Зима постепенно сдавала позиции, и с первыми весенними лучами Линдси расцвела. Начав с должности девочки на побегушках, она довольно быстро зарекомендовала себя дельным работником, и вскоре ее назначили ассистентом. Даже Дэнфорд обратил на нее внимание (после тонких намеков Джулии) и предложил ей летнюю практику на студии.

В свою очередь, Донна не стремилась стать профессиональной дублершей; ей просто нравилось принимать участие в съемках и вживую наблюдать за процессом. Она довольно быстро поняла, что Джулия нисколько не преувеличивала, живописуя своего режиссера. К ее радости, дочь спокойно выдерживала его жесткий характер и вела себя на площадке столь уверенно, будто у нее за плечами был огромный опыт.

До отъезда в Канзас Линдси позвонила Брэндону и сообщила о разрыве помолвки. Позже Пол рассказывал: в назначенный день тот явился за кольцом, но, узнав, что ее нет дома, отказался забирать – дескать, она все равно передумает. Тогда Линдси ужасно расстроило его поведение, однако к моменту завершения съемок в Канзасе ее решение окрепло. По возвращении домой она договорилась встретиться с бывшим женихом в кафе неподалеку от университета, куда часто забегали преподаватели и студенты медицинского факультета. Отдав ему кольцо, Линдси недвусмысленно объявила об окончании отношений. Поскольку они находились в общественном месте и Брэндон был достаточно умен, чтобы понимать, чем вспышки гнева грозят его карьере, он удовлетворился дешевым комментарием:

– Ну и ладно, ты все равно меня недостойна.

Линдси молча встала и вышла. Вернувшись домой, она обняла отца и сестру и села на самолет до Лос-Анджелеса.

Дни Джулия, Донна и Линдси проводили на съемочной площадке; вечерами расслаблялись у бассейна или осматривали достопримечательности южной Калифорнии. Иногда Джулия с Донной занимались шитьем своих блоков для общего проекта, тепло вспоминая об остальных и с нетерпением ожидая новой встречи в усадьбе Элм-Крик.

И тут Донну осенила отличная идея: а зачем ждать августа? Почему бы им всем не собраться на выставке Американского общества рукодельниц в апреле?

Первой откликнулась на предложение Меган. Каждый вечер, уходя с работы, она зачеркивала дату в календаре. Каждый новый день приближал ее к встрече с друзьями, прибавлял шансов забыть Адама и помочь сыну смириться с его отсутствием. Робби все еще ходил к психологу, но в последнее время улучшений не было, скорее наоборот. В какой-то момент мальчик не выдержал и в приступе гнева порвал чью-то домашнюю работу, в результате чего был временно отстранен от занятий. Меган пыталась с ним поговорить – и наедине, и с психологом, – но это ни к чему не привело.

– Прости, что я такой плохой… – прошептал он как-то вечером, когда Меган укладывала его спать. Она обняла сына и пообещала любить всегда, несмотря ни на что, а потом ушла к себе и полночи проплакала.

Да, отдых и смена обстановки ей просто необходимы. Поездка в Кентукки на выставку прольется бальзамом на ее израненную душу. Только бы они не стали обсуждать проект общего одеяла! Как все хорошо начиналось: ткань выбрана, узор подсказали снежинки – и вот… Заброшенные лоскутки пылились возле швейной машинки, и не было ни малейшего желания продолжать работу.

В похожей ситуации могла оказаться и Винни – если бы не успела закончить свой блок в тот же день, когда пришло письмо Джулии. И что прикажете делать, мрачно думала она, не распускать же! Адам даже не соизволил ей сообщить, что все кончено: просто заявился на день рождения матери под ручку с Натали. Весь вечер бабуля испепеляла его взглядом; наконец он снизошел до объяснений.

– Нет, мы не планируем пожениться, просто встречаемся, а там посмотрим.

Винни заявила, что лучше бы он смотрел на Меган.

– Это не от меня зависит, – тихо сказал Адам, и тень печали легла на его лицо.

Что между ними произошло, он так и не рассказал. Впрочем, ясно одно: ее внук несчастлив, а значит – надо ехать в Кентукки, встретиться там с Меган и хорошенько ее вразумить.

Узнав об их планах, Грейс долго решала, поедет она или нет. Весь февраль ее мучили обострения, и лишь в последнюю неделю марта она оправилась настолько, что встала из инвалидного кресла и тихонько ходила по дому, держась за стены. В таком виде, конечно, показываться не хотелось.

В конце концов Грейс согласилась встретиться с остальными в лобби выставочного центра в пятницу вечером. Если к тому времени ее не отпустит, на худой конец можно затеряться в толпе. С другой стороны, кто знает, может, к середине апреля ей станет лучше, и будет о чем рассказать друзьям, кроме как о неудавшихся надеждах и заброшенных эскизах…

В среду утром из Дейтона отправился заказной автобус с рукодельницами из Медоубрукс и ближайшего городка. На Винни были любимый лоскутный жилет и красная шляпа, утыканная значками со всех возможных мероприятий; булавка из усадьбы Элм-Крик красовалась на самом видном месте, и она не упускала случая рассказать историю ее появления.

Винни успела перезнакомиться со всеми соседками и весело щебетала всю дорогу, возбужденная предстоящим развлечением. На выставке экспонировались лучшие из лучших, и хотя Винни считала себя мастерицей выше среднего уровня, представленные там шедевры даже ее заставляли неметь от восторга. Кроме того, в выставочном центре проводили мастер-классы признанные художницы со всего света, а также лекции, банкеты, показ мод и многое другое. По соседству располагался музей, в котором хранились призовые экспонаты с прошлых выставок. Ну и, пожалуй, самое любимое место, рай для рукодельниц: торговая галерея, где в сотнях маленьких бутиков продавались разнообразные ткани, узоры и все остальное. Каждый раз Винни клялась себе, что не выйдет из бюджета, и каждый раз, ослепленная богатством выбора, расширяла рамки бюджета.

Автобус припарковался у отеля; во время проведения выставки население городка увеличивалось вдвое. Винни пришлось делить комнату с соседкой, но она не переживала по этому поводу: мест могло и вовсе не быть – в радиусе ста километров все отели бронировались заранее. Номер в этой гостинице разыгрывали в лотерею еще в прошлом году. Меган с Донной остановились у местных жителей, которые предоставляли комнаты с питанием по цене гостиничных. Какие планы были у Джулии, Винни не знала; наверняка та сумеет выхлопотать себе номер, пользуясь статусом звезды.

В четверг она поднялась рано, надеясь увидеть как можно больше, пока не явятся толпы народа. Из отеля до выставочного центра, расположенного на берегах Теннесси, курсировала маршрутка, и вскоре Винни уже входила в павильон в числе первой сотни посетителей. От увиденного захватывало дух: несколько сотен лоскутных одеял известных и неизвестных стилей из каждого штата и со всего мира; одни сшиты профессиональными мастерами, другие – любителями, хотя Винни так и не увидела разницы между ними в плане качества и художественного выражения. Некоторые работы она фотографировала, на иные морщила нос, удивляясь про себя, о чем, собственно, думала рукодельница. Впрочем, что для одного искусство, для другого – мебельный чехол, и если что-то кому-то не по вкусу, это еще ничего не значит. Вот ей, например, становится дурно при виде аппликации «Девочка в капоре», а ее подруга считает ее прелестной. Каждый имеет право на свое видение прекрасного. Она не настолько предвзята, как некоторые посетители: ходят тут, критикуют во весь голос, будто их мнение кому-то интересно. В какой-то момент Винни не выдержала и на очередную бестактную реплику старой клюшки выдала:

– Очень жаль, что вам не понравилось. А я так старалась!

У старушки отвалилась челюсть, а Винни повернулась и пошла себе дальше, удовлетворенно улыбаясь. Надо же учить людей вежливости! Критика должна быть доброй и конструктивной.

К обеду Винни ужасно устала и, встретив знакомых, отправилась перекусить в центр города. В Падуке уже вовсю цвела весна и сияло солнышко; все магазины – от бытовой техники до женской одежды – выставили в витринах лоскутные одеяла, и это смотрелось очень мило – город словно приветствовал гостей.

После обеда Винни посетила музей, затем вернулась в выставочный центр на лекцию одной известной мастерицы. Подождав до вечера, когда большая часть посетителей рассосалась, она зашла в торговую галерею и быстренько ухватила несколько метров ткани, выкройку свитера и пару книжек. Конечно, тут можно ходить до полного расплавления кредитки, только вот сумку таскать тяжело. Пришлось завязать с шопингом – ведь к завтрашней встрече нужно быть в форме.

В пятницу утром Винни решила поспать подольше, чтобы поскорее приблизить вечер, но вместо этого проснулась на рассвете, бодрая и полная сил. Обойдя оставшуюся часть выставки, она снова прошлась по галерее, едва сдерживая нетерпение. После обеда был мастер-класс, а за ним наконец пришло время встречи.

Винни приехала на место на полчаса раньше назначенного. В лобби отеля было полно народу. Опасаясь разминуться с подругами, она разыскала свободный стул и вскарабкалась на него, чтобы получше разглядеть толпу, но тут к ней подошел охранник и попросил слезть. Винни подчинилась лишь потому, что он был вежлив и, казалось, искренне беспокоился о ее здоровье.

Наконец она различила два знакомых лица.

– Меган! – закричала она, махая рукой. – Донна! Я тут!

Заметив ее, женщины заспешили навстречу, пробираясь через толпу.

– Как я рада тебя видеть! – воскликнула Донна, обнимая Винни. – Отлично выглядишь!

– Ясное дело! Ты тоже похорошела. – Это была чистая правда: Донна заметно загорела и постройнела. – Калифорния пошла тебе на пользу.

– Ой, не надо! – засмеялась та. – Я и так уже готова насовсем переехать к Джулии!

– А где, кстати, Джулия? – спросила Винни, сканируя взглядом окружающих. – Разве она не с вами?

– Нет, ей пришлось отменить все планы – побоялась надолго уезжать со съемок.

– Судя по тому, что она пишет, это вполне разумное решение. – Винни улыбнулась Меган: – А ты как, деточка моя?

– Нормально… – Меган помедлила. – Бывало и лучше.

Винни уловила ее настроение и поняла, что та не хочет вдаваться в подробности, однако не удержалась:

– Наверное, расстроилась из-за Адама? Я в курсе, что вы расстались.

– Откуда?

– Бабушки всё знают!.. Ты хотя бы расскажи, что случилось?

– Трудно объяснить. – Меган посмотрела на нее изучающе и вздохнула. – Конечно, мы не договаривались четко, что наши отношения очень особые, но я надеялась… – Тут выражение ее лица ожесточилось. – Мне не понять, как так можно: признаваться в любви одной и одновременно встречаться с другой. Так поступал Киф, от Адама я этого не ожидала.

– Ты хочешь сказать, что Адам тебя обманывал?! – в ужасе переспросила Винни.

– Я этого не говорила. Мы не уточняли, что нельзя видеться с другими. Это считается изменой?

– Да, – сказала Донна.

– Меган, солнце мое, я знаю своего внука. Он, конечно, неидеален, но не настолько… Он никогда бы тебя не предал!

Меган устремила на нее пронизывающий взгляд.

– И ты готова подтвердить, что он не встречается с Натали?

– Э… – Винни покосилась на Донну; та явно не собиралась ей помогать. – Да, сейчас они снова общаются, – признала она, – однако я уверена, что встречи начались уже после вашего расставания.

Меган не спускала с Винни внимательного взгляда, словно отфильтровывала услышанное и пыталась отыскать крупицы правды или надежды. Наконец она смягчилась:

– Мне бы твою уверенность. Беда в том, что я все видела собственными глазами и не могу притвориться слепой. С Кифом это тянулось много лет; больше такого не повторится.

Винни поняла: произошло какое-то ужасное недоразумение. Как же его исправить?

– Мне очень жаль, что ничего не вышло. – Она печально улыбнулась и взяла Меган за руку: – Но ведь мы с тобой все равно останемся друзьями, правда?

– Ну конечно! – горячо заверила ее Меган без малейших колебаний, и у Винни защипало глаза.

– Начинается! – вмешалась Донна. – Не хватало нам еще разрыдаться посреди выставки!

Винни с Меган засмеялись. Не давая им опомниться и снова впасть в сентиментальность, Донна принялась живописать свои приключения на съемочной площадке, сопровождая их пикантными голливудскими сплетнями. Незаметно пролетело сорок минут.

– Куда запропастилась Грейс? – спросила Меган. – Она в курсе, где и во сколько мы встречаемся?

– Я добавляла ее адрес в рассылку, так что письмо она получила, – отозвалась Донна, оглядываясь.

– Наверное, вылет задержали. Приедет, куда денется! – ободрила их Винни.

Внезапно Донна встрепенулась.

– Ой, смотрите! – показала она рукой.

Винни обернулась, ожидая увидеть Грейс, однако вместо нее в фойе появилась Сильвия Компсон в сопровождении какого-то мужчины с сумками.

– Сильвия! – крикнула Винни. – Иди поздоровайся с нами!

Ей пришлось окликать дважды, прежде чем Сильвия услышала и поспешила к ним.

– Ну надо же! Винни Беркхолдер, кто бы мог подумать, что мы встретимся! – воскликнула она, обнимая Винни.

– Надо было догадаться, что ты здесь, – засмеялась та. – Помнишь Донну и Меган? Они учились у тебя летом на курсах.

В свою очередь, Сильвия представила им друга из Уотерфорда по имени Эндрю.

– Кстати, а что это вы тут стоите? Выставка надоела или автобуса ждете? – удивленно спросила она.

– Нет, мы ждем подругу, – объяснила Донна. – Ее зовут Грейс Дэниэлс, она с нами училась на курсах.

– Ну как же, я знаю Грейс! Сегодня ее, правда, не видела, но вчера она была на банкете.

Женщины обменялись взглядами.

– Вчера? – переспросила Меган. – А мы думали – она только сегодня приедет.

Сильвия озадаченно покачала головой:

– Да нет, она здесь. Мы сидели вместе за ужином. – Тут ее лицо прояснилось. – А вот и она. Грейс!

Грейс обернулась, заметила их и, ко всеобщему изумлению, застыла как вкопанная. А потом резко повернулась и исчезла в толпе.

От удивления Винни лишилась дара речи.

– Это что еще такое?..

Подруги были озадачены не меньше.

– Это же Грейс, да? – неуверенно спросила Меган. – Мы, конечно, далеко стоим…

– Она-она, не сомневайтесь, – заверила их Сильвия.

– Может, не узнала? – предположила Донна.

– Еще как узнала! – решительно заявила Винни. – Она смотрела прямо на нас.

– Если даже вас троих забыла, меня-то уж точно помнит, – сказала Сильвия. – Мы дружим лет пятнадцать.

Винни не знала, что и подумать; Меган с Донной тоже пребывали в растерянности.

– Значит, нас будет только трое, – подвела итог Винни.

Меган с Донной молча кивнули.

Попрощавшись с Сильвией и Эндрю, они отправились на выставку, пытаясь выбросить из головы тот факт, что одна подруга вообще не явилась, опасаясь за карьеру, а вторая убежала, не желая с ними даже поздороваться.

Грейс выскочила из выставочного центра и бросилась куда глаза глядят. Впрочем, «бросилась» – явное преувеличение, учитывая костыли.

Она ждала целый час; к этому времени подруги уже должны были уйти, и удастся прошмыгнуть в номер незамеченной.

Грейс быстро устала и зашла передохнуть в музей. К счастью, там было тихо и спокойно, несмотря на окружающую суматоху. Найдя незанятую скамейку, она села и притворилась, будто внимательно изучает экспонат. Интересно, они успели заметить костыли? Или еще хуже: побежали за ней, но увидели костыли и остановились… Именно этого она и боялась, хотя Джастина утверждала, что настоящие друзья так никогда не поступят.

– Глупо стыдиться приспособлений, которые помогают тебе жить, – увещевала дочь.

Грейс слишком устала от подобных аргументов. Она вовсе не стыдилась костылей или незнакомцев, которые пялились на нее. Афроамериканка в мире белых, Грейс давно привыкла к любопытным взглядам, и уже не важно, является тому причиной цвет кожи или инвалидность. Гораздо труднее было вынести неловкость друзей и знакомых. Сперва даже ее родные делали вид, будто не замечают инвалидное кресло и костыли, пока не привыкли к ним, но они хотя бы обращались с ней как прежде, чего нельзя сказать о коллегах по работе. Кто-то разговаривал преувеличенно веселым тоном; другие косились и всячески старались ее избегать. Хуже всего были те, кто считал, что болезнь охватила не только тело, но и разум: ей либо не доверяли важную работу, либо разъясняли все медленно и отчетливо, как ребенку.

А тут еще Габриэль взял привычку названивать: то предложит сходить в магазин или по делам, то спросит, не надо ли чего отремонтировать. Да и Джастина явно поменялась с матерью ролями: каждый день забегала проконтролировать, чем та занимается, куда собралась, не забыла ли поесть, хорошо ли выспалась…

Как отреагировали бы подруги? Судя по поведению остальных, принялись бы фальшиво подбадривать или жалеть – а это уж совсем невыносимо.

Грейс просидела в музее около часа, чтобы те наверняка перестали ее ждать, и не спеша вернулась в отель, настороженно озираясь по сторонам. Вечером она собиралась на лекцию, затем передумала: заказала еду в номер и устроилась в постели с книжкой.

Утром в субботу Грейс позавтракала, повесила на ручку двери знак «Не беспокоить» и весь день просидела взаперти, уставившись в телевизор: по местным каналам бесконечно крутили новости с выставки. И зачем она вообще сюда приехала…

В воскресенье она все же отважилась выбраться наружу в надежде, что подруги уже уехали. Согласно последнему письму, автобус Винни должен был отправиться вчера вечером, Меган собиралась домой сразу после завтрака, а самолет Донны как раз взлетел. До ее собственного рейса оставалось еще несколько часов; можно спокойно зайти на выставку, не рискуя ни на кого из них наткнуться.

Толпа значительно уменьшилась по сравнению с пятницей и субботой, и теперь Грейс могла передвигаться свободнее. Осмотрев половину экспонатов, она перекусила в кафе, затем прошлась по торговой галерее, где, несмотря на активность покупателей, все еще продавался значительный ассортимент товаров, и даже присмотрела кое-что себе, но костыли плохо монтировались с полной сумкой. В следующий раз нужно будет получше продумать этот момент. С другой стороны, в следующий раз ей может понадобиться инвалидное кресло или вообще придется сидеть дома.

При мысли об этом Грейс поспешно покинула галерею, так некстати напомнившую ей о собственной немощи, и попыталась забыться в очаровании ярких красок. Вскоре она увидела свою работу трехлетней давности: портрет Харриэт Табмэн, выполненный в технике машинной аппликации в окружении народных мотивов. Рядом с одеялом висела призовая ленточка за второе место, и на секунду ее охватила радость. Потом внутренний голос шепнул ей, что это, возможно, последняя награда в ее карьере.

– Ну надо же! – раздался голос сзади. – Второе место! Я бы присудила первое, но меня никто не спрашивал…

– Здравствуй, Сильвия, – сказала Грейс, не оборачиваясь.

– Привет. – Сильвия подошла ближе, внимательно ее разглядывая. – Сейчас так модно или они тебе и вправду нужны?

Грейс крепче сжала ручки костылей.

– Нужны.

– Понятно. Так вот почему ты вчера сбежала?

Она молча кивнула.

– Быстро ты на них бегаешь! Я бы, пожалуй, тебя и не догнала; правда, мои спортивные показатели уже не те…

Грейс медленно выдохнула.

– И ты не собираешься спрашивать, зачем мне костыли?

– Я так думаю – для того, чтобы ходить.

– Это само собой, но… – Сухая, беспристрастная манера Сильвии вывела ее из себя. – Разве тебе неинтересно, почему?

– Конечно, интересно. Наверное, случилось что-то серьезное, иначе ты не стала бы скрывать от своих друзей. А еще я думаю, что началось это уже давно – теперь ясно, почему ты так странно себя вела в усадьбе. Ладно, захочешь – расскажешь.

– У меня рассеянный склероз, – вырвалось у Грейс.

Сильвия заметно помрачнела.

– Мне очень жаль…

Грейс почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза.

– Только не надо вот этого – ненавижу жалость!

– Милая моя, я в другом смысле. – Сильвия участливо положила ей руку на плечо. – Давай присядем где-нибудь.

Пока они шли до ближайшей скамейки, Грейс успела взять себя в руки. Как это она вдруг проговорилась, ведь столько времени удавалось хранить тайну!

– Ты злишься за то, что я тебе не рассказала все летом? – спросила она.

– Конечно нет! Ты вовсе не обязана никому ничего докладывать – даже друзьям. – Сильвия внимательно посмотрела на нее. – Представляю, каково тебе было – и поговорить не с кем…

– Сущий ад, – пожаловалась Грейс. – Мало мне самой горя, так еще и другие на нервы действуют… Даже не знаю, что хуже.

– Да, порой люди странно реагируют на болезнь или инвалидность, – кивнула Сильвия. – Помню, после моего инсульта Сара, моя помощница – она же мне как дочь, – была так потрясена, что даже не навестила в больнице. А когда я вернулась домой восстанавливаться, долго меня избегала.

– Я не хочу, чтобы люди меняли свое отношение ко мне!

– А ты сама не изменилась?

Грейс хотела было с ходу возразить, однако прямота Сильвии заставила ее подумать, прежде чем ответить.

– Да, – сказала она, вдруг впервые осознав это. – Появилось ощущение, что я смертна. Мир стал другим, люди стали другими… Да, глупо отрицать – болезнь меня изменила.

– Может быть, люди замечают изменения, и им нужно время, чтобы привыкнуть к тебе другой.

– Нет, дело не в этом! – возразила Грейс. – Они видят костыли или инвалидное кресло; они видят, как у меня дрожат руки, как неуклюже я двигаюсь. Они не видят женщину, приспосабливающуюся к болезни, – они видят только болезнь.

– Возможно, некоторые именно так и реагируют, – признала Сильвия. – Но не все, и это несправедливо – не позволять им выразить свои чувства. К тому же ты сама обделяешь себя теплом дружеской поддержки. – Сильвия помедлила. – Особенно учитывая, что рукоделие перестало приносить тебе радость. Именно болезнь – причина творческого кризиса, да?

– Она украла мое творчество – и все остальное…

– Ты сама это позволила, поплыв по течению…

– Ты не понимаешь. У меня вся мастерская усыпана набросками – корявыми, словно их рисовал мой внук. Возле машинки валяются криво вырезанные аппликации… – Грейс вытянула руки, создавшие столько красоты и теперь предающие ее каждый раз, когда она пыталась взять карандаш или иголку. – Разум знает, что и как делать, а руки не слушаются.

Грейс сердито смахнула непрошеную слезу. Кровь пульсировала в висках; весь накопившийся гнев за свою беспомощность рвался наружу.

– Я готова навеки остаться в инвалидном кресле, только бы вернуть способность творить!..

– Она тебя и не покидала, – мягко возразила Сильвия. – Ты говоришь – не можешь делать то, что раньше. Хорошо, пусть будет так. Прими это и двигайся дальше.

– Куда?

– Найди то, что можешь делать. Ты думаешь, что твоя креативность в руках? Нет, она в твоем сердце, в твоем разуме, в твоей душе – и пока ты их не потеряла, твое творчество всегда будет с тобой. Найди другой способ созидать.

– Какой?

– Не знаю. Только ты можешь это выяснить.

– Не представляю, как, с чего начать…

– А вот с чего: ты сама признала, что изменилась, что болезнь на тебя повлияла – так не пытайся шить одеяла, будто ничего не случилось. Искусство должно говорить правду. Выражай свою боль и отчаяние в каждом стежке; пусть все видят, как ты пытаешься создать красоту на фундаменте горя. Расскажи правду.

«Расскажи правду…»

Слова звенели в ушах и отдавались в сердце. Слишком долго она лгала себе, друзьям – хватит, пора остановиться. Самое время рассказать всю правду, осмыслить последствия – известные и непредсказуемые одновременно. И пусть приходят боль, отторжение, несчастье – настоящий художник должен принять все это и творчески переработать.

Битых пятнадцать минут Адам слушал, как Натали жалуется на рабочие проблемы, и тут раздался спасительный гудок.

– Секунду, мне кто-то звонит, – поспешно сказал Адам, радуясь временному отдыху. Как он ни старался быть верным другом, Натали превышала пределы его терпения. Они не виделись уже несколько недель, с маминого дня рождения и последовавшей за ним ссоры в машине, зато она частенько названивала ему и выпускала пар по поводу очередного кризиса, при этом даже не отдавая себе отчета, что совершенно не интересуется его жизнью.

– Подожди… – начала было Натали, но он быстро переключился на вторую линию.

– Алло?

– Прежде чем ты скажешь, что это меня не касается, просто послушай. Я целыми днями обдумывала ситуацию и теперь должна выговориться.

– Бабуль, ты о чем?

– Ты – порядочный человек, и Меган много значит для тебя, однако каким-то образом ты убедил ее в обратном. Не знаю, что там у вас произошло, и знать не хочу. Поговори с ней. Нужно разъяснить это досадное недоразумение.

– Она отказывается со мной разговаривать.

– И ты вот так все и оставишь? Она думает, что ты ее обманул. Если это правда…

– Конечно нет!

– Тогда что тебе мешает все исправить?

Ничего, сущий пустяк: Меган не отвечает на звонки и на письма. Ее подозрения чисто по-человечески понятны, но от этого не легче. Чем он заслужил ее недоверие? Хоть раз обманул, солгал? Нет – и все же она не поверила ему на слово, не дала возможности объяснить, просто вычеркнула из жизни – своей и сына. Адам любил ее и скучал по ней, ему было больно и обидно…

Но разве бабушке объяснишь?

– Это не так просто, – отделался он общей фразой.

– А я и не утверждала, что все будет просто. Самые важные в жизни вещи редко бывают простыми – но за них-то и нужно бороться.

– Бабуль…

– Я не намерена спорить. Высказалась – и все; остальное – твое дело. Иногда ты бываешь упрямым ослом.

– И вовсе я не упрямый! – возразил Адам, но в трубке уже раздались короткие гудки. Он вздохнул и переключился на Натали.

– Ну и что это было? – раздраженно спросила та.

– Бабушка звонила.

– Опять доставала на тему Дня матери?

Неожиданно Адам вспомнил то злосчастное утро, когда Натали играла роль хозяйки дома перед Меган.

– Нет, не доставала, – возразил он, не в силах скрыть раздражение. – Я ведь уже сказал, что пойду.

– Она не твоя мать!

– Мама тоже придет – семейная традиция.

– У вашей семейки на каждый чих есть традиция, честное слово! – проворчала Натали. – А как же я?

– Что ты?

– Я еще неделю назад просила тебя сходить со мной на прием!

– А я сразу сказал, что не получится.

– Но ты мне нужен! Я не могу пойти без сопровождения!

– Почему?

– Так не принято. Короче, идем со мной. Ничего страшного – пропустишь разок семейное сборище, как-нибудь не лишат наследства.

– Не в этом дело.

– А в чем же? Прием устраивает генеральный директор корпорации, которая покупает «Линдзор». Это мой единственный шанс произвести нужное впечатление, а ты хочешь, чтобы я там торчала одна, как дура?

Адам изо всех сил старался сохранять спокойствие.

– Извини, я ничем не смогу помочь.

– Так, знаешь что? Это твой последний шанс, – отчеканила Натали ледяным тоном. – Если не пойдешь со мной, я найду кого-нибудь менее эгоистичного; того, кто будет рад помочь и поддержать.

– Даже не сомневаюсь, – парировал Адам. – Ты всегда умела получать все, что хочешь.

В ответ она просто бросила трубку. Пожалуй, впервые за всю историю их отношений последнее слово осталось за ним.

Было уже довольно поздно, когда Меган заехала к родителям за Робби, так что она с благодарностью приняла приглашение остаться на ужин. По счастью, сын был рад ее видеть. В последнее время его поведение стало непредсказуемым: от любви до неприятия. Меган боялась, что ее поездка на выставку усугубит ситуацию или, еще хуже, напугает его, как в прошлый раз. Тем не менее мальчик был в хорошем настроении, весело болтал и даже спросил, как она съездила.

Вернувшись домой, они забрали почту у соседа: большей частью реклама и счета, однако было кое-что и для Робби – письмо с обратным адресом отца.

Меган сортировала почту, краем глаза поглядывая на сына. Вот он разрывает конверт, достает открытку, читает, и выражение надежды сменяется недоумением.

Она вовсе не собиралась совать нос в отношения Робби с отцом – это его личное дело, хотя ужас как хотелось держать руку на пульсе. И вот когда терпеть уже не было сил, он нарушил молчание:

– Ничего не понимаю.

– Что такое, солнышко?

– Это поздравительная, что ли? – спросил Робби, разглядывая открытку. – Но мой день рождения вовсе не двадцать второго марта! Наверное, это от Джины; вот и имя перепутала.

– Можно посмотреть?

Пожав плечами, Робби протянул открытку.

– А, это объявление о рождении ребенка, – сказала она, посмотрев на орнамент из крольчат и цыплят. – Наверное, Джина уже родила.

Перевернув открытку, она застыла, словно ее окатили холодной водой.

Стандартный текст гласил: «У нас мальчик!» Дальше шли детали: вес 3350, рост 51, родился 22 марта у Джины и Кифа Донахью; назвали Роберт Киф Донахью.

Меган не верила своим глазам. Тут что-то не так… Господи, пожалуйста, пусть это будет недоразумение! Она перевела взгляд на Робби, тщетно пытаясь скрыть охватившие ее чувства.

– Они назвали ребенка Робертом? – переспросил он с каменным лицом.

– Похоже на то.

Робби молча отвернулся. Меган никогда не видела его таким оглушенным, и ей стало страшно.

– Наверное, тут какая-то ошибка, – пролепетала она, тщетно хватаясь за пустоту в попытке его утешить. – Наверное, Джина думала о тебе, когда писала, вот и…

– Никакая это не ошибка.

Робби выскользнул из кухни; вскоре наверху хлопнула дверь детской.

С бьющимся сердцем Меган схватила трубку и набрала номер Кифа. Он не мог… Даже после всего, что он сделал и чего не сделал. Наверняка какое-то недоразумение, сейчас все выяснится…

– Алло? – раздался усталый женский голос.

– Это Меган Донахью, – представилась она нарочито формально. – Могу я поговорить с Кифом?

– А, Меган, привет… – Джина явно растерялась. – Э-э, да, он дома, спит.

– Позови его к телефону, пожалуйста.

В телефонной трубке послышался плач ребенка.

– Мне правда не хочется его будить. Он очень устает последнее время…

– Джина, я помню, что такое грудной ребенок. Это тебе сейчас надо спать, а не ему. Мне нужно с ним поговорить, и если он не подойдет, я буду названивать сутками.

Джина колебалась; малыш кричал все громче.

– Хорошо, сейчас позову. – Брякнула трубка, словно она ее выронила.

Плач затих. Потянулись долгие минуты. Наконец в трубке послышался голос бывшего мужа.

– Ну что?

– Киф, это Меган.

– Я понял. Чего ты хочешь?

– Робби только что получил открытку. – Меган набрала воздуха в грудь. – Тут какая-то ошибка: написано, что вы назвали ребенка Робертом.

– Ну да, все правильно – Роберт Киф.

– У тебя уже есть сын, которого зовут Роберт, – звенящим от злости голосом отчеканила она.

– Я помню.

– Ему и так плохо от того, что его заменили другим – еще и имя одинаковое? Тебе не кажется, что это уже слишком?

– Вообще, конечно, тебя не касается, но имя совсем другое. У Робби – Роберт Майкл, а у нас Роберт Киф, и мы будем звать его… ну, не знаю… Робом или Бобом, придумаем что-нибудь.

– Почему?

– Я тут ни при чем, обращайся к Джине. У нее и отца, и дедушку звали Робертом, и прадедушку… Не моя идея. Я вообще хотел назвать его Кифом.

– Робби очень переживает.

– Да ладно, ничего страшного. Парень крепкий, все наладится.

– Не такой уж он и крепкий – особенно учитывая, как ты с ним обращаешься…

– Вот только не начинай…

– Тебе придется все ему объяснить. Я не смогу, сама ничего не понимаю.

– Ну спасибо! – огрызнулся Киф. – Этого мне только не хватало! Ребенок орет днями и ночами, Джина ноет по пустякам, теперь я еще и тебя выслушивать должен? У меня нет времени на ерунду! – И он бросил трубку.

Меган долго сидела в нерешительности, не зная, как помочь сыну; наконец собралась с духом и пошла наверх.

– Робби, можно войти?

– Нет.

Она погладила дверь кончиками пальцев.

– Солнышко, ты ни в чем не виноват…

Внезапно дверь распахнулась.

– Я знаю! – заорал Робби; лицо его было залито слезами. – Виновата ты! Ты выгнала папу, и Адама тоже! Даже не разрешила мне с ним дружить! Ты все портишь! Уходи! Ненавижу тебя! – И он со всей силы захлопнул дверь.

У Меган навернулись слезы на глаза. Он это не всерьез, уговаривала она себя, просто злится на отца, на Джину… И на нее, конечно, тоже – из-за Адама, и некому больше предъявить обиду.

Хотя сердце разрывалось от боли, Меган решила оставить сына в покое. Завтра его злость пройдет, и можно будет поговорить.

Однако утром Робби быстро запихнул в себя завтрак, пряча глаза и не реагируя на все попытки завязать разговор, и поспешил к машине, словно хотел поскорее убежать, а когда они подъехали к школе, уклонился от поцелуя и выскочил, не прощаясь.

Меган тщетно пыталась сосредоточиться на работе: горькие обвинения так и звучали у нее в ушах. Она была поглощена анализом коэффициента сгорания нового синтетического топлива, когда зазвонил телефон.

– Меган, доченька…

– Мам? – Она взглянула на часы: почти четыре. – Случилось что-нибудь?

– Ты только не пугайся, я просто хотела уточнить: у Робби сегодня какие-то другие планы?

Сердце сдавили холодные пальцы страха.

– Ты о чем?

– Папа поехал его забирать из школы и не нашел. Мы надеялись… мы думали, что он заболел и остался дома, а ты просто забыла нас предупредить.

– Нет, я утром его отвезла, как обычно. – У Меган пересохло в горле. – А папа разговаривал с учительницей?

– Она сказала, что он ушел со всеми вместе.

– Господи…

– Наверное, ничего страшного, – заторопилась мать. – Просто зашел в гости к другу.

Меган кивнула, словно та могла ее видеть.

– Я еду домой.

– Хорошо, там и встретимся.

Меган схватила сумку и выскочила из офиса, на бегу предупредив коллегу, что ей срочно нужно домой. Двадцать минут спустя она уже парковалась возле пикапа отца, напрочь не помня, как доехала.

Родители ждали на кухне. По выражению их лиц Меган поняла, что новостей нет.

Мать обняла ее.

– Робби не упоминал, куда собирается после школы?

– Нет. – Меган опустилась на стул – ноги не держали. – Он со мной почти не разговаривал утром. Мы вчера поссорились… Ну, то есть как поссорились: он разозлился и кричал на меня.

– На что разозлился? – спросил отец.

Меган молча показала ему открытку. Он прочел и нахмурился, затем передал матери; та вздохнула и покачала головой:

– Теперь понятно.

– Наверное, просто хочет побыть один, – предположил отец. – Наказывает всех взрослых, на которых обиделся.

Меган молилась, чтобы все оказалось именно так. А если нет, то какие могут быть варианты? Жуткие, кошмарные…

Мать поспешно обняла ее:

– Все будет хорошо, милая моя.

Меган сглотнула, зажмурилась и отчаянно вцепилась в нее. Нельзя раскисать, только не сейчас! Сына скоро найдут; он будет дома уже через час…

Она потянулась за телефоном.

– Будешь звонить в полицию? – спросил отец.

– Пока нет, – ответила Меган, надеясь, что не совершает ошибку. – Сначала порасспрашиваю одноклассников.

Отец натянул куртку:

– Пойду пройдусь по району.

– А я поеду в школу. – Мать взяла со стола сумочку и взглянула на Меган: – Или остаться с тобой?

Меган предпочла, чтобы родители занялись поиском, и они уехали.

Она попыталась успокоиться и набрала номер Джейсона. Трубку взяла его мать:

– Нет, не заходил.

– Спросите, пожалуйста, у сына, когда он видел Робби в последний раз?

– А что, мальчик пропал? – встревожилась соседка.

– Домой не вернулся, – уклончиво ответила Меган, отказываясь верить в худшее. – Спросите Джейсона, ладно?

– Да-да, конечно. – На том конце послышались приглушенные голоса. – Он говорит – видел, как Робби после школы играл в футбол с ребятами.

– А он не помнит, что за ребята?

После паузы мать Джейсона вернулась со списком из пяти имен. Меган поблагодарила ее и принялась листать телефонный справочник. Увы, вспыхнувшая было надежда угасала с каждым звонком: все дети давно вернулись домой.

Кто-то из мам пообещал позвонить членам родительского комитета и распространить информацию. Чей-то отец посоветовал обратиться в полицию, и Меган решила, что и в самом деле пора.

Дежурный, принявший звонок, попытался ее успокоить: мол, мальчик отсутствует совсем недолго и наверняка прибежит домой раньше патрульной машины, но ее это не утешило. Она мерила шагами кухню, то и дело выглядывая из окон.

Полиция приехала одновременно с матерью; кратко переговорив о чем-то, все трое зашли в дом.

Мужчины представились: Хассельбах и Димарко. Разговор начался со стандартных вопросов: возраст, рост, вес, цвет волос и глаз… Мать Меган принесла из гостиной фотографию внука.

– Можно нам забрать? – спросил Хассельбах, изучив фото.

Меган кивнула.

– А мистер Донахью дома?

– Мы разведены.

Полицейские переглянулись.

– Вы пытались до него дозвониться?

– Нет, – удивилась Меган – это ей в голову не приходило. – Он живет в Орегоне, толку от него мало.

Димарко поднял трубку и протянул ей:

– Давайте просто убедимся, что он все еще дома.

И тут Меган поняла.

– Да нет, вы неправильно поняли, – возразила она, но все же набрала номер. – Киф не забрал бы сына – он его даже в гости не приглашает!

Полицейские снова многозначительно переглянулись.

– Значит, развод не был мирным? – спросил Хассельбах.

– А что, бывает иначе? – огрызнулась Меган.

Трубку взяла Джина – Кифа не было дома. Меган прикинула разницу во времени.

– Дай мне рабочий номер, пожалуйста.

– Не стоит беспокоить его на работе.

– Джина, это очень важно.

– Да? Как вчера?

Меган закрыла глаза, пытаясь унять тошноту в желудке.

– Нет, не как вчера. Робби пропал.

Повисла пауза.

– Я позвоню ему. Не занимай линию – вдруг Робби сам позвонит.

Меган скомканно поблагодарила и повесила трубку.

– Его жена обещала с ним связаться.

Димарко посмотрел на нее изучающе:

– А что вы имели в виду, когда сказали «Не как вчера»?

Меган присела за стол и спрятала лицо в ладонях; мать подала ей стакан воды.

– Я ему вчера звонила – по другому поводу.

– Алименты?

– Нет. Это сложно объяснить. – Внезапно Меган потеряла терпение. – Да что вы все расспрашиваете о бывшем муже, когда пропал мой ребенок? Зачем тратите время зря?!

– Мы стараемся учесть все возможности, – ответил Хассельбах.

– С вашего позволения я бы хотел осмотреть дом, – обратился к ней Димарко.

– Пойдемте, я покажу, – подхватилась мать.

– А тот вчерашний звонок… – Хассельбах замешкался, подбирая слова. – Робби разозлился на отца?

– Да. – Меган заставила себя сказать правду. – И на меня.

– Почему?

Она показала ему открытку. Полицейский кивнул.

– Возможно, мальчик захотел поехать к отцу…

– Вряд ли. Робби всего девять, но он понимает, как далеко находится Орегон.

– Он мог вскрыть свою копилку и купить автобусный билет – иногда дети так делают.

– Только не мой сын.

– Говорите, он и на вас разозлился?

Меган кивнула, глядя в окно: из-за поворота показался отец – один…

– Он обвинил меня в том, что я выгнала папу и запретила видеться с Адамом.

– А кто такой Адам? Одноклассник?

– Нет. – Она глянула на часы: около шести. Его нет почти три часа. – Это мой друг. Робби с ним отлично ладил.

– Близкий друг?

Хлопнула входная дверь.

– Да, был когда-то.

В комнату вошел отец. Меган представила полицейских.

– Ну что?

Тот покачал головой:

– Ничего. Я поговорил с соседями, с ребятами на улице – никто его не видел.

– А ваш бывший друг случайно не может быть в курсе, где мальчик? – спросил Хассельбах.

– Вряд ли.

Полицейский задумчиво кивнул и попросил продиктовать телефоны Адама и Кифа.

Вернулся Димарко.

– Ничего, – покачал он головой.

Хассельбах принялся набирать номер.

– В смысле – ничего? – спросил отец Меган.

– Никаких следов борьбы или взлома. Его чемодан в шкафу, вся одежда на месте.

– Ну, я точно не уверена, – вставила мать, виновато посмотрев на Меган.

Та почувствовала, как ее охватывает паника.

– Вы думаете, он сбежал?

Если так, то уже хорошо – значит, вернется; но если его похитили…

– Это самое разумное объяснение. Мальчик рассердился на вас и на отца и, возможно, пытается отомстить. На всякий случай мы проверим автовокзалы.

Зазвонил телефон. Меган подпрыгнула от неожиданности и вопросительно посмотрела на Хассельбаха. Тот кивнул, и она взяла трубку.

– Алло.

– Я позвонила Кифу на работу; там сказали – ушел к врачу, однако в поликлинике утверждают, что на сегодня прием не назначен. Извини, я правда не знаю, где он.

– Понятно. – Меган и в самом деле поняла куда больше, чем Джина. – Попроси его позвонить, когда вернется, ладно?

– Да, конечно. Полиция уже звонила сюда. Робби такой славный мальчик… – пролепетала Джина плачущим голосом. – Я надеюсь… То есть конечно же…

– Спасибо, – тихо ответила Меган и повесила трубку.

Полицейские выжидающе посмотрели на нее.

– Это Джина, жена моего бывшего.

– Так и не появился?

Меган покачала головой и чуть не вскрикнула, когда телефон зазвонил снова. Не дожидаясь разрешения Хассельбаха, она схватила трубку.

– Алло?

– Меган?

Голос мужчины был настолько переполнен эмоциями, что она даже не сразу узнала его.

– Адам?!

– Меган, что случилось? Мне звонили из полиции – спрашивали, не видел ли я Робби.

От его искренней тревоги защипало глаза.

– Он пропал.

– Как так – пропал?

– Отец поехал его забирать после школы и не нашел. – Меган из последних сил пыталась держать себя в руках. – Я не знаю, где он. Наверное, сбежал… Ему же всего девять!

– А где его видели последний раз?

– Играл с ребятами в футбол возле школы.

– Ты одна?

– Нет, со мной родители. И полиция.

Пауза.

– Сейчас приеду.

– Адам…

– Я быстро. – И он повесил трубку, не дав ей возразить.

Он приедет… Утратив остатки мужества, Меган разрыдалась на плече у матери.

Прошел еще час. Полицейские тихо переговаривались между собой, отдавая распоряжения и принимая звонки от коллег. Отец решил пойти по соседям; Хассельбах одобрил идею. Мать осталась с Меган, поддерживая и утешая своим присутствием.

Позвонила соседка узнать, нельзя ли чем-нибудь помочь. Потом позвонила еще какая-то женщина из родительского комитета и засыпала Меган вопросами, пока у той не начала кружиться голова; после этого все звонки принимал Димарко. О Кифе вестей так и не было.

Смеркалось. Меган притихла и словно оцепенела. Где-то там, в темноте, бродит ее сын, голодный и холодный. Полиция уже обыскала все близлежащие от школы районы, безрезультатно. Если бы Робби сбежал, то уже нашелся бы. Значит, произошло что-то ужасное…

Внезапно кухонное окно ослепили фары подъехавшей машины. Водитель вышел и открыл дверцу со стороны пассажирского сиденья, выпуская маленькую фигурку.

– Робби… – выдохнула Меган и метнулась к двери. Через секунду она уже обнимала его, обливаясь слезами. – Слава богу!

– Мам, прости, – глухо пробормотал мальчик.

Она отстранилась и осмотрела его как следует.

– Ты цел? Не ушибся, не поранился?

– Он был с вами? – спросил Хассельбах за ее спиной.

– Нет.

Лишь тогда Меган подняла голову. Адам кивнул ей и повернулся к полицейскому:

– Я нашел его на футбольном поле у школы.

– А вы?..

– Адам Вагнер, друг семьи.

Меган поднялась с колен, схватила Робби за руку и увела. Наконец-то сын дома, в безопасности, все остальное не имеет значения.

Остаток вечера прошел как в тумане. Меган накормила Робби ужином и уложила в постель, гладя по волосам, пока тот не заснул. Полицейские остались, передавая рапорт в участок. Вернувшись на кухню, она поблагодарила их за помощь и проводила до дверей; за ними уехали родители.

В наступившей тишине Меган внезапно поняла, что за весь вечер не сказала Адаму ни слова.

– Спасибо, что нашел, – поблагодарила она срывающимся голосом. – Не знаю, что бы я делала, если бы он не вернулся…

– Главное, он жив-здоров.

– А откуда ты знал, где искать?

– Ну, ты сказала, что он играл в футбол после школы. По дороге я вспомнил, как мы с ним тренировались. Тогда было весело: мы болтали, он рассказывал об отце, о тебе… Вот я и подумал, что надо проверить на всякий случай.

– Спасибо огромное…

Адам улыбнулся – одновременно ободряюще и печально. Воцарилось неловкое молчание. Она не нашла, что сказать; он все понял, попрощался и уехал.

Съемки закончились, и Донна с Линдси, к огорчению Джулии, улетели домой. Она привыкла жить одна (не считая прислуги) и давно забыла, как это приятно, когда в доме гости. Впрочем, до следующей встречи в усадьбе Элм-Крик осталось немного; возможно, к тому времени Арес даже раздобудет ей новую роль.

Чтобы вознаградить себя за общение с Дэнфордом, Джулия провела неделю на любимом курорте и вернулась отдохнувшая и посвежевшая. Дома ее ждали два новых сценария и записка от Дэнфорда.

Они встретились с Аресом возле студии и вместе вошли в конференц-зал, совсем как тогда, в первый раз.

Режиссер не стал тратить время на светские беседы.

– У меня плохие новости: мы провели закрытый показ нескольких сцен, и реакция была неважной.

За столом раздалось недовольное бормотание.

– Вы уже смонтировали фильм? – удивилась Джулия.

– Нет, я же сказал – всего несколько сцен.

– Подумаешь, пара-тройка сцен, – высказался агент Роуэна. – Нет причин для беспокойства.

Дэнфорд устремил на него пронизывающий взгляд.

– А стоило бы побеспокоиться ради клиента!.. Мы показали фильм нашей целевой аудитории.

– Мужчинам от восемнадцати до тридцати пяти?

– Вот именно. И получили отрицательные отзывы.

Роуэн побледнел.

– Даже сцену угона скота?

– Да нет, кстати, эта им понравилась.

Роуэн самодовольно развалился на стуле.

– Погодите-ка, – вскинулась Эллен. – С каких это пор наша целевая аудитория – мужчины от восемнадцати до тридцати пяти?

Дэнфорд проигнорировал реплику.

– Статистика неважная, но надежда все-таки есть. Придется переснимать.

Раздался всеобщий стон.

– Саманта весь следующий месяц будет вести программу на «Эм-ти-ви», – предупредил ее агент. – Мы впишемся в сроки?

– Обсудим. Нам все равно нужно время, чтобы переделать сценарий. – Дэнфорд повернулся к Эллен: – У вас ничего не запланировано?

– Нет, – ответила та, уныло скрючившись на стуле. – Боюсь даже спрашивать – а что именно вы намерены менять?

– Я решил выбросить рукоделие.

Джулия вздрогнула:

– Прошу прощения?

– Уберем все сцены с шитьем. – Дэнфорд удивленно посмотрел на нее. – А что такое? Вам же это на руку – теперь никто не узнает, что за вас работала дублерша.

– Ничего, пережила бы как-нибудь. Но ведь рукоделие – душа сценария!

– Душа сценария – Рик Роуэн, – встрял его агент.

– Ага, сейчас… – пробормотал агент Саманты.

Джулию не интересовала их перебранка.

– Стивен, неужели вы действительно считаете, что необходимы такие резкие изменения? – спросила она как можно более рассудительным тоном. – Лоскутное одеяло – это метафора, связывающая весь сюжет воедино.

– Не говоря уже о том, что именно благодаря шитью Сэди содержала семью и спасла ферму, – добавила Эллен.

– На этот счет у меня тоже есть соображения, – ответил Дэнфорд. – Наша целевая аудитория считает, что зарабатывать деньги шитьем как-то… скучновато. Я решил – пусть она будет хозяйкой борделя.

Ассистент режиссера начертил в воздухе воображаемую вывеску.

– Представьте себе помесь «Маленького домика в прериях», «Крепкого орешка» и «Красотки».

Джулия в ужасе уставилась на них.

– Сэди будет проституткой?

– Ну, поначалу. Потом, когда накопит денег, станет бандершей.

– Ушам своим не верю…

– Не такая уж плохая идея, – зашептал Арес ей на ухо. – Вы еще вполне секси. Правильный свет, костюмы – и вы потянете.

Джулии захотелось врезать ему по носу.

– Идея ужасная. Может, вы просто выбрали не ту аудиторию? Давайте покажем эти сцены женщинам – они наверняка дадут хорошие отзывы во всех возрастных группах.

– Это не наша целевая аудитория, – пожал плечами Дэнфорд.

– Да, у Рика другой зритель, – встрял его агент, и Рик важно кивнул.

Джулия начала закипать.

– Женщины тоже ходят в кино, знаете ли!

– Ой, вот только не надо мне тут феминистических лозунгов! Мы прекрасно знаем, что женщины пойдут на мужское кино, а вот мужчины на женское – никогда, разве что их силой затащить.

– Главное, чтобы купили билет, а там без разницы, – возразил Арес.

– Спасибо за бесценный комментарий! – огрызнулась Джулия.

Дэнфорд поднял руки:

– Так, успокоились! Мы все действуем в интересах фильма, правда? Мы хотим, чтобы наш тяжелый труд не пропал даром, и это единственный выход. Моя карьера висит на волоске.

И не только твоя, подумала Джулия. Сколько бы она ни возражала, в конечном итоге все будет так, как хочет Дэнфорд. У нее только один выбор: подчиниться или уйти, а уйти она не могла себе позволить…

– Я ухожу.

Джулия резко обернулась: Эллен решительно вставала из-за стола.

– Все, я больше не могу.

– Сядьте, – тихо сказал Дэнфорд.

– Я не буду в этом участвовать. Сэди Хендерсон – моя прабабушка, и я не позволю превращать ее в проститутку. Все было совсем не так. Я не собираюсь позорить свою семью.

Провожаемая всеобщими взглядами, Эллен направилась к двери.

– Подумайте хорошенько, – предостерег ее режиссер.

Эллен вытащила из сумки потрепанную папку и выбросила в корзинку для бумаг.

– Представьте себе: помесь сценария с мусорным ведром.

– Представьте себе: еще одна никому не известная сценаристка сидит без работы, – ядовито уколол Дэнфорд. – Мисс Хендерсон, я дал вам шанс, основываясь лишь на студенческом фильме и крошечной капле способностей, которые вы проявили в этом своем убогом сценарии – в его оригинальной версии. Не забудьте, вы никто и звать никак! Если вы думаете, что судьба предоставит вам еще одну такую возможность, то вы глубоко ошибаетесь!

Эллен побледнела, но все же взялась за ручку двери.

– Да вы никому даром не сдались! – повысил голос Дэнфорд. – Я купил ваш сценарий, и фильм все равно выйдет – так или иначе. В этом проекте важны четверо: я, Рик, Саманта и Джулия, а без вас как-нибудь обойдемся!

Эллен отпустила ручку и беспомощно обвела глазами стол, задержавшись на Джулии. Девушка ничего не сказала, однако взгляд ее умолял так громко, словно она кричала изо всех сил.

Джулия вдруг вспомнила самый первый вечер, когда она взахлеб читала сценарий: как ей понравилась эта трогательная история, как хотелось узнать Сэди поближе, понять ее, вжиться в образ… И как грубо обошлись с ее памятью! Она подумала о Донне, о второстепенных актерах на съемках в Канзасе, об усадьбе Элм-Крик. Рукодельницы по всей стране были бы счастливы увидеть фильм, посвященный их любимому творчеству, их главной страсти в жизни. И, наконец, она подумала о том, как искренне четверо женщин беспокоились и поддерживали друг друга в самые тяжелые, отчаянные моменты…

– Я тоже ухожу, – тихо сказала она.

Дэнфорд изумленно уставился на нее:

– Что?

– Я ухожу. – Джулия отодвинула стул и встала.

Арес схватил ее за руку:

– Вы в своем уме?!

Она высвободилась и взяла сумку.

– Извините. Приношу всем свои извинения, но мне стыдно за то, что мы сделали со сценарием Эллен, и я не хочу в этом участвовать.

Эллен благодарно вздохнула.

– Вы понимаете, что это конец вашей карьеры?! – воскликнул Арес.

– Понимаю.

– В таком случае я с вами больше не работаю! – гневно сощурил он глаза.

Джулия весело улыбнулась:

– Ну и замечательно! Милый мой, вы облегчаете мне задачу.

Она преспокойно взяла Эллен под руку и вывела из комнаты.

Дэнфорд шел за ними до дверей.

– От вашего отсутствия фильм только выиграет, – рявкнул он на Эллен, – а вот вы, Джулия… Короче, ждите звонка от моего адвоката!

Джулия небрежно отмахнулась, скрывая отвратительную тошноту в желудке.

– Пожалуйста, судитесь, если вам больше заняться нечем. У вас и так под рукой Саманта, готовая взять мою роль – вернее, то, что от нее осталось. Кстати, помнится, при подписании нашего контракта вы допустили некоторые вольности, не так ли?

Насладившись безмолвным испугом на лице режиссера, она эффектно развернулась и зашагала прочь, наполовину таща за собой Эллен, наполовину опираясь на нее.

До самого выхода Джулия улыбалась и кивала, пока Эллен рассыпалась в благодарностях, но мысли ее крутились вокруг загубленной карьеры. Никаких больше шансов на возрождение, никаких золотых статуэток перед рукоплещущей толпой…

Зато подруги будут ею гордиться и уверять, что она поступила достойно.

Выйдя навстречу яркому калифорнийскому солнышку, Джулия почувствовала, как в сердце загорается лучик радости, постепенно выжигая ненужные сожаления и дурные предчувствия, и из-под профессиональной маски актрисы вдруг проглянула настоящая, искренняя улыбка.