Проснувшись поутру, Сефия увидела, что дождь кончился, а маленькая палатка была наполнена мягким желтым светом. Ее мешок лежал рядом с ней, как и ее мокрая одежда. Она села и посмотрела на неподвижные стены палатки.

Нин не пришла.

Не было ни костра, ни тушеного мяса, ни чая. Только влажная пустота прогалины да непроходимые джунгли за ней. Вскоре ей придется встать, набрать хвороста, приготовить завтрак и развесить одежду на просушку. Нин теперь с ней нет, и все придется делать самой.

Но к этому она пока была не готова.

Обернув одеялом плечи, Сефия развязала мешок и принялась шарить внутри, натыкаясь на жестянки, свертки, одежду, которую она быстро запихала в мешок накануне, пока, наконец, не добралась до дна.

Глубоко, прерывисто вздохнув, она извлекла из мешка прямоугольный сверток, который носила с собой так долго.

Положив его на колени, Сефия пробежалась пальцами по водонепроницаемой коже, в которую был завернут таинственный предмет, погладила его края и в первый раз за долгое время развернула. Богатая коричневая кода под ее руками сияла как полированное дерево. Эта вещь принадлежала ее родителям. Они касались ее. Их руки лежали там, где теперь лежат руки их дочери.

Может быть, именно они сняли с этого предмета золотые уголки.

Сефия погладила ладонями поверхность. В центре оказалось нечто вроде эмблемы, похожей на чугунные украшения, виденные ею на некоторых магазинах в городе, круг с вписанными в него четырьмя линиями:

Изображение было сперва пропечатано, а затем выжжено, а потому его линии были темными и резкими. Изучая символ, Сефия пыталась представить, что он означает. Цветок? Она покачала головой. Ни ее мать, ни отец не были цветоводами. У них был огород, это верно, но большей частью для овощей и трав, а не для цветов.

Это могло быть облако, а возможно, и солнце – как оно видится сквозь стекла очков. Отец Сефии поставил у окна большой телескоп на треноге, через который он наблюдал за океаном.

Сефия повернула странный ящик на бок и принялась исследовать золотые застежки, на которые тот закрывался. Что бы ни находилось внутри, это было страшно важно. Иначе зачем отцу понадобилось бы хранить все это за потайными дверями? Но эта вещь и опасна – не случайно Нин не хотела иметь с ней никакого дела, хотя и не просила Сефию избавиться от этого ящика.

Сефия вспомнила самые опасные предметы, с которыми ей приходилось иметь дело: ружья, ножи, яды, а также проклятые вещи, такие как топор палача или бриллианты леди Делюн.

А может быть, это ключ! Смерть отца и исчезновение Нин связаны этим металлическим запахом, этими изуродованными телами. Это не может быть простым совпадением. Не исключено, что эти люди – кем бы они ни были – искали именно эту вещь. И, если она откроет этот ящик, не приведет ли он к ним, убийцам отца и похитителям Нин?

Сефия щелкнула застежками и подняла крышку.

Внутри была бумага, самая чудесная из всех, которых когда-либо касались ее руки, – мягкая как тальк и хрустящая как лед. Она стала листать бумагу, переворачивая листы то так, то этак, но потом поняла: как бы далеко она ни листала, ни до начала, ни до конца ей не добраться.

Сефия зарывалась в бумагу, пытаясь добраться до нижней крышки, но каждый раз, когда она думала, что ей это удалось, под ее мятущимися пальцами оказывался очередной лист бумаги.

Она захлопнула ящик и отбросила его в сторону. Закрытый, он выглядел таким обычным. Но стоило его открыть, он превращался в саму… бесконечность. Тысячи листов бумаги шуршали под ее пальцами. Это было волшебство.

В мире существовали и прочие волшебные предметы – Большой Телескоп, с помощью которого можно смотреть сквозь стены, Гонг Грома, серебряные ножницы, находившиеся на корабле «Река Веры»; но эти вещи были частью легенды. А здесь волшебный предмет ты носишь у себя за плечами.

Сефия поежилась. Эта вещь принадлежала ее родителям. Как они ее получили? Знали ли они, что с ней делать? Была ли она опасна?

Сефия вновь осторожно придвинула книгу к себе и подняла крышку. Кончиком пальца провела по рядам странных значков, выведенных на бумаге. Они были связаны друг с другом, как на картинках, но не составляли никакого изображения. Сефия приблизила к ним лицо, словно пыталась вдохнуть их в себя. Бумага пахла чем-то древним – немного плесенью, чуть-чуть лимоном, землей, краской, сеном и, как ни странно, ванилью. Запах обволакивал Сефию как шаль, согревая и успокаивая. Уже нехотя, она вновь отодвинула ящик.

Затем ей пришла в голову идея.

Содрогаясь от собственной смелости, Сефия оторвала уголок одного из листов. Затем, прикинув прищуренным глазом, на каком месте она оставила повреждение, закрыла верхнюю крышку. Когда она это сделала, в палатке вдруг пахнýло ветром, хотя снаружи все было спокойно и тихо.

Через пару мгновений, вставив палец в то самое место, где было оторвано, она откинула верхнюю крышку и развернула листы бумаги.

Повреждение исчезло.

Сефия пролистала бумагу вперед и назад. Дивясь собственному безрассудству, согнула всю пачку листов и, действуя пальцем как прессом, заставила их быстро, один за другим, прошелестеть перед ее взором. Но так и не нашла оторванного уголка. Это напоминало поиски песчинки на морском берегу. Вот ты держишь ее в руках; но стоит тебе ее уронить – ни за что не сыщешь в мириадах других песчинок.

Отбросив ладонью волосы с лица, Сефия вновь закрыла ящик.

Мать Сефии, заболев, умерла, когда той было пять лет от роду. Двое других, самых важных для нее людей, были отняты у нее силой. Вначале отец был зверски убит, а его тело оставлено в доме у моря. А затем Нин, которая не хотела иметь ничего общего с книгой, была похищена. Оба раза Сефия чувствовала запах меди. Оба раза – изуродованные тела.

Может быть, она и могла бы некоторое время странствовать с Нин по миру, не задавая себе вопросов о том, кто убил ее отца и что за предмет он передал ей в наследство. Она бы так и считала себя обычной сиротой, бредущей по дорогам страны со своей тетей. Но теперь Нин исчезла. Ее забрали те же люди, которые убили ее отца. И то время закончилось. Теперь все, что ей осталось, – это странный предмет, который она держит в руках. Если бы она смогла понять, что это такое, почему его хранили как страшный секрет или настоящее сокровище, тогда, может быть, она поняла бы, почему был убит отец и пропала Нин.

Несколько часов подряд Сефия сидела перед странным ящиком, с рассеянным выражением лица поглаживая символ, изображенный на его верхней крышке. И по мере того, как сдвигались тени, а крики утренних птиц сменялись жужжанием дневных насекомых, странный прямоугольный предмет, лежащий на коленях Сефии, становился все плотнее, все основательнее. Сефия обретала корни. Этот предмет превращался в суть ее жизни. К моменту, когда солнце встало высоко над головой, а в палатке воцарилась полуденная жара, Сефия определила для себя три цели. Первая – узнать, для чего предназначен этот предмет. Вторая – найти тех, кто убил отца и похитил Нин. Третья – если будет возможность, уничтожить этих людей.

* * *

Не сразу Сефия поняла, что нужно делать со странным ящиком. В конце концов, учителей у нее не было, и она все должна была узнавать сама.

А для этого требовалась безопасность.

Оксини было самым большим из Пяти Королевств, и его берега были застроены городами, где жили рыбаки, плотники и кораблестроители. Но в густых джунглях между восточным и западным берегами можно было странствовать неделями и не встретить ни одного человека. Сефия нуждалась в одиночестве. Даже если бы ближайшая деревня находилась от нее на расстоянии дневного пути – и то ей было бы неуютно. Теперь она изо всех сил избегала общества людей, жертвуя хорошим заработком ради одиночества и безопасности. Но даже сейчас ей казалось – стоит достать странный ящик и поднять его верхнюю крышку, как кто-нибудь уже норовит заглянуть ей через плечо, следуя вместе с ней по тайным знакам, изображенным на бумаге.

Бумага действительно была заполнена странными значками: их прямые ряды напоминали след жука на мертвом полене, капельки крови на снегу, птиц, парящих в небе. Каждый из знаков был аккуратно оформлен – с маленькими флажками и коротенькими хвостиками в конце каждого штриха. И все они степенно выстраивались в линию, как прищепки на бельевой веревке. Но эти значки не составляли единой картинки, как это делал рисунок на ткани. Не были они похожи и на те знаки, которые Сефия видела в городе над магазинами и лавками.

А еще они повторялись. Сефия заметила, что отдельные значки постоянно встречаются на одном и том же листе. Повторялись даже сочетания знаков, иногда по десять или даже двадцать раз. Но некоторые сочетания знаков стояли наособицу, отделенные от других пробелами – как палатки, поставленные на зимних склонах, или фонарные столбы на белых дорогах. Сефия часами изучала эти значки, пытаясь понять, что они означают.

И однажды, рассматривая значки и пытаясь представить, что они могут означать или делать, она нашла то, что искала.

В какое-то мгновение, когда она вглядывалась в черную колонну I с изящным горизонтальным основанием и чем-то, напоминающим верхушку колонны, девушка вдруг поняла: это же она, Сефия! Гибкая девушка с темными волосами, в черных башмаках, стоящая в заснеженном поле. Сефия моргнула и прикоснулась к значку, стовно пытаясь вобрать его в себя через кончики пальцев. Словно этот знак был частью ее. Словно он был ею самой, единым с нею целым.

– I, – прошептала она. – Я.

Символ обрел значение и звучание, словно был вырван из реального мира и вложен, как некий странный цветок, между листами бумаги. И этот звук был ее дыханием, а смыслом звука было: Я. Человек. Личность.

Пораженная, она выпрямилась. Загадочный предмет обучал ее, помогал ей каким-то образом распознать все свои таинственные значки. И чем больше Сефия училась, тем больше понимала.

Вот O, вдох.

А вот M, кошачье мурлыканье.

Целыми месяцами Сефия странствовала по Оксини, открывая волшебный предмет только тогда, когда оставалась совсем одна, а джунгли дрожали от пения птиц, кваканья лягушек и стрекотания сверчков. Здесь, в лесу, она чувствовала себя в безопасности.

Вскоре Сефия научилась распознавать различные значки – так же, как умела читать следы зверей, но только многие месяцы спустя, ночью, когда полная луна изливала свой свет на кроны деревьев, а Сефия устроилась в своем гамаке с волшебным предметом на коленях, она начала читать.

Внимание ее привлекла одна-единственная строка. Несколько сведенных вместе значков, похожих на следы песочника, который, разбегаясь, готовится отправиться в полет. Эта строка выделялась среди прочих, поскольку стояла в одиночестве. Другие знаки маршировали по всей странице, но эти были отделены от прочих пробелами со всех сторон.

Сефия наклонилась над строкой, едва не коснувшись бумаги кончиком носа, и вдохнула ее сочный аромат. Нахмурив брови, она искала нужные звуки, заставляя работать свой язык и зубы, пока наконец не выдохнула:

This…

Усмехнувшись, Сефия хлопнула ладошкой по странице. This. Это. Слово идеально подходило. Сефия вновь произнесла его, стараясь запомнить последовательность значков и звуков. This. Это.

Со следующей группой значков дело обстояло проще.

is

Is.Есть.

Со следующим значком – еще быстрее:

a

Всего один значок, один звук.

Последняя группа символов заставила ее сделать паузу. Сефия боролась с частями строки, пытаясь сложить их вместе – так, чтобы возник смысл.

– Бу… бу… – бормотала она.

И вдруг слово явилось ей, словно луч света, прошедший через призму и легший перед ней одновременно единым и расщепленным на все цвета радуги:

Book

Book.Книга.

И снова, все вместе:

This is a book

This is a book. Это есть книга. Это – книга.

Голос Сефии звучал странно среди шелестящих деревьев. Она толком не знала, почему она произнесла это, как она это сделала – это совершенно незнакомое ей сочетание движений: губы раздвинуты, кончик языка скользит по нёбу, потом словно легкое покашливание в последней серии значков, – но она вновь произнесла эту строку:

– Это – книга.

Выходило так, что, прочитав название вещи, она делала саму вещь вполне реальной. Сефия вновь и вновь произносила эту строку, не будучи вполне уверенной, что слово несет именно этот смысл, но, чем чаще она делала это, тем осмысленнее становилось слово.

Так вот что такое этот странный прямоугольный предмет!

Он сам назвал свое имя.

– Книга! – прошептала Сефия.

И вдруг все стало ясно. В это же мгновение значки стали яркими и живыми; они мерцали смыслами и значениями, они выпрыгивали из книги и пускались вокруг Сефии в хоровод, а потом взлетали к звездам и, просияв там отраженным светом, водопадом возвращались назад. Видение было столь ярким и неожиданным, что у Сефии закружилась голова. Книга упала у Сефии с колен. Мир вдруг наполнился миллионами золотых ручьев и миллиардами сверкающих звезд, источающих совершенство и пропитанных смыслом.

Хотя голова у Сефии болела, а глаза уже отказывались фокусироваться на страницах книги, она узнала этот свет. Она уже видела его, хотя он был не таким ярким и светился вокруг ожерелий, кошельков и яблок – того, что она когда-то украла. Книга источала тот же волшебный свет, но он был мощнее и глубже и наполнен более значимым смыслом. Она словно получила возможность заглянуть за звездное небо – туда, где таилось непознаваемое и непознанное.

Но потом свет исчез и Сефия осталась один на один с книгой. Когда она уронила ее на гамак, книга закрылась, и та строка, которую она только что прочитала, исчезла навеки. Сефия лежала, держась за голову, которая, не переставая, кружилась и кружилась. Деревья обступили гамак.

Сефия повторяла и повторяла прочитанные слова:

Это – книга.

Значки и слова были такими маленькими! Но в книге есть десятки других значков, сотни других слов – на той же самой странице. А на следующей странице – еще значки и слова. И на последующих – слова, слова, слова…

Переживая состояние, близкое к экстазу, Сефия увидела, что все в этом мире взаимосвязано и сцеплено в единое целое именно книгой. В ней, конечно же, есть значки, обозначающие каждую из звезд на ночном небосклоне, каждую песчинку на морском берегу. Есть слова, обозначающие дерево, камень, реку. Есть и слово дом. Так ли красивы эти слова на страницах книги – как красивы они, когда слетают с уст и кружат в воздухе?

Она знала, что должна понять их все. Все знаки. И все слова. На всех страницах этой не имеющей конца и начала книги. Потому что тогда она наверняка поймет символ, начертанный на обложке, и узнает, почему забрали Нин, почему умер ее отец и кто во всем этом виноват.

* * *

Библиотека была встроена в склон горы, обращенный к островерхим гранитным скалам и долине, обрамленной древними ледниками. С ближайшего утеса с грохотом срывался водопад, питавший ревущий поток, мчащийся по дну лощины. В недавние века вечнозеленые деревья устремляли свои кроны вверх по скалистым склонам; сейчас же пейзаж украшали лишь голые вершины гор.

В тот день небо было поразительно голубым, и только среди горных пиков притаились пушистые облака. В такие дни Лон не хотел заниматься уроками, мечтая о том, как бы здорово было полежать на траве или побродить среди скал в поисках суккулентов и армерий.

В конце концов, ему всего четырнадцать, а Эрастис, Главный библиотекарь, такой старый! Ладно, поправил себя Лон, ему, наверное, не больше пятидесяти, но время, проведенное в Библиотеке, его окончательно состарило. Плечи и спина сгорблены, а годы, просиженные над манускриптами, наградили близорукостью. Теперь ему приходится носить тонкие очки с полукруглыми стеклами, и если ты невнимателен на уроке или замечтался, он посмотрит на тебя поверх этого приспособления взглядом суровым и осуждающим.

Когда Эрастис шел по коридору библиотеки, его развевающаяся бархатная мантия со свистом рассекала воздух, и Лон был уверен, что тот и спит в этом одеянии, потому что часто видел его ночью, между библиотечными стеллажами, с листом пергамента, который Эрастис бережно держал двумя пальцами.

Резкий стук вывел Лона из раздумий. Эрастис постукивал по доске кончиком длинной палки. По плану они должны были работать над правописанием и произношением, хотя Лон находил эти уроки скучными.

Темой урока была буква T.

– Ти, – подсказал библиотекарь.

– Ти, – повинуясь чувству долга, отозвался Лон. Кончик его языка скользнул по альвеолам.

Улыбка медленно разлилась по лицу Эрастиса. Он склонил голову, словно вслушивался в звуки музыки.

– Замечательно, а теперь буква H. Повторяй: эйч.

– Эйч.

Следом шла буква I.

– Ай, – произнес Лон, с надеждой глядя на парник, устроенный к северу от библиотеки. Стеклянные стены и потолок парника преломляли свет подобно призме. – Давайте прекратим, учитель! Я ведь все это давно знаю. Это чепуха.

Главный библиотекарь сурово посмотрел на Лона поверх края очков.

– А ты можешь прочитать предложение так же быстро, как его говоришь? – спросил он. – И даже быстрее?

– Нет, учитель.

– Если бы не мы, ты бы даже не знал, что эта, как ты говоришь, чепуха существует. И вместе со всей Келанной влачил бы жалкое существование безграмотного человека. Да знаешь ли ты, сколько людей хотели бы быть на твоем месте и заниматься этой чепухой?

Правильным ответом было бы: ни одного. Никто из жителей этой страны даже не подозревал, что существует письменный язык. А разве можно хотеть того, что для тебя не существует? Но Лон принял замечание библиотекаря и промолчал.

Вертясь в своем кресле, Лон рассматривал зал, его куполообразный потолок, витражи и балконы, охраняемые бронзовыми скульптурами прошлых библиотекарей. На стенах и мраморных колоннах висели электрические лампы, которые все еще поражали Лона своей таинственной способностью разливать по Библиотеке море золотого света.

В центре зала крýгом стояли пять дугообразных столов, оснащенных читальными лампами, чернильницами, маленькими ящичками для карандашей, полотняными мешочками для порошкообразного угля, промокательной бумагой, свинцовыми карандашами, резинками для стирания написанного, увеличительными стеклами и всем прочим, что необходимо для письма и копирования. Ступеньки вели от центра зала к его краям, где деревянные книжные полки цвета жженого сахара вздымались к балконам, уставленным бархатными диванами, позади которых в стены были встроены ниши, также оборудованные книжными полками.

В этом зале Библиотеки хранились тысячи рукописей. Некоторые из самых старых отчаянно нуждались в реставрации, поскольку их корешки износились и уже не исполняли своего предназначения; другие были составлены совсем недавно предшественницей Эрастиса, женщиной, встретиться с которой Лону уже не пришлось. Эти фрагменты, как их называли, являлись исключительной ценностью, поскольку были слово в слово, с неимоверным усердием, скопированы с Книги уже ушедшими из жизни библиотекарями. Теперь Эрастис работал над своей собственной копией, переписывая раздел Книги, который до него никто не читал, чтобы сохранить для потомков содержащееся в ней учение – на тот случай, если Книга будет потеряна или, что еще хуже – уничтожена.

Если не принимать во внимание то, что часть текстов была утрачена во время Большого пожара, то по ним можно было проследить историю Библиотеки на глубину многих поколений. Но даже при этом Эрастис считал, что они все скопировали лишь ничтожно малую часть Книги.

– Бóльшая часть всего сделанного не несет никакой пользы, – говорил он, разминая свои длинные, покрытые чернильными пятнами, пальцы. – Я проработал всего ничтожную крупинку великой истории. Маленький камешек на дне могучей реки.

– Почему же вы тогда ее копируете? – спросил Лон.

– Потому, что она написана, – ответил Главный библиотекарь.

Эрастис больше не покидал стен Библиотеки, предпочтя глубокие неподвижные миры рукописей живому, исполненному дыхания внешнему миру. Лон же поклялся себе, что когда он станет Главным библиотекарем, то не удовлетворится ролью узника библиотеки, как это сделал его учитель. Нет ничего хуже, чем иметь власть и силу, но никогда их не использовать.

– Лон!

Мальчик подпрыгнул на стуле от неожиданности. Перед ним была буква S.

Под пристальным взглядом учителя Лон прочитал с доски:

– Эс.

Из всех прочих букв эта нравилась Лону более всего. Звук соответствовал форме буквы. Свистящий звук, напоминающий шуршание змеи, ползущей по песку. Он улыбнулся и прочитал все слово:

– This. This. Это. Это.

– А теперь… – произнес Эрастис, протянув кончик палки к следующему слову, написанному на доске.

Лон застонал и, мотнув головой, ссутулился в своем кресле.

– А может быть, мы займемся чем-нибудь более интересным? Попрактикуемся в ясновидении или… сходим в подвал?

И он бросил взгляд в сторону от доски и библиотекаря – на вделанную в склон горы круглую металлическую дверь.

Дверь подвала была толщиной по меньшей мере в три фута. Ригелями управляла круглая ручка о пяти спицах, по обоим краям которой располагались отверстия для ключей. Один ключ был прикреплен к длинной золотой цепи, висевшей на шее Главного библиотекаря, второй был у Эдмона, и никто не знал, где тот его хранит.

Чтобы открыть дверь, необходимо было вставить оба ключа одновременно и проделать сложную последовательность поворотов.

В подвале хранилась Книга, которую, к сожалению Лона, он никогда не видел. Он только слышал об этом сокровище от Эрастиса, который описывал ее в таком тоне, словно Книга была сделана из света и волшебства, а не из бумаги, клея и ниток. Вновь и вновь Лон просил библиотекаря рассказать ему о Книге, и теперь он мог видеть ее с закрытыми глазами – особенно отчетливо, если действительно закрывал глаза: шелестящие страницы, коричневый кожаный переплет, украшенные драгоценностями застежки и золотая филигрань по углам. Он клялся перед другими учениками, что знает все об украшениях Книги, о сияющих сапфирах, изумрудах и аметистах, которыми украшен ее обрез. Иногда ночью, лежа в постели, он даже ощущал аромат Книги: легкий, с кислинкой, запах бумажной плесени, травы и ванили.

Лон вздохнул и попытался выпрямиться в кресле.

– Is, – прочитал он с доски, но целиком, а не по буквам. – Есть.

Чтобы сосредоточиться, он даже сел на собственные руки, и закончил строку:

– A. Book. A Book. Книга. This is a Book. Это – Книга.

И наморщил лицо:

– Я знаю, что это – книга. Что это – единственная в своем роде Книга. Но я хочу читать ее.

Главный библиотекарь бросил мимолетный взгляд на дверь подвала. Движение было столь быстрым, что Лон даже не был уверен, что заметил его, но, когда он вновь посмотрел на доску, то взором встретился с глазами Эрастиса, который, подняв палец к губам, смотрел на мальчика поверх очков.

– Слова представляют опасность, если тебе неведом предмет чтения, – проговорил он. – Ты приступишь к чтению Книги, когда будешь готов.

Глубоко вздохнув, Лон вновь сосредоточился на доске.

– Ти, – прочитал он. – Эйч. Ай…

В душе он утешал себя, что придет день, когда Главный библиотекарь закончит свой том и отложит перо, – и он сам станет Главным. Книга будет в его распоряжении. Он будет странствовать по горам и морям, подобно искателям приключений, которые жили в его снах. В его жизни будут океаны, корабли и пушечные залпы. Он изменит мир. Но это будет потом. А пока он не готов.

Это – книга.

* * *

На древесине упавшего дерева, едва видная под ветками и мхом, надпись: Это – книга.