Я работала в лавке всю неделю до выходного дня в конце августа. Не могла бросить Шейлу на пике работы. Кроме того, занятость работой не оставляла мне времени для размышлений. Приходило так много клиентов, что мы едва могли передохнуть с чашкой чая. Намаявшись к концу дня, я чаще всего к десяти вечера засыпала.

Но через неделю все разъехались, так как начинались занятия в школе и это вымело отдыхающих из Корнуолла, как пылесосом.

Мне даже не пришлось предупреждать Шейлу о своем отъезде. Во вторник вечером, когда мы закрывались, она спросила:

— Когда ты собираешься возвращаться в Лондон?

— В конце недели, если ты меня отпустишь.

Она улыбнулась и сказала:

— Спасибо, что осталась. Не знаю, что бы я делала без тебя.

В четверг я уехала. До начала занятий в колледже оставалось еще три недели, но мне нужно было поработать перед началом семестра. Речь шла об изучении материалов, которые я забросила на все лето. Эти три недели нужно было провести с пользой в библиотеке.

Не думаю, что был какой-то смысл в поисках Гевина. Я не имела никакого представления о том, куда он уехал. Регулярно посылала ему электронные письма, в которых сообщала о том, чем занимаюсь, где нахожусь. Если бы он хотел, то без труда бы меня нашел. Я старалась не слишком часто думать о нем. Это не помогало и приводило в плаксивое состояние. В текущем месяце случалось много раз, когда я осознавала, что вглядываюсь в параграф какого-нибудь научного труда в течение десяти или двадцати минут, не воспринимая ни слова и воспроизводя в памяти разные сцены. Мы с Гевином стоим на пляже и бросаем в море камни. Мы с Гевином шагаем по вересковому полю. Мы с Гевином карабкаемся к замку и воображаем себя рыцарем и дамой. Мы с Гевином лежим в постели обнаженные. Я трясла головой, чтобы сбросить видения, сконцентрировать внимание на читаемой странице. В библиотеке проходили часы, большинство из которых были непродуктивны.

Ходила повидаться с Эгги. Думала, что она рассердится на меня за то, что я провела так много времени с Гевином и не побудила его сходить к психиатру. Но Гевин, очевидно, регулярно слал ей электронные письма, уведомляя ее, что он в полном порядке. В этом стремлении думать о себе она усматривала признак его выздоровления. Или, по крайней мере, путь к выздоровлению. Она не была столь обеспокоена, как в тот последний раз, когда я ее видела.

— Полагаю, вы правы. Путешествия исцеляют. Не думаю, однако, что этого достаточно. Он все еще нуждается в подлинной медицинской помощи. Но это, возможно, приведет его в состояние, когда он будет готов принять ее.

Я не говорила ей об электронных письмах, которые получала от Гевина.

Он слал их с тех пор, как уехал. Вначале они меня забавляли, даже доставляли облегчение, потому что я полагала, что он все еще живет в мире фантазий, который мы создали вместе. Потому что это было продолжение нашей любви. Я отвечала по-доброму.

Он писал так, словно был рыцарем Сюркотом из рассказываемых им же историй, который путешествует из Иерусалима в Англию в поисках короля Артура и беседы с ним за круглым столом. Но через месяц мне стало это надоедать. Я узнавала о различных стычках Сюркота по дороге. Узнала о том, как он однажды следовал за группой пилигримов, включавшей Артура и Гвиневера, несколько миль, но не решился подъехать и представиться им. Я читала его бесконечные стенания по поводу боевых ран, полученных Сюркотом в поединке с великаном Гормундусом, по поводу его преклонения перед лекарями, которые помогли рыцарю выздороветь. Но он не вымолвил ни одного слова о себе, о том, где он и что делает. Мне казалось, что, если бы я рассказала об этом Эгги, она была бы меньше уверена в его выздоровлении.

Новый семестр начался в октябре. В город пришла осень, и я вспомнила, почему люблю Лондон. Он не является городом, который соответствует лету. В этот сезон он бывает потным и грязным. Но когда наступает октябрь и ранним вечером дуют свежие ветерки, листья деревьев в парках и на улицах приобретают красно-оранжевый цвет, а продавцы каштанов толкают вдоль тротуаров свои жаровни, оставляя за собой аппетитный аромат, я гуляю по улицам Блумсбери, перекинув через плечо сумку с книгами, и чувствую себя легко.

В таком настроении я переживала осень много раз. В этом же году я обнаружила, что с трудом передвигаю ноги под действием какой-то тяжести.

Мой первый семинар должен был проводить Маркус Салливан, с которым я не виделась с тех пор, как в мае заскочила в поезд. Я вечером звонила по телефону родителям, чтобы уведомить их о своем полном здравии, но ни разу не связывалась с Маркусом. Сейчас не знала, как он к этому отнесется.

К концу семинара я почувствовала облегчение. Он обращался со мной так же, как и с другими студентами: дружелюбно, в духе «студент-наставник», без многозначительных взглядов и едких замечаний. Я подумала, что это меня вполне устраивает. Затем, по окончании семинара, как раз в момент, когда все укладывали книги, чтобы уйти, он сказал:

— Кэт, можешь задержаться на минутку?

У меня екнуло сердце, но я должна была дать ему какие-то объяснения своих поступков, поэтому села на стол и стала ждать, когда другие участники семинара покинут аудиторию. Маркус же перебирал бумаги на столе. После того как все ушли, он, стоя ко мне спиной, стал тщательно вытирать тряпкой классную доску. Я поняла, что была не единственной, кто нервничал в это время.

Наконец он положил тряпку на место, подошел и сел рядом со мной. Его руки упирались в колени, глаза сверлили пол.

— Хорошо провела лето, Кэт?

— Да, отчасти.

— Прекрасно.

Раньше я не видела его таким робким и неуверенным в себе. Это так не шло ему.

— А как насчет колледжа? Ты готова наверстать упущенное?

Я пристально смотрела на него, пока он не поднял голову и не повернулся ко мне. Понимая, что ответ на его вопрос был написан на моем лице, я все-таки высказала его:

— Думаю, в своей работе я на уровне. Чтобы повысить его, да, готова позаниматься.

— Вот как.

Он снова опустил голову.

— Но если ты хочешь проводить внеаудиторные занятия, то тебе лучше подыскать другую девчонку.

Больше он ничего не говорил, поэтому я сняла сумку с плеча и встала из-за стола.

Когда я шла к двери, он сказал:

— Я ездил во время каникул на юг Франции. Со всей семьей. На три недели.

Я остановилась и обернулась:

— Здорово. Хорошо провел время?

— Ужасно. Я бросил ее, Кэт.

Сейчас он смотрел на меня. Выражение его лица предлагало мне то, чего прежде никогда не предлагало. Обязательность, искренность, исключительность, любовь. Слишком поздно. Последний семестр мог сложиться иначе, до лета, до Гевина. Теперь я стала другой. Теперь я не нуждалась в Салливане.

— Прости, Маркус, — сказала я. Жаль, но я не могла сказать ничего другого и продолжила свой путь.

В тот вечер мне позвонила Шейла. Я догадалась, что у нее есть новость для меня, хотя перед тем, как ее сообщить, она по крайней мере пять минут болтала о Меле и своей лавке.

— Я просмотрела пакеты с коллекциями в кладовке. Помнишь, ты собиралась разобрать их по моей просьбе несколько недель назад, но не нашлось времени.

— Помню.

— Вот, я просмотрела книгу заказов и увидела, что один из них предназначался господину Б. Найту.

Она умолкла.

— Ну?

— Не имя ли это приятеля Гевина, того, который ездил в Ирак вместе с ним?

— Да, Бертран Найт. Но это не такое уж редкое имя. Должно быть, имеются тысячи Бертранов Найтов. Это просто совпадение.

— Да, понимаю, но, видишь ли, когда я просмотрела пакеты, то обнаружила, что один из них пропал.

Снова молчание.

— Ты уверена? Может, он провалился в какую-нибудь щель. Или господин Найт забрал его, а мы забыли это пометить.

— Уверена. Я бы запомнила, если бы он забрал пакет. Он был довольно заметным. И дорогим. Не такой, на какие мы получаем заказы очень часто. И я обыскала кладовку. Там его определенно нет.

Я вздохнула:

— Итак, Шейла, что ты предполагаешь?

— Но ведь он был там перед тем.

— Перед чем?

— Перед отъездом Гевина.

— Ты думаешь, что он украл его?

— Нет, не украл. Не совсем так. Но думаю, он мог взять его для какой-то цели. Может, он хочет сам доставить его господину Найту.

— Я не уверена, находится ли Бертран Найт в стране. В газетах ничего не писали о его возвращении. Он может еще содержаться в плену, или его убили. Думаю, именно эта неопределенность так обескураживает Гевина.

— Нет, нет, — сказала Шейла поспешно, — он, должно быть, вернулся, потому что сделал заказ только в феврале.

Я чуть не закричала в телефонную трубку.

— В феврале! Почему ты не сказала мне об этом раньше?

— Я собиралась. Просто не придавала этому значение. Не кричи так громко, ты повредишь мне слух.

Я положила трубку на колени и попыталась расслабиться. Слышала, как тараторит на линии голос Шейлы. Опустила плечи и выпрямила шею. Вздохнула. Затем снова приложили трубку к уху.

— Шейла.

— Ты еще на линии. Я думала, звонок сорвался или что-нибудь еще.

— У тебя есть конкретные сведения об этом господине Найте?

— Нет. Помню его заказ. Он позвонил и оплатил заказ кредитной карточкой. Сказал, что заберет его лично, поэтому я не спрашивала его адрес.

— Как ты сообщила ему о том, что заказ прибыл?

— Электронной почтой. У меня есть адрес его электронной почты. Хочешь, сообщу?

— Да, пожалуйста. — Она сообщила мне адрес, который я записала. — Попробую связаться с ним, но сомневаюсь, что это тот же человек.

— Но Гевин…

— Гевин болен, Шейла. Если он заметил на пакете это имя, то пришел, возможно, к тому же выводу, что и ты. Это не означает, что все так и есть.

— М-м-м, положим так.

Когда я повесила трубку, мои руки дрожали.

Я знала, что мои слова о совпадении, высказанные Шейле, очевидно, соответствуют действительности, но не хотела в это верить. Что-то в этом, кажется, имело смысл, укладывалось в картину, часть которой я себе представляла, хотя целое оставалось для меня неясным. Все это заставляло меня чувствовать себя немного сбитой с толку. Словно я утратила отчасти контроль над своим поведением и не могла предположить, что произойдет дальше. Полагаю, так происходит всегда. В человеческих взаимоотношениях мы передаем часть контроля над собой другим людям и не можем быть уверенными в том, как они будут себя вести. Но сейчас все выглядело по-другому. Дело не в том, что я полагала, будто Гевин пытается контролировать меня. Ничего подобного. Более вероятным казалось, что происходит нечто, не подвластное ему самому, и я случайно оказалась причастной к этому «нечто», не имея представления о том, что оно собой представляет.

Я включила компьютер и послала электронное письмо господину Найту. Сообщила, что работала в лавке «Пещера Мерлина» и что джентльмен по имени Редмэн справлялся там о пакете. Написала, что хочу быть уверенной, что господин Найт в курсе дела, прежде чем передать пакет упомянутому джентльмену. Сообщила, что господин Редмэн снова придет в лавку послезавтра и если все в порядке, то пакет будет передан ему.

Два дня не было никакого ответа, поэтому я послала на третий день новое электронное письмо, сообщив, что господин Редмэн уже в лавке и мы можем передать ему пакет. На этот раз ответ пришел. В нем говорилось:

«Спасибо за письмо. Пакет, о котором вы говорите, поступил в мое распоряжение. Пожалуйста, поблагодарите Шейлу Мелдон за ее горячее участие в этом деле. Надеюсь, вы вскоре избавитесь от странного наваждения и перестанете фантазировать насчет мистического господина Редмэна. С наилучшими пожеланиями, Б. Найт».

Это послание по понятным причинам привело меня в ярость. Я позвонила по телефону Шейле и сообщила ей о нем.

— Не знаю, почему он был язвителен до такой степени. Теперь я чувствую себя полной идиоткой. Должно быть, ты ошиблась, Шейла. Должно быть, он был в лавке и забрал пакет. Возможно, это случилось, когда ты отсутствовала, когда Мел работал вместо тебя или что-нибудь в этом роде.

Голос Шейлы прозвучал неуверенно.

— М-м-м, возможно, — ответила она.

— Во всяком случае, пакет получен, и Гевин не увозил его. Значит, и не о чем беспокоиться.

— Не увозил, Кэт. Думаю, что нет.

На этом вопрос был закрыт.