— Давно он умер? — спросил Исия.

— Часов пятнадцать-шестнадцать, — полицейский медик, господин Тогга, выключил сканер и накрыл пленкой тощее тельце. — Свидетели были слишком пьяны, чтобы засекать время. Надеюсь, ты не будешь спрашивать о причине смерти?

Исия мотнул головой. Причина смерти была очевидна — падение с высоты четырех ярусов, перелом шейных позвонков. Тело мальчика нашли взрослые бродяги. Вернее, оно свалилось именно в тот колодец, который они облюбовали для продолжения праздничной пьянки в тесном кругу. А поскольку из-за какого-то трупа какого-то пацана прекращать веселье на хотелось, его просто оттащили в угол, забросав на время всяким хламом. Когда гулька закончилась, двое нищих собрались оттащить его на бустерные поля, но были запримечены в рабочих коридорах гемами и задержаны морлочьим патрулем. Тройо встрепенулся было и попытался повесить на бродяг причастность к батальонам страха — но допрос под шлемом показал их полную невинность по этой части. На них висело несколько мелких краж и одно убийство, так что в ближайшие дни в глайдер-порту намечалось веселое представление под названием «безжалостная порка», но к гибели мальчика они были непричастны. Тройо вынес вердикт: пацан напился и сверзился в колодец сам.

— Локк, а ты ничего не упускаешь из виду? — спросил Исия.

— А что я мог упустить?

— Что привлекло этих мазуриков? Что они услышали, когда парень упал в колодец?

— Как вы любите все усложнять, господин Исия. Они услышали, что он упал, вот и все.

— Именно. Они не услышали крика. Ты можешь себе представить, чтобы человек падал с такой высоты — и не кричал?

— Пьяный? Сколько угодно.

— Он не был настолько пьян, чтобы совсем ничего не соображать. Пинта, не больше. Для такого воробья это, конечно, серьезно, но не до полной потери разума.

— Господин Исия, вы мне на шею это не повесите, — Тройо с демонстративным щелчком отключил сантор. — «Батальоны страха» ни при чем — а остальное меня не колышет.

— Тебя мало что колышет, Тройо, — поморщился Исия. — Кроме взяток. Поэтому в тот день, когда тебя подвесят в глайдер-порту за руки — а кто его знает, может, и за шею — я выпью. Хорошо так выпью.

— Я раньше выпью, Исия, — сказал Локк. — Когда тебя вышибут отсюда.

Исия сам ни на ноготь не верил, что к смерти беспризорника имеют отношение батальоны страха. Эти мерзавцы никогда не пытались спрятать тело и обставить дело так, будто это не убийство. Наоборот. Все напоказ. Но не верил он и в то, что мальчик упал с высоты пьяным. Особенно учитывая, что пацан принадлежал к банде Сурков. Это уже второй труп среди Сурков за сегодня. И Суна опять исчез бесследно. Совпадение? Ох, едва ли. Может, это паранойя, но тут ему виделась лапа синоби. Он представил себе, как глава этой узаконенной банды вызывает на ковер того самого педрилу — «Ты тут напачкал, прибери за собой…» И Йонои исчезает бесследно, оставив только корявую записку, над которой ломает голову протрезвевший Даллан.

Почему-то Исии захотелось помолиться кому-нибудь, чтобы этого не случилось. Наверное оттого, что больше он сделать ничего не мог. Кроме одного, пожалуй — накрыть всех ублюдков, которые убивают детей в Муравейнике. Хотя он честно признавался себе, что вряд ли сможет наложить руку на конкретного ублюдка, расправившегося с мелким карманником по кличке Нышпорка. Никто не видел, с кем и куда мальчик пошел. На этих детей обращали внимания не больше чем на бродячих котят — и тех, и других замечали только когда они царапались. Может быть, кто-то из Сурков что-то знал — но ему, «цапу», ничего не скажут, а Ран, который мог бы помочь — пропал неведомо куда.

Другой труп тоже не очень походил на работу «батальонов» — паренек лет шестнадцати, заколот в затылок, выброшен в один из рабочих коридоров.

— Где ты, малый? — беззвучно сказал Исия, глядя через окно вниз, в огромный провал глайдер-порта. — Где ты?

* * *

Это был, пожалуй, самый лучший сон в жизни. Упругая и мягкая постель, чистые простыни — и еще кое-что, удачно сочетающее чистоту с упругостью и мягкостью.

Девушка.

Сначала даже самой девушки не существовало — было только объятие, только руки. А потом он начал понемногу просыпаться, искать, трогать — и за руками обнаружились плечи, чуть прикрытые тонкой тканью, и шея, и ямка между ключицами, и грудь… Правда, раздавался какой-то тревожный сигнал — его собственное тело помнило, что грудь была больше — и не за счет пекторальной мышцы.

Но там, во сне, он отказывал этим ощущениям в праве голоса. И все еще там, во сне, у этого тела появилось лицо и имя.

— Бет… Моя Бет…

— Стоп. Так я не согласна.

Голос толкнул его в реальность, как в прорубь: «НИКАКАЯ ОНА НЕ БЕТ, ПРИДУРОК!»

— Я совсем не против такого поворота событий, — спокойно продолжала не-Бет. — Но быть постельной заместительницей я не хочу. Просто чтобы ты знал.

Дик не смог ничего ответить, так как не совсем пришел в себя. Он все еще переваривал поток информации, который выдало ему зрение.

Первое: прямо перед ним (под ним, если совсем честно) — та самая девушка, которая подобрала его у алтаря, привезла сюда — видимо, к себе домой — отправила в ванну, потом наложила на раненое плечо что-то вроде биошины и предоставила эту постель. Сеу Роксана Кордо. В своем тогдашнем состоянии он не смог даже разглядеть ее толком — какой-то энергичный серебристый вихрь, даже голос серебристый. А сейчас он видел, что у нее длинные и очень светлые волосы, темные, почти прямые брови, большие и — ну да, конечно! — серебристые глаза, бледные, но красиво очерченные и твердые губы…

Она была очень красива, но это был тот самый тип красоты, от которого у Дика пропало всякое желание. Тип вавилонянина-аристократа. Моро был скроен иначе, но по тому же лекалу. Если бы Дик продвинулся дальше в чтении Платона, он мог бы сказать о «дионисийской» красоте в противовес «аполлонической», присущей семейству Шнайдеров.

Второе: они были в спальне, явно девичьей, хотя и в спальне амазонки. Минимум убранства, максимум удобства. И наряд красавицы — тонкая рубашка — яснее ясного говорил о том, что она здесь дома и что она положила его в свою постель, прекрасно понимая, что собирается туда лечь сама.

— Теперь, когда мы выяснили, кто есть кто, — так же спокойно сказала сеу Кордо, — мы можем продолжать. Или не продолжать. Как пожелаешь.

— Из… вините… — пробормотал Дик, и попытался перейти из позиции «сверху» в позицию «рядом».

— Осторожнее! У тебя сло…

Правая рука его подвела и он упал прямо на плечо.

— Оууууфффф!!!

— …мана лопатка, — со вздохом закончила девушка. — Ну, теперь перевернись на живот, я хочу посмотреть, пережила ли соединительная ткань эту нагрузку.

— Вы врач? — спросил Дик, подставляя ей спину и корча страшные рожи.

— Бионик. Родственная специальность, — она с влажным звуком отлепила что-то от его кожи и бросила рядом на покрывало. Дик потянулся левой рукой и нащупал нечто вроде наполненного гелем пакета, покрытого сверху мокрым бархатом. Он повернул голову — и увидел странное полупрозрачное… существо? В общем, оно шевелилось. Пульсировало. То, что он принял за бархат, было ворсинками, покрывавшими «брюшко», и эти ворсинки то и дело шевелились волнообразно.

— Что это? — спросил он, сглатывая.

— Хирургический биобот четвертого поколения «Мико», лаборатории Кордо. Экспериментальная модель. Кхм… одна из.

Все хирургические боты, виденные Диком до сих пор, не походили на это. Стационарные в госпитале «Ричарда Львиное Сердце» или лазарете «Паломника», занимали полкаюты: с ванной биогеля, со сканерами, с многочисленными конечностями, каждая под свою функцию. Портативные полевые, которых Дик умел собирать и разбирать, напоминали серебряных паучков о десяти ногах, с жальцем-инъектором, жвалами-степлером и брюшком, набитым антибиотиками, анальгетиками, шовным и перевязочным материалом, препаратами крови и прочими полезными в хозяйстве вещами. А это…

— Тебе опять повезло, смещения нет. Но знаешь, лучше воздерживаться от такой активности.

— Я очень сожалею, — Дик перевернулся, натягивая одеяло до самой шеи. — Я вел себя недопустимо. Вы можете требовать… чего угодно.

— Я имела в виду прыжки с переворотом, — Роксана Кордо села на постели по-турецки. — А это… Не самый плохой способ сказать «доброе утро».

Дик вынужден был согласиться. С самыми плохими он был знаком не понаслышке.

— И потом, ничего недопустимого в том, чтобы обнимать в ответ женщину, которая обнимает тебя, я не вижу. Повторюсь: если хочешь, мы можем продолжить.

Дик зажмурился.

— Нет. Извините меня. Я потерял лицо.

Он вдруг подумал — а если она зазвала его к себе домой именно за этим? Почему бы и нет. Вавилонские женщины в этом отношении были так легки на подъем, что просто удивительно, как тут еще умудрялись торговать водой. По прикидкам Дика, предложение давно должно было превысить спрос.

— Твои извинения становятся утомительными, — голос ее, однако, не выдал ни обиды, ни желания съязвить. — Понимаешь, я рассчитываю на установления нормальных отношений. Нет так нет. Давай поговорим. Мне страшно любопытно — как ты выжил, где ты был… Поэтому ты здесь.

— Но ведь вы пригласили меня раньше, чем узнали. Почему?

Она уперла руки в колени и подалась вперед.

— Суна Эрикардас, я узнала тебя с первого взгляда. Да, ты здорово изменился, похудел и подстригся. Но я тебя узнала по выражению лица. Я рисовала твое лицо много раз, и… Ты себе не представляешь… нет, я лучше не буду этого говорить. В общем, есть вещи, в которых женщина не ошибается.

— Сеу Роксана…

— Рокс. Умоляю тебя. Называй меня Рокс, договорились?

— Хорошо, сеу Рокс, — про себя Дик поморщился: звучало это как собачья кличка.

— Просто Рокс. А то я начинаю чувствовать себя старухой. Кстати, а как звучит уменьшительное от «Эрикардас»?

— Ричард, — поправил юноша. — Если по-простому, то Рики, можно Дик.

— Хм. Звучит как собачья кличка. Я думала, что Эрик.

— Нет, Эрик — это другое имя, — уязвленный, Дик произнес эти слова резче, чем хотел. — В Муравейнике меня еще называют Райан или Ран. Йонои Райан — это вообще-то мое настоящее имя.

— Ран — гораздо лучше, — одобрила сеу Роксана. — Очень тебе подходит. Ран, ты мой гость. Спальня, ванная и все остальное в твоем распоряжении. В ванной лежит одежда, которую подобрали для тебя. А разговор давай продолжим за… — она посмотрела на хронометр своего сантора, — за обедом.

Дик посмотрел туда же — и увидел, что время идет к концу второй смены. Он проспал почти сутки. Мастер Даллан, наверное, волнуется, мастер Исия, может быть, тоже…

Рокс подобрала с пола что-то атласное, цвета бордо, и бросила ему. Это оказался халат, все еще пахнущий духами и женщиной. Дик надел его, затянул пояс и выбрался из постели.

— Можно нескромный вопрос?

— Да, с… Рокс. Пожалуйста.

— Ты не носишь нижнего белья из принципа, или у тебя его просто нет?

Если бы сеу Кордо сама пожила в портовом районе без кондиционирования, она бы не спрашивала. Дик покраснел, ничего не ответил и пошел в ванную.

— Да, и ты не думал о том, чтобы начать бриться? — Рокс воткнула ему в спину еще один дротик.

Дик в некотором недоумении провел рукой по голове. Он не собирался брить ее второй раз — на макушке пока что не хватало материала даже «на два хороших разговора», как говаривала мистресс Хару.

— Я о тех четырех с половиной волосинах, которые торчат у тебя из подбородка, — растолковала Рокс. — В общем, депилятор ты тоже там найдешь.

— Спасибо, — буркнул Дик, окончательно раздавленный. Он терялся, когда женщины начинали подсмеиваться. Им ведь нельзя врезать как следует.

В ванной напротив зеркальной стены он примерно секунду не мог понять, что это за чужой парень в дурацком халате. А когда понял, глупо хохотнул, вспоминая, когда же видел себя в зеркале в последний раз. На «Паломнике»? Нет… В доме Нейгала, там тоже было зеркало во весь рост, перед которым он поправлял одежду и волосы после бани. Дик сбросил халат, перекинув его через край ванной, и шагнул к зеркалу, узнавая заново свое тело, которое теперь выглядело как чужое.

От прежней неуклюжей юношеской прелести мало что осталось. Главная перемена была ему не видна, так как не с кем было сравнить — но он вырос, вытянулся за эти месяцы, набрал тяжести и ширины в костях, и подростковая непропорциональность почти пропала. Округлыми его формы и раньше никогда не были, но сейчас казалось, он состоит из одних острых углов, даже мышцы — и под острыми углами сходились и пересекались многочисленные шрамы, тонкие, иссиня-лиловые. Дик пощупал свежий синяк, медузой распластавшийся над солнечным сплетением. Синяк отозвался болью — спокойной, остаточной. Так, просто сигнал о том, что нервы на месте. Он повернулся к зеркалу спиной и выкрутил шею, чтобы разглядеть, что там на лопатке. Там был еще более роскошный синяк, в эпицентре которого розовела зарубцованная рана. Надо отдать боту-слизняку должное: несмотря на мерзкий вид, поработал он отлично. Имперские боты так не умели. Они зашивали раны, вправляли кости, делали инъекции, но меньше чем за сутки нарастить на сломанной кости соединительную ткань и рассосать здоровый синячище — это нет.

Другие синяки выглядели устрашающе, но у тонкокожих людей синяки всегда так выглядят. Наверное, слизняк успел посидеть и на переносице (Дика передернуло) — вопреки давешним ощущениям ее не разнесло, только пятнышко темнело между глаз, как будто он надевал испачканный визор.

Лицо тоже было чужим. Щеки ввалились, подбородок и скулы стали резче, губы — жестче, глаза запали и смотрели как из тени, а между бровями залегли две складки. Нос заострился, но смотрел вперед все так же дерзко. И на подбородке действительно обреталась какая-то жалкая поросль. Он понимал теперь, почему до сих пор остается неузнанным. Чтобы узнать его, требовалось вглядеться. Знакомому человеку это не составило бы труда, наблюдательные люди вроде господина Исии тоже могли понять, что к чему, но вот до Элала дошло только когда он увидел шрамы. А сеу Кордо узнала его по выражению лица. Интересно, как. Что там особенного было, кроме разбитого носа?

Он нашел на полке возле умывальника все необходимое для утреннего туалета — зубную щетку какой-то очень продвинутой модели (слава Богу, не пиявку, которая ползает во рту, или чего похуже!), депилятор, полотенце, а также — нижнее белье, длинные черные брюки, пояс из металлических чешуек и узкую темно-коричневую тунику с воротником-«крылышками» и рукавом в три четверти. На полу стояла коробка с мягкими туфлями.

Побрившись, одевшись, Дик подивился преображению: теперь из зеркала смотрел респектабельный, слегка щеголеватый молодой вавилонянин. Юноша впервые с удивлением заметил, что вполне заслуживает права называться симпатичным. А то и красивым, чем черт не шутит. Этот костюм подчеркивал то, чего сам Дик, предпочитавший мешковатую одежду, в упор не замечал раньше — стройные ноги, узкую талию и широкие плечи, осанку флордсмана, светлую и гладкую кожу необычного оттенка. В сознание вторглась пугающая мысль; прежде он считал, что Моро сделал то, что сделал, из чистой подлости — раздавить, унизить, опоганить. Но сейчас он понял, что тут могло быть и нечто другое. Как у этого, как его там — Алкивиада. И сеу Рокс, вполне возможно, не насмехалась над ним, предлагая любовь. И из порта она его забрала сюда, потому что…

— Вот паскудство, — пробормотал он и открыл дверь.

Сеу Рокс была уже одета — в то же, что и вчера. Серебристые волосы убирала гребнями гем-горничная.

— Сударыня, — громко и резко сказал Дик. — Если можно… верните мне мою старую одежду.

— П-почему? — изумилась леди Рокс.

— Если я сунусь в этом в Муравейник, все подумают, что я это украл. Или нашел себе «мамочку».

Поскольку Рокс продолжала сидеть, не издавая ни звука, Дик счел нужным пояснить:

— Это, знаете, такие женщины, которые дают ребятам подарки и деньги за то, что ребята с ними спят.

— Но… — девушка снова запнулась. По лицу видно было, что в голове ее теснятся не меньше пяти реплик, каждая их которых хочет попасть на язык первой, и производят некоторый затор. В конце концов вперед вырвался вопрос:

— Но почему ты хочешь уйти?

— Выйдите пожалуйста, — обратился Дик к служанке. — Я не могу при вас говорить.

Служанка сначала не поняла, что на «вы» обращаются именно к ней, потом нерешительно воззрилась на госпожу, та махнула рукой — иди.

— Вы тут сказали сейчас, что постельной заместительницей быть не можете, — сказал Дик, когда она вышла. — Ну так вот, я тоже мальчиком-приживальщиком быть не могу.

Леди Рокс провела рукой по волосам, один гребень выпал.

— Да как ты посмел, — прошептала девушка, и Дик понял, что сказал не то: сквозь шепот прорывались слезы. — Как у тебя язык повернулся сказать… Я же… я… люблю тебя!

Дик, ощутив некоторую неуверенность в коленках, нашел рукой за своей спиной кровать и осторожно сел на край.

— Сударыня, — сказал он. — Я дурак. И если я вас обидел — то простите меня. Но как такое может быть, если вы меня совсем не знаете?

Рокс нервно запустила руку в волосы.

— Мне казалось, я достаточно знаю тебя. Я… участвовала в траурном поезде императора. Видела тебя. Ты был… прекрасен.

Дик опустил голову и сжал пальцы до хруста.

— Да, я слышал, — сказал он. — «Такой молодой, такой хорошенький — какая жалость, что он должен умереть!» Как будто старых и некрасивых — можно…

— О, боги! — девушка вскочила и зашагала по комнате, агрессивно заламывая пальцы. — Какой же ты все-таки… тупой! Да если бы ты был некрасивым и старым — это все равно было бы прекрасно, пойми. Ты был один, никого на твоей стороне, а с Рихардом была вся сила дома Рива, и все равно он не заставил тебя сдаться! Ты сам себя судил строже, чем они, и отвергал прощение…

— М-м-м! — Дик с силой впечатал лицо в ладони. — Нет, нет! Это вы ничего не поняли! Что же я, дурак — отвергать прощение? Не было там никакого прощения — меня хотели пощадить, потому что я пилот, потому что я мог принести им пользу. Только прощением там и не пахло. Он меня покупал! Он говорил: давай так — я сделаю вид, что забыл, как ты зарезал мою сестру, а ты сделаешь вид, что забыл, как по моему приказу сожгли всех твоих… и что сделали со всеми, кого ты любил, и что сделали с тобой… А я говорю — нет, если так считаться, то крови твоей сестры будет маловато, чтобы должок закрыть, а если прощать друг другу без счета — то отпусти меня и всех моих, дай вернуться домой и не мучай больше живых ради мертвых. А он сказал: нет, я так потеряю лицо. А я сказал: ну тогда убей меня, если лицо тебе дороже. Вот. И все. И ничего в этом прекрасного нет!

Рокс больше не вышагивала по спальне.

— Ты знаешь… — сказала она после долгого молчания. — Я помню этот ваш разговор наизусть. Я много раз просматривала запись — вы говорили совсем другое.

— Какая разница, что мы там говорили вслух, — Дик уронил руки. — Вы тут, в своих пещерах, очень много рассказываете про то, как вам не нравится ложь, и наша вера, которая, по-вашему, вся ложь… Может, я и не самый лучший человек на свете — но кто-то же должен был поставить этого вашего сёгуна перед правдой.

— Ран… Ричард… я просто пытаюсь объяснить тебе, почему я полюбила тебя. Почему ты на все хочешь найти возражение?

— Да потому что все это ерунда! Вы тут страшной ерундой перенимаетесь, меня это бесит иногда. Данг вот ляпнул один раз — как, мол, хорошо я держался. Да какая, к черту разница? Я что, виноватей или правей выхожу от этого? Вы бы точно так же восхищались, будь я пиратом или еще какой мразью, лишь бы красиво плюнул перед смертью…

— Нет. Поверь мне, нет. По крайней мере, не я.

Дик потер лоб и спросил:

— Так чего же вы все-таки хотите, сударыня?

— Быть… твоим другом… наверное. Если ты окажешь мне эту честь.

Дик немного подумал — и принял ее ладонь.

— Это ваша дружба для меня честь, сударыня, — сказал он.

Они пообедали яичницей с беконом, поджаренным хлебом и настоящим кофе, в который Дик с отвычки бухнул столько сахара, что пришлось разбавлять еще дважды. За этим занятием он рассказал ей в самых общих чертах историю своего спасения и жизни с Сурками — не упомянув, однако, ни о Салиме, ни о господине Исии. Он понимал, что леди Кордо — девушка проницательная, но пока еще не знал, что и в какой мере может ей доверить, и предоставил ей кое о чем только догадываться.

— Так это член враждебной банды так тебя отделал? — спросила она. — Не сочти праздным любопытством, но к возвращению отца я должна сочинить какую-то легенду про тебя и то, как ты здесь оказался. Пока что мне нравится романтическая версия — я поехала проведать свой алтарь, меня атаковали тамошние грабители, а ты меня спас.

— Се… то есть, Рокс, а почему нельзя сказать правду? То есть, не обязательно говорить, кто я такой… Но лучше просто сказать, что ты нашла меня у алтаря и привезла сюда.

— Э-э-э… Они будут несколько эпатированы. Понимаешь, Ран, чтобы не возбуждать подозрений домашних, я еще вчера сказала, что мы любовники.

Дик поперхнулся кофе.

— Ну, а как еще можно объяснить, что ты ночуешь в моей спальне?

— Да мне бы и диван этот подошел, — Дик хлопнул рукой по своему сиденью.

— С этим не так просто, — подлив ему кофе и поставив кофейник, Рокс сложила пальцы «домиком», приготовившись к лекции. — Ты, наверное, не хочешь привлекать к себе лишнего внимания, так? Понимаешь, у меня бывают приятели, у моих родителей — тоже. Я взрослая и самостоятельная девушка, у меня свое дело, но мы продолжаем жить одним домом. Все эти люди будут задавать вопросы. Если я им скажу, что подобрала избитого — извини, Ран — бродяжку, все станут интересоваться, с каких пор я занимаюсь благотворительностью. А если я им скажу, что сплю с симпатичным мальчиком, который рыцарски вступился за меня в Муравейнике, все просто пожмут плечами — мало ли у кого какие причуды. Тебя это… сильно задевает?

Дик повертел в руках дымящуюся чашку, скривив рот, потом сказал:

— По правде говоря, да. Ладно, Рокс. Бог знает, и мы с тобой знаем, что между нами было, а чего не было. Что думают вавилоняне — мне плевать.

Он собрался было налить себе еще, чтобы не осоловеть от сытости, но кофейничек уже опустел.

— А чем ты занимаешься? Бионик — это что такое?

— Разработка биоботов, — Рокс улыбнулась. — Не хочешь прогуляться со мной в лабораторию?

Уже сам проход сверху вниз по особняку Кордо многого стоил. Не особняк, а целый замок. Дом Нейгала до сих пор был самым шикарным жилищем, где Дику доводилось бывать в своей жизни (дворец не в счет, он же не видел там жилых помещений), но по сравнению с домом Кордо он заслуживал звания скромной хижины отшельника.

Дик ни черта не понимал в дизайне интерьеров, он мог судить только по впечатлениям. И замок впечатлил его сочетанием величия и покоя. Встречаемые по дороге домочадцы приветствовали их легким поклоном, гемы — поясным. На первом этаже перед входом в гараж перед ними возник высокий мужчина в темно-синей с бордовыми вставками униформе и, поклонившись, спросил, куда убывает молодая госпожа.

— В лаб, — сказала Роксана. — Это Йонои Ран, мой друг.

— Вы поступили очень опрометчиво вчера, не взяв охраны, — сказал мужчина, с отстраненной неприязнью оглядев Дика. — Вы поступили не менее опрометчиво, приведя этого юношу прямо в свои покои, не позволив нам обыскать его и удостоверить его личность. Я вынужден буду доложить вашему отцу.

— Докладывайте, — вздернула брови Рокс.

— Сеу Йонои, — охранник повернулся к Дику, отцепляя от пояса сканер. — Положите ладонь на считыватель.

— Он мой гость, — Рокс встала между охранником и Диком.

— Значит, я должен следовать правилам дома, — Дик отстранил ее и положил руку на панель. Потом охранник снял сетчатку его глаза и раскрыл перед Диком дверь.

— Прошу.

Рокс вздохнула, едва за ними закрылась дверь.

— Зачем ты это сделал? Через полчаса Макс будет знать, кто ты такой.

— Он знает, кто я такой, или он даром ест ваш хлеб. — Дик оглядел гараж и у него вырвалось «оро». Он знал, что у богатых людей большой мобильный парк, но тут он столкнулся с новым уровнем богатства: у Кордо был личный монорельс. Рокс подвела его к кабинке, раскрыла дверь и, когда они сели и пристегнулись, нажала сенсор старта.

— Но все-таки: зачем?

Дик пожал плечами.

— Я сказал. Я гость и должен следовать правилам дома. Это право твоих родителей — знать, что я не вор.

Вагонетка плавно летела по направляющему рельсу. На поворотах Дика прижимало плечом к Рокс.

— Ты думаешь, их обрадует, что ты — беглый убийца?

Дик снова пожал плечами.

— А что, убийца в Пещерах Диса — это такая невидаль?

Рокс прикусила губу, и дальше они ехали молча до самого конца, когда вагонетка затормозила перед платформой.

Лаборатории поразили Дика даже больше, чем дворец. Это была настоящая подземная крепость, способная выдержать жестокий штурм и долгую осаду. На входе и Рокс, и Дика просветили сканером до костей, и каждому выдали особую метку, по которой можно было отслеживать их местоположение.

— А чего так сурово? — шепотом спросил юноша, когда они шли по стеклянному коридору между двух экспериментальных цехов, залитых ярким светом и полных гемами, выполняющими какие-то непонятные Дику, но очень тонкие манипуляции.

— Лаборатории Кордо — сокровищница Кордо, — ответила Рокс. — Ты себе не представляешь, сколько есть желающих попасть сюда и увидеть то, что видишь ты. Даже сейчас, — она мрачновато усмехнулась.

Дик оценил степень доверия.

— Можешь не бояться за тайны дома. И я все равно ничего в этом не понимаю.

— А я и не собираюсь объяснять тебе лишнего. Мы разрабатываем и делаем биоботы — это и так все знают. Как мы их делаем — это ты не поймешь и в первом приближении без пяти-шести лет обучения. Всех систем безопасности тут я и сама не знаю.

Вдоль цеха ползла широкая лента, на которой было рассыпано что-то вроде небольших черных яиц. Гемы, сидящие справа и слева, брали эти яйца, вставляли в гнезда перед собой, что-то с ними делали при помощи двух нейрощупов и отправляли по ленте дальше.

— Это все женщины? — спросил Дик.

— Да, они лучше приспособлены к конвейерной работе.

— Я думал тут только лаборатория — а тут целый завод…

— Экспериментальный цех. Мы хотим выпустить в серию бота «рыбий пастух». Моя разработка, — в ее голосе прозвучала гордость. — Лабораторные испытания закончились успешно, но прежде чем открывать производство, нужно провести массовые испытания. Мы изготовим четыре тысячи ботов и раздадим потребителям. Как хорошо ни моделируй реальные условия, лаборатория — это одно, а настоящая работа — совсем другое…

Дик продолжал смотреть вниз, на женщин, затянутых в серебристые костюмы и медицинские полумаски. Изо дня в день, изо дня в день, без благодарности, без имен, без какого-либо просвета…

— Ран? — дойдя до конца коридора, Рокс заметила, что ее спутник отстал.

— Где они все живут? Здесь, при лабораториях?

— Нет, потому и построили монорельс. Живут они на нижних уровнях. Ран…

Он посмотрел ей в глаза.

— Они хоть иногда видят солнце?

— Н-не знаю… Я не задумывалась об этом…

Дик покусал губу.

— Я этому удивляюсь больше всего. Что меня донимает в этих ваших пещерах — то, что можно прожить жизнь, так ни разу неба и не видя. На кораблях, в общем, то же самое, но мы-то так живем по своей воле…

— Ну, они все-таки устроены иначе, чем мы…

— Вот только поэтому вы все еще и живы.

— Я и забыла, что ты аболиционист.

— Я христианин.

— А как насчет рабов, которые должны повиноваться господам?

Дик, уже успевший обогнать ее, развернулся резко и выставил палец перед собой, так что она наткнулась грудью, как на ствол пулевика.

— Ты мне подвесные трюмы не загружай! Я сам такой, чтобы никто и никогда не мог владеть рабами, но раз уж на то пошло — то нигде не написано, что раба надо всю жизнь держать под камнем, как мокрицу, и учить его, что он нелюдь! Так что ты с больной головы на здоровую не перекидывай, Павел ничему такому не учил!

Рокс на мгновение застыла, пораженная таким взрывом темперамента.

— Эйвосский гейзер, — она, покачав головой, отвела палец юноши от своей груди.

— Чего?

— Есть такая планета, Эйвос. Спутник Нова-Рутении.

— Знаю. И про гейзеры знаю, у нас стармех был рутен. А при чем тут я?

— А при том, что, когда из-под ледяной корки бьет вверх огнем и паром — это очень впечатляет.

Дик опустил голову.

— Я ничего не понимаю в биоботах, но я кое-что понимаю в гемах, — сказал он. — Поверь, радоваться солнцу они умеют не хуже тебя.

Она не стала расспрашивать его дальше, а он не стал распространяться. Они миновали еще один экспериментальный цех, потом помещение, очень похожее на «морлочью родильню» в детском комбинате, потом — высокие, так же залитые светом комнаты, где трудились уже обычные люди. Там мерцали голопанели, ткущие изображения живых клеток и наномеханизмов, там мужчины и женщины колдовали в интерфейс-модулях, там под колпаками силовых полей копошилось нечто полупрозрачное, похожее на незаконный плод креветки и медузы.

— Фу-у, — вырвалось у Дика, когда они проходили мимо такого вивария.

— Да-да, — промурлыкала Рокс. — Вот потому-то клиенту полработы не показывают. Пока их не доведут до ума и не выдумают дизайн — следует неизменное «фу». А ведь от внешнего вида эффективность никак не зависит: результат-то представляет собой неизменное «ах!». Или будешь спорить? — на сей раз она развернулась, ткнув Дика пальцем в грудь и заставив его поморщиться от боли. — У тебя там, между прочим, было кровоизлияние в брюшную полость. Чем тебе вломили, кийогой? И вот результат — меньше чем через сутки ты здоров и скачешь.

Она развернулась и потащила его дальше.

— К слову, Майк — тоже лично мой проект.

Последняя дверь открылась и Дик вступил в большой кабинет. Его восточная стена была односторонним зеркалом и выходила на лаборатории, западную полностью занимали подвесные полки с книгами, интерфейс-модуль, как заметил Дик, был не самой последней модели, но в модификации чувствовалась рука мастера. В кабинете был и старомодный письменный стол, и небольшой обеденный столик.

Рокс уселась в кресло интерфейс-модуля, включила его взмахом руки и громко сказала:

— Всем привет, я дома. Доктор Монтеро, подойдите в кабинет, пожалуйста, — она развернулась к Дику и объяснила:

— Ко мне сейчас потянутся люди, нужно чем-то тебя занять. Доктор Монтеро все тебе покажет, что можно показать, а потом мы поужинаем.

Доктор Монтеро оказался небольшого роста лысеющим мужчиной, где-то между 45 и 55 годами, явно не принадлежащим, в отличие от Рокс, к вавилонской знати. Прогулка с ним оказалась весьма интересной и занимательной.

Биоботы вовсе не являлись основным направлением деятельности дома — двадцать лет назад, как и все Рива, Кордо занимались космической торговлей. Но они одними из первых оказались в курсе реформы Фаррана-Бона, и первыми начали осваивать перспективное, как им казалось тогда, направление — биоботы, которые должны были заменить гемов.

— Животные вместо людей? — спросил Дик.

— Нет-нет, биобот — не животное, — решительно возразил доктор Монтеро. — Генетически модифицированные животные хороши лишь тогда, когда функции, которые тебе нужны, не вступают в противоречие с их естественными инстинктами… Взять хотя бы…

— Косов, — подсказал Дик.

— Хотя бы косов, — кивнул ученый. — Их собачьи и кошачьи инстинкты не вступают в противоречие с двумя основными функциями — оберегать и защищать. Если бы мы на базе собаки и кошки создавали вьючное животное, вроде эквита, мы бы добились значительно худших результатов. Нет, инстинкты биоботов совершенно искусственны.

Он протянул руку вперед и, откуда ни возьмись, возникло что-то похожее на стеклянного кузнечика размером с хорошую собаку. Подпрыгнув, оно выхватило из протянутой руки доктора Монтеро скомканную упаковку от сэндвича и сжевало ее в один присест. Доктор остался стоять с протянутой рукой, и стеклянный кузнечик тоже застыл столбиком, чуть перебирая на месте передними лапками и шевеля короткими усиками.

— Они реагируют на жест, — сказал инженер. — На голос. На свист. На особую систему прикосновений к сенсорам на спине. Органические отходы они просто едят — это решает проблему заправки. Неорганические накапливают вон в том подбрюшном мешочке и извергают в месте, которое им укажут. Если вы захотите избавиться от мусора — достаточно будет вытянуть руку вот так, как я держу ее сейчас. Сидеть.

Монтеро опустил руку, и кузнечик остался сидеть на месте.

— Вот здесь, под шейным щитком — сенсорная панель, которая воспринимает определенные символы, их надо писать пальцем, — он открыл квадратный глазик без зрачка, провел диагональ из одного угла в другой — под панелью открылась дырочка, откуда выскочил мнемопатрон. — Вот блок памяти, мы сделали его под стандартные патроны, так как в планах был широкий выпуск этой модели… — Монтеро вздохнул и вложил патрон обратно, щелкнул пальцами. Стеклянный кузнечик исчез за углом.

— Эти боты созданы во многом на базе… э-э-э… позаимствованных имперских технологий. Но они не нуждаются в мотиваторе, получая энергию из поглощенной органики. И, получив легкие повреждения, они самовосстанавливаются.

— Мне больше нравятся имперские боты, — пробормотал Дик. Эти полуживые создания слегка пугали его, хотя причину этого страха он объяснить затруднялся.

— Ну да, конечно, вы же имперец, — вздохнул Монтеро. Дик вздрогнул, и инженер заметил это. — Как и я. Госпожа Кордо не зря свела нас с вами — она девушка с добрым сердцем и, как видно, считает, что пленники могут утешить друг друга.

— У вас выговор — как у настоящих вавилонян! — Дик искренне надеялся, что это прозвучало как комплимент.

— Я здесь уже больше десяти лет. Сначала работал в лабораториях дома Кассино по контракту. Потом гражданская война Рива как-то плавно перешла в войну с Империей… Как гражданин Рима я оказался интернирован, из концлагеря меня вытащил Александр Кордо, отец госпожи Рокс. Поскольку я имею дело с секретными исследованиями — я не могу покидать владений Кордо.

— Вас держат под землей, как этих гемов?

— Нет, что вы… Владения Кордо простираются далеко за пределы этого подземелья. У клана огромная собственность на трех континентах. Когда мне хочется на солнышко, меня перевозят на один из испытательных полигонов. Эта лаборатория сейчас — это такой… вольерчик для талантливой и не в меру резвой девушки… А я — ее любимая игрушка… Кордо больше не возлагают никаких серьезных надежд на биоботов — чтобы они окупили себя, нужен грандиозный экспорт, миллионные серии… А Картаго превращается в автаркию… Хотя, если бы сейчас удалось снять эту блокаду — мы бы осуществили прорыв, — его глаза блеснули на миг вдохновенным огнем, а потом погасли.

— А мне кажется, что биоботы нужны здесь, — робко возразил Дик. — Ну, просто мне приходилось тут работать в мастерской… Боты почти все старые, много трофейных, имперских — они часто ломаются, а запчастей к ним нет. Иной раз приходится так голову мучить, чтобы придумать, чем заменить блок, который в Империи на каждом углу купить можно… Если бы в продажу поступили эти ваши, которые сами чинятся…

— То стоили бы они своего веса в осмиевом эквиваленте. Понимаете, Ран, линия по производству биобота — это… не конвейер на который можно поставить более новые станки. Идемте, я покажу.

Они спустились на гравилифте медленным прыжком. Дик оценил изящество и изобретательность охранной системы — в случае опасности искусственная гравитация просто отключалась, и вторженцам предоставлялся для штурма тридцатиметровый колодец.

— Дальше вам нельзя, туда входят только гемы в стерильных защитных костюмах, но через стекло вы увидите главное, — сказал Монтеро, когда они оказались в маленькой круглой смотровой. Стекло находилось у них под ногами, а «главное» выглядело совершенно тошнотворно — пульсирующий клубок обнаженных желеобразных мышц и кишок, переливающийся всеми оттенками масляного пятна на темной воде. Длинная упругая труба яйцеклада выходила из этого клубка и время от времени сокращалась, извергая круглые черные яйца — такие же, какие видел Дик в цеху. Четверо гемов в защитных комбо и шлемах обхаживали это чудовище, постоянно поливая его какими-то жидкостями из маленьких распылителей и засыпая что-то в автоклав, к которому оно было подключено системой трубок.

— Биомеханическая матка, которая откладывает яйца. Очень дорогая и громоздкая в производстве штука, но когда она уже готова — то при наличии материалов и питания может штамповать зародышевые блоки в огромных количествах. Миллионами. Мы можем завалить этими уборщиками Пещеры Диса, и они вылижут город как тарелку. Но этим мы лишим работы гемов и людей, а здесь и так кризис с переизбытком рабочих рук. Нас просто распнут.

— Понятно, — Дик, присевший было, чтобы рассмотреть жутковатое диво, поднялся. — А что, доктор — нравится вам быть любимой игрушкой?

Инженер опять сверкнул глазами:

— Не сочтите за бестактность, Ран — как вы сюда попали? Я имею в виду — на Картаго?

— Оказался не в то время не в том месте.

— Как и все мы. Нет, быть ее игрушкой — не так уж плохо. Один совет, Ран: не влюбляйтесь в нее. Для вашего взаимного блага. Она добрая и сострадательная девушка, и у нее слабость к… как бы это сказать… раненым.

— «Она меня за муки полюбила — а я ее за состраданье к ним», да? — вспомнил Дик.

— Именно. Хотя какое мне дело. Быть ее игрушкой гораздо лучше, чем обычным пленником здесь.

— Да, сэр.

Монтеро пристально смотрел, ожидая продолжения, но не дождался. Вздохнув, он повел Дика к выходу, оттолкнулся от платформы — и вдвоем они взлетели на три этажа вверх.

* * *

Роксана Кордо была молода, хороша собой, умна, богата и несчастна. Молодость и красота не могли сами по себе составить счастья в высшем свете Вавилона — молодых и красивых было более чем достаточно, в то время как мир принадлежал людям зрелым, а зрелость начиналась в 30 и продолжалась до 70. Человека до 30 лет можно было смело не принимать всерьез — на чем и погорели в свое время те, кто не принял всерьез Рихарда Шнайдера.

Рокс мучилась тупой, безболезненной и безысходной мукой, которую называют «бессмысленностью жизни». Ее интеллект, полностью отданный науке, был так же, как и эта наука, невостребован. Она понимала теперь, откуда взялся образ «безумного ученого» — к безумию близок каждый, кто вложил свою жизнь в открытие, способное принести огромную пользу ближним, и встретил со стороны этих ближних полное непонимание и неприятие. После поражения в войне Картаго перестала нуждаться в бионике. Александр Кордо сохранял лаборатории только ради дочери. Он не надеялся на связанное с бионикой будущее. Он вообще не надеялся на будущее. Большой, богатый и влиятельный клан Кордо страдал от того же, что и маленький, разорившийся, никому не нужный клан Сионг. Рокс была слишком умна, чтобы не обращать на это внимания, слишком совестлива, чтобы не понимать, насколько больнее это бьет по бедным и слабым, и слишком горда, чтобы топить свою беспомощность в развлечениях.

Она не вошла в свиту будущей императрицы, однако императорскую помолвку девушка ее ранга никак не могла пропустить. Кровавой сцены на нижних ярусах дворца Рокс не видела, она была наверху, вместе с другими молодыми людьми и девушками, отпрысками «лучших людей» дома Рива. Но на похоронах должна была присутствовать, а поскольку фазаниха Иннана ей не нравилась, Рокс не примкнула к женщинам, а осталась с отцом, в императорском траурном поезде.

До этого момента Рокс принимала мир как нечто не очень уютное, но само собой разумеющееся. Принимала его потому что ничего иного не предвиделось; и то, что мир предлагал, было, в общем, неплохо. Но в момент встречи с конвоем осужденного все перевернулось.

Дик очень удивился бы, узнав, сколько человек из императорской свиты сочувствовали ему, в меру сил, конечно, но неподдельно. Шнайдеров с каждой социальной ступенью вверх любили всё меньше, и то, что они использовали сэтто «красная карта», выдаваемое только Солнцем, для решения своих личных задач, было по местным меркам нехорошо. Ведь Вавилон как таковой в Бет не нуждался — в ней нуждались Рихард и Лорел, чтобы укрепить свое влияние на императорский дом, а значит — свою власть. Сами по себе матримониальные планы находились вполне в рамках этики дома Рива — но вот использование в этих целях императорского сэтто было уже предосудительно: это получется, государя самого же уговорили смастерить себе хомут.

Кроме того, Шнайдеры-Боны были не единственной семьей, потерявшей детей на Тайросе во время отступления; тот же Александр Кордо оказался разлучен с женой и младшей дочерью Алессией. Где сейчас те дети, что с ними — никто не знал; в то, что имперцы едят вавилонских младенцев, конечно же, не верили — но каково осознаваь, что твоя кровинка растет неизвестно где, среди чужих людей, и не узнает тебя при встрече? В общем, на Шнайдеров смотрели косо, но критиковать их за этот поступок не позволяла совесть, потому что любой из кланов при необходимости поступил бы так же.

Критиковать Шнайдеров за их планетарную политику тем более никто не спешил — и вовсе не из страха, а потому что неписаный кодекс Рива не велел хаять существующее правление: если не знаешь, как можно править лучше — нечего языком болтать и разводить зряшную смуту; а если знаешь, то забери власть и правь, но тогда болтать тем более глупо: насторожишь правителя, распугаешь возможных союзников. Конечно, «критика снизу» не только допускалась, но всячески пощрялась — политики традиционно опирались на поддержку народа; но это была привилегия и прерогатива черни. Трибуны орут, бойцы на арене кромсают друг друга молча.

Молчаливая антипатия к Шнайдерам породила молчаливую симпатию к их жертве. По поводу смерти Лорел никто, конечно, злорадствовать не посмел, но многие в кулуарах высказались в таком духе, что Шнайдер сам выкопал могилу сестре, позволив синоби довести юного имперца до безумия; а уж многочасовое истязание, которым обернулась попытка сохранить пленнику жизнь, совсем ни в какие рамки не умещалось. Конечно, сто лет назад уместилось бы — тогда и не такое умещалось, но по тем временам никто не скучал.

Роксану, от природы умную девушку, учили за внешностью видеть суть. У Дика были бы неплохие шансы произвести на нее впечатление и в менее экстремальной ситуации, с похорон же Рокс вернулась совершенно раздавленной и неспособной думать ни о ком другом. Словно силовой экран выключился, и весенний ураган расшвырял и растряс по камням ее жизнь. Когда траурный кортеж снова тронулся в путь, мир стал совсем другим. Он давил на Роксану своими острыми углами, он был совершенно непригоден для жизни в своем нынешнем виде, и если она раньше этого не замечала — что ж, она была глупой и жестокой. Дома ждал новый удар: оказывается, дедушка, любимый дедушка был одним из тех, кто требовал для мальчика смерти, да еще и нимало не стыдился этого. По счастью, ссоры избежать удалось — Рокс на сутки скрылась в лаборатории, а дед за это время успел вернуться на флот.

Рокс хотела погрузиться в работу, но в голову ничего не шло, и через десять часов сидения перед терминалом на свет появился памфлет «О государственной пользе похищения и детоубийства».

Рокс анонимно (не столько из-за Шнайдера, сколько из нежелания объясняться с дедом) запустила его в сеть с одной из коммерческих станций, через два часа его сняли с той конференции, где она его положила, в течение ближайшего часа он появился на трех других конференциях, еще через десять часов знакомые начали присылать его Роксане и ее отцу по почте.

В верхних слоях общества памфлет получил широкое распространение, до нижних почти не дошел — несмотря на ничем не ограниченный доступ к инфосети, эти слои читали крайне мало.

Ей нисколько не стало легче от того что она нашла поддержку. Для Ричарда Суны было уже поздно, а для многих других, точно так же страдющих от несправедливости, этот памфлет не сделал ничего. Он потешил самолюбие людей, ненавидевших тайсёгуна и не решающихся об этом заявить — и только.

Самое обидное во всем этом — что Роксана, сколько ни думала, не могла понять, как успокоить растревоженную совесть. Общественная деятельность никогда прежде ее не интересовала, она не знала, с какой стороны взяться за гуж, чтобы изменить законы. Отец голосовал в совете кланов, дед — в совете капитанов, но как приобретается влияние в советах, как люди находят друг друга и объединяются в партии — она не знала. Кроме того, для совета она была слишком молода.

Рокс несколько раз натыкалась в инфосети на виртуальные храмы в честь юного имперца — это ее раздражало, их создательницы казались ей невыносимыми сентиментальными дурами. Но идею поставить памятный алтарь подбросили именно они. Конечно, чепуха — но хоть что-то. Это не запрещалось — алтари часто воздвигали на месте гибели человека: главное, чтобы они никому не мешали.

Рокс заказала базальтовую алтарную тумбу — но ее снесли в два дня. Она заказала вторую, но и эту постигла та же судьба. Когда же она приехала в глайдер-порт с третьей — то увидела на месте двух снесенных алтарей новый, самодельный, засыпанный искусственными цветами и заставленный такими же простыми светильниками живого огня: плошка, фитиль, масло.

И она поняла, что так — лучше. И даже не стала убирать примитивные самодельные иконки — только поставила среди них свой голокуб.

Власти, по всей видимости, сдались после того как народ в очередной раз восстановил алтарь. Роксана приезжала время от времени с живыми цветами и новыми иконками (старые то и дело кто-то крал), и какое-то время была довольна — а через месяц увидела, что акты вандализма возобновились: кто-то убрал с алтаря все изображения, но нарисовал над ним техническим маркером большой крест.

Наверняка кто-то из имперских пленных, освобожденных условно. Проклятые догматики! Пусть им самим не нравится, что мы почитаем мертвых, но мешать-то зачем? Зачем портить то, что дорого людям? В конце концов, они же почитают святых и их иконы — чем этот мальчик не святой?

Попытка стереть крест не удалась. Рокс достаточно рассердилась, чтобы найти активное вещество и вытравить изображение — но когда она приехала в порт в следующий раз, крест был уже из двух металлопластовых планок и намертво приварен к опоре платформы. Вдобавок все тем же маркером с двух сторон от креста было написано: «Я есмь Путь, Истина и Жизнь».

Что удивило Рокс — приношения не исчезли. Цветы и свечи были сложены у креста. Видимо, неизвестный хулиган стремился не остановить поклонение, а направить его на более подходящий, как ему казалось, объект. Рокс немного смилостивилась к нему, но все же подала жалобу на осквернение алтаря. Приняли эту жалобу прохладно, девушка сразу поняла: расследовать дело никто не будет. Она могла бы нажать на кое-какие рычаги, но… во-первых, ей стало интересно переупрямить этого человека: она будет возобновлять иконки хоть каждый час, и посмотрим, кому первому надоест. А во-вторых… не так уж он и неправ: крест, в какой-то мере, тоже очень подходящий символ, и не только для Суны Эрикардаса, но и для всех погибших тут имперцев. Пусть будет.

Она приняла решение — а на следующий день неизвестный хулиган прислал письмо.

Так и случилось это маленькое чудо, и ночью, уложив свою неожиданную любовь спать и осторожно лаская затылок и плечи юноши, она не могла поверить себе: с ума сойти, он в моей постели!

Наяву он предстал совсем не таким, каким казался в грезах. Он был… лучше, бесспорно лучше. Рокс так очаровалась, что совсем забыла про опасность. Только когда на ее санторе прозвенел колокольчиком сигнал вызова и над панелью повисло лицо отца, она вспомнила — и испугалась.

— О, ты здесь, — сказал Александр Кордо. — Как хорошо. Мне хотелось бы поговорить с твоим молодым человеком.

— Почему? — Рокс даже не пыталась притворяться. С отцом это было бесполезно.

— Потому что я отец и имею право знать, с кем спит дочь. Приказывать ей права не имею, но знать — этого у меня никто не отнимет.

Его голос стал немного ласковей.

— Рокс… я никогда тебя ни к чему не принуждал. Я хочу тебе только добра. Пожалуйста. Прошу тебя. Приведи его ко мне.

— Поклянись, что ничего ему не сделаешь.

— Рокс, это смешно.

— Поклянись!

— Хорошо, я клянусь, что он вернется к тебе целым и невредимым.

Рокс успокоилась. Слову отца можно было верить. Правда, она не знала, как объяснит это Дику — но оказалось, что ему и не нужно ничего объяснять. Он согласился сразу, с тем спокойствием, которое уже испугало ее сегодня.

На всякий случай она усадила его обедать вместе с собой, доктором Монтеро и еще несколькими сотрудниками — начальниками лабораторий и главами проектов. Он был представлен как Йонои Райан. Его разглядывали с доброжелательным интересом. Он отмалчивался. И только когда они вдвоем сели в тележку монорельса, он заговорил.

— Рокс… я ничего плохого не хочу сказать про твоего отца, но со мной может случиться всякое, а у меня есть несколько обязательств перед разными людьми. Могу я доверить их тебе?

— Конечно, — сказала Рокс, чувствуя холод в животе. — Что угодно.

— В глайдер-порту на четвертом уровне работает человек по имени Таур Даллан. У него мастерская по ремонту ботов. Ему тяжело без помощника. Сделайте для него что-нибудь. Лучше всего — найдите ему работу у себя.

— Хорошо, — прошептала Рокс.

— Полицейский Дамон Исия из того участка, где ты подала на меня жалобу, — Дик улыбнулся. — Поможет тебе найти боевого морлока по имени Порше Раэмон. Это мой хороший друг. Он должен стать и твоим другом. У тебя не получится дружить со мной, если ты не подружишься с ним. Если я буду в порядке, я вас сам познакомлю.

Боевой морлок — друг? А впрочем, чему тут удивляться.

— Пожалуй, и все, — сказал Дик.

— Не бойся. Отец поклялся не причинять тебе вреда, и клятвы не нарушит.

Он посмотрел серьезно и немного печально.

— Я уже сказал: ничего плохого о нем я не хочу думать. Но ты, видно, все еще не понимаешь, что я такое. Рокс, я мина на взводе. Может быть, Шнайдеры и синоби не стали бы искать Суну Эрикардаса, если бы тому чудом удалось избежать смерти. Но Апостола Крыс будут искать. Я ведь не отступлюсь от своего, сеу Кордо. И если твой отец рассудит, что я слишком опасен даже для вашего семейства — то он будет по-своему очень прав. Я понимаю, как тебе это слышать — но сама посуди: если бы у тебя на одной руке было клятвопреступление, а на другой — гибель всего дома Кордо, как бы ты поступила?

— Дом Кордо все равно погибнет, — тихо сказала Рокс. — Никакого выбора просто нет.

— Он есть, — решительно возразил Дик. — Иначе твой отец не хотел бы говорить со мной.

Тележка остановилась в гараже. Ожидавший там Макс в сопровождении двух боевых морлоков довольно почтительно взял их под конвой, отделив друг от друга. Рокс не хотела выпускать руку юноши, но тот кивнул ей, разжал ладонь и сам сделал шаг в сторону. У входа в библиотеку Макс все так же уважительно развернулся к Рокс.

— Простите, госпожа, но ваш отец хочет говорить с господином… Йонои наедине.

* * *

Библиотека была огромной, но полки стояли только под двумя стенами, третью занимали картины, а пространство под ней — скульптуры, четвертой же вовсе не было: огромное окно выходило прямо на грозу. Бешеные молнии рассекали пространство, сплошь задернутое водяной завертью, страшный ветер нес дождь с такой силой, что струи воды летели чуть ли не параллельно земле, и, хотя сквозь силовое поле не доносилось ни звука, само зрелище было потрясающим. Дик вспомнил вдруг описание Самайна в одной из древних книг: «темна была та ночь, и смертельный ужас подстерегал всякого, кто осмелился бы выйти за ворота». Тут можно было вести речь не о смертельном ужасе, а об ужасной смерти: Дик знал, что эти грозы убивают.

Когда Александр Кордо задержался минут на пять, юноша решил, здесь так принято. Когда время ожидания перевалило за пятнадцать минут, он понял, что это испытание. Что ж, он тоже может испытать хозяина, разглядеть на этих полках, уходящих в потолок, отражение его разума, если не души.

Дик прошел вдоль длинных рядов дисков и печатных книг, и осознал чрезмерную дерзость своего намерения — большинство названий не говорили ему совершенно ни о чем. И вдруг он увидел среди них книгу, промелькнувшую как знакомое лицо в толпе чужих. Он не узнал ее с первого взгляда, потому что имя, которое он привык читать кандзи, было написано латиницей: «Кусуноки Масасигэ, победы и поражения». Исследование Вудвилла Айронса, одна из любимых книг блаженной Такэда Садако.

Юноша протянул руку и достал диск. Это было имперское издание, перевод на астролат. Дик сел в ближайшее кресло и активировал считыватель.

Он не столько читал, сколько пролистывал — в свое время книга была перечитана много раз. Но сейчас он смотрел на старую историю доблести, военного искусства и предательства совсем иными глазами, чем прежде. Он читал и поражался, до чего это похоже на…

Дверь открылась, вошел высокий светловолосый мужчина в просторной, горчичного цвета одежде. Тонкие черты лица имели тот же рисунок, что и у Рокс, только в более массивном, мужественном исполнении. И, как всегда с этими вавилонскими аристократами, не поймешь, сколько ему лет — сорок? Шестьдесят? Рокс всего двадцать один, но вавилонская знать рожает детей поздно.

Длиннопалая тонкая ладонь протянулась для пожатия. Дик встал и подал свою руку.

— Александр Кордо.

— Йонои Райан.

— Садитесь, молодой человек, — великодушно позволил хозяин. Незаметно вошедший следом гем-слуга подтянул для него кресло и подкатил столик с горячим кофе, после чего покинул компанию.

— Читаете о Масасигэ? — Кордо протянул руку и взял диск.

— Перечитываю, — признался Дик.

— Любимый герой?

Дик ненадолго задумался прежде чем ответить.

— Он похож на вас. Не на вас самого, то есть, а вообще на Рива. Верно служил императору, хорошо воевал, а погиб из-за чужой глупости и подлости. Почти что из-за предательства.

Теперь настала очередь Александра Кордо сделать паузу.

— Неожиданная точка зрения для имперца, — сказал он наконец.

— Мы просто люди, — юноша пожал плечами. — Что тут неожиданного.

— Налейте кофе себе и мне. Как вы познакомились с моей дочерью?

— Я пытался из ее алтаря в глайдер-порту сделать христианский.

— Что ж, вы имеете на это определенное право, — Кордо коротко и вежливо засмеялся. — Сахар, сливки. Вы почему-то стесняетесь. Не стесняйтесь.

И почти без паузы:

— Вы поставили меня в трудное положение. Оказывая вам гостеприимство, я автоматически перехожу в разряд нарушителей закона и врагов правящего дома. Вы симпатичны мне, и тем более — моей дочери, но это все недостаточно веские причины, чтобы оставлять вас в живых. Ставки слишком серьезны, чтобы поддаваться чувствам. Скажите, чего вы хотите?

— Того же, что и вы, — Дик отхлебнул полчашки, наслаждаясь почти забытым вкусом настоящего молока. — Свободы. Вырваться в Галактику.

— Общность целей не предполагает возможности союза. Иногда — наоборот. Разве возможен союз между двумя мужчинами, добивающимися одной женщины?

— Да, если она в беде и ее нужно спасти, — не колеблясь, ответил Дик.

Кордо молча кивнул, как бы признавая это маленькое поражение.

— Как вам удалось выжить?

Дик понял, что это не перемена темы, а подход с другой стороны.

— Бог послал мне много хороших людей.

— И все они, зная, кто вы такой, укрывали вас, рискуя жизнью?

— Некоторые из них. Остальные не знают, кто я такой.

— А если бы знали?

Дик пожал плечами.

— Иногда люди поступают так, как велит им совесть. Иногда — так, как совесть им позволяет. Я… старался держаться тише, но, похоже, что все всё скоро узнают.

— Бог послал нехорошего человека? — усмехнулся Кордо.

— Я пробовал… быть никем, — осторожно ответил Дик. — У меня не получилось.

— Но если быть кем-то, то кем? Чего бы вы хотели?

Дик усмехнулся.

— Выбирать из всего на свете или из того, что есть?

— Мы всегда выбираем только из того, что есть.

— Тогда я хотел бы, чтобы люди вроде вас как-то заставили Шнайдера переменить жизнь в доме Рива. Он не должен больше воевать. Не должен элиминировать гемов. Вам нужен мир с Империей.

— А что вы готовы отдать за это?

— У меня ничего нет. Только жизнь.

— Этого может быть слишком мало, — покачал головой Кордо.

— Чтобы быть услышанным, не обязательно быть живым, — проговорил Дик. — Разве Экхарт Бон не научил вас этому?

* * *

Несмотря на данное отцом слово, Рокс беспокоилась. Они закрылись в библиотеке на три часа. Три часа в библиотеке можно провести с большой пользой, но отец всегда казался ей человеком, которому с имперцами не о чем говорить дольше трех минут.

Но за ужином Ран больше отмалчивался, отец шутил, а Рокс удивленно переводила глаза с одного на другого. Беседа шла в основном об истории дома Рива — точнее, отец рассказывал, а Ричард-Ран внимательно слушал. Предмет заинтересовал его настолько, что после ужина он с разрешения отца уединился в библиотеке, а когда Рокс направилась туда, отец мягко перехватил ее по дороге и попросил оставить юношу наедине с терминалом.

— Что ты задумал? — напрямую спросила Рокс.

— Ничего. Пока ничего. Я только присматриваюсь к нему.

— Зачем? Чего ты от него хочешь?

Александр Кордо побарабанил пальцами по столу.

— Расстановка сил в Доме Рива такова, — сказал он медленно, — что очень многие недовольны Шнайдером, но при этом никто не рискнёт выступить в открытую, ибо это значит — претендовать на роль тайсёгуна, и выступивший восстановит против себя всех, кто претендует на ту же роль. Но никто пока не продумывал развитие событий в случае, если против Шнайдера выступят снизу.

Рокс подумала, покачала головой.

— Вряд ли. Город любит Шнайдера, маноры любят Шнайдера и флот любит Шнайдера. Потому никто и не рвется выступать против него, что все знают: угодить черни так, как Шнайдер — не сможет никто.

— А я говорю не о черни. Когда я говорю «снизу» — я имею в виду «с самого низа».

Поймал изумленный взгляд дочери и пояснил:

— Гемы.

— Но ведь они… не могут восстать.

— Если бы они не могли восстать, этологическая диверсия не каралась бы смертью.

Рокс попыталась представить себе восстание гемов — и у нее ничего не получилось. Даже если к восстанию присоединятся боевые морлоки — в чем она сомневалась — сколько их? Пять, шесть тысяч? Против двухмиллионного населения одних только Пещер Диса? Против Бессмертных, флота и ополчения?

Она посмотрела на отца и поняла — ему все равно, чем это кончится. Гемов и так должны элиминировать, Дик и так покойник, Рива и так конец, а полшанса из миллиона — лучше чем ничего.

— Я расскажу ему, как ты хочешь его использовать, — она вскочила.

— Я не против. Но думаю, ты сильно недооцениваешь его упрямство и… — Александр Кордо улыбнулся, — любовь к жизни.

Когда Дик вернулся из библиотеки, уже наступило время ложиться спать.

— Что ты там делал? — немного неприязненно спросила Рокс.

— Изучал историю дома Рива. Завтра опять пойду. Я так мало знаю.

— Ты понимаешь, чего хочет отец?

— Да, сеу. Но я хочу того же самого.

— Восстания гемов?

— Спасения для дома Рива, — он начал раздеваться. — Вы же не дадите гемам жить, если не дадут жить вам. Восстание, Господи Боже — да хоть бы удалось добиться отмены этого придурочного указа об элиминации!

— И у тебя, наверное, уже есть план? — ехидно спросила она.

— Нет. Пока — ничего нет. Я слишком мало знаю. Я плохо использовал свое время и был дураком…

— Ты и сейчас не выказываешь большого ума, — Рокс тоже начала раздеваться. — Отец считает, что нам нечего терять. Он использует тебя, выжмет из тебя все, чтобы надавить на Шнайдера — а потом выбросит.

— Я знаю, — оставшись в одном белье, Дик сел на край постели и ссутулился. — Но это будет еще не сегодня. А чтобы придумать что-то получше, я должен знать больше. Так что я все равно никуда не денусь…

Он вздохнул, лег и закинул руки за голову. Рокс тоже легла, сбросив свой короткий топ и не прикрывшись одеялом. Потом пожалела его и погасила свет.

— Ран… — тихо позвала она. — Ты очень любишь ее?

Дик вздохнул. Отрицать было бессмысленно — в полусне он выдал одну из своих самых главных тайн.

— Больше, чем жизнь.

— Насколько… близки вы с ней были?

Он промолчал.

— Ты… вел себя очень уверенно, — сказала Рокс, садясь и кладя ладонь ему на плечо. — Понимаешь, я должна тебе кое-что объяснить. Женой Тейярре может быть только девственница. Если ты и сеу Эльза…

— Мы женаты, — в голосе Дика появилось напряжение надежды. — По всем правилам, при свидетеле. И… брак был… действительным.

— Кто свидетель?

— Боевой морлок, — сказал Дик. — Это было в дворцовой тюрьме, в ночь перед казнью. Я понимаю, для вас такой свидетель ничего не значит…

— В дворцовой тюрьме записывается каждый чих арестанта. Синоби знают. Они должны знать. И Шнайдер знает. Если он подсунул Солнцу недевственную невесту…

— То, может быть… — надежда в голосе Дика стала почти мольбой.

— Нет, — Рокс сжала его плечо. — Это поможет опрокинуть Шнайдеров, но она погибнет с ними вместе. Такого не простят, Шнайдеру не поможет дружба с Солнцем. Если хоть кто-то… скажем мой отец… узнает…

— Ты должна молчать, Рокс. Ради всего святого, ты должна молчать!

— Я буду. Но ты понимаешь… что такое молчание… может тебе чего-то стоить?

— Чего? Что я могу тебе дать?

— Ты знаешь, — она снова включила свет.

Дик сел, обхватив колени руками.

— Один человек… — глухо сказал он, — плохой человек, но понимающий в этих делах… сказал мне, что нет ничего хуже отвергнутой женщины. Я ему поверил тогда, потому что… мне как раз прилетело. А теперь и вы зажали меня в угол. Я дам вам то, чего вы хотите, если так пошло дело. Моя гордость вся уже потеряна. Только вы скажите сначала, кто вам нужней: друг, который вас любит или любовник, который вас ненавидит.

— Ран, — она переместилась поближе, села у него за спиной и обняла за плечи. — Конечно же, мне нужен друг. У меня совсем нет друзей… но… извини, я не устояла перед искушением проверить тебя на прочность.

— Больше так не делай, — сказал он.

— Не буду, — Рокс отстранилась, завернувшись в покрывало. — Но и ты пойми: Элисабет для тебя потеряна, скорее всего.

— Нет. Никогда. Пока я жив, — Дик тоже завернулся в покрывало и лег. — Давай спать, Рокс. Я завтра встану рано.

— Конечно, — как можно тверже ответила она и улыбнулась. А потом погасила свет, чтобы Ран не увидел, как она плачет.

* * *

Три дня Дик не вылезал из-за терминала. На четвертый день понял, что возможности его интеллекта исчерпаны полностью — новые данные не усваиваются, старые не выстраиваются в хоть сколько-нибудь складную картину. Тогда он взял Рокс и повел ее на прогулку в Салим.

Он ничего не просил у нее и ничего не предлагал — и никто в Салиме тоже. Их просто встретили с радостью — и Дик увидел два новых лица, Саломею и Симона, супругов-тэка, крещеных Остином и вынужденных скрываться из-за беременности Саломеи. И Рокс сидела со всеми у котла — плечом Дик чувствовал, что ей неловко, но при всех не мог спросить, почему.

Она сама предложила на обратном пути — перевезти Салим в одну из пустующих казарм при лабораториях.

За поиск и подготовку помещения они взялись в тот же день — а факты, накопленные в последнее время, наконец-то начали выпадать в осадок и кристаллизоваться.

Дик был наблюдательным и умным юношей, но до сих пор видел дом Рива только «снизу» — из ясель для гемов, из Муравейника, из Салима. И, как во времена его прежней жизни, мир делился на «мы» и «они». «Они» были врагами «нас». Только раньше в «они» входил весь дом Рива, а теперь теперь в круг «мы» перешли гемы и неимущие люди Пещер, а в кругу «они» остались богатые, знатные и принимающие решения.

И вот эта последняя граница треснула. Среди «них» была любимая Бет, среди «нас» оказалась богатая Рокс. Мир смешался. Его нужно было организовать заново.

В конце концов «они» стали насчитывать всего троих: Рихарда Шнайдера, Лесана Морихэя и Солнце-Тейярре Керета бин Аттара. С этими тремя — война до смерти. С остальными…

Александр Кордо подсказал ему, где можно искать союзников. «Планетники», хозяева плантаций и шахт, не особенно рвутся в Галактику — но элиминация гемов тяжело ударит по ним, причем в самое ближайшее время, когда приказано будет стерилизовать всех тэка третьего и четвертого поколений. Дик морщился, думая о союзе с рабовладельцами — но одна цель была у них общей: гемы должны выжить как раса. На первых порах этого хватит, а дальше — дожить бы до этого «дальше».

Вторая группа возможных союзников — обнищавшие судовладельцы, экипажи и пайщики. Вроде Данга и его родни. Они были почти ничем, но ради былой чести имели голоса в Совете капитанов.

Третья группа — отчасти совпадает с первой: ветераны последней войны, сослуживцы Эктора Нейгала. Дик просмотрел информацию по Бессмертным и увидел, что полковника многие любили. Его смерть была замята, так — какие-то там бандиты ограбили и сожгли усадьбу, убили хозяина… Интересно, подумал Дик, что скажут эти старые волки, узнав правду.

Четвертая — магнаты вроде Александра Кордо. Те, кто вложил слишком много в реформу Фаррана-Бона и не разорился донага только потому, что ресурсы позволили устоять. Дальновидные люди, понимающие, что блестящий полководец Шнайдер ведет дом Рива от войны к войне.

Пятая — те, кого Дик затруднялся назвать иначе как «простые люди». Такие, как господин Исия или Даллан или матушка Ашера. Те, кому плевать на политику — они просто замечают, что год от года живется хуже.

И шестая, которая для Дика была первой. Гемы.

Эти шесть сил очень ограниченно пересекались между собой и вряд ли кто-то задумывался о том, могут ли у них быть общие интересы. Магнаты боялись друг друга, и следили, чтобы никто не имел слишком много власти за раз. Простые люди Пещер никогда не пошли бы за магнатами, которых ненавидели, против Шнайдера, которого любили. Планетники не объединились бы с разорившимися космоходами, и уж тем паче никто не встал бы на бой за право гемов на жизнь.

Это казалось безумием — но не большим, чем все остальное: если кто-то и может изменить положение дел и объединить всех — так только чужак, причем такой, за которым не стоят ни клан, ни армия, ни секта. Его никто не боится — и поэтому ему смогут доверять. Если он правильно себя покажет.

А почему нет? Почему нет? Обреченному и рисковать-то нечем.

Дик перебрал в уме возможных врагов. Помимо тех троих, с которыми никакого мира, в первую голову — Крыло. Военный флот. Люди, которые живут войной и другой жизни себе не мыслят. Удивляясь сам себе, Дик понимал, что не испытывает к ним вражды. Они были чем-то похожи на Синдэн. Пока в падшем мире есть война, кто-то должен заниматься войной. А что война изменяет тех, кто ею занимается — так тут ничего не поделать. Крыло не заключит мира с Империей, ему нечего выигрывать от такого мира. А значит — Крыло будет драться.

Магнаты, вложившие ресурсы в контрабандную торговлю во время войны. Открытие Картаго, прекращение сползания в автаркию — больно ударит по ним. Дик не сочувствовал им нисколько, но понимал, какая это опасная гадюка.

И третья — синоби. От одного этого слова у Дика мурашки ползли по спине. Он скорее даст еще один шанс вырвать себе сердце, чем поведет хоть какие-то переговоры с синоби.

Итак, в общих чертах план действий намечался — но никакой конкретики не было. Ведь не придешь же к человеку так просто домой со словами — «эй, а давай-ка перевернем Пещеры Диса!»

Он думал, думал и в конце концов вспомнил имя — Ян Шастар. Человек, который был пилотом Нейгала и искал крови Моро вместе с Рэем. Он знает друзей Нейгала и с ним, по крайней мере, можно будет говорить о чем-то. Но где искать его? В космопорте Лагаш? В Ниппуре, городе клана Дусс?

Дик снова сел за терминал — и в сводке новостей, где он рассчитывал найти сведения о пилотах, почти сразу же наткнулся на сообщение:

«Банда несовершеннолетних преступников подвергнется гражданской казни в глайдер-порту».

Дик пробежал сообщение глазами. Потом еще раз. Потом вылетел из библиотеки и помчался в сторону монорельсовой станции, чтобы ехать к Рокс в лаборатории. Потом сообразил, что без Рокс его никто туда не пустит. И почти сразу же сообразил, что с ней можно было связаться из библиотеки через терминал. Обругал себя «кусотарэ», бегом же вернулся в библиотеку и вышел на связь с лабораториями.

— Что случилось, Ран? — спросила влюбленная амазонка.

— Нам нужно как можно быстрей быть в глайдер-порту! — Дик посмотрел на хроно и добавил: — Через час будет уже поздно!

* * *

Так вот значит, каково оно — смотреть на мир с высоты эшафота. Данг много раз видел глайдер-порт, но еще ни разу — так.

Он скосил глаза на остальных ребят. Сет стоял бледный и молчал, только губы ходили ходуном. Итци плакал. Тоно глупо улыбался. Данг не знал, жалеть дурака или завидовать ему. Для него все закончится очень быстро и навсегда, но, похоже, со вчерашнего дня он этого так и не понял. До него не дошло, что это значит, хотя судья просто-таки все разжевал: «Тебя повесят за шею и ты будешь висеть до тех пор, пока не умрешь». «А потом вы меня отпустите?» — спросил дурачок у судьи. Охранники заржали. Ночью в камере Тоно все приставал к Дангу — как это, умирать? «Откуда я, на хрен, знаю», — разозлился Данг в конце концов. — «Я еще не умирал ни разу». «Флорд рассказал бы мне», — вздохнул Тоно. — «Флорд умирал один раз». У Данга сердце упало в живот: «Что за гонево?» — «Элал говорил», — ответил недоумок. — «Элал хотел побить его, рубашку порвал. А он Элала ранил». Итци и Сет ухватились за эту его оговорку — все лучше, чем сидеть и молча ждать утра, — и вытянули из него все, что он знал, а чего не вытянули — то додумали. И завтра, если никто из них не умрет под плетьми, тайну Ричарда Суны будет знать весь Муравейник, ибо что знают двое — то знает каждая свинья, если один из этих двоих — Итци.

Ран, Суна, где ты был, когда был нам так нужен? И где ты сейчас? Ты бы рассказал мне, как все это перенести.

Ран пропал шесть дней назад. Пять дней назад нашли убитыми Элала и Нышпорку. Четыре дня назад до Данга дошло, что торговец пойлом Кодар Вишна похвалялся, что состоит в «Батальоне страха» и приложил руку к смерти одного из мелких засранцев. Три дня назад Данг собрал Сурков и они ворвались в магазин Кодара Вишны, разбили все бутылки, залив пол содержимым, а потом подожгли его. Поджог в плане не значился, ребята сорвались, когда погиб Анк. Один из служащих Кодара достал пистолет, выстрелил в Анка — наповал. Тоно зарезал ублюдка. Позавчера цап Исия Дамон заявился с отделением морлоков на свалку и захватил всех, кого там нашел: Данга, Тоно, Сета, Итци, Илихау, Симха и троих девок. Будучи уверены, что их не смогут обнаружить, Сурки спали, как… ну да, как сурки. Знать бы, какая сука заложила… А вчера был суд. Они не смогли бы выгородить Тоно, даже если бы попытались: при допросах применили шлемы. И не только шлемы — у Данга опять болели все ребра. Ему, как вожаку и Тоно, как убийце, досталось больше всех. Ясное дело, цапам за это ничего не было — «сопротивление при аресте», вот как это у них называется. Тоно приговорили к виселице, остальных — к штрафу либо публичной порке. За Илихау и Симха родители заплатили штраф — однако, насколько Данг знал Ашеру и Симха-старшего, они выпорют отпрысков самолично. Дед Данга, видимо, решил, что эта радость не стоит трех сотен дрейков, а у Итци и Сета просто никого не было. Что ж, они, по крайней мере, останутся живы. Если не подохнут.

Данг покосился на палача — добровольца из охранников городской тюрьмы. Постарался запомнить его лицо, чтобы, когда наступит день, объяснить ему, как мало в жизни значит прибавка к зарплате в шесть дрейков за каждого наказанного. Потом бросил взгляд на рукоятки разных кнутов, торчащие из брошенной на помост сумки. Итци посмотрел туда же, а потом, всхлипнув — на своего капитана.

— Не дрейфь, — прошептал Данг. — Шкура зарастет.

Рядом с алтарем за оцеплением стоял этот цап, Исия. С виду он был мягкий и кривой, как раскисший пельмень, но Данг знал, что это одна дымовая завеса. На самом деле Исия был быстрый, сильный и хитрый сукин сын. Но это его не спасет. Ни один сукин сын не может бодрствовать тридцать часов в сутки. Данг увидел, что Исия тоже смотрит на него, и улыбнулся цапу как можно гаже. Сурка можно схватить, избить, даже убить — но это нельзя сделать безнаказанно. Данг все свои силы положил на то, чтобы в банде этот принцип не нарушался. Он копировал Итивакай. Один за всех, все за одного.

«И куда это тебя привело? А остальных?»

Данг заглушил этот голос в себе. В конце концов, рано или поздно, чем-то таким должно было все обернуться. Ни одна уличная банда не существует вечно. Это как в игорном доме — в конце концов выигрывает дурацкий автомат. Может быть, Нешер закончит так же. Все равно небо потеряно. Все потеряно…

Начали с повешения — Тоно шел к петле как нашкодивший ребенок к отцу на выволочку. Он зашмыгал носом, когда петлю накинули ему на шею, и опять спросил у охраны:

— А меня потом отпустят?

Сет, услышав это, не выдержал и заорал:

— Гады! Гады! Гады!

Его несколько раз ударили стрекалами — и он упал, хрипя. Судебный исполнитель зачитал в микрофон приговор и кивнул. Палач шагнул назад, чтобы не стоять на люке, а Тоно завертел по-глупому головой, и вдруг удивленно вскрикнул, когда опора ушла из-под ног. Люфт на веревке был два метра, Тоно пропал из виду, как в уличном представлении. Данг услышал только хруст позвонков. Он надеялся, что Тоно ничего толком не успел почувствовать.

Насчет себя и остальных надеяться было не на что. Оставалось только показать им, как следует себя вести.

Он первым шагнул вперед и протянул руки, чтобы его расковали и раздели.

— Четыре минуты, — сказал медтех, бегло просветив его сканером. — Здоровый кабан, выдержит.

…На исходе третьей минуты Данг потерял сознание и пришел в себя только тогда, когда его сняли. После этого начался бред. Ему пригрезился Суна, с ладонями, перепачканными кровью, лихорадочно вертящий в руках какую-то черную яйцеобразную хреновину. Потом в бред вторглась красавица-блондинка, властно скомандовала «Дай сюда!» и отобрала хреновину у Суны. «Бесполезно», — сказал цап Исия. — «Дохлое мясо». Что-то мокрое шлепнулось на спину, Данг завыл, царапая свою постель, но его схватили за руки и Суна заорал в самое ухо: «Сейчас все будет хорошо, Данг! Потерпи чуть-чуть, все будет хорошо!» Данг увидел, что руки, стискивающие его запястья — темны и когтисты. Морлок. Вырываться было бесполезно, оставалось поверить Суне на слово — и вот, о чудо, ему действительно полегчало. Штука, распластанная на спине, была холодной, от нее распространялось приятное онемение. Он смог вдохнуть, поднять голову. Какая-то гем-женщина поднесла ему воды. «Не бойтесь, хито-сама. Я — Мария. Он — Раэмон. Вы в Салиме»… Или в Иерусалиме? Вера Суны — не сказки? Данг напился сладенькой водички и уронил голову на подстилку.

…Когда измученный Данг наконец заснул, Исия решился поближе рассмотреть те штуки, которую прилепили ему на бок и на лопатки.

— Она что, отсасывает кровь? — поинтересовался он.

— Это медицинский бот, — пояснила красотка-аристократочка Роксана Кордо. — Он делает все, что необходимо. Да, и кровь отсасывает тоже. Лечит внутренние разрывы. Обезболивает. Обеззараживает.

— Неслабо, — с уважением сказал Исия. — Это новые разработки? Когда в продаже появятся?

— Сейчас одна такая стоит в производстве около пятисот дрейков, — пожала плечами аристократочка.

— Ничего себе пластырь… — хмыкнул Дамон. — Много же у вас будет покупателей.

— Эти боты не пошли в серию потому, что не прошли полевых испытаний. Можно считать, что они сейчас их проходят…

Исия проследил, как бот-слизень, внутри которого темнеет отсосанная кровь, переползает с бока юноши на поясницу, как раз в область почек.

— Испытывайте, сеу Кордо, испытывайте, — одобрил он. — Этому парню мало что уже может повредить.

— Он выживет, — мрачно сказал Суна. — Я ведь выжил. Ему назначили четыре минуты, мне — восемь.

— Это, — Дамон распахнул на нем куртку и ткнул пальцем в тонкий шрам на животе. — Сделано «гадюкой», тонким металлопластовым хлыстом. Она выпускает много крови, рассекая кожу — и только. В ней нет веса, чтобы причинить внутренние разрывы. А вот это — работа «волка», — палец Исии прошел вдоль мягкой припухлости над лопаткой Данга и остановился на зашитом рубце у него подмышкой. — Бич с хитростью: кончик тонкий, основание толстое. В кончик вплетена проволока, чтобы сдирать кожу. Все зависит от того, кто и как бьет. Можно хлестать одними концами, с оттягом, напустить кровищи, чтобы все девки в обморок попадали. А можно бить толстым основанием. Крови мало, внутренние разрывы — обеспечены. Четыре минуты — верная смерть. Зря парень играл героя.

— Он не играл. И он выживет. Рокс обещала.

— Ах, ну раз Рокс обещала… — Исия встал, засунув руки в карманы. По крайней мере, сказал он себе, мучиться парень больше не будет: этот слизняк накачал его анальгетиком по самые глаза.

Остальные вели себя умнее — орали как надо и не злили палача. Сейчас мелкий кемарил под стеночкой, а второй так и не пошел сюда — убрался куда-то в свою конуру, зализывать раны. Побрезговал помощью гемов. Зато здесь был третий, не попавший под раздачу: вовремя смылся. За все время, что они провели в этой пещере, пацан не сказал ни слова, и Исия решил, что он немой.

— Я не считаю гордыню смертным грехом, — сказал он, присаживаясь на выступ в камне. — Я вообще не верю в грех. Но считаю большой глупостью.

Глаза Рана яростно блеснули из-под отросшей челки.

— Глупость лучше, чем жестокость, — сказал он.

— Жестокость? А что, в Империи не наказывают преступников?

— В Империи не убивают детей!

— Ничего себе ребенок, — хмыкнул Исия, глядя на здоровенного Данга.

— Я не о нем. Вы повесили Тоно, а он был даже младше меня, хоть и здоровый!

— Он был достаточно взрослым, чтобы убить человека.

— Он был полоумный! Рос на улице как щенок, никто его ничему не учил! Вот это ваш Вавилон: вы сначала доводите человека до отчаяния, а когда он от отчаяния убивает — расправляетесь с ним!

— Многие доходят до отчаяния — убивают не все, — Исия тоже почувствовал злость. — Ну-ка, расскажи мне о жестокости! Когда эти орлы подожгли магазин, зарезанный твоим Тоно мужик еще был жив. У него в легких нашли частички сажи, он сгорел заживо. Будешь ты мне еще тут о жестокости рассказывать?

— «Батальоны страха» раньше добрались до Нышпорки!

— С чего ты взял, что это «батальоны»?

— Больше некому.

— А что ты скажешь мне про второго пацана? Этого, как его… Элал? Кто его убил?

— Не знаю.

— Но ведь ты последний, кто видел его живым. По его словам, — Исия показал большим пальцем на дремлющего Итци, — ты дрался с Элалом и ранил его.

— Да, было. Но после я его не видел.

— Я видел, — Исия заоглядывался, не понимая, откуда исходит голос. Оказалось, заговорил мальчишка, которого Исия полагал немым.

— Где? — быстро спросил Дамон.

— Парк Четырех Континентов, — сказал пацан и снова замкнулся.

У Исии щелкнуло в голове. С этим парком соседствовал клуб «Дарума», штаб-квартира Итивакай. Он глянул мельком на Йонои и увидел, что у того тоже щелкнуло.

Тело Элала было найдено за воротами глайдер-парка. От «Дарумы» не ближний свет, но карт вполне мог выехать за ворота, выбросить труп и вернуться…

— А мой Розарий на нем нашли? — спросил Ран.

— Твой что?

— Шнурок, на нем шестьдесят узлов.

— Нет, — Исия приподнял брови.

Ран молча встал.

— Рэй, Рокс, я должен идти, — сказал он морлоку и аристократической красотке. — Когда Данг очнется — Мария, будь с ним, пока я не вернусь.

— Куда навострился? — Исия догнал пацана в коридоре и схватил за плечо. Лезвие флорда мгновенно блеснуло у него пред глазами.

— Не смейте меня лапать, — прошипел парень. — Я не всегда себя помню, можете и без рук остаться.

— Учту на будущее. Так куда ты идешь?

— Туда, куда вас не возьму.

— В «Даруму»?

— Не ваше дело.

— Мое. Я полицейский.

— Вы не арестуете этих людей. У вас не хватит власти.

— А что ты сделаешь?

Парень молчал, продолжая мерно шагать вперед. Свет из пещеры, называемой Салимом, уже не достигал их, пацан уверенно ориентировался в темноте, а вот Исия, даже включив встроенную подсветку визора, то и дело ударялся плечами о каменные выступы, пытаясь не отстать от него.

— Послушай! — крикнул он, когда Ран исчез из виду за очередным поворотом. — Я расскажу тебе, как было дело! Твой дружок Элал давно просился в «Итивакай», но его там не очень-то привечали. А потом появился ты, лихой боец Флорд. Нешер позвала тебя в банду, ты отказался. Элал то ли сам, то ли по ее наводке решил показать, что он тебя круче, побить и как доказательство принести этот твой… гербарий…

— Розарий, — шаги юноши стихли, а голос показал Исии, что он не так далеко успел убежать.

— Как скажешь, — согласился он, догоняя. — Но в драке он, видимо, порвал твою рубашку или что-то еще… Словом, он увидел шрамы и понял, кто ты есть. Он удрал с трофеем и помчался прямо к «Даруме», чтобы продать там эти сведения. Но просчитался.

На этих словах Исия почти врезался в молча ждавшего паренька.

— С ним расплатились ножом в глотку, — закончил Дамон. — И попытались обставить труп так, чтобы было похоже на работу «Батальонов». И в ближайшее время тебя ждет новое интересное предложение от Нешер — под угрозой, что тебя продадут.

— Я не буду ждать никаких предложений, — сказал пацан сквозь зубы.

— Давай я тебя еще насчет кой-чего просвещу, — Исия старался говорить так, чтобы не было заметно восстанавливающегося дыхания. — За Муравейник соперничают две банды: Рю-но Хана и Итивакай. Яно и Нешер.

— Я знаю.

— У них что-то вроде паритета: банда Нешер меньше, но зато сплоченней, и бойцы классом получше, чем у Яно: почти сплошь ветераны. Или такие как ты, кто зарекомендовал себя в уличных драках. Яно мог бы раздавить Нешер, если бы взялся — но потери вышли бы такими, что овчинка выделки не стоит.

— Пока что ничего нового, сеу Исия. Я пойду.

— Приглуши мотиватор. Нешер, кроме всего прочего, поддерживают простые люди Муравейника, потому что она грабит богатых, а рэкетиры Яно выколачивают деньги из бедных. Конечно, все это дурная романтика — на самом деле обе банды сотрудничают, Яно помогает Нешер сбывать награбленное, а Нешер пресекает левый рэкет. Но каждый думает, как вцепиться другому в глотку, и Яно первым додумался до хитрой штуки…

— «Батальоны страха»?

Исия кивнул.

— Может, закурим?

Дик без всякого стеснения взял у него сигарету. Забавно, в который раз подумал Яно, глотая дым, даже самые гордые из уличных мальчишек, не считают стреляние сигарет попрошайничеством.

— Простым людям нравится Нешер и не нравится Яно — но их раздражает также ваша братия. Все эти гордые отпрыски захиревших торговых кланов, которые слишком горды для черной работы, но не слишком горды для воровства, грабежа и нищенства. Яно заключает с полицейскими чинами союз…

— С полицией?!

— Да, сынок, с муниципальной полицией. Я не знаю, как высоко он держит лапу, но знаю, что начальник сектора — его, вместе с ботинками и пуговицами на мундире. Знаешь, почему убивали твоего дружка? Потому что он совершил организованную попытку сопротивления. Он попал в точку: Кодар — член Батальона. Полиция в сговоре с Яно. Не вся, но я, кажется, вычислил шестерых подонков, которые в деле.

— И вы арестуете их? — Ран даже не пытался скрыть сарказма.

— Вот это самая сложная часть плана. Не могу я их арестовать, доказательств нет. Да я и не собираюсь наживать себе геморрой в зале суда.

— Так я и думал, — Ран загасил сигарету о стену и зашагал вперед.

— Что я собираюсь — так это просто убить их, — небрежно сказал Исия. Ран остановился. — Ну, что застыл? Думаешь, ты один умеешь глотки резать? Я прихвачу их на сборном пункте, в игорном клубе Декии, с поличным, в этих милых черных костюмчиках, с оружием в руках. Они будут оказывать сопротивление — уж я об этом позабочусь — и все до единого, вся верхушка, будут перебиты. Но что толку, если Яно купит себе новых цапов? Понимаешь? Рано или поздно он их себе купит.

Он тоже погасил сигарету и, найдя предисловие уже достаточно долгим, сказал:

— Убей Яно.

Он не видел лица мальчишки, но молчание его было ужасным.

— Убей Яно, — повторил Исия. — Ты сможешь. И тебе все равно нечего терять. Скорее всего, синоби ищут тебя. И найдут. Не бывает так, чтобы синоби кого-то искали — и не нашли. Ты не скроешься в своих пещерах. Я должен найти Апостола Крыс, если я погибну — ничего не изменится: назначат другого. Я рискую головой, прикрывая тебя. Я рискую головой, вставая против «батальонов страха». Шансов выйти из этого дела живым у меня не больше, чем у тебя. И я занимаюсь этим делом ради тех, на кого глаза бы мои не смотрели.

— Не просите меня убивать, — прошептал Ран. — Пожалуйста.

— Я понимаю, что ты христианин. Не убий, люби врагов и все такое. Но Яно — мразь, которую можно только в землю. Ты сам все прекрасно знаешь. Ты слышал, как он избавляется от трупов.

Об этом знал весь Муравейник — трупы Яно скармливал свиньям. Дешево и надежно — не оставалось даже костей.

— Я десять лет смотрел, как он берет порт в свои руки, — продолжал сквозь зубы Исия. — Десять лет одних ребят покупали, других убивали. И я ничего не мог сделать, потому что свидетелей нет, суд куплен, а через кольцо быков мне не пробиться. И вот судьба подбрасывает мне тебя. Понимаешь? Человека, который может это сделать. Ну посмотри на это немного иначе — а вдруг меня тебе послал твой Бог? Вдруг он хочет, чтобы ты отправил эту мразь на Его суд?

— Вот этого не надо было говорить, сеу Исия, — прошептал юноша. — Это вы зря.

Он отвернулся и пошел по коридору, ускоряя шаги.

— Парень, — Исия на короткое время догнал его. — Я же не посылаю тебя на верную смерть. Если я говорю, что ты можешь это сделать — значит, можешь. Охрана Яно не круче тренированного морлока-бодигарда, а охранница Лорел даже не успела выхватить оружие, как ты завалил ее хозяйку. Я говорил кое с кем, кто видел тебя в деле — он сказал, что ты лучший флордсман Пещер.

— Я думал, вы мне друг, сеу Исия. Я думал, вы мне друг!

— Да с чего ты это взял? — изумился полицейский. — Я не арестовал тебя и не донес, потому что ты мне понравился и потому, что ты и без того получил достаточно. Я не зацапал тебя как Апостола Крыс, потому что мне нет дела до крыс и до того, чему ты их учишь — «Батальоны страха» важнее. Я тебе помог найти работу, потому что ты честный парень и потому что Даллану был как раз такой и нужен. И если бы ты продолжал себе сидеть там тихо — я бы к тебе сейчас не обратился. Потому что я вижу, когда человек способен на что-то, а когда нет. Ты что, так и думаешь, что изменишь мир, если будешь рассказывать гемам сказки? Рано или поздно, если ты хочешь хоть что-то сделать для них, тебе придется браться за этот свой меч.

— Я не хочу убивать!

— Если бы ты хотел убивать или я, мы были бы хуже морлоков. Мне не нужен человек, который хочет убивать. Мне нужен человек, который может убить, если надо, и двадцать раз подумает, надо ли. Декия, Тройо и все, кто продался — думаешь, мне хочется вышибать им мозги? Ведь они люди, хоть и погань. Живое дыхание. И пацаны, которых они убивали — тоже люди. Ты хочешь, чтобы на твоих друзей, Сурков, продолжалась охота?

— Нет!

— Ну так перестань жевать сопли и помоги мне.

— Нет! — Ран ускорил ход, потом побежал. При попытке догнать его Исия налетел в темноте на незамеченный угол и крепко треснулся головой. Пока он пытался проморгаться и перевести дыхание, шаги паренька затихли вдали.

— Итак, что мы имеем? — пробормотал Дамон, придя наконец в себя. — Одну старую задницу и шестерых морлоков как группу поддержки. Негусто. Ладно, будем крутиться с тем, что у нас есть.

* * *

Пуля один был в своем карте — главари банды Нешер ездили без охраны, был у них такой шик. Закрыв карт и услышав позади себя шорох, Пуля развернулся, выхватывая ствол, но, увидев перед собой мальчишку, так удивился, что опустил оружие. Это был позорный ляп — и через мгновение Пуля снова поднял ствол, показывая, кто тут хозяин положения.

— Какого хрена? — грозно спросил он. — Как ты сюда попал?

— Дверь взломал, — спокойно сказал мальчик, и что-то в этом спокойствии напугало Пулю.

— Зачем?

— Вы убили Элала, — это был не вопрос. — Почему вы мне не сказали?

— А зачем тебе знать? — Пуля спрятал оружие. — Господи, ну, сглупил я. Этот придурок приперся ко мне, размахивая твоим Розарием, думая, что за это мы его примем…

— Вы же обещали ему.

— Черт, это было последнее испытание! Ну как бы ты поступил на его месте?

Дик промолчал, только глаза презрительно сузились.

— Правильно, и я бы послал меня подальше. А он согласился, понимаешь? Согласился пойти избить своего, чтобы вступить в шайку посильнее и покруче. Ну как можно такого принимать? А когда он понял, что ему не светит, он начал тебя продавать. Рассказывать, кто ты есть. Ну, я вывез его за город, и…

Глаза мальчишки сузились еще сильнее, и Пуля понял, что презрение адресовано не к покойному Элалу, а к нему самому.

— Ну что ты выщурился, как святой Брайан на А-Шаира? — разозлился Габо. — Он продать тебя хотел, понимаешь? Продать, за место в банде. И то — если бы он, дурак, сказал, что уже успел разболтать о тебе, остался бы жив. Я тебя спасал, понимаешь, ты? Я был в лагере. Это ад. Я там выжил. Меня подстрелили в последний день, в последние часы — и стояли, смотрели, как я истекаю кровью, и делали ставки, выживу я или сдохну. А я им назло решил выжить. И выжил. И когда я узнал, что кто-то еще натянул этим сукам нос и выжил… — он проглотил застрявший в горле комок. — Это все, чем я мог тебе помочь. Если бы узнал тебя раньше… а, к чему теперь болтать. Еще неделя — слухи доберутся до всех, и тогда на тебя откроют охоту. Это пещеры Диса, здесь жуть как не любят доносить, зато очень любят решать дела самостоятельно. Из чего я заключаю, что дела твои плохи. Нешер не даст тебе места в банде, зачем ей живая мишень… Все, что я могу — деньги, пушка… — он протянул Дику денежную карту и пулевичок.

Мальчишка не протянул за ними руки, продолжая стоять и смотреть. Да будь ты проклят! — подумал Габо, изводясь под его взглядом.

— Ладно, чего тебе еще? Добрый совет от человека, за которым тоже охотились? Не доверяй никому.

— И вам?

— И мне. Потому что я буду стоять за Нешер, что бы не случилось Она меня вынула из дерьма, и я делаю, что она скажет. А убийца цукино-сёгун — это крутовато даже для Итивакай. Хотя лично я тебе за это готов руку пожать.

Он вынул из внутреннего кармана плаща сигариллу и закурил.

— Послушай, а зачем ты вообще пришел? Я сначала подумал — проситься в банду.

— Не знаю, сэр… трудно объяснить. Я хотел… узнать, сколько в вас еще осталось от… имперца. Наверное.

— Совсем немного. Считай, что и ничего.

Дверь зашипела и стукнула, открылась и закрылась. Пуля раздавил сигариллу о стену и прицельно защелкнул в утилизатор. На душе было пакостно как никогда. Он поднялся из гаража в квартиру, заказал поесть через сантор, включил новости, потом какую-то чепуху с песнями и плясками… Чепуха не радовала, принесенная еда была как картон. Габо выключил интерфейс и спустил жрачку в унитаз.

Потом Габо долго сидел в кресле, то замирая, словно в каталепсии, то поигрывая своим пулевиком, маленькой шестнадцатизарядной «Тиганой». Он подносил ее к виску, приставлял к подбородку, касался губами полиметаллического композитного ствола… А затем вдруг резко сунул пулевик обратно в кобуру, повернулся к зеркалу и сказал:

— Дерьмо ты, братец.

Встал, выхватил из стенного шкафа ящичек, швырнул и вывернул его на постель и из груды всяких мелочей вытащил еще шесть обойм к «Тигане». Рассовал их по карманам, прицепил к поясу флорд, выскочил в лифтовую шахту, придав себе руками дополнительное ускорение.

Суна, видимо, добирался до мастерской общественным транспортом — пешком он не успел бы, а если бы кто-то подбросил его на снайке или карте, все бы закончилось гораздо раньше, и Габо успел уже после полицейского патруля. А так ему повезло прибыть на место первым. Или не повезло. Смотря с какой точки зрения рассуждать.

Потому что хозяин мастерской, Таур Даллан, лежал в луже собственной крови, раскинув коротенькие ножки ровно посередине каморки. Исходя из того, что в руке мастер-мутант держал самопальный, собранный из разноименных деталей плазменник, а бок о бок с убитым (мастерская-то была тесная) валялся какой-то амбал с дыркой в анатомии — не требовалось иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, что здесь произошло. Потому что амбал, кроме дыры на том месте, где у нормальных людей правое легкое, имел на себе глухую ветрозащитную маску, примету «батальонов страха», а перед мастерской метрах в четырех друг от друга, лежали еще пятеро таких же молодцов: четверо в аналогичных масках, а пятый — неизвестно в чем. Ибо голова его, видимо, отлетела и скатилась куда-то на нижние ярусы. Несмотря на поздний час, десятка полтора зевак уже выползли из своих ночных прибежищ — пивнушек, курилен и полудохлых магазинчиков, которые они сами же и сторожили, экономя на охране — и топтались возле трупов, остерегаясь наступать в лужи крови.

— Кто-нибудь видел, что здесь было? — спросил Габо.

— А то! — отозвалась какая-то девица. Пуля помахал перед ее носом купюрой и она с охотой рассказала все, что знала — весьма немного. Шлюха из самых дешевых, она обслуживала клиента здесь же, в простеночке, и из-за его широкой задницы не видела, кто именно прошагал к Даллану. Но крик «беги, дурень!» и выстрел из игольника она услышала отчетливо. Это и впрямь ни с чем нельзя спутать: игольник при выстреле воет, как кот с отдавленными яйцами. А потом завыл уже мужик. Клиент с перепугу кончил мимо кассы и хотел смыться. Но со спущенными штанами убегать неудобно — она поймала его за пояс, и минута ушла на выяснение — должен ли он платить, несмотря на форс-мажорные обстоятельства. На галерее яруса в это время топали и орали, потом орать престали, и топот стих. Клиент хотел ретироваться побыстрее и заплатил. Напоследок девица услышала уже его крик — один из зарубленных был еще жив и ухватил его за ногу. Она решила пока не выходить (Пуля поразился этакому самообладанию у шлюхи), дождаться, чтобы все стихло. Но когда она все же решилась, тот, последний, еще дышал. Наклонившись посмотреть — нельзя ли чем помочь (Дельгадо подразумевал и менее альтруистичный мотив, но придираться к словам не стал), она успела услышать последний бред умирающего: «Не касался ногами земли…»

Пуля заметил на этом же ярусе, позади всех зевак, еще одну интересную фигуру — бродягу неопределенного возраста, с грязно-серыми волосами. Подойдя к нему, Дельгадо наклонился и спросил:

— А ты что-нибудь видел? Даю пять сотен, если скажешь.

Бродяга повел остекленелыми глазами, приоткрыл рот — капелька слюны выкатилась на небритый подбородок. Пуля понял, что тут толку не будет: бродяга весь трясся, от него несло немытым телом и мочой, но главное — перегаром бакулы. Это был живой труп, для которого существовал только дурман. Дельгадо брезгливо разжал пальцы, вытер руки о штаны и выпрямился. Когда он достал пулевик, зеваки шарахнулись по сторонам.

— А теперь, — улыбаясь, сказал Пуля, — пошли все вон отсюда.

Два раза просить не пришлось — народ бросился врассыпную. За исключением бродяги.

Пуля активировал флорд и вымазал его в крови всех пяти убитых. Потом дезактивировал, повесил обратно на пояс, встал у перил и начал ждать.

Конечно, трюк был из самых дешевых, но в голову ничего другого не приходило — а так он купит пацану час-другой для бегства. Габо улыбнулся.

Полицейский наряд, прибыв на место, так опешил, увидев Пулю, что ему пришлось приложить некоторые усилия, чтобы уговорить их себя арестовать. И, надевая на него наручники, цапы поначалу держались вежливо, подозревая какую-то хитрую подставу. Но когда он был уже обезоружен, скован и сидел в «крольчатнике», четверо полицейских вдруг весьма неучтиво выволокли его и показали одного из убитых. Габо видел его впервые в жизни, зато цапы признали коллегу. Обратно в «крольчатник» Пулю швырнули уже без сознания.

Все забыли и о бродяге — впрочем, он уже исчез с места происшествия. Тихо, ползком, он пролез в один из простенков — вроде того, где шлюха занималась с клиентом. И там, на другой стороне, преобразился. Уронил в ладонь две контактные линзы — исчезла красная сеть прожилок на глазах. Выплюнул жвачку с пеплом бакулы. Сбросил смердящий плащ и пошел дальше голым до пояса. Собственно, теперь это был уже и не бродяга — а скорее житель Корабельного города, который провел бурную ночь и то ли был ограблен, то ли проигрался до штанов. Но оружия не проиграл: на руке поблескивал разрешенный законом кинжал-браслет.

Он спустился двумя ярусами ниже и вошел в лифт. В Муравейнике ловить больше было нечего. Горе-охотники из «Батальонов страха» убили приманку и были порваны в клочья разъяренной дичью. Мальчику даже помощь не понадобилась — подойдя к самой двери Даллана, он услышал крик и выстрелы, мгновенно понял, что случилось, и прошелся по засаде кровавым вихрем. Он был как ангел боли — если у боли есть свой ангел. Техника шедайин в действии.

Сейчас он, наверное, залег на дно — на то самое дно, где пролежал последние десять дней. А Муравейник будет кипеть и бурлить, и в этом кипении и бурлении сам черт ничего не отыщет… Но отыщут синоби, если не опередить их. Не может быть, чтобы слух об «Апостоле крыс» не добрался до Храма Всех Ушедших. Не может быть, чтобы ведьма Ли его проигнорировала.

Бывший бродяга поднялся в один из верхних секторов и сунул анонимную карту в приемную щель дешевейшей автоматизированной ночлежки-улья. Дошел до своей ячейки, приложил к сенсору ладонь и, когда крышка-дверь открылась, нырнул в коробку, длиной в два, шириной в полтора и высотой в 1, 3 метра. Здесь можно было лежать, сидеть, имелась небольшая стенная ниша для хранения вещей, латексовый матрас, светопанель, зеркало, разъем для подключения к инфосети, маленький мусоросброс и вентиляция. Дверь закрылась автоматически. Бродяга заблокировал ее, сбросил остатки одежды, вынул из стенной ниши сумку, из сумки — пакет с влажными салфетками, обтер тело и волосы, смывая ненавистный ему самому запах застарелого пота. Потом растянулся на матрасе и положил руку на разъем инфосети. Следовало проверить жучки-ловушки, оставленные им в разных узлах.

Странствовать по сети и размышлять он мог одновременно, и самым странным во всем этом деле показалось ему поведение Пули. Разговор с Нешер был приватным, она пообещала никого из своих молодцов не посвящать в дело. Все, что они должны были знать — паренька по прозвищу Флорд нужно захватить живым, стараясь причинить ему как можно меньше вреда. При необходимости разрешалось обойтись с ним жестко, но ни в коем случае не убивать. За мертвого — никакой награды.

Но разговор состоялся только сегодня, и по времени никак не получалось, что Нешер приказала Габо обезвредить засаду. Ни она, ни сам Габо не могли знать о засаде, эти ублюдки появились совершенно неожиданно, и провели там всего двадцать минут — именно столько он менял крайне неудачно, как оказалось, выбранную точку наблюдения. Бедный мутант-коротышка, и тебя скосило это суровое обаяние… Он совершенно не рассчитывал, что Даллан предупредит Дика, и никак не ожидал, что у мутанта окажется под верстаком этакая пушка. Конечно, в Муравейнике без пушки под верстаком трудно, но плазменник… Словом, день сплошных удивлений. И вопросов. Кого именно искали убийцы из «батальонов» — Флорда, лучшего бойца Сурков или Апостола крыс? Почему через минуту после резни на месте оказался Габо Пуля? Почему он сдался полиции? Почему Дик направился к Даллану, неужели не догадывался, что его будут там искать в первую очередь? Устал прятаться? Вызывал огонь на себя? Где он был это время?

И самое интересное — что делать дальше и где его искать?

* * *

— Значит, он сопротивлялся при аресте? — уточнил Исия у сержанта Гешана, глядя на раздутое и черное от кровоподтеков лицо Пули. — Давай я попробую понять, как это вышло: он зарезал пять человек, а потом встал и начал дожидаться, пока вы приедете по вызову. Вы ехали восемь минут. Доехали. Он вас там ждал, при флорде и пулевике. Отдал флорд и пулевик. А потом начал сопротивляться. Значит, он идиот? Или я идиот? Или ты идиот, если думаешь, что я в это поверю? Отвечай!

Кровавый рот Габо перекосился в попытке улыбнуться. Бандит сидел, прикованный к стулу, его хорошенький костюмчик был порван, лицо разбито всмятку.

— Отвечай, Гешан.

— Я идиот.

— Именно, — кивнул Исия. — Ты идиот. И сейчас ты принесешь господину Дельгадо свои извинения. По всей форме.

Сержант, запинаясь, принялся извиняться. Потом Исия выгнал его.

— Вот видите, кто сейчас идет в полицию? — вздохнул инспектор. — И знаете, почему так, сеу Дельгадо? Потому что мир рухнул, и все это понимают. Никто не видит смысла в том, чтобы поддерживать порядок, и моя профессия пользуется гораздо меньшим уважением, чем ваша… Ладно, к делу. Суна к тебе заходил?

— Кто? — у Пули даже подбитый глаз на секунду раскрылся.

— Ты сам знаешь, кто. Так вот, он к тебе заходил. Он звал тебя к себе в место под названием Салим. Это убежище для принявших крест гемов и других беглецов. Там укрываются недобитые Сурки, и находится оно вот здесь, — Исия показал место на трехмерной карте Пещер. — Он звал тебя, потому что ты христианин, и он думал, что ты за ним пойдешь. А перед этим он звал туда Даллана. Он пришел за своим мастером, а ты пришел за ним — но там уже была засада, и они убили Даллана, а Суна убил их всех. Ты же решил остаться, чтобы взять вину на себя и выторговать ему немного времени. И я сейчас все это запишу, а ты подпишешь.

— С чего бы?

— С того, что я хочу свернуть башку Яно и «батальонам страха», и ты этого хочешь. А потом ты возьмешь свои показания обратно, как данные под шлемом.

— А потом вы меня повесите за все остальное. Пошел ты.

Исия вздохнул, отпер сейф и достал обруч — слово «шлем» по отношению к этому прибору применялось уже больше по инерции.

— Вся штука в том, господин Дельгадо, что выбора-то у вас и нет.

Допрос длился сорок минут и присутствовал при нем Декия. Дамон провел допрос без сучка и задоринки, старый кабан съел все, что должен был съесть, с Пули сняли шлем, расковали руки и отвели отлеживаться в камеру.

Самое забавное, думал Исия, пряча шлем обратно в сейф, что со времен «испанского сапога» и дыбы ничего не изменилось: нужно задавать правильные вопросы — и получишь правильные ответы. Декия сам проделывал такие штуки не раз — но сейчас купился, поскольку двое убийц из «батальонов страха», уложенных Ричардом Суной, были полицейскими. Исия вспомнил лицо начальника при виде тела Тройо и улыбнулся. За одно это выражение лица Декию можно было арестовывать.

— Надо же что-то с этим делать! — возмущенно квакнул господин Декия в ходе последующего разговора.

— Да, — невозмутимо согласился Дамон. — Боевая подготовка у нас ни к черту.

Господин Декия не нашелся что сказать — только рот возмущенно открыл и закрыл.

И хвала богам, подумал Исия, что у вас, пришедших в полицию после войны, хреновая боевая подготовка, и горазды вы только мальчишек резать по углам. Потому что иначе у меня не будет ни единого шанса остаться в живых.

Исия вспомнил своих учителей — матерых сторожевых псов, которые в основном полегли во время первой криминальной войны. Тогда синоби решили воспользоваться экспортом наркотиков для подрыва экономики Тотмеса. Экономику подорвали, но задействованные для этого кланы так разжирели и скурвились, что совсем перестали признавать чью-либо власть. Тогда-то и взошла звезда Яно: с помощью «Драконьего цветка» синоби раздавили всех остальных, а Яно остался их цепным шакалом. Второе поколение, ровесники Исии, выросли в тени этой войны. Они уже знали, что за спиной любого ублюдка, разжиревшего на работорговле, наркотиках и контрабанде, могут стоять синоби — но все еще видели смысл бороться за закон. Их покупали и отстреливали по одному. Третье поколение было умней и сволочней. Это были такие как Тройо и Декия.

«Ты идиот, Дамон Исия, что продолжаешь брыкаться. И дважды идиот, что поставил на имперского мальчика с его мечом. Сколько раз тебе говорили: рассчитывать можно только на себя?»

Инспектор ушел домой через четыре часа после конца смены — но перед этим зашел в казарму боевых морлоков и дал им инструкции. В ухе Исии потрескивала «ракушка» приемника — этой ночью, он чувствовал, «жучок», поставленный гемом по прозвищу Фродо, даст сигнал тревоги. Спать сегодня не придется.

Но этот день был поистине днем сюрпризов — открыв дверь квартиры, Исия почувствовал повышенную влажность и теплоту, словно кто-то воспользовался сушилкой для одежды. Дверь в ванную открывалась прямо из прихожей — нет, там ничего не сушилось. Но ванной пользовались, заслонка душа была покрыта капельками воды, а сам душ — слишком тщательно отмыт по сравнению с его первобытным состоянием.

Инспектор шагнул в комнату, держа руку на пулевике.

— Чего на полу лежишь?

— Отопление, — ответил Суна.

Ну да — он лег в мокрой одежде, температура понизилась, отопление включилось автоматически.

— А чего сушилкой не воспользовался?

— Как бы я голый убегал, если что?…

Он поднялся.

— Я убью Яно, сеу Исия. Но только если вы отпустите Пулю.

— Чего ради? С показаниями Пули я возьму за глотку Нешер.

— Нет. После сегодняшней ночи Яно убьет вас раньше, — Ран сел. — Если я не убью его.

— Как, к черту, я это сделаю теперь?

— Как хотите. Вы не такой уж законник, какого играете, сеу Исия. Вы ведь заказали мне убийство. Значит, найдете способ отпустить Габо или устроить ему побег.

— Что между вами такого было? О чем вы договорились?

— Ничего. Я сам не понимаю, почему он это сделал. Я узнал из новостей, что его схватили за то, что сделал я. Тогда уж хватайте меня.

— На тебя уже объявлена охота. Пулю допросили под шлемом, он рассказал и о тебе, и о Салиме…

Дик вскочил:

— Пуля ничего не знал о Салиме!

— Знал, потому что я сказал ему. И сегодня ночью, как ты и думаешь, «батальоны страха» будут искать тебя. Искать именно в том месте, которое показал Пуля — а Пуле показал я.

— А вы застанете их на месте преступления и убьете.

Спокойствие парня при этих словах подтвердило догадку Исии: Салим уже снимался с места, когда туда принесли раненого Сионга. Батальоны страха должны были найти только выеденную скорлупу.

— Точно. Морлочий патруль перехватит их на подходе.

— А сколько их будет?

— Не знаю. Благодаря твоему «жучку» я насчитал девятнадцать человек. Но может быть и больше.

— А в патруле шестеро морлоков. С вами — всего семь бойцов.

«Спасибо за урок арифметики», — хотел сказать Исия, но тут зазвучал вызов на терминале сантора. Исия жестом отправил Суну в угол, не охваченный камерой, и включил видеопанель.

— Дамон, — над панелью возник Декия. — Ты… хорошо поработал, раскрыл дело Апостола крыс, так что я тут подумал и решил дать тебе небольшой отпуск. Можешь пропустить завтрашнюю смену и хорошенько выспаться.

— Благодарю, старший, — сказал инспектор. Начальство отключилось. Дамон расстегнул куртку и почесал грудь.

— Началось, — с довольной улыбкой сказал он.

Суна выбрался из своего угла.

— Мне нужно сделать вызов, — сказал он. — Вам же нужны подкрепления?