Танин взмахнула руками, пуля беспомощно упала на ковер. Револьвер вылетел из рук Стрельца, сабля сорвалась с его пояса; Брака на лету поймала их, а самого стрелявшего легким движением кисти отправила в кресло, зафиксировав его руки и ноги – так, что встать он был не в состоянии. Кровь его кипела. Всё произошло слишком быстро.

Сефию также отправили в ее кресло. Ее мешок, стоящий на полу, вдруг стал развязываться и раскрываться, словно с ним возился кто-то невидимый. На свет появились ее пожитки: кастрюльки, свечи, пирожные, которыми снабдил их в дорогу Куки. Затем из глубин мешка поднялась Книга и, сбросив свое кожаное покрывало, поплыла по воздуху прямо в протянутые руки Танин. Та взяла Книгу и прижала ее к груди, как потерянного и вновь обретенного ребенка.

– Ты как? – обернулась Сефия к Стрельцу. Несколько прядей волос выбилось из хвоста на ее голове, одежда ее была в беспорядке, но она не была ранена. Зеленое перо светилось у нее за ухом.

Стрелец кивнул.

Когда Сефия повернулась к Танин, на лице ее смущение сменилось восхищением и вновь – смущением. Брака положила револьвер и саблю на боковой шкаф и встала рядом, скрестив руки, с таким видом, будто ничего не случилось. Она словно даже скучала.

Стрелец тщетно пытался освободиться. Его охотничий нож был закреплен на ремне мешка, и он был так близок! И в то же время так далек!

– Да, ты истинная дочь своей матери, – сказала Танин, открывая ящик стола и доставая лист промокательной бумаги. Приложила бумагу к шее и, увидев, что крови почти нет, скомкала и бросила бумагу в сторону.

Затем положила Книгу на крышку стола, погладила потертую обложку и принялась своими элегантными, испачканными в чернилах пальцами скользить по ее поверхности.

– Покажи мне, где спрятан последний фрагмент Амулета Воскресенья, – сказала Брака.

Танин открыла книгу. Страницы зашелестели. Танин голодными глазами смотрела на книгу, словно хотела поглотить слова, и вдруг…

Она подняла глаза. Вид у нее был такой, словно она забыла, где находится.

– Что такое? – спросила Брака.

Пальцы Танин мелькали среди переворачиваемых страниц.

– Что ты… Неужели Лон это сделал?

Стрелец нахмурился. Что она делает? Кто такой Лон? Его пальцы напряглись, стремясь вырваться.

Что бы ни искала Танин, она, похоже, нашла это, потому что закрыла Книгу и откинулась в кресле.

– Можешь говорить, что хочешь, – сказала она, помахав пальцами в воздухе, – но я считаю, что это – он. Тот самый, единственный.

Глаза Стрельца расширились. Брака пересекла комнату и обошла его кресло, наклонившись к нему так низко, что носы их почти соприкоснулись. Глаза ее были почти белыми, как глаза волка. Фыркнув, она провела ладонью по его щеке, отирая пот и кровь на его коже и волосах. Он только поморщился, когда ее рука коснулась его ран.

– Оставь его в покое! – крикнула Сефия.

Брака выпрямилась и отерла руку о штаны.

– Так ты тот самый, единственный, – проговорила он.

Достав нож, она взрезала Стрельцу рукав, обнажив ожоги на предплечье, и уставилась на них.

Со Стрельцом что-то происходило – словно он ломался изнутри, словно его органы один за другим взрывались, выплескивая внутрь кровь и желчь.

Он вспоминал.

Синяки, сломанные кости, наскоро заштопанные порезы.

– Перестаньте!

Голос Сефии был приглушен и доходил до него словно через толщу воды.

– Вы же сами сказали, что это результат плохого воспитания.

Низкий потолок, стены стоят слишком близко. Он снова – в ящике. Душный запах замкнутого пространства, запах крови. Следы когтей. Под ногтями занозы. Будет темно, пока ящик не откроется, а за дверями его ждут страх и боль. Отвратительный смех, потом кровь. И кто-то умрет.

Из воспоминаний его выдернул голос Браки, которая появилась прямо перед ним, улыбаясь.

– Ты действительно многих убил. Хотя ты и разочаровал всех там, в «Клетке».

Сложив нож, она сунула его в карман.

Голова у Стрельца кружилась. Он попытался определить, как далеко ее руки от ее оружия.

– Вы не знаете, о чем говорите! – воскликнула Сефия.

Женщина усмехнулась и вновь обошла кресло Стрельца. Ему казалось, что она трясет его, и всё, что он так старательно прятал в глубине собственного сознания, что пытался забыть – всё поднималось наверх.

Всякий раз, когда его выпускали из ящика, его ждали боль и страх. А потом – снова ящик.

Ящик.

Всегда – в ящик; целые дни темноты, подсвеченные болью и страхом. Боль и страх должны явиться вновь.

Он вспомнил всё.

Ему ставят клеймо. Дни в ящике. Его отказ тренироваться. Мальчик, которого Хэтчет казнил на его глазах, чтобы заставить драться. Тренировки. Удары по коже. Рукоять сабли.

А потом – бои.

Стрелец закрыл глаза и увидел их всех до одного – каждый удар, каждый последний вздох, каждого мертвого юношу, лежащего с пустыми глазами на окровавленной земле. Каждого.

– Может быть, ты уже закончила? – перебила Браку Танин.

Стрелец, задыхаясь, согнулся.

– Стрелец! – шепотом позвала Сефия.

Он не смотрел на нее. Он просто не мог.

– Это он? – опять спросила Брака.

Стрелец содрогнулся.

– Разве я тебе не говорила?

– Хорошо. Это он. Пусть будет так. Но ты знаешь, кто он? Каким он был раньше?

Маяк.

Звуки мандолины текут из золотистого окна подобно мыльным пузырям.

Девушка.

– Пустое. Сплошные сопли. Дерьмо. Не верю!

Брака словно плевалась словами.

Стрелец сглотнул, чувствуя, как натянулся шрам вокруг его шеи.

– Как ты? – едва расслышал он голос Сефии.

Кусок кварца, плотный и острый, лежал в его кармане, но дотянуться до него он не мог. Руки его были неподвижны.

– Что вы с ним сделали? – спросила Сефия.

– Нам нужно было удостовериться, – ответила Брака, отходя от Стрельца. Шкаф у стены скрипнул, когда она прислонилась к нему и принялась нетерпеливо постукивать пальцами по его поверхности.

– Удостовериться в чем?

– В том, кто он такой, – ответила на этот раз Танин.

Сын. Возлюбленный. Убийца. Капитан. Разрушитель. Он содрогнулся.

– Вы говорите о легенде? – спросила Сефия. – Он не может быть тем, единственным. Он же сбежал от Хэтчета, верно? Он не убил тех бойцов в «Клетке». Он – не тот.

– Но ведь он здесь, не так ли? И привела его к нам ты.