Осень восемьдесят восьмого года вся 40-я армия встречала в ожидании приближающегося вывода из Афганистана. Широкомасштабные боевые действия после нашумевшей и относительно широко освещенной в советской печати операции «Магистраль» в декабре 1987 — январе 1988 гг. в Хосте уже не велись. Летом отгремели последние крупные бои с участием «ограниченного контингента» под Кандагаром, в Кундузе, который в результате предательства местных афганских властей был сдан моджахедам. Локальные столкновения между подразделениями «контингента» и моджахедами имели место в некоторых других районах. В целом размах боевых действий резко снизился. Никто не хотел умирать «под занавес» — ни русские, ни «афганцы». С мая 1988 г. под контролем военных наблюдателей ООН начался вывод войск в Союз. Зона действия Советской Армии постепенно отодвигалась все дальше на север Афганистана. Лишь авиация продолжала совершать рейды в южные провинции, нанося удары по позициям и караванным тропам исламских партизан. Во время одного из таких налетов был сбит штурмовик полковника А. Руцкого, ставшего впоследствии вице-президентом России.
На Саланге, вдоль стратегической дороги, связывающей Кабул с Советским Союзом, началось никем не санкционированное «перемирие». Моджахеды, которых привыкли разглядывать только в прицел, без опаски выходили на дорогу к советским сторожевым заставам, они не стреляли, хотя оружие держали наготове. Велся довольно оживленный обмен сигаретами, тушенкой и прочим нехитрым товаром военного времени. Главные противоборствующие стороны были счастливы расстаться друг с другом.
Оппозиционеры, многие из которых за долгие годы войны научились довольно сносно изъясняться по-русски, говорили солдатам: «Уходите быстрее. Мы вас не тронем. Мы сменим вас на постах». Десятилетняя борьба за обладание Салангом подходила к концу. Моджахедам было важно продемонстрировать перед всем миром свои возросшие возможности, свою силу. Не вступая в сражения с крупными соединениями советских войск, они предприняли ряд вылазок в районах, примыкавших непосредственно к южной границе Союза. Были обстреляны пограничные наряды, несколько населенных пунктов и застав. В советском приграничье агентура моджахедов стала минировать дороги, по которым осуществлялось патрулирование границы. Эти действия носили не только чисто рекламный характер. Они, по замыслу наиболее непримиримо настроенных лидеров оппозиции, должны были послужить толчком для разжигания «джихада» на территории противника.
Партизаны образца 88-го года, одетые преимущественно в советскую и пакистанскую камуфлированную полевую форму, вооруженные АК-74 и «Стингерами», разительно отличались от самых первых повстанцев: те носили исключительно крестьянскую одежду, обувались в галоши и чапли, держали в руках кремневки и дедовские сабли, помнящие сражения англо-афганских войн. В отличие от советского воинского контингента, личный состав которого обновлялся каждые два года, эти моджахеды стали профессионалами: они воевали десятый год.
Снисходительно посматривая на уходящие войска, они считали их вывод своей заслугой. Исламские партизаны чувствовали себя победителями в этом противостоянии, хотя и потеряли в десятки раз больше, чем «проигравшие». В те дни у них не было сомнений в скорой победе над марксистским режимом в Кабуле. Именно поэтому они не хотели крупномасштабных столкновений с советскими частями напоследок, экономя силы на будущее. По всем прогнозам, афганские правительственные войска, оставшись одни, долго не выдержали бы.
В самом «контингенте» люди тоже понимали, что афганская эпопея и все, связанное с ней, уходит в прошлое. Этот «контингент» заметно отличался от того, который зимой 79–80 гг. входил в Афганистан. Практически все точки над «i» были расставлены, всем стало ясно, что в затянувшейся войне «интернациональным долгом и братской помощью» не пахнет, что в Союзе вернувшихся из Афганистана ждет масса проблем. Проблем не только экономических, бытовых, но и политических, морально-нравственных. Война была непопулярна в народе, а общество, которое палец о палец не ударило, чтобы выступить против нее на первом этапе пребывания в Афганистане советских войск, вдруг начало обвинять не только брежневскую верхушку за участие в войне, но и рядовых исполнителей приказов. Война началась при «застое» — заканчивалась при «перестройке». Из Афганистана уходили те, кто в своем большинстве в 79-м бегал в начальные классы средней школы. По армии катилась волна приобретательства. Ведь чеки с красной полосой должны были скоро исчезнуть, пропасть с последним солдатом, покинувшим Афганистан. Спекуляция, продажа казенного имущества, всевозможные махинации, которые имели место все годы дислокации советских войск в этой стране, приняли еще более широкий размах. Подобная ситуация наблюдалась и в американской армии накануне ее вывода из Вьетнама…
Одновременно, несмотря на затухание военных действий, нарастал шквал незаслуженных наград, в том числе самого высокого достоинства. Война заканчивалась, и повесить на грудь орден или медаль торопились многие, особенно только-только приехавшие, но так и не понюхавшие по-настоящему запах крови и пороха. Недавно прибывший заместитель командира одной из бригад спецназа ввиду близкого вывода выписал себе наградной лист на орден «Боевого Красного Знамени» за один-единственный вылет на вертолете в район боевых действий.
В «чекушках» выбросили множество западной бытовой электротехники, чтобы поднять моральный дух и благосостояние «контингента», а на дорогах, по которым уходили войска, появились офицеры-наблюдатели ООН, чей дневной заработок в условиях, близких к гостиничным, превосходил годовую зарплату советского офицера в пересчете на валюту. В подразделения впервые за всю войну стали свободно допускаться западные корреспонденты, многие из которых уже успели неоднократно побывать в отрядах моджахедов. Тем не менее, война продолжалась, и военнослужащие продолжали погибать в последние дни и месяцы. Количество потерь, пусть и снизившихся чрезвычайно, регулярно отмечалось в журналах по учету ведения боевых действий. Военные морги Кабула, Шинданда и Баграма продолжали свою работу, запаивая гробы с трупами в цинковую оболочку.
Спецназ не был исключением из правил. Общая обстановка в Афганистане после подписания женевских соглашений, психологический настрой, царивший в среде военнослужащих 40-й армии, наложили на его бойцов свой отпечаток. Однако спецназ, в отличие от подавляющего большинства других подразделений и частей армии, продолжал воевать с моджахедами, и практически каждую ночь его группы уходили на караванные тропы. Для этих людей война продолжалась.
К сентябрю многие части специального назначения покинули Афганистан, а несколько оставшихся батальонов сменили пункты прежней дислокации. В мае-июле все войска спецназначения ушли из южных и юго-западных провинций Афганистана, передав обжитые базы местным правительственным войскам.
Задача по перекрытию границы была снята со спецназа.
С одной стороны, вывод воспринимался как счастливое событие, но с другой — оставление баз, являвшихся «домом» в течение четырех лет, — оставлял на душе печальный осадок. Спецназовцы помнили о тех, для кого база оказалась последним пристанищем перед уходом в небытие. Там, где не оставалось сомнений, что после ухода спецназа с базы она сразу же будет занята исламскими партизанами, минировались сооружения и оставляемое имущество.
Так, например, колонна асадабадского батальона успела удалиться лишь на несколько километров от своего городка, когда с покинутой базы донеслись гулкие хлопки противопехотных мин, установленных спецназовцами перед уходом. Это подорвались самые любознательные и нетерпеливые моджахеды, давно наблюдавшие за базой и спустившиеся с окрестных, высот, чтобы поживиться «материальными ценностями». Последний аккорд спецназа обошелся противнику в десятки убитых и раненых.
В тактике подразделений спецназа в последние месяцы пребывания в Афганистане произошли значительные изменения. Были прекращены налеты, т. е. операции с повышенной степенью риска, которые могли повлечь немалые людские потери. Командиры берегли солдат, понимая, что война на исходе. В некоторых батальонах за месяц до вывода вообще прекратились выходы на операции. Военнослужащие паковали имущество и впервые за годы войны занялись строевой подготовкой на плацу. Моджахеды не замедлили воспользоваться внезапно наступившей передышкой. Спецназ еще не ушел с базы, а кандагарский аэродром стал подвергаться регулярным обстрелам со стороны исламских партизан. Раньше подобные попытки были бы пресечены самым жестоким образом, но теперь моджахеды могли действовать безнаказанно.
Два батальона спецназначения не были сразу выведены в Союз, а оставлены в Кабуле. Тем не менее, смена знакомых, пройденных вдоль и поперек районов на новые привела к увеличению случаев гибели военнослужащих этих подразделений. Баракинский батальон, покинувший свою базу в мае и вставший на временную стоянку на южной окраине афганской столицы, столкнулся с сильным противником на новом месте. Если за полгода, предшествовавших оставлению базы в Бараки, в батальоне погиб всего один солдат, то только за летне-осенний период боевых действий в Кабульской провинции общие потери составили шесть убитых и несколько десятков раненых. Незнакомая местность, хорошо подготовленные в тактическом отношении партизаны, более мелкие и мобильные группы моджахедов сделали свое дело…
В июне 1988 года в районе Майдан (в 30 километрах от Кабула по газнийской дороге) баракинский спецназ понес ощутимое поражение. Группы ушли в горы, а бронетехника с операторами-наводчиками и механиками-водителями осталась в долине. В это время моджахеды, давно выжидавшие удобный момент для нападения, нанесли удар. Семь бронетранспортеров было сожжено, четырнадцать спецназовцев ранены, один убит. Имели место и другие удачные действия исламских партизан против спецназа.
Отчасти столь активные и решительные нападения местных моджахедов были вызваны тем, что раньше они редко сталкивались со спецназом в бою и не ощущали комплекса неполноценности перед столь грозным противником. В своей прежней зоне ответственности баракинский спецназ, подобно другим батальонам, наводил такой ужас на местную вооруженную оппозицию, что та, зная «рейнджеров» спецназа, рисковала связываться в открытом бою с ними лишь в самых вынужденных обстоятельствах. Моджахеды приграничных районов отнюдь не уступали кабульским, но на них влиял тот образ «непобедимого и кровожадного кафера», который создал себе спецназ за годы беспрерывных сражений.
Осенью 1988 года части спецназа, дислоцировавшиеся в Кабуле и его окрестностях, в основном принимали участие в ракетной войне, которая бурно развернулась в этот период. Исламская оппозиция не без успеха обстреливала столицу, правительственные учреждения и места расположения советских и афганских войск.
Именно в этот период на территории советского посольства развернулось строительство капитальных подземных укрытий от «гостинцев» моджахедов. На территории штаба армии и других частей, все еще остающихся в Кабуле, появилась новая деталь в привычном пейзаже: в каменистом грунте отрывались щели, в которых должны были прятаться военнослужащие при ракетных обстрелах. Угроза гибели от внезапно прилетевшей ракеты отныне стала преследовать не только моджахедов.
Ракетные удары оппозиции, повлекшие большие потери в боевой технике и людях на кабульском и баграмском аэродромах, вызвали ответную реакцию. В Афганистан были срочно переброшены дивизионы тактических ракет, которые могли поражать всю территорию, прилегающую к Кабулу, в радиусе 250–300 километров, т. е. вплоть до пакистанской границы. Население столицы по ночам могло слышать грохот пусков ракет и видеть огненные столбы, стремительно уносившиеся в черное афганское небо.
В этот период спецназ выходил в основном на блокирование местности, откуда производились пуски ракет. Ракетные установки надо было охранять, так как исламские партизаны предпринимали попытки их обстрела. Более того, по линии разведки регулярно поступали данные, что предусматривается захват моджахедами некоторых из них.
Кроме того, спецназовцы выходили на бронетехнике или вылетали на вертолетах в окрестные горы в поисках реактивных передвижных установок моджахедов. Некоторые выходы достигали своей цели — «рейнджеры» захватывали или уничтожали обнаруженные установки или боеприпасы к ним. В целях предотвращения запусков ракет по Кабулу спецназ продолжал практиковать засадные действия на караванных тропах, по которым шел подвоз боеприпасов к ракетным установкам противника. Если бы не действия спецназа, то число ракетных пусков по Кабулу за одну ночь исчислялось бы не десятками, а сотнями. Если охрана вражеских ракетных установок и складов была значительной, то, чтобы не терять людей, которых уже скоро ожидали дома, спецназовцы вызывали штурмовую авиацию. Та, как правило, отлично справлялась с задачей.
При изучении списков погибших моджахедов, публиковавшихся в таких крупных журналах оппозиции, выходящих в Пакистане, как «Мисоке хун», «Джихад» и других, бросается в глаза резкое увеличение потерь среди исламских партизан в провинциях Кабул и Парван (столица — Баграм) как раз осенью 1988 года. Эти свидетельства самой оппозиции красноречиво подтверждают результативность действий спецназа. Многие солдаты и офицеры частей спецназначения, вспоминая этот период, отмечали, что напоследок брали гораздо большее количество моджахедов в плен, чем раньше. «Так много, как под Кабулом осенью того года, мы никогда прежде не брали», — поделился своими впечатлениями один из офицеров.
Война для подавляющей части «контингента» закончилась, но спецназовцы продолжали воевать, и это обстоятельство приводило к дополнительным нагрузкам на их и без того измотанную нервную систему. К тому же, стоило подразделениям спецназа стянуться в Кабул, как высокое штабное начальство, прежде не баловавшее своими визитами базы спецназа, пока тот стоял в опасных районах, зачастило в их расположения с проверками.
Многие офицеры спецназа, считавшие несправедливостью, что в условиях вывода всех наземных войск лишь спецназ продолжает каждодневные боевые действия, увеличили дозы потребления алкоголя в «свободное от войны» время, не имея возможности выразить свое отношение к условиям обстановки другим способом. Мысль о забастовке в головы «рейнджеров» не приходила.
«Однажды, уже в январе 1989 года, к нам в батальон нагрянул неожиданно сам Громов. Он бегал по модулю, а мы, закрывшись в комнатах и набравшись с самого утра, не открывали. Уезжая, он грозился, что наведет порядок, но в условиях того бардака, который царил на выводе, его угрозы остались пустым звуком», — так живописал обстановку на базе элитных частей советской военной разведки под конец афганской кампании один из спецназовских офицеров.
В феврале 1989 года последние батальоны спецназа покидали Афганистан. Последний бронетранспортер с круглой белой эмблемой на борту, на которой молния пронзала парашют со звездой, 13 февраля пересек так называемый «мост Дружбы» через Аму-Дарью, оставив за кормой не только чужую страну и ее многострадальный народ, но и девять лет самой затяжной в XX веке для советской армии войны.
Далеко не радостные перспективы ждали уходящих из Афганистана. Особенно это касалось офицеров, ибо все солдаты, прошедшие войну, были полностью демобилизованы к лету 1989 года. Не прошло и десяти месяцев, как спецназ вновь вышел на блокирование и охрану коммуникаций в Азербайджане в январе 1990 года. Снова пули летели в тех, кто думал, что навсегда забудет их свист после афганской войны, в тех, кого так неласково встретил Союз эпохи «демократических преобразований». Наверняка, покидая Афганистан, они не могли себе представить, что в них снова будут стрелять и что до их ушей вновь долетит клич «джихада».