«Как это со мной случилось?» — есть ли на свете подонок, который не задавался этим вопросом? Если и есть, подумал Эш Монтег, то это должен быть совсем конченый подонок.

Сначала ты живешь жизнью наемника, врача в отряде «диких гусей». Потом ты привязываешься к командиру и остаешься с ним после того, как отряд гибнет, а сам командир превращается в ходячую головешку. Ты возишься с этой головешкой, возвращая ее к жизни, помогаешь ей адаптироваться в новом теле — и вдруг с удивлением обнаруживаешь, что от прежнего командира — того самого, который в одиночку пробрался в Зиккурат, чтобы прикончить Дормкирка, который спас останки Бона — немного осталось. Оно есть, оно прорывается наружу иногда, но приходится делать над собой усилие, чтобы поверить, что вот это настоящее, а прочее — наносное.

Он ведь не был жестоким. Никогда не был. Конечно, память зрелого мужчины и тело подростка — это неизбежные «химерные конструкции» психики, ощущение нереальности пережитого опыта и, наоборот, реальности того, что переживалось телом во время созревания, как следствие конфликт, в ходе которого реальная личность берет верх над химерной… или начинается расщепление… Но не может же оно начаться десять лет спустя?

Может, если есть триггер.

Мальчик.

Результат? Ты катишься все ниже. Ты пособничаешь в убийстве, потом в пиратстве и захвате людей. Поначалу ты веришь в возможность конверсии. В конце концов, ты хочешь юноше добра, а конверсия — единственный для него способ остаться в живых. И вот ты руководишь — к черту весь профессиональный новояз! — пытками. И жертва твоя — к черту «социальный возраст»! — ребенок. Командир сделал тебя тюремщиком женщины и ее маленького сына, а также — палачом пацана, у которого даже усы не пробились. И ты это съел, потому что ты принадлежишь командиру не только с потрохами, но и со всем их содержимым, тебе так же некуда деваться, как и последнему из его гемов. И вот однажды ты проходишь мимо комнаты, где лежит под капельницей малыш, и слышишь, как он молится:

— Иисус, пожалуйста, забери меня к Себе. Если я умру, мама и дядя смогут попробовать убежать, а так они меня любят и не хотят. А то Ты всех забираешь — капитана, Дика, Рэя, даже Динго Ты забрал. Я бы играл там с ними. Если Ты боишься, что мама очень огорчится — то Ты бы ей Сам все объяснил, что так лучше. Ты ведь ее тоже заберешь, когда она будет старенькая. А я зато вырасту там у Тебя, и совсем не буду болеть…

…И вот тут ты понимаешь, что все, докатился.

Как, почему? Нет ответа. Командир рыщет в Пещерах, одержимый своей волчьей похотью, друзей нет, родня затерялась между звезд, а эта женщина плюнет в лицо и правильно сделает.

И тогда ты отдаешь несколько распоряжений Плутону — как обычно в случае своего отъезда — а потом идешь на кухню и наливаешь себе с полстакана отличного импортного солодового виски. Из настоящего ячменя, а не тех водорослей, которые здесь служат сырьем для пива…

А потом ты поднимаешься с этим стаканом на дамбу и, осушив его, разжимаешь пальцы и считаешь секунды до падения.

Три. Ровно три.

Но, прежде чем ты делаешь шаг в свои три секунды, память подбрасывает тебе имя: Ян Шастар.

Шастар должен был вернуться из рейда. Конечно, нужно поговорить с леди Мак-Интайр, но не раньше, чем ты сможешь представить ей этого Шастара на блюде. Иначе она просто не поверит. Что ж, имеет все права не верить. А уж после того, как Шастар увезет ее, можно будет потратить и три секунды на смерть — что еще останется после того, как он предаст командира и Картаго?

Эш велел подготовить глайдер и поехал в Лагаш, надеясь, что Шастар там или не плантации у матери. Но ни то, ни другое не оправдало ожиданий — Шастар, как ему сказали, улетел в Ниппур. Отлет на другой континент оправдать было бы уже трудно, если бы Моро вернулся, а как скоро он вернется — Эш не знал.

Уловив секундное раздумье, барменша разгадала его на свой манер.

— Его уж спрашивал какой-то мальчишка — и, верно, ждет, что Шастар скоро вернется, потому как остался здесь.

— Где — здесь? — Эш изобразил сдержанное любопытство.

— Да почем же мне знать? — подала плечами бар-мамочка. Эш понял намек. Имперский дрейк, блеснув вправленным в середину аметистом, лег на стойку.

— Парень сказал, если Шастар появится — передать ему насчет гостиницы «Махаон» в шестнадцатом квадрате.

Вот тут Монтег удивился по-настоящему. Неужели паренек настолько прост? Нет, вряд ли он, даже под чужим именем, зарегистрировался там и живет. Хотя место как раз для него — дешевая большая гостиница, насельники которой в основном — фермеры и рыбаки, приехавшие в Лагаш сбывать товар. Публика довольно пестрая, юноша может среди нее легко затеряться. И тем не менее — рассуждал Монтег уже по дороге к гостинице — вряд ли он там. Скорее всего, там кто-то из его друзей. Или…

Монтег остановился.

Транспортный обмен между Пещерами Диса и Лагашем был весьма интенсивен. Монорельс обслуживали гемы, глайдер-порты обслуживали гемы.

Скоько из них слышало проповедь юного Суны? Сколько из них являются его гемами?

— Иди дальше, не задерживайся, — сказали сзади. Что-то острое укололо в поясницу, точно в область почек. Лезвие проткнуло только кожу, но как раз там, где не могло застрять в ребре и легко пошло бы дальше. Убедительно. На менее опытного человека мальчик даже произвел бы впечатление.

Значит, все проще. Он походил по городу, засветился в барах — и, вполне возможно, оставил «жучков». Или ему докладывают гемы.

— Куда? — спросил Эш.

— Куда шел, к «Махаону».

Монтег зашагал вперед, и, проходя мимо витрины департа, бросил взгляд на отражение в стекле. Со стороны казалось, что младший спутник приобнимает старшего за талию — друг, брат или любовник. Руки скрыты плащом. Он просто выдвинет лезвие флорда — и, бережно усадив пострадавшего, побежит «за врачом». На улице людно — но кровь на темном плаще заметят далеко не сразу, а трогать какое-то время не решатся. Ему же, скорее всего, заткнет глотку болевой шок.

В другом настроении и с другими намерениями Эш, наверное, попытался бы вырваться. Но сейчас ему было просто смешно.

Понятно, почему «Махаон», — подумал Монтег, когда они спустились на два уровня вниз. Это в двух шагах от глайдер-порта. Удобно фермерам, удобно рыбакам. Удобно тому, кто похищает человека, запихав его в глайдер.

Проходя мимо ряда картов, Монтег сумел в зеркале заднего обзора поймать лицо юноши. Хорошая улыбка. Доброжелательная, можно сказать, деловая. И не скажешь по ней, что мальчик ведет, поддев на флорд, человека, который каких-то три месяца назад его пытал.

— Налево.

Монтег вздохнул. Ну, как это можно назвать совпадением? Когда два человека ищут третьего и натыкаются друг на друга — это никакое не совпадение.

Глайдер, ожидавший на стоянке, был Монтегу хорошо знаком. Принадлежал он Яну Шастару, и сам хозяин был за рулем.

Тень за ближней опорой сгустилась — оттуда выступил морлок.

На этом причале было пусто. В дальней секции шла погрузка, суетились люди и гемы — но там бы не услышали ни крика, ни выстрела.

Лезвие исчезло, и по движению воздуха Монтег понял, что юноша отступил на шаг.

— Послушай… — сказал он, разворачиваясь.

— Обязательно.

Летящего в ухо ботинка Монтег не увидел. Перед глазами вспыхнуло желтое, ноги подкосились — по всему, Эш должен был упасть на борт глайдера, но не упал.

Потому что провалился в вовремя открытый боковой люк.

— Ну зачем же так, сэнтио-сама, — низкий голос морлока прорвался через звон в ушах. — Могли бы просто мне сказать.

Наручники, скотч на рот, мешок на голову — все это произошло в один момент. Затем глайдер стартовал. Монтега обыскали в четыре руки — быстро и умело.

— Я думал, это будет Лесан, — несколько разочарованно протянул Шастар. — А это Эш Монтег, и если кто-то нас видел, мы в полной заднице, потому что трогать посторонних нельзя. Если я его хоть краем плаща задену, меня тут же объявят вне закона… Э-э, малый, ты что?!

— Я угрожаю вам оружием, мастер Шастар. На суде, под наркотиком или под шлемом, вы покажете, что я заставил вас. А это человек, который знает все о системах безопасности в его маноре и городском доме, — отозвался юноша. — Хотя я все никак не могу взять в толк: почему он расспрашивал о вас так открыто и почему не попробовал от меня вырваться.

— Черта с два он расскажет, — глайдер тряхнуло. — Гр-рёбаные грозы. Когда уже они кончатся.

Монтег не видел, куда вели глайдер, но предполагал, что куда-то в район Сухой Бухты — там можно было укрыть машину под скальным навесом, чтобы поговорить спокойно, не боясь ни молний, ни ураганного ветра.

Так или иначе, но несколько минут спустя болтанка прекратилась, глайдер встал на грунт, Монтега вывели наружу и сняли мешок. Мальчишка отодрал от его губ упаковочную ленту.

— Вот теперь я вас послушаю.

Они и в самом деле находились под скальным навесом, довольно глубоко. Под ногами хлюпала вода: Сухую Бухту начало подтапливать. Еще недели три — и навеги, встав на воду, смогут выйти в море…

— Во-первых, — сказал Монтег, — господин Шастар, вы идиот. Мальчику в данной ситуации позволительно терять голову, но вам-то нет. Ни при каких условиях вы не могли похищать человека, не замешанного в вашу вендетту. Даже если мой труп не найдут, подозрение неизбежно падет на вас, и эта уловка с оружием…

— Сработает, — отозвался Суна. — И подозрение на господина Шастара не падет, а труп ваш найдут в таком виде, что подумают сразу на меня. С первым мы покончили, давайте сразу свое «во-вторых».

Монтег вздохнул.

— Ваши близкие живы.

До этого момента юноша держался великолепно — но тут дрогнул. Лицо исказилось, словно по нему пошла судорога, горло изменило: севшим голосом он сказал:

— Ты врешь.

— Зачем мне? — Монтег пожал плечами. — Во время обыска вы вытащили у меня мнемопатрон. Просмотрите его.

Не сводя с Монтега лихорадочного взгляда, парень нашарил в кармане патрон, зарядил его в сантор и направил проецирующий луч на воду под ногами. Не лучший вариант отражающей поверхности — изображение, сотканное из света, колебалось и дробилось — но звук был четким.

— Джек, дорогой. Ты, наверное, измучился, гадая, куда мы пропали. Мне горько от того, что я не могу сказать тебе ничего радостного. Мы в плену у некоего Морихэя Лесана, человека без жалости и совести. Он — синоби, шпион дома Рива, и сейчас мы находимся на тайной планете Рива, Картаго. Шансов бежать нет, эту запись я делаю по его приказу. Джек и Гус — такие же пленники, как и я, Элисабет, к счастью, ничто не угрожает. Она — принцесса дома Рива, собственно, это и было причиной нашего пленения…

Молодой человек прослушал запись до конца.

— Из этого, — сказал он сквозь зубы, — я могу узнать только то, что миледи была жива три месяца назад. Может быть, вы ее уже убили. Или продали. Или отослали за выкуп к лорду Якобу.

— Переговоры о выкупе идут, — кивнул Монтег. — Но не с лордом Якобом. А с Джелалом Брюсом.

— А может быть, они уже закончились? — оскалился морлок.

— Принципиальная договоренность достигнута, но детали — где и как состоится передача пленников — еще обсуждаются. Лорд Брюс, опасаясь, что мы получим инструмент для шантажа, настаивает на посреднике. Мы, поскольку нам нужен инструмент для шантажа — на том, что посредника быть не должно.

— Это ловушка, — юноша нехорошо засмеялся. — Я думал, Моро умнее, честное слово. Он хоть сам понимает, как это глупо? Чтоб я полез прямо в манор, в его руки? Поверил его прихлебателю? Убирайся отсюда к чертовой матери.

— Эй, мы же можем допросить его под шлемом, — сказал Шастар.

Дик рассмеялся.

— Конечно, можем! Еще как можем — на это Моро и рассчитывает. Я думаю, он говорит нам правду. Леди Констанс жива и в маноре — но вот охранные системы уже не те, что он запомнил, улетая. Господин Шастар, совсем недавно чуть ли не у меня на глазах один человек под шлемом дал информацию, которая привела допросчиков в ловушку. Потому он и не пытался сорваться с крючка, потому и вел себя как овечка, что напрашивается на допрос. Потому здесь именно он — ведь Моро мог послать кого угодно, да хоть гема, но он послал именно этого. Думал, я кинусь как голодная собака на кость.

— В вашей теории есть только одно слабое место, юноша, — теперь настала очередь Монтега смеяться. Ну, не чудесный ли это мир? — Если все так как вы говорите, если Лесан послал меня к вам с промытыми мозгами, с расчетом на то, что вы не устоите перед соблазном схватить меня и выпотрошить — а ведь вы не устояли — и впоследствии убить, то почему я пошел?

— Вы правы, я не знаю объяснения, — паренька передернуло. — Но… мне плевать, честно. Может быть, он и на тебя нашел крючок. А может, это промывка мозгов. Какое мне дело.

— В искренность моих намерений вы, стало быть, не верите.

— Искренность намерений синоби! Скорость звука в вакууме! Температура минус по Кельвину! Эй, а может, план в том, чтобы у меня от смеха сделался заворот кишок?

— Похоже, Лесан выбрал слишком сильную вакцину против наивности.

— Похоже, что он выбрал идиота для выполнения своего задания. Возвращайтесь к нему и скажите, что провалились.

Беда с параноиками в том, что они очень логичны, и подбор контрдоводов весьма затруднителен, поскольку логика параноика строится на его же собственной аксиоматике, которая в ряде мест может быть вполне здравой.

— Я не синоби, — раньше, чем договорил, Эш понял, что сказал глупость — любой синоби на его месте утверждал бы то же самое.

— Да ну? Придумайте что-нибудь еще, сеу Монтег.

— Я не хочу ничего придумывать, — Эш тряхнул головой. — Я устал, и поди ты к дьяволу, упрямый дурак, если готов резать глотки из-за мертвой женщины, но не хочешь побороться за живую.

— Заткнись! — что-то свистнуло в воздухе, хлопнула ткань, и плечам Монтега стало холодней и легче. Голова-то была на месте, а вот плащ… От плащ-накидки осталась только горловая часть — все, что ниже плеч, упало в лужу. Конечно, никакой сказочной точности, кочующей из байки в байку, не было — флорд рассек одежду и оставил на плечах несколько порезов. Но это все равно впечатляло.

— Браво, — холодно скзаал Эш. — Умеешь. А думать ты умеешь?

— Сэнтио-сама! — предостерегающе крикнул морлок.

— Я умею думать, — сказал Суна. — И я думаю, сударь, что искренни вы или нет — вам лучше отсюда уйти. Я сегодня не в настроении убивать, но настроение переменчиво.

— Я того же мнения, — сказал морлок. — Уходите, сеу Монтег. Увозите его, сеу Шастар, и не возвращайтесь за нами. Мы сами вас найдем.

Шастар помог Монтегу забраться в кабину. Рук не расковал, да Монтег и не настаивал. Все сложилось несколько иначе, чем он полагал, но его устраивал и такой исход. Обдумав свое положение, он развеселился — его устраивал практически любой исход. По всему, он должен был чувствовать ебя счастливейшим человеком на земле. Но не чувствовал.

* * *

Навега, становясь на грунт, слегка перекосилась — и потому пол в кухне был наклонный, а тарелку приходилось наполнять в два приема, чтобы наесться как следует.

— И ты его не убил, — заключил Пуля.

— И я его не убил. И не допросил. Только плащ порезал и дал по морде.

— Ну, уже что-то. Многие о таком и не мечтали.

Габо Пуля находился в благодушном настроении. Это было естественно — он получил работу и возможность лечь на дно. Точнее, взойти на борт и с началом сезона выйти на лов. Дик находился в настроении раздерганном — что тоже было естественно. Не каждый день встречаешься со своим палачом. Хотя здесь, в «колонии прокаженных», процент товарищей Дика по несчастью был в среднем существенно выше, чем в целом по Картаго.

— Я не знаю, что делать теперь, мастер Дельгадо, — юноша отодвинул от себя тарелку, но та снова съехала к окантованному бортику. — А вы все шутите.

— Или он лжет, или говорит правду, — вступила в разговор Сильвер. — Судя по его поведению, он, по крайней мере, верит в свои слова. А мысли о том, что он говорит правду, ты по понятным причинам допустить не хочешь. Во-первых, если принять это за какую-то возможность правды, в твоей вселенной становится одним монстром меньше. Это причиняет тебе дискомфорт, потому что для компенсации тебе необходимы именно монстры. Во-вторых, это рушит твои планы. Жизнь была гораздо проще, когда ты был свободен от обязательств перед мертвыми.

— Госпожа Сильвер, — вздохнул Дик. — Стоит мне провести с вами в одной каюте десять минут — и мне уже хочется запустить в вас чем-нибудь не очень тяжелым. Как вы при таких талантах работали корабельным психологом — вы мне можете объяснить?

— С огромным удовольствием, — улыбнулась Сильвер. Ее короткие рыжие волосы торчали вокруг головы золотистым нимбом, ловя отсветы лампы, висящей точно над головой. — И с пользой для дела. Дик, тебе хочется запустить в меня чем-нибудь — и это совершенно естественно. Отторжение — одна из первых и основных невротических реакций. Давай продолжим разговор о твоей проблеме.

— Нет у меня никаких проблем, кроме того, что мои суверены в плену. Я должен их вытащить. Продать их Брюсу это все равно что убить, будь проклят Шнайдер — я должен их вытащить!

— Тебя опять понесло, — Сильвер вздохнула. — У тебя есть куда их вытаскивать? Где их спрятать? Это раз. Ты постоянно уходишь от ответа на вопрос — зачем Монтег искал Яна Шастара. Это два.

— Да потому что это понятно! У Шастара вендетта с Моро, и… нет, стоп, если бы он хотел убить Шастара, он бы не действовал так… Не подсказывайте, я сам. Он искал Шастара, он запасся этой записью, он… Рэй! До него дошло, что Шастар как-то связан с Рэем. Боже мой, но если так… значит, он вычислил и меня. И мастера Пу… Дельгадо. Мне нельзя здесь оставаться.

— Мастера «Пу» он вычислил гораздо раньше — сказал Габо. — Он же приходил в «Даруму».

Он приходил… Дик стукнул себя кулаком по лбу.

— Ах я тупица. Это не «батальоны» убили Нышпорку. Мне же говорили… Меня же носом ткнули…

— Ну вот, к тебе пришло и просветление, — успокоил его Пуля. — Перестань дергаться. В такую погоду он все равно до тебя не доберется.

В подтверждение его слов молния треснула так близко, что замигали лампочки, а на гром отозвался весь корпус навеги. В соседней каюте завопил младенец. Сильвер встала.

— Я возьму, — опередил ее Дик; исчез и вернулся с малышом на руках.

— Где ты так научился обращаться с детьми? — просила Сильвер, принимая притихшее дитя.

— В одном детском комбинате.

— Тебе легко с детьми? И женщинами?

— Так, пожалуйста, перестаньте! — юноша снова зашагал из угла в угол. — Я не за тем к вам пришел, чтобы вы разбирали тут по косточкам меня. Я пришел за советом — потому что мастер Дельгадо сказал мне, что вы очень умная женщина и прекрасно разбираетесь в здешней обстановке…

— И еще ты надеялся набрать сторонников среди имперцев, — кивнула Сильвер. — Сядь. Сядь и слушай, раз ты пришел ко мне как к умной женщине. И включи свой сантор, записывай, потому что запомнить не сможешь.

Совет был очень кстати. Она называла имена кланов, которые Дик знал, и о которых никогда не слышал — но в той части, что ему была знакома, не ошиблась ни разу. Даже о Кордо сказала:

— Старый Бастиан Кордо предан идее Вавилона, а младший, Александр — Шнайдеру лично, но с третьим поколением, Роксаной Кордо, можно попробовать.

— Вы… — когда Дика осенила догадка, он не выдержал и перебил. — Вы сами… готовили восстание?

— Да, — устало сказала женщина. — Мы готовили восстание. И ничего из этого не вышло. Потому-то я тебе все так спокойно и рассказываю: сможешь — воспользуйся.

Она откинулась на спинку кресла и прикрыла грудь. Младенец уже не сосал — наелся; только терся личиком и причмокивал губами во сне.

— Отчего у вас не вышло? — спросил Дик.

— Я не могу об этом, — Сильвер дернула плечом. — Габо, расскажи ему, а я пойду уложу детку. И сама лягу. С этой кормежкой все время хочу спать, просто погибель какая-то.

Когда дверь за ней закрылась, Пуля забрался в холодильник и достал по бутылке пива себе и Дику.

— Искусство настоящего психолога — это умение перевалить на ближнего самую грязную часть работы. Мы и вправду готовили восстание, мастер Йонои. Но мы не учли силу, против которой не помогут никакие расчеты и предосторожности. Могучую силу человеческой тупости…

Он сделал долгую паузу, словно ждал от Дика вопроса, потом высушил разом полбутылки и продолжил:

— Параллельно с нами готовилось еще одно восстание. Наша цель была — добиться гражданских прав для имперских пленных. Раз уж нам не дают вернуться домой — пусть хотя бы позволят иметь дом здесь. Дом, а не тюрьму. Но придурки, которые готовили свое восстание — это были настоящие придурки. Они готовились захватить корабль, удрать и привести сюда имперские войска.

Он допил и спустил бутылку в утилизатор.

— Мне долго пришлось доказывать Сильвер, что ты не придурок. И она в конце концов поверила. Я надеюсь, это доверие ты оценишь. Ну так вот, Сильвер что-то чувствовала и велела мне прощупать придурков на предмет того, чем они занимаются. Я прощупал, узнал правду, мы хором ужаснулись и решили, что нужно что-то делать, но что? Переговоры. Объяснить наши цели, уговорить подождать… — Габо махнул рукой. — Это было в принципе возможно, если бы не главный придурок. Который, к сожалению, был священником. Отец Мэтью Мак-Коннахи — ты еще услышишь о нем здесь, в колонии. Он был достаточно умен, чтобы не поднять волну и ветер на переговорах — но потом, в своем кругу, назвал нас предателями Империи, Церкви и Христа. Не может быть договора с Велиаром и прочая погребень. Потому нужно ускорить выступление. Неважно, сколько погибнет вавилонян — они дьяволопоклоники. Неважно, что провалится наш план — мы предатели. По счастью, в ходе переговоров один человек нашел наши доводы убедительными — и после того заседания пришел к нам. Он сказал, что выступление намечено на послезавтра. Эти идиоты готовы были закопать себя и нас — лишь бы не отказаться от своих намерений. Мы решили, что есть только один способ их остановить.

— Убить отца Мак-Коннахи, — надтреснутым голосом сказал Дик.

— Да. Никто не произнес это вслух — мы просто отправили женщин прочь и кинули жребий.

— Выпало вам.

Габо отвернулся.

— Пойдем покурим.

Они выбрались на крытую палубу и, встав у вентиляционной вытяжки, закурили.

Уже несколько недель шли непроглядные дожди, и поселка пленных за пеленой ливня видно не было. Вода в Сухой Бухте стояла выше человеческого роста — и вброд, как два дня назад, на навеги было уже не попасть. Очень скоро дожди должны были отрезать от суши и «колонию прокаженных», превратив полуостров Каммо в остров. Да, пожалуй, Моро не рискнет сюда сунуться — место уединенное, все друг друга знают.

— Отец Мэтью венчал Сильвер и Марио, — Габо выпустил юдинную струйку дыма. — Вот так-то… Что, не вышло проредить свой… заповедник монстров?

— Вы не монстр, мастер Дельгадо, — Дик тоже выдохнул дым в вентилятор. — Всяко, не больше, чем я. А как вам удалось обмануть шлем?

— Я отвечал, что отец Мак-Коннахи надоел мне. И это, черт подери, была правда.

— А другого священника здесь нет?

— Увы.

— Жаль. Я слишком давно без Таинств…

Из рубки вышел Марио, муж Сильвер — океаниец с очень хорошим, открытым лицом, чем-то похожий на Болтона.

— Но-овости с континента, — сообщил он, улыбаясь до ушей. — Торвальду дали навегу.

— Хельга расстроится, — Габо предложил Марио сигарету.

— Расстроится? Это не то-о слово. Нам эта гроза покажется легким ветерком, когда Хельга вернется.

Дик знал, что Хельга Риддерстрале — командир этой навеги, бывший капитан корвета «Мьёлльнир» с Парцефаля. О ее отношениях с неким Торвальдом он был совершенно не осведомлен.

— Заметив выражение его лица, Марио объяснил:

— Торвальд — бывший муж Хельги. В прошлом сезоне Торвальд свою навегу потерял, и Хельга немно-ожко…

— Злорадствовала.

— Да. Габо, у тебя всегда наготове подходящее слово, сразу видно образованного человека. Она надеялась, что теперь-то все видят, какой он никчемный болван, и навегу ему никто не даст. Но-о…

— Ему дали, и тут не о чем слишком до-олго разглагольствовать, — Габо передразнил связника. — Я не понимаю, зачем Хельга злится. Она класная баба и в два счета нашла бы себе кого-то получше Торвальда.

— Уж не на себя ли намекаешь?

— Да хотя бы, — усмехнулся Пуля. — Посмотрим, как сложится.

— Скучать в этом рейсе не придется, — Марио потянулся. — Это хорошо, потому что скуки я не люблю.

— Надеюсь, Сильвер с ребенком ты в рейс не возьмешь? — поинтересовался Габо.

— Конечно! Тебя разве берут не ей на замену?

— Да я вообще не знаю, берут ли меня. Мы с Хельгой еще не виделись.

— Возьмут, возьмут. Осо-обенно с учетом прозвучавшего предложения.

— А меня? — спросил Дик.

— Ну-у… Я не знаю, как Йонои Райан или Сатоми Кайзер или что у тебя записано в кадо — но Ричард Суна в этом рейсе не будет лишним.

— Пираты?

— Ну что-о ты так грубо. Пираты. Просто губернатор континента Биакко лорд Сога собирает дань с навег, которые приближаются к экваториальным водам.

— Это разрешено законом?

— Каким законом, парень? — Марио даже перестал упирать на «о». — Мы никто. Мы меньше, чем гемы — если убить гема, с тебя хотя бы слупят его стоимость. Ты знаешь, как Торвальд потерял навегу? Он попробовал сопротивляться. Помимо навеги потерял шесть человек. Но на людей всем плевать. Иска от общины пленных Совет кланов не принял. Сеу Занда, владелец навег, судится с лордом Биакко за корабль.

— Сеу Занда — он…?

— Двоюродный брат коменданта Лагаша, человек из клана Сейта. Хороший человек. Мы бы сдохли с голоду, если бы не он и его навеги.

— Значит, Хельга настроена очень серьезно? Она ведь не может позволить себе оставлять свидетелей.

— Серьезно — это не то сло-ово, — сказал Марио.

— Я не буду наниматься на эту навегу, — Дик раздавил сигарету в лужице на полу. — И Габо не советую. И вам, Марио, лучше с нее уходить.

— Это почему же? — наклонил голову Марио.

— Госпожа Хельга будет искать возможности отомстить не только пиратам — но и своему мужу. Может быть, он поступил с ней вероломно. Может быть, он виноват — но из-за его вины не должны гибнуть навегарес. Мистресс Хельга хочет показать, кто из них на самом деле мужчина. Я в этом участвовать не стану.

— Да что-о ты знаешь о Хельге, малыш? — Марио наморщил нос. — Что ты вообще, раз на то пошло, знаешь о женщинах?

— Больше, чем знали вы в моем возрасте. И я не думаю, — Дик вспомнил последнюю охоту капитана Хару, — что женщины очень отличаются от мужчин, когда речь идет о потере лица.

— Он прав, Марио, — перебил связника Дельгадо. — Мы оба знем, что он прав — и именно поэтому, Дик, мы пойдем на этой навеге. У Хельги не ангельский характер, но она слушает людей, которые рядом. И ради них удержится от глупостей.

— И мы привезем больше, чем любая другая навега, — подхватил Марио. — И докажем, что Торвальд говнюк. Потому что — между нами, девочками — так оно и есть.

— Хорошо, я был неправ, — Дик всмотрелся в дождевой сумрак. — Может быть, я и пойду с вами. Но эти три недели мне нужно провести на континенте.

— Как тебя найти? — спросил Марио.

Дик назвал адрес на общественном сантор-сервере.

— Я буду стараться проверять его каждый день. Хотя не знаю, получится или нет. Но буду пользоваться каждым случаем.

— Наш индекс ты знаешь?

— Я не хотел бы писать вам напрямую. Лучше и вам для связи завести где-то бесплатный адрес.

— Дело, — согласился Марио. — Идем в рубку.

Дик пошел за ним — и застыл на пороге.

Проводя дни за наладкой аппаратуры, Марио, слушал развлекательные программы, отключая, чтобы не отвлекал, видеоряд. И вот сейчас, в такт пляшущим над панелью язычкам разноцветного рисованного пламени, в рубке звенела задорная песенка на гэльском:

Дело было даже не в том, что на борту «Паломника» юноша слышал эту песню несчетное множество раз — мистресс Хару и напевала ее, и любила слушать в исполнении Гилл Моран и «Сверчков». Юношу остановил на пороге голос, разливавший мелодию колоратурами, до которых Гил Моран было ох, далеко…

Голос Бет.

* * *

Атмосфера такого рода балов и концертов была знакома Бет с раннего детства. «Люди любят делать добро, а еще больше любят, когда их при этом развлекают», — не без ехидства сказала однажды леди Констанс. С тех пор, как певческий дар Бет открылся, она непременно участвовала в таких концертах, и сейчас нисколько не терялась перед публикой.

Вчера в Совете кланов было страшнее. Все эти взрослые серьезные тётки и дядьки… Все эти вопросы и улыбки… Враждебность под маской снисходительной доброжелательности… А здесь — привычная, милая сцена, и публика искренне благосклонна.

Она выбрала песни Тир-нан-Ог не только потому, что слышала и напевала их с детства, еще не научившись разбирать слова. Не только потому, что простые мелодии открывали простор для импровизаций. Но и потому что этот благотворительный концерт должен был транслироваться на всю планету и Бет лелеяла надежду на то, что хотя бы случайно ее услышит Дик. Услышит и поймет, что это ему она поет — хотя улыбается при этом другому, бросая взгляды на экранированную силовым полем императорскую ложу.

Раскланявшись с залом под обвал аплодисментов, и крики «Бис», Бет отступила за кулису — и тут же Ирис, которого теперь звали Андреа, подал ей сантор с горящим индикатором связи. Выражение его лица при этом было столь почтительно, что Бет сразу поняла, кто ее вызывает.

— Эльза, — услышала она в наушнике голос жениха. — Ты была изумительна. Я и твоя семья просим — спой на бис.

— Хорошо, — она отключилась, улыбнулась… Как хорошо петь сердцем. Как хорошо знать, что Дик жив.

Хотя подготовленная несколько второпях программа была исчерпана, оркестр состоял из превосходных импровизаторов. Озорная, даже хулиганская идея осенила Бет, пока зал затихал в ожидании песни. Она шепнула дирижеру:

— Со второго повторения припева, в ре миноре, — и шагнула в очерченный светом круг, включая микрофон. Щелчками пальцев обозначила ритм и запела:

Песня предоставляла не очень много возможностей показать голос — но в ней было столько лихости, что Бет удавалось поднимать на ноги даже самые чопорные аудитории Палао. Вот и на этот раз — на прищелкивание пальцев и притопывание каблука зал ответил хлопками — сначала жидкими, потом все более решительными. Затем вступили ударник, флейта и струны. Бет с некоторым опозданием сообразила: в отличие от предыдущих двух песен эта — не на гэльском, а на стандартной латыни. Ну держитесь, — сказала она себе. Я не я буду, если вы у меня сейчас не запоёте.

В зале поднялась, хлопая в такт, какая-то одетая в синее красавица. Бет не знала ее, хотя должна была знать: прием-то устроили для самых сливочных сливок. Надо будет познакомиться потом, — она отметила место, и вовремя: повинуясь ритму и стадному инстинкту люди начинали вставать и за другими столиками. Бет скосила глаза на бабушку, сидящую в первом ряду. Та не трогалась с места и вообще холодным видом показывала недовольство. Наверное, она знает песню. Ба, и с ней сидит кто-то незнакомый. Нет, уже не сидит, встал… и тот угол разморозили, не помогли бабушке подхалимы. Бет, внутренне торжествуя, перешла к финалу.

Это было, пожалуй, даже слишком — но слова, как говорится, из песни не выкинешь, и правильно разогнанную волну не остановишь. Припев Бет повторила три раза, и ей уже многие подпевали, а кое-где расфуфыренные вавилонские матроны даже и пританцовывали.

После Бет должна была вступать Дэйла Сонг. Расходясь с ней за кулисами, Бет искренне сказала:

— Удачи.

И мысленно добавила: после меня тебе её понадобится чертовски много.

Андреа подал ароматную салфетку — стереть пот, выступивший под софитами — и стакан воды. Это были вообще-то обязанности Белль, но камеристку Бет оставила в зале.

— Вы так неосторожны, — сказал гем, принимая стакан обратно. Бет закатила глаза. Когда она решила сделать юношу своим секретарем, ей и в голову не приходило, что это будет до чертиков напоминать старинный роман, в котором преданные слуги поедом едят своих господ. Такие рабы — кара Божья за рабовладение.

Она знала, что поступок ее иначе как хулиганством не назовешь, но неосторожным его не считала. Во-первых, после того как подтвердились слухи о Дике, у нее был неприятный разговор с тайсёгуном. Если бы этот разговор не отозвался демаршем вроде сегодняшнего, они бы взволновались, а зачем лишний раз волновать дядю и бабушку? Во-вторых, она уже вполне овладела искусством ведения разговора в стиле «я-то всего лишь наивная имперская девочка, а вот вы что имели в виду»?

Она поднялась по лифтовой шахте, ведущей в верхние, ложи и с поклоном предстала жениху. Все неприятности лучше пожинать сразу.

— Браво, — сказал Керет, глядя не на нее, а на маску, лежащую на коленях.

— Ты же не принял это на свой счет?

— Нет, конечно. Просто ты напомнила сотням тысяч людей, что у большинства из них в войне с Империей пропал без вести или погиб кто-то близкий, — Керет бросил маску на подушку рядом с собой. — Не удивлюсь, если песню завтра же будут проигрываь во всех харчевнях. Сборы поднялись на треть, пока ты пела. Так что ты помогла поддержать самых неимущих в Корабельном Городе, и…

Бет убрала с сиденья маску и опустилась рядом с Керетом.

— С тех пор как прошло это известие, — тихо сказал юный император, — я не нахожу себе места. Я в отвратительном положении. Одно мое слово — и полиция, армия, СБ, синоби, контрразведка — все будут брошены на его поиск и арест. Но я знаю, что если я хотя бы намекну на то, чтобы мне принесли его голову — я погибну для тебя навсегда. Ведь так?

Бет взяла его за руку.

— Но пока он жив, — продолжал Керет, — я все равно тебя теряю. Не отрицай этого. Ты изменилась, даже внешне. Когда я впервые увидел тебя после этого, две недели назад — я сразу понял: ты знаешь. У тебя словно отросли крылья.

— Я не бот, — вздохнула девушка. — Я не могу переключаться прикосновением к сенсору.

— Никто этого и не требует, — Керет повел плечами. — Но я чувствую себя так, словно меня, держа за руки и за ноги, обряжают в костюм и маску ненавистного жениха из древней комедии. Или тирана, который преследует одинокого и загнанного героя. Больше всего на свете я хочу, чтобы мне позволили оставить его в покое.

— Ты же у нас император, — язвительности в голосе Бет было больше, чем ей самой хотелось. — Кто это может что-то тебе позволить или не позволить?

— Я же объяснял тебе, — Бет уже научилась различать в его голосе, почти безупречно ровном, трудноуловимые оттенки боли.

— Я всего лишь говорю, что так и учатся стоять на своем, — девушка сильнее сжала руку жениха. — Черт подери, у тебя есть право не быть и не выглядеть мерзавцем. И все возможности, чтобы его отстоять.

— Ты такая милая, когда ругаешься, — Керет улыбнулся было, потом снова насупился. — Он убийца, Бет. Убийца искусный и хладнокровный. Ты же видела записи? Я не могу оставить его в покое. Закон рухнет, если его не защищать, и его защита — моя прямая обязанность.

— Если бы он убивал для вас, — резко ответила Бет, — у вас не возникло бы никаких претензий. Это раз. Два — его бы преследовали, даже будь он невинен как пёсик твоей мамы. И три — ты действительно мало что можешь сделать. Всем рулят дядя, бабушка и Аэша Ли, так что к тебе у меня претензий в случае чего — не возникнет. А главное, — она постучала маску пальцем по лбу, — куча подхалимов желает выслужиться перед ними. Таким не нужен приказ, им не нужен даже намек. Они знают, что тайсёгун предпочел бы видеть Дика мертвым, и проявят инициативу, только держись. Но я буду молиться, чтобы Дик сделал с ними то же, что и с этими, в порту и в том борделе…

— И c твоей мамой, — сказал Керет, пустыми глазами глядя на сцену, где Дэйла Сонг изображала «танец отзвуков» — кстати, весьма неплохо для любительницы.

— Да, и c моей мамой, — Бет встала, загородив сцену, чтобы перехватить его взгляд. — Послушай, Керет. Я закрыла вам счет за мою первую маму. Я до сих пор плачу по ночам иногда — из-за нее, из-за дяди и братика…

Ей пришлось сделать паузу и перевеси дыхание, чтобы не разреветься. Сжав на пять секунд как можно тверже расползающиеся губы, она продолжила:

— Но я стараюсь вас понимать. Я стараюсь вас любить. И мне очень жаль, что Дик во второй раз сделал меня сиротой — хотя, обойдись вы с ним по-людски, этого бы не случилось. Но если кому и жаль больше, чем мне — так это ему, клянусь чем угодно. И если уж я списала вам — то ему подавно. Ваша вина больше.

Отчеканив это, она села, коснулась плечом его плеча и прибавила гораздо теплее:

— Просто не упоминай больше о моих мамах, ладно? О них обеих. Мне это больно.

— Хорошо, — вздохнул Керет. — Я только хочу, чтобы ты поняла: мои чувсва к Лорел — очень похожи на твои — к леди Мак-Интайр. У меня есть мама, но…

«Она тщеславная курица», — Бет обняла своего жениха за талию, чтобы приободрить. Он повернул к ней лицо — и его свободная ладонь мягко легла на ее затылок.

— Эльза…

«Кажется, я сейчас получу свой первый неофициальный поцелуй», — предположила Бет, и не ошиблась.

Целоваться Керет умел. Еще бы, государю-то не обязательно быть девственником. Даже наоборот — он должен расточать свои милости так же щедно, как это делает Вечное Небо. Она вспоминла, как жадничал и торопился Дик, и поняла, что сейчас все-таки разревется — а ведь ей почти удалось успокоить Керета.

И тут дело спас Андреа.

— Госпожу вызывают, — почти пропел он. Керет и Бет оторвались друг от друга, будто очнувшись. Боже, подумала Бет, да неужели я настолько обвавилонилась за какие-то несчастные полгода, что веду при нем личные разговоры и целуюсь, словно он мебель???

— Да, — она встала. Андреа направил проецирующий луч на пол.

— Эльза, — сказал, возникнув в луче, Рихард. — Поднимись, пожалуйста, на колоннаду. Здесь человек, который хочет встретиться с тобой.

Бет насторожилась. Никого и никогда еще не пропускали к ней просто так. Все желающие должны были пройти через фильтр СБ, потом их одобряли дядя и бабушка, а потом уже у самой Бет спрашивали, желает она принять визитера или нет. Даже на таких вечерах, где к ней вроде бы свободно мог подойти любой, и она — к кому угодно, публика тщательно отфильтровывалась. Нет, слова дяди следовало понимать так: «Здесь человек, и я хочу, чтобы он с тобой встретился».

Она поднялась в колоннаду. Резные базальтовые столпы уходили прямо в небеса, не неся никакой кровли — силовой купол защищал от неистовства бури площадку и зимний сад. Метеорологи обещали, что стихии утихнут в течение трех недель — и начнется время Зимы Анат, самый спокойный сезон Картаго. Но пока — сплошной поток воды с небес разбивался о силовой купол, и бесшумные молнии расплескивались по нему.

Дядя и тот человек были в колоннаде одни. Рихард был в мундире, гость носил тунику до пят из дорогой мягкой ткани и поверх нее — коричневую накидку. По лицу можно было дать ему лет семьдесят — что, с учетом генов шедайин, означало реальных девяносто, а то и все сто. Между бровей и у губ залегли глубокие складки, но глаза смотрели мягко, и Бет на миг показалось — испуганно. Она произнесла положенные слова приветсивия и стала ждать, пока гостя ей представят. Но Рихард первой представил ее.

— Познакомьтесь, господин Леев. Это Эльза, дочь Экхарта. Бет, к тебе приехал Этан Леев, отец Экхарта Бона. Твой дедушка.

ТАДАААМ! Они что, узнали и о моих штудиях семейной истории?

Бет с самого начала недоумевала по поводу отсутствия родственников с отцовской стороны. Насколько она успела изучить историю Рива, каждый новый тайсёгун, придя к влсти, проводил на важные посты людей своего клана. Это никем не осуждалось, если родичи оказывались компетентны и не наглели. Двор должен был кишеть Бонами — а их не было ни одного. Тогда Бет полезла в инфосеть, чтобы хоть отчасти развеять туман.

Она помнила принцип набора синоби — и не удивлялась, что Экхарт Бон не желал помогать своим бывшим родичам. Но удивительно было то, что им не желали помогать и Шнайдеры — очень нехарактерно для Рива.

Клан Бонов, по скупым данным, и прежде не был велик и влиятелен. Сейчас он совсем захирел — у них остался всего один корабль. Точнее, всего один пилот. Бет нашла в генеалогии свою бабушку — и обнаружила, что та умерла на следующий год после рождения сына. Отец в генеалогии Бонов не значился вообще, а в генеалогии Экхарта был указан некто Этан Леев. Данных о нем было — с кошкин лоб, только имя и профессия: эколог. Но прежде чем начать спрашивать, Бет решила сначала выжать из Сети все возможное. И вот пожалуйста…

— Здравствуй, — Этан Леев подошел ближе и протянул ей руки. Ладони были сухими и очень твердыми, а на лице Бет увидела «маску планетника» — особый загар, покрывающий часть лба и щек, не закрытую визором и респиратором. «Маска» была очень четкой и контрастной — Леев очень много времени проводил на поверхности. Хмм, это может быть одной из причин — звездоход Шнайдер стеснялся свойственника-эколога.

— Я покину вас, — Рихард отступил. — Эльза, через сорок минут начнется обед. Сеу Леев, я приглашаю.

— Вы прекрасно знаете, что я не приду и почему я не могу прийти, — с каким-то дребезжанием в голосе отозвался дедушка. — Так зачем же ломать комедию? Чтобы потом говорили — Леев ел под крышей тайсёгуна? Вы вытащили меня сюда и я сделаю что вы хотите. А после — оставьте меня в покое. Это все, чего хочу я.

Рихард ничего не сказал — только коротко поклонился и исчез в подобии беседки, скрывающем лифтовую шахту. Леев развернулся к Бет.

— Если вы… не хотите меня видеть, то я уйду, — сказала девушка.

— Нет, я… — Леев отвел глаза. — Я хочу. Правда. Я следил за всеми вашими появлениями на публике с тех пор как вы здесь. И сейчас, через терминал… Это очень хорошая песня.

— М-м… присядем? — Бет не знала, как подвести разговор к той жгучей теме, что не давала ей покоя.

— Да, конечно, — Леев опустился на резную скамью в тени какого-то куста с прямыми длинными стеблями и разлапистыми листьями. — У меня, понимаете, клаустрофобия. И он это прекрасно знает! — на последних словах в голосе старика почувствовалось дребезжание.

Почему он так плохо выглядит, подумала Бет. Ее «приемные» бабушки и дедушка были ненамного младше, но выглядели вполне цветущими. Жизнь на поверхности так разрушает здоровье?

— Я вам сочувствую, — сказала она.

— Летом и зимой еще ничего, — проворчал Леев. — Но осени и вёсны — это просто нескончаемая пытка. А еще я не люблю людей, не люблю толпу… И не люблю Шнайдеров. Поэтому я не искал встречи с вами, хотя вы мне нравитесь, да… И я бы не приехал сюда, если бы не они. Я не люблю покидать Биакко… Сорок шесть лет я этого не делал. Но меня вытащили сюда. Понимаете, вытащили. Тайсёгунским курьером.

— Зачем?

— Для вас. Вы ведь интересовались историей семьи, уцелевшими родственниками? Я понадобился — и меня выдернули сюда. Вас я не осуждаю, с вами поступили так же. Да и их я не осуждаю. Это их образ жизни, все равно что для снежного тролля есть людей, когда нет рыбы.

Сердце Бет подпрыгнуло, разум тут же сказал: осторожнее. Это Картаго, здесь любое лицо способно оказаться маской. Дедушка — если это в самом деле дедушка — может и искренне держаться таких же, как она, соображений насчет обращения Рива с людьми — а может и прощупывать ее на предмет возможной измены. И даже если нет — встреча с ним должна как-то сыграть на пользу Шнайдерам.

— Если… вам тяжело — возвращайтесь домой, — сказала Бет. — Я не хочу доставлять вам неприятности.

— Нет-нет, все неприятности, какие было можно, мне уже доставили — я двое суток не был дома и не знаю, как там мои хризантемы, я провел шестнадцать часов в дурацком катере — пришлось спать, чтобы не сойти с ума, а снотворное сбивает мне биоритмы, это кошмар, и эта гостевая комната, по сути дела — тюрьма, они думают, что силовое поле в пол-стены заменит мне пространство, идиоты… — дребезжание в голосе дедушки сделалось просто непрерывным. — И после этого вот так просто уехать не солоно хлебавши? Нет-нет, они этого хотели, они это получат… Я знаю, зачем это нужно. Вы ведь любили того молодого человека, правда? Скажите мне, может быть, вы до сих пор его любите?

Бет знала, что их записывают — но не знала, только ли голоса или изображение тоже? Она нигде не заметила считывающего луча, но плоскостное изображение можно получить и без него.

— Я была влюблена в Ричарда, — сказала она. — Глупо это скрывать. Даже дядя с бабушкой не отрицают что он был достоин любви. И хотя я твердо знаю, что такое долг, я все же не могу поручиться, что мои чувства умерли. Тайсёгун и мой царственный жених прекрасно понимают, что я не робот, и не требуют перемениться в один миг. Я глубоко благодарна.

…И пусть оближутся все авгуры от психологии, определяющие по тембру голоса и движениям тела, правду ли говорит человек. Она не сказала ни слова лжи.

— Да, я вам верю, — Леев подвел ее к скамейке. — Сядем. Нам предстоит долгий разговор. Вы ведь интересовались своим происхождением по отцовской линии?

— Я догадываюсь, что отец был незаконнорожденным. Странно, — Бет усмехнулась. — Мне казалось, что в Вавилоне не признают святости брака, и законность рождения не имеет значения.

— Как интересен имперский взгляд на вещи, — старик покачал головой. — Зачем вам догма? Разве недостаточно того, что нарушены интересы семьи, клана, Дома? Законность рождения в Вавилоне имеет ровно такое значение, какое ей придадут, и не знаю дома, кроме Рива, где ублюдок мог бы занять пост главы. Потому что с его зачатием были нарушены интересы как минимум двух кланов. Простонародье может позволить себе спать с кем хочет. Знатная женщина — или хотя бы претендующая на знатность — должна мыслить в первую очередь интересами клана. И если эти интересы требуют сначала родить ребенка законному мужу… — руки Леева сжались в кулаки.

— Вы… если вам тяжело, лучше не говорите, — в поле зрения Бет попала оставленная здесь слугами тележка с напитками и легкими закусками. Девушка встала и принесла два бокала содовой.

— Вы очень доброе дитя, — сказал Леев. — Но я здесь затем, чтобы вы знали. Минна Бон и я… мы никогда не могли быть вместе. Я — эколог. Прирожденный планетник, наемник и сын наемников. Мои родители не были членами Дома Рива, они прилетели на Картаго работать по контракту с тайсёгуном Гаем Кордо. Их положение в здешнем социуме напоминало положение метэков в античных полисах. Но в те времена Дом процветал, им хорошо платили и они остались здесь на всю жизнь, став ассоциированными членами клана Дэвин. Самая нижняя ступень — но я мог бы подняться чуть выше, а мои дети — еще выше, особенно если среди них оказался бы пилот… И все пошло прахом, когда я встретил Минну Бон.

— Вендетта, — Бет в ходе своих исследований обратила внимание на кровавую вражду между кланами Бон и Дэвин, утихшую как раз в год рождения отца.

— Да, изнурительная вендетта, которая тянулась двадцать шесть лет и всем надоела. Кланы решили заключить мир. Залогом этого мира должен был стать брак между Минной Бон и Седриком Дэвином, детьми глав клана…

— И как вы встретились с… бабушкой?

— Знаменитые морские сады Дэвинов на Сэйрю. Разработка моих родителей, которую продолжил я. Во время обряда миай ее водили туда, чтобы показать владения клана, в который она войдет. Мне поручили провести эту экскурсию. Для меня… все случилось сразу. Я знал, как важен этот союз. Этот мир. Двух моих друзей унесла вендетта. Я старался сопротивляться, и, может быть, все обошлось бы, если бы Минна смогла меня не заметить…

Бет взяла деда за руку. Он мог уже не продолжать — дальнейшее было понятно. Может быть, Седрик Дэвин даже был хорошим человеком. Но его интересовала в первую очередь политика — а Минна Бон, как и все женщины, была чувствительна к вниманию. Она не могла «не заметить» того, кто смотрит на нее с неподдельным обожанием. Если бы Этан Леев занимал высокое положение — может быть, удалось бы и позволить влюбленным жениться… Но Леев был почти никем. Молодая наследница главы — слишком ценный приз для вчерашнего метэка. Они сумели встретиться — несколько раз, как минимум…

— Потом удивлялись — почему у нас не хватило терпения дождаться свадьбы и рождения официального наследника, чтобы заключить М-брак? — Леев зажмурился.

— Вы не могли лгать сами себе, — сказала Бет. — Я это понимаю. Ох, как я это понимаю…

— Да, мы не могли… — Леев покачал головой. — И мы попытались бежать. Это казалось хорошим планом — обставить все так, будто мы улетели на Тайрос, а самим залечь на дно в Пещерах Диса, и отлететь, когда поиски утихнут… Мы думали, полгода — достаточный срок. Но оказалось — нет. Нас взяли в космопорте Лагаш.

— Почему вы не выждали дольше?

— Деньги, которые я смог скопить, а Минна — украсть, подходили к концу. Нужно было решаться и улетать. Так тяжело думать потом, что можно было поступить так или иначе, найти другой путь, выбрать другой маршрут…

— Не надо! — Бет ткнулась головой в плечо старика.

— Хорошо, я не буду, — Леев приобнял ее.

— Вы собирались лететь… Значит, тогда у вас не было клаустрофобии?

— Не было. Появилась после заключения. Седрик Дэвин был хорошим человеком, но если бы после всего, что я сделал, он не заставил меня страдать…

— Он потерял бы лицо, — Бет на секунду болезненно оскалилась. Как это было знакомо и тошно. — А Минна умерла вскоре после рождения отца. Она…?

— Ей пришлось покончить с собой.

Бет изучала законы Анзудского Соглашения, общие для всего Вавилона, и запутанные кодексы дома Рива — но не могла среди них припомнить такого, который карал бы за адюльтер смертью. Минну Бон погубил не закон, а обычай. И Бет знала, что это за обычай.

— Имперцы говорят, что для нас, вавилонян, нет ничего святого. И это правда — по меньшей мере, в отношении вашего понимания святости. Но если отбросить догму и говорить просто о вещах почти нерушимых, неприкосновенных…

— Я знаю. Сделка.

— Соглашение, — Леев скорее поправил, чем дополнил. — Между ним и Клятвой — полшага. То, на чем стоит общество. Я догадываюсь, о чем вы думаете — вавилонское общество грубо растоптало любовь. Прошу вас, отриньте романтику. Мы знали цену своему счастью — продолжение вражды, страдание и смерть близких нам людей. И мы согласились на эту цену. Мы преступники, а не жертвы, сеу Элисабет. Наше наказание было заслуженным.

— А наказание Экхарта? — Это был выстрел наугад, но попал он в самое яблочко.

— Это мы обрекли его.

— Чушь! Никто из вас не заставлял клан вменять ему вину родителей и избавляться от него, сдавая в синоби! Они сделали это только лишь по собственной воле.

— Может быть… именно это сделало Экхарта тем, кем он стал, — Леев опустил голову.

— Вы знали его хоть немного? Или на вас он тоже затаил обиду?

— Нет-нет… ребенком он не мог меня знать — я был в заключении. Я тоже мог бы покончить с собой, но не хотел умирать в неизвестности — а мне никто ничего не говорил. Когда выпустили, пришлось думать о том, как выжить. Меня взяли в клан Сога, на Биакко, и я долго потом не мог выбраться оттуда. Я уже знал, что мальчика отдали в синоби. Мы встретились, когда он стал юношей. Несколько раз. Он… не винил меня ни в чем.

— Он был очень умным человеком, — Бет мяла край шали. — И наверняка понимал, что кланы, которые действительно хотят покончить с враждой, могут заключить мир и без символического брака.

— Вы тоже умны, но многого не знаете, — улыбнулся Леев. — Прошлое дома Рива — пиратское прошлое, с этим ничего не поделаешь. Эти браки никак не символичны. Они должны дать потомство, много потомства, которое будет кровной родней обеим сторонам, чтобы оба клана рано или поздно возглавили братья или сестры. Так постепенно кланы сливаются, люди Дома Рива по-новому осознают свою общность.

— Как забавно, — Бет хмыкнула. — Сначала Вавилон объявил ложью, что люди должны любить друг друга просто так. О, это слишком тяжело — давайте просто уменьшать боль и умножать радость. Но если это так просто — почему история моей семьи — сплошная боль?

— Так ли уж и сплошная? — грустно улыбнулся Леев.

Бет вздохнула. Ей трудно было судить — сейчас детство с момента удочерения до расставания с мамой — Констанс, а не Лорел! — представлялось ей одним солнечным днем. Нет, она прекрасно помнила моменты отчуждения, холодности, неприятия со стороны родичей лорда Якоба, школьные трудности, но… все это казалось таким мелким сейчас! И, во всяком случае, ни в одном сундуке не завалялось никаких мрачных тайн.

— Вы знаете, что у вас есть еще внук? — сказала она вместо ответа.

— Да, Рин Огата. Славный мальчик, очень замкнутый.

— История повторилась, да?

— Лишь в той степени, в какой ее хотели повторить. Экхарт связывался только со свободными женщинами. Одна из них таким образом отомстила ему за охлаждение.

— Я очень рада, что вы приехали… Может быть… я поищу более удобное помещение и вы погостите подольше?

— Нет, спасибо, — Леев нервно поднялся и прошелся от куста к кусту. — Я же говорил, что не люблю Шнайдеров.

— За что?

Леев оглянулся.

— Я неверно выразился. Я… вообще не люблю людей. Особенно тех, у кого власть. В данном случае она у Шнайдеров.

— Вам не нравится… политика тайсёгуна?

— Мне не нравится, что тайсёгун пользуется тем, что должно принадлежать Солнцу.

Бет слегка опешила. И много таких? Хмм, да кто же в открытую скажет это ей? Только официально психованный дедушка, с которого спроса нет. Но не здесь, где у каждого куста уши.

— Если… вам неприятно бывать здесь… то, может быть, я когда-нибудь приеду к вам, на Биакко? Там… красиво?

Леев усмехнулся.

— Если вам нравится большая голая скала, терзаемая ветрами… Да, там бывает красиво.

— Я думаю… вы много делаете для того, чтобы превратить эту скалу в пригодное для жизни место, — подбодрила дедушку Бет.

— Вы очень высоко оцениваете меня, не зная, — Леев снова подошел к скамейке и взял ее руку. — Конечно, приезжайте. В любое время.

— Спасибо, — Бет тоже встала. — Я извлекла из нашей встречи очень полезный урок. До свидания… дедушка.

Привстав на цыпочки, она поцеловала Этана Леева, изгоя, в щеку. Он не сдвинулся с места, когда она уходила, пятясь, к лифтовой шахте — и лишь когда ступила в заботливую пропасть, взмахнул рукой на прощание.

Бет сжала кулаки под складками шали. О да, она извлекла свой урок, спасибо бабушке и дяде.

«Бери всё, не отдавай ничего!»

* * *

Если пятеро действительных военнослужащих и трое ветеранов соберутся вместе, чтобы выпить и отметить день основания своего полка…

Если они, живя на разных континентах, изберут местом встречи космопорт Лагаш…

Если, наконец, они снимут многокомнатный номер, позовут девочек и закроются на сутки в тесной компании — это ведь не может вызвать никаких подозрений, верно?

Верно, сказал себе Дик — но только если эти восьмеро не являются друзьями покойного Эктора Нейгала и не заявили о вендетте против синоби Лесана.

— Ты волнуешься? — спросил Шастар. Дик улыбнулся. Если он спрашивает — значит, он не заметил. И это очень хорошо, потому что волнение — признак слабости, а слабость на Картаго показывать нельзя.

Да и о чем тут волноваться, право слово? Это всего лишь люди, которые отобрали у тебя семью, дом, нормальное детство — и ты всего лишь должен вступить с ними в союз. Будь спокоен, даже холоден. Удиви. Рива любят удивляться. Брось вызов — Рива любят вызовы. Не подставляйся. И ни на что не рассчитывай…

Они вошли в холл заведения под названием «Морская звезда». Дик на мгновение встретился взглядом с сидящим у бара Габо — и тут же отвел глаза: он собирался показать Шастара Пуле, а не Пулю Шастару. Еще раньше Дик прошел мимо служебной прихожей для гемов и получил от Рэя сигнал: все в порядке. Габо вернулся к своей выпивке и девочке, Дик и Шастар, сбросив мокрые плащи на руки гему-слуге, спустились на второй этаж, к номерам. Как и многие другие общественные помещения Лагаша, «Звезда» уходила под землю.

Шастар встал перед дверью, помахал рукой. С той стороны открыли. <;p>Дик выпрямился. Он уже получил вводную: законы дома Рива о дуэлях и кровной мести запрещали в ходе вендетты атаковать здание, если объекта «охоты» там нет. За ошибку приходилось отвечать огромным штрафом или жизнью, если в ходе атаки погибли посторонние. Таким образом, ни манор, ни городской особняк Лесана нельзя было штурмовать в отсутствие Лесана, а точных данных взять было неоткуда, поскольку из восьмерых участников дела большинство было связано срочной службой, а у троих уже здоровье было не то. После того, как неудачу потерпел Шастар, мстители приняли решение нанять специалиста.

Глухой визор, зкрывая глаза и лоб, не давал восьмерым рассмотреть его лицо, зато он всех видел прекрасно. Они сидели за низенькими столиками, кто вольно раскинувшись на своем диванчике, кто — строго выпрямившись. Два столика были свободны.

— Добрый день, — Шастар поклонился. — Я привел вам спеца.

— Не мелковат ли? — спросил высокий, светловолосый — почти альбинос — человек, сидевший у самого дальнего стола.

Дик поднял визор и посмотрел ему в глаза. Белесые брови собеседника чуть сдвинулись вверх — он понял.

— Вы меня узнали, да? — сказал юноша. — Значит, послужной список тоже знаете. Я сяду, это ничего? Спасибо.

Он занял место за столиком, не дожидаясь чьего-либо разрешения, наполнил свой стакан — как обычно, пиво, на Картаго для разгона аппетита не пьют почти ничего другого, — положил себе закуски. Шастар молча сел за оставшийся столик.

— Это в самом деле он? — спросил у пилота другой ветеран, грузный и смуглый, почти черный мужчина. Наверное, это мастер Дас, — решил Дик. А светловолосый — мастер Ольгерд.

— Так же верно, как то, что я — это я, — подтвердил Шастар. — Сеу Дас, если вы сомневаетесь, внизу нас ждет морлок. Он может подтвердить.

— Вашего слова достаточно, — поднял руку Дас. — Но в таком случае хотелось бы узнать у сеу Суны, с какой целью он явился сюда? Хотелось бы сразу внести ясность в наши отношения, молодой человек: я не рад вас видеть.

— Потому что из-за меня погиб Нейгал? — Дик склонил голову, как делали вавилоняне перед тем, как выпить в память о ком-то, потом осушил стакан. — Или есть еще причина?

— Нет, — проговорил Ольгерд. — Эктор Нейгал сам выбрал свою судьбу, и мы в претензии только к тем, кто громил его манор. Но вы убили цукино-сёгуна. Женщину, которую многие из нас любили и уважали. Вы — находящийся в розыске преступник и своим появлением здесь ставите нас в очень неловкое положение. Неужели вы сами не понимаете этого?

— Я просто хотел, чтобы вы сказали вслух, — Дик посмотрел на свет сквозь стакан. Какая глубокая, благородная синева. На Картаго делают изумительное стекло… Какое странное состояние — значит, в нем можно не только рубиться, но и беседовать. Хотя беседа эта… — Понимаете, мне трудно с вами, вавилонянами. Вам кажутся простыми вещи, которые мне бывает понять сложно. И наоборот. На этот раз я вас понял верно — и должен сказать, что мне тоже не очень приятно вас видеть. Если бы я, например, просил руки вашей дочери — это бы нам мешало. Но у нас другая сделка. Вы даете цену за то, чтобы кто-то убил для вас человека. Я готов это сделать. О том, смогу ли я это сделать — спросите у Яно. Спросите у Джориана. Обсудим цену?

«Бессмертные» молча переглянулись.

— И сколько вы хотите? — спросил Ольгерд.

— Три человека, — Дик взял палочками ломтик мяса. — Женщина, ребенок и ее брат. Живут пленниками в маноре Лесана. Вы их укроете и переправите на нейтральную планету — например, Хеврон. Такова моя цена.

— Кто они? — удивился еще один «Бессмертный» — высокий, как лорд Гус, но, в отличие от него — какой-то складный, будто сделанный по специальному заказу. Он был моложе других — где-то под сорок.

— Доминатрикс леди Констанс Ван-Вальден и ее родные. Моро сказал, что они погибли во время штурма манора. Он соврал. Надо было мне самому понять, что такую добычу он не упустит.

Военные снова переглянулись. Никто ничего не сказал, но было понятно, о чем они молчат: от тайсёгуна Моро не мог утаить пленников. Согласиться на названную Диком цену — значило противостоять Шнайдеру.

— А если мы откажемся? — спросил Ольгерд.

— Значит, дела у нас не будет.

— Может быть, вы согласитесь на нашу цену?

— Назовите ее, — Дик с равнодушным видом пожал плечами и положил в рот креветку.

— Десять тысяч дрейков.

Юноша фыркнул.

— Мы не можем дать больше, — сказал самый молодой военный.

— Я, — Дик высоко поднял палочками ломтик маринованного лосося, — рыба на разделочном столе. — Если Господь не сотворит чуда, до весны не доживу. И вы мне предлагаете деньги?

— Это все, что мы можем, — отозвался Дас.

— Вы можете гораздо больше! — Дик отодвинул столик. — Хорошо, я немного сбавлю. Вы подаете против Моро иск. В котором упоминаете и то, что он утаил пленников. Короче говоря, мне нужно, чтобы вы подняли вокруг этих пленников шум.

— И за это ты его убьешь?

— Да.

— В первый раз вижу, — подал голос до сих пор молчавший здоровяк, — человека, который торгует своей местью.

По описаниям Шастара получалось, что это капитан Шерри.

— Я слыхал, — продолжал здоровяк, — он сделал с тобой такое, за что мужчина убивает, не требуя платы. Если ты торгуешься — стало быть, тебе это понравилось?

Дик так напряженно ждал этого выпада с самого начала разговора, что сейчас почувствовал почти облегчение.

— Из всех в этой комнате, — сказал он, пряча руки под стол на случай, если пальцы задрожат, — только один человек пролил кровь убийц Нейгала. И этот человек — я, а не вы… капитан Шерри. И знаете, что я почувствовал, когда снял голову одному рейдеру и выпустил кишки другому? Ничего. Так что месть, на мой взгляд — занятие пустое и глупое. Если вы, вавилоняне, считаете ее настолько важным делом, что готовы платить — то цену я назвал. Ради того, чтобы спасти близких, я Моро убью, так и быть. А просто так — зачем мне? Что, солнце станет светить ярче? Пиво станет лучше? Или шрамы сойдут?

Он выдохнул как можно тише и начал наливать себе — во рту отчего-то пересохло.

— А главное, капитан Шерри, — руки не дрожат, здорово, — если бы я мстил, то уж наверное начал бы не с того, кто причинил мне последнюю боль. А с тех, кто причинил мне первую и самую большую.

— Неплохо, — Шерри откинулся на подушки и засмеялся. — Значит, ты не собираешься нас резать. Мы счастливы. А то я прямо извелся весть — дрожать мне от страха или пока подождать. Или ты думал, что убить нас не труднее, чем этого… как бандита звали — Кано? — а когда увидел, что все не так просто — решил сыграть в христианское всепрощение?

— Убить Яно было проще, чем потом найти у него шею. Убить вас проще, чем заставить вас думать, поэтому я хотел бы продолжить разговор с полковником Ольгердом, а вас попросил бы помолчать.

В следующий миг ему пришлось уходить кувырком назад. Столик, который он подбросил ногами, отчасти самортизировал удар Шерри, из вспоротого диванчика брызнул гель, но когда Дик пришел на ноги, готовый парировать следующий выпад, Шерри уже держали двое ближайших к нему «бессмертных». Короткий удар по затылку — капитан обмяк.

— Проверка это была или нет, — как можно холоднее сказал Дик, — я думал о «Бессмертных» лучше.

— Приношу извинения, — Ольгерд сделал знак тем, кто держал Шерри. Капитана уволокли в соседнюю комнату. — Наш друг слишком серьезно отнесся к конспирации и слишком легкомысленно — к возможностям своего организма.

Дик поставил на ножки вспоротый диванчик.

— Теперь мне и сидеть негде… Полковник Ольгерд, а куда вы дели бы мой труп?

Вопрос был очень уместен — трое оставшихся в комнате военных целились в Дика из игольников, один держал на прицеле Шастара.

— Займите место лейтенанта Ивара, но прежде позвольте полковнику Дасу обыскать вас, — сказал Ольгерд. — Я не хочу разделить судьбу Яно.

— Да пожалуйста, — пожав плечами, Дик развел руки в стороны и дал снять с себя флорд. — Но какой мне смысл вас убивать? Я пришел договариваться.

— У меня нет уверенности, что вы тот, за кого себя выдаете.

— Ты кого к нам притащил, Шастар? — спросил молодой военный.

— Вы просили убийцу, — огрызнулся Ян. — Если нужен был парикмахер, так бы и сказали.

— Это же чертов синоби, — скривился длинный.

— Да вы начнете думать когда-нибудь или нет?! — Дик в сердцах скорее отпихнул, чем отодвинул столик, чтобы сесть. — Если бы я был синоби и хотел вас убить — что мне мешало сделать это иначе? Да и зачем синоби вас убивать?

— Ну, мало ли… — рассудительно произнес полковник Дас. — Но если человек говорит как синоби и ведет себя как синоби, то за кого его принимать?

— Будь оно проклято, — в сердцах сказал Дик. — У меня нет доказательств, что я — это я. Все можно подделать.

— Верно, — согласился полковник Ольгерд, убирая игольник. Его примеру последовали остальные.

— Я думаю, — сказал лейтенант Ивар, — молодой человек все-таки тот, кем он назвался. Цена, предложенная им, уж больно интересна.

— Я не экономлю, — отозвался высокий. — Лучше заплатить десять тысяч тому, кто принесет голову Лесана, чем ввязаться в ссору с тайсёгуном неизвестно ради чего.

— Значит, ради себя не хотите, — Дик подался вперед. — Ради того, чтобы никого нельзя было как Нейгала, без суда, без следствия, руками бандитов — не хотите. Ну что вы за люди… Ладно я — головорез, убийца в розыске, римский безумец — но вы кто после этого?!

— Послушай, мальчик… — начал было Дас, но Дик уже плюнул на все правила хорошего тона.

— Как целиться в меня — так я синоби, а как выслушать, так я мальчик! Нет уж, это вы послушайте. У вас на планете бардак. Вам в затылок дышит империя, а сёгун кормит вас надеждами на колонизацию шедайинского мира. Если вы, военные, не понимаете, что это может обернуться войной с шедайин — то с вами вообще не о чем говорить. Вас закапывают с каждым днем все глубже, вы уже по пояс зарыты — а все не решаетесь шевельнуть пальцем…

— Вы говорите как человек, за спиной которого стоит какая-то сила, — Ольгерд налил себе какого-то вина и протянул Дику стеклянную чашу. — Кто же вы?

— За моей спиной — те, кому все это смертельно надоело, — юноша принял вино, но пить не спешил.

— Они выбрали интересную кандидатуру.

— Им было не из чего выбирать, — пожал плечами Дик. — У вас клан не доверяет клану, военные не любят синоби, космоходы — планетников, и все хором кричат, что верны какой-то Клятве, которую я ни разу не видел и не слышал.

— И ваши патроны выбрали человека вне кланов и партий? — Дас покачал головой. — Того, кто проповедует гемам? Апостола крыс? Святого и чудотворца?

— Кто вам сказал это? — Дик чуть вином не поперхнулся. — Вот бред…

— В Пещерах Диса это повторяет каждая собака. А чтобы противостоять тайсёгуну, нужен кто-то, кто умеет творить чудеса. Потому что тайсёгун их творить умеет. Империя и в самом деле дышит нам в затылок — что ж, если они прорвутся, то, может быть, он успеет увести уцелевших к Инаре. А больше — никто. И хотя кланы порой враждуют, а звездоходы не любят планетников — все же мы держимся друг друга перед лицом общего врага и храним мир между собой. В том и состоит наша верность Клятве. Мы поддерживаем Шнайдера, потому что он умеет находить выход из безвыходных положений. А вы, юноша?

— Я выжил, — сказал Дик.

— Для начала неплохо, — кивнул Дас. — Но это мог быть случай. Каприз судьбы или воля Бога — называй как хочешь, но этого недостаточно.

— А что тогда вам нужно?

— Я ведь сказал — чудо. В Пещерах я слыхал, что человек, устроивший резню в глайдер-порту, не касался ногами земли. Повторите это — и я буду готов обсуждать с вами дальнейшие действия.

Глаза пожилого воина были непроницаемы, как черное стекло. Насмешка? Или просто испытующая внимательность? Дик сжал зубы и отвернулся, всматриваясь в окно. Давным-давно Праотец Имма задал Брайану Навигатору три вопроса: «Ты ка'эд в народе туата? Ты можешь быть ка'эдом? Ты желаешь быть ка'эдом?». Лишь потом Святой Брайан понял, что Имма не собирался унижать его «низким» происхождением, а всего лишь спрашивал — готов ли он, взяв в жены Эйдринн, разделить с ней и ее миссию. А что устраивает Дас — издевательство или испытание?

— Сколько нужно пройти? — спросил Дик, ставя чашку на подоконник.

— Достаточно расстояния между нами, — Дас слегка откинулся на подушки.

— И сколько попыток?

— Одна, — тонкие усы полковника шевельнулись в улыбке. Дик улыбнулся в ответ. Немного отъевшись у Рокс и матушки Шастар, он все-таки не знал, вернул себе прежнюю форму или нет. Как-никак между ним и Дасом было метров пять.

Сложив руки, он коротко помолился — а потом нырнул вперед и пришел на ладони. Секунда на поддержку равновесия — и Дик зашагал вперед на руках.

Это было трудней, чем он думал. Трюк знакомый — Майлз с самого начала заставлял его таким образом укреплять мускулы — но форма действительно подгуляла. И пить не стоило.

Он остановился перед Дасом, вернулся в нормальное положение и постарался скрыть сбившееся дыхание.

— Это трюк, а не чудо, — сказал кто-то.

— Я выполнил условие, — Дик сел. — Нужно было иначе формулировать, если вас что-то не устраивает.

— Я сформулировал так, как считал нужным, — пожал плечами Дас.

— У нас будет дело или нет? — Дик устал, и не только физически. Он пришел сюда из общежития для гемов — обслуги космопорта. Ему хотелось спать.

— Мы не можем сказать это так, сразу, — Ольгерд бросил ему флорд. — Нам нужно посоветоваться.

— У меня мало времени. Советуйтесь до завтра, я приду в этот же час, — Дик встал, прицепил оружие к поясу.

— До свидания, — сказал ему промолчавший почти все время Шастар.

Юноша сбежал по лестнице, бросил гему: «Плащ!» — но, получая плащ, незаметно пожал ему руку. Гема звали Даниэлем, а сигнал обозначал, что Дик появится здесь и завтра.

Проходя мимо Рэя, он остановился перестегнуть ботинок. В системе знаков, придуманной ими с Габо это означало «как можно скорее за мной».

Они встретились несколько минут спустя, на мосту между континентом и полуостровом.

— Что так долго? — спросил Габо. — Я нарушил все местные понятия о приличиях. Девушку полагается вести в номер после третьей. Мы выпили по пять — а пойло тут недешевое.

— Что-нибудь случилось, сэнтио-сама? — заботливо прогудел Рэй.

— Мне нужно попасть к Сильвер. Как можно скорее.

— Припекло, — Габо дал юноше сигарету и снял с пояса комм-пульт сантора. — Ну ладно.

Пока Габо разговаривал, Дик стоял у ограды моста тринадцатиметровым провалом длинного залива, сухого летом и спокойного зимой. Сейчас в нем, то вздымаясь на пять метров, то почти обнажая дно, ходила штормовая волна. Дик сосчитал период — между двумя пиками приходилось одиннадцать секунд. Он докурил и бросил фильтр вниз.

— Сильвер сейчас занята, — сказал Габо. — Подождем минут десять.

— Хорошо, — Дик подобрал несколько камешков. Еще неделю назад вода не достигала этого залива. Судя по отметкам на скале, она будет прибывать, пока не установится на трех метрах — и тогда волна в штормовую погоду будет доставать почти до моста. Вот почему, понял Дик, такие высокие ограждения — почти в человеческий рост.

Он бросал камешки, стараясь вычислить время броска так, чтобы попадать то в самый пик, то в самый спад. Это занятие… успокаивало.

— Его называют мостом самоубийц, — сказал Габо, глядя вниз. — В день открытия навигации здесь прыгают в волну отчаянные ребята. В честь моря. А отчаявшиеся прыгают в любой другой день. Часто потом даже тел не находят — наверное, поэтому мост так… популярен.

— А что, многие прыгают?

— Как до войны — не знаю. Сейчас — не меньше десятка каждый год.

Дик бросил последний камешек, посмотрел на часы.

— Пошли.