Все было готово для далекого похода. Оставалось одно дело — найти проводника, а начальник отряда Вадим не беспокоился, он был уверен, что в этом подтаежном краю проводником может быть каждый пожилой человек.

Ботанический отряд Вадима был одним из многих, занимающихся составлением гербария Сибири. Кроме того, по договору с сельхозуправлением они определяли кормовые запасы районов, в которых располагались. Руководители районов были заинтересованы в работе ботаников и помогали им, чем могли.

Отряд базировался в районном центре. Вчера в райисполкоме Вадиму предложили обратиться к леснику из села Кузевановка Петлеванову — опытному таежнику, который много раз проводничал в здешних местах. Если, мол, сам не согласится — укажет человека.

И вот с утра поехали к Петлеванову, за двадцать восемь километров от базы. Поехали втроем — Вадим, лаборант Юрий и шофер Женя. Юрия начальник брать не хотел, но потом передумал:

— В походе тебе больше других придется иметь дело с проводником. Так что смотри и решай сам. Если тебе понравится человек — возьмем.

Всем — Вадиму, Юрию, Жене — было за тридцать, и наедине они обращались друг к другу по-свойски, запросто. При лаборантках и посторонних Вадим звал всех по имени-отчеству, на «вы» и того же требовал от других.

Двадцать восемь километров — не бог весть какая даль, но после дождя, да еще через перевал, не разгонишься. Крытый брезентом грузовик медленно тащился с пригорка на пригорок.

В Кузевановке нашли дом Петлеванова. На стук вышла девушка лет двадцати, круглолицая, пышненькая, белокурая. Выслушала Вадима, сказала:

— Проходите в дом. Папа сейчас придет.

Женя посмотрел вслед и, очищая грязь с сапог щеткой, прищелкнул языком:

— Яблочко! Смородинка! Изюминка! Вот бы вам ее проводницей!

— Куда бы она нас завела? — усмехнулся Вадим.

— Такая-то! О! Такая заведет!

У шофера Жени голова от забот не болит, в тайгу он не едет, будет обслуживать остающуюся часть отряда. Ужо несколько дней он «заводит» начальника, предлагая в проводники чуть ли не каждого встречного.

Петлеванов пришел, когда они уже успели выяснить, что Надя — так звали девушку — учится в институте, на лето приехала в деревню, что она много раз бывала в тайге, умеет охотиться и рыбачить.

— А лошадь завьючить сумеете? — спросил Женя, быстро взглянув на Вадима.

— А разве это трудно? — мило улыбнулась девушка. — Приходилось.

Пришел отец. Высокий, худощавый, стройный, он хмуро заглянул в горницу, погремел у печки железной кружкой о ведро, сел за стол.

— Папа, — сказала Надя. — Эти люди к тебе.

Петлеванов негостеприимно оглядел всех.

— Ну?..

Слушал молча, не перебивал, не переспрашивал. И потому, что не проявлял никакой заинтересованности к словам Вадима, понятно стало, что в тайгу он не пойдет.

Когда Вадим замолчал, Петлеванов тихо заговорил:

— А я подумал, что вы участки пришли просить. Вижу, вроде не наши люди. А у нас и своим травы мало. Да… А в тайгу я, ребята, не могу. Жена зимой умерла. Дочь приехала на каникулы, одну не оставишь. Жива была мать — я ходил, не отказывался, а сейчас… — Он вздохнул, заговорил громче, чтобы слышала и Надя:

— Нет, ребята! Какой может быть разговор о тайге?! Сенокос начался, сельсовет участки отводит в тайге, каждому надо показать. Чем вам помочь — ума не приложу… Поезжайте-ка вы в Таёжное, десять километров отсюда, нашего сельсовета деревня. Живет там Корчуганов Василий, как въедете в село — первый дом по левому порядку. Крепкий старик.

— Папа, почему ты не пошлешь их к Бировикову? — вмешалась Надя.

— К Елизару? Грешок за ним водится, выпить он не дурак.

— Это исправимо, — сказал Вадим. — Спирту у нас ограниченное количество.

— А в сельпо — неограниченное, — улыбнулся Петлеванов. — Нет. Не советую его. Уговорите старика Корчуганова.

— Нам бы лучше молодого, — сказал шофер, хотя ему-то это было «до лампочки», как говорят. — Вот такого, примерно, возраста, — указал он на Надю.

— В таком возрасте только на вечорки дорогу знают… Ну, желаю удачи! Надька, ты проводи товарищей до сельпо, укажешь, какой дорогой выехать, хлеба купишь попутно.

До сельпо Вадим и Юрий тряслись в кузове. Ехали долго, видимо, Женя очень подробно расспрашивал дорогу. Когда высадили Надю и начальник с лаборантом перебрались снова в кабину, Женя, не отрывая глаз от раскисшей дороги, принялся поучать Вадима:

— Ты нахрапом бери. Нечего с этим народом лясы точить. По мозгам бей, брось, мол, шкурнические личные интересы, всенародное дело, а ты… По-мужицки с ними надо. Мне поручи переговоры с проводником — вмиг обтяпаю. А этот Петлеванов — ни рыба ни мясо. Дочка — ягодка, а сам тюфяк.

Юрий заспорил с Женей: не по мозгам надо бить, а объяснять людям значение экспедиции, ведь и для них же они стараются.

— Давай, давай! — подзадорил Женя. — Уговаривай бородатого дядю, как ребенка.

Въехав в Таежное, он остановил машину.

— Так. Первый дом по левому порядку. Справочное бюро — старушка с палочкой… Бабушка, Корчуганов Василий здесь живет?

Горбатенькая сморщенная бабка подошла к машине.

— Издесь, сыночки, издесь. А вы, часом, не сродственники? В аккурат дочка его с мужем приехала. Мужик-то видный, под землей робит. А вы не оттуда?

— Нет, бабушка, мы над землей робим, летаем с кочки на кочку.

Бабка снова закивала:

— Ага! ага! Дома, говорю, и дочка…

Увидев людей, направляющихся к дому, вышел на крылечко старичок — маленький, коренастый. Юрий сразу подумал, что если это Корчуганов, трудно с ним придется: такой коротышка и вьюк на лошадь не поможет подбросить.

— Извините, пожалуйста, — начал Вадим, — нам нужен Василий Корчуганов.

— Заходьте, — сказал старик и пошел, не оглядываясь, в дом.

— Мировой старикашка, — шепнул Женя. — У меня нюх на хороших людей. Берите!

Вслед за стариком они вошли в кухню, где за столом сидели люди: старуха, молодой мужчина с девочкой лет трех на руках. Старуха настороженно, девочка с любопытством, а мужчина равнодушно взглянули на вошедших. Потом из горницы вышла молодая женщина в ситцевом сарафане. На столе был собран обильный завтрак.

— Садитесь, — сказал старик. — Гостями будете.

Старуха искоса взглянула на него, не понимая, что за людей он привел, но встала, обмела фартуком табуретки. Все сели у порога, но старик забегал, засуетился;

— К столу. К столу. Яешница стынет. Мать, стаканы неси!

— Вы не беспокойтесь, пожалуйста, — сказал Вадим, смущенный таким неожиданным приемом, — Мы по делу пришли, но, наверное, не вовремя.

— Какое может быть дело? — удивился старик. — Вот за столом посидим, потом и о деле…

— Не обижайте папашу, — густо пробасил молчавший до этого зять. — Присаживайтесь.

Пришлось сесть за стол, выпить браги, закусить. Помолчали. Старик, закончив обед, вытер платком губы, повернулся к гостям:

— Какое же дело?

Пока Вадим объяснял, какая необходимость привела их сюда, старик часто кивал, оглядывался с робостью на старуху, с гордостью — на зятя. Глаза его загорелись, лицо будто помолодело.

— А позвольте спросить, сынки: кто вас ко мне направил? — Выслушав ответ, снова закивал и гордо посмотрел на зятя-шахтера. — Петлеванов, значит? Ну, тот тайгу знает, однако я лучше знаю, я ее, сынки, сквозь прошел, и через Бурминский перевал хаживал, и Подгорную хорошо знаю, я вас так проведу, что ноги не замочите. Если опосля Бурминского идти по левому берегу, то конечно. А я вас — по правому. Там такие тропки есть…

Старик начинал нравиться Юрию. Это ничего, что маленький. Тайгу, видать, знает.

Но тут вмешалась старуха;

— Куда это ты, старый, собрался? — подозрительно спросила она. — Гости в дом — хозяева за порог. Сраму не оберешься.

Старик будто не слышал, продолжал:

— Ах, мать честная! Петлеванов, значит, сказал? Помнит. Или других найти не можете?

Надо было набивать цену старику, и Юрий сказал:

— Можем и других найти. Но Петлеванов говорит, что вы самый лучший.

Зять похлопал старика по плечу:

— Папаша таежник что надо! Правда, со здоровьишком у него не совсем…

— Что ты, Митя?! — вскочил обиженно старик. — Зачем так говоришь? Вот сено пойдем метать — я тебя заезжу. Ты думаешь, только шахтеры крепкие?! Ах, мать честная! В тайгу зовут. Ты слышишь, старуха?

— Не глухая, поди. А сено метать кто будет?

— Мы вернемся дней через двадцать, — сказал Женя, как будто лично он мог сократить маршрут на десять дней, — Травы как раз к тому времени подойдут.

— И правда, мать, — обрадовался старик, — Травостой ноне, сама знаешь, хороший…

— Хороший, хороший, — передразнила старуха.

А участок тебе какой леший оставит? Выкосят, а корове зимой будылья жевать?!

— Ах, мать честная! — сокрушался старик. — Выкосят, конечно, не посмотрят, что я в тайге… Пошел бы с вами, сынки, видит бог, пошел бы, по ведь и сено надо! Внучку на зиму у себя оставляем.

— А мы бы и вывезти сено помогли, — снова вмешался Женя, решив помочь товарищам. Ему старик тоже нравился.

Дочь, которая до сих пор не произнесла ни слова, сказала:

— А вы достаньте справку у председателя, что участок папе оставят. Правда, папа?

— И то, и то! — закивал старик. — Пусть председатель напишет, что у Кривого ручья участок за мной остается, тогда я, сынки, пойду. Правда, мать?

Старуха поджала губы, вздохнула:

— Господи, неужели стариков в деревне нет? Вон Кузнецов Архип… Вон Репин Никита…

— Кузнецов не пойдет, — угрюмо отозвался старик и, кажется, обиделся, что Кузнецова поставили рядом с ним. — Он не тайгу любит, а дармовые деньги… Никита Репин — ничего, но что он супротив меня? А, может, сынки, справочку добудете?

Вадим нетвердо пообещал, узнал у старика адреса Кузнецова и Репина.

Подъехали к избенке Кузнецова — хилой, покосившейся, но с большим вытоптанным и грязным двором. Сарай в углу двора. Под навесом и возле крыльца стояли ошкуренные березовые стволы. Здесь же сушилось десятка два трехрогих вил, валялись-в беспорядке старые тележные колеса.

Из-под навеса вышел огромный белый пес с опущенным хвостом. Они попятились к калитке, но пес лениво растянулся на солнце, демонстративно от них отвернулся. Бочком-бочком они прошли к крылечку, постучали. Хозяйка — бледная высохшая женщина — сидела за прялкой. Не встала, чуть взглянула на вошедших, продолжая работать, и на вопрос Вадима: «Где хозяин?», ответила недружелюбно:

— Известно где. В лесе.

— Скоро вернется?

— Не сказывал. К обеду, должно.

Вадим взглянул на часы, время было обеденное. Но неизвестно, по какому распорядку живет Кузнецов.

— Мы, собственно, вот по какому вопросу: в тайгу им с нами не пойдет?

— Он кажинный день в тайге пропадает.

— Это понятно. Мы — экспедиция. Нам нужен проводник. Вот посоветовали к нему обратиться.

— Кто посоветовал-то?

— Корчуганов.

— Сам не пошел, а моего посылает.

— Не посылает. Сказал, что ваш муж хорошо тайгу знает.

— Слава богу. Сколько лет в тайге жили. А Корчуганов не хочет? Моего советует? Не знаю, пойдет ли? Жалованье-то у вас большое?

— Договоримся, — уклонился от прямого ответа Вадим, — Ну извините, мы еще зайдем.

— Заходите. Свою, чай, обувку треплете.

Белый пес снова сонно посмотрел на них и закрыл глаза.

— Ленивый у него хозяин, — определил Женя, — Я давно приметил: каков пес — таков хозяин его…

У Репина дом высокий, пятистенный, с крытым высоким крыльцом, с чисто выскобленными ступенями. Женщина, которая, наверное, только сейчас выскоблила крыльцо, пригласила войти в дом, но они дальше первой ступеньки не пошли. Куда с такими сапожищами? Через минуту вышел Репин. Он тяжело опирался на костыль. Это с ним идти в тайгу? Ну, старуха! Она не знала, что ли?

— Кто меня спрашивает?

— Мы, — смешался Вадим и на ходу начал перестраиваться: — У нас к вам вот какое дело. Советовали к вам обратиться. Мы едем в тайгу. Экспедиция. Вот и хотели у вас спросить: пройдем через Бурминский перевал?

— Так через него теперь дорога есть.

— Мы не по дороге. Мы идем вдоль Бурной, а потом через перевал надо выйти на Подгорную. Сумеют ли вьючные лошади там пройти? Говорят, спуск крутой…

— Кто говорит?

— В Кузевановке сказали.

— Боровиков, что ли? А он там отродясь не был. Он дальше Масловки не ходил. А Подгорная — эвон где! Пройдете. Я там был года три назад. Тропка, правда, узкая, кое-где придется и топорами помахать, заросла вся. Подняться на перевал — подниметесь. А вот спускаться… Как на перевал взойдете, так налево, налево забирайте, вроде бы назад, к распадку… А проводника-то нету, что ли?

— Ищем, — смутился Вадим.

— Эх, пошел бы я с вами, да ноги забарахлили. Ревматизм. У Корчуганова были?

— Сенокос, говорит, начинается. Не может.

— Ясно. Старуха не разрешает. — Репин грустно улыбнулся. — Я ведь вижу, что меня пришли сватать, меня никто не держит, но куда я с таким помощником? — указал глазами на костыль. — А кроме нас, стариков, кто теперь тайгу знает? Нынешнее племя ногами дрыгать под музыку могут, а там музыки нет, там по болотинам ножками шагать. На тайгу им плевать. А она, тайга-то, разобраться, кормила и поила нас когда-то. А теперь?.. Понаедут осенью за грибами, пойдешь после них — словно свиньи, все перерыли, грибницы уничтожили Шишки с кедров зелеными рвут. Ягоды только там и родится, куда машины не проходят. Да что говорить… А вы, на крайний случай, берите Елизара Боровикова из Кузевановки, ежели никого другого не сыщете.

Поговорили несколько минут для приличия — о погоде, о жизни. Потом ушли.

— Везет вам как утопленникам, — подвел итоги Жени. — Что дальше делать? Куда прикажете ехать?

— Очевидно, Кузнецова надо ждать, — решил Вадим. — Других кандидатур нет.

— А знаете, что? — предложил Женя. — Поручите Кузнецова мне. Рекомендации у него подмоченные, но я ого уломаю по-своему. А?

Как он будет уламывать, Вадим не спросил, но разрешил провести такой опыт. Выехали за село к ручью, подзакусили сухими пряниками, купленными в сельпо. Потом вернулись обратно.

Во дворе Кузнецова стояла лошадь, приехал, значит, из тайги хозяин. Женя, изображая начальника, шагнул вперед, Вадим и Юрий — за ним.

Кузнецов — совсем не старик, а крепкий мужчина лет пятидесяти, в рубахе навыпуск, босой, сидел за столом и хлебал суп из миски. На досках некрашеного стола горкой лежал хлеб, стояла кринка с молоком. Женя оглянулся на друзей и, подмигнув им, обратился к Кузнецову:

— Приятного аппетита, папаша! Добрый день!

Кузнецов неторопливо, старательно облизал деревянную ложку, взглянул на всех, снова погрузил ложку в большую миску.

— Вот завтракаю. В лес спозаранок съездил. Вымок до нитки. По какому делу?

— Ты завтракай, папаша, потом поговорим, — сказал Женя и огляделся: куда бы сесть. Ни одного стула в избенке не было, на единственной лавке сидел хозяин.

— А чаво там? — усмехнулся Кузнецов, — Я могу и есть, и говорить. Не подавлюсь… Хе-хе-хе!.. В тайгу, значит, собираетесь? В какие места?

Ясно, что старуха объяснила ему, зачем они приходили, он ждал их, и, конечно, ответ у него готов. Женя коротко объяснил маршрут, кое-что приврав при этом, но Вадим смолчал, только поморщился, как от зубной боли. Кузнецов даже повеселел, услышав названия знакомых мест.

— Знаю, знаю. А как же? Двадцать лет в тайге жил. А счас третий год здесь. Избушку свою еще не перетащил, гниет там зазря, пропадает добро.

— Охотничал, что ли? — спросил Женя. — От колхоза?

— Чаво? Нет. Колхоз сам по себе, я сам по себе. Охотничал, конечно. В колхозе много не заробишь. Вот вас, к примеру, в тайгу погнали, так и деньги вам большие платят.

— Нас не погнали, — не вытерпел Вадим, — У нас работа.

— Так не без денег же! — Кузнецов не удостоил Вадима взглядом, он говорил с Женей. — Сотни по три небось отваливают. И опять же — харчи, обувка, одежа. А в тайге деньги куды? В тайге благодать.

— А почему же из тайги уехал? — забыв о том, что должен уговаривать Кузнецова, а не спрашивать его, зло произнес Женя.

— Я, мил человек, не уехал бы всю жисть. Испоганили тайгу. Леспромхозы настроили. Людно стало. А я люблю, чтоб сам себе хозяин. Грибы, ягоды, зверь — все мое. А тут еще налогами прижали. Но ничо. Я и здесь устроился. По три сотни выколачиваю. Могу и больше, но куда нам со старухой? А вы какую зарплату положите проводнику?

— Не в деньгах счастье, папаша. Деньги — вода. Двадцать дней с нами проходишь — получай сотнягу. Никаких дел тебе, только по маршруту проведи.

— Значит, так, — вслух начал размышлять Кузнецов. — Здеся я зарабатываю сто рублей за десять дён, а с ними — за двадцать. Нет резону. Работы мне хватает. Мастерю лопаты, вилы, грабли, колеса. Из других сел ко мне едут… В колхозе как? В конце месяца расчет. А у меня свои законы: сделал работу — отдай деньги, получи товар. Вона во дворе колеса лежат, председатель христом богом молит: отдай, мол, деньги на днях будут, расплачусь. А я порядок люблю. Давай деньги — бери колеса.

— А в колхозе, наверное, телеги без колес стоят? — спросил Юрий.

— Стоят! — подтвердил Кузнецов. — И потому, все равно ко мне придут. Займут деньги, а придут. А чо? И бесплатно делать не обязан. На триста рублей одних колес, такие деньги на дороге не валяются… А вы, случаем, не золотишко ищете? Хе-хе! Поди, и себе перепадает? Кусочек припрятал, а потом сдал — и деньги.

Тут и Вадим опять не утерпел:

— Перепадает! Видишь, как приоделись?!

Но Кузнецова переубедить нелегко:

— В тайгу кто же одевается? Приедете домой — разоденетесь.

И Вадиму, и Юрию разговор этот изрядно надоел, но Женя все тянул его, не сдавался, надеялся успешно завершить.

— А ты подумай, папаша. Никто тебя в селе не держит, человек ты вольный. Ну набросим десятки две…

— Не больше! — торопливо перебил Вадим, боясь, что Кузнецов клюнет на эти десятки и вдруг согласится. Но тот был непреклонен:

— Нет. Не пойду. Себе дороже. Ежели даже и сто пятьдесят — не пойду. Обувки да одежки как раз на сто рублей истреплешь. Все! — Он отложил в сторону ложку, и непонятно стало, что он вложил в это слово: то ли с едой покончил, то ли разговаривать больше не хотел,

— Ну ладно, папаша, — сказал Женя. — Мы думали, что ты таежник, а тебя, оказывается, на аркане из деревни но вытянешь. Извини…

— Чаво там, — не обижаясь, произнес Кузнецов. — Заходите еще. А у вас, случаем, продуктов лишних нет? У геологов завсегда много продуктов. Тут робята каждый год по дешевке продают. Не бросать же лишки.

— Мы не геологи, — буркнул Вадим с порога.

— Вот хрыч старый! — ругался Женя, когда они снова втиснулись в кабину. — Единоличник проклятый. «Испоганили тайгу!» А кто? Такие, как он, и поганят ее…

Отогнав машину подальше от дома Кузнецова, Женя остановился.

— С меня хватит агитатором работать. Сами думайте, — сказал он, — Мое. дело баранку крутить.

Снова заморосил дождик. Они спокойно обсудили свое незавидное положение.

— Едем в Кузевановку! — решил Вадим, — Поговорим с председателем колхоза. Корчуганов мне лично понравился, но все испортила старуха.

Председателя, молодого мужчину, одетого по-городскому, застали на месте. Он выслушал Вадима, сказал:

— Берите-ка вы Елизара Боровикова. Он в колхозе три дня в году работает, да и то, если на поклон к нему сходят.

— Может, Корчуганова отпустите?

— Я его не держу. Старик давно на пенсии. Когда просим — помогает. Пусть идет, если хочет.

А потом, узнав о разговоре с Корчугановым, председатель рассмеялся:

— Это не он, это его старуха справочками запасается. Хорошо, напишу я им письмишко, пообещаю оставить участок…

И вот они снова помчались в Таежное. Решился, наконец, вопрос с проводником. Но почему-то никто не радовался, так все устали за день,

Женя остался в кабине, а Вадим с Юрием вошли в знакомый дом. Хозяева и гости сидели теперь в горнице.

— Вот, — сказал Вадим и протянул листок старику. Бумажка пошла по рукам. От старика — к дочери, от дочери — к зятю, а тот передал ее старухе. А та сказала, как отрезала:

— Нечего на старости лет по тайге шляться. Не молодой!

— Мама! — вмешалась дочь. — Пусть он сам скажет.

— Да-да, — поддержал зять. — Пусть сам.

И Корчуганов, виновато глядя под ноги, сказал:

— Не могу я, сынки. Справочка, конечно… Председатель не обманет. Но трава перестоит. Внучку на зиму оставляем. Отходил я свое. — На глазах у старика слезы выступили, голос дрожал.

— Ну-ну! — властно сказала старуха. — Нашел о чем жалеть. Тайги не видел!

А зять подошел к нему, положил руки на плечи:

— Поедем, папаша, хоть завтра в тайгу дня на три. Порыбачим, ягод пособираем. Я там тоже давно не был.

— Отходил я свое, — повторял старик. — Отходил. Бывало, без меня в тайгу никто… Все ко мне шли. Вы уж простите старика. Не могу…

Все было ясно.

Вышли. Вадим изорвал на мелкие кусочки письмо, бросил клочки через плечо. Белые листки, словно мотыльки, запорхали за спиной…

Вечерело. Небо то прояснялось, то вновь хмурилось.

— В Кузевановку! — бросил Вадим. — К Боровикова. Где живет Боровиков — не знали, но Женя решил эту проблему просто: подъехал к дому лесника, крикнул из кабины:

— Товарищ Петлеванов!

Выглянула из окна Надя.

— А отец дома? Нет, Тогда, Надечка, может, вы нам подскажете или покажете, где живет всемирно известный землепроходимец… виноват… Елизар Боровиков? Я вас посажу в кабину и обратно доставлю в целости и сохранности.

— Предпоследний дом по улице. Направо предпоследний.

— А если не найду?

— С вашим языком можно, по-моему, даже до Киева доехать.

— Можно и дальше, — не обиделся Женя, — Привет отцу!

Дом Боровикова нашли легко. Вышла его жена и, не дослушав Вадима, сказала:

— О, господи! Да берите вы его, ради бога!

— А где он?

— Да дома же! Спит. Пришел свинья свиньей. Мне ремонт делать надо, а он каждый день пьет.

— Можно с ним поговорить?

— Господи! Так он же говорить не может, только мычит, как теленок. Завтра поутречку приезжайте, чтобы трезвого застать. А вы надолго в тайгу?

— На месяц.

— Слава богу. Хоть месяц отдохну.

— Марфа! — вдруг раздался голос из дома. — Марфа!

— Во! Слышали? Ну, чего орешь? Так вы завтра пораньше приезжайте.

Они уселись в кабину, поехали.

— Марфа-а-а! — неслось вслед, — Марфа-а!

Женя сосредоточенно крутил баранку и еле заметно улыбался.

— Нашли, — сердито сказал Вадим. — Полупроводника.

— Найди еще одного такого же — полный будет! — весело отозвался Женя.

— Знаешь, что? — Вадим впервые за весь день вспылил. — Помолчи! Тебе в тайгу не идти, а мне и без тебя сейчас тошно…