниматься вверх, по-прежнему бормоча себе под нос.

После этого Сефия и Стрелец уже отказывали себе в масле.

Оказалось, что матросы заглядывали в трюм с достаточной регулярностью, за несколько часов до очередного приема пищи, и Сефия со Стрельцом уже привыкли к приходу юнги и к его бормотанию.

Днем они спали, свернувшись друг подле друга, то и дело просыпаясь от звуков чьих-либо шагов наверху. Тогда они замирали и старались не дышать, пока шаги не затихали.

В те часы, когда они не бодрствовали, а бывало это, как правило, в самые безопасные ночные часы, Сефия практиковалась в навыках ясновидения. Иногда получалось. Она видела старые пастбища своей родины, зеленые холмы, пересекаемые низкими каменными оградами, за которыми черные и белые коровы лениво лежали на солнце.

Иногда ей виделись грубые руки, ловко управляющиеся с канатами; она вдыхала соленый воздух и чувствовала бриз, наполняющий паруса. Но каждый раз, когда ей удавалось вызвать видение, платой становились головная боль, головокружение и тошнота. А потому надолго удержать картинку будущего или прошлого она не могла.

Иногда, когда, как Сефия считала, это было безопасно, она зажигала внутри их ящика лампу и читала. Стрелец склонялся к ней, и свет играл на его подбородке, щеках, в его золотистых глазах.

Звуки ее голоса погружали их обоих в мир читаемой истории – пока история полностью не поглощала их и не начинала плыть перед их глазами. Они дышали ее воздухом, они слышали, как скрипела палуба – но не их корабля, а того, о котором они читали, – корабля с зеленым корпусом, корабля, плывущего к Краю Мира.