Глава вторая. ПОГОНЯ
Сцена первая
Отряд во главе с седым и мрачным Айгарсом скорым шагом движется по тракту. Слева — обрыв, поросший лозняком, и серая лента реки. Справа — пашни, где тут и там виднеются неподвижные тела сельчан и туши тяглового скота. Впереди — сосновый лес. Дорога усеяна объедками, местами попадаются пыльные черные пятна, облюбованные мухами. А еще следы — сразу видно, что многоликие, никуда не сворачивая, перли гурьбой в сторону леса.
Ула в сапогах с котомкой через плечо идет рядом с Лирисом. В руках у нее рыбацкий топорик. За ними, стараясь не отстать, шагает Йоварс. Он все посматривает на Улу.
Ула. (Обращаясь к Лирису.) И как мы будет вызволять детей?
Лирис. Для начала догоним многоликих.
Ула. А дальше?
Лирис. Постараемся при этом остаться незамеченными.
Ула. Так. А потом?
Лирис. (Пожимая плечами.) Выкрадем как-нибудь.
Ула. (С сомнением.) Выкрадем?
Лирис. Ну да. Принять бой — самоубийство. Попытаться разжалобить? (Качает головой.) С такими не пройдёт. Да и нет в ихнем языке слова «жалость».
Ула. Ты знаешь их язык?
Лирис. Нет. Откуда? Просто мне давно стало ясно: это дикари, нелюди, и судить об их поступках по своим — человеческим — меркам не след.
Ула. А сколько вы за ними гоняетесь?
Лирис. Кто как. Лично я — десятую неделю. Или одиннадцатую, не помню.
Ула. Ого!
Лирис. (Понизив голос.) А вон Айгарс, вожак наш, — он много дольше. С самого Перекопья их догоняет. Дружину его там положили. Стояли они, значит, станом при каком-то селении. Многоликие пришли на рассвете и всех, кроме детей да молодежи, перебили. Из дружины один он выжил. Случайно, говорит: в овраг упал, затылком о камень стукнулся; очнулся только к полудню. А ещё говорит, что тогда клети ихние были пусты.
Ула. (Таращится на Лириса.) Пусты?
Лирис. Ну.
Ула. Это что ж получается — где-то у Перекопья они…
Лирис. (С довольным видом заканчивает за нее фразу.) …и обитают! Там горы рядом, а значит, и пещеры. Думаем, они из пещер повылазили. Вот детишек наберут — и обратно.
Ула. Зачем им дети?
Лирис. Не представляю. Для чего-то занадобились. (Сплёвывает.) Для чего-то такого, чего не должно происходить на этом свете… Слушай, а что там дальше по дороге?
Ула смотрит на приближающийся лес.
Ула. Лесопильня. Отец мой там работает. Половина мужчин с нашей деревни там сейчас.
Лирис быстро переглядывается со своими товарищами, затем, поймав взгляд Улы, говорит, стараясь, чтобы получилось по возможности ободряюще.
Лирис. Ничего. Может, и обойдут. Они ведь только по деревням и ходят — клети наполняют. Мужичье им ни к чему.
Ула. (Медленно.) Ни к чему… (Оживляясь.) Но зачем тогда они меня в живых оставили? И Йоварса? Зачем вообще пощадили молодежь?
Юлдис и Ульга, идущие чуть впереди, невесело смеются.
Ула. (Возмущенно.) Что смешного?
Ульга полуоборачивается и растолковывает ей, как маленькой.
Ульга. «Пощадили» — не совсем правильное слово.
Ула. (Сопя носом.) Ладно. «Оставили в живых» — так лучше? Для чего? И почему именно молодежь?
Юлдис. Сама подумай.
Ула. (Раздраженно.) Я думаю!
Юлдис. Ну и?
Ула. Не понимаю. Неужто они не боятся, что мы можем устроить погоню?
Ульга. Ха! Случаем, не посчитала, сколько человек из твоей деревни пустились в погоню? Я вот посчитала. Ты да вон тот молчун, от которого рыбой за версту несёт. (Показывает пальцем на Йоварса.)
Йоварс. (Угрюмо.) Меня Йоварсом кличут. Я рыбарь.
Ульга. (Весело.) Да уж догадались!..
Все, кроме Немого и Айгарса, принимаются глухо, сквозь суровую ухмылку, смеяться. Потом Ульга договаривает, обращаясь к Уле.
Ульга. Оставили молодежь, чтоб было на кого нападать в следующий раз. Похороните вы, значит, своих мертвецов, оплачете да и продолжите жить-поживать, добро наживать. Попереженитесь, как время придет. Детишки пойдут. (Молчит недолго.) Вот тогда они и объявятся.
Ула. (Сочувственно — Ульге.) У тебя тоже кого-то угнали?
Ульга тотчас мрачнеет.
Ульга. У нас у всех кого-то угнали, — неужто не ясно?
Ула. Ясно.
Ульга. Тогда что спрашиваешь? Просто так за ними никто в здравом уме не пойдет. Или, может, ты решила, что я рехнулась?
Ула. (Оправдываясь.) Нет, что ты! Я просто…
Ульга. (Перебивая.) Просто кошки в лес не ходят.
Лирис. (Вступаясь за Улу.) Слухай, Ульга. Она ж всего лишь поинтересовалась, как ты оказалась с нами.
Ульга. А что я? Просто пытаюсь объяснить девочке подоходчивей.
Лирис. Плохо пытаешься. Недобросовестно.
Юлдис. (Ухмыляясь.) Как злая гусыня.
Ульга. (Сразу распалившись.) А ты, пень, молчи!
Юлдис. (Ухмыляясь шире.) С чего взяла, что про тебя? Я — так, песенку одну вспомнил. (Принимается петь.) «Как-то гусыня пошла до курей, куры ей дружно накидали люлей. С тех пор гусыня заделалась злой…»
Отряд принимается глухо прыскать.
Ульга. Замолкни! Иначе я за себя не ручаюсь!
Юлдис. (С веселым вызовом.) Что, опять защекотать попробуешь?
Ульга. Стрелой промеж лопаток!
Тут впервые за все время подает голос Айгарс.
Айгарс. Э, болтушки, а ну кончай грызню! Кто там самый глазастый? Лирис! Погляди-ка, браток, что это там на реке плывёт.
Лирис приостанавливается и, прищурившись, смотрит на реку. Там змейкой тянется по серой глади молевой сплав толстых рыжих бревен.
Лирис. Да вроде брёвна одни.
Айгарс. (Нетерпеливо.) Не туда смотришь. Выше по течению гляди. Вон там, у островка. (Показывает рукой.)
Вдали у островка виднеются два силуэта на бревне.
Лирис. Люди. Двое.
Айгарс. Умгу! (Уле.) Значит, добрались до твоей лесопильни.
Ула. (Испуганно.) Что? (Бросается с дороги к обрыву, присматривается.) Как же так?
Так и есть: в полуверсте выше по течению видны двое мужчин на бревне — лежат неподвижно, крепко обхватив стволы руками и ногами. Бревна вокруг них утыканы стрелами с черным оперением. Ула изо всех сил вглядывается, потом бежит вдоль обрыва навстречу дровосекам. Вскоре они замечают девушку и начинают махать ей и что-то кричать. Ула замирает на месте и вслушивается. До нее доносятся голоса.
Дровосеки. Назад беги! Нельзя туда!
Ула. Отца моего не видали?
Дровосеки. Чего?
Ула. (Слаживает ладони трубочкой и подносит ко рту.) Гаркиса! Гаркиса не видали? Я его дочь!
Дровосеки. Какой, в пекло, Гаркис! Назад! Назад! Нет больше Гаркиса! Никого нет! Одни мы остались!
Ула зажимает рот ладонями. К ней подбегает отряд и обступает полумесяцем. Все молча смотрят вниз на дровосеков. Лирис нерешительно кладет руку Уле на плечо и говорит успокаивающе.
Лирис. Мне жаль.
Йоварс с ненавистью пялится в затылок Лирису: ревнует. Дровосеки продолжают орать.
Дровосеки. Куда вы все намылились, болваны? Там смерть, смерть!
Один из дровосеков начинает вздрагивать плечами: плачет. Тогда Ула отнимает руку ото рта и кричит им.
Ула. Маму мою похороните! Она там, прямо во дворе лежит!
Дровосеки. Что, и в деревне так же? Говори, коза, не молчи!
Некоторое время Ула пребывает в нерешительности. Потом кричит.
Ула. Нет больше деревни!
Дровосеки на секунду замирают и тут же принимаются в голос рыдать и колотить руками по воде.
Ула. Похороните всех, понятно?
Дровосеки не отвечают.
Отряд молча возвращается на дорогу и продолжает путь. Видно, что через пару в рст тракт круто заворачивает вправо, огибая лес, и лишь небольшая дорога тянется вдоль реки в сторону лесопильни. И снова, прямо как давеча в деревне, поднимаются в небо несколько столбов дыма. Только на сей раз дым белый.
Сцена вторая
Дровосеки на реке не соврали — многоликие и впрямь никого не пощадили на лесопильне. Тут и там на центральной улочке, у склада, вокруг сушильных бараков и водяной пильной мельницы лежат мертвецы. Почти подле каждого валяется топор. Мертвых многоликих не видно — наверное, и в этот раз дикари забрали своих павших.
Отряд, сбившись в кучу, прикрывая друг другу спины, неторопливо проходит сквозь лесопильню. Вокруг лесопильни пустое пространство, устроить засаду, в общем, негде, но все равно каждый идет с оружием наперевес. Ула шагает вместе со всеми, но ежели поблизости оказывается мертвый дровосек, сейчас же бежит к нему и вглядывается в лицо. Она ищет отца.
Вот отряд доходит до двухэтажного сруба, расположенного в самом центе лесопильни; в нем дровосеки обычно отдыхали. Теперь сруб дымится и тихо потрескивает. Дым — густой, белый. Закрытые двери подперты снаружи жердинами. Дерево вокруг окон истыкано стрелами, в траве под окнами валяются тела. В окне второго этажа навалился животом на подоконье голый по пояс мужчин, спина его пронзена стрелой, длинные жилистые руки свисают.
Увидев это, Ула делает несколько шагов к срубу. Замирает, стоит недолго, затем сутуло возвращается к отряду. Глаза ее полны слез, но это слезы ненависти.
Отряд, ни разу не нарушив напряженно-траурного молчания, проходит лесопильню из начала в конец и по узкой утоптанной дороге, ступая по следам многоликих, углубляется в лес.
Ула вдруг замечает под ногами в пыли пуговицу. Ахнув, она поднимает ее и вертит в пальцах. Отряд, остановившись и обступив, выжидающе смотрит на девушку.
Ула. Это пуговица Ониса.
Айгарс. Твоего брата? Уверена?
Ула. Да. Сама пришивала.
Ула вдруг начинает плакать. Йоварс, видя, что Лирис снова нацелился утешить девушку, порывисто подскакивает к Уле и обнимает за плечи.
Йоварс. (Несколько торопливо.) Ну-ну! Мы его обязательно освободим. И его, и Хиру.
Ула. (Пытаясь взять себя в руки.) Да, конечно. Освободим. Да. Я — всё. Уже перестала. (Кладет пуговицу в карман и резко, с силой, вытирает слезы тыльной стороной руки. С трудом улыбается товарищам.) Идемте.
Отряд без остановок движется сквозь лес до самого заката. По пути Найя подстреливает утку и привязывает к поясу. Чуть погодя Фелита подстреливает бурундука, а Немой, отлучившись ненадолго в сторонку, приносит на острие палки свернувшегося в клубок ежа.
Сцена третья
Глубокий вечер. Отряд разместился на небольшой поляне вокруг костра. Чуть в стороне течет ручеек. Над костром висят два котелка. Фелита и Найя заняты приготовлением ужина: одна потрошит бурундука, другая — ощипывает утку, время от времени поливая ее кипятком, добытым кружкой из котелка. Юлдис, сняв сапоги и сбросив портянки, прогревает ноги; огромные стопы его стерлись на пятках до мяса. Ульга, стоящая в стороне на часах, искоса, с улыбкой поглядывает на босого великана. Видно, что она ждет не дождется, когда Юлдис спалит себе ноги, — вот смеху будет! Лирис копается в своей торбе. Немой собирает поодаль хворост. Айгарс не мигая смотрит в огонь. Ула и Йоварс, сидящие напротив него, смотрят то на одного, то на другого и молчат. Они в отряде новенькие, им неудобно.
Лирис. (Не отрываясь от своего занятия.) Слухай, рыбарь, — как там тебя — Йоварс? Поди помоги Немому. На всю ночь топливом запастись надо.
Юлдис. Сейчас вообще-то твоя очередь.
Лирис. (Хитрым голосом.) Вообще-то я мазь для твоих копыт ищу. Но раз моя очередь…
Юлдис. (Встрепенувшись.) Что? Мазь? У тебя разве осталась?
Лирис. (Поднимаясь.) Сие мы уже не узнаем, увы!
Юлдис. Да брось! Я ж — так, между прочим. Не хочешь — не ходи.
Лирис. Поздно, мой друг.
Лирис с довольным видом уходит за хворостом. Поодаль смеется Ульга. Юлдис, посопев немного, встает на четвереньки и ползет к торбе Лириса. Приползши, берет ее в обе руки, садится на задницу, снова придвигает ноги к огню и принимается копаться в торбе.
Тут Ула замечает, что на нее смотрит Найя.
Ула. (Спохватившись.) Тебе помочь?
Найя. Будь добра. У меня там (показывает глазами на торбу) крупа. Ссыпь в котелок на… (Запнулась.) А сколько нас стало? (Принимается считать, тыча в товарищей лоснящимся пальцем.) Раз, два, три…
Фелита. Да девять, девять. (Уле.) На девятерых сыпь. (Опять Найе.) Семеро было, двое прибавилось.
Юлдис. Ох, Фелита, Фелита, куриная твоя головушка! Нас было гораздо больше.
Фелита. А ты, калека, не умничай. Я ведь совсем не про то. Помню всё. Не ты один могилы рыл.
Юлдис. Да я ж — так, пошутил. Не дуйся.
Ульга. (Издалека.) Она и не собиралась. Грех над убогим потешаться.
Юлдис, перекособочившись, тянется к куче хвороста, берет самую длинную веточку и запускает в Ульгу. Ульга, улыбаясь, встает боком и втягивает голову в плечи. Ветка попадает ей в плечо. Ульга смеется, вслед за ней начинают смеяться Найя и Фелита.
Юлдис. Прибью тебя однажды, гусыня!
Ульга. Не сомневаюсь! Пока будешь на карачках догонять — со смеху помру. Тем и прикончишь.
Фелита. (Веселясь.) Не тебя одну.
Ула тем временем ссыпает перловую крупу в котелок, солит и принимается мерно мешать длинной деревянной ложкой. Найя, ощипав утку, разрезает тушку на куски и, швырнув в огонь внутренности, опускает мясо в котелок с кипятком. Потом солит и перчит. Фелита насаживает освежеванного бурундука на жердь и пристраивает около огня, рядом с подпекающимся ежом, которого Немой установил минуть десять назад. По поляне разносится вкусный запах. У всех текут слюнки.
Найя.(Уле и Йоварсу.) Радуйтесь! Не каждый день так харчимся. Бывало, одну крапиву хрумкали да водой запивали.
Фелита. (Сморщившись.) Ой, подруга, и не вспоминай!
Взгляд Улы вдруг останавливается на торбе, куда, уходя из деревни, она побросала много чего съестного — бегала с Йоварсом по дворам и брала всё что видела.
Ула. Совсем забыла!
Она принимается доставать из торбы разные разности: овощи, куски сыра, хлеб. Найя и Фелита в два голоса затягивают обрадованно.
Найя и Фелита. О-о-о-о-о!
Юлдис, оторвавшись от копания в торбе Лириса, восклицает не менее обрадованно.
Юлдис. Вот это я понимаю!
Все это время Айгарс внимательно, сквозь языки пламени, следит за Улой и Йоварсом. Тут он говорит.
Айгарс. Вы и вправду решили идти с нами до конца?
Вокруг костра наступает тишина, все взгляды, сделавшись испытующими, устремляются на новичков. Йоварс нерешительно косится на Улу, но видя, что она не собирается говорить, отвечает Айгарсу сам.
Йоварс. Да. Вроде. (Молчит немного.) А что?
Айгарс. (Вздыхает.) А то, что мне не нужны вилюны. Не нужны те, кто может свернуть с полдороги в самый неподходящий момент.
Йоварс заметно сглатывает.
Ула. (Тихо, не поднимая на Айгарса глаз.) Ежели б вы не повстречались нам, мы с Йоварсом сами бы пошли.
Йоварс. (Не совсем уверенно.) Ага.
Айгарс. Это хорошо. Такой настрой и нужен. Иначе и затевать ничего не стоит.
Ула. (Все так же смотря в землю перед собой.) А вы что, намекаете, чтоб мы оглобли повернули?
Айгарс. (Усмехнувшись.) Ежели без обиняков — да, намекаю.
Ула. С нами что-то не так?
Айгарс. Не в этом дело.
Ула. А в чем?
Айгарс. Просто потом будет поздно.
И тут Ула поднимает на него глаза, в них — холодная упрямая решимость.
Ула. (Обращаясь ко всем.) Мы пойдём до конца, можете не сомневаться. Выгоните — всё равно пойдем. У меня, кроме Ониса, никого не осталось.
Некоторое время Айгарс смотрит на нее в упор, потом говорит.
Айгарс. Хорошо, коли так. Это я и хотел услышать. (Поворачивается к Фелите и Найе.) Что так долго, девоньки? Вечно у вас ужина не дождёшься.
Фелита. Хочешь сытно — жди. Хочешь быстро — сразу говори.
Найя. (Добавляет.) Но тогда не ворчи утром, что, мол, живот свело.
Улыбаясь, Айгарс отмахивается.
Айгарс. Стряпайте уж. Но чтобы не хуже чем вчера! (Поворачивается к Уле и Йоварсу.) Со всеми уже познакомились?
Ула и Йоварс переглядываются сначала друг с другом, потом с Фелитой и Найей.
Йоварс. Да как-то не до этого было.
Айгарс. Ваша правда. Ну, сейчас, думаю, самое время. Меня Айгарсом кличут. Бывший пятидесятник бывшей Куписовской дружины. (На этих словах лицо его вдруг темнеет.) Да-а-а. (Недолго молчит.) Это (показывает пальцем) Найя, это Фелита. Девоньки толковые, работящие, только вот стряпают хуже некуда. Ну да привыкнете!
Стряпухи, подмигнув Уле и Йоварсу, хихикают.
Айгарс. А вот это (показывает на Юлдиса) Юлдис. (Показывает на Ульгу, стоящую на страже.) Ульга.
Ульга, заулыбавшись, приветственно машет со своего поста рукой. Тут к костру подходит Немой и кидает на землю охапку хвороста.
Айгарс. (Показывая на него.) Это Немой. Главный в отряде добытчик.
Ульга. (С шутливой обидой.) А я?
Некоторое время Айгарс, вздернув брови, смотрит на нее.
Айгарс. Ну хорошо! Второй главный добытчик. Довольна?
Ульга. А то!
Немой показывает Фелите, что, мол, надо покрутить ежа — подгорает.
Фелита. (Досадливо.) Да слежу я, слежу!
Айгарс обращает на себя внимание Немого и говорит ему — громко и медленно, тщательно выговаривая каждое слово.
Айгарс. Немой, это (показывает на Йоварса) Йоварс. А это (показывает на Улу) Ула. (Обращаясь к Уле.) Правильно? (И дождавшись от Улы утвердительного кивка, — Немому.) Они с нами пойдут.
Ула ловит на себе внимательный умный взгляд Немого и говорит, подражая манере Айгарса.
Ула. Очень приятно.
Немой, сердечно улыбнувшись, кивает ей несколько раз. Потом смотрит на подгорающего ежа, обреченно вздыхает и удаляется обратно в темноту. Фелита показывает ему в спину язык.
Айгарс. Такая вот компания.
Юлдис находит, наконец, бутылёк с мазью — отвинтив крышечку, немедля сует два пальца внутрь, извлекает комок мутной пахучей мази и принимается натирать язвы на ногах.
Юлдис. (Блаженно улыбаясь.) О-о-о! (Айгарсу.) Ты забыл Лириса представить.
Айгарс. (Вздернув брови.) В самом деле?
Как раз в этот момент к костру подходит Лирис с немаленькой охапкой хвороста. Он всё слышал и поэтому, бросив хворост в общую кучу, просто поворачивает к Уле и смотрит на неё со своеобычной приветливой улыбкой. Ула тоже смотрит на него, как бы говоря, что и без представлений он ей очень нравится. Йоварс, не удержавшись, поджимает губы.
Айгарс. Да уж. С вами, болтушками, и не такое забудешь. Ула, Йоварс, это Лирис. Лирис, это Ула и Йоварс.
Лирис приветливо кивает Уле и Йоварсу. Потом, обратив внимание, что Юлдис выпотрошил содержимое его торбы, дает здоровяку пинка в спину и при нимается складывать все обратно. Юлдис, с блаженной улыбкой натирающий ноги, кажется, ничего и не заметил.
Ула. (Айгарсу.) Лирис говорил, что ты видел, как многоликие начинали?
Айгарс. Можно сказать и так. В Перекопье клети ихние были пусты.
Ула. А там, в Перекопье, о них ничего слыхали? Кто это вообще такие?
Айгарс ложится боком на траву, подпирает голову ладонью и, уставившись в огонь, говорит.
Айгарс. Я тоже интересовался. Да, о многоликих там слыхали. Только, говорят, думали, что сказки всё. Мол, вылезают раз в сотню лет из пещер, что в Мглистых горах, чернозубые дикари-людоеды. И, подобно чуме, разносятся окрест. Одни пепелища оставляют за собой. Ежели хоть один, говорят, тебя увидел — всё, не уйти, так как у каждого по десять лиц: скроешься от одной пары глаз, другая подскажет ей, где затаилась жертва.
Ула. И про эту, на ящере, тоже в сказке говорилось?
Айгарс морщится, точно от зубной боли.
Айгарс. Да. Повелевает, мол, людоедами женщина на громадном ящере. Страшной колдовской силой обладает. Кто встретится с ней взглядом — вмиг переходит на её сторону, и, перейдя, сразу ищет, от кого бы откусить кусочек. Так и бегает за своими братьями и сестрами, клацая зубами.
К костру подходит Немой, бросает хворост в общую кучу и садится на траву. Айгарс продолжает.
Айгарс. Одна бабулька в Перекопье выжила, она мне и рассказала. Говорит, внуков своих этой женщиной пугала. «Мать многоликих», так её называла. Рассказывала мне и плакала. Говорит, ежели б только знала, что за внучеками — прямиком из сказки! — явится Мать многоликих, язык бы себе, говорит, отрезала. И по щекам себя хлестает.
Ула. Я встречалась с этой Матерью глазами — и, как видишь, человечины пока не хочу.
Айгарс. (Кивает.) Да. Так всегда бывает, когда быль превращают в сказку. Бабулька мне и про ящера рассказывала. Огнем, говорит, плюется, а в том месте, где он прошёл, земля, мол, больше не родит. Лицезрел я этого ящера, но огня из пасти что-то не заметил. Да и насчет земли, перестающей рожать, тоже враки. Земля как земля, я специально смотрел. (Молчит.) Людям ведь как: чем страшнее сказка, тем послушнее детки — ну те, коим эта сказка рассказывается. Попугаешь их, значит, на ночь глядя какой-нибудь Матерью многоликих людоедов, — глядишь, не полезут назавтра куда не след. В волчью нору какую-нибудь. Или там в овраг, облюбованный гадюками.
Айгарс замолкает. Молчат и остальные. Видно, что каждый по-своему пытается перебороть страх, зашевелившийся в груди.
Ула. А в этой сказке, случаем, не говорилось, зачем им дети?
Айгарс. Не знаю. Старуха, как понимаю, от пережитого умом тронулась. Или всегда такой была. Половины того, что болботала, не разобрал. Может, и про детей в этой сказке было, врать не буду. Да и не знал я тогда ни про каких детей. Это потом, много позже, когда три сожженных деревни миновал, — лишь тогда понял что к чему. Да и то не сразу.
Пока он это говорит, Найя и Фелита снимают с огня котелок с кашей и кладут на землю прямо около Айгарса. Потом вынимают из другого котелка утиное мясо и перекидывают в котелок с кашей. Затем Найя принимается всё это дело тщательно перемешивать.
Все, извлекши из торб ложки, перемещаются к котелку и садятся вкруговую. Айгарс говорит Уле, кивая на котелок.
Айгарс. Налетайте, пока не поздно.
Юлдис хохочет, задрав лицо к звездам.
Ульга. (Не двигаясь со своего поста.) Ау! Про меня не забыли?
Айгарс. Йоварс, будь другом, отнеси ей порцию, иначе она нам жить не даст.
Фелита извлекает откуда-то плошку, наваливает в нее каши с куском утятины и передаёт Йоварсу. Йоварс, не выпуская изо рта ложки, которой уже успел воспользоваться, относит плошку Ульге. Потом возвращается.
Некоторое время отряд ест. Слышится только чавканье и довольное мычание.
Ула. А как же Великий князь? Разве не должен он… ну… устроить погоню, покарать?
Айгарс. Должен, конечно. И наверняка что-то такое намечается. Но видишь ли. Края эти — глушь, задница мира. Пока до Великого князя слух дойдет, рак на горе свистнет.
Юлдис. (Чавкая.) Да и кто в такое поверит? Людоеды, мол, из гор; женщина-верховод на гигантском ящере.
Лирис. Нет, почему? Поверит. Как увидит сожженные деревни, так сразу и поверит.
Айгарс. Вопрос — когда они их увидят?
Фелита. А еще не забывайте, что лошадь за многоликими ни в какую не идет.
Найя кивает.
Фелита. (Запуская ложку в котелок.) То есть дружина князя, ежели и преследует многоликих, то идет пешим шагом. Как и мы. Когда нагонит, нагонит ли вообще — пёс знает. Мы вон сколько уже прёмся за ними — а так и не нагнали до сих пор.
Найя. Ну как это — не нагнали? Нагоняли. Со мной дважды. А ежели с Айгарсом считать, — четырежды.
Фелита. Я про то и толкую. Нагнать-то нагнали, а на деле — от жилетки рукава.
Ула и Йоварс поворачивают лица к Айгарсу. В глазах — напряженное ожидание.
Айгарс. Да. Было дело. (Чешет в затылке.) Что-то происходит, когда мы к ним приближаемся. То ли сами на радостях глупим, то ли что-то эта Мать с нами делает, но в последнюю перед вылазкой ночь вдруг оказывается, что многоликие опередили нас на полтора-два перехода. Хотя еще намедни наблюдали мы огни ихнего становища — барабаны стучат, пляски какие-то жуткие вокруг костров. Тьфу!
Ула. Колдовство?
Айгарс. Не знаю. Не уверен. Я, например, ничего не чувствую.
Лирис. Я тоже.
Фелита. И я.
Юлдис. И я.
Найя. А как же сны?
На некоторое время вокруг наполовину опустевшего котелка устанавливается натянутое молчание. Все опускают глаза. Только Ула с Йоварсом непонимающе переводят взгляд с одного на другого.
Лирис. Сны — это сны. Не про них разговор.
Ула. А что со снами?
Айгарс. Кошмары нас заели. И ежели я хоть что-то понимаю, вас (смотрит на Улу и Йоварса) ждёт то же самое.
Йоварс. (Упавшим голосом.) Что ждёт?
Юлдис. (С недовольством.) Сниться тебе начнёт всякая жуть. Может, даже и сегодня.
Найя. Не просто жуть, а та же самая, что и нам.
Ула. То есть как?
Найя. А вот так. Один кошмар на девятерых.
Снова вокруг котелка устанавливается тишина. Немой осторожно тянется за своим ежом.
Айгарс. (Невесело.) Такие вот дела.
Йоварс. Может, это Мать многоликих намекает, чтоб вы от нее отстали?
Фелита. Не «вы», а «мы». Ты-то теперь с нами, рыбарь.
Йоварс. (Оправдываясь.) Да, «мы». Конечно, «мы».
Фелита. Может, и намекает, кто знает! Но, думаю, нет. Зачем, спрашивается, ей терпеть погоню?
Лирис. С чего взяла, что она именно «терпит»? Может, мы для нее — как комар над ухом.
Фелита. Именно — как комар! Комары жужжат. Рано или поздно их прихлопывают.
Лирис. Это мы с тобой прихлопываем. А она отгородилась какой-то завесой, и хоть бы хны. Мы в эту завесу носами тычемся-тычемся…
Ула. (Перебивая.) А может, сказка не врет, и следы ящера и впрямь ядовиты? Ну, как пары на болотах. Дышим, значит, этой гадостью, потом и снится всякое.
Айгарс. Нет. Мы давно ночуем в стороне от следов. Вон там их оставили. (Показывает рукой в сторону.) Хотя-а-а… Днем-то мы и в самом деле идем строго по следам. (Замолкает ненадолго.) Вот же переделка! И как я сам не допёр?
Лирис. (Айгарсу.) Ну, значит, теперь будем идти чуть стороной.
Найя. А лица можно сырыми платками закрыть.
Фелита. И долго ты протянешь с мокрой тряпкой на мордашке?
Найя. Пару деньков потерплю. Ежели сны продолжаться, значит, дело не в следах.
К костру подходит Ульга. Айгарс смотрит на нее с неудовольствием.
Ульга. (Айгарсу, оправдываясь.) Холодновато там.
Айгарс. (Смягчившись.) Ладно уж. Грейся.
Ульга немедленно опускается на корточки и тянется руками к костру.
Лирис. (Наклонившись к Уле.) Ты, главное, когда всё начнется, попытайся понять, что это всего лишь сон. Убеди себя в этом, и сразу станет легче. Я вот, как понял что к чему, почти ничего и не запоминаю.
Ула. Хорошо, попробую. Спасибо, Лирис.
Йоварс опять втихомолку кривится: назвала его по имени!
Айгарс. Я, кстати, тоже почти ничего не запоминаю.
Юлдис. Покойная бабка моя говорила: тот, кто не запоминает сны, — самый здоровый.
Ульга. (Желчно.) А тот, кто запоминает, что, самый больной?
Юлдис. Нет. Тот — женщина.
Все смеются.
Айгарс. (Распорядительно.) Так. Кому сегодня первому на часах стоять?
Сейчас же перестав смеяться, все переглядываются.
Лирис. Да вроде как Юлдису.
Юлдис. (Ворчливо.) Ага — Юлдису! Юлдис позавчера стоял.
Лирис. Ну, тогда Фелите.
Фелита. Фелита Юлдиса позавчера сменяла.
Немой тычет себе в грудь большим пальцем: давайте, мол, я постою.
Айгарс. Нет, Немой. Ты вчера стоял… И прекращай наконец жалеть этих бездельников! На шею сядут — не стащишь.
Немой разводит руками и принимается подбрасывать ветки в костер. Айгарс поворачивается к Ульге.
Айгарс. Что-то притихла наша первая главная добытчица. Не твоя ли сегодня очередь, а?
Ульга. (Недовольно.) Может, и моя. Я уж запуталась.
Айгарс. (Вздыхая.) Ясно. Стоишь сегодня ты. Сменяю — я. А утром обновим очередь, раз пополнение случилось.
Ульга. (Со слабой надеждой.) А может, новички и постоят?
Айгарс. (Резко.) Нет!
Ула. Мы не против. Да же, Йоварс?
Йоварс. Да.
Айгарс. (Мягко — Уле.) Нет, девочка. И сегодня, и завтра вы спите. Вам это надо. Я знаю.
И Ула вдруг чувствует, что и впрямь устала смертельно.
Фелита. (Поднимаясь.) Так, я — посуду скоблить. Найя, поможешь?
Найя молча встает, и вдвоем с Фелитой, подхватив грязную посуду, они удаляются к ручью. Остальные укладываются вокруг костра.
Сцена четвертая
Уле снится пещера. С высокого потолка свисают, подобно сосулькам, известковые наросты. Между наростами висят вниз головой огромные летучие мыши. Твари все до одной спят. Время от времени некоторые премерзко вздрагивают, точно им снится кошмар.
По потолку и стенам бегают голубоватые отсветы — это внизу горят колдовские костры. Видно, что пещера огромна, дальний костер напоминает светлячка, его можно заслонить мизинцем. Все пространство между кострами занято многоликими. Шлемов ни у кого нет, но у каждого с боков головы и на затылке можно разглядеть шрамы, имитирующие лица: два круглых вздутия — выпученные глаза, продолговатый вертикальный шрам между вздутиями — нос, и еще один — горизонтальный — рот. Дикари беспорядочно копошатся, задевая друг друга плечами, блестя лоснящимися полуголыми телами, и разговаривают все, разом. Многоголосый этот гомон сводит с ума. Время от времени его прорезает младенческий плач. Эхо шарахается от стены к стене, ища и не находя выхода.
У стен виднеются освещенные ярко-голубым светом ниши. В каждой лежит на циновке голая женщина в окружении чаш с чем-то, отдаленно напоминающим еду. Все женщины в тягости. Судя по их виду, они всем довольны. Вот какой-то голый мужчина приносит одной из женщин чашу, полную гигантских, в кулак размером, грибов. Подобострастно кладет чашу у ног беременной и наклоняется, чтобы забрать старую чашу, почти пустую, но тут беременная бьет его ногой в колено и что-то кричит. Мужчина, втянув голову в плечи, пятится. Остальные многоликие принимаются смеяться над ним. Оскорбленная чем-то беременная кидает в несчастного объедками и продолжает бранить. Тот всё пятится, пока не спотыкается и не плюхается задницей в костер. К потолку взметаются искры. Мужчина, визжа, подскакивает. Многоликие хватаются за животы, от сумасшедшего смеха летучие мыши просыпаются и в испуге принимаются носиться по пещере. Кидавшаяся объедками беременная, хохочет до слез и трясет в воздухе ногами. Вскоре — сначала насилу, потом все более искренне — принимается смеяться обжегшийся; постепенно он задирает искаженное смехом лицо к потолку и тут случайно замечает Улу. Смех его обрывается. Он моргает несколько раз подряд, затем указывает на Улу пальцем и кричит что-то сородичам. Те, одновременно замолкнув, поднимают глаза.
Наступает тишина, только костры трещат. Беременные высовывают головы из ниш и тоже смотрят на Улу. Не сговариваясь, все вдруг нагибаются, поднимают что оказывается под рукой и начинают кидать все это в зависшую под потолком Улу. В нее летят: камни, дрова, куски засохших фекалий, сандалии, топоры, объедки, посуда; кто-то не жалеет — запускает в нее свой шлем.
Прикрывая голову, вздрагивая от каждого попадания, Ула отталкивается от шершавого потолка и «плывёт» в сторону, лихорадочно ища укрытия. Обезумевшие летучие мыши носятся вокруг нее, задевая, кусают до крови, запутываются в волосах. Ула прячется за массивной известковой сосулькой, висящей у самой стены. О сосульку бьются камни, слышатся расстроенные каркающие голоса снизу.
Ула пытается наскоро перевести дух, но не тут-то было: на ногу ей вдруг накидывают аркан. Петля мгновенно затягивается вокруг лодыжки, и девушку с неимоверной силой принимаются тащить вниз, к кострам. Ула, плача, судорожно обхватывает сосульку. Один рывок — и вот сосулька выскальзывает из ободранных в кровь ладоней. Заарканенную девушку с натугой тащат вниз, словно поднимают из пропасти. И в тот момент, когда десятки нечистых рук хватают Улу за ноги, она просыпается.
Вся в холодном поту, она лежит на земле у мирно трещащего костра. Вокруг спят боевые товарищи, Найя и Ульга беспокойно шевелятся — видно, тоже что-то снится. Бледный от холода Айгарс сидит на часах поодаль. Заметив подскочившую на локтях Улу, он ободряюще улыбается ей и показывает рукой: спи, мол, рано еще. Ула обессиленно падает головой обратно наскатку, но уснуть, понимает она, вряд ли удастся.
