Религия всегда составляла и составляет существенную принадлежность человеческих обществ. Понятие об абсолютном, как уже было объяснено выше, искони присуще человеческому разуму как необходимое предположение и как связь всего познаваемого. Относительное немыслимо без абсолютного. Но это понятие не ограничивается одним разумом; оно охватывает и чувство, и волю человека. Если есть абсолютное, то оно не может быть понято иначе, как в виде разумного существа, ибо сам человеческий разум есть нечто относительное, предполагающее бытие абсолютного разума, а потому и одарённого им существа, ибо высший разум немыслим без самосознания. Если же есть абсолютное разумное существо, то всё относительное находится от него в зависимости, а потому и во взаимодействии с ним. Вследствие этого ограниченное разумное существо, которое носит в себе сознание абсолютного, естественно стремится к живому общению с ним; оно возносит к нему не только свои мысли, но и свои чувства, и волю. Отсюда неискоренимая потребность религии, присущая человеку с самых первых времён его существования и сохраняющаяся на самых высоких ступенях развития.

Это живое общение с Абсолютным, или с Божеством, всегда соединяло людей в общем поклонении. Ибо понятие о Божестве не есть только плод единичного мышления; оно распространено в массах. Отсюда проистекают обилие верований, которые, соединяя людей высшей духовной связью, ведут к совокупному поклонению. Так образуются религиозные общины, составляющие неотъемлемую принадлежность человеческого рода, с тех пор, как он существует или по крайней мере с тех пор, как в нём пробудилось высшее сознание.

Эти общины могут быть весьма разнообразны, ибо понятие о Божестве не только разнится сообразно с различным пониманием людей, но и развивается в историческом процессе. Первоначально человеческий разум погружен в объективные явления мира; в них он ищет и того начала, сознание которого он смутно носит в себе. Отсюда поклонение сперва самим явлениям, а затем – скрывающимся за ними невидимым силам. Только мало-помалу от этих частных и дробных представлений разум переходит к безусловно-общему и необходимому, составляющему истинный предмет религии. Именно несоответствие этого понятия дробным явлениям и силам постепенно ведёт к замене первобытных религий, погружённых в созерцание объективного мира, религиями философскими, предметом которых становится поклонение абсолютному как таковому. Но и это последнее понятие подлежит развитию, ибо абсолютное может быть понято с разных сторон: или как единая, вечная Сила, составляющая источник всего сущего, или как верховный Разум, все устраивающий, или, наконец, как присущий миру животворный Дух. Самой материи может быть придано тождественное значение. Сообразно с этим, Божество может быть понято или как присущее миру или как отрешённое от мира. Отсюда различные виды пантеизма и деизма. Все эти разнообразные точки зрения проявляются и развиваются в человечестве, образуя на каждой ступени религиозные общины, соответствующие духовным особенностям и степени понимания соединяющихся в них лиц.

Первоначально эти общины не выделяются из совокупного общественного строя. Характеристический признак низших форм развития есть состояние слитности. На этой ступени религия охватывает всецело жизнь человека; она определяет и понятия, и нравы, и общественные отношения. Лица, специально призванные к отправлению богослужения, исполняют известные общественные должности. Иногда они образуют особое сословие, стоящее наряду с другими как часть совокупной организации, определяемой религией. Таков характер теократических государств. С дальнейшим развитием светские элементы получают преобладающее значение; но и тут религиозная община остаётся принадлежностью государственной жизни; она не выделяется ещё в особый союз.

Этот знаменательный шаг в истории человечества был сделан христианством. Здесь впервые церковь выделилась из гражданских отношений и образовала самостоятельный союз, исключительно направленный к религиозным целям. Это состояло в связи с самим существом христианской религии. Древние верования были познанием Бога в природе, христианство же явилось откровением Бога в нравственном мире. Основной его догмат состоит в искуплении человечества от греха Сыном Божьим, сошедшим на землю для спасения людей. Та цель, к которой оно направляет человека, есть вечное блаженство в царствии Божьем, уготованном для праведников. Отсюда отрешение от всего земного и образование особого союза, направленного к цели небесной, для которой земная жизнь служит только приготовлением. Это обособление и было причиной тех гонений, которые воздвигались язычниками на христиан: оно вело к разложению языческого государства. Но христианство всё-таки восторжествовало. Самостоятельность церкви как религиозного союза была куплена кровью христианских мучеников. Она составляет прочное приобретение человечества.

В средние века эта самостоятельность доходила даже до владычества. Древнее государство рушилось, и на развалинах его возникли два союза с противоположным характером: гражданское общество и церковь. Первое представляло анархическое брожение частных сил, приходивших в непрерывные столкновение друг с другом; вторая возвышалась над этим хаотическим миром как единый, общечеловеческий союз, призванный готовить людей к будущей жизни установлением начал правды на земле.

Последняя задача выходила, однако, из пределов собственно религиозного союза, а потому построенный на ней порядок, в свою очередь не мог удержаться. Нравственное начало, определяя гражданские отношения, становилось принудительным, а это противоречит его существу. Владычество церкви в гражданской области могло держаться только насилием совести, а это составляет нарушение нравственного закона. Такая подорванная внутренним противоречием система могла установиться только при разложении государственной связи, когда надобно было чем-нибудь её заменить, и церковь оставалась единственным союзом, возвышающимся над анархическими стремлениями дробных сил и способным воздержать их своим нравственным авторитетом. Однако и тут она порождала беспрерывные столкновения и споры между светской властью и церковной. Когда же новое государство возродилось из своих развалин и взяло дело в свои руки, оно, в силу внутренней необходимости, вышло победителем из этой борьбы. Владычеству церкви в гражданской области положен был конец; но она осталась самостоятельным союзом, верховным в своей религиозно-нравственной сфере. Этот результат составляет прочное завоевание христианства. Он соответствует и самой идее церкви как нравственно-религиозного союза, опирающегося не на внешнюю, принудительную силу, а на внутренние, свободные отношения человека к Богу. Здесь эта идея достигает полного своего осуществления.

Однако и тут она должна считаться с разнообразием элементов человеческой жизни. Религия обнимает всё существо человека: и разум, и чувство, и волю. Между тем все люди не созданы по одной мерке: чувство, разум и воля подвергаются в них самым разнообразным видоизменениям и сочетаниям. Отсюда различие религиозных потребностей и религиозного понимания. Невозможно предписать человеку верить так, а не иначе. Это внешнее насилие, против которого возмущается совесть. Если нравственно только то, что вытекает из свободного решения совести, то это начало сугубо применяется к религиозному чувству, которое есть внутреннее, истекающее из глубины человеческого сердца стремление единичного существа к источнику всякой жизни. В этой области властен один Сердцеведец, который внутренним действием Духа привлекает к себе людей. Для внешней власти пути его недоступны, а потому насильственное вторжение её в эти отношения составляет преступление против религии и нравственности. В конце концов, оно остаётся бессильным. Религиозное чувство разрывает все преграды и выражается в свойственном ему разнообразии верований и стремлений.

Это разнообразие усугубляется различием народных характеров и исторических судеб. У одних народов преобладает один склад ума и понятий, и одного рода чувства, у других другие, а с этим связана восприимчивость к тем или другим сторонам религии. Различие же исторических судеб порождает различное общественное положение церкви. Так, падение Западной Римской Империи повело к тому, что в средние века католическая церковь одна осталась связующим элементом западного мира; это и имело последствием чрезвычайное развитие церковной власти. На востоке, напротив, сохранение Византийской Империи, удовлетворяя потребностям порядка, не допускало чрезмерного её расширения. Отсюда различие церковного строя в обеих половинах Империи.

Таким образом, осуществляясь в реальном мире, церковный союз приспосабливается к разнообразию потребностей и стремлений человека. Но по идее церковь остается единой, ибо, по основному её догмату, Христос сошёл в мир для спасения всех людей без различия. В христианстве «несть Эллин, ни Иудей», но «едино стадо и един пастырь». Поэтому, по существу своему, христианская церковь есть союз общечеловеческий; все верующие во Христа и рассеянные по всему земному шару принадлежат к церкви Христовой. Мало того, по идее она простирается и на царство небесное: живые и умершие, связанные верой и любовью, подчиняются единому невидимому главе – Христу.

Каким же образом эта, единая по существу своему, идея может раздробляться, приспосабливаясь к разнообразию человеческих потребностей? Тем, что она в себе самой расчленяется на свои составные элементы. Мы видели, что элементы всякого общества суть власть, закон, свобода и цель. Они существуют и в церкви, и каждый из них имеет в ней своего представителя. Отношение закона и свободы выражается в противоположении духовенства и мирян; власть в высшей своей форме представляется лицом первосвященника; наконец, цель союза, в самом общем своем значении, есть согласие любви, связывающее всех членов и дающее каждому элементу подобающее ему место в общем строе. Последнее начало имеет, однако, и своего специального представителя. Высший идеал христианства есть полное отречение от себя и отдача себя Богу и ближним. Этот идеал достигается в монашестве. Но это идеал исключительный, основанный не на соглашении, а на отрицании других элементов, а потому односторонний: он не способен служить связующим началом союза, а может только занимать в нём известное место наряду с другими. В каждом реальном союзе существуют все эти элементы в большем или меньшем развитии; но в приспособлении к жизненным условиям, тот или другой является преобладающим. Осуществляясь в реальном мире, идея, таким образом, расчленяется, а с тем вместе распадается на отдельные союзы, связанные общей верой во Христа, но образующие самостоятельные организации.

Это мы и видим в действительности. Первоначально христианская церковь, как она установилась в Римской Империи, образовала единый всемирный союз, верховным органом которого были соборы, составленные из духовенства. Главная задача их состояла в установлении закона. Затем, когда эта задача была исполнена, церковь распалась: в одной половине над всем возвысилась власть первосвященника; другая, напротив, стремилась осуществить идею любви приобщением мирян к охранению церковного предания. Здесь развился и идеал монашества. Но как власть, так и предание, устанавливая строгое церковное единение, не давали простора человеческой свободе. С дальнейшим развитием жизни последняя предъявила свои права. Отсюда возник новый союз, в котором и первосвященник, и духовенство, и монашество были отвергнуты; все ограничилось свободной общиной мирян, связанных общей верой и личным внутренним единением с Божеством. Но вследствие преобладания элемента свободы, этот союз естественно распался на множество отдельных отраслей и сект, с разнообразными догматами и направлениями. Таков существенный характер протестантизма.

Мы видим, что в действительности идея церкви не только расчленяется сообразно со своим содержанием, но осуществляясь в реальном мире, следует внутреннему, рациональному закону развития. Исходной точкой служит начало закона, которое составляет самое основание нравственного союза; затем из общего корня выделяются две противоположности – власть и идея, представляющие единство внешнее и единство внутреннее; наконец, образуются союзы, основанные на свободе и составляющие переход к чисто светскому развитию. Первоначальное единство разложилось; но возникшие из совокупного развития отдельные союзы сохраняются как самостоятельные члены высшего духовного целого, то есть идеального союза, обнимающего живых и умерших под управлением невидимого, божественного главы – Христа. Спрашивается: возможно ли и нужно ли дальнейшее их объединение?

Многие к этому стремятся. Идеалом христианской церкви представляется союз, обнимающий всё человечество и связывающий его началами веры и любви. Но такое отвлечённое представление упускает из вида разнообразие человеческих свойств и потребностей. Оно хочет наложить на всех одинаковый, неизменный и непреложный закон; для свободы не остается тут места. Между тем свобода составляет неискоренимый элемент человеческой природы, и именно тот, на котором покоится всё его нравственное существо. Только при свободном стремлении души к Богу сама религия получает истинное свое значение не как внешняя только форма, а как внутреннее, духовное общение единичного, бренного существа с абсолютным Источником жизни. Это общение, как уже замечено выше, зависит от различной восприимчивости людей, вследствие чего и пути, которыми Бог приводит к себе человеческую душу, могут быть весьма разнообразны. Они должны быть все открыты человеку; а потому полезно, чтобы существовали различные церкви, в которых каждый может найти удовлетворение своих духовных потребностей. Лицо свободно вступает в тот или другой союз, смотря по тому, куда влечёт его внутреннее чувство, и это не может быть ему возбранено, иначе как с нарушением самых священных его прав. И каждая церковь воспринимает его в своё лоно, оставаясь при своём исторически сложившемся строе. Глубокий смысл этого исторического развития состоит, как сказано, в установлении различных жизненных форм, соответствующих различным духовным потребностям человека. Ни одна церковь не может отречься от этого прошлого, не отрекаясь от самой себя. Чем более она убеждена в непоколебимой истине того, что она исповедует, тем менее возможно для неё такое самоотречение. Ни власть, признающая себя непогрешимой, ни предание, идущее непрерывной нитью от самого основания религии, не могут порвать со своим прошлым и отказаться от своей самостоятельности во имя идеального объединения. Всего менее может человек отказаться от тех форм, в которых находит убежище его свобода. Это значило бы отказаться от своей духовной самостоятельности, от самого своего человеческого достоинства и отдать всецело свои мысли и чувства в руки внешней для него власти. Если бы протестантизм исчез, то для людей, дорожащих свободным поиском истины, не оставалось бы иного исхода, кроме неверия. В действительности это так часто и бывает: сохраняется внешняя принадлежность к церкви, а внутри себя человек думает всё, что ему угодно. Но такая чисто внешняя связь менее всего соответствует идеалу.

Внешнее объединение церквей тем менее желательно, что оно не вызывается никакими существенными потребностями. Истина, бесспорно, одна; но она имеет разные стороны, которые могут в разной степени восприниматься человеком и служить руководящими началами его жизни. При этом религия не ограничивается одними догматами; она состоит в живом единении человека с Божеством, а способы и пути этого единения весьма разнообразны. Человек может избирать тот или другой, не посягая на основные истины религии. Все церкви, признающие Христа как Спасителя мира, суть церкви христианские; но это не мешает им существенно разниться и во многих второстепенных догматах, и в обрядах, и в таинствах. Нет никакого основания требовать, чтобы все люди были на этот счёт одного мнения и признавали в этих вопросах один бесспорный авторитет.

Всего менее требуется единство управления. Церковь есть союз верующих, следовательно, нужно единство веры, а вовсе не единство управления, которое сообразуется с местными потребностями. Пример православной церкви, которая обнимает множество различных народов, доказывает, что одна и та же церковь может иметь совершенно независимые друг от друга власти. Единство управления вызывается вовсе не религиозными, а чисто практическими потребностями. Нет сомнения, что всемирное единство римско-католической церкви с независимым главой даёт ей такое обеспечение против захватов светской власти, какого не в состоянии дать чисто местные организации, всегда более или менее поддающиеся влиянию туземных правительств. Для независимости церкви всемирное её положение имеет существенное значение. Но, во первых, эта независимость может быть достигнута и другими путями, а во вторых, всемирное положение церкви, не знающей соперников, привело бы не к независимости, а к владычеству. Таково именно и было положение средневекового католицизма в западном мире; оно менее всего желательно для пользы человечества. В настоящее время католическая церковь представляет могучую силу, которая сдерживается существованием соперников. Если бы она одна владычествовала над сердцами людей, то нравственное порабощение человечества было бы полное.

Тогда единственным прибежищем свободы, действительно, оставалось бы только неверие. Этим и объясняется распространение отрицательных учений преимущественно в католических странах. Франция изгнала протестантов, но этим самым открылось широкое поприще для философии XVIII века.

Во всяком случае, мы стоим тут уже не на религиозной, а на политической почве. Здесь возникает вопрос об отношении церкви к гражданскому обществу и к государству.

Церковь есть нравственно-религиозный союз; но она имеет и гражданскую сторону. Для достижения своих целей она нуждается в имуществе. Оно необходимо и для богослужения, и для содержания духовенства, и для благотворительных учреждений. Владельцем этого имущества является союз как юридическое лицо. С этой точки зрения церковь получает значение гражданской корпорации. Но так как употребление имущества имеет местный характер, то корпоративное значение присваивается не целому союзу, а отдельным его частям – приходам, церквям, монастырям. В средние века, когда церковь заменяла государство, эти имущества, возникшие из частных пожертвований, достигали громадных размеров. Это имело ту невыгодную сторону, что значительная часть земель была изъята из гражданского оборота. Вследствие этого, с развитием государственного порядка естественно возник вопрос о церковных имуществах. Во всех европейских странах, несмотря на различие вероисповеданий, они были по большей части отобраны; оставлено было только необходимое. Против этого восставали как с точки зрения права, так и с точки зрения пользы. Утверждали и утверждают, что нельзя отнимать то, что было подарено или завещано жертвователями. Доказывают, с другой стороны, что полезно сохранить связь церкви и духовенства с гражданской жизнью. Этим способом отвлечённый нравственно-религиозный союз привязывается к интересам местного отечества и получает полезное влияние на общественные дела. Не отрицая того и другого, надобно сказать, что отъём церковных имуществ ознаменовал переход от средневекового порядка к новому. Накопление имуществ в руках церкви происходило в то время, когда она играла в обществе первенствующую роль. С изменением её общественного значения должно было измениться и её имущественное положение. Накопившееся у неё достояние должно было поступить в общий оборот, с сохранением лишь того, что требовалось при новом положении. Это был, надобно признать, революционный акт, но он составлял неизбежное последствие всемирного поворота истории. Этим, без сомнения, в некоторой степени порывалась связь церкви с гражданским порядком; но именно эта связь выводила её из пределов собственного призвания и давала ей неподобающее влияние в гражданской области. Ограничение церкви настоящим её призванием нельзя не признать благом.

Не местное, а уже общее значение имеют права, которые присваиваются духовенству как сословию. Мы видели, что сословия составляют переход от гражданского общества к государству. В них соединяются гражданские права с политическими. Там, где господствует сословный строй, сословные права присваиваются и духовенству, которое играет в нём весьма важную роль и по гражданскому своему положению, и как один из элементов сословных собраний. Но с водворением общегражданского порядка всё это исчезает. Духовенство, как и все остальные граждане, подчиняется общему закону.

Гораздо важнее положение церкви как государственной корпорации. Оно может быть разное, смотря по значению, которое она имеет в государственной и общественной жизни. Отсюда разные исторические формы этих отношений: теократия, господствующая церковь, признанные церкви, наконец, терпимые. Теократия есть владычество религиозного союза над государственным отношением, которое противоречит существу обоих, ибо нравственно-религиозное начало становится принудительным, а государство подчиняется внешней для него власти. Этого противоречия нет в системе господствующей церкви, которая получает только привилегированное положение сравнительно с другими исповеданиями. Такое отношение является последствием внутренней исторической связи между известной церковью и известной народностью. Однако и оно не может быть исключительным, ибо народность содержит в себе разнообразные элементы, и членами государства могут быть люди разных исповеданий. Поэтому рядом с господствующей церковью допускаются церкви признанные и терпимые. Обе последние системы могут существовать и без господствующей церкви. Признанные церкви суть те, которые одинаково подчиняются общему закону и получают значение государственных корпораций; терпимые те, которые рассматриваются просто как свободные товарищества, пользующиеся правом свободного отправления своего богослужения.

Идеальное устройство состоит в сочетании всех трёх систем. Живая историческая связь между народностью и церковью составляет такое высокое благо, что по своей идее, система господствующей церкви, несомненно, имеет преимущество перед всеми другими. Однако тут есть опасность двоякого рода. Первая состоит в нетерпимости. Господствующая церковь старается не допустить чужого соперничества, а через это она становится притеснительной; права совести нарушаются. С тем вместе, покоясь на своих привилегиях, она сама погружается в рутину и охотнее действует внешними средствами, нежели нравственным влиянием. Только полная свобода вероисповеданий, ограждая права совести и возбуждая соревнование, может противодействовать этому злу. С другой стороны, эта тесная связь церкви с государственной жизнью может вести к тому, что церковь подчиняется государству. Этой опасности особенно подвержены те церкви, которые не имеют внешнего, независимого главы, могущего дать им опору против притязаний государственной власти. Между тем церковь есть самостоятельный союз, который требует независимости. Только при этом условии она может исполнять своё высокое призвание и сохранить свой нравственный авторитет над пас-твой. Подчиняясь государству, церковь становится орудием практических целей, а это умаляет её достоинство и низводит религию в низменную сферу, в которой она неспособна удовлетворять потребностям возвышенных душ. Против этого зла существует только одно лекарство: признание начала свободы в самой государственной жизни. Свободная церковь может существовать только в свободном государстве. Это изречение Кавура должно быть лозунгом всех защитников независимости церковного союза.

Это приводит нас к рассмотрению оснований и устройства государственного союза.