Как только самолет, начав снижение, вышел из многослойных плотных облаков и внизу обнажилась покрытая белоснежным покрывалом земля, мексиканка Лаура, прильнув к иллюминатору, удивленно воскликнула:

— Теодоро, смотри, земля внизу белая! Я такого никогда не видела!

Бросив короткий взгляд в иллюминатор, Теодоро спокойно объяснил:

— Так это же обычный снег. В России сейчас самый разгар зимы. Пройдет еще три-четыре месяца, и он растает. — Затем совсем тихо добавил: — Прошу тебя не называть меня именем Теодоро. Я же предупреждал, что теперь я для всех Василий Абрикосов. Называй меня просто Васей!

Лаура, не отрывая взгляда от иллюминатора, согласно кивнула и тут же спросила:

— И как долго длится такая красавица-зима?

— Долго. Зима в России больше, чем зима. Она может продолжаться семь месяцев, начаться в октябре и загулять до мая.

— Значит, русские — это снежные люди? И как только они все это выносят?

— Нормально они это выносят. По крайней мере, не жалуются на свою судьбу. Считают, что если Бог сотворил Россию, то он же и позаботится о россиянах…

Его объяснения прервал звонкий голос стюардессы на английском языке: «В Москве сейчас ясная, солнечная погода, температура — минус двадцать шесть градусов…» От этого объявления на Лауру так повеяло холодом, что она отстранилась от иллюминатора и жалостливо произнесла:

— А мы с тобой оделись не по русской погоде. Что же делать? Замерзнем же в Москве.

— Не замерзнем. В Москве нас встретит машина и отвезет куда надо. Потом я куплю тебе меховую шубу, варежки, шерстяной свитер, а себе — тулуп, валенки, шапку-ушанку и теплый шарф…

В этот момент снова звонкий голос стюардессы объявил:

— Через пять минут наш самолет произведет посадку в столице Союза Советских Социалистических республик городе Москве. Просим всех пристегнуть ремни.

Через пять минут самолет приземлился в аэропорту Внуково. Как только подали к борту первого салона трап, тут же к нему, подъехала белого цвета машина «Победа», и из нее вышли двое в дубленках и ондатровых шапках. Переговариваясь между собой, они неотрывно смотрели на выходивших из авиалайнера пассажиров. Как только супруги спустились по трапу, один из встречавших подошел к разведчику и негромко спросил:

— Вы — Василий Петрович Абрикосов?

— Да, это я.

— Майор Тринев Александр Константинович — заместитель начальника отдела, — отрекомендовался подошедший. — А это, — указал он на стоявшего около «Победы» мужчину, — начальник отделения Потемкин Дмитрий Михайлович. Он тоже майор. Мы встречаем вас по поручению Александра Михайловича Короткова. Прошу в машину.

Абрикосов перевел Луизе сказанное, и она, дрожа от холода, первой бросилась к машине с темными занавесками. В салоне ее укутали в тулуп, после этого Тринев и Макс отправились пешком к зданию аэропорта, а машина медленно шла за ними. Через несколько минут они получили багаж, сели в «Победу» и выехали из Внукова.

По дороге в Москву Луиза несколько раз пыталась своим теплым дыханием и пальцами оттаять промерзшее боковое стекло, чтобы посмотреть, что там за окном на незнакомой ей русской земле. Но разглядеть как следует ей не удавалось: оттаявшее стекло через две-три секунды от сильного мороза покрывалось пеленой. Не понимая русского языка, на котором всю дорогу разговаривали между собой мужчины, Луиза откинулась на спинку заднего сиденья и вскоре заснула.

Иосиф разбудил ее, когда машина остановилась у гостиницы «Москва». Сбросив с себя тулуп, Луиза вышла на улицу и снова, как и при посадке самолета, воскликнула:

— Как много снега! — Она взяла горсть и начала пробовать на язык.

Увидевший это майор Потемкин предупредил, что этого не надо делать, потому что можно простудиться и заболеть.

Она и в самом деле вскоре заболела. Почти две недели Макс не отходил от ее постели, через день ее посещали врачи из поликлиники МГБ. Когда она, наконец, выздоровела, ей сказали, что она дней пять не должна выходить на улицу. Часами она вынуждена была простаивать у окна, любуясь красотой зубчатой кремлевской стены и Манежной площадью с гуляющими по ней москвичами в необычных для нее одеждах — меховых шубах, длинных пальто, телогрейках и дубленках. Когда она, наконец-то, вместе с Максом вышла и сама на эту площадь, то восторгам ее не было предела: она восхищалась и крепким морозцем, и молочным инеем, и лилейным московским белоснежьем.

На Красной площади Макс долго рассказывал супруге всё, что он знал о Москве и о мавзолее Ленина. Несколько минут они стояли у Спасских ворот, слушая бой курантов и наблюдая как въезжают в Кремль и выезжают из него лимузины с затемненными окнами, а мрачные охранники в длинных шубах, валенках и в завязанных шапках-ушанках вытягивались по стойке «смирно» и почтительно брали под козырек при проезде автомобилей.

В последующие дни они посетили Кусково, Коломенское, Архангельское, Центральный парк культуры и отдыха имени Горького, катались на санках с Воробьевых гор и на «русской тройке» в Измайлово, побывали в Третьяковской галерее и в Музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. По вечерам ходили в театры и на концерты Эдди Рознера, Изабеллы Юрьевой и Леонида Утесова, смотрели советские фильмы «Александр Невский», «Веселые ребята», «Трактористы» и «Мы из Кронштадта». Потом Луиза нежданно-негаданно заинтересовалась православными храмами. С трепетом души она ходила по утрам на богослужения в собор Сретенского монастыря и в церковь Симеона Столпника на Поварской, восторгалась белокаменными храмами Троицы и золочеными куполами церквей в Царицыне и в Новодевичьем монастыре.

Незаметно наступила весна, и белоснежное царство на улицах Москвы стало превращаться в серость и слякоть. Тепло радовало всех и пробуждало новую жизнь. Макса же наоборот потянуло к прежней жизни: он написал на имя руководства разведки заявление с просьбой разрешить ему вместе с Луизой поехать на родину в Литву. Однако ему в этом отказали по соображениям возможной расшифровки и обязали в течение месяца подготовить отчет о работе за прошедшие семь лет.

Разведчик-нелегал написал его ровным аккуратным почерком на сто шестидесяти страницах, причем не в форме обычного, сухого отчета — протокола событий и мероприятий, а как документальное повествование о проведенной им разведывательной деятельности с ее спецификой в различных странах Латинской Америки. В конце отчета он сделал приписку:

«Оглядываясь на пройденный путь в советской разведке, вижу с грустью, что за тридцать четыре года жизни я сделал и много, и мало по сравнению с тем, что мог бы и обязан был сделать.

Если Вы считаете, что с точки зрения моего дальнейшего использования, будет полезно рекомендовать меня в члены ВКП(б) и оформить советское гражданство, я прошу Вас сделать это. Если же Вы считаете, что это пользы делу не принесет или по каким-то соображениям рано еще ставить об этом вопрос, я согласен буду с Вашим решением. Формальная сторона этого вопроса меня не интересует, она мне безразлична. Единственное что меня интересует, это быть в будущем более полезным, чем в прошлом. Другого интереса у меня в жизни пока нет и не будет. Возможно, я грешу чрезвычайным оптимизмом, но у меня есть огромная вера в то, что смогу еще долгие годы работать на благо Вашей разведки. Мне, конечно, совестно писать об этом, иногда кажется, что я не имею права ставитъ перед Вами эти и другие, так называемые личные, вопросы. Но с другой стороны, если бы я их не ставил, это было бы странным и необъяснимым поведением с моей стороны. Уверен, что Вы поймете меня правильно.

Макс.

13 июня 1947 года».

Принимая из рук Макса отчет о работе, Тринев заметил:

— Теперь вы можете спокойно отдохнуть в одном из совминовских санаториев на Черном море.

— Нам лучше бы съездить в Литву. Очень хочется повидаться с братом и родной тетушкой, — откликнулся Макс.

— Нет, это невозможно. Нельзя вам сейчас засвечиваться. К тому же ваш брат давно уже живет в Польше. Да и руководство разведки не идет на это. Оно опасается вашей расшифровки даже в Советском Союзе. По возвращении из санатория нами запланирована ваша встреча с одним из замов начальника разведки, — предупредил его Тринев.

— Вы имеете в виду с Зарубиным?

— Нет, с Александром Михайловичем Коротковым.

— Как?.. Он стал уже заместителем начальника разведки? — удивился Макс.

— Он назначен на эту должность в прошлом году.

— Передайте ему привет и наше согласие поехать на отдых к Черному морю.

— Поедете вы туда по документам не Василия Петровича Абрикосова, а в качестве нашего болгарского друга Веселина Зарева.

— Мне уже не привыкать к бесчисленным новым кличкам и фамилиям, многие из которых я даже не помню. Поэтому назовите меня хоть турком. Языком я прекрасно владею, так что, пожалуйста. Прошу вас лишь об одном: не изменяйте прежний псевдоним Луизы, пусть она останется Инелией Идалиной дель Пуэрто Невес. В отличие от меня она не любит частые замены ее имени.

— Хорошо, мы учтем это…

* * *

Черноморское побережье района Сочи с его летней жарой и высокой влажностью, вечнозеленой растительностью и раскованностью отдыхающих — все это напоминало Луизе родную Мексику и наводило на нее длительную, зудящую скуку, которая подступала к сердцу и давила ее повсюду, где бы она ни была вместе с мужем. В конце концов она не выдержала и призналась Максу, что хотела бы хоть на несколько дней вернуться в Мехико и увидеть своих родных:

— Больше всего я скучаю по маме и сестрам. Мне очень не хватало их и раньше, но особенно сейчас, когда мы находимся здесь, в Сочи, напоминающем мне Мехико…

Макс не сразу ей ответил. Подумав, сказал:

— Обещаю, что ты повидаешься с ними в этом году. Я прекрасно понимаю тебя, потому что и сам горю желанием попасть на свою малую родину Трокай. Это самое красивое место на литовской земле. И оно не так уж далеко от Москвы…

— Но у тебя там нет таких близких родственников, как у меня в Мексике, — перебила его Луиза.

— Да дело-то не только в родственниках. Родина — это где родилась твоя душа, твой дух, где ты впервые узнал, что такое добро и зло, правда и ложь, горе и счастье, любовь и ненависть, то есть все то, что сопровождает потом человека всю его жизнь. Родина есть Родина, она всегда манит к себе, как мираж… Я, наверно, виноват перед своей Родиной потому, что покинул ее четырнадцать лет назад. И, может быть, в наказание за это с того времени, будто шальной дух, гоняет меня постоянно по чужим городам и весям. Ты же знаешь, что я уже пожил и поработал в четырнадцати странах мира…

Луиза тяжело вздохнула.

— А ты оказывается далеко не Жорж Жак Дантон. И вообще ты далек от него, хотя ты тоже был, как и он, революционером, — с упреком произнесла она.

— А при чем тут Дантон? — удивился Макс.

— Сейчас объясню. Дантон, в отличие от тебя, когда ему грозила даже смертная казнь, отказался бежать из Франции. Он сказал тогда прекрасные слова, ставшие впоследствии крылатыми. Ты должен знать их…

— Ты имеешь в виду: «Разве можно унести отечество на подошве башмаков?»

— Да.

— Родину, конечно, невозможно унести с собой. А если бы можно было ее перетаскивать, как мешок с опилками, то и цена ей была бы грош…

— Отсюда вывод, — подхватила Луиза, — не покидай ее, родимую, надолго, разделяй ее судьбу, храни, оберегай, цени и не кляни в тяжелые минуты жизни. И делай все для нее, что в твоих силах. Не зря же говорят: землю, на которой ты родился и которая вскормила тебя, ни на что нельзя променять. Она для каждого из нас или есть, или ее нет. И потому Родина, как и мать, всегда одна.

— Это ты хорошо сказала. Ну, а поскольку тебя гложет здесь скука, мы прервем свой отдых и без санкции Центра махнем в Литву.

Так они и сделали. Пробыв несколько дней, остававшихся до завершения санаторного отдыха в Сочи, они сначала поехали в литовский Трокай, а затем вернулись в Москву. А уже на третий день, как и было обещано, на конспиративную квартиру, где проживали супруги-нелегалы, прибыл заместитель начальника разведки Александр Коротков. Открыв дверь позвонившему и увидев перед собой высоченного мужчину под два метра, Луиза тут же захлопнула ее от испуга и закрыла на ключ. Войдя в комнату, где находился Макс, она сообщила ему по-испански:

— Там, за дверью, какой-то огромный русский. Я испугалась и не впустила его…

— Что ему нужно от нас?

— Не знаю… Я не спрашивала… Да он бы и не понял меня с моим испанским языком.

Макс подошел к двери, открыл ее настежь и рассмеялся:

— Извините, Александр Михайлович. Жена, не зная вас, испугалась и закрыла дверь. Проходите, пожалуйста.

В прихожей растерянно стояла Луиза и в упор рассматривала пришедшего незнакомца.

— Ну какой же он огромный? — по-испански обратился к супруге Макс. — Этот стройный и красивый мужчина — наш непосредственный начальник, от него многое будет зависеть в нашей дальнейшей судьбе. — Затем, обращаясь к гостю, по-русски произнес. — Знакомьтесь, Александр Михайлович, это моя жена.

— Я это понял, когда она закрыла дверь перед моим носом. — Глядя ласково на Луизу, Коротков поцеловал ее руку и назвался Сашей.

Макс перевел ей, как она может называть его.

— А я — Инелия, — отозвалась Луиза.

— Не Инелия она, Александр Михайлович, — вставил, улыбаясь, Макс. — Она — Татьяна Магомедовна Абрикосова из города Кутаиси. Вот только по-русски и по-грузински она не умеет говорить.

— Это для пограничников она будет Татьяной Магомедовной, а для нас она — Инелия.

— Но настоящее ее имя Лаура, — подчеркнул Макс.

— Я знаю об этом. Перед тем как приехать сюда, я посмотрел ваши личные дела.

— Мы давно ждали встречи с вами, Александр Михайлович, — сказал Макс, — и надеялись, что вы пригласите нас в свой офис сразу по приезду в Москву. Однако этого не произошло.

— Приглашать вас в наш офис и в дом на Лубянке мы не имеем права. Это категорически запрещено. Никто не должен знать о вас, о вашем настоящем имени и о вашем местонахождении в Советском Союзе.

— Да я давно уже живу без права на свое имя и фамилию. Свыкся уже со своей безвестностью.

— Так это же хорошо! Проколов не будет.

Луиза пристально всматривалась в лицо спокойного, рассудительного русского, но, ничего не понимая по-русски, спросила у Макса:

— Может быть, я оставлю вас? Пойду приготовлю чай.

— Да, пожалуйста.

— Скажи мне честно, Иосиф, она не в обузу тебе в разведывательной деятельности?

— Нет, конечно. Луиза — незаменимый мой помощник во всей моей работе. Вы не смотрите на ее внешнюю хрупкость. Она — весьма сильный человек. Она выполняла огромный объем работы: составляла многие докладные записки и отчеты в Центр, шифровала почту и занималась ее дешифровкой, осуществляла связь с агентурой и выполняла функции курьера. Кроме того, она вела архив и финансовые дела. Нагрузка у нее была колоссальная.

На лице Короткова появилась улыбка.

— Теперь мне понятно, почему ты так сильно располнел, — подковырнул его он. — Надо же, чуть ли не все заботы перевалил на женские плечи…

— Да не от этого я располнел. Это скорее всего от бездеятельности в Москве. Вы же вот не говорите, что будет дальше с нами. Чем раньше я приступлю к работе «в поле», тем быстрее спадет с меня эта полнота.

— К сожалению, никто пока не знает, что будет с вами. Через два дня я буду докладывать Лаврентию Павловичу Берии твой отчет. Полагаю, что он высоко оценит его.

— Спасибо за хорошее мнение об отчете. Моя разведывательная работа была всегда тем наркотиком, без которого нынешнее существование в Москве кажется мне нудным и никчемным. Да и Луизу заедает сейчас ностальгия по Латинской Америке.

— Я вас прекрасно понимаю и считаю, что вы должны, конечно, вернуться к работе «в поле». Но не в Южную Америку, где вы наделали немало ошибок.

Лицо Макса побледнело. Он с недоумением уставился на него немигающим взглядом и, призвав на помощь весь свой такт и терпение, почтительно спросил:

— А что, по-вашему, я сделал неправильно, не так, как надо?

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Потом Макс, так и не получив ответа на свой вопрос, извинился и вышел. Через открытую дверь на кухню Коротков слышал, как Макс на испанском языке говорил что-то супруге. Возвратившись, он пригласил его к столу откушать приготовленное Луизой национальное мексиканское блюдо.

— Там, на кухне, и продолжим нашу беседу, — добавил Макс. — Но только не об ошибках.

— Почему? — удивился Коротков, поднимаясь из кресла и являя все свои шесть футов и сто восемьдесят фунтов живого веса. — Если ты боишься своих ошибок, то, как говорил известный тебе великий Данте: «Здесь нужно, чтоб душа была тверда, здесь страх не должен подавать совета».

— Да дело не в страхе! Вы вот процитировали сейчас великого Данте, а я вам тоже приведу цитату не менее известного человека, — американского президента Абрахама Линкольна. Он очень хорошо сказал: «Мой личный жизненный опыт убедил меня, что люди, не имеющие недостатков, имеют очень мало достоинств». Поэтому, отталкиваясь от его высказывания, я не хотел бы ворошить свое прошлое. Оно было у меня, считаю, неплохим. Хотя, конечно, не обошлось и без ошибок. Я их, кстати, не отвергаю…

Они прошли на кухню.

— Извини, Иосиф, где мне можно присесть?

— Только на почетном месте — во главе стола. — И тут Максу захотелось выговориться, сказать все, что много лет мучило его. — Не надо мне, Александр Михайлович, лишний раз сыпать соль на раны. Я уже неоднократно давал в Центр письменные объяснения о причинах происхождения возможных моих ошибок. И еще раз заявляю, что если они и были, то не зависели лично от меня, от моей разведдеятельности. Как разведчик-нелегал, работавший на вашу страну в Латинской Америке, я ни разу еще не засветился. — Он повысил тон. — Я могу доказать вам, что мои ошибки возникали именно в те периоды, когда Центр и нью-йоркская резидентура по году не выходили на связь со мной.

Коротков в душе возмутился по поводу такого заявления, но вида не подал:

— Не надо мне ничего доказывать. Но выработать доводы против имеющихся у Берии подозрений в отношении того, что ты сорвал в Мексике первое покушение на Троцкого и что ты, якобы, засветился однажды в Аргентине, мы с тобой обязаны сегодня. Кстати, это Лаврентий Павлович дал мне указание отозвать тебя и Лауру из Бразилии. Я думаю, что он может в ближайшее время вызвать тебя в Кремль. И произойдет это, скорее всего, после его встречи со мной.

— Вот тогда я и постараюсь опровергнуть все его ложные представления обо мне, — заметил Макс, разливая в бокалы сухое вино.

Коротков, подняв бокал, произнес тост:

— За ваше с Лаурой успешное возвращение в СССР и дальнейшее благополучие и безопасность!

В последующие два часа они вели разговор о раскладе политических сил в странах Латинской Америки, влиянии США на эти страны и о складывающейся там оперативной обстановке. Свежая информация по этому региону мира была необходима для определения возможности засылки туда новых нелегалов.

Коротков поблагодарил своего собеседника за исчерпывающие сведения по Латинской Америке. И тут Макс посчитал, что настал самый подходящий момент спросить, почему до сего времени его не принимают в члены ВКП(б):

— Если вы положительно оцениваете мою работу за рубежом, тогда почему так упорно не хотят принимать меня в партию? Неужели я не заслужил доверия вашей страны, доверия вашего народа и, конечно же, партийной организации и руководства разведки?

Эти упреки Макса были проявлением давнего его подспудного недовольства, которое с некоторых пор уже искало выхода наружу.

— Всю свою сознательную жизнь, — продолжал он, — я стремился принести Советскому Союзу как можно больше пользы. Я всегда высоко ценил и любил ваш народ за его мощный дух, за его единение и православную веру. Как говорил великий Достоевский, именно в ней, в России, идеалы русского народа, в ней вся правда и истина жизни…

Коротков внимательно слушал, не мешая ему признаваться в любви к России.

— А еще, я считаю, — продолжал Макс, — у вашей страны есть перспектива, у Запада же — жестокого, коварного и лживого Запада — ее нет. Приведу еще раз слова любимого мною Достоевского: «Россия — это все еще надежда, все еще мать-покровительница и будущая освободительница». И именно это всегда привлекало и будет привлекать к ней другие страны и народы, будет всегда притягивать всех, как к великому началу устройства самого справедливого в мире общества.

Закончив свой монолог, Макс заискивающе посмотрел на Короткова, ожидая, что он скажет в ответ на главный его вопрос о приеме в партию. Тот, подумав секунду-другую, сказал:

— Во-первых, спасибо за хорошие слова о России, за твою искреннюю любовь к нашей стране. Это, конечно, радует. А теперь коротко о доверии и о приеме в члены ВКП(б). Заявляю как начальник нелегальной разведки, мы доверяем тебе на все сто процентов. Лично я готов даже дать тебе рекомендацию при вступлении в партию. Но дело в том, что иностранцев в нее не принимают. Уставом партии это запрещено.

Макс передернул плечами и, не растерявшись, заметил:

— Так я готов хоть сейчас написать и передать вам заявление о приеме нас в советское гражданство. В последние годы я настолько слился и мысленно, и духовно с вашей страной, что не представляю в будущем иной жизни без Советского Союза. Я очень прошу вас, Александр Михайлович, помочь мне оформить это гражданство и вступить потом в члены партии. Не дайте мне в который раз уехать за кордон беспартийным…

— А почему ты говоришь «в который раз»? Разве ты ставил уже этот вопрос? Я, например, первый раз слышу…

— Да я уже в третий раз об этом заявляю! — возбужденно воскликнул Макс. — Впервые я обратился с подобной просьбой десять лет назад, когда приехал в Москву из Испании. Потом говорил об этом в январе сорокового года самому Берии и получил тогда обнадеживающий ответ. Он заверил, что все будет решено в следующий мой приезд в Москву. И вот прошло уже семь лет, а воз и ныне там. Я, конечно, понимаю, что тогда было не до моих личных проблем, не то время было для их решения. Неужели и теперь вступление в члены партии будет опять поставлено в зависимость от какого-нибудь господина-случая? А ведь случай, согласитесь со мной Александр Михайлович, — штука злющая, своенравная и капризная. И полагаться на нее было бы с моей стороны непристойно и легкомысленно. Вот поэтому я прошу лично вас не откладывать решение моего вопроса о приеме в партию в долгий ящик…

Пока Макс говорил, Коротков кивал головой, потом, постучав согнутыми пальцами по краю стола, медленно, глубоким голосом произнес:

— Я обещаю тебе, Иосиф, переговорить об этом еще раз с Лаврентием Павловичем. От моей встречи с ним будет зависеть очень многое в твоей дальнейшей судьбе. Берия, ты знаешь, — человек непредсказуемый…

Макс, настроив все свои чувства на то, чтобы уловить скрытый смысл его фраз, отыскать в них какой-нибудь намек на то, что ждет его впереди, внимательно вслушивался в слова Короткова.

— Да, будь готов ко всему, — повторил начальник нелегальной разведки. — Я, конечно, поддержу твою просьбу и постою за тебя. А ты пока напиши ходатайство секретарю Президиума Верховного совета Александру Федоровичу Горкину о приеме в гражданство СССР. То же самое может сделать и Лаура, но она пусть на испанском языке напишет. Ты, кстати, спроси ее, согласна ли она стать гражданкой нашей страны, оставляя за собой и мексиканское гражданство. То есть мы предлагаем ей иметь двойное гражданство.

Пока Макс переводил ей, Коротков внимательно следил за реакцией Луизы на его слова, но понять по нему что-либо было невозможно. Спокойное общение супружеской пары на испанском языке продолжалось около четырех минут, потом Макс по-русски сообщил ему:

— Все в порядке, Луиза согласна на двойное гражданство. Сказала, что если близкий ей человек, то есть я, нуждается в ней так, как она в нем, то она готова на все.

— Прекрасно! — ободряюще произнес Коротков. — Напишите оба свое ходатайство на гражданство — ты на русском языке, а она — на испанском. Завтра к вечеру подъедет Потемкин и заберет у вас эти заявления. Я завизирую их у руководителя Комитета информации, а затем доложу их вместе с твоим отчетом Лаврентию Павловичу. И последнее. Однажды ты писал из Латинской Америки о том, что хотел бы снова поучиться разведывательному искусству. Такая возможность вам с Лаурой будет представлена. В той же Малаховке, где, скажи ей, много хвойного леса и легко дышится.

— Когда мы можем точно узнать о начале учебы?

— После моей встречи с товарищем Берией. Все будет зависеть только от его благорасположения к вам…

* * *

После встречи с начальником нелегальной разведки Макс испытывал мучительную тревогу за свою дальнейшею судьбу, — его беспокоили две фразы, оброненные Коротковым: «От встречи с Берией будет зависеть очень многое…» и «Будь готов ко всему». «Ничего не понимаю! — мысленно возмущался он. — Почему для меня, не являющегося гражданином СССР, должно что-то зависеть от Берии?… И потом, не он же министр госбезопасности, а Абакумов…» Макс не знал тогда, что Берия, переведенный в те годы на должность первого заместителя председателя Совета министерства СССР, продолжал курировать органы госбезопасности и что без его ведома практически не принималось ни одно серьезное оперативное решение.

Понимая, что у Берии были свои представления о чести, Макс, махнув на все рукой, — чему быть, того не миновать, на другой день позвонил куратору Александру Триневу и попросил его встретится с ним.

— Что-нибудь случилась? — забеспокоился Тринев.

— Нет. Но это не телефонный разговор. Вы же предупредили меня, что все вопросы обсуждать только с глазу на глаз.

— До завтра это терпимо?

— Да.

— Тогда после обеда я подъеду к вам…

Макс, встретившись с ним, поделился своими опасениями, возникшими у него в процессе разговора с начальником нелегальной разведки. Тринев заверил его, что Коротков не даст его в обиду и будет отстаивать перед всесильным Берией.

В тот же день Коротков передал Берии отчет о работе разведчика-нелегала в Южной Америке, доложил о его желании принять советское гражданство и вступить в члены коммунистической партии. Берия отреагировал на это сообщение холодно:

— Мне жаль, что вы поддерживаете желания своего подчиненного и высоко оцениваете его возможности. А вы знаете, что в мае сорокового года он сорвал нам выполнение важной политической задачи, поставленной лично товарищем Сталиным? Я имею в виду срыв операции по ликвидации Троцкого…

— Подробности того дела мне известны. Я в те годы не работал в разведке и в органах госбезопасности. Вы же меня уволили тогда без объяснения причин, а потом по истечении некоторого времени восстановили.

Берия отмахнулся и продолжал гнуть свое:

— Григулевич не справился тогда с заданием Центра, хотя подготовленная им группа боевиков была близка к цели. Я отдал тогда распоряжение отозвать его из Мексики, но он, видимо, почувствовал, что за все надо отвечать, и раньше времени сбежал на Кубу…

Коротков знал эту историю по материалам личного и рабочего дела нелегала «Артура», она изложена была совсем не так, как преподносил ее бывший нарком внутренних дел, а теперь уже первый заместитель председателя Совета министров СССР и член Политбюро ЦК ВКП(б). Понимая, что изворотливый и коварный Берия способен на какую угодно провокацию и месть, Коротков решил вести разговор с ним объективно, не скрывая своих мыслей и не манипулируя словами, и потому спокойно возразил ему:

— Нет, Лаврентий Павлович, я с вами не совсем согласен. Григулевич не мог бежать на Кубу без санкции Центра. Я считаю, что вы должны поощрять таких преданных нам агентов-нелегалов, как Иосиф Григулевич. Его необычайная способность к адаптации в разных странах граничит, можно сказать, с суперменством. За свои тридцать пять лет он успел пожить и поработать на нас в тринадцати странах мира, сыграть роли разных латиноамериканцев, думать и говорить на их языках. В своей разведывательной работе и в повседневной жизни он соприкасался со многими народами и народностями, населяющими Латинскую Америку, научился без предубежденности, добродушно относиться к людям иных национальностей, жил в согласии, мире и дружбе с ними…

— Да не оправдывайте вы его, ради бога! — махнул рукой Берия. — Я повторяю вам: Григулевич сорвал в Мексике важную политическую акцию. Что вы скажете мне в ответ на это?

— Извините, Лаврентий Павлович, но я опять позволю себе не согласиться с вами. Во-первых, Григулевич не нуждается в оправдании. Он безупречен во всех отношениях. За семь лет, прошедших после неудачного покушения на Троцкого, он зарекомендовал себя с самой лучшей стороны. Вы знаете, на него была возложена разведывательная деятельность не в одной, отдельно взятой стране, а сразу в нескольких странах Южной Америки. Из года в год он вербовал нам десятки закордонных источников информации и довел агентурный аппарат почти до двухсот человек. Руководить такой разветвленной агентурной сетью по всей Латинской Америке было архисложно. Но особенно высокой оценки заслуживает проведенная им в годы войны разведывательно-диверсионная операция «D».

В Аргентине его люди, да и сам он, боролись так, как будто все они были под Москвой. Они внесли свою лепту в Победу нашей страны и получили заслуженно высокие награды СССР…

— А не кажется ли вам, — снова прервал его Берия, — что надводные корабли, доставляющие груз в фашистскую Германию, топились нашими подводными лодками, а не боевиками Григулевича?

— А кто же тогда взрывал на земле прибрежные склады с селитрой и с другими стратегическими грузами? Тоже, что ли, подводные лодки?

— Хорошо — хорошо, не будем об этом! Что у вас осталось на «во-вторых»?

— А во-вторых, я хотел сказать, что в провале операции по Троцкому вины Григулевича нет. Недавно я смотрел материалы дела «Утка». В них четко обозначено, что «Фелипе» за месяц до начала операции был вообще отведен от участия в ней по указанию Центра. Шифровка о его отводе подписана была Фитиным. Вам очевидно известно об этом?

Берия вальяжно улыбался, поглаживая левой рукой свой огромный живот.

— Да, я знал об этом. А если бы была его полная вина в провале операции, то мы сейчас уже не говорили бы о нем, он разделил бы тогда участь Кривицкого, Порецкого и других им подобных разведчиков.

Коротков решил и дальше отстаивать Макса:

— В его работе за кордоном были, конечно, ошибки, но они вполне объяснимы. Длительное время он оставался без руководства со стороны Центра и нью-йоркской резидентуры. Несколько лет не был прикрыт спиной легального резидента и все наши вопросы успешно решал самостоятельно. Отсюда и некоторые незначительные просчеты. Главное, он не сломался тогда…

Доводы Короткова были неопровержимы, и Берия вынужден был принять их.

— Хорошо, Александр Михайлович, что вы предлагаете или замышляете в отношении Григулевича?

Слова, которые произнес Берия, были сказаны со значением и непросто. Коротков понял это и, посмотрев на властного и коварного зампреда правительства, твердым, уверенным голосом заявил.

— Поскольку Григулевич характеризуется только положительно и проверен нами достаточно убедительно, мы полагали бы возможным и дальше использовать его и Лауру на закордонной нелегальной работе. Главное, он еще молод, полон энергии, энтузиазма и честолюбия…

— Где конкретно вы планируете его использовать? — примирительно произнес Берия.

— Вы не хуже нас знаете, что он прекрасно владеет оперативной обстановкой в странах Латинской Америки и потому хотел бы там продолжать свою работу. Но, по имеющимся у нас данным, американцы начали поиск неизвестного им советского нелегала по имени Хосе. Этим именем его называли в Аргентине. Только по соображениям безопасности мы вывели его по вашему указанию из Бразилии и считаем, что направлять его в страны Западного полушария нельзя.

Маленькие злые глазки Берии из-под пенсне заскользили недовольно по непроницаемому лицу Короткова.

— А почему вы не хотите предположить, что спецслужбы США уже установили, кто скрывается под именем Хосе, и что ЦРУ уже дало на него ориентировку во все свои резидентуры?

— Мне лично трудно поверить в это. Если бы американская контрразведка знала кто такой Хосе, то давно бы вышла на него и арестовала. В отличие от нашей контрразведки, она не стала бы затягивать эту процедуру ради выявления дополнительных связей подозреваемого. Я считаю, что ФБР и недавно созданное ЦРУ ничем серьезным на нашего Хосе не располагают, а если у американцев что-то и есть на неизвестного им Хосе, то, уверяю вас, никто и никогда не разберется, кто он и откуда.

Ответив едва заметным кивком, Берия решил пока не делать никаких выводов.

— Если я правильно понял вас, наша разведка не определилась еще со страной предстоящей командировки Григулевича?

— Да, это так, — согласился Коротков.

— Тогда давайте поступим следующим образом. — Берия пододвинул к себе настольный календарь, перевернул два листка и сделал какие-то пометки, затем примирительным тоном произнес: — Назначьте мне встречу с ним через два дня в районе стадиона «Динамо» на той же конспиративной квартире, где я встречался с ним в прошлые годы.

— На какое время?

— На три часа дня. Я хочу сам убедиться, насколько он верен нам, и развеять все свои сомнения. А за эти два дня я ознакомлюсь с его отчетом за командировку. — Давая всем видом понять, что аудиенция закончилась, Берия встал.

Коротков тоже встал и, впервые улыбнувшись краешком губ, для разрядки напряжения осторожно спросил:

— Но я хоть убедил вас, Лаврентий Павлович, что этому человеку можно доверять?

Вопрос начальника нелегальной разведки не понравился Берии, и он немедленно поспешил остудить его надежду:

— Совсем немного… Окончательно, — голос его сделался тихим и леденящим, — все будет зависеть от моей встречи с ним. Все, вы свободны…

На другой день после приема у Берии Коротков снова встретился с Максом и сообщил о желании Лаврентия Павловича побеседовать с ним.

— Послезавтра мой водитель заедет за вами и отвезет к месту встречи на другой конспиративной квартире, — предупредил его Коротков. — Не исключено, что Берия поведет речь об операции «Утка». Я, видно, плохо объяснил ему, что твоей вины в ее провале нет. Сказал, что ты занимался в те годы только ее подготовкой, а прямого участия в покушении на жизнь Троцкого не принимал по указанию разведцентра. Я говорю это к тому, что ты должен доложить ему все как было и чтобы не получилось у нас с тобой каких-либо расхождений. В том числе и по отчету о твоей работе в Латинской Америке…

Страх за предстоящий разговор с Берией смутил Макса, сковал его. Машинально достав пачку сигарет, он закурил и, мрачно глядя на Короткова, спросил:

— А что я должен ему доказывать? Что за подготовку семилетней давности операции «Утка» я получил орден Красной Звезды? Наверно, прежде чем представлять меня к ордену, с ним как-то согласовывался этот вопрос?.. Или он, узнав, что я нахожусь в Москве, решил превратить меня в очередную жертву своих абсурдных обвинений. Не может жить «без лагерной пыли»! Я, конечно, постою за себя, за свою правоту и достоинство… Но что-то не нравится мне все это. Когда вы сообщили, по какому поводу он изъявил желание встретиться со мною, в моей черепной коробке все перевернулось вверх тормашками. Последние десять лет, работая на вашу страну, я стремился честно исполнять свой долг, а что получилось в сухом остатке? Одно недоверие и только!

Заметив в глазах нелегала тревогу и страх, Коротков поспешил успокоить его:

— Не надо, Иосиф, так волноваться. Может быть, он и не затронет вопрос об операции «Утка». Прошу тебя вести беседу с Лаврентием Павловичем тактично и сдержанно. Не забывай, что с тобой будет разговаривать член Политбюро ЦК ВКП(б), первый заместитель председателя Совета министров СССР, Маршал Советского Союза. В беседе с ним будь самим собой. А если будешь играть чужую роль и он раскусит это, ты проиграешь. Говори только правду, все как было.

Хмыкнув, Макс спросил:

— А вы говорили ему о нашем с Лаурой желании принять советское гражданство?

— Нет, не говорил. Не до этого мне было. Но ты можешь сам затронуть этот вопрос. Моя задача на встрече с ним была другой — смягчить недовольство Берии неудавшимся первым покушением в Мехико на Троцкого.

На самом деле хитрый и коварный игрок Берия прекрасно знал, что вины Григулевича в том провале операции «Утка» не было, а если бы она была, то уже тогда, семь лет назад, он мог бы превратить его в «лагерную пыль». Дело было в другом: Берия ревностно относился к разведывательной деятельности Григулевича, лично инструктировал его по подготовке операции «Утка» и считал его самым перспективным агентом-нелегалом из всех тех, с кем доводилось ему встречаться. Поэтому, когда министр госбезопасности Виктор Абакумов сообщил о возвращении в Москву нелегала Макса и его супруги и о возникших проблемах с определением последующей командировки их за границу, Берия отдал распоряжение готовить их к переброске в одну из европейских стран — Францию или Италию, где осело немало военных преступников, фашистских палачей и предателей.

— Но прежде чем озвучить это решение, — предупредил Абакумова маршал Берия, — я должен встретиться с Коротковым и потом после этого побеседовать с Максом…

* * *

За несколько минут до встречи с Берией разведчик-нелегал, сидя за массивным столом красного дерева, то и дело с волнением и тревогой посматривал на входную дверь конспиративной квартиры. Когда она, наконец, открылась, и на пороге в сопровождении охраны собственной персоной предстал член Политбюро ЦК ВКП(б) маршал Берия со сдержанной улыбкой на лице, Макс инстинктивно вскочил из-за стола и вытянулся перед ним по-военному. Отправив охрану за дверь, Лаврентий Павлович вальяжно подошел к столу и протянул руку Максу:

— Добрый день, Иосиф Ромуальдович!

Обменявшись рукопожатием, Берия царственно уселся в специально заведенное для него антикварное мягкое кресло.

— Ну, как вы отнеслись к сообщению Короткова о моем намерении встретиться с вами? — спросил он.

Макс, старательно изображая на лице беспечность, хотя на душе у него было тревожно, спокойно ответил:

— С некоторым волнением и недоумением.

— Почему? — удивился Берия.

— Потому что всем известно: когда такое высокое начальство вызывает кого-то к себе, то жди нагоняя или сообщения об увольнении.

Не совсем соглашаясь со сказанным, Берия хмыкнул и, поправив пенсне, заметил:

— Нет, мы будем двигаться не к сообщению об увольнении, а к чему-то более позитивному. Но сначала расскажите о своей работе в Уругвае и закончите ею в Бразилии.

Сделав небольшую паузу, Макс спокойно и хладнокровно, словно давая показания перед судьей, стал рассказывать все по порядку. Легенды прикрытия, вымышленные имена, фамилии, клички агентов слетали с его уст с необыкновенной легкостью, что только подтверждало то, что разведчику-нелегалу приходилось иметь дело в нескольких странах Латинской Америки с большим количеством секретных помощников…

— Наша разведка будет постепенно восстанавливать те ваши контакты, — вставил Берия, — которые способны и дальше приносить нам пользу…

По спине Макса пробежал легкий холодок: он понял, что восстанавливать контакты будет не он. Невидимая полоса отчуждения сразу стала разделять их, мир вокруг Макса начал будто куда-то удаляться и потом вовсе исчез. Ему стало холодно.

— Почему вы молчите? — спросил удивленный Берия.

Понимая, что имеет дело с высокопоставленным государственным чиновником и что надо вести беседу, как предупреждал Коротков, тактично, вежливо и осторожно, Макс, избегая смотреть на него, медленно заговорил:

— Десять лет я отдавал советской разведке все свои силы, всю свою энергию и даже иногда рисковал жизнью. А теперь, как я понял, мне выражено недоверие…

— Кто вам выразил такое недоверие?

Не обратив внимание на заданный Берией вопрос, Макс продолжал гнуть свое:

— Мы с Лаурой были убеждены, что служим за кордоном самой справедливой в мире стране — Советскому Союзу. О моей надежности и преданности СССР свидетельствуют не только результаты разведывательной работы в Латинской Америке, но и моя подпольная и коминтерновская деятельность в Аргентине, Литве, Польше и Франции.

Берия лениво ухмылялся, а затем, решив поддержать разведчика-нелегала, не скупясь на комплименты, заговорил:

— Ваш опыт работы заслуживает только положительной оценки. Вы активно содействовали проведению внешнеполитической линии нашего государства в тех странах Латинской Америки, с которыми у нас не было дипломатических отношений. Ваша информация использовалась при выработке важных политических решений. Ваши материалы по страноведению реализуются сейчас в учебном процессе при подготовке нелегалов и в работе наших легальных резидентур в Южной Америке. Так что я могу вам сообщить, что вы со своей супругой будете вновь востребованы советской разведкой.

— Спасибо. Тогда позвольте спросить, Лаврентий Павлович?

— Спрашивайте.

— Мы уже полгода находимся в Москве, и никто из разведцентра не может нам сказать, что нас ждет впереди. Скажите, где мы будем работать?

Берия удивленно вскинул брови.

— Хорошо, я скажу вам. В ближайшее время вы пройдете двухмесячную переподготовку в Малаховке, затем еще раз отдохнете в Сочи и только после этого вам назовут страну, в которой вам предстоит работать. Но это будет не Латинская Америка.

— К вашему сведению, Лаврентий Павлович, мы подали ходатайство в Президиум Верховного совета СССР о приеме нас в советское гражданство.

Берия кивнул и, посмотрев на часы, проговорил:

— Гражданство СССР вы и ваша жена получите в ближайшее время. Затем вы должны написать заявление о приеме вас в партию.

— Спасибо, Лаврентий Павлович. Но примут ли в ВКП(б) мою жену, если она иностранка?

— А вы разве не иностранец? — сонно зевая, отозвался Берия.

— Я — нет. Я родился в Литве, а Литва теперь входит в Советский Союз.

— Это и спасает вас, — язвительно заметил Берия, поправляя пенсне. — Для вашей супруги мы сделаем исключение и примем ее в советское гражданство по закрытому указу. То же самое и в отношении вас. Кстати, куда вы хотели бы поехать на работу? В какую европейскую страну?

Макс понял, что он действительно нужен советской разведке. Чтобы не рассердить Берию, он посчитал, что лучше ему промолчать, и потому лишь пожал плечами.

— Не хотите отвечать — не надо, — проворчал Берия. Посмотрев опять на часы, он поднялся из кресла и подошел к Максу. — Теперь-то вы убедились, что я встречался с вами не для того, чтобы сообщить вам об увольнении.

— Да, спасибо. И все же нам очень хотелось бы узнать, когда мы сможем выехать в загранкомандировку и в какую страну?

Берия усмехнулся, похлопал Макса по плечу и шутливо обронил:

— Только после того, как вступите в ряды нашей партии. Беспартийным разведчикам мы не даем командировок за границу. А в какую страну, я пока не скажу. Если говорить серьезно, то этот вопрос будет окончательно решаться руководством разведцентра. Надо лишь проявить терпение. — Он протянул Максу руку, крепко пожал ее, пожелал ему успеха в учебе в Малаховке и удалился из комнаты…

* * *

В тот же день Макс позвонил начальнику нелегальной разведки и условной фразой сообщил, что беседой с Маршалом Советского Союза он остался доволен. Коротков в свою очередь тоже порадовал его известием о том, что руководством Комитета информации при Совете министров СССР направлено в Верховный совет ходатайство о приеме его и Лауры в советское гражданство.

В сопроводительном письме на имя секретаря Президиума Верховного совета говорилось:

«Уважаемый Александр Федорович [80]Горкин Александр Федорович – с 1937 г. секретарь ЦИК СССР, с 1938 г. – секретарь Президиума Верховного совета СССР, с 1957 по 1972 г. – председатель Верховного суда СССР.
!

Направляем Вам анкеты тов. Григулевича Иосифа Ромуальдовича и его жены Лауры Араухо Агиляр, желающих принятъ советское гражданство.

Мы, по оперативным соображениям, заинтересованы в положительном решении их ходатайства.

В связи с этим просим Вас рассмотреть данный вопрос и решение по нему сообщить только в Комитет информации.

В. Молотов [81]Молотов Вячеслав Михайлович – с 30 мая 1947 г. по февраль 1949 г. возглавлял Комитет информации при Совете министров СССР.

06.01.48 г.»

Письмо было положительно рассмотрено лишь через три месяца, а 28 апреля того же года нелегалы Иосиф Григулевич и Лаура Араухо Агиляр получили советские паспорта. Разгоревшаяся тогда «холодная война», развязанная Западом против стран социализма, ускорила принятие решения о направлении супружеской пары разведчиков-нелегалов в подмосковную Малаховку на двухмесячную переподготовку.

Но и потом, в течение еще нескольких месяцев, они были в полном неведении о своей дальнейшей судьбе. Они начали даже сожалеть о своем отъезде из Бразилии. Все окружающее стало действовать на них настолько угнетающе, что однажды Лаура не выдержала и заявила мужу, что готова одна вылететь самолетом в любую европейскую страну, а оттуда она как-нибудь сама доберется до Мексики.

— Ты только помоги мне получить дипломатическое прикрытие, — просила она. — Много раз ты уже обещал, что скоро мы отправимся на работу за кордон. У меня больше нет сил и терпения ожидать того дня, когда это обещание будет выполнено. Мне кажется, что мы никому не нужны, и я уже опасаюсь, что нас оставят здесь навсегда без работы…

Признание жены причинило Максу боль, и все же он ободряюще произнес:

— Поверь мне в последний раз: наше положение скоро сдвинется с мертвой точки. Может быть, даже через две недели…

Лаура с трудом сдерживала слезы, — от обиды и безысходности своего положения, и когда Макс сказал: «Давай еще немного потерпим», они брызнули из глаз.

Через полмесяца Макса пригласил на беседу Коротков. Они встретились в одном из номеров гостиницы «Метрополь». Поздоровавшись, Александр Михайлович не без удовольствия подковырнул его:

— А ты, я смотрю, от сладкой жизни после первой нашей встречи еще больше располнел.

— Это, скорее всего от обломовской жизни в Москве, — заулыбался Макс.

— Тогда, чтоб жизнь и дальше не казалась тебе сахаром, готовься к поездке в Нью-Йорк.

— Но я еще не успел изучить американский образ жизни.

— А зачем он тебе? Речь идет о краткосрочной командировке, ты поедешь туда на две недели…

Макс сразу скис, помрачнел и огорченно проговорил:

— А я-то думал на постоянную работу…

— После возвращения из Нью-Йорка мы решим и этот вопрос, а в данный момент твоя главная задача — доставить туда и заложить в тайник компактную радиостанцию, фотоаппарат и еще кое-что для одного нашего нелегала. Он будет направлен в США в качестве резидента после твоего возвращения оттуда. Схему расположения тайника, а также подходов к нему, получишь завтра у Тринева. Место для закладки тайника должно быть достаточно защищенным от непогоды, незаметным для обнаружения и случайного вмешательства. Но самое главное, как вас, наверно, учили в Малаховке, оно должно быть удобным для изъятия материалов. Радиостанция и фотоаппарат заложишь в камеру хранения на железнодорожном вокзале «Гранд Сентрал». Все остальное положишь в тайник. Это ответственное задание станет последней твоей проверкой перед решением вопроса, в какую страну командировать вас с супругой на длительное оседание…

Коротков изучающе посмотрел на Макса и с удовлетворением подумал о том, что в этом человеке нет ничего такого, на чем можно было бы задержать внимание. «Ничем не запоминающаяся личность. Именно таким и должен быть разведчик-нелегал», — заключил он, а затем снова, чеканя слова, продолжил свой инструктаж:

— Поедешь в Штаты под видом свободного журналиста из Польши Голиндо Фальконе, разыскивающего военного преступника Вильгельма Краузе, приговоренного за массовые казни населения Украины и Белоруссии к смертной казни. Детали легенды будут изложены письменно, с ними ты ознакомишься за день до вылета в Нью-Йорк. Об истинных целях командировки никто не должен знать, — предупредил Коротков. — В случае непредвиденных обстоятельств используй присущее тебе умение сплетать нетривиальные истории и выходить из любых трудных положений…

— Я выполню ваше поручение, можете не сомневаться. Теперь у меня есть один вопрос, который связан с Лаурой. Поймите правильно, я не могу оставить ее одну без знания русского языка. Разрешите и ей поехать вместе со мной?

Коротков торопливо замотал головой:

— Нет, Иосиф, ты полетишь в Нью-Йорк один. На время твоего отсутствия мы подселим к твоей жене сестру-хозяйку со знанием испанского языка. Она позаботится о ней. И на прогулку вместе с нею сходит, и в кино сведет, и спать своевременно уложит, и сказочку на ночь расскажет…

* * *

После отъезда мужа в США Лаура еще больше затосковала по родине. Сестра-хозяйка, как могла, отвлекала ее от грустных размышлений: она ходила с ней в столичные парки и театры Москвы, вместе ездили на экскурсии в музей-усадьбу Льва Толстого в Ясную Поляну и на родину Сергея Есенина, а затем — на несколько дней в Ленинград. С высоты Петропавловского собора они любовались красотой города: разбегающимся от центра во всех направлениях и теряющимся за горизонтом улицах с непохожими зданиями, водными каналами и мостами, дворцами с куполами и ансамблем богослужебных заведений — Исаакием, бывшим Вознесенским храмом, Спасом-на-Крови, Никольским и Троицким собором. Каждый новый день экскурсии по Северной Пальмире действовал на Лауру благотворно, красавец-город, как допинг, вдохновлял и звал ее к счастливой жизни.

Вернувшись в Москву, Лаура снова впала в хандру и не могла выйти из нее до тех пор, пока не вернулся из командировки муж. Написав хороший отчет о поездке в Нью-Йорк, Макс тогда же подал заявление о приеме в члены ВКП(б):

«Прошу принять меня в ряды Всесоюзной коммунистической партии (большевиков).

Последние 12 лет я беспрерывно работаю в органах советской разведки. В прошлом неоднократно ставил перед своим руководством вопрос о вступлении в партию, однако длительное пребывание за границей на положении нелегала, а затем война, которую провел тоже за кордоном, не позволили мне разрешить этот важнейший для моей жизни вопрос.

Я знаю, что звание члена партии большевиков обязывает ко многому, и потому сделаю все, чтобы быть достойным этого высокого звания. Обязуюсь честно служить делу нашей великой социалистической Родины, делу партии ЛЕНИНА-СТАЛИНА.

Иосиф Григулевич

Москва, 15 октября 1948 г.»

Через некоторое время начальник нелегальной разведки Александр Коротков поблагодарил Макса за успешно выполненное задание в Нью-Йорке и подчеркнул при этом, что нелегал Марк уже подтвердил из США благополучное изъятие из тайника и камеры хранения материалов и оборудования.

— Мне, конечно, не хотелось бы доказывать вам, Александр Михайлович, — заметил в ответ Макс, — но я всегда делаю все добротно и надежно. А вы вот почему-то все еще проверяете меня…

— Извините, Иосиф, но лично тебя и твою супругу мы не проверяем. Идет обычная проработка ваших связей по Латинской Америке на предмет их надежности. И делаем мы это в интересах вашей же безопасности при выводе в одну из европейских стран. В какую именно, я называть сейчас не буду. А пока идет проработка твоих связей, я хотел бы предложить тебе попробовать себя в газетной журналистике. Мне сообщили, что ты обладаешь божьим даром публициста и не раз уже публиковался в западных газетах…

Для Макса предложение начальника нелегальной разведки было неожиданным и странным. «Уж не собираются ли вывести меня за кордон под видом корреспондента какой-нибудь московской газетенки и тем самым лишить меня нелегального положения», — с горечью подумал он.

— Мы предлагаем тебе написать статью, — продолжал Коротков, — о том, что ближе тебе и с чем ты хорошо знаком по роду своей разведывательной деятельности. Нужна статья о разоблачении империалистической политики США в странах Латинской Америки. Такая статья заказана теоретическим журналом ЦК ВКП(б) «Большевик». Высасывать из пальца ничего не надо, но поразмышлять придется. И вот о чем, — Александр Михайлович открыл свой кожаный портфель, достал книгу и протянул ее Максу. — Это труд западного ученого профессора Зубка. Он посвятил его изучению империалистической политики США в странах Карибского бассейна с начала двадцатого века и до возникновения второй мировой войны. Твоя задача — написать рецензию на этот опус ученого мужа с учетом твоих знаний и жизни в Латинской Америки…

— Сколько времени вы даете мне на подготовку рецензии?

— Мы не будем тебя ограничивать в сроках. Чем скорее ты подготовишь эту рецензию, тем раньше получишь для новой рецензии еще одну книгу, теперь уже американского автора. Если его книга будет устраивать ЦК ВКП(б), то мы переиздадим ее в нашей стране с твоим переводом. То есть все будет зависеть от идеологической оценки ее содержания.

— Я готов это все сделать, но… — Макс неожиданно умолк.

— Что «но»? — забеспокоился Коротков.

— А то, что вы тем самым по-прежнему задерживаете нас на неопределенный срок в Москве… Жаль… Очень жаль.

— Да не надо вам с Лаурой ни о чем сожалеть! — вспыхнул начальник нелегальной разведки. — Все идет по плану подготовки вывода вас за кордон… А написанные рецензии станут еще одной хорошей рекомендацией для твоего вступления кандидатом в члены ВКП(б), — подчеркнул он.

— Хорошо, я прорецензирую предлагаемые вами книги.

Как человек, хорошо знающий политический и экономический расклад самых крупных стран Латинской Америки, Макс подготовил на шестнадцати страницах обстоятельную, объективную статью — рецензию на книгу профессора Леонида Зубка. После прочтения ее руководством Комитета информации при Министерстве иностранных дел СССР и одобрения идеологическим отделом ЦК ВКП(б), статья за подписью Иосифа Лаврецкого была опубликована без каких-либо купюр в девятом номере журнала «Большевик» за 1949 год.

Эта статья получила широкое общественное звучание и высокую оценку в ЦК ВКП(б). После этого Максу поручили подготовить еще одну рецензию на изданную в 1948 году нью-йоркской издательской фирмой «Вильям Слоан» книгу американского автора Тэмпла Филдинга «Новейший путеводитель по Европе». К изучению этого путеводителя Макс подошел очень ответственно и скрупулезно. Итогом его исследования стала статья в «Литературной газете» (№ 55 за 1949 год) под названием «Путеводитель американского колонизатора».

Подготовка и публикация этих двух рецензий в журнале «Большевик» и «Литературной газете» окончательно развеяли все сомнения относительно благонадежности и преданности Макса коммунистическим идеалам и позволили руководству разведки принять твердое решение о направлении Макса и его супруги на нелегальную работу в Италию. Тогда же за подписью заместителя председателя Комитета информации при МИД СССР Петра Федотова и секретаря парткома Михаила Лямина было направлено в ЦК ВКП(б) письмо следующего содержания:

«Товарищу Г. М. Маленкову

Тов. Григулевич Иосиф Ромуальдович обратился в парторганизацию Комитета информации с просьбой принять его кандидатом в члены ВКП(6).

Тов. Григулевич, 1913 года рождения, уроженец Литвы, по национальности караим, гражданин СССР. Начиная с 1928 года вел активную политическую работу сначала в комсомоле Литвы и Польши, затем в компартиях Франции и Аргентины.

В 1936 году в Испании был привлечен к сотрудничеству с советской разведкой и все последующие годы активно выполнял наши разведывательные задания за границей.

За двенадцатилетний период работы с органами госбезопасности тов. Григулевич выполнил ряд весьма важных специальных операций, зарекомендовал себя преданным Советскому Союзу и партии товарищем, смелым и решительным разведчиком.

В ближайшее время он вновь будет направлен за границу с разведывательными целями.

В силу того, что тов. Григулевич в течение последних 12 лет постоянно находился в конспиративных условиях и был связан с весьма ограниченным кругом советских граждан, просим Вас, чтобы не раскрыть разведчика-нелегала, разрешить рассмотреть вопрос о приеме тов. Григулевича кандидатов в члены ВКП(б) сразу на парткоме Комитета информации, минуя первичную парторганизацию и на общих основаниях, а не как выходца из братской компартии».

Секретарь ЦК ВКП(б) Георгий Маленков без колебаний санкционировал упрощенный прием Макса кандидатом в члены партии. На закрытом заседании парткома в отсутствие самого Григуревича (чтобы не засветить его) он был принят кандидатом в члены партии. Первым поздравил его по телефону Коротков. От безудержной радости и счастья Макс громким голосом продекламировал в трубку есенинское: «Небо — как колокол, месяц — язык, мать моя — родина, я — большевик!» Теперь он окончательно убедился, что его дальнейший жизненный путь в разведке предопределен, осталось только подождать сообщений, в какую страну его и Луизу направят.

Ожидать долго не пришлось: ровно через неделю Максу назначили встречу с Коротковым у входа на футбольное поле стадиона «Динамо». Руководитель нелегальной разведки появился в обусловленном месте в сопровождении темно-русого незнакомца среднего роста.

— Знакомься, Иосиф Ромуальдович, это наш художник Сергей Лузанов.

— В таком случае, я — известный советский журналист Иосиф Лаврецкий, автор публикаций в «Литературной газете» и журнале «Большевик», — не растерялся Макс.

— А если серьезно, — заметил «лучший художник», — то я, действительно, Лузанов Сергей Григорьевич — заместитель начальника отдела. Ну, а то, что я художник, это тоже — правда, поскольку я являюсь автором нескольких почтовых марок.

— Не будем стоять, давайте пройдемся по кромке футбольного поля и поговорим о предстоящей работе Макса, — предложил Коротков. — Итак, Иосиф, я ставлю тебя и Лауру в известность, что руководство МГБ СССР приняло решение о направлении вас на нелегальную работу в Италию.

Сообщение о том, что он снова будет заниматься любимым делом, несказанно обрадовало Макса.

— На территории этой страны, — продолжал Коротков, — осело немало нацистов разной закваски, в основном местной итальянской, но хватает и немцев. Там же, в Италии, находится папское государство Ватикан. Оно нас очень интересует. Пока советской разведке не удавалось внедриться в это миниатюрное государство. Мы надеемся осуществить это с твоим участием…

— Я постараюсь, — поспешил заверить Макс.

— Письменное задание по Италии и Ватикану получишь через несколько дней. А после Нового года ты один поедешь в краткосрочную командировку по маршруту Москва — Прага — Цюрих — Берн — Женева — Париж. Цель командировки — изучение правил пересечения границ и режима проживания, затем обменяешь просроченный костариканский паспорт и постарайся заодно получить визы на себя и жену для предстоящей поездки в Италию. Поедешь за кордон по своему прежнему паспорту на имя Луиса Голиндо Фальконе. Подробный инструктаж получишь сейчас от Сергея Григорьевича. — Коротков повернулся к Лузанову и сказал ему: — У меня нет больше времени, я оставляю вас. Как договорились, выслушайте все соображения Макса в отношении легенды их прикрытия и проживания в Италии. И обсудите все детали предстоящей командировки…

Коротков сделал паузу и, переведя строгий взгляд на Макса, сказал:

— Извини, Иосиф, я тороплюсь на заседание коллегии Комитета информации. С тобой и Лаурой я встречусь теперь только перед отправкой вас в Италию. Имей в виду, никто не должен знать и заметить твоего временного исчезновения из Москвы.

Внезапно взгляд начальника нелегальной разведки потеплел, и с чуть заметной улыбкой он произнес, протягивая руку:

— Желаю тебе, Иосиф, удачи. До следующей встречи.

Они обменялись рукопожатием, затем Коротков попрощался с заместителем начальника отдела и тут же покинул гаревую дорожку футбольного поля.

Свою беседу-инструктаж Лузанов начал с легенды прикрытия:

— По нашему мнению, самым хорошим прикрытием может являться для вас занятие внешней торговлей. При этом мы учитывали уже имеющийся у вас опыт коммерческой деятельности и считаем, что она должна развиваться с увязкой с какой-нибудь страной Южной Америки…

— Было бы хорошо создать чье-нибудь торговое представительство, которое я мог бы возглавить. Можно пойти и но другому пути. В Южной Америке у меня были агенты из числа богатых коммерсантов и бизнесменов. Я мог бы стать соучредителем или компаньоном их фирм в Риме. Любого из них я могу пригласить в Рим и обговорить все вопросы. Или, наоборот, поехать к ним в Южную Америку для ведения переговоров.

Лузанов, не сводя пристального взгляда с Макса, спросил:

— А кого из них вы можете предложить в качестве компаньона?

— А какое это имеет значение? Вы же все равно никого из них не знаете.

— Да, это так, но мы можем через наши легальные загранточки навести соответствующие справки и перепроверить их.

— Пожалуйста, я могу их назвать вам. А чтобы вам было удобнее записывать, давайте поднимемся на трибуну и где-нибудь присядем.

— Не возражаю.

Они прошли к тринадцатому ряду и сели с краю.

— Записывайте, Сергей Григорьевич.

— Нет, этого я делать не буду. У каждого разведчика должна быть хорошая память. Я на свою пока не жалуюсь. Называйте их четко.

— Тогда запоминайте шесть псевдонимов агентов из разных стран. Это Моранди и Гальярдо из Аргентины. Уго и Касагранда из Уругвая. Эрнан и Помпейо из Чили…

— А кто из них, на ваш взгляд, был бы вам наиболее полезен?

— Разумеется, прежде всего, это состоятельные итальянцы из Аргентины или Уругвая. Мне легко бы работалось, например, с Гальярдо — владельцем крупной торгово-закупочной фирмы из Рио-Негро. Он родился и воспитывался в Италии и потому хорошо владеет родным языком. Человек он — дисциплинированный и решительный. Можно было бы подключить к организации моего прикрытия и другого итальянца — Моранди. У него есть возможность открыть в Риме свое представительство. Жена и дочь его, не знаю как сейчас, а до моего отъезда из Бразилии проживали, по сообщению самого Моранди, в Италии. — Подумав, Макс добавил: — Полагаю, что мог бы открыть в Риме филиал своей фирмы «Джаксон» и агент-итальянец Касагранда, проживающий сейчас в Монтевидео. Он говорил мне, что мечтает вернуться в Италию.

И вот тут Лузанов не выдержал, достал из кармана блокнотик, огрызок карандаша и начал делать пометки. Тем временем Макс продолжал:

— Кстати, Касагранду хорошо знает ваш резидент в Уругвае Валентин Васильевич Рябов. Я уверен, что Касагранда взял бы меня в компаньоны. Экспертно-импортную компанию или ее дочерние филиалы в Италии я мог бы организовать на равных долях не только с названными мною бизнесменами-итальянцами, но и с венесуэльцем Помпейо из Чили, и с Камареро из Коста-Рики. С каждым из них я мог бы создать фирму по экспорту кофе, который так любят итальянцы. Главное, что необходимо для организации и ведения любого коммерческого дела, — это иметь хороший стартовый капитал, который показывал бы состоятельность и финансовую независимость учредителя. Это во-первых. Во-вторых, мое прикрытие не должно бросаться в глаза. В-третьих, оно должно давать мотивированные основания для встреч с другими людьми, в том числе с моими будущими агентами и связниками. Кроме того, оно должно давать возможность совершать обоснованные поездки в соседние с Италией государства для встреч с курьерами и представителями московского разведцентра. В-четвертых, прикрытие должно позволять самостоятельно зарабатывать деньги, которых нам с Лаурой всегда не хватало в Южной Америке. Коммерция позволит не испытывать недостаток в средствах и иметь свой счет в банке. Кроме того, коммерческая деятельность будет оправдывать мои поездки в другие страны для встреч со связниками. С учетом всех этих важных моментов, на мой взгляд, самым лучшим и подходящим вариантом моего прикрытия могла бы стать экспортно-импортная фирма под названием имени и фамилии вашего покорного слуги — «Теодоро Кастро и К». Но название можно придумать и другое… Не в этом дело…

Лузанов взглянул на него с благодарностью и, облегченно вздохнув, сказал:

— Мне нравятся ваши предложения. Я согласен со всеми вашими вариантами легенд прикрытия…

Подобного рода похвала польстила Максу, подняла его профессиональную гордость.

— А теперь давайте вернемся к ближайшим задачам предстоящей двухнедельной командировки в Европу, — изменил направление разговора Лузанов. — Как вы думаете приводить в порядок свои костариканские документы? Кстати, почему вы не продлили их в Латинской Америке?

Макс закурил.

— При выезде из Бразилии я, к сожалению, не смог этого сделать. И не по своей вине, а по объективным причинам: костариканского консула в тот период не было в Рио-де-Жанейро. Но я не вижу ничего сложного в оформлении своих документов. Обмен костариканской книжки, несмотря на ее дурную славу в Европе, можно запросто произвести в Париже во время моей предстоящей командировки во Францию и Швейцарию.

— Но вас, как владельца просроченного больше года паспорта, могут спросить, почему вы не пришли раньше в консульство?

Макс без промедления кивнул, соглашаясь с правомерно заданным вопросом, и, немного подумав, сказал:

— В костариканском консульстве я заявил бы о том, что приехал во Францию лечить жену от сильного нервного потрясения, которое она перенесла после смерти младенца-сына в Бразилии. Это, кстати, легко проверяется. А еще я сказал бы, что все время был занят лечением супруги в местечке Роя недалеко от Клермон-Феррона. Места мне эти хорошо знакомы по моей подпольной деятельности в начале сороковых годов. Перед тем как пойти в консульство, я, конечно, съезжу в Рою, засвечусь в клинике, наведу справки об условиях приема и размещения пациентов. И обязательно запишу Лауру в очередь на обследование, чтобы в случае проверки ее фамилия там фигурировала.

Заместитель начальника отдела нелегальной разведки воочию убедился в находчивости, смекалке и некоторой склонности Макса к авантюризму, без которого, как считал он, немыслима работа разведчика.

— После знакомства и содержательной беседы, — сказал, поднимаясь с трибуны, Лузанов, — душа моя будет спокойна за вас. — Спускаясь по ступенькам с тринадцатого ряда, он заключил: — Теперь я удостоверился, что вы со своими капитальными творческими способностями не ударите лицом в грязь. И об этом я обязательно отмечу в своей справке о состоявшейся встрече…

У выхода со стадиона «Динамо» они дружески расстались.

* * *

Выехать в краткосрочную командировку в Европу после Нового года Максу не представилось возможным из-за того, что Центр, приняв предложенный им вариант прикрытия, решил проработать вопрос о возможности маршрутирования агента Гальярдо во Францию. При положительном решении Макс должен был срочно вылететь в Париж, встретиться там с Гальярдо и убедить его в целесообразности открытия в Риме представительства торгово-закупочной фирмы, которую на правах пайщика мог бы возглавить сам Макс.

Когда в Буэнос-Айресе сообщили Гальярдо о выгодном для него предложении, связанным с открытием филиала фирмы в столице Италии, и назвали при этом аргентинскую фамилию и имя Макса, проявившего большой интерес к его делу, тот без колебаний согласился встретиться в Париже со своим бывшим патроном.

В конце февраля 1949 года Макс вылетел в Париж. Там он провел встречу с Гальярдо и получил от него согласие не только на совместное ведение коммерческого дела и заключение торговых сделок, не превышающих ста тысяч долларов США, но и все права на изучение конъюнктуры рынка на Апеннинском полуострове и в прилегающих странах Европы. Выполнил он и задание Центра в предписывавшихся ему местах пребывания. В Цюрихе, Берне, Париже и Женеве он собрал полную информацию о режиме проживания, правилах пересечения границ Франции, Австрии и Швейцарии, а также о порядке получения заграничных виз в названных странах.

Все в этой командировке давалось Максу легко и свободно, и только с поиском офиса костариканского консульства в Париже произошла заминка. По названному ему в Москве адресу — улица Макмагон, 17, — располагалось другое учреждение, а консульство Коста-Рики переехало в неизвестный арондисман. Пришлось Максу через адресную службу устанавливать местонахождение этого дипломатического ведомства, и лишь поздно вечером он нашел его на улице Рюде Бабилонь 8. В офисе никого уже, кроме маленького мрачноватого мужика в бархатной куртке, которого разведчик-нелегал принял за вахтера, не было.

— Чем могу быть полезен вам в столь поздний час? — опечаленно спросил мужичок по-французски.

— Скажите, пожалуйста, когда я смог бы увидеть нашего достоуважаемого консула? — на вопрос вопросом ответил Макс.

— А может быть я могу вам чем-то помочь? Вы — костариканец?

— Да, я — костариканец. А вы кто?

— Вице-консул Турно.

— А я — костариканский коммерсант Теодоро Бонефиль Кастро, — представился Макс и тут же с пафосом во весь голос произнес: — Чрезмерно рад пожать руку глубокоуважаемому вице-консулу с необычайно красивой фамилией. — Он протянул Турно руку для приветствия и, когда тот пожал ее, продолжал с тем же воодушевлением: — Но семейные обстоятельства не позволяли мне встретиться с вами раньше. Вся беда в том, что внезапно возникшая болезнь супруги сковала меня по рукам и ногам. Несколько дней и ночей я не отходил от ее постели и вот только сегодня, когда ей стало немного полегче, удалось вырваться к вам.

Турно, завороженный тирадой его слов, смотрел на него во все глаза, а Макс, видя, что он слушает с большим интересом, продолжил «вешать лапшу на уши»: рассказывал о том, что владел в Коста-Рике и Бразилии кофейными плантациями, руководил коммерческими фирмами в Уругвае и Чили, но не назвал при этом Аргентину. Потом вдруг неожиданно спросил:

— А вы, как и я, тоже костариканец?

— Нет, я — француз, племянник известной в Париже мадам Турно. Но мой шеф-консул Кортес — родом оттуда. Как дипломат он ничего не делает здесь, только прожигает жизнь в парижских ресторанах и борделях. Вся консульская работа возложена на меня.

— Да, вам нелегко справляться с большим объемом работы, — со вздохом посочувствовал ему Теодоро Кастро и с иронией добавил: — Во Франции ведь проживает очень много — целых тридцать два — костариканца. Надеюсь, я буду у вас на обслуживании тридцать третьим…

Манеру Теодора льстиво говорить всякую чепуху с серьезной миной на лице вице-консул принимал за чистую монету.

— Из-за такой вот большой занятости на дипломатической службе у меня не остается времени на семью, — с горечью отозвался Турно. — Вечер уже, а я все еще на работе.

Теодоро ответил молчаливым кивком и обратился к вице-консулу извиняющимся тоном:

— Господин Турно, я не смог в свое время продлить свой паспорт. А если честно сказать, посчитал это ненужным делом, излишней тратой времени. К тому же я не смог бы продлить свой паспорт еще и потому, что незадолго до моего отъезда из Бразилии наш МИД отозвал оттуда костариканского консула. А в Рио-де-Жанейро он один представлял нашу страну. Теперь вот, приехав во Францию, неожиданно заболела моя жена, пришлось везти ее в Клермон-Феррон в клинику известного вам профессора Бержере. Он считает, что жену надо отправить на все лето на лечение в Италию… — продолжал Макс мастерски сочинять небылицы. После короткой паузы он достал из кармана паспорт и актерски жалобно добавил: — Из-за того что мой документ давно уже просрочен, я, месье Турно, не могу теперь сопроводить жену в Италию. Будьте снисходительны ко мне, обменяйте паспорт как можно поскорее! — и он подал вице-консулу свою темно-серую книжицу.

Турно, не отрывая взгляда от перелистываемых страничек, ворчливо обронил:

— А где ваша карта-де-идентите?

Теодоро Кастро замялся: она была у него с собой, но не настоящая, а липовая. Надо было решаться: показывать ее или нет. Вытряхнув содержимое кожаной папки на стол — паспорт жены, свидетельство о прививке оспы, чилийскую седулю, липовый план «своей» кофейной плантации в Коста-Рике, Макс незаметно подложил в карту-де-идентите стодолларовую купюру и, якобы случайно сдвинув локтем всю эту кучу документов под руки Турно, льстиво обронил:

— Посмотрите, пожалуйста, где-то там должна быть, моя карта-де-идентите.

Вице-консул, разбирая разбросанные на столе документы, также незаметно сунул купюру в карман брюк и, не глядя на Теодоро, сердито заметил:

— Придется заносить сданный вами паспорт в наш консульский регистр задним числом. — Собрав документы, он возвратил их Теодоро и сообщил: — Можете приходить за новым паспортом через три дня.

— Благодарю вас, месье Турно. Когда вернусь в Сан-Хосе, то непременно зайду в наш МИД и обязательно выражу вашему высокому руководству искреннюю признательность за вежливое и оперативное обслуживание клиентов в парижском консульстве.

На лице вице-консула расцвела сладчайшая улыбка, он заискивающе заморгал и предложил Теодоро написать в МИД благодарственное письмо:

— Это лучше сделать прямо сейчас, — подчеркнул он, — потому что в Коста-Рику вы не скоро теперь вернетесь из-за предстоящего лечения жены. И потом вы можете забыть обо мне.

— Нет, этого не случится, месье Турно, — заверил его Теодоро. — Но я принимаю ваше предложение и послезавтра же привезу вам такое письмо для отправки в костариканский МИД…

— Тогда послезавтра в это же время, — подхватил вице-консул, — вы можете уже прийти за своим новым паспортом. Я ускорю его оформление через своих друзей в нашем посольстве.

Через два дня Турно вручил ему не только новый паспорт сроком на пять лет, но и расширенную выписку из консульского регистра, подтверждающую обмен паспорта, национальность и профессию коммерсанта Теодоро Бонефиля Кастро со всеми его установочными данными.

— Это так называемый сертификат, — подчеркнул коста-риканский дипломат. — Вы можете теперь предъявлять его при ходатайстве о получении разрешения на пребывание в любой другой стране…

— Огромное вам спасибо, месье Турно.

Теодоро настолько расположил к себе вице-консула, что тот стал усиленно приглашать его в гости домой, но Теодоро вежливо отказался:

— К сожалению, я должен спешить в Клермок-Феррон к больной жене. Я уже купил билет на поезд, отправляющийся через два часа. — Он показал ему использованный железнодорожный билет до Парижа.

— Понимаю. Тогда, если будете еще когда-нибудь во Франции, не забудьте зайти ко мне. Я буду рад встрече с вами…

Поблагодарив еще раз Турно за приглашение и за все сделанное им при обмене паспорта, Теодоро в тот же день выехал в Советский Союз по маршруту Париж — Берн — Брюссель — Варшава — Москва…