Вилли уже выключил свет и собирался лечь спать, когда услышал, что шины автомобиля прошуршали по дорожке, выложенной гравием, мимо его дома и дальше, к домику-вагончику Эммы Рэй. У него обычно не было привычки шпионить за дочерью, но полночь казалась слишком поздним временем для кого-либо — даже для такой девушки, как Эмма Рэй, — чтобы принимать гостей.

Из окна, выходящего на фасад дома Эммы, он увидел джип Грейс, плавно подъехавший с выключенными фарами. Пока он гадал, почему она тайком приехала навестить сестру в столь странное время, к нему подошла Джорджия и скользнула в его объятия.

Он кивнул головой, чтобы она посмотрела в окно. Они наблюдали, как Грейс взяла на руки Каролину и понесла к Эмме Рэй, ждущей их у раскрытой двери. Грейс приложила палец к губам, как бы прося Эмму сохранять молчание.

— О Боже, — прошептала Джорджия, когда ее дочери исчезли в доме Эммы Рэй.

Грейс была не из тех девушек, которые шляются по ночам, тем более с ребенком. Джорджия могла лишь догадываться о причинах только что увиденного. Но это была правильная догадка, и Джорджия еще долго не спала после того, как Вилли захрапел. Она печально размышляла над тем, какую боль мужчины и женщины причиняют друг другу, и все во имя любви.

В то время как Джорджия ворочалась в своей постели, а Каролина спала в комнате для гостей в домике сестры, Грейс, плача, рухнула на софу и начала описывать события этого дня и вечера. Ей понадобилось много времени, чтобы, прерывая свой рассказ рыданиями, поведать всю эту ужасную историю, начиная с того момента, когда она увидела Эдди, целующего женщину в красном креповом костюме.

Эмма Рэй сидела на другом конце софы, вздыхая от жалости к сестре, будто Грейс рассказала ей, как ее изнасиловали иностранцы. Густые каштановые волосы Эммы летали из стороны в сторону, когда она встряхивала головой и подавала Грейс один платок за другим, чтобы та могла вытереть мокрое от потока слез лицо. Эмма не удержалась от улыбки, представив Грейс в ночной рубашке, осыпающую проклятиями Эдди перед его подружкой и приятелями. Ей хотелось бы присутствовать там и видеть это своими глазами.

Ох уж этот подлец Эдди! Эмма так грохнула по кофейному столику стаканом, что из него во все стороны выплеснулась вода. Шум разбудил ее пса Гувера — большое создание рыжего окраса с кукольными глазами, — мирно спавшего под столом. Он поднял голову, выражая свое возмущение, и гавкнул в знак протеста, прежде чем снова улечься спать.

Наконец поток слов Грейс иссяк, и она погрузилась в задумчивое, мрачное молчание. Эмма вздохнула. Она никогда не верила, что у Грейс с Эдди идеальный брак. А бывает ли такой вообще? Но Эдди в принципе был хорошим парнем, а Каролина — потрясающим ребенком, и Эмма всегда немного завидовала счастью старшей сестры, хотя была ей признательна, понимая, что учится на ошибках Грейс.

Эмма глубоко сочувствовала Грейс. Бедняжка, что ей пришлось пережить сегодня. Для Эдди будет лучше, если их пути не пересекутся в ближайшее время. Она была безумно зла на Эдди за боль, причиненную сестре, ее так и подмывало ударить по его напыщенному, самодовольному лицу.

— Ну, это просто свинство, — возмутилась она. — И именно теперь… Как раз в середине этой проклятой сделки между фермой Уилера с Эдди и его отцом. Если ты сейчас ожидаешь лояльности со стороны нашего папочки…

— О нет! Поверь мне! — с горечью произнесла Грейс. Меня нельзя так просто обмануть. Кроме того, это было не окончательное решение!

Эмма Рэй покачала головой. Грейс, как и ее родители, была мастером в игнорировании правды, даже когда она била прямо в глаза.

— О, Грейс, какой шквал плохих новостей! Я всегда беспокоилась, что случится нечто в этом роде.

— Правда? — Грейс взглянула на сестру. Значит, Люси была не единственной, кто знал, что Эдди изменяет ей. — Но если это так, то почему, черт возьми, ты ничего не говорила?

— А что мне следовало сказать? Что ты выходишь замуж за парня, чье прозвище в колледже было Гончий Пес. И чего же ты ожидала?

Добрая, славная Эмма. Она никогда не умела держать свой проклятый язык за зубами.

— Эмма Рэй! Как ты можешь всегда быть такой чертовски бессердечной? Ты не думаешь, что я чувствую себя идиоткой? Я имею в виду, когда оказалась на той проклятой улице. И что же мне делать? Посмотри на меня! О Господи. Я спрашиваю… что? — Она чуть не разрыдалась вновь, но была слишком сердита… на Эдди, на Эмму Рэй, а больше всего — на себя.

Эмма бросилась к сестре и порывисто обняла ее.

— Ты поступила правильно. Я горжусь тобой, — заверила она Грейс.

Это было слабое утешение, но Грейс чувствовала себя слишком несчастной, чтобы отвергнуть хоть какую-то предлагаемую поддержку. Она боролась с собой, чтобы снова не сломаться. От плача у нее разболелись и распухли глаза. Она склонила голову на плечо Эммы, благодарная, что у нее есть сестра, которой можно поплакаться.

— Я готова убить этого мерзавца, — тихо сказала она.

Свет только начинал переходить от бледно-фиолетового к голубому, когда Эмма Рэй заставила себя встать с постели и побрела готовить кофе. Она терпеть не могла вставать рано, и ей приходилось каждое утро сражаться с собой, чтобы повиноваться призывам будильника. Но ее усилия заслуженно вознаграждались несколькими часами благословенного одиночества, когда тишина утра нарушалась только щебетом птиц над головой и ржанием лошадей в конюшне.

Иногда по утрам она садилась за сосновый стол на кухне и принималась за бумаги. Занятие торгами в их семейном бизнесе вряд ли являлось тем, чем она предполагала заниматься в двадцать пять лет. Но работа была захватывающей и хорошо оплачиваемой, и Эмма Рэй решила продолжать до тех пор, пока могла уживаться с отцом, не разбивая при этом лоб.

Жизнь в доме-вагончике тоже имела свои преимущества. Ей всегда были рады в соседнем доме, если у нее не было настроения готовить, и в то же время она могла наслаждаться окружающей красотой фермы Кинга, не живя при этом под одной крышей с родителями.

Сегодня, как часто по утрам в хорошую погоду, Эмма устроилась на крыльце с чашкой кофе, наслаждаясь тишиной и покоем перед приближающейся бурей. Ей не нужен был магический кристалл, чтобы предсказать, какой Вилли устроит скандал, как только узнает о Грейс с Эдди. Она будто слышала его слова, как если бы он стоял перед ней. «В этой семье никогда не было разводов, и я не потерплю ничего подобного теперь…»

Она ухмыльнулась. Ее отец многого не потерпел бы от своих женщин. Слава Богу, что он не заставлял их всех носить корсеты и чадру.

Грузовик и трейлер стояли перед конюшней. Она догадалась, что грузовик принадлежит Джеми Джонсону, который, должно быть, приехал до восхода солнца. Испытывая любопытство и желая увидеть знаменитого коня, вызвавшего столько споров, Эмма обошла дом и чуть не расхохоталась. Джеми Джонсон прогуливал Имеющего Сердце, демонстрируя его группе зевак, которую составляли несколько конюхов и одна маленькая девочка в ночной рубашке и кожаных сапогах для верховой езды.

Два факта были совершенно очевидными: девочка была дочерью Грейс, а Имеющий Сердце — великолепным конем. Даже при тусклом свете рассвета она видела его длинные черные ноги и темно-коричневый окрас. Эмма прислонилась к перилам и отпила глоток кофе. «Да, действительно, — подумала она. — Эти соревнования вполне могут стать незабываемыми для всех них.»

Эмма пошла будить Грейс, затем приняла душ и быстро оделась. Когда она в следующий раз выглянула в окно, во дворе уже появился Вилли. Он стоял с Каролиной в нескольких ярдах от остальных; Каролина изображала Грейс, рассказывая ему о стычке своих родителей.

— Грейс, тебе лучше приготовиться. Папа будет здесь секунд через десять, — крикнула Эмма Рэй.

— О, черт! — ругнулась Грейс из другой комнаты, вскакивая с постели.

Эмма увидела, как Каролина побежала повидаться с бабушкой, а Вилли направился к вагончику. Через минуту он уже постучал в дверь и, не дожидаясь, когда ее отворят, вломился внутрь.

— Привет, папочка, вот твой распорядок дня, — весело сказала Эмма. — Аукцион у Траутмана в полдень. В четыре у меня встреча с мистером Йоппом по финансовым вопросам, так что не опаздывай.

Вилли огляделся, ища Грейс:

— Что, черт возьми, здесь происходит? — рявкнул он.

— О чем ты говоришь? — спросила Эмма, отчетливо понимая, как неубедительно звучит ее вопрос.

— Милая, если хочешь преуспеть в делах, тебе следует научиться лгать намного лучше, — сказал он в тот момент, когда Грейс вошла в гостиную с притворно веселым выражением на лице, которое никого не могло обмануть.

— Привет, папа, — она вяло махнула ему рукой.

Вилли бросил красноречивый взгляд на Эмму, означавший: «Убирайся!»

Из-за спины Вилли Эмма молча изобразила сочувствие и сделала знак: «Мужайся!»

— Мне надо уйти по делам, — неохотно произнесла она и оставила их наедине выяснять отношения.

Вилли не стал тратить время зря:

— В чертовой ночной рубашке? Это — правда? — потребовал он ответа.

— Папа… — Она протянула вперед руки, жестом моля его.

— Так ты ведешь себя на глазах у своего ребенка? О Господи, что на тебя нашло?

Эмма Рэй предупредила ее не рассчитывать на поддержку отца. Сколько раз она улыбалась, слыша, как Вилли говорит, что Эдди ему как сын? Но разве она уже не его дочь?

— Папа, пожалуйста, — умоляла она.

— Ты считаешь себя невидимой?

При свете утра она осознала, что можно было бы повести себя иначе в сложившейся ситуации. Но уж если кто-то и должен объяснять свое поведение, так это Эдди.

— У нас возникли проблемы, — нерешительно призналась она.

— У нас? Это у кого? Ведь не он был в проклятом нижнем белье, не так ли?

Она покачала головой.

— Нет. Я имела в виду…

— Как, черт подери, гоняясь по городу нагишом, ты собираешься что-либо решить? Ты хочешь обесчестить всю семью, черт возьми? Ты представляешь, что скажет твоя мать?

На ее месте Эмма Рэй знала бы, как защитить себя от гнева Вилли. Когда Грейс была маленькой, сестра поражала ее способностью бесстрашно бросить вызов их отцу. Он всегда был так чертовски уверен в своей правоте — совсем как Эмма. Никогда прежде она не чувствовала себя настолько правой. Ощущая себя ужасно несчастной, Грейс не очень-то волновалась, одобрит ее поведение Вилли или нет.

Пока Каролина накрывала на стол в столовой к завтраку, Джорджия, Эмма Рэй и Ула, экономка, переживали за Грейс, глядя из окна кухни.

— О Боже. У нее, должно быть, сердце разрывается на миллион частичек, — тихо сказала Джорджия, всматриваясь в дом напротив.

Эмма Рэй налила себе еще чашку кофе и попыталась поправить мать:

— Не сердце, а ее гордость. Ради Бога, не будь сентиментальной.

Но у Джорджии болело сердце за старшую дочь:

— Это просто ужасно. Не могу поверить, что он так поступил. О чем он думал?

— Наверное, о той, с которой думал вместе, — с усмешкой произнесла Эмма. Она подмигнула Уле, дожидаясь, когда смысл дойдет до матери.

Джорджия вздохнула:

— Не будь вульгарной, Эмма Рэй, — сказала она.

Частое использование Эммой неприличных выражений постоянно вызывало конфликты между ними. Джорджия твердо верила, что леди не должна прибегать к грубостям, выражая свои мысли.

Она обожала обеих дочерей, но многого не понимала в Эмме. Хотя обе девочки были темноволосыми, как Вилли, они унаследовали ее черты. Ведь только на прошлой неделе Фрэнк Льюис, их семейный доктор, отметил, что у женщин Кингов очень сильные гены.

Но сходство между ней и Эммой Рэй скрывалось слишком глубоко. У Эммы был свободолюбивый нрав, заставлявший ее делать все по-своему, независимо от того, насколько это было безопасно. Хотя Вилли и насмехался над опасениями жены, что Эмма Рэй так и останется старой девой, Джорджию беспокоило, что младшая дочь вовсе не отличается красотой, а может, мать просто не замечала ее привлекательности. Она подозревала, что мужчин пугает ее прямота и независимое поведение. А с другой стороны, Грейс, которая всегда была идеальной женой и истинной леди, теперь рыдает рядом, потому что Эдди в какой-то момент свихнулся.

Она предупреждающе взглянула на Улу и Эмму Рэй, когда Каролина проскользнула на кухню за столовыми приборами.

— Ложки кладут справа или слева? — спросила она бабушку.

Стремясь поскорее возобновить дискуссию, женщины ответили хором: «Справа».

— И чтобы Грейс так опозорила себя! — воскликнула Джорджия, когда Каролина вышла из кухни. Она достала хлеб и принялась укладывать кусочки в тостер. — Мне просто невыносима эта мысль! О Господи, что нам теперь делать?

Эмме Рэй казалось, что семья ничего не сможет сделать, а Грейс будет чувствовать себя еще хуже, чем сейчас. Ее сестра была не первой женщиной на свете, выставившей себя на посмешище на публике, и уж конечно, не последней. О ней поговорят неделю или две, пока кто-нибудь еще не совершит что-нибудь более сногсшибательное, безумное или недозволенное, и тогда все забудут о Грейс Бичон.

Но Джорджии этого не понять.

— Как бы там ни было, я уверена, что все бесполезно, — заявила Эмма Рэй.

Ула помахала ложкой в ее сторону.

— Мисс Остроумие.

— Ну, я возвращаюсь туда. С нее, пожалуй, достаточно. — Эмма схватила кусок кофейного кекса, испеченного Улой, и ушла.

Джорджия снова подошла к окну и увидела, как Вилли вышел из вагончика. Он и Эмма Рэй пересекали двор навстречу друг другу, как пара гангстеров с Дикого Запада в полнолуние — две родственные души, слишком похожие друг на друга, что было к лучшему, как иногда казалось Джорджии. Они чуть не прошли мимо друг друга, не сказав ни слова, встретившись на полпути между домами, но затем все же остановились.

Джорджия уставилась на Улу:

— О Господи. Что-то сейчас будет.

Эмма Рэй устремила взор на точку на горизонте справа от лица отца:

— Ты вправил ей мозги? — спросила она.

— С ней все будет в порядке, — произнес Вилли, глядя под ноги и вырывая ботинком ямку в земле.

— Она объяснила, что произошло?

Вилли пожал плечами:

— Просто поссорились.

Эмма фыркнула. Как всегда, ей предоставлялось уточнить, что случилось:

— Эдди ухлестывает за какой-то бабенкой, объяснила она на наиболее понятном отцу языке.

Она внимательно наблюдала за выражением его лица, но он даже не моргнул глазом.

— Это точно? — поинтересовался он, продолжая изучать землю под ногами.

— Угу, — ответила она.

— Ладно. Увидимся в полдень, — сказал он.

Эмма Рэй обернулась и проследила, как он возвращается в свой дом. Она знала, что судьба дочерей его волнует. Она уже давно поняла это. Вопрос заключался только в том, когда он сам признается в этом?

— Мне казалось, мы решили, что сначала я поговорю с ней, — проворчала Джорджия.

Вилли, тяжело ступая, вошел на кухню.

Он ухмыльнулся и чмокнул ее в щеку:

— Ну, значит, я тебя обманул, — сказал он, направляясь в столовую завтракать; ему казалось, будто он проделал дневную работу.

— Я серьезно, Вилли!

Она шлепнула его по спине, когда он проходил мимо нее. Невозможно было остановить мужа, если уж он что-то задумал. Ее Вилли неисправим. Всегда был. И всегда будет таким. А другим он был бы ей не нужен.

Телефон в кабинете Грейс прозвонил трижды, прежде чем она нашла в себе силы ответить на звонок. Она нажала на кнопку громкоговорителя.

— Фирма Кинга, — сказала она и подперла голову руками.

Комнату наполнил голос ее лучшей подруги, звучавший с некоторым отчаянием:

— Грейс, это Люси. Я пыталась приготовить этот проклятый ореховый крем, но он выглядит странно.

— Как? — автоматически переспросила Грейс. Люси не являлась хорошей актрисой. Должно быть, известие о ее стычке с Эдди еще не разнеслось по всему городу, а то Люси спрашивала бы вовсе не о креме.

— В крупинку и весь расслаивается.

У Грейс болела голова, а в горле, казалось, застрял ком величиной с арбуз. Она не спала почти всю ночь. А когда наконец вырубилась, ей приснилось, что Эдди арестован за то, что украл Выкупа и продал его девице в красном креповом костюме.

Но жизнь не остановилась только из-за того, что Эдди сошел с ума.

— Там говорится: «Масло должно размягчиться до сметанообразного состояния, потом добавить сахар».

— Я это сделала, — отозвалась ее подруга.

Люси славилась множеством чудесных талантов, но выпечка не входила в их число.

— Ты растопила масло в микроволновой печи?

За этим вопросом последовала долгая пауза. Грейс чуть не рассмеялась и, нарушая молчание, спросила:

— Так ты растопила масло или нет?

— Черт! — только и ответила Люси.

— Начни сначала, — посоветовала ей Грейс.

Люси громко и скорбно вздохнула.

— Пока, — сказала она.

Грейс повесила трубку и вздохнула так же, как Люси. Если бы сейчас ее самой большой проблемой являлся распадающийся на крупинки крем! Хотелось перезвонить Люси и спросить, что она знала об Эдди и не рассказывала ей. Но гордость не позволила Грейс набрать номер. Она не была готова услышать, даже от Люси, что он жил, подтверждая свое прозвище, данное ему в колледже.

Грейс выглянула в окно. Хэнк тренировался на Выкупе, который длинными, мощными скачками брал один барьер за другим. Через открытую дверь кабинета она слышала, как отец беседует с Джеми Джонсоном, которого она знала по его предыдущим приездам на ферму и по другим состязаниям за Главный приз.

— Этот конь — славный малый. Это точно, — с явным воодушевлением сказал Джеми.

— Не волнуйтесь за него, — отозвался Вилли.

Грейс покачала головой. Вилли во многом был не прав: во-первых в последний момент нашел замену Выкупу, который мог бы задать темп и заставить бежать коня Джеми во весь опор, чтобы оправдать затраты на него, во-вторых, обвинял ее, а не Эдди.

— Милая? — Как бы избавляя ее от тяжелых размышлений о Вилли, в дверях неожиданно появилась Джорджия с несколькими учетными и бухгалтерскими книгами в руках. — Привет. Я подумала, что мы могли бы немного позаниматься этими книгами, пока здесь не началась суматоха.

Грейс ожидала появления матери. Она удивилась бы, если бы та не пришла. Но сейчас она меньше всего нуждалась в подбадривающем разговоре с Джорджией:

— Мама. Сейчас неподходящее время. — Она указала на кучу бумаг на своем столе. Все заявки надо до пяти представить в комитет по организации соревнований.

— Ну, тогда просто дай мне счета, и я их сама заполню. — Джорджия села и попыталась сделать вид, что она совершенно не волнуется за дочь.

— Мам…

Голубые глаза Джорджии наполнились слезами:

— Милая, он просто поскользнулся, — заговорила она.

— Мама, пожалуйста, я не хочу говорить с тобой об этом!

— Милая, это случается и в самых благополучных семьях. Это не значит, что он не любит тебя. С решением, которое ты примешь сейчас, тебе придется жить до конца своих дней. И Каролине тоже.

Грейс взяла ручку, надеясь, что Джорджия поймет намек и уйдет. Она не могла слышать речей в защиту Эдди. Не теперь… не от собственной матери. Достаточно того, что Вилли встал на его сторону. Но от матери она ожидала другого.

— Ты закончила? — холодно спросила она.

Джорджия не желала отказываться от своей миссии. Продолжая прижимать к себе учетные книги, она наклонилась вперед через стол:

— У тебя ребенок, который любит своего папу. И он любит ее. И видит Бог, ты не можешь допустить, чтобы это все разрушилось из-за того, что он слегка поскользнулся. Да, он оступился, и каким бы безумием тебе это ни казалось, именно ты должна помочь ему подняться.

— Я не верю своим ушам… — Грейс зажала уши руками, как маленькая девочка, не желающая слушать лекцию матери, произносимую из самых лучших побуждений. Она вздохнула с облегчением, когда ее мать встала, собираясь уходить. Но Джорджия еще не закончила.

— И скажу тебе кое-что еще, — добавила она. — Ты вела себя так, что все будут долго говорить об этом. Ладно, пусть говорят, но с данного момента это — чисто семейное дело. Просто держи голову высоко и улыбайся. Не доставляй им удовольствия. Если тебе захочется поговорить, приходи ко мне.

Она стояла посреди комнаты, ожидая ответа Грейс. Но та была слишком сердита, чтобы говорить. Она плотно сжала губы, боясь того, что может сорваться у нее с языка. Ее родители поставили все с ног на голову, выходит, это она плохо вела себя. Какая несправедливость! Всю свою жизнь она была хорошей девочкой и делала то, чего родители ждали от нее. Они предъявляли к ней высокие требования, и она удовлетворяла их вновь и вновь. Но неужели на сей раз она не заслужила их преданности и понимания?

Джорджия улыбнулась:

— Мы займемся документами в другой раз. Я люблю тебя, милая, — сказала она и затем наконец удалилась.

День все тянулся и тянулся. Грейс казалось, что он никогда не кончится. Каждый раз, когда звонил телефон, она была уверена, что это звонит Эдди, чтобы извиниться. Но всякий раз это оказывался кто-то другой, и она даже не знала, радует ее или огорчает, что на другом конце звучит не его голос. Неужели это не волнует его? Неужели она так мало значит для него, что ему даже не хочется попытаться помириться?

Ей хотелось плакать и кричать, предаваясь боли, но бланки для соревнований надо было заполнить к концу дня, и никто, кроме нее, не мог этого сделать. Она проглотила аспирин от головной боли и заставила себя сосредоточиться. Различные шумы — фырканье лошадей в стойлах, оклики конюхов, голос отца, показывающего Джеми конюшню, — слились в монотонный гул, когда она с головой зарылась в бесконечные, притупляющие мозг вопросы бланков.

Она закончила как раз вовремя, чтобы успеть отвезти бланки заявок в штаб по организации соревнований, включая и заявку на участие Выкупа. Она рискнула пойти наперекор желаниям Вилли, но у нее еще оставалось время, чтобы заставить его изменить свое мнение. Ее не очень-то волновало, рассердится он на нее или нет. Что он может сказать хуже того, что уже сказал сегодня утром?

Только она вернулась в дом Эммы Рэй и пошла взять стакан воды, как услышала крик сестры из гостиной.

— Грейс! — возбужденно позвала она. — Идет Эдди.

— Что? — Она шагнула из кухни и уставилась на Эмму Рэй, как олень, пойманный лучами фар автомобиля.

— Должно быть, папа позвонил ему. Что ты хочешь, чтобы я сделала? Ты хочешь поговорить с ним?

Грейс покачала головой:

— Нет! Я не знаю! — Ее рука метнулась к волосам. Она, наверное, ужасно выглядит. Ей не хотелось, чтобы он застал ее в таком виде. — Где, черт возьми, Каролина?

— Мама отвезла ее к тете Рэй, — ответила Эмма, продолжая наблюдать из окна за Эдди.

— Слава Богу. Но он знает, что я здесь. — Она схватила сумочку. — Задержи его на секунду! — крикнула она через плечо, устремляясь в спальню, чтобы причесаться и подкрасить губы.

Эмма дождалась, когда Эдди постучит, затем подождала немного, прежде чем открыть дверь. Она сложила руки на груди и умышленно заслонила вход в дом. На его лице застыло выражение смирения и беспокойства, но она не купилась на него.

— Она здесь? — спросил он, пытаясь проскользнуть мимо нее в дом.

— Да, — сказала она, понизив голос.

Эдди ухмыльнулся, как бы говоря: «Я знал, что ты будешь на моей стороне».

Эмма Рэй сильно ударила его в пах. Его улыбка мгновенно исчезла, он взвыл и рухнул на пол.

Эмма улыбнулась:

— Я схожу за ней, — снисходительно сказала она, затем прошла через комнату и постучала в дверь спальни. — Грейс? — позвала она. — Тут валяется какой-то мешок с дерьмом… — Она прислонилась к стене в нескольких шагах от своего зятя и с удовлетворением наблюдала, как он стонет и извивается от боли.

Грейс открыла дверь, огляделась, но не увидела его.

— Где? — спросила она.

Странный шум, похожий на вой раненого животного, привлек ее внимание. Она заметила Эдди, свернувшегося в клубок с руками, плотно зажатыми между ног.

— О Боже! — вскрикнула Грейс. Она подбежала и опустилась на колени рядом с ним. — Эмма? Что ты сделала?

Эмма, с трудом сдерживая усмешку, ответила:

— Ты попросила занять его. Он занят тем, что держит свои яйца.

— Проклятие! — выругался Эдди. Он с трудом встал на колени и метнул свирепый взгляд на Эмму Рэй.

— Эдди? С тобой все в порядке? — встревоженно спросила Грейс.

— Нет, черт подери! — рычал он, судорожно глотая воздух, стараясь восстановить дыхание.

— Помоги мне поднять его! — приказала Грейс сестре.

— Нет! — крикнул Эдди Эмме Рэй. — Держись от меня подальше, зараза!

— Не волнуйся. Я не пошла бы так далеко, чтобы помочь тебе подняться.

Несмотря на свою злость на Эдди, Грейс была в ужасе от того, что сделала ее сестра:

— О Боже! Эмма, что на тебя нашло?

— Рассматривай это как удар за твое оскорбленное достоинство, — самодовольно ухмыльнулась ей Эмма.

Грейс так хотелось плакать, что она с трудом выговорила:

— Разве достойно бить кого-либо по яйцам?

— Ну, мне от этого легче.

— Побойся Бога, Эмма, — взорвался Эдди, в конце концов вставая на ноги.

— Действительно, Эм. Я даже не знаю, как это назвать! Грейс отчитывала ее таким же суровым тоном, как Каролину за самые ужасные проступки.

До Эммы Рэй наконец-то дошло, что Грейс на самом деле рассердилась на нее.

— Ладно, дело сделано, — с раскаянием произнесла она.

Но Грейс не собиралась так легко дать ей отвертеться. В ней все кипело от гнева: на Эдди, на себя, на родителей, а теперь даже и на сестру. Она была измучена, смущена и горела желанием хоть чуть-чуть уменьшить боль, наказав кого-то.

Она учила Каролину, что нельзя бить людей, даже если те ударят ее первыми. Она не доверяла телесным наказаниям и почти никогда не шлепала свою дочь, поэтому Грейс сказала:

— Думаю, тебе следует позволить Эдди ударить тебя по руке.

Эдди с изумлением посмотрел на нее:

— Я не хочу бить ее, — сказал он, пытаясь восстановить свое достоинство. — По крайней мере, не по руке.

— А я хочу, чтобы ты сделал это! — резко ответила Грейс и позвала сестру:

— Эмма Рэй, подойди сюда!

Эмма и Эдди обменялись взглядами, молча соглашаясь, что, каким бы безумием это ни казалось, им лучше поступить так, как она приказывает, не то она сорвется и ударится в настоящую истерику.

— Теперь, Эдди, ударь ее так сильно, как тебе хочется, — проинструктировала его Грейс.

Эмма Рэй вытянула вперед руку и приготовилась. Эдди стукнул ее кулаком. Сила удара поразила их обоих. Она отвернула голову, чтобы ни он, ни Грейс не заметили, как она сморщилась от боли.

— Фу, Эд. Я даже ничего не почувствовала, — солгала она.

Он сердито взглянул на нее:

— Ну, я не в лучшей форме.

Грейс теряла терпение.

— Теперь извинись, — приказала она сестре.

Эмма Рэй колебалась. Она была готова возразить. Он дал ей сдачи. Око за око, зуб за зуб… Разве этого не достаточно? Но Грейс все еще выглядела и говорила так, будто вот-вот потеряет последние остатки самообладания.

— Извини, — неохотно сказала Эмма Рэй. — Но не за то, о чем ты мог подумать, — добавила она. Затем, будучи сыта по горло всей этой чертовщиной, она решила оставить их наедине, пусть сами решают свои проблемы.

Она поспешила из дома, даже не попрощавшись. Грейс внезапно охватила паника. Она весь день ждала и боялась этого момента. Теперь она совершенно растерялась. Он не мог сказать ничего, что залечило бы ее боль. Она отвернулась, не желая, чтобы он видел ее страдания. Но Эдди оставался ее мужем. Она все еще любила его. Любила ли?

— Грейс. — Он приблизился и дотронулся до ее руки.

— Что? — отозвалась она сквозь зубы. Она отказывалась испытывать жалость к нему. Она стала жертвой его глупости. Боль причинили ей.

Его пальцы показались Грейс холодными. Она почувствовала его напряжение… и его страх. Он не умел выражать свои чувства. Эдди мог пошутить, заставить человека вести себя непринужденно в их доме, посмеяться с друзьями. Но разговоры никогда не давались ему легко. Его язык оказывался завязан узлом, когда разговор заходил о чем-то серьезном, особенно о чувствах.

— Послушай, я знаю… — начал он.

— Нет, ты не знаешь! — Она развернулась и сердито взглянула на него. — Ты не знаешь, что испытывает человек, когда ему лгут, и ты не знаешь, каково сидеть с ребенком и наблюдать, как твой муж вытворяет что-то с кем-то на улице, и ты не знаешь, что чувствуешь, когда из тебя делают идиотку перед всеми! Так что, пожалуйста, не начинай с «Я знаю», потому что ты не знаешь.

Эдди резко выдохнул, как будто сдерживал дыхание все то время, пока она кричала на него:

— Я собирался сказать, — начал он, тщательно подбирая слова, — что знаю, что виноват на сто процентов, и не виню тебя за безумную выходку.

— Какое утешение, — с горечью произнесла она.

— Грейс…

Он умолял о прощении. Она видела это по его глазам, слышала по его голосу. Он никогда прежде не делал этого за все годы их брака. Они спорили, как и любая супружеская пара, о том, кто виноват, если у них кончилась зубная паста, или могут ли они позволить себе купить новую машину, и у кого есть время, чтобы забрать Каролину с занятий теннисом. Иногда стычки становились более серьезными; обвинения начинались с фраз, наподобие «Ты никогда…» или «Ты всегда…», которые они бросали друг другу. Иногда они так негодовали друг на друга, что переставали разговаривать на день или на два.

Грейс, даже больше, чем Эдди, страдала во время таких молчаний. Она ненавидела ссоры и неизменно делала первый шаг к примирению. Но не на сей раз.

— Я не хочу ничего слышать! — сказала она. — Я не желаю быть жалкой, быть обманутой женой! Я чувствую себя идиоткой! Ты можешь понять это?

Он смотрел на нее, лишившись дара речи от сознания своей вины.

— Что, если бы Каролина увидела тебя? Ты знаешь, как она была близка к этому? — требовательно спросила Грейс.

— Я знаю. Я прошу прощения.

Она верила ему, но все же проговорила:

— Меня не трогают твои извинения! Я не из тех женщин, которые могут просто забыть такое. Это не тот случай. Я хочу, чтобы ты сейчас ушел.

— Я не могу даже ничего сказать? — спросил он, почти разозлившись на нее.

Он все еще не осознал, насколько плохо он поступил с ней. Он предполагал, что она окажется мягче. Более понимающей. Она почувствовала, что начинает колебаться и сказала: — Я бы предпочла, чтобы ты этого не делал.

— Где постреленок? — поинтересовался он.

— Ее здесь нет, — сказала Грейс, чувствуя себя немного увереннее. — Она с мамой.

— Ты не можешь запретить мне видеть ее, Грейс! — заорал он.

— Я этого и не делаю! Я не знала, что ты приедешь! Не делай из мухи слона. Она у тети Рэй. Если хочешь повидаться с ней, поезжай туда. Я тебе разрешаю.

— Ладно, ты передашь ей, что я люблю ее? — спросил он.

Казалось, он вот-вот расплачется. Она никогда не видела его таким. Затем она вспомнила его целующимся с женщиной в красном креповом костюме.

— А что это значит? — холодно спросила она.

Он посмотрел на нее, как бы не узнавая:

— Господи, — произнес он, качая головой.

Она попросила его уйти, но теперь, когда он шел к двери, ей страшно захотелось удержать его там, пока она не выплеснет всю злобу, боль и чувство обиды, накопившиеся в ней за последние тридцать шесть часов. Ей хотелось громко кричать, неистовствовать и требовать ответа, почему он так поступил с ними. Как он мог так беспечно разрушить брак и семью, построенную ими вместе? Или до него это не дошло? Понял ли он вообще ее?

— Я имела в виду, о Господи, Эдди… — крикнула она. — Ты даже лошадей не любишь!

Он захлопнул за собой дверь и поспешил к своей машине. Эмма Рэй шла обратно к дому.

— Эм, — позвал он.

Она прошла мимо него, не сказав ни слова. Она знала, что он хочет поговорить с ней о Грейс, но она не собиралась становиться его союзницей против своей сестры. И хотя она очень надеялась, что Грейс найдет в своем сердце силы простить Эдди, ей вовсе не импонировало играть роль посредницы между ними.

— Эмма Рэй! — крикнул Эдди.

Она обернулась, не замедляя шага:

— Ты обращаешься ко мне?

— Да!

— Знаешь что? — сказала она, потирая то место на руке, куда он ударил ее, — я не собираюсь помогать тебе решать твои проблемы!