Он просыпается рано в зимнем сумраке и быстро одевается. Его сон легок и без сновидений. Он знает, куда идет. Прошлой ночью направление указал хозяин «Розы и короны». Гевин бредет вниз по ступеням гостиничной лестницы, на морозный воздух.

Тропинка вьется от главной дороги между холмами, когда же Гевин смотрит вверх, он видит темные контуры зубчатой горной породы, которая венчает вершины холмов. Это отнюдь не горный край. Холмы выглядят днем пологими и зелеными, но их вид обманчив. Среди деревьев лесистых склонов прячутся скальные утесы и неожиданные крутые спуски. Менее двух миль отсюда в стороне отвесные скалы, представляющие серьезный вызов даже для опытных альпинистов. Острые края вершин холмов дают ключ к разгадке таящихся здесь опасностей. По крайней мере первый этап его путешествия выпадает на дорогу, проторенный путь. Ко времени его прибытия к ущелью должен наступить день.

Необычно идти одному по этой дороге во тьме. Здесь и там располагаются несколько фермерских домов, но они окутаны ночной мглой, окна пусты и слепы. Он слышит шевеление животных в хлеву, мимо которого проходит, храп в воздухе, хотя снаружи нет никаких животных. По пути не лает ни одна собака, молчаливы изгороди. С начала Нового года прошло несколько часов, и все в мире спит.

У него нет факела. Он добирается до подъема дороги, где она петляет между тремя-четырьмя домами. Днем эти дома, должно быть, выглядели великолепно, но сейчас они прячутся в ночной тьме. Он шагает и смотрит, ожидая увидеть, как эти дома потихоньку сдвинутся с места. Впереди примыкающие к домам сады полнятся скрытной ночной жизнью. Отжившие стебли горделиво высятся над засохшей листвой у их основания, и покрытые инеем кусты слегка дрожат, хотя нет ни ветерка. Цветущие анютины глазки сбросили свой дневной коричневый цвет и слабо мерцают в горшках изящными серыми и лиловыми тенями.

Он движется дальше, следуя по дороге, которая уходит вниз, и теперь слышит шум реки, клокочущей на дне долины. Пытается увидеть ее, но она укрыта ночной тьмой. Внизу темнее, чем было на склоне холма. Долина заполнена мглой, которая не просматривается глазами, как ни напрягай зрение. Он переходит границу графства, не замечая пограничного знака.

Должно быть, он недалеко, за поворотом. Следуя рекомендациям хозяина гостиницы, Гевин переходит реку, остановившись на мосту, чтобы послушать шум ее яростного течения внизу. Затем дорога петляет, и вот, с правой стороны, дорога спускается на уровень поверхности реки.

Ему надо следовать по этой дороге полмили, пока она не раздвоится, оставляя шум реки справа. Он позволяет своим ногам вести себя, на слух угадывает маршрут. Даже руководствуясь этим, он не замечает развилки, и только неожиданный подъем дороги по склону холма предупреждает его, что он идет неверным путем. Он возвращается, находит правильное направление и затем идет, кажется, в самое средоточие ночи.

Верно, впрочем, что самый темный час выпадает перед рассветом. И самый холодный тоже. Следовать по этой дороге осталось немного времени, а затем он пойдет по тропам. В эти несколько минут следования между развилкой на дороге и турбазой в ее конце в небе произошла перемена. Пока еще она едва заметна. Он садится на каменное ограждение турбазы и закуривает сигарету. Пламя зажигалки ослепляет его на мгновение. Пока курит, прижимает к себе руки. Во время ходьбы он заставлял кровь циркулировать по телу, распределяя по организму тепло от мышц, но сейчас им овладевает холод. Он поднимается от камня, на котором сидит Гевин, захватывая кожу и кости. Холод остужает голову и шею, обездвиживает пальцы. Ко времени, когда выкуривается сигарета, Гевин едва способен выдерживать его. Но когда он оглядывается, то видит, что тьма уходит из долины, медленно появляется перед глазами ландшафт, как изображение негатива в проявителе.

В голове тоже что-то меняется. До сих пор он был сосредоточен на одном, на хождении во тьме, на способности держаться на ногах, на определении маршрута. Но вместе со слабыми проблесками дневного света пришли мысли о предстоящей встрече. Он думает о пакете, который несет в сумке за спиной. О человеке, который должен его встретить. Он хочет сохранить присутствие духа. Движение взад и вперед во времени одинаково ненадежно. Он смотрит на турбазу, сейчас пустую, на гулкий корпус здания, который должен в свое время зазвучать разговорами и смехом. Пытается вернуться мыслями в то время, когда посещал подобные места. Он путешествовал один или с друзьями, делил с ними жареные бобы и сосиски, приготовленные на фабрике-кухне. Но его память не поддается контролю. Она порхает и мечется, ходит по кругу, постоянно вертится вокруг того, что он месяцами пытался избежать, вокруг зияющей дыры, пустоты в средоточии его бытия.

Потому что есть вещи настолько ужасные, что память их не держит. Он читал, что все наши деяния, любой чих, каждая ложка еды, каждая улыбка друга фиксируется в нашем мозге и при наличии соответствующего стимула восстанавливается в памяти. Но какой стимул понадобится, чтобы вызвать в памяти ваш наихудший поступок? Мозг обладает самозащитой, а память настолько опасна, что может нарушить его баланс, его функции. Разве не в собственных интересах мозга уничтожить ее?

Помнится, его втащили в комнату, где он увидел лежавшего на полу Бертрана, беспомощного, в этом нелепом оранжевом комбинезоне. Он даже запомнил, что его позабавила мысль о том, как был обескуражен Бертран мешковатой, бесформенной одеждой, которую его заставили носить.

Затем пришло жуткое осознание того, чего они хотят от него.

Они показывали ему в предшествующие дни другие видео. Противоречивые, неясные, непрофессиональные. Но все об одном и том же. Запуганные жертвы, пугающие люди в масках с ножами в руках. Они казались реликтами темных эпох, и он не верил, что эти видео реальны.

Сейчас он может обонять страх Бертрана, пронзительный, сковывающий, животный. Когда они пытаются заставить его взять в руки нож, этот запах становится невыносимым. Никогда раньше он не обонял такого запаха, исходящего от Бертрана. Обонял только от самого себя. И он хочет сказать Бертрану: чтобы с тобой ни случилось, я не буду к этому причастен. Но он не доверяет своему голосу и удивляется тому, как четко он звучит, когда произносятся слова.

— Убей меня, если можешь. Я не сделаю это. Никогда.

Душа его вопит: нет, не убивай меня. Я не хочу умирать. Но это не те слова, что выходят. Все происходит так, будто кто-то другой написал сценарий диалога, некая холодная механическая часть себя самого. И эта часть руководит им.

Его убьют, если он не сделает того, чего они хотят, и Бертрана они убьют в любом случае. Он понимает это. Ствол ружья упирается в его голову, прижимая верхушку уха. Тело внутри размякло. Он ощущает жжение и влагу в бедрах, обоняет вонь собственной мочи и, возможно, мочи Бертрана. В голове никаких мыслей.

И все же голос продолжает звучать:

— Ты можешь убить меня.

Но они так и сделают. Не говори этого, потому что они так и сделают, взывает внутренний голос.

Затем неожиданная суета. Удар прикладом ружья и резкая боль перед полным затмением.

Вот что он помнит. Следующее, что вплывает в памяти, — это его пробуждение в тюремной камере и новый показ видео на тюремной стене. Стоящий на коленях сын и отец, отказывающийся убивать свое чадо, бессмысленная смерть, брат, который спасает свою жизнь. Вот все, что он помнит. Но сейчас все по-другому. Сейчас есть вещи, о которых он не знает, такие, например, как жив ли Бертран или мертв. А этот фильм ранит его, как волосяная рубашка поврежденную кожу. Он не может его смотреть, но мозг не в состоянии прервать показ. Даже когда он отворачивается, когда зажимает голову руками, когда громко кричит, чтобы заглушить звук фильма, он продолжается, проникает сквозь закрытые веки. Даже если бы из фильма исключили только муху, если бы он смог заставить мозг изъять ее из сценария, было бы не так плохо. Но муха всегда присутствует в конце фильма, перемещается через веки покойника в поисках влаги ради собственного выживания.

Прежде чем они возвращаются, проходит несколько часов. К этому времени Гевин разодрал свою одежду и расцарапал руки и щеки, вызвав кровотечение. Он едва сознает это так же, как и то, что фильм кончился.

Ему связывают руки за спиной и затыкают рот кляпом. Он не сопротивляется. Двое боевиков по бокам держат его в стоячем положении. Дверь камеры открывается, и показываются трое новых боевиков, ждущих приказа.

Тюремная стена снова освещается, и в этот раз на экране появляются новые образы. В сцене, которую он помнит, происходит тот же диалог, играют те же актеры, тот же удар в голову. Но теперь он видит, чем это все заканчивается. Ему показывают часть фильма, которая была исключена из памяти. Ему показывают видео, где он убивает своего друга. Затем его заталкивают в заднюю часть пикапа и в течение нескольких часов везут сквозь ночную мглу, прежде чем выбросить его и его вещи на обочину дороги в двух милях от города.

Сидя на стене у турбазы, Гевин видит, как фильм, который ему показывали, прокручивается в голове. Прежде он не позволял ему появляться. Память о нем сохранялась лишь в его подсознании, стучась в мозг в надежде войти, желая показать фильм. Но Гевин не допускал этого. Он не смог бы это вынести. Сейчас он впервые вывел память из подсознания и устроил ей смотр.

Это оказалось не легче, чем в первый раз. Он резко встает и сует окоченевшие руки в карманы.

Тропинка ведет к реке и, огибая турбазу сзади, уходит в поле. Гевин взбирается по перелазу. Небо светлеет у горизонта. Оно выглядит синим на фоне черных холмов. Здесь трава и деревья у поверхности земли затронуты слабым белым свечением, словно вымыты в слабом лунном свете. В поле спят коровы, которые тихо мычат во сне, когда он проходит мимо.

Вскоре он приходит к большому буку, вытянувшему свои ветви навстречу наступающему дню. Здесь он вспоминает наставления Г. Н.

За буком идти вверх по тропинке, которая ведет вправо от вершины холма, идти, пока не дойдешь до обнаженной скальной породы. Здесь имеется тропа. Она загибается к той тропинке, по которой ты пришел. Часовенка расположена несколько ниже этой тропы. Ее нельзя миновать.

Когда Гевин поднимается на холм, становится светлее, цвет начинает оформляться в ландшафт. Холмы напротив теперь зеленеют, цвет коры деревьев вокруг него переходит от бурого к серебряному, день становится теплее, хотя солнце еще не поднялось над горизонтом.

Скальная порода сверкает в этом новом свете. Он представляет в воображении другую прогулку, когда карабкается к вершине холма, чтобы сесть и съесть свой ланч, когда ощущает себя венцом творения. Но сейчас вершина холма — это маяк, указатель того, что цель его путешествия близка. Внезапно его внутренности сжимаются, и он старается продышаться. Сознает, что его руки дрожат, когда идет по тропе, ведущей к ущелью, но он простирает их вниз к холоду.

Г. Н. прав, оно недалеко. Он чуть не проходит мимо, но останавливается и смотрит в зазор между скалами. Отсюда ущелье не видно, пока он не входит в него и не спускается по ступеням. Гевин считывает буквы его названия, выбитые на мшистой скале у входа. У него нет часов, и он не знает времени. Но уже рассвет, и он дошел до Зеленой часовни, где Г. Н. назначил место встречи.