— А ведь лётный опыт из предыдущей жизни мне видимо пригодился и в обычных полётах и в аварийных ситуациях: мыслить и работать учили без спешки и паники, но чётко, без пауз, потому и получалось — быстро. Вспомнились слова инструктора: «Здесь некогда думать, тут надо соображать».

После воспоминаний о своей авиационной молодости, Влада потянуло в предыдущее воплощение, в 1943-й год. Он лёг на диван, закрыл глаза, расслабился и сорвался в тёмный тоннель, который соединял с прожитой когда-то жизнью. На другом его конце засветлело, мелькнули лейтенантские погоны на выцветшей гимнастёрке, и вот он смотрит на мир глазами Михаила. Командир звена, старший лейтенант Гена Тарарин, проводит предполётный инструктаж: «Через двадцать минут вылетаем на штурмовку. Разведка донесла — немцы подтягивают к Прохоровке танковый полк из резерва, в основном „Тигры“, зенитчики огрызаться будут яростно, ждут нас. На кону исход сражения между танковыми армиями. Подвешиваем только ПТАБы (противотанковые кумулятивные авиабомбы), ну и снаряды для пушек заряжаем, естественно. По танкам работаем с высоты 300 метров, сбрасываем по две кассеты бомб за один заход. Идём двумя звеньями (восьмёркой). Всё, готовиться к вылету».

Михаил к этому моменту уже имел за плечами пять боевых вылетов.

— Я уже практически полугерой, — с улыбкой вчера сказал Юльке, — в 41-м за десять боевых вылетов штурмовикам «звезду Героя» давали. А стрелку медаль «За отвагу». Только вот ей не до смеха было, может чувствует что-то? Ладно, некогда сейчас лирику разводить, по прилёту уж.

— Командир, сегодня скучно не будет, я правильно понимаю расклад?

— Правильно, Витёк. На чаепитие пригласили, но торт не пообещали.

Они подошли к Илу, Макарыч отдал честь, доложил о готовности самолёта к вылету, о загруженном боекомплекте. Михаил обошёл с предполётным осмотром машину.

— Всё в норме Слава, и мы загружаемся.

Накинув парашюты, экипаж занял свои места, а тут и команда на вылет подоспела. Взлетели парами и, собравшись в воздухе, два звена правым пеленгом направились в район сосредоточения немецких танков. К линии фронта подошли на высоте 400 метров, внизу наши окопы тонули в разрывах снарядов — танковый полк успел начать атаку.

— Атакуем сходу! — послышался в эфире голос командира первого звена, — потом встаём в левый круг.

Молодой ведомый Тарарина, ведущий пары Пётр Истомин и его ведомый Михаил ответили — «Понял», встали в косую линию и с небольшим снижением пошли в лоб на наступающие танки. Им навстречу полетели снаряды «эрликонов» и очереди крупнокалиберных пулемётов. Времени на прицеливание было очень мало, уворачиваться от огня зенитчиков некогда, главное — вовремя высыпать десятки маленьких бомб, способных прожечь сверху броню любых танков. Тарарин первым высыпал пару контейнеров, ведомые тоже не мешкали — ПТАБы полетели на немцев как четыре пары птичьих стай. Передовые порядки танкового клина утонули в чёрных разрывах — пять «Тигров» вспыхнули как свечки. Четвёрка штурмовиков сделала левый разворот и, выждав, когда отбомбится второе звено, направилась во фланг наступающим танкам. Пара Тарарина сбросила ещё по два контейнера бомб вдоль наступавших танковых шеренг, пара Петра — Михаила сыпанула ПТАБами дальше, в глубине боевых порядков. Загорелись ещё несколько танков, атака немцев захлебнулась — идущее сзади звено довершило разгром танкового полка. Наша артиллерия открыла огонь по отступающим немцам, пехотинцы махали руками, пилотками, приветствуя пролетающие штурмовики.

— Командир, доверни влево, «мессер» атакует!

— Так хватит, Вить?

— Ага, норма!

Сзади заработал Витькин пулемёт. Рядом с кабиной прошла пулемётная очередь немецкого истребителя, посверкивая трассирующими пулями. Пулемёт стрелка осёкся, замолчал.

— Витька, что с тобой? — окликнул командир экипажа товарища по переговорному устройству. Ответа не последовало. «Мессершмитт» пронёсся вперёд, чуть выше и правее Ила. И тут Михаил почувствовал удар сзади, повыше поясницы, будто раскалённым молотком кто припечатал с размаха.

«Ведомый этого фрица в меня попал», — пронеслась мысль в голове.

Наши истребители сопровождения не смогли связать всех мессеров боем, одна пара прорвалась к нам. Михаил потянул ручку управления на себя, заранее поднимая нос самолёта и доворачивая его вправо, целясь в то место, где должен был через мгновение оказаться атаковавший его «мессер».

«А вот и он», — Михаил ещё чуть довернул штурмовик, с учётом упреждения, нажал на гашетку пушек. Снаряды из боекомплекта израсходованы ещё не были, очередь получилась длинная, она отрубила немцу крыло, и он завертелся в своей последней «бочке», через несколько секунд врезавшись в землю.

«Вот тебе гад!»

— Мишка, ты как? — прозвучал в наушниках голос ведущего.

— Ранил меня этот немец, Петя. Витёк не отвечает.

— Давай разворачивайся вправо, домой пойдём, я сзади тебя подстрахую.

— Разворачиваюсь, — голос Михаила становился глухим, речь замедленной.

— Держись, Мишань, тут до аэродрома-то пять минут лёта.

Сознание Влада пыталось как-то воздействовать на тело Михаила, однако большая потеря крови и болевой шок от ранения делали своё дело — оно всё хуже слушалось, сознание мозга меркло. Пуля прошла рядом с позвоночником, осколки от бронеспинки сидения — попали в район правой почки. Владу припомнилось буддийское поверье — место, в которое получил смертельное ранение, в следующем воплощении будет отмечено на теле родинкой.

«Как раз в тех местах у меня сейчас родинки и есть…»

— Миша, подходим к аэродрому, доверни вправо градусов на тридцать и снижайся, — голос Петра прозвучал как из подпола, еле слышно.

Михаил уже не имел сил вести диалог, пилотировал «на автомате», выпустил шасси, закрылки. Вот полоса впереди, посадочный знак «Т» выложен из полотнищ в самом её начале… верхушки деревьев пронеслись под брюхом самолёта…

— Мишка, выравнивай! Убери газ!

«Всё, пришёл, я дома,» — мелькнула последняя мысль в голове Михаила.

Его штурмовик грубо грохнулся на три точки, подпрыгнул и, снова приземлившись, покатился по полосе, всё больше, по большому радиусу, отклоняясь влево, пока не застыл на краю аэродрома. Сердце лётчика остановилось. Сознание Влада покинуло своё временное пристанище и вернулось в нынешнее тело. Оказавшись опять на своём диване, он некоторое время приходил в себя.

— Да, не самое лёгкое дело — видеть и чувствовать свою предыдущую смерть. И да, теперь знаю, почему во мне сидит этот страх — потерять сознание в полёте, когда летишь один. Получается, семнадцать лет моя душа ждала, когда подвернётся подходящее тело…

Влад встал, достал из шкафа кухонного гарнитура чуть начатую бутылку коньяка, сделал три глотка прямо из горлышка.

— Вернуться нельзя, чтобы взглянуть на то, чем закончился тот последний день. Не во что вселиться уже астральному телу. Да и так всё ясно — пока подбежала толпа, Валентина, примчавшаяся на полуторке, уже влезла на крыло штурмовика и увидела, что побледневшие лица двух парней неживые. Макарычу почти исправный самолёт вернул, только кабины кровью залиты. Командиры в пример будут ставить теперь: «Даже если не повезло, борись до конца»! Юля… со временем привыкнет, время сотрёт мелкие детали, но нашу любовь забыть не сможет. Почти наверняка встретимся в следующем воплощении, то есть в текущем уже, получается. Родители… не легко им будет, я сделал всё, что мог, но не судьба.