Формирование фабричного пролетариата

Генезис фабричного пролетариата

Предпосылкой образования фабрично-заводского рабочего класса явилась промышленная революция, развернувшаяся сначала в Англии, а затем в континентальных странах Европы и в США. Вытеснение в ходе ее ремесленных орудий машинами и ручного труда механизированным производством привело к превращению мануфактуры в фабрику и возникновению промышленного пролетариата.

Фабричные рабочие по социально-экономическому статусу и способу существования заметно отличались от занятых на мануфактурах. Мануфактурные рабочие представляли собой сравнительно малочисленную группу. Наличие дома, участка земли, подсобного хозяйства, собственных орудий труда обеспечивало некоторую степень экономической самостоятельности и социальной мобильности. В отличие от них промышленные пролетарии полностью лишаются собственных средств производства, в подавляющей массе теряют возможность восстановить прежнее положение или обрести новое, сделавшись владельцами своего «дела». Отныне лишь продажа рабочей силы дает им средства для поддержания жизни. Наемные рабочие составили обширный и стабильный класс, занимающий особое место в системе производства и социальной сфере. При этом фабрика поставила рабочих в принципиально одинаковые условия труда и существования.

Формирование рабочего класса в разных странах и даже отдельных регионах одной страны не было неким одномоментным событием, когда та или иная социально-профессиональная группа единовременно и вся вместе теряла свой статус и превращалась в работавших по найму пролетариев. На пути к образованию социально «чистого» пролетариата наблюдался ряд переходных состояний, характеризовавшихся сохранением элементов прежнего экономического и трудового уклада. В ряде стран, например, широко распространилась такая форма конфекционной промышленности, когда фабрикант поставлял сырье и станки швеям, которые изготавливали одежду и белье на дому и получали за это заработную плату. Домашняя промышленность становилась подразделением капиталистической фабрики, а ремесленник полностью утрачивал самостоятельность и превращался в наемного рабочего.

В число фабричных рабочих вливались разорившиеся сельские жители – независимо от того, занимались земледелием, деревенским ремеслом или совмещали оба эти вида деятельности. Под влиянием обстоятельств в одних случаях крестьяне сразу теряли связь с землей, в других – этот процесс шел более медленно. Промышленная революция, особенно на первых своих этапах, вызвала появление слоя полукрестьян – полурабочих, которые еще не порвали полностью с сельским хозяйством, но в свободное от сезонных работ время нанимались на фабричные предприятия. Во Франции до середины XIX в. на мелких шахтах использовались крестьяне, добывавшие уголь в течение 150 дней в году. На заводе Сен-Никола в Арденнах в 1850 г. 62,5 % рабочих принадлежали к пришедшим из деревень на определенный срок.

Развитие фабрично-заводской системы вело к формированию промышленного пролетариата за счет раннепролетарских и мелкособственнических слоев города и деревни, потерявших прежнее занятие. Машины вытесняли ручной труд, ремесленные мастерские и мануфактуры не выдерживали конкуренции, а их работники вынуждены были наниматься на фабрики. Прялка «дженни», обслуживаемая одним рабочим, производила примерно в 6 раз больше пряжи, чем обычная ручная прялка, и, следовательно, каждая новая «дженни» оставляла без работы 5 ручных прядильщиков. Ватермашина была производительней прялки «дженни», поэтому она лишала заработка еще большее число рабочих. Мюль-машина повлекла дальнейшее их сокращение. Если раньше один прядильщик с несколькими помощниками, обычно детьми, приводил в движение 600 веретен, то теперь он справлялся с двумя мюль-машинами, имевшими от 1400 до 2000 веретен. Один-два прядильщика из каждых трех и несколько их помощников оставались без работы и быстро оказывались кандидатами в фабричные рабочие.

Конкуренцию с машинным производством проиграло и ручное ткачество. Вследствие применения машин выпуск хлопчатобумажных тканей в Великобритании увеличился с 40 млн ярдовв 1785 г. до 2 млрд 25 млн в 1850 г. при снижении цены готового продукта в 5,5 раз. Люди, которые прежде из-за дороговизны не могли покупать вытканные вручную полотна, теперь получили возможность иметь дешевую одежду. Расширение спроса обусловило резкое возрастание выпуска тканей фабричного изготовления, но соответственно пострадало мелкое ручное производство. Занятые в нем ремесленные рабочие разорялись, поскольку их заработки упали – за первые 30 лет XIX в. в 5 раз. Из 800 тыс. английских ткачей, работавших в начале XIX в. на ручных станках, к 1834 г. осталось около 200 тыс. Потерявшим доходы ремесленникам оставалось лишь идти внаймы к фабриканту, если, конечно, для них находились места.

Таким образом, квалифицированные мастеровые исчезавших мануфактур, бесповоротно разорившиеся ремесленники, потерявшие работу подмастерья, обезземеленные крестьяне – все они должны были искать заработок на фабриках, железных дорогах, в строительстве, становиться наемными рабочими. Технический уровень производства эпохи промышленной революции вполне позволял обеспечить занятость ремесленным и мануфактурным работникам, поэтому старые ремесленные специальности находили применение и на фабриках. Более того, увеличился спрос даже на неквалифицированных рабочих, функцией которых стало выполнение узкоспециализированных операций на поточных технологических линиях. Большую потребность в рабочих испытывали транспорт, строительная и горнодобывающая индустрия. Сложившийся новый социальный класс промышленных рабочих неуклонно расширялся, пока не стал доминировать среди непосредственных производителей материальных благ. К концу XIX в. около 70 % трудящегося населения городов с более чем 100 тыс. жителей было занято в промышленности.

Рост численности и структура пролетариата

В первой половине XIX в. в Европе, за исключением Великобритании, фабричный пролетариат все еще оставался в меньшинстве. Во Франции, согласно переписи 1847 г., доля работавших в промышленности по отношению ко всему населению составляла всего 18 %, но в последующий период индустриализация сопровождалась интенсивным ростом числа наемных работников. В Германии количество рабочих, занятых в строительстве, добывающей и обрабатывающей промышленности, всего за 12 лет, с 1895 по 1907 г., увеличилось более чем на 2,5 млн человек. В других странах наблюдалась подобная же тенденция. Промышленность, строительство, транспорт и связь сконцентрировали наиболее многочисленную, а иногда и большую часть самодеятельного населения своих стран: в Бельгии (по переписи 1910 г.)– 54 %, в Великобритании (1911) – 51,5, в Германии (1907) – 43,7, во Франции (1911) – 36,5 %. Источниками формирования рабочего класса стали собственное воспроизводство и внутренняя миграция сельского населения.

Большинство промышленных рабочих являлись потомственными пролетариями. Независимо от квалификации и перемен в обстановке они не видели себя вне своего класса, и сама жизнь убеждала их в призрачности надежд изменить социальное положение. Из всех британских стальных промышленников в 1865 г. только 4 % были выходцами из квалифицированных рабочих. Как сообщает П. Сорокин, из числа наиболее известных людей Германии (он написал книгу в 1927 г.) лишь 16,8 % родились в рабочих семьях и достигли высокого положения, главным образом в сфере науки и искусства, благодаря своим способностям. Дети рабочих в большинстве случаев, если и не наследовали профессию родителей, то все же оставались в своей социальной среде.

Рабочий класс пополняли разорившиеся выходцы из средних слоев города и деревни, но в еще большем количестве – не нашедшие своего места в сельском хозяйстве крестьянские дети. Относительно последних В. Зомбарт заметил: «Если крестьянская семья вместо двух детей имеет в среднем 4 или 5, то ясно, что с течением времени все больший процент этого подрастающего поколения будет поставлен перед необходимостью искать себе хлеба вне рамок крестьянского хозяйства». Процесс перераспределения трудовых ресурсов связан и с расширением капиталистических отношений в сельском хозяйстве. Фермерские хозяйства при росте потребности в сезонных рабочих требовали значительно меньшего количества постоянных рабочих рук. Образовавшийся излишек трудовых ресурсов пополнял миграционные потоки. Город привлекал и тех, кто работу в нем считал более перспективной. Наемный работник английского фермера зарабатывал почти одинаково с фабричным неквалифицированным рабочим. Это у многих вызывало стремление переехать в город, где можно было оказаться нищим, но зато и получить шансы добиться небольшого буржуазного достатка.

Те, кого принято называть пролетариатом, т. е. рабочие фабрик, представляли собой меньшинство среди основной массы рабочих, занятых в мастерских, на фермах, в системах коммунального и бытового обслуживания. Естественно, пролетариат и другие группы рабочего класса по-разному оценивали свое положение в обществе, проблемы и жизненные перспективы. Но и фабрично-заводские рабочие не представляли собой однородную массу, наоборот, образовывали сложную иерархизированную структуру, отдельные части которой находились в неодинаковом социальном положении и вознаграждались по-разному в зависимости от вида и сложности работы. С учетом происхождения, отраслевой принадлежности, квалификации, производственных функций, уровня заработка и других признаков пролетариат можно с некоторой долей условности разделить на внутриклассовые неформальные группы, границы между которыми были весьма подвижны.

Уже в эпоху промышленной революции сложился элитарный слой пролетариата. Дж. Тревельян характеризует его следующими словами: «Люди, которые создавали и ремонтировали машины, шли в авангарде промышленного переворота и были его подлинными телохранителями. Они лучше оплачивались, чем их коллеги-рабочие, они в общем были более интеллигентны и взяли на себя руководство развитием технического образования. Они уважались своими хозяевами, которые должны были советоваться с ними и преклоняться перед их техническими познаниями. Они находились на передовых позициях прогресса и изобретательства и радовались тому, что руководят техническим развитием новой эпохи. Такими людьми труда были Стефенсоны из Тайнсайда; в происхождении человека, который изобрел локомотив после того, как он самостоятельно научился читать в возрасте семнадцати лет, не было ничего буржуазного».

В конце XIX – начале XX в. мастера, механики и другие высококвалифицированные специалисты составили наиболее привилегированную фракцию в персонале промышленных предприятий – «рабочую аристократию», отличавшуюся навыками искусного труда, приобретенными за многие годы ученичества и самостоятельной работы, более высоким уровнем заработка. Но эта группа по своим доходам и менталитету, собственно, относилась уже к низшим слоям среднего класса. В отношениях с другими слоями пролетариата ту часть рабочей аристократии, которая была представлена мастерами, надсмотрщиками, десятниками, отличал ярко выраженный антагонизм, в том числе и потому, что преобладающая часть заработка этой категории складывалась под воздействием результатов производственной деятельности: премий за качество продукции, экономию топлива, зарплаты и т. п. Это приводило к постоянным конфликтам с рабочими.

Большую часть рабочего класса (в Германии, например, согласно переписи 1907 г. 58 % занятых в строительстве, добывающей и обрабатывающей промышленности) составляли квалифицированные рабочие. Уже с середины XIX в. они принадлежали к основному производственному персоналу на предприятиях машиностроения и металлообработки, где применение находил сложный машинный труд. В металлургии к этой категории относились кузнецы, вальцовщики; на железнодорожном транспорте – машинисты, кондукторы. Вне фабричного производства выделялись строительные профессии: каменщики, столяры, плотники. В полуремесленных отраслях – наборщики, часовщики. При господстве экстенсивного производства, присущего XIX в. и не изжитого в начале XX в., рабочие с высокими профессиональными навыками находили устойчивый спрос на рынке труда. Различие между квалифицированными рабочими и рабочей аристократией постепенно нивелировалось по мере внедрения стандартизации и массового поточного производства, пока (это произошло уже после 1914 г.) полностью не исчезло.

Еще одна группа объединяла неквалифицированных рабочих: горняков, докеров, железнодорожников, всех тех, кто выполнял вспомогательные и подсобные работы на фабриках. Их положение отличалось особой неустойчивостью и необеспеченностью. Однако уже в 60—70-е гг. XIX в., когда осваивалось производство швейных машин, некоторых видов новейшей военной техники, наметилась тенденция к массовому выпуску унифицированных изделий. В дальнейшем, особенно с началом 1900-х гг., переход к выпуску стандартизированной продукции крупными сериями стал распространенным явлением, что оказалось возможным в связи с использованием новых технологий. Расчленение производственного процесса на узкоспециализированные операции дало возможность привлекать элементарно обученных рабочих. Новая организация производственного процесса размывала грани между различными слоями рабочего класса, востребовала малоквалифицированных рабочих, повысила их удельный вес и роль в производстве.

Различным социальным слоям внутри рабочего класса были присущи собственные, отличавшиеся от других, специфические оценки своего статуса в обществе, а потому и жизненные цели и политические ориентиры у них во многих случаях не совпадали. Поэтому рабочий класс являлся благодатной почвой и для распространения идей революционного марксизма, и для социал-демократического реформизма, и для анархистской агитации, и для буржуазной социальной политики.

Выступления рабочих в первой половине XIX в.

Луддизм

В ранней истории классовой борьбы пролетариата заметное место заняло движение разрушителей машин. Оно получило название луддитского — по имени подмастерья-чулочника Неда Лудда, который, как гласит предание, в отчаянии от несправедливости хозяина разбил его станки. Видимо, называть это движение именем Лудда не вполне верно: его имя впервые упоминается в источниках за 1790 г., а самые ранние сведения о разрушении машин относятся к 1663 г., т. е. само явление возникло намного раньше, чем появился на свет человек, с именем которого оно отождествляется. Пик луддитского движения в Англии пришелся на 1811–1817 гг. В других странах Европы луддитские акции проходили с меньшим размахом, но на соответствующих стадиях промышленного развития отмечались повсеместно. Во Франции луддизм впервые проявил себя в 1817 г., а завершился в 1845 г. стачкой текстильщиков против введения машин в Лодеве. В Бельгии борьба луддитов пришлась на 1821–1830 гг., в Германии они выступали в 1834–1842 гг., в Швейцарии – в 1832 г.

Обычно луддиты действовали по простой схеме, напоминавшей тактику партизанской войны. Они тайно собирались ночью небольшими вооруженными отрядами, врывались на заранее намеченную фабрику, разбивали или сжигали станки и без промедления исчезали в ночи. О масштабах движения английских луддитов в 1811–1812 гг. можно судить по тому, что численность войск, брошенных на его подавление, составляла 12 тыс. солдат. В феврале 1812 г. парламент принял билль, предусматривавший смертную казнь за разрушение машин. По приговору судов казнили 30 вожаков луддитов и множество отправили на каторгу в Австралию. Тем не менее отдельные кратковременные всплески разрушения машин отмечались в течение последующих 20 лет.

Луддизм, представляя собой стихийное в целом движение (хотя и с зачатками локальной организованности), не был направлен против технического прогресса как такового, если он не разрушал домашнюю промышленность, но стремился уничтожить фабрику с ее машинной техникой, когда она выступала в качестве конкурента ручных ткачей и прядильщиков. Луддиты добивались путем прямого воздействия на фабрикантов и государство улучшения условий труда, более высокой заработной платы, увеличения занятости, прекращения использования предпринимателями необученных рабочих. Совершенно бесперспективное – ввиду объективной невозможности предотвратить техническим террором утверждение нового, капиталистического экономического порядка – луддитское движение не могло быть ни общенациональным, ни достаточно продолжительным по времени. Утверждение, а затем и полное преобладание фабричной промышленности потребовало иных путей борьбы с капиталистической эксплуатацией, среди которых наибольшее значение получили забастовки.

Лионские восстания 1831 и 1834 гг.

Первая половина 30-х гг. XIX в. составила веху в истории рабочего движения в связи с двумя восстаниями лионских ткачей. В это время промышленное производство Лиона в значительной степени сохраняло мануфактурный облик: около 400 предпринимателей закупали шелк-сырец и давали заказы владельцам небольших мастерских, в которых работали 30 тыс. ткачей. 15-часовая ежедневная работа, нездоровый и тяжелый труд не компенсировались сдельной заработной платой, размер которой был меньше прожиточного уровня, поэтому рабочие добивались установления фиксированных расценок. 25 октября 1831 г. совещание уполномоченных от предпринимателей и рабочих утвердило предложенный ткачами более высокий тариф. Однако фабриканты в своей массе не согласились с компромиссом и направили жалобу в Париж. Правительство отменило соглашение.

Возмущенные ткачи, преодолев сопротивление местной Национальной гвардии, 21 ноября захватили оружейные магазины и склады. Лионские рабочие не выдвигали политических требований, они добивались лишь улучшения условий труда. Восставшие выступили под черным знаменем с начертанным на нем лозунгом «Жить, работая, или умереть, сражаясь!». Уличные бои продолжались 3 дня, после чего войска покинули Лион. Однако рабочие не захватили власть, а лишь заботились о поддержании порядка в городе. 28 ноября к лионскому гарнизону подошло 20-тысячное подкрепление во главе с сыном короля герцогом Орлеанским и военным министром маршалом Сультом. 3 декабря 1831 г. не сопротивлявшихся рабочих разоружили. Убитых и раненых насчитывалось около тысячи человек.

К середине 30-х гг. в рабочем движении проявились зачатки политизации. Для понимания причин этого следует принять во внимание активную антимонархическую борьбу, которую вели республиканские организации: сначала Общество друзей народа, а после его роспуска – Общество прав человека и гражданина. Чтобы воспрепятствовать его деятельности, парламент принял закон, согласно которому всякая ассоциация независимо от своих целей должна была представить устав и получить разрешение от властей. Под угрозой запрета Общество прав человека и гражданина встало на путь вооруженного сопротивления, привлекая рабочие массы. События в Лионе создали для этого благоприятные условия, и местное отделение Общества воспользовалось ими.

В феврале 1834 г. в Лионе состоялась стачка ткачей, протестовавших против снижения заработной платы. Против них возбудили судебное преследование. Попытка национальных гвардейцев разогнать рабочую демонстрацию в поддержку ткачей, отданных под суд, привела к восстанию, которое приобрело не только экономический, но и политический характер. На этот раз ткачи, а вместе с ними ремесленники, мелкие торговцы сражались под красным знаменем и лозунгом «Республика или смерть!». Уличные бои продолжались с 9 по 15 апреля. Повстанцы возвели баррикады, а войска применили артиллерию. 342 убитых и около 600 раненых – такой оказалась цена выступления. За ним последовало закончившееся кровавой бойней восстание 13–14 апреля в Париже, волнения в ряде других городов. По всем апрельским выступлениям 1834 г. правительство организовало общий процесс, обвинения предъявили 164 участникам, подсудимых приговорили к тюремному заключению и ссылке (в 1836 г. они были амнистированы).

Восстания лионских рабочих показали, что на французскую политическую арену в качестве самостоятельной политической силы вступил рабочий класс. Если в 1831 г. рабочие отстаивали экономические интересы, то в 1834 г. не только боролись за право на забастовку, но и восприняли политические требования республиканцев.

Восстание силезских ткачей

Массовое рабочее движение в Германии берет начало с восстания силезских ткачей. Неблагоприятная экономическая конъюнктура в стране привела к сокращению сбыта хлопчатобумажных тканей, вызвала безработицу, уменьшение заработной платы. Чтобы спастись от голода, ткачи распродавали скудное имущество. Накапливавшееся недовольство и возбуждение ждали лишь повода для взрыва. Он представился, когда рабочего, распевавшего песню «Кровавый суд», жестоко избили. В ответ ткачи 4 июня 1844 г. разгромили конторы, склады и предприятия наиболее ненавистных фабрикантов, отличавшихся наибольшей необузданностью в обогащении за счет выплаты самой низкой зарплаты и взыскания необоснованных и непомерно высоких штрафов. Войска подавили восстание. 17 рабочих погибли, 70 были посажены в тюрьму.

Участники восстания не выдвигали политических требований, но показали, что рабочие способны на активные действия, когда тяготы жизни переполняют чашу терпения. Этому выступлению Генрих Гейне посвятил стихотворение «Ткачи».

Стачечная борьба фабричных рабочих

Развитие и цели

Эффективным способом разрешения стачечной борьбы трудовых конфликтов являлись забастовки, или стачки, т. е. приостановка работы, не связанная с насилием против нанимателей и их имущества. Наемный рабочий, утратив старые патриархальные, корпоративные, цеховые связи, оказался без какой бы то ни было экономической, социальной и нравственной опоры перед произволом фабрикантов. Индивидуальным прекращением работы он не был в состоянии оказать давление на предпринимателя, поскольку не составляло труда поставить на его место другого, и лишь коллективное выступление всех рабочих могло стать результативным в силу невозможности в короткий срок найти замену всему составу фабрики. Защита своих интересов неизбежно подводила пролетариев к осознанию необходимости объединения, и стачка в этом отношении стала начальной формой временной самоорганизации. Именно из стачки со временем возникнут постоянные рабочие ассоциации – профессиональные союзы.

Стачки как форма борьбы распространяются уже в мануфактурный период: XVII–XVIII века заполнены ими. С развертыванием промышленной революции в забастовочную борьбу включился промышленный пролетариат. Первая в истории стачка рабочих английских фабрик зафиксирована в 1818 г., когда в Стокпорте (Ланкашир) прекратили работу ткачи, поддержанные рабочими смежных профессий и шахтерами. Крупные стачки имели место на фабриках Франции и Бельгии. Развитие капиталистической промышленности в течение XIX в. перевело классовую борьбу пролетариата в новую стадию. Она отличалась более высоким уровнем классового самосознания, усилением рабочей солидарности, нарастанием элементов организованности и сплоченности, расширением географии забастовочных выступлений, число которых в 1899–1914 гг. только в Германии, Франции и Великобритании превысило 55 тыс.

На протяжении XIX – начала XX в. рабочие выдвигали экономические требования, добиваясь ограничения женского и детского труда, улучшения жилищных условий, социального страхования. Один из доминирующих мотивов стачек состоял в стремлении гарантировать минимум и увеличить размер заработной платы, обеспечить своевременную ее выплату, повышение расценок по сверхурочным работам, отмену штрафов и всякого рода произвольных удержаний. Повышение оплаты труда было одной из целей 95,5 % стачек, проведенных рабочими Германии в 1899–1914 гг. Другие страны в этом отношении не составляли исключения. Начавшаяся в январе 1912 г. забастовка английских горняков, справедливо желавших установления твердого минимума зарплаты, охватила все шахты и миллион рабочих. Это был крупнейший в истории страны трудовой конфликт, наиболее полная остановка производства в отрасли. Давление рабочих способствовало не только росту оплаты труда, но и осознанию правительством необходимости влиять на этот процесс. Великобритания первая ввела принцип регулирования заработной платы – сначала в отдельных отраслях домашней промышленности (1909), а затем на угольных шахтах (1912). В 1918 г. практику регулирования заработков распространили еще на ряд отраслей, в результате чего примерно 1,5 млн трудящихся Великобритании получили гарантированный минимум заработной платы.

Вторая важнейшая задача стачек состояла в том, чтобы принудить нанимателей сократить продолжительность рабочего дня, не нарушать время обеденных перерывов, гарантировать отдых по церковным праздникам и воскресеньям. Поначалу рабочие соглашались на 12 часов работы в день и лишь со временем начали добиваться сокращения. В Англии движение за 10-часовой рабочий день уже в 1830 г. охватило рабочих всех фабричных районов страны, а прядильщики хлопка намеревались начать 1 марта 1834 г. всеобщую забастовку с целью заставить предпринимателей ввести 8-часовую работу. С 80-х гг. это требование стало одним из главных в забастовочном движении европейских стран. Пролетариат через стачки отвоевывал право на полноценный отдых за счет сокращения рабочего времени. Эта борьба не сразу привела к реальному результату, но последовательно подтачивала сопротивление буржуазии и правительств, пока не вынудила их к законодательной регламентации трудовых отношений.

Причиной стачек могла стать неустроенность быта. В 1909–1910 гг. в Южном Уэльсе разразилась крупная шахтерская забастовка под влиянием жен шахтеров. Введение 8-часового рабочего дня побудило владельцев шахт ввести несколько смен. Поскольку мужьям и сыновьям редко удавалось попасть в одну смену, женам пришлось готовить обед в разное время. Недовольные этим, они инициировали стачку, в которой и сами играли активную роль: преследовали штрейкбрехеров, забрасывали полицейских камнями, били окна контор.

Уже на ранних этапах в забастовочной борьбе проявляются политические мотивы. Рабочие, осознавая необходимость завоевания демократических прав и свобод, на первых порах активно включались в борьбу на стороне тех фракций буржуазии, которые выступали за утверждение принципов либерализма. Первая в мировом рабочем движении политическая забастовка произошла в апреле 1820 г. в Шотландии, где тайная радикальная организация попыталась возглавить 60-тысячную стачку рабочих в поддержку требования коренной избирательной реформы. С тех пор борьба за всеобщее избирательное право стала главным содержанием политических забастовок, проходивших по инициативе рабочих и социалистических партий в конце XIX – начале XX в. Многие стачки были массовыми и результативными. В мае 1891 г. около 100 тыс. бельгийских шахтеров включились в забастовку, требуя права голоса на выборах. В апреле 1893 г. стачка по этому же поводу охватила все важнейшие центры страны и привлекла уже 250 тыс. рабочих. Через неделю после ее начала парламент Бельгии провел избирательную реформу, расширившую состав электората. В 1902 г. стачки под лозунгами демократизации избирательной системы проходили вновь в Бельгии (300–350 тыс. человек, более трети рабочих страны) и Швеции (120 тыс. человек, 85 % промышленного пролетариата). В январе 1906 г. состоялась первая массовая политическая забастовка в Германии, когда 80 тыс. гамбургских рабочих выступили против попытки местного сената ограничить права избирателей. Аналогичные стачки проходили и в других странах. В целом силовое давление в форме политических забастовок свидетельствовало о серьезных намерениях трудящихся добиваться демократизации общественного строя своих стран, с чем правящие элиты вынуждены были считаться.

Зарождение и развитие европейских профессиональных союзов

Союзы подмастерьев

Вплоть до 30-х гг. XIX в. во многих странах сохранялись старинные организации рабочих – союзы подмастерьев. В новых социально-экономических условиях, созданных промышленной революцией, они во все большей степени концентрировали усилия на защите ремесленно-мануфактурного пролетариата от произвола предпринимателей. Однако эти организации отличались сектантским духом исключительности и нетерпимости по отношению друг к другу, неистребимым чувством соперничества и взаимной вражды на почве конкуренции представителей одинаковых или смежных ремесел. Поэтому союзы такого типа не отвечали потребностям основной массы пролетариев, чье положение и образ жизни в эпоху машинного производства резко изменились. Профессиональными организациями пролетариата становятся объединения, возникавшие вне рамок союзов подмастерьев и сплачивавшие более широкие слои рабочих.

Этап нелегальной деятельности английских тред-юнионов

Необходимость объединения по профессиям раньше других осознали квалифицированные ремесленно-мануфактурные рабочие. Они в большей мере ощущали принадлежность к своему классу, отличались более высоким интеллектуальным и культурным уровнем и уже в середине XVIII в. создали в Англии ассоциации квалифицированных рабочих хлопчатобумажных производств. До конца века профессиональные союзы, или тред-юнионы (от англ, trade – ремесло, профессия и union – объединение, союз), появились в самых различных отраслях мануфактурного производства.

Пролетариат придал вновь создававшимся организациям традиционную, привычную форму – объединений по профессиям или даже узким специальностям: отдельно союзов ткачей, льноткачей, шелкоткачей и др. Первоначально они выступали в виде обществ взаимопомощи, страховых касс, союзов противодействия предпринимателям, временных забастовочных коалиций и др. Зачастую грани между всеми этими разновидностями стирались, а сами общества практически функционировали как профессиональные союзы.

В Англии тред-юнионы, на ранних стадиях выступавшие как «клубы по профессиям», «дружеские общества», к концу XVIII в. обнаружили явную тенденцию к консолидации. Этот процесс насильственно прервало репрессивное законодательство. В 1799 и 1800 гг., когда во Франции продолжалось сокрушение старого режима, а Англия вела с ней войну, а правительству Уильяма Питта «во всем мерещились государственная измена и подстрекательство к бунту», Палата общин приняла два билля. Они запрещали объединения как рабочих, так и предпринимателей. Но если последние ни разу не привлекались к ответственности по этому основанию, то тред-юнионы оказались объектом постоянных преследований.

За создание тред-юниона и участие в нем, организацию и проведение стачки предусматривалось заключение в тюрьму на срок до трех месяцев или двухмесячное пребывание в исправительном доме с конфискацией денежных средств тред-юнионов. Основы легального существования профессиональных союзов были ликвидированы. Сохранилась лишь возможность функционирования клубов и больничных касс. Под них маскировались многие тред-юнионы. Другие, загнанные в подполье, превратились в конспиративные организации с соответствующими тайным обществам ритуалами и клятвами.

Период нелегального тред-юнионизма длился четверть века. В 1824 г. парламент отменил запрет на объединения. Именно с этого времени начинается организация общенациональных профессиональных союзов, таких как Общество строителей паровых машин (1824), Всеобщий союз плотников и столяров (1827) и др. Но вместе с правом на легальное существование и законную деятельность профсоюзы не получили статус юридического лица. В связи с этим они не могли рассчитывать на судебную защиту в случае конфликтов с предпринимателями или злоупотреблений собственных служащих, что чаще всего выражалось в хищении профсоюзных денег. Хотя теперь рабочий формально имел возможность «прекращать работу» в целях улучшения условий труда, его можно было привлечь к ответственности за действия, «препятствующие нормальному развитию промышленности». Закон защищал нечленов профсоюзов и штрейкбрехеров от акций «устрашения». Все эти ограничения отпали после того, как профсоюзы Великобритании получили официальное признание по Акту о тред-юнионах 1871 г.

Тред-юнионы после легализации

Официальное признание привело к формированию и быстрому развитию цеховых тред-юнионов, объединявших рабочих по профессиям. В число наиболее крупных союзов вошли Объединенное общество механиков, Общество котельщиков и судостроителей, Общество чугунолитейщиков, Лондонское общество наборщиков. Эти и другие тред-юнионы являлись национальными профсоюзами, членами которых могли быть только квалифицированные рабочие, прошедшие соответствующее обучение. Система руководства строилась на основе полной централизации: появились освобожденные функционеры, имелись национальные правления и штаб-квартиры. Без их разрешения местные отделения не имели права объявлять забастовки или расходовать деньги на нужды, не оговоренные в уставах. Денежные фонды использовались для выплаты пособий во время забастовок, оказания помощи в случае болезни, похорон, безработицы, переезда на новое место и даже эмиграции. Членские взносы были высокими, нередко 1 шил. в неделю.

Подобные тред-юнионы не ставили перед собой социалистические цели, исходили из общности интересов пролетариата и буржуазии, а потому своей задачей считали улучшение условий жизни и труда рабочих в рамках существующего строя. Признавая теорию и практику классового сотрудничества, тред-юнионы отрицательно относились к забастовкам и предпочитали урегулирование трудовых конфликтов через арбитраж. Постепенно усиливались связи между отдельными тред-юнионами. Они получили организационное оформление, когда в 1868 г. очередная (до этого их было немало) общенациональная конференция получила статус Конгресса тред-юнионов, фактически высшего координирующего центра профдвижения и в качестве такового в последующем регулярно собиравшегося.

Социальная незащищенность и тяжелые условия труда большей части рабочих, прежде всего неквалифицированных, вызвала в конце 80-х – начале 90-х гг. волну массовых выступлений. 31 марта 1899 г. рабочие Компании газового освещения и производства кокса организовали митинг, на котором приняли решение о создании Национального союза рабочих газового производства и чернорабочих Великобритании. В этом же 1899 г. в результате более чем четырехнедельной забастовки возник Союз докеров, рабочих пристаней, речников и чернорабочих. Эти события инициировали распространение движения за организацию тред-юнионов неквалифицированных рабочих на всю страну. В так называемых новых юнионах установили низкие членские взносы, доступные для всех категорий трудящихся. Участие в профсоюзах перестало быть привилегией узкой прослойки рабочей аристократии. «Новые юнионы» сосредоточили усилия не только на взаимопомощи, но и на борьбе за улучшение условий труда и жизни рабочих путем принятия социального законодательства и введения восьмичасового рабочего дня.

Расширение масштабов профсоюзного движения не прошло бесследно для старых тред-юнионов. Они начали изживать свойственную им прежде кастовую замкнутость, начали прием рабочих разной квалификации. Новым явлением в профсоюзном движении стало появление тред-юнионов, организованных не по цеховому, а по производственному принципу. Первым из них стала созданная в 1889 г. Всеанглийская федерация горняков. В 1913 г. Объединенное общество железнодорожников, Всеобщий союз железнодорожных рабочих, Союз стрелочников и сигнальщиков соединились в единый Национальный союз железнодорожников. Этот тред-юнион исходил из идеи создания организации, в которую входили бы все рабочие железнодорожного транспорта независимо от квалификации, специальности и производственных функций.

Создание разветвленной профсоюзной сети и облегчение приема в тред-юнионы привлекло в их ряды новых рабочих. В 1888 г. профсоюзы Великобритании насчитывали 750 тыс. членов, ав 1913 г. – 3 млн 205 тыс. Организованный пролетариат, охватывая около 27 % к числу занятых в промышленности, все еще оставался в меньшинстве, но составлял политически наиболее активную часть рабочего класса.

Профсоюзы во Франции

Сходными путями шло создание рабочих организаций во Франции. Здесь еще в период Консульства и Империи возникло большое количество обществ взаимопомощи. Они организовывались по профессиональному признаку, объединяя рабочих в пределах одного города (общества: перчаточников в Гренобле; шляпников и шелкоткачей в Лионе; парижских чесальщиков пеньки, сапожников, каменотесов, ткачей, суконщиков, слесарей, литейщиков меди и др.). Рабочие, вступившие в общество, регулярно уплачивали взносы, но и сами в случае болезни, увечья или безработицы получали денежную помощь в виде ссуды. В эпоху Реставрации число обществ взаимопомощи быстро росло, этот процесс ускорился в годы Июльской монархии; накануне революции 1848 г. действовало свыше 2 тыс. обществ взаимопомощи, выступавших в самых разных обличьях: братств, филантропических союзов и др. Благотворительные организации зачастую трансформировались в общества сопротивления, которые использовали свои средства не только для оказания материальной помощи, но и для поддержки рабочих во время стачек.

Закон Де Шапелье 1791 г., запрещавший рабочие союзы, фактически не применялся по отношению к обществам взаимопомощи. Но организации, выходившие за их рамки, подвергались суровым преследованиям. Они усилились после того, как в 1803 г. был законодательно подтвержден запрет на объединения с целью проведения забастовок. По обвинению в участии в них власти с 1825 по 1847 г. возбудили свыше 1250 судебных дел, по которым привлекли к ответственности свыше 7 тыс. человек. Во Франции забастовки считались преступлением вплоть до отмены в 1864 г. закона Ле Шапелье, а профсоюзные организации, во Франции их называли синдикатами, получили юридическое признание лишь в 1884 г.

Закон разрешил создавать профессиональные союзы без предварительного разрешения властей, но их деятельность ограничивалась только экономической сферой. На первых порах профсоюзное движение оказалось разобщенным. Французские марксисты в 1886 г. образовали Национальную федерацию синдикатов. В противовес ей с 1887 г. стали складываться территориальные биржи труда, в организации которых принимали участие как представители рабочих союзов, так и муниципалитеты. Биржи оказывали денежную помощь рабочим, содействовали уволенным с предприятий в отыскании работы, занимались просветительством. В 1892 г. биржи труда объединились в собственную общенациональную федерацию.

Слияние двух ветвей профсоюзного движения произошло в 1895 г., когда в Лиможе созвали съезд, открытый для всех профсоюзных объединений Франции. На нем создали Всеобщую конфедерацию труда (ВКТ). Конгресс ВКТ, состоявшийся в 1906 г. в Амьене, принял хартию. Этот программный документ, проникнутый духом анархо-синдикализма, который соединил воедино отказ от политической деятельности, анархистскую идею отрицания государства и представление о решающей роли экономической борьбы пролетариата.

Легализация привела к массовому росту профсоюзов. В 1890 г. в их рядах находились 140 тыс. рабочих, ав 1912 г. – более 1 млн, что составляло 14,4 % к числу занятых в промышленности. Эти показатели, свидетельствуют о значительном росте влияния синдикатов.

Германские профсоюзы

Германское профессиональное движение зарождалось в виде страховых касс, рабочих союзов. Они были малочисленны, привлекали небольшой круг трудящихся и не смогли получить развитие, так как в 1854 г. парламент Германского союза запретил рабочие ассоциации. Лишь с началом 60-х гг. ускорилось формирование профессиональных союзов различной социально-политической ориентации.

Одними из первых к организации профсоюзов приступили социал-демократы, придерживавшиеся марксистских взглядов. Под их влиянием в сентябре 1868 г. в Нюрнберге съезд немецких рабочих союзов принял решение о создании профессиональных товариществ. В то же время реформистское крыло германского социалистического движения, представленное созданным Фердинандом Лассалем Всеобщим германским рабочим союзом, образовало параллельные и независимые профсоюзные организации. На протяжении 1875–1876 гг. в связи с преодолением раскола в социалистическом движении произошло слияние этих профсоюзных объединений.

Пережив репрессии в период действия «исключительного закона» против социалистов, социал-демократические профсоюзы восстановили связь с трудящимися и увеличили число местных организаций. Это позволило провести в 1892 г. первый в масштабах страны съезд, который учредил общегерманское объединение Свободные профсоюзы. Его руководящий орган – Генеральная комиссия — оказывал решающее влияние на местные профсоюзные организации, поскольку 80 % членских взносов поступало в центральную кассу. Накануне Первой мировой войны в это объединение входили 53 профессиональных союза. Они создавались большей частью на мелких и средних предприятиях, охватывали преимущественно квалифицированных рабочих. В 1907 г. из 18 млн наемных рабочих в Свободные социал-демократические профсоюзы были организованы только 1,9 млн человек, т. е. десятая часть рабочих Германии.

То обстоятельство, что Свободные профсоюзы придерживались социалистических ценностей, не могло не выдвинуть вопрос о принципах их взаимодействия с Социал-демократической партией. Руководители Генеральной комиссии проводили в жизнь концепцию нейтральности профсоюзов, ограничения профдвижения исключительно экономической сферой, отказа от борьбы за политическую власть. Ее председатель КарлЛегин на конгрессе профсоюзов 1899 г. во Франкфурте-на-Майне заявил: «Мы не желаем так называемого краха существующего общества, на развалинах которого возникнет либо худшее, либо лучшее, чем нынешнее общество. Мы хотим спокойного развития». Марксисты расценивали подобные установки как переход Свободных немецких профсоюзов на идейно-политические позиции реформизма.

Свободные профсоюзы не обладали монополией на единоличное представительство интересов рабочего класса. Возникли и действовали профобъединения с иной идеологией. Среди них – основанный в 1868 г. деятелями Немецкой прогрессистской партии Максом Гиршем и Францем Дункером Союз немецких профсоюзов, больше известный по фамилиям основателей как гирш-дункеровские профсоюзы. Построенные по типу английских тред-юнионов и объединявшие преимущественно служащих и рабочую аристократию, они исходили из концепции единства интересов труда и капитала, стремились преодолевать производственные конфликты мирными средствами, выступали против стачек.

Германия была первой страной, где церковь уже с середины 40-х гг. начала создавать рабочие союзы, первоначально не являвшиеся еще профессиональными. Их деятельность сводилась к устройству курсов для обучения членов союзов, организации библиотек и изданию рабочих газет, проведению семейных праздников, основанию сберкасс и касс взаимопомощи. Но поскольку интересы трудящихся, в том числе и христианских рабочих, выходили за границы просветительской деятельности, духовенство и клерикальные политики пошли на создание христианских профессиональных союзов. Первым в 1894 г. был организован Профсоюз христианских горнорабочих Нижнего Рейна и Вестфалии, спустя три года ставший общенациональным. После создания христианских профсоюзов в других отраслях промышленности появилась потребность в их объединении. Оно состоялось в мае 1899 г. на общенемецком конгрессе христианских профсоюзов в Майнце, где и было основано Всеобщее объединение христианских профсоюзов Германии (ВОХП). Принятая программа провозгласила, что христианские профсоюзы открыты и католикам, и протестантам. Отвергалась ориентация на любую из существовавших политических партий. Обращение к партийно-политическим вопросам внутри союзов запрещалось. Допускалось обсуждение только одной проблемы: как реализовать социальные реформы на базе существовавшего строя. Программа исходила из того, что у рабочих и предпринимателей одинаковые интересы, в связи с чем практическая деятельность профсоюзов должна быть проникнута духом примирения. Стачки квалифицировались как крайнее средство. Задачей христианского профдвижения устанавливалось содействие поднятию материального и духовного положения рабочих. Подчеркивалась необходимость заботиться о повышении зарплаты, уменьшении рабочего дня. Для оказания помощи больным, инвалидам, безработным предлагалось учреждать соответствующие кассы. Майнцская программа ВОХП послужила образцом при разработке аналогичных документов в других странах.

Рабочих, которые, по терминологии промышленников, «проявляли добрую волю к труду», начали вовлекать в особые профессиональные союзы, получившие название «желтых». Первый такой союз возник в 1905 г., затем появились другие. Вскоре они получили широкое распространение, а в октябре 1910 г. в Магдебурге основали Объединение германских производственных союзов. В него вошло большинство желтых профессиональных организаций. Предприниматели выделяли «желтым» профсоюзам значительные суммы. Эти деньги шли на содержание правлений, вознаграждения, подарки к юбилеям. На многие крупные предприятия принимали только тех рабочих, кто соглашался вступить в «желтый» профсоюз с условием отказа от участия в социал-демократических или каких-либо других рабочих организациях. Компенсацией была более высокая заработная плата, сохранение работы в случае массовых или частичных увольнений.

До Первой мировой войны наибольший авторитет имели Свободные профсоюзы. В 1913 г. они включали 68,4 % организованных рабочих, тогда как ВОХП привлек 9,2 %, «желтое» профдвижение – 7,5 %, на долю гирш-дункеровских и других рабочих союзов приходилось 14,9 %. Но члены всех этих профобъединений, вместе взятых, составляли немногим более четверти рабочего класса страны. Подавляющую его часть, почти три четверти, ни социал-демократические, ни христианские, ни желтые, ни иные профессиональные организации не смогли вовлечь в свои ряды. Рабочие ряда отраслей (железные дороги, почта, телеграф) вообще были лишены права на объединение в коалиции.

Профессиональные союзы в США

Орден рыцарей труда

В последней трети XIX в. шел интенсивный процесс складывания всеамериканских рабочих организаций. В 1869 г. в Филадельфии возник Орден рыцарей труда (ОРТ). Сначала это был тайный союз портняжных рабочих, но вскоре он стал принимать и занятых в других отраслях. В 1878 г. ОРТ перешел на легальное положение, что способствовало его популярности. К 1886 г., когда деятельность ОРТ достигла наивысшей точки, в нем насчитывалось 729,6 тыс. членов. Среди них были рабочие всех профессий независимо от квалификации, национальности и цвета кожи, мужчины и женщины. Возглавляли ОРТ в качестве Великого магистра Уриа Стефенс, а затем (в 1879–1893 гг.) Теренс Паудерли.

Принятая в 1878 г. и дополненная в 1884 г. программа ОРТ ставила главной целью достижение «наивысшего блага для наибольшего числа людей», что связывалось с осуществлением ряда требований. Важнейшие из них состояли в следующем:

• обеспечить трудящимся долю созданных ими богатств, поднять их доходы и повысить благосостояние;

• создавать производственные и потребительские кооперативы;

• резервировать общественные земли за их нынешними поселенцами и не предоставлять ни одного нового акра земли железнодорожным компаниям и спекулянтам;

• национализировать телеграфную, телефонную и железнодорожную сеть, уничтожить тресты;

• ввести прогрессивный подоходный налог;

• принять законы, обязывающие корпорации еженедельно выдавать своим работникам заработную плату в узаконенной национальной валюте;

• запретить труд детей, установить равную оплату женщинам и мужчинам за одинаковый труд, сократить рабочий день до 8 часов;

• добиться юридического признания профсоюзов.

В первой половине 80-х гг. ОРТ активно боролся с предпринимателями, провел ряд успешных забастовок. Однако Паудерли, признавая необходимость установления 8-часового рабочего дня, выступал против проведения ради этого забастовок, стремился ограничить борьбу методами агитации, давления на законодательные органы, арбитража. Этот курс привел к падению авторитета «Ордена», к концу века он окончательно распался.

Американская федерация труда

Созданная в 1881 г. Федерация тред-юнионов и рабочих союзов США и Канады в 1886 г. была преобразована в Американскую федерацию труда (АФТ). С момента создания Федерации тред-юнионов в ее руководство входил Сэмюэл Гомперс. В 1886 г. он возглавил АФТ и оставался ее руководителем почти бессменно (кроме 1894 г.) до 1924 г. Этот профессиональный союз включал тред-юнионы квалифицированных рабочих – потомственных американцев. Но даже за их счет, без иммигрантов, которым доступ в АФТ был практически закрыт, Федерация быстро превратилась в массовую организацию. Накануне Первой мировой войны она объединяла около 1,5 млн человек. Быстрому росту способствовала политика АФТ, отражавшая насущные интересы входивших в нее рабочих.

Принятая в 1893 г. «Политическая программа» требовала национализации телеграфа, телефона, железных дорог и шахт; коллективной собственности народа на средства производства и распределения; муниципализации городского транспорта, газового и электрического освещения, отопления, энергоснабжения; уничтожения потогонной системы; ответственности предпринимателей за увечье и смерть рабочего на производстве, санитарной инспекции на предприятиях и в жилищах. Важнейшей заслугой АФТ является организация рабочих выступлений за 8-часовой рабочий день.

Вместе с тем АФТ отказывалась организовывать неквалифицированных и малоквалифицированных рабочих, выступала против допущения в свои ряды афро-американцев. Сама структура Федерации (ее 120 союзов строились по цеховому принципу) вела к разобщению сил пролетариата. Свою деятельность АФТ подчиняла решению текущих задач. Один из ее ведущих идеологов А. Штрассер подчеркивал: «Мы не имеем никаких конечных целей. Мы идем вперед изо дня в день. Мы боремся лишь за осуществление таких задач, которые могут быть реализованы немедленно в течение нескольких лет».

Борьба за 8-часовой рабочий день и 1 Мая

Движение за сокращение рабочего дня берет начало в 1829 г., когда в Генеральную ассамблею штата Нью-Йорк было внесено предложение о законодательном ограничении времени работы. К середине XIX в. в крупнейших промышленных центрах Севера возникли Великие лиги борьбы за 8-часовой день. В 1868 г. Конгресс принял первый в американской истории федеральный закон, ограничивший 8 часами работу рабочих и служащих правительственных учреждений. Однако он строго не соблюдался и имел значение лишь в качестве юридического прецедента. АФТ, начиная с учредительной и на каждой последующей конференции, в общей форме принимала решения о необходимости сокращения продолжительности работы. Чикагская конференция 1884 г. перешла уже к конкретным действиям, потребовав установления 8-часового рабочего дня с 1 мая 1886 г. [201]В США 1 мая традиционно было известно как день заключения или прекращения трудовых договоров, смены местожительства и переездов.

В движении под этим популярным лозунгом участвовали все слои рабочих: коренные и иммигранты, организованные и неорганизованные, квалифицированные и неквалифицированные, белые и афро-американцы. 1 мая 1886 г. в массовых выступлениях за 8-часовой рабочий день приняли участие около полумиллиона трудящихся. Особенно острой была ситуация в Чикаго: здесь на демонстрации вышли 90 тыс. человек, до 40 тыс. объявили забастовку, а 45 тыс. добились сокращения рабочего дня, не прибегая к ней. 3 мая демонстрацию устроили рабочие завода жатвенных машин Маккормика. Штрейкбрехеры попытались ей воспрепятствовать. Воспользовавшись столкновением, полиция применила оружие, были убитые и раненые. На следующий день на Хаймаркет-сквер состоялся митинг протеста. Когда он уже кончался, появилась полиция, кто-то бросил бомбу, один полицейский погиб сразу, шестеро получили смертельные ранения то ли от осколков бомбы, то ли от пуль самих полицейских, открывших беспорядочную стрельбу. Из нескольких сотен арестованных суду предали восьмерых. Все они были анархисты, и этого оказалось достаточно для обвинения, хотя никто из них по месту своего нахождения во время митинга не мог бросить бомбу. Троих осудили на тюремное заключение, один —ЛуиЛинг — покончил жизнь самоубийством в тюрьме (или был убит), четверых – Альберта Парсонса, Августа Шписа, Джорджа Энгеля и Адольфа Фишера – 11 ноября 1887 г. казнили на виселице. В 1893 г. губернатор штата Иллинойс Джон Алтгелд амнистировал находившихся в тюрьме Оскара Неебе, Самюэля Филдена и Михеля Шваба, поскольку вина подсудимых не была доказана.

Майские выступления 1886 г. привели к сокращению рабочего времени во многих отраслях. Но они вызвали и более долговременные последствия. Потерял свое ведущее место ОРТ, лидеры которого выступили против демонстраций за установление 8-часового рабочего дня. Рабочие, входившие в ОРТ, идти вместе с Паудерли не пожелали, что и привело к закату этой организации. Руководство национальным рабочим движением фактически перешло к АФТ, которая продолжила кампанию за мобилизацию рабочего класса вокруг призыва к борьбе за 8-часовой рабочий день. Съезд в Сент-Луисе в 1888 г. решил, что 1 мая 1890 г. все организованные и неорганизованные рабочие выступят под этим лозунгом. На принятое в Сент-Луисе решение сослался и Парижский (1889) конгресс II Интернационала в резолюции о 1 мая. В США в первомайский день 1890 г., по свидетельству современников, состоялось больше демонстраций, чем когда-либо в истории страны.

Производственные профсоюзы

Высокий уровень рабочего движения вступал в противоречие с замкнутостью цеховых профсоюзов. Были разобщены рабочие даже одной отрасли. Например, на железных дорогах действовали Братство паровозных кочегаров, Братство железнодорожных проводников, Братство вагоновожатых, Братство тормозных кондукторов, Братство стрелочников, Орден железнодорожных телеграфистов и др. Создание производственных профсоюзов для объединения рабочих всей отрасли независимо от квалификации и специальности стало объективной потребностью. В июне 1893 г. Юджин Дебс сформировал профсоюз такого типа —Американский железнодорожный союз. В 1894 г. из миллиона железнодорожников США в нем состояло 150 тыс. человек, тогда как во всех железнодорожных братствах не насчитывалось и 100 тыс. Были образованы аналогичные профцентры и в других отраслях. С 1893 г. действовала Западная федерация горняков. В ней вырос как видный деятель рабочего движения Уильям Хейвуд, внесший большой вклад в консолидацию разобщенных производственных профессиональных союзов.

«Индустриальные рабочие мира»

Идея создания массовой организации рабочего класса, построенной по производственному принципу, нашла воплощение в создании профессионального союза, получившего название Индустриальные рабочие мира (ИРМ). Этот профсоюз был создан в 1905 г. на съезде 18 рабочих союзов и Социалистической партии. Устав предусматривал возможность вступления в него всех работавших по найму. Не имели значения квалификация, цвет кожи, национальность, религия, пол, давность проживания в Америке. Устанавливались низкие вступительный и месячный взносы. В ИРМ в основном входили текстильщики, лесорубы, сельскохозяйственные, строительные, портовые рабочие. Программные установки ИРМ ориентировали на борьбу с буржуазией, пока рабочие «не возьмут в свои руки все то, что они производят своим трудом». Средством для достижения этой цели, по мнению ИРМ, являлось создание экономической организации рабочего класса, не примыкающей ни к одной политической партии, и всеобщая стачка как высшая форма классовой борьбы. Другими словами, этот профсоюз исходил из принципов анархо-синдикализма. ИРМ провели ряд успешных стачек, но не смогли организационно укрепиться, стать массовым профсоюзом. Этому помешали слабость позиций на крупных предприятиях, изоляция от других профобъединений. С начала 20-х гг. XX в. ИРМ перестали играть заметную роль в американском рабочем движении.

Заработная плата и образ жизни рабочих

Заработная плата

Промышленная революция привела к понижению уровня и качества жизни значительной части фабричного пролетариата. В бедственном положении, находились, например, английские рабочие, покинувшие деревню и вынужденные от безвыходности положения соглашаться на любые условия заводского труда. В одном из описаний, появившемся в 1851 г., говорится: «Как, например, живет рабочий народ в Манчестере? Рабочие, занятые на хлопчатобумажных фабриках, встают в 5 часов утра, работают на фабрике с 6 до 8 часов, потом… пьют жидкий чай или кофе с небольшим количеством хлеба… и вновь работают до 12 часов, когда дается часовой перерыв на обед, состоящий обычно из вареного картофеля у тех, кто получает низшую заработную плату… Те, кто получает высшую заработную плату, присоединяют к этому мясо – по крайней мере, три раза в неделю. По окончании обеда они вновь работают на фабрике до 7 часов вечера или позже, затем вновь пьют чай, часто с примесью спирта и с небольшим количеством хлеба. А некоторые второй раз едят вечером картофель или овсянку… Питающееся таким образом население живет скученной массой в домах, отделенных узкими, немощеными, зараженными улицами, в атмосфере, пропитанной дымом и испарением большого мануфактурного города. А в мастерских они работают в течение 12 часов в день в расслабляющей, разгоряченной атмосфере, часто насыщенной пылью от хлопка, с нечистым воздухом от постоянного дыхания или от других причин, – будучи при этом заняты делом, поглощающим внимание и требующим неослабной затраты физической энергии в соперничестве с математической точностью, беспрестанным движением и неистощимой силою машины… Домашним хозяйством рабочие пренебрегают, домашний уют им неизвестен…, помещения грязны, неуютные, непроветривающиеся, сырые… В знаменитом морском порте Ливерпуле, прославленном по всему свету за величину и богатство, от 35 до 40 тысяч населения живет ниже уровня почвы – в погребах, не имеющих вовсе стока… Таковы условия, в которых живет беднейший, низший класс городского населения. Хотя было бы ошибочным думать, что все рабочие живут в таких же условиях, как эти несчастные, однако, еще большей ошибкой было бы предположение, что масса народа принимает участие в том, что обычно считается за “улучшения нашего времени”».

Данное описание условий работы и быта промышленных рабочих не нуждается в комментариях, но замечание о том, что не все рабочие жили подобным образом, весьма характерно.

Никогда рабочий класс не представлял собой гомогенную, т. е. однородную, массу, наоборот, образовывал сложную иерархи-зированную структуру, отдельные части которой находились в неодинаковом социальном положении и оплачивались по-разному в зависимости от вида и сложности работы. На металлургических заводах Фуршамбо во Франции разница между высшей и низшей заработной платой достигала десятикратной величины. Когда после 1760 г. в Англии широко распространилось ручное механическое ткачество, заработная плата ткачей выросла настолько, что они заважничали, гуляли по улицам с тросточкой в руке и 5-фунтовой денежной купюрой, демонстративно заткнутой за бант шляпы. В одежде ткачи стали подражать буржуа и не позволяли рабочим других профессий входить в залы таверн, где они собирались.

В рассматриваемое время элитарный слой пролетариата был неустойчив, и благополучию под воздействием изменившейся конъюнктуры на рынке труда мог прийти конец. Так и получилось с ткачами, когда внедрение парового ткацкого станка лишило большинство из них работы. Однако технический прогресс поставил в привилегированное положение машиностроителей. Постепенно изменялась к лучшему и жизнь основной массы рабочих. Во Франции в период между 1840 и 1893 гг. средняя поденная заработная плата по отраслям промышленности увеличилась как у работниц, так и у рабочих-мужчин: в добывающей – в 2,1 раза, в бумагоделательной, полиграфической и пищевой – в 1,9, в текстильном производстве и строительстве – в 1,8, в химической и металлообрабатывающей – в 1,7 раза. И хотя цены на продукты питания также возросли, возможности для удовлетворения жизненных потребностей расширились. Об этом можно судить по расчетам покупательной способности французских рабочих. При индексе 1810 г., принятом за 100, показатели по следующим годам составляли: 1850 г. – 107,5; 1860 – 113; 1870 – 124,5; 1880– 135; 1890– 161; 1900 г. – 181 с тенденцией к дальнейшему повышению.

Сходная ситуация сложилась и в Англии. Английский рабочий, если он был занят все 52 недели в году, на протяжении XVIII в. зарабатывал 15 ф. 18 шил. Промышленная революция увеличила его доход. Средняя годовая заработная плата рабочих в 1836 г. составила 19 ф. ив 1886 г. 41 ф. 13 шил. Тенденция к росту имела место во всех отраслях. Если индекс заработной платы 1860 г. принять за 100, то применительно к 1891 г. он находит выражение в следующих показателях: 150 – в горнорудном производстве, 126 – в машиностроении, 160 – в текстильной промышленности, 128 – в строительстве. Точно так же индексы реальной заработной платы в Германии и США между 20-ми гг. XIX – началом XX в. выросли соответственно с 86 до 97 и с 65 до 102 (в 1900 г. = 100). Таким образом, не имеет почвы бытующее подчас представление о падении в XIX – начале XX в. заработной платы пролетариата. Она постоянно и повсеместно увеличивалась, и речь должна идти о том, насколько она была достаточна, чтобы обеспечить потребности рабочего и его семьи. С этой точки зрения есть все основания сделать вывод, что заработная плата, начиная со ставок, которые обрекали рабочего на глубокую нищету, постепенно возрастала до уровня, обеспечивавшего более достойный образ жизни. Как отмечает П. Бризон, «ныне трудящийся ест белый хлеб, пьет вино, кофе, потребляет сахар, курит табак, читает выписанную им газету, ездит на трамвае, более или менее часто посещает кабачок, ходит в театр, на публичные собрания, на прогулку. Короче сказать, ход жизни принес для рабочего новые потребности и сделал более утонченными те, которые существовали раньше». В Великобритании рост покупательной способности населения создал предпосылки для увеличения импорта продуктов питания. Во временных границах между 1840 и 1896 гг. на единицу населения ввозилось в фунтах: ветчины и сала – соответственно 0,01 и 15,9; масла – 1,05 и 8,46; сыра – 0,92 и 6,22; риса – 0,9 и 6,49; сахара – 15,2 и 85; чая – 1,22 и 5,77; свежего мяса – 0,0 и 8,2; яиц – 3,63 и 40,25 шт. Исследователь положения рабочего класса Англии Г. Ностиц на основании подобного рода данных делает вывод: «Для современного нам рабочего населения изобильное питание мясом и приличное теплое платье уже не роскошь, выходящая за пределы разумных и основательных требований людей этого класса; это уже обычай для всех лучших рабочих. Даже мясная пища три раза в день не редкость теперь, в особенности для рудокопов и рабочих на железоделательных заводах северной Англии».

Приведенные данные вовсе не означают, что рабочие были удовлетворены своим достатком. В Германии на протяжении 1909–1914 гг. чистая недельная заработная плата рабочих в среднем достигала 28 марок, а стоимость жизни – 31,1 марки. Вследствие этого в семьях почти 60 % квалифицированных рабочих металлообрабатывающей промышленности, более чем в 80 % – текстильной промышленности и более чем 86 % – в строительстве жена и трудоспособные дети в силу необходимости вынуждены были работать. В несколько лучшем положении находились рабочие США. По данным бюро статистики штата Массачусетс, семье из пяти человек требовалось 14,5 дол. в неделю; нью-йоркское бюро труда соответственно считало, что нужно зарабатывать, по крайней мере, 10 дол. в неделю, чтобы обеспечить минимальные потребности. Фактически в среднем мужчины в 1899 г. зарабатывали 11,2 дол. и в 1914 г.—

15,4 дол. Но зарплата женщин соответственно равнялась 6 и 8,2 дол. Во многих случаях меньше прожиточного минимума получали рабочие афро-американцы, оплата труда которых в 1911 г. в зависимости от отрасли промышленности находилась в пределах 10,6—12,3 дол.

Жилища европейских рабочих

Жилищные условия промышленных рабочих не отвечали элементарным санитарно-гигиеническим требованиям. В Германии строительство частных домов с квартирами, предназначенными для сдачи внаем, велось уже с конца XVIII – начала XIX в. В XX в. этот тип жилища стал в городах обычным, что было связано с интенсивным притоком сельского населения. Качество жилья в многоэтажных домах было невысоким, ощущалась нехватка квартир. В большинстве случаев жилища были перенаселены. Если под последним понимать проживание более двух человек в каждой комнате, включая кухню, то в перенаселенных квартирах обитали: в Познани 53 %, в Дортмунде – 41, в Дюссельдорфе – 38, в Аахене и Эссене – 37, в Бреслау – 33, в Мюнхене – 29, в Кельне – 27, в Берлине – 22 % рабочих. Мало чем отличались жилищные условия французских рабочих. В 1884 г. рабочие, приглашенные участвовать в парламентском изучении жилищного вопроса, рассерженно говорили о грязных, набитых людьми, как рыбой в бочке, клетушках. В целом перенаселены были 55 % квартир в Париже, 60 – в Лионе, 75 – в Сент-Этьенне. В Англии и Уэльсе по данным за 1893 г. в переполненных квартирах жили более 11 % населения. Несмотря на это, была распространена «сдача коек постояльцам», практиковавшаяся семьями, снимавшими частные квартиры, что помогало вынести бремя арендной платы. В Лондоне встречались объявления о сдаче части комнаты, причем мужчина, служивший днем, и девушка – прислугой в гостинице ночью, должны были пользоваться одной постелью.

Осознание того обстоятельства, что хорошее жилье является одной из основ социального мира, побуждало городские власти к расширению муниципального строительства. К концу XIX в. внешний вид промышленных городов, населенных преимущественно рабочими, резко изменился. Улицы избавились от грязи и лачуг, на месте которых возводили большие каменные дома. В Париже первый комплекс коммунального недорогого жилья с помпезным названием «Город Наполеона» ввели в 1851 г. Самая просторная из имевшихся квартир включала большую общую комнату, спальню с камином и маленькую кухню, одновременно служившую прихожей. Туалет и умывальник размещались в общем коридоре, имелись прачечная и помывочная. Лестничные пролеты убирались специальным работником. По заявкам жильцов врач по утрам давал бесплатные консультации, а в случае необходимости совершал визиты на дом. Однако попытки расселения в таких домах зачастую наталкивались на сопротивление самих рабочих Причиной являлась строгая регламентация порядка проживания, контроль за частной жизнью квартиросъемщиков. В 10 часов вечера входные двери закрывались на замок, и никто не смел выходить из своей квартиры на улицу позже этого времени.

В Великобритании в 60—90-х гг. XIX в. приняли ряд законов, предусматривавших реконструкцию или снос непригодных для проживания домов. Домовладельцы саботировали их, но определенные сдвиги произошли. Муниципалитеты сносили старые кварталы и строили новые дома, однако муниципальное строительство было незначительным: Совет Лондонского графства к 1908 г. построил только 7880 квартир – ничтожное количество с учетом численности населения. Строительство велось и акционерными обществами; возведенные ими дома были намного комфортнее.

К созданию более благоприятных жилищных условий для рабочих приступили и фабриканты: промышленники поняли преимущества сохранения стабильной рабочей силы и патерналистского (от лат. paternus – отеческий, pater – отец) подхода к своим рабочим. Во Франции первыми среди индустриальных компаний стали обеспечивать своих рабочих семейными домами угольные шахты. В Великобритании начало фабричному жилищному строительству положил владелец фабрики по производству мыла Уильям Левер, который в 1887 г. перенес свое предприятие в окрестности Ливерпуля и построил «образцовую деревню» из домов коттеджного типа для рабочих. Его примеру последовали и другие промышленники. Все они руководствовались не столько филантропическими побуждениями, сколько трезвым расчетом: лучшее жилье способствовало интенсификации труда, привязывало рабочих к фабрике, сдача домов внаем сама по себе приносила прибыль.

Строили дома для рабочих и крупные предприниматели Германии. В Рурском бассейне в 1914 г. 35 % шахтеров жили в квартирах, принадлежавших владельцам рудников. За фабричную квартиру платили меньше, чем за частную. Но в этом случае рабочие попадали в полную зависимость от предпринимателей. Арендные договоры содержали предостережение об изъятии квартиры за участие в стачках. Семейство Круппов, предоставляя своим работникам квартиры, школы, лечебницы, предприятия бытового обслуживания, считало вправе распоряжаться их нерабочим временем и вмешиваться в частную жизнь. А. Крупп, с 1848 по 1887 г. возглавлявший знаменитую фирму «Фридрих Крупп из Эссена», издал приказ «Людям моего завода», в котором утверждал, что к числу рабочих мест каждого преданного фирме работника относится и его, работника, брачное ложе. Всякий сознательный крупповец, утверждалось в приказе, должен стараться полностью обеспечить государство верноподданными и дать своему заводу особый, нужный ему сорт людей. В Германии подобное отношение к жившим на зарплату было распространенным явлением. В 1895 г. во Франкфурте старинное и богатое страховое общество распространило циркуляр: «В последнее время учащаются случаи, когда молодые служащие, получающие небольшое жалованье, достаточное только для своего прокормления, вступают в брак. Решение основать семью, имея небольшие средства, очень скоро приводит к самым печальным последствиям. В доме появляется нужда, неизбежны денежные затруднения, а домашние заботы лишают служащих возможности исполнять свои обязанности, как того требуют наши интересы, не говоря уже о том, что вследствие такого неблагоразумного образа действий к нам то и дело предъявляются требования о повышении жалованья, кои удовлетворить мы, естественно, не в состоянии. Сим постановляем поэтому, чтобы каждый молодой служащий, намеревающийся вступить в брак, заблаговременно докладывал нам об этом своем намерении, дабы мы имели возможность взвесить, будем ли мы впредь нуждаться в его услугах».

В Рурской области на протяжении первой половины, а в южной ее части и до конца XIX в. шахтеры стремились купить собственный домик с небольшим, размером до 1 га, пригодным для обработки участком земли. Не сумевшие или не успевшие это сделать до резкого подорожания земли вынуждены были нанимать жилье, как правило, из двух-трех помещений, включая кухню. Зимой она была как правило единственным отапливаемым помещением. В кухне проходила большая часть жизни семьи: здесь готовили пищу, ели и стирали, вечерами мужчины играли в карты, дети делали школьные уроки. Спальню родители делили со своими детьми. В супружеской постели вместе с родителями часто спал самый младший, два-три ребенка делили другую кровать. Третью комнату, если она была, либо отдавали старшим детям, либо сдавали одному или нескольким постояльцам. Реже она служила парадной комнатой с лучшей мебелью, иконами на стене. В этом случае в ней не жили, а пользовались по праздникам и дням семейных торжеств.

Рабочие жилища зачастую отличались минимумом мебели и других предметов, набор которых обычно ограничивался кухонной утварью, матрасами, столом, несколькими стульями и иногда фамильным сундуком – символом уважения к семейным корням. Иногда здесь можно было встретить клетку для птиц: из домашних животных бедняки предпочитали именно их. На окне кружевная занавеска фабричной выделки, а стену украшала цветная вырезка из еженедельного иллюстрированного журнала или семейная фотография. Стены приводили в соответствие со вкусами хозяйки, поэтому при переезде первым делом меняли обои. Стремление к комфортным условиям сна перевешивало остальные требования. Как только рабочие могли оплатить квартиру больших размеров, детям выделяли отдельную комнату, а набитый соломой матрас заменяли деревянной кроватью. Рабочие чаще тратили деньги не на улучшение слишком дорогого жилья, а на одежду, которая должна была подчеркнуть достаток, – тогда можно было появиться на людях без смущения. Последнее считалось особенно важным, потому что большая часть свободного времени проходила вне квартиры.

Досуг рабочих

Рабочие различных стран и даже одной страны, но разного уровня достатка, по-своему проводили свободное время. Например, рабочие французских городов, выталкиваемые стесненностью жилья из дома, осваивали прилегавшие неблагоустроенные районы, на улицы которых даже полиция не решалась заглядывать. Они не любили огражденные площадки для игр и общественные парки, к которым относились как к местам для прогулок преуспевавших буржуа. Местом встреч становились кафе и винные магазины. Их хозяева нередко являлись друзьями посетителей и равноправными участниками бесед. В кафе играли в карты, читали газеты. Здесь по дороге на работу выпивали чашку кофе или стаканчик вина. Алкоголь часто становился способом завязывания дружеских отношений. Росту потребления спиртных напитков в городах способствовало понижение цен в связи с внедрением индустриальных методов виноделия. Рабочие пили вино, горькие настойки, абсент хотя и старались скрыть свою привязанность к последнему. Сидр и пиво не пользовались большой популярностью. Женщины отдавали предпочтение аперитивам, ликерам в комбинации с мочеными фруктами.

Английские рабочие, но не их жены, также много свободного времени проводили в пабах. Вместе с тем они имели возможность заняться более полезным делом в клубах, число которых в Англии начала XX в. превысило 4 тыс. Управление ими обеспечивали выборные правления. Клубы обычно имели библиотеку, читальную комнату, лекционный зал, помещения для общения и бесед, буфет. Единовременный взнос и еженедельная плата были невелики, поэтому членство в клубах было вполне доступным. Клубы предоставляли возможность для самообразования, чтения и дискуссий, организовывали лекции и театральные представления, проводили субботние и воскресные экскурсии. Отдельно создававшиеся женские клубы обычную программу деятельности дополняли вечерними курсами рукоделия, кройки и шитья, бухгалтерского дела и т. п. Раз в месяц устраивались танцевальные вечера с приглашением мужчин, в другие дни девушкам приходилось танцевать друг с другом.

Аристократия

На протяжении XIX – начала XX в. развитие аристократии как высшего слоя дворянства шло по нисходящей линии. Этот процесс социально-политической девальвации продолжался вплоть до конца Первой мировой войны, когда с крахом империй Гогенцоллернов, Габсбургов и Романовых господство аристократической элиты безвозвратно ушло в прошлое. Упадок аристократии стал следствием объективного процесса: она оказалась не в состоянии удержать в своих руках прежнюю лидирующую роль. В государствах с республиканским строем это произошло из-за отстранения ее от власти и невостребованности буржуазными режимами. В монархических странах, где политические позиции аристократии оставались прочными, она не смогла в полном объеме заполнить значимые государственные и политические посты в расширившейся сфере государственного управления вследствие относительной немногочисленности, что привело к заполнению государственного аппарата неаристократической бюрократией. Наряду с этим, пожалуй, одна из главных причин состояла в том, что аристократия проявила неспособность воспринять новые жизненные реалии, нежелание и неумение переступить через условности аристократических традиций, воспитания и культуры, чтобы заняться новыми для себя видами деятельности, присущими модернизировавшемуся миру. Так, социальная структура общества в связи с мощным ростом буржуазии и рабочего класса оказалась столь сложной, противоречивой и конфликтной, что аристократия с ее сложившимися в феодальную эпоху ценностями и принципами управления в новых условиях оказалась не в состоянии обеспечить политическое руководство обществом. Формирование массового электората потребовало применения новых избирательных технологий и использования ресурсов политических партий, что вызвало появление профессионально подготовленных политических функционеров, выполнять роль которых аристократия не захотела да и не смогла бы. Промышленная революция и индустриализация, развитие науки, укрепление правовых институтов, усложнившееся управление также востребовало людей со специальными знаниями, профессионалов своего дела; становиться ими аристократы считали не соответствующим своему статусу. Даже в армиях выходцы из аристократических семей доминировали в офицерском составе лишь небольшого числа гвардейских кавалерийских полков. Тем не менее в XIX в. аристократия еще не утратила унаследованные от прошлого политический вес и общественный статус. Многие ее представители обладали огромными богатствами, все еще сохраняли, особенно в государствах с монархическим строем, властные полномочия, хотя и сильно поколебленные революциями и демократическими реформами. Именно аристократия составляла в европейских странах верхушку социальной пирамиды и в этом качестве не утратила моральный авторитет и уважение, а буржуазные слои признавали ее исключительное общественное положение и стремились подражать ей в образе жизни.

Британская аристократия

Имущественное положение

В руках высшего слоя английской аристократии сосредоточились огромные богатства, не сравнимые с тем, чем располагало континентальное дворянство. В 1883 г. доход от земли, городской собственности и промышленных предприятий выше 75 тыс. ф. ст. имели 29 аристократов. Первым среди них был 4-й граф Гросвенор, в 1874 г. получивший титул герцога Вестминстерского, доход которого исчислялся в пределах 290–325 тыс. ф. ст., а накануне Первой мировой войны – в 1 млн ф. ст. Крупнейшим источником доходов аристократии было землевладение. По данным переписи земельных угодий, впервые проведенной в Англии в 1873 г., из порядка миллиона собственников всего 4217 аристократов и джентри владели почти 59 % земельных наделов. Из этого небольшого в масштабах страны числа выделялся сверхузкий круг из 363 землевладельцев, каждый из которых имел по 10 тыс. акров земли: вместе они распоряжались 25 % всех земель Англии. К ним примыкали примерно 1000 землевладельцев с поместьями от 3 до 10 тыс. акров. Они концентрировали более 20 % земли. Ни титулованные аристократы, ни джентри сами сельским хозяйством не занимались, отдавая землю фермерам-арендаторам. Хозяин земли получал ренту в 3–4 %. Это позволяло иметь стабильный и высокий доход. В 1870-х гг. доход в виде земельной ренты (без доходов от городской собственности) свыше 50 тыс. ф. ст. получали 76 собственников, свыше 10 тыс. ф. ст. – 866 землевладельцев, свыше 3 тыс. ф. ст. – 2500 баронетов и джентри. Но уже в последней трети XIX в. основная масса высшего и среднепоместного дворянства болезненно ощутила последствия аграрного кризиса и падения арендной платы. В Англии цены на пшеницу в 1894–1898 гг. в среднем составили половину уровня 1867–1871 гг. Между 1873 и 1894 гг. стоимость земли в Норфолке уменьшилась вдвое, а арендная плата понизилась на 43 %; как следствие, две трети джентри этого графства продали свои поместья. Снижение денежных поступлений от земли в меньшей степени затронуло сверхбогатую титулованную знать, доход большинства которой формировался из несельскохозяйственных источников, в первую очередь городской недвижимости.

Английская аристократия в дополнение к огромным сельским поместьям унаследовала от прошлых поколений крупные участки земли и особняки в городах. Всего несколько семей владели большей частью земли в черте Лондона. В 1828 г. лондонские владения, сдававшиеся в аренду, давали герцогу Бедфорду 66 тыс. ф. ст. в год, а в 1880 г. – почти 137 тыс. ф. ст. Доход от принадлежавшему герцогу Портлендскому лондонского района Мэрилебонд возрос с более 34 тыс. ф. ст. в 1828 г. до 100 тыс. ф. ст. в 1872 г. Граф Дерби, граф Сефтон и маркиз Солсбери владели землей Ливерпуля. Хозяином почти всей земли города Хаддерсфилда был Рамсден. Владельцы городской земли сдавали ее арендаторам, во многих случаях сами создавали городскую инфраструктуру, что вело к образованию новых городов. 2-й маркиз Бьют с выгодой для себя построил на своей земле доки, вокруг которых стал разрастаться Кардиф; доходы Бьютов возросли с 3,5 тыс. ф. ст. в 1850 г. до 28,3 тыс. ф. ст. в 1894 г. 7-й герцог Девонширский превратил поселок Барроу в крупный город и вложил в разработку местных залежей железной руды, строительство сталелитейного завода, железной дороги, доков, и джутового производства свыше 2 млн ф. ст. К 1896 г. аристократы на собственных землях возвели ряд приморских курортов: Истборн, Саутпорт, Борнмут и др.

Еще одним средством обогащения после земледелия и эксплуатации городской недвижимости была промышленность. В XIX в. английская аристократия не инвестировала средства в металлургическую и текстильную промышленность и очень незначительно вкладывала в строительство путей сообщения. Аристократы боялись из-за неудачных вложений потерять состояние, полагая, что недопустимо рисковать тем, что создавалось поколениями предков. Но были и обратные случаи: 167 английских пэров являлись директорами различных компаний. Владение землей, недра которой часто содержали полезные ископаемые, побуждало к развитию горнодобывающего дела. В нем главное место занимала добыча каменного угля, в меньшей степени – медных, оловянных и свинцовых руд. Лэмтены, графы Даремские, в 1856 г. получили со своих шахт прибыль более чем в 84 тыс. ф. ст., а в 1873 г. – в 380 тыс. ф. ст. Поскольку шахтовладельцам дворянского происхождения был близок и понятен опыт арендных отношений в сельском хозяйстве, в большинстве случаев и шахты сдавались в аренду буржуазным предпринимателям. Это, во-первых, обеспечивало стабильный доход, а во-вторых, уберегало от неизбежного при личном управлении риска неэффективного вложения средств в производство.

Образ жизни

Принадлежность к аристократическому высшему свету открывала блестящие перспективы. Кроме карьеры в высших эшелонах власти предпочтение отдавали армии и военному флоту. В поколениях, родившихся между 1800 и 1850 гг., военную службу избрали 52 % младших сыновей и внуков пэров и баронетов. Аристократическая знать предпочитала служить в элитных гвардейских полках. Своеобразным социальным фильтром, ограждавшим эти полки от проникновения в них офицеров более низкого социального уровня, являлся размер доходов, который должен был обеспечить принятый в офицерской среде стиль поведения и образ жизни: расходы офицеров значительно превышали их жалованье. Комиссия, изучавшая в 1904 г. материальное положение английских офицеров, пришла к выводу, что каждый офицер помимо жалованья в зависимости от рода службы и характера полка должен иметь доход от 400 до 1200 ф. ст. в год. В аристократической офицерской среде ценились хладнокровие и выдержка, личное мужество, безрассудная храбрость, безусловное подчинение правилам и условностям высшего общества, умение в любых обстоятельствах сохранить репутацию. И в то же время богатые отпрыски знатных семей, как правило, не утруждали себя овладением военным ремеслом, служа в армии, они не становились профессионалами. Этому способствовало и геополитическое положение страны. Англия, защищенная морями и мощным флотом от континентальных держав, могла позволить себе иметь плохо организованную армию, предназначенную только для колониальных экспедиций. Аристократы, прослужив несколько лет в атмосфере аристократического клуба и дождавшись наследства, оставляли службу, чтобы использовать свое богатство и высокое социальное положение в иных сферах деятельности.

Для этого социальная среда создала все возможности. У. Теккерей в «Книге снобов» саркастически заметил, что сыновья лордов с детства поставлены в совершенно другие условия и делают стремительную карьеру, перешагивая через всех остальных, «потому, что этот юноша – лорд, университет по прошествии двух лет дает ему степень, которой всякий другой добивается семь лет». Особое положение порождало замкнутость привилегированного мира аристократии. Лондонское высшее дворянство даже селилось в отдалении от банковских, торговых и промышленных районов, порта и железнодорожных вокзалов в «своей» части города. Жизнь в этом сообществе подчинялась строго регламентированным ритуалам и правилам. Великосветский кодекс поведения из поколения в поколение формировал стиль и образ жизни джентльмена, принадлежащего к кругу избранных. Свое превосходство аристократия подчеркивала строжайшим соблюдением «местничества»: на торжественном обеде премьер-министра могли посадить ниже сына герцога. Выработалась целая система, призванная ограждать высшее общество от проникновения посторонних. В конце XIX в. графиня Уорвик полагала, что «армейских и морских офицеров, дипломатов и священнослужителей можно пригласить ко второму завтраку или обеду. Викария, в том случае, если он джентльмен, можно постоянно приглашать к воскресному обеду или ужину. Докторов и адвокатов можно приглашать на приемы в саду, но ни в коем случае – ко второму завтраку или обеду. Всякого, кто связан с искусствами, сценой, торговлей или коммерцией, вне зависимости от достигнутых на этих поприщах успехов, не следует приглашать в дом вообще». Быт аристократических семей был строго регламентирован. Будущая мать Уинстона Черчилля Дженни Джером рассказывала о жизни в родовом поместье семьи мужа: «Когда семья оставалась в Бленхейме одна, все происходило по часам. Были определены часы, когда я должна была практиковаться на фортепиано, читать, рисовать, так что я вновь почувствовала себя школьницей. Утром час или два посвящался чтению газет, это было необходимо, так как за обедом разговор неизменно обращался к политике. Днем совершались визиты к соседям или прогулки по саду. После обеда, представлявшего собой торжественный обряд в строгих парадных нарядах, мы удалялись в так называемую Вандейкову залу. Там можно было почитать или сыграть партию в вист, но не на деньги… Все украдкой поглядывали на часы, которые иногда кто-нибудь, мечтающий поспать, переводил исподтишка на четверть часа вперед. Никто не осмеливался отправиться в постель раньше одиннадцати, священного часа, когда мы стройным отрядом шли в маленькую переднюю, где зажигали свои свечки и, поцеловав на ночь герцога и герцогиню, расходились по комнатам». В условиях городской жизни также следовало подчиняться множеству ограничений: леди не могла ехать в поезде без сопровождения горничной, не могла одна проехаться в наемном экипаже, не говоря о том, чтобы прогуляться по улице, а молодой незамужней женщине самой отправиться куда-нибудь было просто немыслимым. Тем более невозможна была работа за вознаграждение без риска вызвать осуждение общества.

Большинство представительниц аристократии, получившие образование и воспитание, достаточные лишь для того, чтобы удачно выйти замуж, стремились стать хозяйками модных салонов, законодательницами вкусов и манер. Не считавшие светские условности обременительными, они стремились в полной мере реализовать возможности, которые давало высшее общество. Та же Дженни, став леди Рэндольф Черчилль, «видела свою жизнь как нескончаемую череду развлечений: пикники, регата в Хенли, скачки в Аскоте и Гудвуде, посещения крикетного и конькобежного клуба принцессы Александры, стрельба по голубям в Харлингеме… А также, разумеется, балы, опера, концерты, в Альберт-холле, театры, балет, новый клуб “Четверка лошадей” и многочисленные королевские и некоролевские вечера, длившиеся до пяти утра»1. При дворе, в бальных залах и гостиных женщины на равных общались с мужчинами.

Частная жизнь считалась личным делом каждого. Мораль имела чрезвычайно широкие границы, адюльтер был обычным делом. Принц Уэльский, будущий король Эдуард VII, имел скандальную репутацию, его обвиняли в том, что он непременный участник всех «аристократических разнузданностей, которые только совершаются в пределах метрополии» [212]Там же.
. Его добычей – и, большей частью, безотказной – были жены друзей и приятелей. Такой стиль жизни был присущ многим аристократам и не вызывал осуждения: полагали, что нормы добродетельной супружеской жизни необходимы для низших сословий и не обязательны для высших. На супружескую неверность смотрели снисходительно, но при одном условии: нельзя было допустить публичный скандал в виде публикаций в печати и тем более развода, поскольку это подрывало репутацию. Как только появлялась вероятность бракоразводного процесса, вмешивалось светское общество, стремившееся удержать своих оступившихся членов от окончательного шага, хотя это не всегда удавалось.

Огражденное системой ритуалов и условностей, высшее общество к началу XX в. само разделялось на несколько обособленных неформальных групп, членов которых объединяли общее отношение к сложившимся политическим и общественным реалиям, характер развлечений и образ времяпрепровождения: карточная игра, охота, верховая езда, стрельба и прочие виды спорта, любительские спектакли, светские беседы и любовные приключения. Центрами притяжения для мужской части аристократического общества были клубы. В них удовлетворялись самые изощренные причуды завсегдатаев: в одном из них серебряную мелочь погружали в кипяток, чтобы смыть грязь, в другом, если того требовал член клуба, сдачу давали только золотом. Но при всем этом клубы располагали роскошными библиотеками, лучшими винами, изысканной кухней, создавали тщательно охраняемое уединение и возможность общения с избранными и знаменитыми членами высшего света. Женщинам доступ в клубы обычно был закрыт, но если кто-нибудь из аристократического общества устраивал в клубе прием с танцами и обедом, они приглашались.

Показателем высокого положения в аристократической иерархии было наличие загородного дома, по сути дворца с множеством помещений, наполненных собраниями произведений искусств. В конце XVIII в. для содержания такого поместья необходимо было иметь доход минимум в 5–6 тыс. ф. ст., а чтобы жить «не напрягаясь» – 10 тыс. Важное место занимал прием гостей в загородных домах. Выезды обычно длились четыре дня: гости приезжали во вторник и уезжали в субботу. Расходы по приему гостей доходили до невероятных размеров, особенно если принимали членов королевской семьи, поскольку приезжало (вместе со слугами) до 400–500 человек. Излюбленным времяпрепровождением были карты, сплетни и пересуды. В загородных усадьбах содержалось множество скаковых лошадей и натаскивались своры охотничьих собак, на содержание которых тратились тысячи фунтов. Это позволяло развлекать хозяев и гостей верховыми прогулками. Азарт и охотничье соперничество вызывали конная охота на лис и стрельба из засады по дичи. В некрологе по случаю кончины в 1900 г. герцога Портлендского как важнейшие жизненные достижения этого аристократа были отмечены охотничьи трофеи: 142 858 фазанов, 97 579 куропаток, 56 460 тетеревов, 29 858 кроликов и 27 678 зайцев, застреленных на бесчисленных охотах. Неудивительно, что при подобном образе жизни на действительно полезные для общества и государства дела времени не оставалось.

Аристократия Пруссии

Имущественное положение

Состояние высшей прусской аристократии значительно уступало богатствам английского титулованного дворянства. Лишь немногие из прусских землевладельцев (такие, как принц Гвидо Хенкель фон Доннерсмарк с годовой прибылью в 600 тыс. ф. ст.) могли соперничать с английскими. В 1912 г. в

Пруссии всего 12 аристократических домов имели годовой доход выше 75 тыс. ф. ст. (в Англии даже в 1883 г. – 29 фамилий). 108 титулованных аристократов располагали годовым доходом в 10–75 тыс. ф. ст. (в Англии такие поступления даже в 1870-х гг. имели 942 лендлорда). Что касается основной массы прусских дворян-землевладельцев, то в 1912 г. каждый из 1129 родов ежегодно получал порядка 4 тыс. ф. ст. Это вполне сопоставимо с доходами английских баронетов и богатых джентри, хотя последних с аналогичным материальным положением было больше – 2500 человек.

Вплоть до Первой мировой войны для большинства прусских аристократов крупнейшим источником дохода была земля. Однако отмена крепостных повинностей по законам 1821 и 1850 гг. существенно изменила структуру землевладения. В руках поместного дворянства взамен крепостнических податей и услуг оказались значительные суммы компенсационных выкупных платежей в виде ценных бумаг. Наиболее состоятельные землевладельцы приобрели на них новые земли, зачастую целые поместья и разорившиеся крестьянские фермы. Кроме того, часть крестьян вместо денежных выкупов уступила помещикам до половины своих земельных наделов, дворянство получило также 86 % общественных земель. Хотя земельные владения аристократии увеличились, прусские помещики не стали монополистами на владение землей, как это было в Англии. Только в Померании и Познани крупные поместья в XIX в. занимали более половины всего земельного фонда. Богатейшие землевладельцы, имевшие в собственности несколько имений, при всем желании непосредственно ими управлять не могли. Поэтому многие поместья сдавались в аренду.

Значительная часть прусских землевладельцев из дворян не смогла приспособиться к новым, капиталистическим, методам хозяйствования, неизбежным после освобождения крестьян. Многие дворяне разорились и были вынуждены продать свои поместья. В течение нескольких лет после падения крепостного права 40 % дворянской собственности в Силезии оказалось в руках буржуазии, а в Восточной Пруссии к 1856 г. только 56,9 % поместий по-прежнему принадлежали дворянству, в том числе выходцам из буржуазии, лишь недавно получившим дворянское звание. Основными причинами разорения дворянства были отсутствие предпринимательского опыта, недостаток средств для приобретения сельскохозяйственных машин и тяглового скота, расточительность и ее следствие – чрезмерные долги. Экономические потери той части прусских дворян, хозяйства которых были ориентированы на экспорт зерна, явились следствием также потери прибыльного английского рынка в связи с принятием в Англии хлебных законов, установивших в 1820-х гг. высокие таможенные пошлины. Положение усугубилось в 1870-х гг., когда в Европу стало поступать американское зерно. Некоторые из предприимчивых землевладельцев переключились с производства зерна на разведение овец, но для многих продажа поместья оказалась наиболее легким выходом. У мелкопоместных дворян все больше развивалось стремление переехать в город в поисках прибыльной должности в государственном управлении или армии.

За экономическое выживание боролись и крупные землевладельцы, пострадавшие от вторжения заокеанского зерна. В 1901–1905 гг. в Пруссии цены на пшеницу упали на 20 и на рожь на 25 % по сравнению с первой половиной 70-х гг. У титулованной знати не было возможности компенсировать потери за счет городской собственности по той причине, что в таких размерах, как у английских аристократов, она практически отсутствовала. Но крупным землевладельцам принадлежали огромные лесные богатства – в 1855 г. 54,2 % всех лесов Пруссии. Поскольку цены на древесину начиная с 1880-х гг. вплоть до 1914 г. постоянно росли (развитие путей сообщения сделало возможной ее массовую транспортировку), лесное хозяйство стало доходной отраслью крупнопоместной частновладельческой экономики. Переход от чисто сельскохозяйственного производства к переработке местного сырья оказался чрезвычайно прибыльным делом. В 1883 г. один из представителей рода Арнимов купил поместье Мускау. Он расширил продажу леса, проложив небольшую железную дорогу, построил лесопилки, фабрики по производству картона и переработке стружки, открыл оснащенный паровым котлом завод по производству кирпичей, увеличил выпуск угля – и поместье, купленное за 330 тыс. ф. ст., в 1913 г. оценили в 700 тыс. ф. ст.

Возросло состояние той части аристократии, которая смогла занять существенные позиции в горной и металлургической промышленности. В этих случаях для обогащения подчас не приходилось прилагать практически никаких усилий. Например, предки рода герцогов Аренбергских получили королевское право заниматься горным делом в рейнско-рурско-вестфальском промышленном районе. Эта владетельная семья заключала соглашения с горнодобывающими компаниями, которые на герцогских землях открывали и эксплуатировали шахты. Владельцы получали 1 % от всего добытого угля. В 1909 г. герцогу Аренбергскому его королевское право приносило ежегодный доход, превышавший 25 тыс. ф. ст., а общий доход возрос с 11,3 тыс. ф. ст. в 1892 г. до 145 тыс. ф. ст. в 1909 г. Силезский землевладелец принц Доннерсмарк вложил капитал в эксплуатацию месторождений угля, железной руды и цинка, обнаруженных в его владениях. Затем сферой инвестиций этого нового предпринимателя стала химическая промышленность. Перед Первой мировой войной Доннерсмарк по богатству занимал второе место в Германии после Круппа. В 1913 г. 6 из 12 богатейших подданных Пруссии были промышленниками-аристократами из Силезии.

Аристократия и власть

Политическая роль прусского юнкерства определялась не только земельной собственностью, но и наличием особых прав и функций, вытекавших из самого факта владения. Вплоть до 1872 г. там, где располагались юнкерские имения, границы местной общины определялись территорией этих имений. Помещики пользовались неограниченной полицейской и судебной властью в пределах общины: выбирали деревенского старосту, могли налагать вето на все решения местного собрания. Даже когда этот феодальный анахронизм был ликвидирован, прусские землевладельцы, пока существовала империя, сохраняли дисциплинарную власть над неженатыми работниками, жившими в их имениях.

Выходцы из состоятельного слоя юнкерства, имевшие возможность получить университетское образование, формировали прусский административный аппарат. Дворяне игнорировали органы юстиции, министерство образования, избегали должностей, требовавших технических знаний. Своим призванием они считали службу при германском императорском и прусском королевском дворах, в министерстве иностранных дел, системе административного управления. Так, местное окружное управление в Пруссии возглавлял ландрат, являвшийся государственным служащим. До 1872 г. король лично назначал на эту должность из числа кандидатов, названных местными владельцами имений. Но и после этой даты ландратами после сдачи несложного экзамена становились преимущественно юнкеры. Даже в 1914 г. 56,2 % прусских ландратов имели дворянское происхождение. Должность ландрата позволяла совмещать исполнение служебных обязанностей с ведением хозяйства в собственных поместьях. Она зачастую являлась плацдармом для продвижения по лестнице бюрократической иерархии. Аристократы монополизировали должности глав провинций – обер-президентов. В Пруссии в 1914 г. 83 % занимавших этот пост были дворянами. Первоначально обер-президенты имели статус личного представителя монарха, осуществлявшего контроль за деятельностью всех ведомств и учреждений на территории провинции, к концу XIX в. их подчинили министерству внутренних дел, превратив в высокопоставленных чиновников.

Аристократы в армии

В XIX – начале XX в. значительная часть прусской аристократии, как и в предшествовавшие столетия, находила призвание в армейской службе. Военная карьера для многих была вынужденным шагом – относительная бедность сельских дворян подчас не оставляла другого выбора: дать сыну военное образование в кадетском корпусе стоило в 4 раза дешевле, чем на юридическом факультете в университете. Но невозможность из-за отсутствия университетского образования сделать карьеру на государственной гражданской службе отнюдь не воспринималась как крушение жизненных устоев. В среде прусского юнкерства глубоко укоренились и безоговорочно почитались милитаристские традиции, в дворянских семьях царил культ армии и службу в ней предпочитали другим занятиям. Фактически произошло прямое (в виде непосредственной службы) или косвенное (путем браков дочерей юнкеров с офицерами) сращивание юнкерских семей и значительной части офицерского корпуса. Потомок старинного юнкерского рода Отто Людвиг фон Бенеккедорфунд фон Гинденбург имел шестерых детей, из которых пятеро поступили на военную службу. В семье младшего из братьев-офицеров родился сын – будущий генерал-фельдмаршал Пауль фон Гинденбург. Он в свою очередь женился на генеральской дочери; в этом браке было трое детей – две дочери вышли замуж за прусских офицеров, сын сам служил в гвардейском пехотном полку, а затем в генеральном штабе. История семьи Гинденбургов являет типичный пример юнкерско-офицерской кастовой замкнутости.

В Пруссии даже в 1860-х гг. в офицерском корпусе преобладали дворяне, и именно они хранили традиции, формировали дух армии, обеспечивали ее боеспособность. Но в последней трети XIX в. произошли коренные изменения в организации военного дела: возросли людские мобилизационные ресурсы и численный состав армий, увеличились масштабы их материального обеспечения, с развитием железных дорог, телеграфа и телефона произошли революционные изменения в области коммуникаций, повысилась боевая мощь вооружений. Армии Германии, как и других стран, приходилось решать усложнившиеся задачи организации вооруженных сил, прежде всего повышения профессионального уровня и увеличения состава офицерского корпуса. В новых условиях аристократия не была в состоянии сохранять монополию в нем. Уже в 1888 г. 28 % прусских офицеров являлись выпускниками университетов, а к 1913 г. среди офицеров насчитывалось 70 % недворян. И это только усилило прусско-германскую армию. Такие выдающиеся военные деятели, как, например, генерал-фельдмаршал Август фон Гнейзенау и генерал-фельдмаршал Гельмут фон Мольтке-старший, по словам Бисмарка, «не были исконными пруссаками», вышли из рядов протестантского дворянства Северной Германии или образованной буржуазии.

На протяжении истории Германской империи офицерство в немецком обществе было окружено ореолом всеобщего поклонения. Взгляды и ценности прусской аристократии во все большей степени аккумулировались буржуазными слоями. Их представители, разводнившие кадровый состав армии, восприняли мировоззрение прусского офицерства. Поэтому офицерский корпус Германии сохранил однородность на базе аристократических ценностей. Этому способствовало то, что в основе подготовки командных кадров лежали прусские аристократические стандарты. Основным источником воспитания офицеров были кадетские корпуса. В эти закрытые военно-учебные заведения принимали мальчиков 10-летнего возраста, как правило, из военных семей и обучали на протяжении 6–8 лет, после чего при условии успешного окончания зачисляли в армию. Кадетские корпуса выпускали офицеров, подготовленных для действий на поле боя. Общеобразовательный курс соответствовал гимназическому с преобладанием математики и современных, а не классических наук. Суровый режим и поминутная регламентация рабочего дня, строжайшая дисциплина и беспрекословное подчинение лежали в основе воспитания. В кадетских корпусах не только прививали практические военные навыки, но и формировали особый нравственный облик офицера. Поощрялись проявления смелости, физическая сила и выносливость, способность переносить боль, невзгоды и опасность, умение не терять хладнокровия и присутствия духа. Высоко ценились стремление к лидерству, чувство товарищества, преданность офицерской корпорации и готовность подчиняться ее требованиям. Кастовое высокомерие и классовые предрассудки побуждали офицерство с пренебрежением относиться ко всем, кто не входил в дворянско-офицерский круг.

Прусские офицеры считали своим патриотическим долгом защищать политический порядок, хранить верность монарху, безоговорочно исполнять приказы командования. Офицеры в большинстве своем с недоверием и даже враждебностью относились к идеям социализма и либерализма. Для этого у них были личные мотивы. Офицеры-дворяне опасались перемен в социальном строе, которые угрожали их семейной земельной собственности и привилегированному положению в государстве. Само буржуазное общество с его культом денег и личной выгоды рассматривалось офицерами как несовместимое с аристократическими идеалами. В значительной мере аристократический по происхождению и в абсолютной степени – по духу, прусский офицерский корпус (по оценке Бисмарка, «непревзойденный ни одним государством офицерский материал – вплоть до полкового командира») явился оплотом Германской империи и стержнем одной из самых сильных европейских армий.

Образ жизни

На стиль жизни прусского высшего общества сильнейшее влияние оказывал двор Гогенцоллернов. Правившего в Пруссии, а затем и в Германии Вильгельма I в быту отличали умеренность и уважение к семейным традициям, что побуждало сохранять в придворной жизни предельный для статуса монарха уровень простоты. Он занимал дворец на Унтер-ден-Линден в Берлине, который представлял собой, по оценке современников, скромное, лишенное всяких притязаний здание, уступавшее размерами и роскошью многим частным домам финансово-промышленных воротил. Но за внешней простотой двора Гогенцоллернов скрывался дух прусского аристократизма. Титулованная аристократия стремилась сохранить свое место в унаследованной от прошлого иерархической системе. Отношения внутри нее обострялись наличием значительного количества мелких дворов, сохранившихся несмотря на все те перемены, которые были связаны сначала с ликвидацией Священной Римской империи германской нации, а затем с объединением германских земель в единое государство. Ввиду этого борьба за первенство при дворе отличалась большой остротой. Уже сама традиция представлений ко двору выделяла тех, кто принадлежал к числу избранных. Но при дворе были приняты не только потомственные аристократы; монархия, опиравшаяся на армию и бюрократический аппарат, признавала первенствующим положение верхушки прусского чиновничества. С воцарением Вильгельма II двор стал доступен и представителям промышленно-финансовой олигархии, некоторых из них император удостоил дружбы.

Различные группы берлинского высшего общества составлялись из людей одного ранга и служебного положения. Они почти не соприкасались друг с другом, но для всех них было характерно гипертрофированное чинопочитание и благоговение перед высшими военными чинами, строгое соблюдение напыщенного церемониала. Их отличала и еще одна общая черта – отчужденность по отношению к нетитулованной бюрократии, потому что этикет и традиции запрещали общение между людьми с разным социальным статусом. Дворянско-кастовая обособленность привела к тому, что Берлин во второй половине XIX в. обзавелся своим аристократическим кварталом. К 1900 г. район Тиргартена превратился в район фешенебельных особняков, перемежавшихся тенистыми аллеями и дорожками для верховой езды. Но сама столица империи так и не стала аристократическим городом. Объяснение этому кроется в том, что прусские крупные землевладельцы в основном предпочитали обосновываться в провинциальных городах – Бреслау, Кёнигсберге, Штеттине и им подобных, где они вращались в кругу себе равных. Лишь немногие из них владели собственными домами в Берлине, поэтому титулованные дворяне и тем более юнкеры, приезжая в Берлин по личным делам или для участия в заседаниях прусского ландтага и имперского рейхстага, останавливались в гостиницах. Следствием этого было своеобразие берлинской светской жизни. Обязанность проводить рауты ложилась на сам двор, членов правившего дома, глав правительственных ведомств, иностранных послов и немногих аристократов, имевших состояния и особняки, позволявшие принимать многочисленных гостей. Иностранцам-аристокра-там Берлин казался «маленьким городком», в котором больше, чем где бы то ни было, интригуют, сплетничают и злословят, не любят читать и презирают образование, а берлинские дамы ничем практически не занимаются: не работают, проводят дни в пустой болтовне и без конца наряжаются.

Как и в Англии, в жизни прусской аристократии важное место занимала охота. Но сельская жизнь прусского дворянства не шла ни в какое сравнение с бытом английских лендлордов: слишком велики были различия в доходах. Большинство бранденбургских дворян, даже выделявшихся богатством среди соотечественников, по уровню жизни могли быть сопоставлены лишь с рядовой английской сельской дворянской семьей.

Финансово-промышленная олигархия

Правящая элита в Западной Европе

С конца XVIII в. в Англии и Франции (в других европейских странах позже) происходит становление промышленной буржуазии как социального класса. Ее особое место в обществе определяли экономические факторы: прежде всего владение средствами производства, контроль над финансовыми и материальными ресурсами, хозяйственные достижения и приобретенное на их основе богатство. Этот класс не представлял собой нечто однородное, наоборот, в зависимости от размеров богатства и места в обществе делился на финансово-промышленную олигархию, крупную, среднюю и мелкую буржуазию.

Финансово-промышленная элита, главным признаком которой было владение сверхкрупным состоянием, складывается к началу XX в. В 1887 г. к сотне лидеров германской экономики можно было принадлежать, располагая капиталом в 3,8 млн марок, а в 1907 г. – 10 млн. Среди мультимиллионеров многие унаследовали свои состояния по семейной линии. Гуго Стиннес, являвшийся одной из ключевых фигур германской экономики, был предпринимателем в третьем поколении. В то же время Фридрих Крупп, основатель знаменитой в будущем фирмы, оставил обремененный долгами завод с семью рабочими, а сам в конце жизни был вычеркнут из списка налогоплательщиков Эссена, что являлось величайшим позором для коммерсанта.

Его наследнику Альфреду Крупну пришлось начать восхождение к вершинам богатства и могущества с нулевой отметки, но уже в 1903 г. собственность фирмы оценивалась в 283 млн марок, что было самым крупным состоянием в Германии.

Буржуазные семьи поддерживали устойчивые родственные связи, образуя семейные кланы, подчас объединенные общностью деловых интересов. Три ветви семьи Ротшильдов владели банкирскими домами в Берлине, Вене и Лондоне. Большие буржуазные семьи поддерживали предпринимательские инициативы родственников. Стартовый капитал на основание в 1847 г. электротехнической компании «Сименс унд Хальске» Вернеру Сименсу предоставил его двоюродный брат. Когда дело расширилось, санкт-петербургский и лондонский филиалы этой компании возглавили братья Вернера – Карл и Вильямс. При содействии Вернера Сименса в 1873 г. был образован семейный союз, члены которого раз в три года собирались на совещания. После смерти Вернера Сименса предприятием вплоть до 1945 г. руководили его сыновья и внуки. Семейные фирмы в XIX в. были обычным явлением.

Независимо от того, использовали предприниматели конца XIX – начала XX в. наследство или создали финансовую стартовую площадку сами, это были дельцы новой формации. Их отличали природная энергия, смелость, решительность, организаторские качества, включающие умение прогнозировать и воплощать далекие замыслы, ориентироваться в меняющейся обстановке, схватывать главное, разбираться в людях и подчинять их своей воле. Они являлись, по определению В. Зомбарта, «сверхпредпринимателями», одновременно «разбойниками и ловкими калькуляторами».

Финансово-промышленная олигархия стремилась войти в аристократические круги, что обеспечивало повышение социального статуса, укрепление связей с властными структурами и политическое влияние. Вместе с тем изменившаяся роль мультимиллионеров заставила и потомственную аристократию забыть о своей врожденной заносчивости и чувстве превосходства, предпочесть возможность улучшить материальное положение, включиться в бизнес. Распространенными стали брачные союзы между представителями казалось бы противоположных и несовместимых социальных групп. Дочь Ротшильда вышла замуж за лорда А. Розбери, в 1894–1896 гг. занимавшего пост премьер-министра Великобритании. Дочь мультимиллионера Гейне стала княгиней Монако. Фриц Крупп нашел супругу в обедневшем баронском роде фон Энде. Его наследница Берта сочеталась браком с Густавом фон Болен унд Гольбах, что позволило трансформировать вполне буржуазную фамилию династии пушечных королей в аристократическую – Крупп фон Болен унд Гольбах.

Связи между промышленно-финансовой элитой и государственным аппаратом устанавливались на самом высоком уровне. Круппов всегда, когда это было им нужно, принимали Вильгельм I и Вильгельм II, которые и сами многократно бывали их гостями. На свадьбе Берты Крупп присутствовали Вильгельм II, его брат кронпринц Генрих, рейхсканцлер Бюлов, весь состав кабинета, высшие чины армии и флота. Суть такого единения интересов состояла не столько в соблюдении норм светской жизни, сколько в осознании роли и места магнатов промышленности в экономике и политике империи. Могущество Круппов основывалось на том, что они, по словам Вильгельма II, обеспечивали снабжение «германского фатерлянда наступательным и оборонительным оружием такого качества и такого действия, какие недосягаемы для любого другого государства».

Новый социальный статус монополистической буржуазии подчеркивался и особым укладом жизни. Сверхбогачи добивались дворянских титулов, скупали старинные замки, подражали аристократическим манерам. Сын Густава Круппа Альфрид, унаследовавший дело и как глава фирмы после Второй мировой войны осужденный в Нюрнберге Международным военным трибуналом, получил изысканное воспитание. У. Манчестер отмечает: «Его обучали верховой езде, как обучают членов королевской семьи… С того момента, как Альфрид начал себя помнить (и задолго до этого) он был предметом особого внимания окружающих. Перед ним преклонялись в Руре больше, чем перед кронпринцем в Берлине. Крестины Альфрида были событием национального масштаба… и сам кайзер соизволил стать крестным отцом ребенка. С тех пор всякое, даже самое мелкое, сообщение о нем в печати приобретало значение для всего рейха. Самому Альфриду по десять раз в день внушали, что он должен готовиться к такому будущему, какое недоступно для других» .

Такая же ситуация складывалась и в других странах. Например, в руководстве угольной промышленностью Франции видную роль играли бароны Шабо де ла Тур и Гранже, маркиз Талюэ-Руа, герцог д’Одиффре Пакье. Экономические интересы части верхних слоев аристократии и финансово-промышленной олигархии смыкались.

Их сплочению способствовали закрытые клубы. Наиболее престижные и знаменитые из них объединяли представителей высшего света в нескольких поколениях, передававших членство по наследству. Однако не только родословная, но и исчислявшееся миллионами состояние открывало двери в некогда замкнутый мир аристократии. Клубы не только служили местом приятного времяпрепровождения с полным набором услуг, но и являлись центрами, где в неформальной обстановке обсуждались важнейшие политические и экономические проблемы, определялась стратегия защиты интересов элитарных фракций буржуазии и дворянства. В 1900-е гг. сообщество британских банкиров, фактически контролировавшее весь мировой финансовый бизнес, включало всего несколько десятков фамилий: все они были знакомы между собой, посещали одни и те же клубы и светские приемы и все состояли в семейном родстве.

Финансово-промышленная олигархия в США

С последней четверти XIX в. идет активный процесс дифференциации американской буржуазии. Из ее состава выделяется численно небольшой, но могущественный слой промышленников и финансистов, сосредоточивших в своих руках все рычаги экономической и политической власти. Особое место в американской хозяйственной жизни занимали группы Рокфеллера и Моргана. В элиту финансово-промышленных магнатов входили Эдуард Гарриман, Уильям Вандербильдт, Джеймс Стиллмен, семейства Дюпонов и Меллонов. Эти и другие династии обладали крупнейшими личными состояниями. Джон Рокфеллер, например, «стоил миллиард», что делало его самым богатым человеком в мире. Всего же на рубеже веков в стране было более 4 тыс. миллионеров. Тончайшему слою наиболее состоятельных людей принадлежала подавляющая часть национального достояния США, что создавало возможность диктовать обществу свою волю.

Обособлению финансово-промышленной олигархии в своеобразный замкнутый круг способствовала династическая преемственность поколений. Отец Джона Моргана оставил ему 5 млн дол. и сделал компаньоном банкирской фирмы, прочно связанной с финансовыми концернами Европы и Америки. Эндрю Меллон, накопив при финансовой поддержке отца-миллионера опыт и деньги на лесном деле, стал совладельцем отцовского банка, расширив объем его операций до всеамериканского масштаба. 39 % крупнейших богачей поколения 1900 г. были избавлены от необходимости самостоятельно решать проблему первоначального накопления капитала.

Для миллионеров эффективным способом приобрести или упрочить высокий общественный статус стали браки с представителями европейских старинных, но обедневших дворянских родов. Американка Дженни Джером, дочь миллионера, биржевого дельца и совладельца газеты «Нью-Йорк Таймс» Леонардо Джерома с приданым, дающим 2 тыс. дол. в год, в 1874 г. вышла замуж за Рэндольфа Черчилля, третьего сына 7-го герцога Мальборо (от этого брака родился Уинстон Черчилль) [218]Первым герцогом Мальборо был Джон Черчилль, командовавший при королеве Анне английскими войсками в десяти кампаниях против Франции.
. Сам же Рэндольф мог предложить Дженни только свое титулованное имя, мизерное жалованье парламентария, городской дом в Лондоне и пару хороших лошадей. Другая американка, Консуэла Вандербильдт, в 1895 г. вступила в брак с 9-м герцогом Мальборо. Ее отцу Уильяму Вандербильдту герцогский титул для дочери в общей сложности обошелся в 10 млн дол., включая расходы на дорогие подарки, приведение в порядок замка Бленгейм и строительство замка Сутерленд, а затем и последовавший через 10 лет развод. Дочь Зингера, фабриканта швейных машин, стала принцессой де Полиньяк. В 1907 г. уже около 500 богатых женщин взяли себе в мужья аристократов.

Крупное состояние само по себе еще не гарантировало места в круге властвующей элиты. Следовало быть принятым в светском обществе, именно это и свидетельствовало о принадлежности к избранным. Поскольку в США не было потомственной титулованной аристократии, ее место заняли влиятельные и богатые семейства, чьи предки были среди ранних поселенцев на американском континенте, а затем с помощью жестоких и преступных методов стали первыми миллионерами. Эти люди и были столпами буржуазного аристократизма, представляли американское «высшее общество». Оно было сравнительно немногочисленным. В Нью-Йорке, например, лишь 400 человек составляли «свет»: именно столько его законодательница леди Астор, жена Уильяма Астора, могла принять в своем бальном зале. Однако и оставшиеся за чертой миллионеры могли найти место среди себе равных, так как во многих городах, том же Нью-Йорке, существовали не одна, а несколько прослоек типа «четырехсот семейств». Более того, к началу Первой мировой войны «новые богачи» были приняты в круг социальных верхов.

Признаком элитарности было и членство в закрытых, недоступных низшим и средним слоям «клубах джентльменов». Их ядро состояло из представителей семейств, престиж которых покоился на родословной. Для людей же без таковой, но приобретших богатство, членство в клубах открывало дорогу в высшее общество. Джентльменские клубы выполняли функцию не одного только светского общения, развлечения и отдыха. Поскольку допускалось членство во многих клубах, они являлись для элиты связующими деловыми центрами, где принимались решения не только местного, но и общенационального значения. Крупнейший трест «Юнайтед стейтс стил» был образован путем неофициальных переговоров горстки людей, оформивших его создание во время послеобеденной беседы и игры в гольф.

Финансово-промышленная олигархия своим особым положением в обществе противопоставила себя другим классам и, более того, отделилась от других слоев самой буржуазии – мелкой, средней и даже той части крупной, которая не вошла в монополистическую элиту. Эта корпоративность, замкнутость «высшего общества» последовательно создавалась не только масштабом деятельности, но и самим стилем жизни, порождаемым миллионными богатствами.

Немонополистическая буржуазия

Крупная и средняя немонополистическая буржуазия представляла собой основную часть господствовавшего в XIX в. класса, интегрировавшего в своих рядах собственников средств производства, занятых как в промышленном, так и в аграрном секторе экономики. Она не была социально однородной, включала множество слоев, отличавшихся размером богатства, отраслью деятельности (промышленность, транспорт, финансы, торговля, услуги, аграрный сектор и др.), происхождением (из крестьян, ремесленников, бюрократии, дворянства, наследственной буржуазии и др.), местом жительства (столица и провинция, город и село). Каждой из таких групп были присущи особый образ жизни, политическая ориентация, собственные экономические интересы и претензии на их удовлетворение. При этом интересы и немонополистической буржуазии, и промышленно-финансовой олигархии с точки зрения взаимоотношений с главным классовым антагонистом – промышленным и аграрным пролетариатом – совпадали. Поэтому численно уступавшая, но экономически превосходившая и политически более влиятельная монополистическая буржуазия во внутриклассовой иерархии играла лидирующую роль. Она не оспаривалась другими фракциями буржуазного класса, но и не снимала противоречий между монополистической верхушкой и остальной буржуазией. Когда в 60—70-х гг. XIX в. возникла акционерная форма организации промышленных компаний, в орбиту монополий попали в качестве акционеров многие прежде самостоятельные владельцы предприятий. Платой за участие в прибылях была необходимость смириться с утратой самостоятельности, отсутствием возможности существенно влиять на политику корпораций. Те же из предпринимателей, кто сохранил независимость от монополий, ввиду ограниченности собственного капитала не могли организовать массовое производство на базе новейшей техники и технологии, а потому неизбежно проигрывали в доходах, ограничиваясь сравнительно узким кругом потребителей и теми рынками сбыта, которые оставались вне интересов и внимания монополистических объединений. В обоих случаях возникали предпосылки для обострения внутриклассовых противоречий.

Недовольство всесилием финансово-промышленной олигархии порождало антимонопольный протест, что с наибольшей яркостью проявилось в движении «разгребателей грязи» и антитрестовских законах в США. В Европе попыткой защитить свои интересы явилось создание предпринимательских союзов. Их функциями были обеспечение единства действий предпринимателей в торговой, хозяйственной и технической сферах, защита специфических местных интересов, лоббирование в местных муниципальных и центральных государственных органах желательной политики, нейтрализация рабочих организаций. В Германии первые союзы предпринимателей возникли задолго до образования Германской империи. С объединением страны число союзов быстро росло: только в 70—90-х гг. промышленники создали 402 новых объединения. Некоторые союзы предпринимателей, так называемые союзы работодателей, создавались для борьбы против профсоюзов. Другие имели целью заботиться об «общем благополучии промышленности». Поскольку задачей союзов предпринимателей являлась выработка общих подходов к экономической и социальной политике, в организационном плане они все больше консолидировались. В 1876 г. произошло объединение союзов предпринимателей, действовавших в металлургической и текстильной промышленности, в Центральный союз германских промышленников (ЦСГП). С течением времени, по мере развития и усиления, контроль над этой организацией установили монополии. Другие союзы, наоборот, были созданы в качестве противовеса монополиям и на протяжении существования не утрачивали этого назначения. К таким организациям относился возникший в 1895 г. антимонопольный по задачам Союз промышленников, охвативший легкую промышленность, промышленность готовых изделий, большинство средних и мелких предпринимателей. Близким к нему по целям стал основанный в 1909 г. Ганзейский союз промышленности, ремесла и торговли, который объединил 70 тыс. предпринимателей и 180 тыс. служащих. Предпринимательские союзы в Англии свою главную задачу видели в противостоянии тред-юнионам, в США – имели антитрестовский характер.

Усложнение производства и расширение экономических связей нередко вынуждали собственников, раньше лично руководивших производством, к передаче функции управления в руки наемных профессионально хорошо подготовленных специалистов – менеджеров. Система менеджмента обеспечивала более динамичное и эффективное управление делом, но в то же время влекла появление собственников, предпочитавших в силу трезвой оценки своих способностей или иных свойств личности устраниться от повседневной работы в фирме при сохранении права на владение ею. К этому слою буржуазии примыкали не имевшие предприятий и не участвовавшие в деловой и производственной жизни рантье, жившие за счет доходов в виде процентов на капитал, вложенный в акции предприятий и другие ценные бумаги. Прослойка неработающей буржуазии постоянно увеличивалась. Только в Кельне количество рантье, плативших налоги, выросло со 162 человек в 1854 г. до почти 600 в 1874 г. Так сложился своего рода «праздный класс».

Мир буржуазии скреплялся системой личных отношений. Корпоративное сообщество буржуа укрепляли складывавшиеся в годы обучения в школах и университетах и сцементированные общностью характера деятельности и социально-этических ценностей дружеские связи. Их упрочению способствовала клубная система. Не только представители финансово-промышленной олигархии, но и вообще состоятельные люди в европейских странах предпочитали проводить время в клубах, строго отбиравших свой состав по социальным признакам. В клубах можно было с максимальными удобствами работать, назначать деловые или дружеские встречи, завтракать, обедать и ужинать, развлекаться. Многие клубы специализировались по интересам своих членов: литературные, художественные, спортивные, политические, финансовые, морские, военные, благотворительные. Встречались клубы вполне экзотические: толстяков, безобразных, антисамоубийц и т. п.

В мире конкурентной борьбы, где, как писал один французский промышленник своей жене, многие погибнут, еще больше будет тяжело раненных, оплотом семьи, цитаделью, отделявшей ее от внешнего мира и укрывавшей домочадцев от превратностей жизни, представлялся дом. Семья строилась на принципах патриархальной автократии, личной зависимости: «Здесь в традициях неизменной житейской мудрости всем правит отец, муж, хозяин. Он – основа экономического процветания семьи, он – наставник, руководитель и судья». Ниже него по старшинству стояла «добрый ангел дома, мать, жена и хозяйка», чьи обязанности состояли в следующем: «1. Угождать членам семьи; 2. Кормить их лакомствами; 3. Одевать их; 4. Содержать их в порядке; 5. Обучать их». Для выполнения этих обязанностей требовался не интеллект и инициатива, а способность подчиниться установленному порядку и сложившимся традициям. В свою очередь хозяйка дома в полном объеме властвовала над домашними слугами, в определенной мере – над детьми (в абсолютной степени они подчинялись отцу). Но именно эта модель буржуазной семьи вызвала критику феминистов, выступавших за право женщин участвовать в общественной и политической жизни. Сыновья буржуа, в детстве услаждая отцов успехами в учении, покидали дом по достижении совершеннолетия или после окончания школы.

Буржуазные дома не были стандартизированы, но, тем не менее, обладали общими чертами. В них предусматривались библиотека (собирание книг было мужской заботой), гостиная, детская и спальные комнаты, столовая и отделенная от нее кухня. Интерьер дома подчеркивал первенство мужа и привилегии мужчин вообще: только им предназначались биллиардная и комната для курения, в которую мужчины удалялись после обеда. Непременно имелся кабинет главы семьи, в который дети входили с трепетом. В то же время отдельная рабочая комната для женщин не предусматривалась. В таких домах много внимания уделялось меблировке помещений, созданию комфорта. Подобная организация внутреннего жилого пространства была незнакома XVIII веку.

Отличительной чертой интерьера буржуазного дома было обилие предметов обстановки, драпировок и украшений. Картины заключались в позолоченные резные рамы; кресла и стулья обивались дорогой тканью; шторы, покрывала и скатерти украшались кистями; любая гладкая поверхность уставлялась безделушками. Непременной принадлежностью был стоивший огромных денег рояль, а в семьях победнее – более дешевое и практичное пианино. Мебель и большинство предметов утвари изготавливались вручную в ремесленных мастерских, отличались искусной работой, добротностью и высокой ценой. Внутреннее убранство нарочито подчеркивало уровень благосостояния, финансовое благополучие и социальный статус владельца. В помещениях, не предназначенных для демонстрации, роскошь исчезала: комнаты прислуги обставлялись скромно. Обилие и ценность вещей в доме являлись отражением буржуазного идеала стабильности и надежности, показателем богатства, рассматривавшегося как фундамент положения и влияния в обществе.

Высокий уровень доходов делал возможным обзавестись загородными домами, ставшими одной из новых примет буржуазного образа жизни. Первые такие дома построили в 1870-х гг. в пригородах больших городов Англии, затем они появились и на континенте – в Германии, Австрии и в других странах. Постепенно складывались обособленные поселки таких домов, позволявшие их владельцам изолировать себя от людей более низкого общественного положения. Загородные виллы буржуазии предназначались только для удобного и комфортного проживания и не шли ни в какое сравнение с роскошными и помпезными дворцами и замками аристократии и финансовопромышленных магнатов наподобие поместья Чатсворт герцога и герцогини Девонширских, которые во время приема могли принять почти 500 гостей.

Средний класс

Структура среднего класса

В сложной социальной структуре населения уже в XIX в. отчетливо выделялся слой людей, которые не могли быть безоговорочно отнесены к какому-либо основному классу, т. е. к рабочим или буржуазии. Эти разнородные и многочисленные группы можно причислить к так называемому среднему классу. Терминологически это понятие иногда характеризуют как совокупность социальных страт, занимающих промежуточное положение между крайними полюсами общественной шкалы – бедными и богатыми. По мнению известного американского социолога Дж. Масиониса, высший класс – это самые богатые и наиболее влиятельные семьи. Люди, принадлежащие к среднему классу, финансово обеспечены, но лишь некоторые из них имеют значительное состояние. Обладая доходом ниже среднего уровня, большинство представителей рабочего класса, или нижнего среднего класса, имеют профессии «синих воротничков».

Остальные составляют низший класс. Применительно к периоду до Первой мировой войны такое деление представляется чрезмерно обобщенным, поскольку средний класс более сложен по социальной структуре и поддается более детальной стратификации. В его составе можно выделить следующие группы.

Старый средний класс — ремесленники и мелкие производители, хотя и использовавшие наемных рабочих, но принимавшие личное участие в изготовлении продукции; лавочники, фермеры, фабричная рабочая аристократия и мастера.

Низший средний класс — конторские служащие, продавцы, учителя, медсестры, низшее духовенство и подобные им работники низового уровня.

Новый средний класс включал профессионалов в различных сферах деятельности. К этой категории принадлежали инженерно-управленческий и руководящий персонал промышленных, транспортных и строительных предприятий, армейские офицеры, государственные и муниципальные чиновники, университетские преподаватели, врачи, лица свободных профессий. Их признаком являлось наличие специального образования, высокая квалификация, компетентность. В 1911 г. в Великобритании насчитывалось 796 тыс. профессионалов, что составляло 4,3 % самодеятельного населения страны. Профессионалы составили особую социальную группу, отличительной чертой которой стали респектабельность, высокий статус и авторитет в обществе.

Высший средний класс представляли менеджеры и специалисты высшего уровня, университетские профессора, церковные иерархи. Бытовая обустроенность, уровень комфорта, сфера общения и культурные пристрастия представителей этого класса тяготели к стандартам соответствующих слоев буржуазии.

Все эти общественные группы объединяли самоидентификация и осознание принадлежности к определенной социальной среде, имевшей либо небольшую собственность в виде производственных, торговых или обслуживающих предприятий, дававших некоторый доход, либо высокую квалификацию или образование, что позволяло получать высокие оклады, делать сбережения, приобретать недвижимость. Верхняя граница доходов этих слоев была чрезвычайно подвижна и могла пролегать на достаточно высоком уровне. Жалованье лондонских священников колебалось от 76 до 1500 ф. ст. в год. Начинающий юрист получал 100 ф. ст. в год, адвокаты, имевшие право выступать в суде, – уже 1000, а наиболее преуспевающие из них имели доход в 25 тыс. ф. ст. Репортер зарабатывал 200–300 ф. ст. в год, помощник редактора 400–500, редактор газеты 1000–2000 ф. ст. Что касается нижнего предела, то он определялся положением рабочей аристократии и мелких производителей.

В Германии к рабочей аристократии относился слой рабочих с заработной платой вдвое выше, чем у рабочих средней квалификации, и лишь на 25–30 % ниже, чем получала верхушка мелкой буржуазии. В 1910 г. рабочая аристократия составляла 9 % от общей численности немецкого рабочего класса. Кроме нее в производственном процессе непосредственно участвовали, но уже не являлись собственно рабочими мастера, надсмотрщики, старшие групп. Именно они распределяли рабочих по технологическим операциям, следили за работой, выдавали заработную плату, наказывали штрафами и даже увольняли. Годовая заработная плата мастеров колебалась от 3250 (в строительстве) до 5616 марок (старший мастер в железоделательной промышленности Саара). Это вполне сопоставимо со средним доходом в 3750 марок, полученным в 1913 г. хозяевами мастерских с 2–5 рабочими и жалованьем средних чиновников, имевших до 4404 марок в год. Гамбургские рабочие, члены потребительского кооператива «Производство», имели возможность уплачивать 450 марок в год за наем квартиры из трех и более комнат с ванной и балконом, обставить их мягкой мебелью.

В Великобритании рабочую аристократию отождествляли с членами тред-юнионов. В политической терминологии того времени даже существовало два понятия: члены профсоюзов и рабочие. Первые отделяли себя от вторых. Представителей рабочей аристократии на лондонских промышленных предприятиях насчитывалось 13,6 %. Надо полагать, близкое к этой величине соотношение имело место и по всей Великобритании, указывают даже на 15–25 % от общего числа рабочего класса страны. Положение этих рабочих было сравнительно обеспеченным. По оценке одного из английских журналов, сделанной в 1910 г., они получали в неделю 45 шил., жили в пятикомнатных квартирах или отдельных коттеджах со скромной, но удобной мебелью. Такой размер заработка позволял купить пианино, швейную машину, книги. В мировосприятии и ценностных ориентирах рабочей аристократии доминировали такие понятия, как обеспеченность, респектабельность, трудолюбие, семейное благополучие. В этой общественной группе гордились принадлежностью к своим профессиям, поддерживали культ высокопрофессионального труда. Английская рабочая аристократия стремилась ограничить проникновение в свой круг малоквалифицированных рабочих. Этим же объясняется стремление вступать в брак с представителями и представительницами своей среды.

Образ жизни «старого» и «низшего» средних классов

Урбанизация сформировала тип горожанина, научившегося находить привлекательные черты в образе и стиле жизни, отличающейся от той, что была привычна человеку в деревне. После того как начали благоустраивать города, определенную компенсацию за утрату преимуществ сельской жизни находили в улучшенном жилье, особенно коттеджного типа, присущего Англии, Бельгии, Голландии. Но и многоквартирные дома приобрели черты комфортности. В Париже общество «Малхауз» с 1862 по 1895 г. построило 1240 квартир для 10 тыс. жителей. Новые здания предлагали все удобства, включая помощь по уходу за детьми, медицинские услуги, прачечную, гигиенические комнаты, ванные, водопровод и канализацию, булочную, магазинчики с умеренными ценами, ресторан, в котором подавались недорогие блюда. Было осуществлено и несколько других проектов по созданию комплексов жилья. В построенных тогда домах и сегодня живут парижане.

Кварталы новых домов уже не напоминали рабочие казармы, хотя жилища мелких служащих были достаточно скромными. В квартире, например, парижского бухгалтера, из-за ограниченности жилой площади зал служил одновременно кабинетом и спальней для ребенка. Однако подвешенные к стенам растения, недорогие картины в рамах, зеркало и обои с цветочным рисунком свидетельствовали о стремлении к домашнему уюту.

Городские жители раньше других получили возможность пользоваться многими изделиями, которые являлись роскошью еще в 30-х гг., но к концу XIX в. перешли в разряд обыденных. Одежда, постельные принадлежности, мебель стали разнообразнее и обеспечивали больший комфорт. Газовое и керосиновое освещение постепенно уступало место электричеству. Рельсовый транспорт – сначала конки, а затем трамвай и метрополитен – облегчили внутригородские перемещения. Городскую разобщенность помогал преодолеть появившийся еще в 70-х гг. телефон, который вскоре завоевал такую популярность, что к концу первого десятилетия XX в. емкость многих городских телефонных сетей исчислялась десятками тысяч абонентов.

Излюбленным местом встреч горожан были кафе и биллиардные. В каждой из европейских стран установился свой особый тип заведения, куда люди приходили в свободное время. Немецкая пивная так же отличается от английского паба, как последний – от французского кафе. Своими кафе особенно славился Париж. В нем к началу 70-х гг. XIX в. их насчитывалось 4 тыс. – это означало, что едва ли не каждая вторая дверь вела в кафе. Их многочисленности способствовала несовершенная отопительная система домов, в связи с чем парижане в зимнее время страдали от холода. Чем беднее был человек, тем чаще он ходил в кафе и дольше сидел там. Еда в них обычно была скверной, но вино и тепло скрашивали жизнь. Французское кафе было местом, где собирались друзья, чтобы поговорить и побыть среди своих. Одно из них, декорированное в китайском стиле «Deux-Magots», было любимым местом поэтов Артюра Рембо, Поля Верлена, Стефана Малларме. Живший неподалеку Оскар Уайльд приходил сюда завтракать. В «Deux-Magots» Пабло Пикассо познакомился с Дорой Маар, чьи портреты сейчас украшают лучшие музеи мира. Пик популярности кафе пришелся на 1910—1920-е гг., когда в моду вошло обыкновение встречаться на Монмартре. Почти в каждом из здешних кафе за «своими столиками» сидели торговцы картинами и художники; в них совершались сделки, которым впоследствии искусствоведы посвятили монографии. Самым знаменитым из монмартрских кафе стала «Ротонда». Художники Пабло Пикассо, Андрэ Дерен, Морис де Вламинк, Амадео Модильяни, Хаим Сутин ходили сюда каждый день. Бывал здесь наезжавший из Германии для встреч с друзьями Василий Кандинский. Отчасти по этой причине парижские кафе сегодня превратились в историческую и культурную достопримечательность.

Католическая церковь

Католическая реставрация

Восстановление Венским конгрессом легитимных монархий создало благоприятную почву для возрождения влияния католической церкви на политическую, общественную и частную жизнь, подорванного французской революцией конца XVIII в. и наполеоновскими завоеваниями в Европе. Сам институт папства смог сохранить господствующую роль в католической церкви благодаря компромиссу со светской властью, нашедшему оформление в конкордатах [228]Конкордат — договор между Святым престолом и правительством какого-либо государства о положении католической церкви, ее правах и привилегиях.
(от лат. concordatum – соглашение) с Тосканой, Пьемонтом, Королевством обеих Сицилий, Испанией, Португалией, Ганновером, Вюртембергом и рядом других европейских государств. Для Ватикана конкордаты создавали возможность католической реставрации, для правительств, особенно католических стран, – получить инструмент воспитания граждан в возможно более консервативных традициях законопослушания. Благоприятный политический климат позволил Пию VII (1800–1823) уже в 1814 г. восстановить деятельность Ордена иезуитов. В Испании возродили инквизицию, а конституция 1876 г. объявила католицизм господствующим вероисповеданием и запретила публичное отправление других культов. Во Франции сохранение конкордата 1801 г., который придал католицизму статус не государственной религии, а всего лишь преобладающего в стране вероисповедания, не помешало католической церкви вернуть многие утраченные позиции. По закону о святотатстве установили смертную казнь за «осквернение священных сосудов и святых даров»; не только восстановили все разогнанные в годы революции и Первой империи монашеские ордена, но и организовали множество новых. В соответствии с законом 1850 г. каждое лицо, светское или духовное, получило право учреждать учебные заведения, находившиеся всего лишь под наблюдением, но не под управлением светских властей. Это дало возможность католическому духовенству открывать школы, лицеи, университеты. В Италии, Франции, Швейцарии, Пруссии, германских государствах бывшего пронаполеоновского Рейнского союза воссоздали те епархии, которые были упразднены на волне буржуазных преобразований. В 1850 г. Пий IX восстановил католический епископат в Англии, учредив 12 епископств, объединенных в Вестминстерское архиепископство. Несмотря на бурные протесты, католицизм после трехсотлетнего запрета вновь укрепился в этой стране. В 1901 г. в Англии, Уэльсе, и Шотландии насчитывался 1,9 млн католиков – девятнадцатая часть населения Великобритании. В Пруссии конституция 1850 г. ликвидировала право государства назначать на церковные должности и признала за католической и евангелической церквями одинаковую свободу в устройстве своих дел. И тем более в Баварии католической церкви обеспечили все права. В Австрии Франц Иосиф в 1855 г. заключил с Ватиканом конкордат, который объявлял католичество государственной религией, признавал за церковью автономию, право владения имуществом, отменил для католиков гражданский брак, поручал епископам цензуру книг и наблюдение за всеми католическими школами.

Реставрированное Венским конгрессом Папское государство в одном ряду с наиболее консервативными режимами стало оплотом реакции. Папство последовательно выступало против либерализма и буржуазных преобразований в своем государстве. Лев XII (1823–1829) ввел режим судебного террора против карбонариев и других патриотов – сторонников объединения Италии. Он отдал в руки иезуитов обучение детей и запретил создание светских школ. В стране силой насаждалась фанатичная набожность: полицейским вменялось в обязанность контролировать соблюдение по пятницам поста, а нарушителей отправлять в тюрьму. Пий VIII (1829–1830) осудил революцию 1830 г. в Италии и не пошел дальше в своих действиях лишь в связи с быстрой смертью. Зато сменивший его Григорий XVI (1831–1846) был столь нетерпелив в стремлении подавить национально-объединительное движение, что потребовал введения в Папское государство австрийских войск, которые к концу марта 1831 г. заняли Болонью и оставались затем в стране на протяжении 9 лет. Не изменился подход к итальянскому национальному вопросу и при Пие IX (1846–1878). В ходе войны итальянских государств во главе с Пьемонтом против Австрии Пий IX объявил о нейтралитете и отозвал свои войска с фронта. Его примеру последовали и другие итальянские монархи. Оставленный наедине с Австрией, Пьемонт потерпел поражение под Кустоццой. Измена Пия IX итальянскому национальному движению вытекала из нежелания поддержать объединение Италии, что неминуемо влекло потерю собственной светской власти. Возможность подобного развития событий подтвердил ход революции 1848 г. в Папском государстве, когда Пий IX бежал в Неаполитанское королевство и лишь захват в марте 1849 г. французской армией Рима позволил восстановить Папскую монархию.

Борьба католической церкви с либерализмом и радикальным инакомыслием

В 1832 г. Григорий XVI объявил несовместимой с религией и пребыванием в лоне церкви деятельность в духе буржуазных общественно-политических движений. Признавались еретическими религиозные отклонения, свобода совести и религии, неповиновение светским и церковным властям. Причислялись к числу опасных либерализм, масонство, социализм и коммунизм. Продолжал пополняться «Индекс запрещенных книг». Папа Пий IX поначалу имел репутацию либерала и даже провел в Церковном государстве ряд реформ: объявил амнистию политическим заключенным, ослабил церковную цензуру и допустил издание гражданской прессы, дал Риму городское самоуправление и учредил Государственный совет с участием светских лиц, согласился на провозглашение конституции. Но напуганный революцией 1848–1849 гг., Пий IX вернулся к жесткой политике преследования и искоренения любых проявлений либерализма, выступил против итальянского национального единства, и, когда в 1861 г. было провозглашено Итальянское королевство во главе с Виктором Эммануилом //, предал его анафеме. В 1868 г. Папа запретил итальянским католикам участвовать в политической жизни, в том числе в парламентских выборах.

Стремление сохранить вселенский, наднациональный характер папства побудило Пия IX опубликовать 8 декабря 1864 г. энциклику «Quanta сига» («Сколь многих»), осуждавшую укоренившиеся, по его мнению, «ошибки и превратные учения». К ним были отнесены: рационалистические движения, с точки зрения которых «человеческим сообществом следует управлять независимо от религии»; социалистические движения, пропагандирующие положение, что «семейный уклад должен основываться исключительно на гражданском праве»; либеральные движения в экономике, согласно которым «единственная цель социальной организации – накопление материальных богатств»; либеральные движения в политике, утверждающие, что «каждый гражданин имеет право словесно и печатно провозглашать свои мнения без каких-либо ограничений со стороны церковной и светской власти». Энциклика явилась попыткой принудить церковь и католические массы верующих отвергнуть буржуазные преобразования.

К энциклике прилагался не подлежавший оглашению документ под названием «Силлабус, или Перечень главнейших заблуждений нашего времени». Он представлял собой собрание изречений Папы и содержал 80 положений, осужденных и отвергнутых Папой, поскольку церковь не могла с ними мириться. Еретическим признавался широкий спектр идеологических воззрений, политических организаций и течений. Обличались пантеизм, т. е. отождествление Бога с природой, восприятие ее как воплощение божества; натурализм, отрицающий воздействие Бога на людей и мир; абсолютный рационализм, использующий понятие причинности без ссылки на Бога; умеренный рационализм, заключающийся в отказе от церковного контроля в науке и философии; индифферентизм, т. е. безразличие в отношении к религии, ее свободный выбор и свободомыслие; социализм, коммунизм, тайные общества, общества по исследованию Библии, католический либерализм. Осуждались также не менее 20 «заблуждений», касающихся церкви, ее прав и подчинения светской власти (галликанизм, епископализм, государственность церкви). Отвергались так называемые лже-идеи об обществе, включая светскую школу, гражданский брак, либерализм, выступления против светской власти Римского первосвященника.

Современники восприняли «Силлабус» как объявление войны широко распространившимся либеральным ценностям и укреплявшемуся буржуазному социально-политическому строю. В Европе утвердилось мнение, что католическая церковь отстала на целую историческую эпоху. Во многих странах, в том числе Франции и Италии, правительства запретили публикацию «Силлабуса». Даже внутри самой католической церкви не все соглашались с консервацией старых порядков и игнорированием необратимого процесса преобразования мира.

Ватиканский собор

Римская курия (от лат. curia – совокупность центральных учреждений папской власти, церковное правительство в Ватикане) в целях укрепления религиозного единства католической церкви и папского верховенства в ней пошла по инициативе Пия IX на созыв Вселенского собора. Он открылся в Ватикане 8 декабря 1869 г. и продолжался до 18 июля 1870 г., когда был сделан перерыв в его работе. Однако вступление 20 сентября 1870 г. итальянских войск в Рим сделало невозможным продолжение собора, и Пий IX отложил его «до лучших времен».

Собор принял догмат о непогрешимости Папы Римского: провозглашалась его «полная и высочайшая юрисдикция над всей церковью, и не только в делах веры и нравственности, но и во всех вопросах дисциплины и правления, где угодно на земле». Устанавливалось, что власть Папы распространяется на каждого верующего и на каждого священника. Возвещалось, что в силу своей наивысшей апостольской верховной власти Папа принимает решения, касающиеся веры и вопросов морали, обязательные для всей церкви. При этом он «обладает той непогрешимостью, которую божественный Спаситель пожелал даровать в вопросах веры и морали высшему институту Церкви».

Принятие догмата о непогрешимости завершило процесс централизации папской власти. Епископы окончательно потеряли самостоятельность и были низведены до положения папских служащих, простых посредников между Папой и верующими. Курия получила возможность подчинить те национальные епархии, которые до этого сохраняли независимость. Для признания и распространения теологических концепций теперь недоставало одного только молчаливого согласия Папы, но требовалось прямое его одобрение. В сфере веры и нравственности догмат о непогрешимости возвышал Папу над миром, питал его стремление к духовному подчинению государств с преобладавшим католическим населением.

Подобные претензии не соответствовали духу свободомыслия преобразовывавшейся на либеральных началах эпохи, вели к изоляции папства, отходу светского мира от церкви, усилению безверия. В Германской империи ответом на догмат о непогрешимости Папы явилась политика культуркампфа, а церковные оппозиционеры образовали Старокатолическую церковь, не признававшую верховную власть Папы и решения Ватиканского собора. Французский католицизм раскололся на приверженцев ультрамонтанства (от лат. ultra – далее, за перевалом и mons (montis) гора – находящийся по отношению к Франции за горами, т. е. за Альпами), сторонников «Силлабуса», и либеральных католиков. Результатом антиклерикальной политики французского правительства в 80—90-х гг. XIX в. явился роспуск неутвержденных мужских конгрегаций, введение светского обучения в школах, закрытие факультетов католического богословия, прекращение выплаты стипендий семинаристам, лишение лиц духовного звания освобождения от военной службы, восстановление права на расторжение брака. Затем, в 1906 г., церковь вообще была отделена от государства.

Поворот католической церкви к социально-политическим проблемам светского общества

20 февраля 1878 г. Святой престол занял Лев XIII (1878–1903). Цель своего понтификата (лат. pontiflcatus – время пребывания в сане Папы Римского) он видел во внутреннем совершенствовании церкви и устранении конфликта между ней и обществом. В ряде энциклик (1885, 1888, 1890) Лев XIII определил новую политику Ватикана по отношению к государственной власти. Церковь и государство характеризовались как составные части общего мирового порядка, из чего следовал вывод о необходимости действовать в согласии друг с другом. Папа заявил о признании любых форм государства и всех политических систем, если они соответствуют принципам разумности и справедливости, действуют в рамках законности, обеспечивают уважение религии, свободную деятельность и неприкосновенность прав церкви. Граждане же должны пользоваться умеренными политическими свободами, почитать власть и исполнять законы, воспитывать в себе чувство любви к родине и церкви как духовному отечеству. Предложенная Папой новая модель взаимоотношений с обществом и светской властью означала отказ от ориентации только на монархию в ее неоабсолютистской форме, признание буржуазного государства и парламентской демократии, позитивных сторон либерализма с его постулатами свобод и прав человека. Папство пошло на сближение с буржуазным государством и обществом, отказавшись от борьбы с ними.

Одним из мотивов кардинального изменения позиции католической церкви было развертывание социалистического рабочего движения, что побудило Льва XIII обратиться к социальным проблемам. 15 мая 1891 г. он обнародовал энциклику «Rerum novarum» («О новых вещах») по рабочему вопросу. Папа признал, что «очень большая часть людей ведет действительно нищенскую и несчастную жизнь, недостойную человека», а «горсть богачей наложила почти рабское ярмо на трудящееся сословие». Но социалистический путь преобразования общества Ватикан отверг, противопоставив ему социальную политику, субъектами которой должны выступать церковь, государство и профессиональные союзы.

В этой триаде церковь, выполняя функции учителя, воспитателя и носителя христианской идеи любви к ближнему, должна добиваться сплочения общества и улучшения материального положения всех его членов. Поэтому ей рекомендовалось участвовать в общественной деятельности. Государству следует заботиться о благополучии всех граждан, и в первую очередь о наиболее нуждающихся, коими являются рабочие. Объектом государственного вмешательства в дела граждан, по утверждению энциклики, являются такие сферы, как защита частной собственности, проблема занятости, материальные и духовные условия труда, защита прав женщины и ребенка, вопросы трудовых соглашений и оплаты труда, формирование широкого слоя собственников. Рабочие в свою очередь имеют право на создание свободных и независимых от государства профсоюзов, призванных укрепить их социальное положение, способствовать удовлетворению конкретных нужд, обеспечивать защиту интересов. Но эти задачи профсоюзы решат, лишь отказавшись от разжигания классовой ненависти и встав на путь взаимопонимания и сотрудничества между рабочими и работодателями. Только при этом условии будут стабилизированы общественные отношения в целом.

Обнародованием энциклики «Rerum novarum» Ватикан признал, что капитализм воплощает социальную несправедливость и нуждается в преобразованиях, от которых церковь не может уклониться. В связи с этим католики призывались к участию в совершенствовании капиталистического строя в какой бы то ни было роли: общественного и политического деятеля, члена или руководителя церкви, просто гражданина своей страны. Эти общие начала социальной политики церкви нашли отклик в широких кругах католиков, дали им ориентиры в общественно-политической деятельности, которая разворачивалась по различным направлениям. Получило мощный импульс христианское профсоюзное движение. В 1893 г. христианские профсоюзы возникли в Австрии, в 1894 г. – в Германии. В 1908 г. на первый Международный конгресс собрались христианские профсоюзы 8 стран: Австрии, Бельгии, Германии, Голландии, Италии, России, Швейцарии, Швеции. Развернулась работа по усилению роли католической церкви в женской среде через ряд специализированных организаций. Были созданы: в 1894 г. – Всемирная ассоциация молодых христианских женщин, в 1897 г. – Международная католическая ассоциация обществ защиты девушек, в 1910 г. – Международный союз женских католических лиг, в 1911 г. начала деятельность Международная католическая федерация физического воспитания, в 1912 г. возник Всемирный союз преподавателей-католиков. В духе энциклики «Rerum novarum» пересмотрели политический курс католические партии. В Германии, например, Партия центра перешла от оппозиции к сотрудничеству с империей, признала необходимость социальных реформ.

Протестантские церкви

В XIX – начале XX в. продолжали эволюционировать разновидности протестантизма: лютеранская, кальвинистская и англиканская церкви. Ориентация на спасение души и обретение вечной загробной жизни путем выполнения предначертанного Богом завета самоотверженно трудиться и добиваться успеха в профессиональной и хозяйственной деятельности при внутреннем самоограничении в потреблении материальных благ и аскетизме в повседневной жизни привлекало к этим конфессиям множество последователей.

Лютеранская (евангели– Эта ветвь протестантизма на европейческая) церковь ском континенте получила преобладающее влияние и массовое распространение в государствах Германии, прежде всего в Пруссии, Гессене, Мекленбурге, Саксонии, Вюртемберге, в скандинавских странах – Швеции, Норвегии, Дании. Отрицание института священнослужителей как особого сословия, наделенного свыше правами быть руководителями верующих и посредниками в изучении ими Святого Писания, привело к отказу от иерархической, как у католиков, организации церкви и формированию круга священнослужителей – наставников (пасторов), равных между собой по сану, с одинаковыми служебными полномочиями и обязанностями и лишь ими отличающихся от всех остальных верующих. Отказавшись от католической иерархической системы организации церкви, протестантизм делегировал функции руководства церковью светским государям. В Пруссии лютеранская церковь стала государственным институтом. Монарх являлся главой церкви в сане верховного епископа. Государство назначало на церковные должности, и в силу этого пасторы действовали как государственные чиновники: объявляли королевские указы, личным участием обеспечивали проведение государственной политики в сфере народного образования и общественного призрения, а главное, проповедями и собственным примером воспитывали подданных в духе повиновения королевской власти, поддержания общественного порядка и неприятия инакомыслия.

Заплатив за стабильное положение и материальное благополучие утратой независимости от светской власти, официальная лютеранская церковь в Германии во многом растеряла расположение верующих. Как отметил А. Лихтенберже, «буржуазия лишь по привычке и из приличия сопровождает религиозными обрядами некоторые важнейшие моменты жизни и считает религию спасительной уздою для удержания масс в повиновении, но она утратила всякую живую веру и даже самую потребность в ней. Что касается рабочих масс, весьма проникнутых социа-диетическими идеями, отношение их к официальной церкви или индифферентно, или неприязненно… И в деревнях, по-видимому, проповедь пастора почти не затрагивает душ и не оказывает влияния на общественную нравственность».

Государственным институтом являлась Шведская лютеранская церковь. Король как ее глава утверждал епископов, избранных приходскими пасторами и мирянами. До реформы местного самоуправления 1862 г. приходские пасторы помимо религиозных выполняли и государственные обязанности: занимались регистрацией актов гражданского состояния, даже обеспечивали взыскание налогов. После разделения гражданского и церковного самоуправления за церковью остались социальное призрение и образование. Преподавание в народных школах, в которых с 40-х гг. XIX в. обучение детей до 14-летнего возраста было обязательным, имело религиозный уклон. Церковь в религиозно-общественной жизни страны занимала доминирующие позиции. С 1726 по 1858 г. были запрещены любые собрания верующих, кроме официальных церковных. Статус гражданина Швеции вплоть до середины 70-х гг. XIX в. могли иметь только лютеране. До 1865 г. священнослужители обладали сословным представительством в Риксдаге. Но и после утери этого права духовенство сохранило свое влияние. В 1868 г. для участия в разработке законов, касающихся функционирования церкви, возродили Церковный собор, не собиравшийся с конца XVI в. Стала более демократичной религиозная политика. В 1858 г. граждане получили право выходить из официальной лютеранской церкви и образовывать иные церковные общины. Это повлекло уменьшение во второй половине XIX – начале XX в. количества прихожан лютеранской церкви, переход части их в иные религиозные общины – баптистов, методистов, пятидесятников и др. Эти общины были полностью независимы от государства. С официальной церковью и между собой они не соперничали, отношения в конкретных делах строили на основе сотрудничества. Сама лютеранская церковь при этом продолжала оставаться влиятельнейшей общественной силой. С 1908 г. регулярно проводили Всеобщие церковные собрания с участием не только духовных, но и светских лиц.

Главой Норвежской лютеранской церкви являлся король (до разрыва унии со Швецией в 1905 г. – шведский, после – норвежский). Прерогативой королевской власти было назначение священнослужителей, утверждение церковных канонов, контроль за соблюдением религиозных праздников и обязательным посещением богослужений. Норвежская конституция, принятая в 1814 г. после отделения страны от Дании и присоединения к Швеции, объявила лютеранское вероисповедание государственным и обязала граждан воспитывать детей в духе его догматов. Не допускалась критика церкви и ее догматов в печати, было запрещено пребывание в стране иезуитов, монахов и евреев. Церковь упорно и успешно отстаивала конфессиональные начала в школьном образовании. В огосударствлении церкви и конфессиональной направленности народного образования видели основу устойчивости норвежской общественно-политической системы. В структуре Норвежской церкви значительное место занимали добровольные христианские организации. С 1842 г. действовало «Норвежское миссионерское общество», с 1850-х гг. – «Общества внутренней миссии». Религиозно-церковные организации создали сеть молитвенных домов, госпиталей, приютов, других учреждений, призванных оказывать помощь нуждающимся в ней. Начиная с 70-х гг. XIX в. внутри Норвежской церкви и в самом обществе развернулось движение, целью которого было придание церкви большей независимости от государства. Начало реорганизации Норвежской церкви положил закон о приходских советах, но он был принят только в 1920 г.

В Дании лютеранская церковь являлась государственным институтом и в отсутствие центрального церковного органа возглавлялась королем. Пасторы приходов считались государственными служащими. Огосударствление религиозных институтов нашло выражение и в установлении священникам заработной платы, учреждении в 1913 г. отдельного министерства по делам церкви. Вместе с тем шел процесс определенного смягчения церковно-религиозной политики. В 1868 г. дали право верующим без выхода из официальной церкви создавать самоуправляющиеся религиозные общины и самим нанимать священников. В 1903 г. расширили самоуправление приходов, которые получили возможность выдвигать претендентов на должности пасторов, кандидатуры которых затем утверждало правительство. Государство, начиная с законов 1680 и 1745 гг., признавало лютеранско-евангелический протестантизм единственно возможным для датчан и лишь в конституции 1849 г. провозгласило свободу вероисповедания. Однако это не уменьшило роль лютеранской церкви, поскольку ее конституционно наделили статусом общенациональной «Датской народной церкви», а также сохранили конфессиональный характер школьного образования. Организованный в 1853 г. «Союз внутренней миссии» (с 1861 г. – Церковный союз внутренней миссии), был призван укреплять в народных массах догматически «чистую» лютеранско-евангелическую конфессию, противодействовать начавшемуся развиваться сектантству (баптистов, мормонов, методистов) и политическому, прежде всего социалистическому, инакомыслию. Последнюю задачу «Церковный союз внутренней миссии» пытался, в частности, решить, инициировав создание «Христианского совместного союза работодателей и рабочих». «Датская народная церковь» развернула широкую сеть приходских отделений «Христианского союза юношей» и «Христианского союза девушек», образованных соответственно в 1878 и 1884 гг. Важные функции взяла на себя церковь в социальной сфере. С 60-х гг. XIX в. на работу в больницах пришли члены обществ сестер милосердия. В 1912 г. создали «Армию креста церкви», помогавшую безработным, больным и неимущим, и в этом же году – «Миссионерский совет народной церкви», полем деятельности которого стали страны Азии и Африки.

Англиканская церковь

Роль государственной продолжала сохранять англиканская церковь. Ее главой являлся монарх. Он назначал настоятелей кафедральных соборов и епископов, которым в Палате лордов было зарезервировано 26 пожизненных мест. Епископы обладали неограниченной властью в своих епархиях, каждая из них формально считалась независимой церковной организацией. На верхней ступени церковной иерархии находился архиепископ Кентерберийский с титулом «Примас всей Англии». Государство не финансировало деятельность церкви на систематической основе, но еще в 1704 г. королева Анна создала специальный фонд, который затем постоянно пополнялся личными пожертвованиями и разовыми субсидиями парламента. Значительную часть средств составляла взимавшаяся с населения церковная десятина, отмененная только в 1936 г. Высшее духовенство получало подавляющую часть доходов церкви. Епископы большей частью не обосновывались в своих епархиях, появляясь в них для инспекции и сбора денег. Располагая крупными земельными владениями и доходными должностями, епископы предпочитали большую часть времени проводить в Лондоне и крупных европейских центрах.

Протестантизм в Великобритании отличался нескончаемыми распрями. Параллельно с англиканским действовали более 200 нонконформистских, т. е. расходившихся во взглядах с учением англиканской церкви, религиозных сообществ пресвитериан, методистов, баптистов, квакеров и др. Они успешно конкурировали с официальной церковью: в конце 90-х гг. XIX в. нонконформистские общины причащали большее количество прихожан и привлекали в воскресные школы больше детей, чем англиканская церковь.

При внутренних разногласиях англиканская церковь и нонконформистские объединения одинаково стремились укрепить в массе англичан набожность. Этому способствовало домашнее, а затем и школьное воспитание, которое приучало относиться к религии с глубоким уважением. С раннего возраста дети приучались к молитвам и посещению церкви по воскресеньям. Религиозная традиция запрещала в этот день музыку и танцы, просмотр театральных представлений, считалось неприличным играть в карты и принимать гостей. Наоборот, воскресный вечер посвящался семейному чтению Библии и назидательным беседам.

Но развивавшийся дух либерализма размывал английскую религиозность. Хотя в «низших» классах и не наблюдалось открытой вражды к религии, но началось проявляться безразличие к ней. Те же, кто в недавнем прошлом был проникнут пуританской моралью, смягчили свои принципы: приобщились к игре в карты, появлялись на скачках, ходили в театр. По воскресеньям в парках и закрытых помещениях оркестры начали давать концерты, библиотеки и художественные галереи стали пускать публику, хотя на первых порах только с 2 часов дня, даже король Эдуард VII согласился устраивать по воскресным дням смотры и парады войск, чего раньше никогда не было.

Армия спасения

Развитие капиталистического хозяйствования привело к новому витку экономического расслоения общества. В Англии середины XIX в. около 3 млн человек – десятую часть населения – составляли жившие в нищете или не имевшие никаких доходов. Социальной поддержкой неимущих активно занимались различные благотворительные организации. Среди них широкую известность и авторитет завоевала примыкавшая к методистской общине религиозная организация, основанная в 1865 г. в Лондоне Уильямом Бутом при активной поддержке его жены Екатерины. После нескольких переименований эта организация с 1878 г. стала известна как «Армия спасения».

Создавая ее, Бут взял за образец английские армейские порядки. «Армия спасения» руководствовалась специальным уставом, в ней предусматривались звания – от солдата до генерала (им был сам Бут), форма синего с красным цвета, имелось знамя, соблюдались ритуалы по случаю принятия «обета бедности», посвящения в солдаты или офицеры и другим поводам. «Армия спасения» делилась на корпуса (приходы) и дивизии, которые действовали в заранее определенных местностях. В Англии, а затем и в других странах выходила газета «Военный клич». Военизация религиозной организации объяснялась составом участников и условиями ее деятельности. С одной стороны, в «Армию» вовлекались многие из перевоспитавшихся представителей асоциального мира, с другой же, действовать им приходилось в среде маргиналов, притом преодолевая сопротивление, подчас физическое, трактирщиков, содержателей притонов и им подобных противников миссионерской работы «Армии». Работа в таких условиях побуждало к созданию иерархизированной структуры со строжайшей дисциплиной, неукоснительным подчинением младших по званию старшим.

Вступившие в «Армию» рядовыми могли заниматься прежней деятельностью, но обязаны были по мере сил содействовать ее успехам, распространять издания, присутствовать на собраниях и к тому же отрешиться от светских удовольствий, «безнравственного» чтения и т. п. Офицеры полностью посвящали себя работе в «Армии», получали жалованье в размере 15–27 шил. в неделю. В их обязанности входило вести пропаганду в пользу «Армии», еженедельно устраивать митинги, ежедневно посещать на дому бедных, больных, социально униженных, если даже для этого приходилось проникать в притоны. Необходимо было также собирать статистические сведения, проводить сбор пожертвований. В 1880 г. для подготовки офицеров были открыты мужская и женская кадетские школы. Признание идеи равноправного положения женщин привело к тому, что женщины составляли более половины офицерского состава «Армии».

«Армия спасения» главную цель видела в пробуждении и спасении как можно большего количества заблудших душ, возвращении их к религиозным идеям. Для достижения «спасения» рекомендовались раскаяние, молитва, отречение от греховной жизни, подавление в себе низменных страстей, наконец, посвящение себя попечению о бедных и работа в пользу «Армии».

Вместе с тем Бут и его «Армия» исходили из того, что нельзя думать о распространении заповедей Христа и спасении душ людей социального дна, если не позаботиться об улучшении их жизни. Поэтому существенную часть деятельности «Армии спасения» составляли акции милосердия. В 70—80-х гг. XIX в. она основала множество благотворительных учреждений: столовые и «склады дешевой пищи», больницу для алкоголиков и ясли для бедных детей, ночлежные дома, убежища для бывших проституток и освобождавшихся из тюрем, спичечную фабрику, мастерские, бюро труда, подыскивавшее места безработным. В ночлежных домах и прибежищах потерявшие жилье и работу могли за небольшую плату получить пристанище и пищу, а отсутствие денег возместить работой в мастерских. Во время знаменитой стачки докеров 1889 г. «Армия» устроила множество дешевых кухонь, где за ничтожную плату или вообще даром многие тысячи детей были спасены от голодной смерти.

Буту удалось решить и проблему финансирования благотворительной деятельности своей организации. Уже с 90-х гг. «Армия» пользовалась правительственными субсидиями, но основные средства на содержание приютов, ночлежных домов, пунктов питания собирались за счет частных пожертвований. Малообременительные для богатых, они тем не менее отводили от общества угрозу социальных потрясений. Идеи и деятельность «Армии спасения» нашли в буржуазном обществе поддержку. Ее патронировал принц Уэльский — будущий король Эдуард VII. Подписка в пользу «Армии спасения» только в первой половине 1891 г. дала более 113 тыс. ф. ст.

Кампании «Армии спасения» подчас приобретали общенациональный масштаб. В 1884 г. Е. Бут организовала движение в защиту молодых женщин, побуждаемых к занятию проституцией. Обращение в парламент собрало 343 тыс. подписей, оно не осталось без ответа: был принят закон, предусматривавший тюремное заключение за совращение девушек моложе 16-летнего возраста. Широчайший резонанс получила вышедшая в 1891 г. книга Бута «В трущобах Англии».

Стремление Уильяма и Екатерины Бут преодолеть социальные конфликты ненасильственными методами, их христианское представление о человечестве как общем братстве людей вне зависимости от места обитания, опыт филантропической работы в Англии – все это интернационализировало деятельность «Армии спасения». С 1880 г. ее корпуса и дивизии функционировали во многих странах мира. США стали первой зарубежной территорией, освоенной ею. Накануне Первой мировой войны более 79 тыс. офицеров «Армии» работали в 59 странах мира. В ее ночлежных домах, приютах, больницах, школах насчитывалось свыше 39 тыс. постоянных мест. С годами ее деятельность приобретала все больший размах. В 1913–1922 гг. она действовала и в России. «Армия спасения» и ныне ведет филантропическую работу во многих странах мира, признана ООН в качестве неправительственной организации.