Осень пропитывала мир исподволь, чуть заметно; солнечный свет побледнел, и на его фоне тени деревьев казались серыми и потерявшими свою летнюю значимость. Зелень листвы блекла, лишаясь сочности и плотности. Ещё летние ветра всё отчётливей разбавлялись запахом прохладцы. И то ли благодаря постепенности природных перемен, то ли из-за вечной замороченой занятости, но однажды люди, неожиданно для себя, проснулись в совершенно осеннем мире жёлтых листьев, серого неба, влажного воздуха и сырого асфальта. Потом, порывистый октябрьский ветер в одну ночь оголил деревья, обсыпав землю сыро-жёлтой жухлостью. И по контрасту с этой мятостью отмершей листвы, всё резче чувствовался вламывающийся в жизненные пространства холод.

Сутулый мужчина, заметно прихрамывая, шёл по тротуару широкого проспекта, засунув руки в карманы тёмно-зелёной ветровки. Длинные тёмные волосы обрамляли явно молодое лицо, странно испрещенное морщинами, придававшими ему выражение изнурённости. Он шагал, глядя под ноги, захваченный перекатом мыслей.

«Всё-таки, намерен это сделать?» «Да». «И что, думаешь, кто-нибудь оценит?». «Мне все равно». «Лжёшь! Ты надеешься, что Она заметит тебя, и заинтересуется твоей личностью». «Какая Она?». «Та самая абстрактная Она, которую ты хочешь…. А что ты, кстати, хочешь?». «Всё». «А именно?» «Не важно. И даже если никакой Её не существует, это надо сделать». «Зачем? Чтобы дальше хромать по жизни, ощущая себя героем, пусть и никому не известным?». «Хм». «Вот именно». «Но я…. Мне это нужно». «Дурак».

Стены многоэтажек, разрешеченные бельмами окон, под давлением ранних сумерек начали дробиться разными оттенками домашнего света. Свет уличных фонарей только подчёркивал резкость холодного воздуха. Жизнь постепенно втягивалась внутрь домов, вбирающих в себя людей, их тепло, чтобы защитить от резкости внешнего, зло чуждого холода. Тёмные окна, отражающие освещённые комнаты, как бы экранировали создаваемый людьми уют.

Он скапливался в корнях деревьев, растущих у окраин города. Выбираясь из-под палой листвы, он обвевал останки срубленных деревьев и кучи мусора, свозимого в пригородные лески в подло огромных количествах. По глубоким колеям, продавленным в земле грузовиками, по грунтовым съездам, он взметался на асфальтовые дороги, и по ним втекал в город. Такой знаковый признак цивилизации, как асфальт, стал первым проводником векового Холода в город.

Мужчина брёл по ночному городу, угрюмо досадуя на собственную неумеренность в питие:

«Это ж надо так упиться! Теперь до дому изволь добираться пешедралом. А та рыженькая хороша была! Ох, и грудаста! Ссс!».

Внезапно споткнувшись на ровном месте, он ткнулся вытянутыми руками в асфальт, ощутив неприятное жжение в локтях, принявших на себя одновременно резкость тычка в твердь тротуара и вес пьяно неуклюжего тела. Сдавленно охнув, мужчина сел на колени и попытался отнять руки от асфальта. Ничего не вышло. Казалось, что ладони прилипли к тротуару намертво. Краем сознания мужчина смутно понимал, что его ладони потеряли всякую чувствительность – они не ощущали ни твёрдости ни холодности асфальта. Несколько раз дёрнувшись всем телом, он всё-таки сумел оторвать руки от тротуара, и тут же заперхнулся от ожога режущей боли. Не веря, он смотрел на ободранную плоть ладоней и на содранную кожу, прилипшую к асфальту. Мозг отказывался признавать реальность произошедшего. Череп и горло распирал немой вопль: «Этого не может быть!». Кое-как поднявшись на ноги, держа раскрытые ладони перед собой, он побрёл дальше. В его меркнувшем сознании пульсировало единственное желание – попасть домой. Только домой.

Его окоченевшее тело найдут утром у закрытой двери подъезда. Рядом будет лежать окровавленная связка ключей.

Спящая молодая женщина металась на кровати; большая часть одеяла свисала на пол, сбившаяся сорочка налипала на потное тело, пальцы судорожно сжимали смятую простынь. Наконец, протяжно застонав, она проснулась, и некоторое время лежала, осознавая перемену сна на явь. Затем она медленно села, машинально подобрав свисающие края одеяла. Она с удивлением оглядела себя. Такого ещё никогда не было; таких снов, такого пробуждения. Она оттянула промокшую ткань сорочки и подула за ворот на покрытое испариной тело. Потом встала и оправила прилипший к животу подол. В ночной тишине слышалось тиканье кварцевых часов и тихое поскрипывание, доносившееся от окна; как будто что-то давило на оконный переплёт снаружи.

Она подошла к окну и зябко поёжилась – ветра на улице не было, но от поверхности стекла буквально несло холодом. Внезапно скрип перерос в пронзительный визг, заставив женщину вздрогнуть. Она уже начала пятиться от окна, когда стёкла вдруг покрылись трещинами и, рассыпавшись на крупные осколки, вметнулись в женщину. Вскрикнув и инстинктивно прикрыв лицо руками, она отпрянула от окна. Осколки врезались в тело, прорывая сорочку, полосовали кожу, и ссыпались к её босым ногам. Одновременно с осколками, в комнату вхлынул жгучий холод. Смешанное ощущение кожей леденящего холода и тёплой крови усиливало чувство нереальности происходящего.

Выбежав в прихожую, женщина осмотрела себя: сорочка прилипала к телу кровавыми пятнами, струйки крови стекали по ногам, изрезанные руки были полностью измазаны кровью. Она автоматически метнулась к ванной, но, опомнившись, скользкими от крови руками подняла телефонную трубку и со второй попытки набрала 03.

Потом сонные врачи, обрабатывая её раны, очень удивлялись, как такое могло случиться. Из-за большой потери крови, женщина быстро потеряла сознание, прошептав: – Это кошмар какой-то. Кроме многочисленных мелких рубцов, на её теле осталось и несколько крупных шрамов – на левой груди, животе, и правой руке, которую она машинально выставила вперёд, прикрываясь от осколков.

То, что бездомные люди умирают от переохлаждения в период холодов – давно стало привычным. Но чтобы человек замёрз насмерть, плотно прижавшись к горячей трубе теплоцентрали – это было пугающе в своей нелепости. Когда этого бомжеватого старика обнаружили, передняя часть его тела, которой он прижимался к трубе, была ещё тёплой, тогда как спина и большая часть ног были обморожены дочерна. Когда в морге с него сняли обувь, одна ступня (так нелепо) осталась в ботинке.

Холод вгрызался в стены домов, пытаясь добраться до сгустков человеческого тепла.

Он очнулся от глубокого сна, и лежал, глядя в потолок, на котором светом уличного фонаря высвечивались волокна стекла. Его мозг снова был занят внутренним диалогом. «Это надо остановить». «Зачем?». «Люди». «Что, жалко стало, дураку?». «Да. Они не заслужили этого». «Да неужели?! Ты что, забыл, как охромел? А в зеркало ты давно смотрел? Ты забыл, что случилось?». «Нет. Но в этом виновата кучка полоумных отморозков, а не все люди». «Да все эти Люди относятся к тебе как к уродцу-чудику. И ни одной из этих, желанных тобой, в принципе не можется представить себя рядом с собой. Кончай слюнявить иллюзии». «Значит, пусть гибнут?». «Ты спасал их столько раз. И что взамен? Прокисшее одиночество?». «Иначе – я не могу». «Не устал?». «Устал».

Лысоватый мужчина лет сорока сидел на диване с фотоальбомом на коленях. Он смотрел на фотографию улыбающейся белокурой девочки в ярко-зелёном топике. Время от времени, отрываясь от фотографии, он с тревогой смотрел в синюшно промёрзшие углы выходящих на улицу стен. Наконец, проведя ладонью по фотографии, он отложил альбом на диван, встал и вышел в прихожую.

Там он долго возился с верёвкой, пытаясь дрожащими пальцами связать петлю. Потом снял вешалку с одиноким плащом, и привязал верёвку к большому дюбелю. Прислонившись спиной к прохладной стене, он натянул петлю на шею. Постояв немного, он начал сползать по стене, подгибая ноги. Наконец, под тяжестью становящегося безвольным тела, ноги вывернулись в сторону, и он повис в нескольких сантиметрах от пола. Удушье успокойно закрыло ему веки.

Под подоконниками со зловещей скоростью разрастались кристаллики серого инея, колюче поблескивая в подоконной тени.

Девушка в ярко-жёлтой майке и оранжевых шортах сидела на кровати, бездумно глядя на висящий на стене календарь с котятами. Время от времени по её щекам стекали слезинки, которые она вытирала кончиками пальцев. Словно очнувшись и всхлипно вздохнув, она медленно встала с кровати, увеличила громкость магнитофона, взяла с тумбочки бритвенное лезвие в упаковке, и пошла в ванную.

Набрав в ванну горячей воды, она залезла в неё, не снимая одежды. Сначала, от горячей воды, кожа, как ни странно, покрылась мурашками. Полежав, привыкая к температуре воды, она, не спеша, развернула бритву, бросив обёртку на воду, и некоторое время вертела её в пальцах. Наконец, решительно нахмурившись, она резанула оба запястья, практически ничего не почувствовав. Посмотрев немного на тонкие струйки крови, она полоснула бритвой по локтевому сгибу левой руки. Кровь начала толчками вмешиваться в воду. Разжав пальцы державшие бритву, девушка закрыла глаза и откинула голову на широкое изголовье ванны. Она не обратила внимания, как невесть откуда появившийся на вентиляционной решётке иней начал таять, размазываясь по стене грязными подтёками.

Внезапно в звуки музыки, слышимой ею всё глуше, вклинилась трель телефонного звонка. Телефон звонил не переставая. В её затухающем сознании всколыхнулась мысль: «А вдруг это…» Ухватившись ослабевшими руками за край ванны и скользя ступнями по дну, она попыталась вылезти из воды. В этот момент в квартире погас свет. Телефон ещё несколько раз начинал звонить в равнодушной темноте.

В электрощите на лестничной площадке с тихим треском искрили провода. С обледенелого верха на них капала вода, часть которой, стекая ниже, тут же замерзала вновь.

Число несчастных случаев, самоубийств, и просто странных смертей невероятно выросло. Врачи «скорой помощи» уже устало-равнодушно разбирались с бесчисленными вызовами. Автокатастрофы ежедневно закупоривали дороги изломанным железом, перемешанным с человеческими телами. Иногда люди просто исчезали. Так пугающе легко – были, и вот их нет. Как будто стёрты ластиком. Жизнь промерзала насквозь.

Его хромота усилилась, так что пришлось достать старую трость. Выламывающая боль в правой ноге отупляла все чувства своей постоянностью. Мысли тоже были приглушены болью, поэтому чудовищность происходящего воспринималась смутно-досадливо. Внутренние споры закончились истощённой ничьей.

Небольшая улица была практически пуста. Девочка лет двенадцати, с рюкзачком за спиной, пересекала тротуар, собираясь перебежать дорогу. Увидев её, он нахмурился и, как смог, ускорил шаг. Нагнав её на самом краю тротуара, он положил руку ей на плечо:

«Подожди». – Она дёрнулась и испуганно посмотрела на него.

«Не бойся, – сказал он, спокойно глядя ей в лицо. – Просто подожди».

Девочка начала тревожно озираться, когда шелест приближающегося автомобиля переломался в пронзительный визг, лязг и скрежет. Перевернувшаяся машина на большой скорости протащилась перед ними по асфальту. Проводив её взглядом, девочка обернулась к нему и улыбнулась:

«Ну, вы прям ангел-хранитель!».

Чуть усмехнувшись, он подтолкнул её:

«Теперь ступай».

Помахав ему ладошкой, она перебежала улицу и скрылась в проходе между домов. Посмотрев ей вслед, он повернулся, и явно спеша, пошёл в обратном направлении.

Глубокой ночью он стоял в конце широкого проспекта, пересекавшего почти весь город. Вокруг громоздились недавно заселённые, и ещё строящиеся дома. Холод сжимал его ступни, колюче подбираясь к щиколоткам. Вдруг, выпустив из руки трость, оставшуюся стоять рядом с ним, он глубоко вздохнул и начал расправлять плечи. Сутулость исчезла, и он стал выглядеть выше и мощней. На его морщинистом лице появилось выражение тоскливой печали. Он медленно расстегнул молнию своей ветровки и широко распахнул её. Вокруг него начали кружиться потоки холодного воздуха. Он стоял неподвижно, глядя на тёмные силуэты домов с редкими пятнами освещённых окон. Потом он закрыл глаза и задержал дыхание. В его мозгу стали появляться образы спящих, и не спящих, в своих постелях людей: уютно прижавшаяся щекой к подушке женщина, ребёнок, с торчащими из-под одеяла ногами, развалившийся на спине храпящий мужчина, мечущаяся без сна на смятой простыне девушка…. Мелькание образов учащалось, пока не слилось в единый поток тёплого покоя. Наконец, он выдохнул. Раздался громкий треск. Асфальт под его ногами завибрировал и судорожно содрогнулся.

Он открыл глаза и запахнул полы ветровки. Его шатнуло, но он успел ухватиться и удержаться за стоящую непоколебимо трость. Он снова ссутулился. Казалось, на его лице прибавилось морщин. От его ног в асфальте протянулась широкая расщелина с вогнутыми краями.

Он простоял некоторое время, когда послышались чьи-то спаренные шаги. К нему приблизились две женщины – красивая брюнетка, чьи пышные формы не могло скрыть модное демисезонное пальто, и невзрачная особа, из тех, кого обычно называют «мышками». Они были явно подшофе, и поэтому с лёгкой бравадой в поведении. Брюнетка разглядывала его со смелой открытостью, свойственной красивым женщинам. Потом она спросила:

«Что тут произошло? Что это?», – она указала на расщелину.

Он пожал плечами:

«Понятия не имею. Чёрт-те что творится в этом мире. Хотя, просто не стоит гулять в такое время».

Женщина игриво склонила голову набок.

«Это вы о себе или о нас?».

«Это я – вообще. Риторически, так сказать».

Какое-то время они смотрели друг на друга – он просто рассматривал её мягкие черты, она пыталась представить, что могло так сурово состарить его не дурное, в принципе, лицо. Затем она выпрямилась и деловито огляделась, сказав:

«Впрочем, вы правы – нам действительно пора по домам».

«Всего доброго», – кивнул он на прощание, медленно повернулся, и тяжело похромал прочь.

Глядя ему вслед, брюнетка тихо произнесла:

«Интересно, у него есть хоть кто-нибудь? Хоть кто-нибудь с ним…».

Её подруга отрицательно покачала головой:

«Вряд ли».

Брюнетка жалостливо улыбнулась:

«Бедолага».

«Мышка» задористо прищурилась.

«Жалко стало, да? Ну так догони и приласкай бедняжку. Прояви милосердие».

Брюнетка толкнула её плечом:

«Ладно тебе. Пошли, давай. Мы действительно что-то припозднились».

Спешно стуча вразнобой каблуками, они не заметили, как по асфальту, по направлению к расщелине, тянет холодом.