10 Ссылки. «Фейкбук. Реальная история, основанная на настоящей лжи»

Надо было ложиться. Уже поздно, а рано утром должна приехать машина и к семи часам отвезти меня на печать тиража. Вместо этого я влез в душ прямо в одежде.

Выглядело по-идиотски, но, если учесть, что я выбрил на груди квадрат размером с галстук-бабочку, все сходилось.

Блин! Я забыл камеру. Пришлось вылезти из душа и бежать в комнату, оставляя на полу лужи. Ремешок камеры зацепил высохший цветок, подаренный на День благодарения моей вымышленной подружкой. Лепестки отвалились от стебля.

Я чувствовал себя примерно так же, как эти тюльпаны. Последние три месяца я разрывался между профессиональной, личной, гражданской и вымышленной жизнями, и у меня не должно было оставаться сил на идиотские селфи. Особенно если единственной их целью было умножение моих проблем. Но, тем не менее, я стоял с камерой в руке и пытался создать для Фейкбука свой портрет под ураганным ливнем.

Да, я совершенно выдохся. Но этот процесс казался своеобразным искуплением. Я чувствовал себя легче и чище, чем последние несколько месяцев. Или даже лет. У меня просто не было сил на раздумья. Джейми МакАллистер бросила работу из-за моего розыгрыша. Какой-то незнакомец знал об этом и мог на меня давить, а в последнее время я притворялся, что у меня есть девушка. Моя репутация трещала по швам. Придется это просто принять и попытаться получить удовольствие. Поэтому я перестал бояться, и мне стало намного легче.

Новый подход «да кому какое дело» и замаячившая уже финишная прямая вдохновили меня на абсурд, с которого и начался Фейкбук. Мне надоело писать эту жизнь, руководствуясь собственными страхами.

Было весело. Если отбросить все лишнее, Фейкбук оставался интересным и достойным предприятием. И я не собирался позволить ему скатиться в говно после того, чем мне пришлось пожертвовать. Поэтому я возился с ним каждую ночь, создавая библиотеку постов, которые планировал использовать в финале своего дикого эксперимента.

Но я занимался не только Фейкбуком. В реальной жизни тоже происходили изменения. Разговор с братом, по большому счету, ничего не прояснил, но словно бы придал мне некий импульс. Я еще не понимал, чего именно хочу, но решил перестать думать и начать действовать. А потому проводил вечера на форумах, посвященных поиску работы, и находил разные варианты.

А что до личной жизни… не знаю, как описать. Ощущение, будто медленно проходило похмелье.

Но это не имело никакого значения. Я отказался быть побежденным и снова чувствовал в себе силы двигаться вперед. Да, выглядело это странно — я стоял под душем в одежде, с камерой в вытянутой руке, но у меня все было под контролем.

* * *

Внимание мое привлекла коробка сахарных пончиков от «Энтенманна», но я сдержался и налил себе черного кофе. Кофе сейчас был нужнее.

Еще накануне меня переполняла энергия, но к утру я совершенно вымотался. Нельзя сказать, что я не волновался. Моя коробка с супергероями — нарисованными лично мной — уже почти ушла в печать. Вечера, проведенные над ней, остались в прошлом. Скоро я увижу законченный продукт. Во мне бурлило предвкушение — и кофеин.

Я присел за круглый столик из ДСП, сделал еще один глоток крепкого кофе и огляделся. Обычная зона отдыха: серовато-белое ковровое покрытие, натяжной потолок и флуоресцентные лампы. Правда, на стенах висело с полдюжины больших киноафиш — такие обычно вешают на вокзалах и автобусных остановках. Должно быть, их печатали здесь же. Может быть, на том же станке, что и мою работу.

Не успел я развернуть газету, как вошел Фред, мой менеджер по печати, и сказал, что он готов. Мы отправились на склад, прошли по бетонному полу мимо упаковок отпечатанных листов и свежих обложек, техники сердечно жали нам руки, пачкая их краской.

Это не «Кинко», где флайеры печатают на хреновом принтере, — это огромная типография с гигантскими печатными станками стоимостью в миллион долларов. В годы своей славы они выпекали сотни тысяч листов в день. Я восхищался этими машинами — передовым краем четырехсотлетней индустрии по распространению идей. Мы готовы начать.

ЧОМ ЧОМ ЧОМ.

Сорокадюймовые листы пролетали сквозь массивный станок, и на каждый с невероятной скоростью опускались четыре металлические пластины, совмещая четыре одноцветных изображения, в точности воспроизводя мой рисунок. За несколько секунд станок десятки раз повторял то, на что у меня ушли сотни часов.

Фред вытащил один лист и плавным движением раскинул его по панели управления. Это ведь не копия. Это искусство. Когда я наклонился над листом и осознал, насколько он велик, то понял, что действительно создаю искусство.

— Круто получилось, — сказал Фред.

— Да… я горжусь.

Мы методично обходили станки, делая кое-где пометки маркером. Ребро ладони у меня слегка потемнело от того, что я постоянно клал руку на непросохшие листы.

— По-моему, на одной из панелей пыль, — сказал я, — и, наверное, надо уменьшить количество голубого слева. Это моя вина. Я использовал в тенях синий, но тут выходит фиолетовый.

— Ты слышал? — сказал Фред технику, который передвинул пару ползунков на панели, напоминающей микшерский пульт.

Я приехал инспектировать работу и вносить последние исправления, чтобы клиент получил продукт высочайшего качества. Я был тут по делу — но получал огромное удовольствие. Моя идея претворилась в жизнь, экран превратился в бумагу, а пиксели стали чернилами. Воображаемое стало реальным.

Я вернулся в зону отдыха, прихватив с собой свернутый оттиск, и снова присел за стол с чашкой кофе. Правда, кофе больше был не нужен. Времени у меня полно. Пройдет час до завершения первого цикла и начала печати на второй стороне. Так что я все-таки развернул газету перепачканными типографской краской пальцами и принялся читать репортаж о вчерашней игре «Дьяволов».

Экран заменяет бумагу, и ритуал проверки печати умирает. Всего за пять лет с окончания школы, все невероятно изменилось. Все чаще я работал в цифре, а большие отпечатанные картинки видел все реже. Несмотря на плюсы веб-дизайна очень неприятно, когда вещь существует в той же среде, в которой ты ее создавал. Нет чувства удовлетворения, возникающее, когда сделанное можно потрогать.

Но ностальгия вредна. Двигаться можно только вперед. Я положил газету и взял смартфон. На NHL.com должна быть запись вчерашней игры.

* * *

В довершение всего парни из типографии вручную вырезали и сложили для меня макет. Остальные отпечатанные листы отправились на другую фабрику, чтобы там их нарезали и собрали промышленным способом. Странно было идти по улице с двадцатидюймовым глянцевым кубом, разрисованным супергероями, но я им по-настоящему гордился.

Я не выпускал его из рук и в машине. Черный седан выехал на автомагистраль, ведущую на Манхэттен через тоннель Холланда — печально известный участок дороги, которому свойственны все зрелища и запахи, принесшие Нью-Джерси его репутацию.

Когда мы въехали в Медоулэндс, я против собственной воли уставился на «Занду» — худшее, что когда-либо происходило на этой дороге. Недостроенный мегамолл был последней попыткой превратить съезд 16W во что-то осмысленное — четыре крупнейших спортивных клуба и гоночная трасса мирового уровня с этим не справились.

Чем больше об этом знаешь, тем сильнее тебя приводит в замешательство эта черная дыра, поглотившая несколько миллиардов долларов. Гигантское колесо обозрения, с которого видно шоссе на Нью-Джерси, кинотеатр, отделанный в египетском стиле — с лаунджем на крыше и площадкой для вертолетов, — и крытый лыжный склон кажутся прямо-таки демонстрацией скромности.

Страница этого проекта в Википедии — одна из самых читаемых, но в остальном он стал катастрофой. Строительство заморозили, и юристы не покладая рук искали отговорки об отказе от ответственности перед магазинами. Я очень жалел тех, кто это строил, — архитекторов и дизайнеров. Я никогда не участвовал в проектах такого уровня, но прекрасно осознавал все риски постройки открытого кинотеатра с подветренной стороны от нефтеперерабатывающего завода Хесса.

Слишком много народу вложили в этот проект слишком многое. Люди, особенно в группе, не всегда могут оценить свою работу объективно. Желание создать что-то грандиозное преобладает над здравым смыслом, и массовое заблуждение приводит к катастрофически неправильным решениям. А тех немногих, кто возражал, глушат голоса комитетов, не готовых столкнуться с последствиями краха всего проекта.

Я еще раз посмотрел на свою коробку с супергероями. Получается, я тоже участвовал в миллиардном проекте, который был частью гигантской машины, выплевывающей всевозможные виды лицензированной продукции, от сухих завтраков и канцелярии до мужского парфюма. Не знаю, обратили вы внимание или нет, — в детских обедах в «Бургер Кинге» этим летом попадаются те же супергерои, что изображены на детских зонтиках. Потому что, прежде чем начать выпускать футболки, наконечники для карандашей и чехлы для ноутбуков, нужно выполнить другую часть лицензионного соглашения. Любое нарушение позволяет запретить производство лицензированной продукции. В результате страну засыпают миллионами одинаковых супергероев в нескольких героических позах. Великая миссия — создание единого имиджа франшизы.

Это называется контролем качества. Серьезный бизнес. Продвижение бренда. А я от него отошел. Круто.

Я не стал крутить картинку или поворачивать логотип на девяносто градусов. Я создал уникальное изображение главного героя. Я буквально изменил лицо франшизы. Это не то чтобы просто. Это запрещено. Я перешел все границы, работая над проектом, создающим первое впечатление от колоссальной линии продукции.

Но мою работу одобрили.

Я протолкнул свое изображение через студию, издательство и «игрушечную» компанию — три отдельных, крайне бюрократизированных процесса утверждения, — и любая из инстанций могла бы возразить и отправить мой проект… в «Занду».

Но я держал его в руках, когда вылез из машины и пошел к дому. Предложить собственную иллюстрацию было наглостью, но, судя по реакции окружающих, ставка выиграла.

Наверное, так чувствуют себя красивые телки. Каждый парень на Деланси-стрит следил за мной взглядом, забывая о своей девушке, когда я проходил мимо, и набирался смелости поздороваться.

Огромная коробка игрушек… некоторые вещи нельзя перерасти.

Я поставил ее на тумбочку в спальне и посмотрел на часы. Времени рассиживаться у меня не было, но я все же взглянул на коробку еще раз. Признание моего профессионального успеха.

Пока мы ждали следующего дела, Присяжный 10 листала учебник. «Маркетинг и медиасреда». Нам осталось быть присяжными всего несколько дней. Перестав думать о Даре, я, наконец, позволил себе заметить, какой симпатичной девушкой была Присяжный 10.

Честно говоря, не будь Дары, я бы счел ее совершенно охренительной. И учебник — она снова пошла учиться, а на это нужна смелость. Может быть, пригласить ее куда-нибудь? Ну мы же одинаково относимся к правосудию.

— А диплом вам придется в Твиттере писать? — спросил я.

Она улыбнулась и убрала волосы за ухо.

— Да, надо уложиться в сто сорок знаков, иначе мне дадут диплом кита-неудачника из Твиттера. А как продвигается Фейкбук? Все еще убеждаете людей, что попали в секту?

— Да я уже заканчиваю, — я открыл Фейсбук в телефоне.

Дэйв Чичирелли

Дэйв больше недоступен.

Мне нравится ● Комментировать

— Весьма зловеще, — улыбнулась она.

Нас прервали объявлением следующего дела. «Железный дровосек».

Это дело слушалось не первый день, и все знали обстоятельства. Мы все морально подготовились к повторному появлению Амади.

Но вместо этого увидели русского средних лет. Выглядел он устрашающе. Густая черная борода, лохматая шевелюра, сверкающие глаза — такого же цвета, что и серебряная цепь на груди, — и мощное телосложение. Он показал полицейский значок.

— Назовите суду свое имя.

— Патрик Малкин, — сказал он с сильным акцентом.

— Ваша легенда.

— Я агент, внедренный в банду в ходе длительного расследования незаконной торговли оружием в верхнем Манхэттене.

Стандартные вопросы следовали один за другим — ужасающие юридические формулировки для протокола. К концу «русский гангстер» проявлял то же нетерпение, что и полицейский, арестовавший Амади.

— Вы знакомы с Амади Джонсоном? — Прокурор показал фотографию подсудимого.

— Не под этим именем. Я знаю его под кличкой Девять Дорожек.

— Каковы ваши отношения с Амади Джонсоном, известным как Девять Дорожек?

— Он поставляет мне оружие.

Мы были в шоке и с трудом переваривали информацию. Мы думали, что в самом худшем случае Амади просто принял в тот вечер неверное решение. И даже представить себе не могли, что он занимается перевозкой оружия. Обнаружить, что действительность много хуже самых ужасных наших подозрений, было неприятно.

— Такое оружие?

Прокурор открыл бумажную папку, где лежала фотография пистолета и заключение экспертизы.

— Да.

Прокурор прочитал заключение вслух. Пистолет был приобретен вместе с патронами, номера со ствола были сбиты. Агент заплатил Девять Дорожек семьсот долларов.

Не успели мы осознать услышанное, как прокурор достал отчет о другом случае. Еще один заряженный пистолет без номеров. Еще одна куча денег.

Бессмыслица какая-то. Амади — нищий подросток, который еле-еле наскреб семь долларов, чтобы поехать в соседний район на танцы. Его до смерти запугали два десятка взрослых. Девять Дорожек — это гангстер, продающий оружие русскому бандиту, испугавшему весь зал.

Появился третий отчет. Четвертый. Пятый. Шестой. Дошли до одиннадцати, прежде чем отпустили мистера Малкина. Я взглянул на показания Амади с новой точки зрения, вспомнив, как он повторял выученные строки. И рассказ о том, что он нашел пистолет, сунул его в ботинок и побежал к властям, как образцовый маленький гражданин, был совершенно смехотворен.

Я еще раз обдумал поведение Амади и оценил его самопрезентацию. Все эти мелочи: одежда, семь долларов, а не, скажем, десять. Он манипулировал нами, заставляя верить каждому слову.

Несколько присяжных все еще придерживались прежней версии. Это меня бесило. И молчать я не мог.

Я встал и высказался против Девяти Дорожек. Насколько бы правильной ни казалась идея дать ему второй шанс, я понимал, что поверить в его историю может только полный эгоист. Освобожденный Амади вернется в школу и в свой район не как испуганный ребенок, а как уверенный в себе бандит Девять Дорожек. Гангстер, которого мы не сумели остановить. Настоящая победа пиарщиков банды, к которой он принадлежит. И мы не окажем Амади услугу, а наоборот, толкнем его дальше по опасному пути. Пути, который приведет его обратно в суд. Он станет старше, и черт знает что его ждет. И конечно же, если бы этот курок спустили, мы бы не рассуждали.

Мы, присяжные, могли бы сохранить иллюзию, что испуганный шестнадцатилетний мальчик оказался не в то время, не в том месте. Но реальность была такова: какая-то гребаная банда заставляла несчастного ребенка торговать оружием.

Я хотел бы верить, что он говорит правду. Но мне не повезло. И мне пришлось отправить Амади Джонсона, испуганного, вляпавшегося в дерьмо ребенка, поближе к тюрьме.

* * *

Вечером я взял хоккейную клюшку и пошел на спортивную площадку в Хьюстоне. Летом там творится сумасшедший дом, а зимой — мертвая пустыня. Я с облегчением увидел, что площадка хотя бы ровная.

Я ударил первый раз. Слабо и неточно, как всегда, но мячик все же ударился об стену с приятным стуком.

Было тихо — насколько это возможно вечером в городе — шум машин легко заглушали стук и скрежет бездумного хоккея с мячом. В сочетании с холодным зимним воздухом мои упражнения производили почти медитативный эффект.

Я чувствовал себя хреново и все думал об Амади. Насколько все-таки могущественно наше восприятие. Правду нельзя уничтожить, но легко похоронить. А если ее закапывают, мы ведь тоже держим лопаты.

Мне очень хотелось, чтобы слова Амади были правдой, и я сознательно становился пособником его лжи, соединял точки, потому что мне нравилась картинка. Впервые я осознал, почему Фейкбук имеет успех.

История, которую я рассказывал, подогревала коллективную тоску моих сверстников. Двадцать шесть — странный возраст. Уже не ребенок, но все еще не зрелый человек. Радости ранней взрослости заканчиваются, и открываются последствия сделанного нами выбора. Выбора, определяющего, чем мы будем заниматься ближайшие шесть лет.

В юности любая мечта кажется достижимой, а будущее бесконечным. Поэтому мы стремимся воплотить фантастические плоды собственного воображения, еще не потускневшего от столкновения с реальностью.

Мы не задумывались, как живут друзья. Учатся они в хорошей школе или нет, играют ли в группе или начинают бизнес в области ландшафтного дизайна. Они еще не успели ничего добиться. Создавалось впечатление, что мы все равны. Все стояли в начале пути, и будущее было открытым.

Но к двадцати пяти годам будущее стало уже не таким огромным. Мы прошли разные расстояния в разные стороны, и между нами пролегли пропасти. И каждый раз при входе на Фейсбук выбор, который мы не сделали, жизнь, которую мы не живем, смотрят на нас со страниц других людей. Фейсбук может стать окном в мир, а мир в это время будет проходить мимо.

Что-то мы чувствуем. Это не совсем ревность, не совсем ностальгия по юности. Это тоска. Ощущение потери, которое приходит, когда наступает пора сказать «прощай» всем нереализованным возможностям.

А потом появился Фейкбук. Представьте, что вы в очередной раз пришли на работу в понедельник. Посмотрели в таблицу, осознали, чем будете заниматься весь день, и потеряли остатки мотивации. Чтобы отвлечься, вы закрыли Эксель и зашли на Фейсбук. И где-то среди десятков постов с хвастливыми рассказами о минувших выходных натолкнулись на мою страницу.

Человек публично признал, что, как и вы, погряз в рутине. Как и у вас, у него нет никаких планов, и он вообще не знает, чего хочет. Но, в отличие от вас, не остановился. И вот, когда вы уже готовы признать неизбежное и согласиться с тем, что ваше будущее стало зависеть от прошлого, вы встречаете эту историю.

Дэйв, знакомый вроде парень, просто ушел. Он идет по какой-то дороге прямо сейчас, пока вы читаете его пост. Он отказался от неизбежного и прокладывает новый путь! С одной стороны, выглядит как фэнтези для экскапистов, но ведь на самом деле это совсем не фэнтези. На его месте могли бы быть вы.

Начиная Фейкбук, я старался не провоцировать публику на излишне эмоциональную реакцию. Мне казалось, что это будет непорядочно. Я не хотел, чтобы они вмешивались. Но теперь это стало невозможно. Мои френды перестали быть ничего не подозревающими жертвами розыгрыша и стали соавторами. Они хотели верить Фейкбуку.

Оставался один вопрос… когда я сам в него поверил? Я притворялся, что бросил работу и пошел по стране, только ради не слишком смешного розыгрыша? И все? Мог ли я называть его пародией сейчас, когда он стал выражением моего истинного желания приключений? Возможности начать все сначала?

Я швырнул оранжевый хоккейный мячик в стену. Он отскочил, вылетел за пределы площадки и упал в грязный городской сугроб. Я расшвырял ногой черный, покрытый ледяной коркой снег и полез его искать. Мячик я нашел, но снег забился в носки. Пора домой.

По дороге я выложил картинку, которая стала наиболее честным постом за все это время.

Дэйв Чичирелли

Ну и неделька.

Мне нравится ● Комментировать ● Поделиться

Крис Баск где это ты?

около часа назад с мобильного устройства ● мне нравится

Дэйв Чичирелли К югу от границы. Долгая история. Попозже напишу. Просить милостыню, копаясь в айфоне, неэффективно))

около часа назад с мобильного устройства ● мне нравится

Теренс Джеймс Рейд напряженная какая-то улыбка. Что такое?

25 минут назад ● мне нравится

Энайэт Расул Протащишь немного хорошей текилы в старые добрые штаты?

3 минуты назад с мобильного устройства ● мне нравится

Дэйв Чичирелли самого себя бы сначала протащить…

меньше минуты назад с мобильного устройства ● мне нравится

А это забавно: я ведь продолжал жить в мире, где Амади Джонсон — не преступник. Но вот в мире моих френдов преступником был Дэйв Чичирелли.

* * *

Тик-тик-тик-тик-тик.

Присяжный 8 набирала что-то на своем разбитом айфоне.

— Вы не могли бы выключить звук? — попросил я.

— Боюсь, у этой модели нет такой опции.

По крайней мере я попытался. Мы с Присяжным 10 обменялись понимающими взглядами.

Вошел пристав:

— На сегодня больше дел нет, — объявил он, — спасибо за участие. Увидимся через семь — десять лет.

На этом гражданский долг был отбыт. Пятеро присяжных отправились выпить в маленький страшненький бар в соседнем доме. Общаться нам было легко — за минувший месяц нас многое объединило. Небольшая прощальная вечеринка показалась хорошей идеей.

Довольно скоро нас стало еще меньше. Люди спешили к семьям или просто не хотели тащиться домой под начинающимся снегопадом. Наконец в баре остались я и Присяжный 10.

Мы немного поговорили о том, что видели в суде, — о других присяжных, о забавных (и безобидных) делах, которые мы рассматривали. Пошутили о нашей любимой машинистке и об адвокате, который не умел заправлять рубашку в брюки. Потом поговорили о работе и о том, что оба хотим заняться чем-нибудь новым. Как она работает полный день и учится по вечерам, собираясь построить новую карьеру в модной журналистике и маркетинге.

Я сказал, что способность взрослого человека свернуть с проторенного пути вызывает у меня уважение. Пошутил над будущей модной журналисткой в неуклюжих зимних ботинках.

Она рассмеялась и повертела ногой, как будто демонстрируя ее. Когда она убрала ногу обратно под стол, наши колени соприкоснулись.

Шел снег, и я предложил вызвать такси или проводить ее на метро. Она предпочла поезд. Идти было далеко, да еще в такую погоду… Но мы прошли два десятка кварталов по лужам и слякоти, и она гордо заявила, что ноги ее остались сухими.

Я предложил пройти через Вашингтон-Сквер-парк, потому что он очень красив в снегу.

У меня была масса времени — месяц в суде, посиделки в баре, прогулка по парку, — чтобы убедить себя, что она слишком хороша для меня. Что между нами установились платонические отношения, и вобще слишком рано начинать что-то новое после облома с Дарой. Короче, защитился от отказа целой кучей причин.

Но теперь я о них не думал. Всего неделю назад я чуть не помер от работы, Фейкбука, отношений. Я проломил эту стену, и вокруг меня все еще звенело эхо удара. У меня не осталось сил на рассуждения, колебания, трусость. Меня больше ничто не волновало.

Я стоял в центре парка с красивой девушкой в уродливых ботинках. Она убирала светлые пряди за ухо. На волосах мерцали снежинки. У меня промокли ноги. У нее нет. Мы молчали.

Я наклонился и поцеловал ее.

Дэйв Чичирелли

У меня получилось пробраться сюда без паспорта, но чтобы вернуться обратно он явно понадобится.

Я обязательно расскажу о том, как убежал и попал сюда, но сначала поплачу пару часов. В основном из-за цен на международный роуминг.

Мне нравится ● Комментировать ● Поделиться

Элизабет Ли А почему у тебя нет паспорта?

3 дня назад с мобильного устройства ● мне нравится

Дэйв Чичирелли заткнись, мамочка.

3 дня назад с мобильного устройства ● мне нравится

Дэйв Чичирелли Потому же, почему нет зимней куртки. Почему я не мог жить в Нью-Йорке. Почему Кейт мне изменила. Я лох.

3 дня назад с мобильного устройства ● мне нравится

Элизабет Ли Ты не лох, ггг.

Это самый обычный вопрос, к чему такие комменты. Может, переслать тебе его по почте? Ты мог бы арендовать абонентский ящик. А может, кто-нибудь поедет в Мексику в ближайшее время? Там почти туристический сезон.

3 дня назад с мобильного устройства ● мне нравится

Дэйв Чичирелли я не знаю, где он. Не представляю, что случилось с моей квартирой. Я же просто оттуда уехал. Хозяин или новый жилец вполне могли взять кредит на мой паспорт. Блин.

3 дня назад с мобильного устройства ● мне нравится

Мэтт Кэмпбелл Найди посольство США. Они могут упечь тебя в психушку, услышав твою историю. Но лучше они, чем мексиканская полиция.

3 дня назад с мобильного устройства ● мне нравится

Дэйв Чичирелли

Не умею делать опросы в Фейсбуке поэтому отвечайте так.

Раз я теперь нелегальный эмигрант, какую работу вы мне посоветуете:

A) Разнорабочий

B) Курьер

C) Открыть мексиканский ресторан

D) Пограничник

Ну, или свой вариант

Мне нравится ● Комментировать

Дэнни Росс Водяной тестер.