Я чувствовала, что от него исходит опасность. В глубине его глаз таилось нечто мятущееся, неустойчивое, похожее на огонек, который порыв ветра мог раздуть до полыхающего пламени. И если бы пламя занялось, то все могло быть охвачено пожаром. Но пламя могло просто и потухнуть. Я не имела представления о том, что спровоцирует пожар. Это могли быть любые мои слова или действия либо вмешательство со стороны. Но я понимала, что крайне важно, чтобы этот огонек не угасал.

Иногда я разглядывала Гевина, когда мы молчали, и его глаза видели то, что не могла видеть я, и чувствовала, как внутренний жар охватывает меня от промежности до горла. Да, это было половое влечение. Я хотела его так, как никогда не хотела Маркуса, но было что-то сверх того. Потребность кричать, отчаянный голод и какая-то нежность при этом. Хотелось обнять Гевина, оградить ладонями его огонек, чтобы он не угасал. Может, даже подуть на него чуть-чуть, раздувая пламя. Он был опасным и уязвимым, а я играла с огнем.

Тем вечером мы вчетвером выехали на пикапе, следуя за двумя парнями, ехавшими в их побитом «мини-метро». Они притащили нас за собой к дому у холма, спускающегося в долину. Долина заканчивалась в двух милях от дома, и там можно было различить голубой треугольник моря. Поля вокруг были усеяны коровами и коровьими лепешками, от большого деревянного сарая, расположенного рядом с домом, уже доносилась музыка.

Внутри, вдоль стен сарая, были уложены соломенные тюки, служившие сиденьями. Несколько человек устроились на них, группами или в одиночку, большинство из них пили пиво из бутылок и банок. Большую площадь в сарае освободили для танцев, но еще никто не танцевал. Снаружи начали жарить мясо.

Мич с Натали и два парня расположились в углу с банками пива. Один из парней стал сворачивать закрутку с марихуаной. Гевин остановился неподалеку от них, наблюдая. Если бы не Гевин, я села бы вместе с другими и расслабилась, но он чувствовал себя некомфортно.

— Хочешь выйти на несколько минут? — спросила я.

Он кивнул.

Двор был с двух сторон огорожен пристройками, включая сарай, где проходила пирушка, с третьей стороны его закрывал дом из красного кирпича. С четвертой стороны был выход в переулок через большие деревянные, распахнутые настежь ворота. Вокруг располагалось несколько образцов фермерской техники. Мы с Гевином взобрались на тракторный прицеп и смотрели, как жарят мясо.

— Ты не жалеешь, что приехал сюда? — спросила я через некоторое время.

Гевин пожал плечами:

— Не имеет значения.

— Имеет, если тебе неуютно.

— Я из тех, кто плывет на волнах событий.

Он спрыгнул с прицепа и направился туда, где у входа в сарай громоздилась груда банок и бутылок с пивом. Взял две упаковки. Возвращаясь назад, он одарил меня одной из своих редких и неожиданных улыбок, затем опустился рядом со мной.

— Мы ведь можем оттягиваться сами.

Он откупорил банку пива и передал ее мне. Я улыбнулась:

— Мне нравится, когда ты рядом.

— Знаю. Я бы сразу отвалил, если бы почувствовал, что меня не жалуют.

Мы смотрели друг на друга. На мгновение мне показалось, что он хочет меня поцеловать. Я была готова к этому. Более чем готова. Но он воздерживался и снова ушел в себя. Он напрягся, сильно напрягся, будто готовясь к драке, ожидая удара в любую часть своего тела. Некоторое время сидел неподвижно. Затем улыбнулся, но уже другой улыбкой, глумливой и циничной. Я не могла ее выносить и отвернулась.

После этого мы пили пиво в молчании. Он глотал торопливо, точно восполняя все то количество пива, которое не выпил за этот день.

Тусовка множилась. Теперь вдоль переулка выстроился целый ряд припаркованных машин и пикапов. Дневной свет угасал, и музыка звучала громче. Сквозь двери сарая мы увидели несколько танцующих пар.

— Хочешь потанцевать?

Гевин не захотел, поэтому я уступила собственному желанию и провела следующий час или около того, развлекаясь в сарае вместе с Мич и Натали, а также со всеми другими гостями, пожелавшими танцевать со мной. Временами я поглядывала в сторону Гевина. Он продолжал сидеть на тракторном прицепе со своим пивом. Через некоторое время к нему присоединились другие гости, но он не был расположен общаться с ними. Чуть позже я заметила, что он ушел.

Оставив танцплощадку, я побрела во двор. Теперь там было многолюдно, и я не могла определить, здесь Гевин или нет. Решила, что нам обоим надо подкрепиться. Мы не ели уже несколько часов. Я положила на одну тарелку два бутерброда и горку салата из картофеля с бобами. Прихватив пару вилок и бумажные салфетки, двинулась осматривать двор.

— Ты ищешь парня в кожанке? — спросила одна девушка.

Я кивнула.

— Он ушел туда.

Она указала на постройку позади нее. Это был хлев с притворенными дверями и грязными окнами. Там было темно.

Я пнула ногой дверь, и она легко открылась.

— Гевин?

Я увидела пустые стойла и неясно различимые предметы, которые могли оказаться инструментами или механизмами. Пахло коровами, но ни одной из них сейчас здесь не было. Справа от двери громоздилась куча соломенных тюков.

— Ты в порядке?

Дверь за мной захлопнулась, и внезапно наступила кромешная тьма.

— Это я. Принесла немного еды. Может, хочешь есть?

Зашуршала солома, и затем он резко схватил меня за руку. Тарелка с едой упала на землю. Он тащил меня так сильно, что я оказалась прижатой к его груди. Я была слишком удивлена, чтобы сопротивляться. Он притиснул меня к груде соломенных тюков, схватил за волосы, запрокинул голову и поцеловал меня. Поцеловал, но это было мало похоже на те поцелуи, которые я испытала прежде. Он так прижался губами к моим губам, что в них впились мои зубы. Его язык проник в мой рот, а щетина теркой прошлась по моему лицу.

Пытаясь отстраниться, я шептала:

— Гевин, больно.

— Заткнись!

Его голос звучал сердито и хрипло. Он стал срывать с меня одежду. Я чувствовала, как острые края соломы колют мою спину сквозь ткань рубашки. Он распахнул рубашку и попытался целовать меня снова.

— Нет!

Я оттолкнула его так сильно, как могла.

Спотыкаясь, добрела до двери и вышла из хлева наружу. Кто-то украсил двор электрическими гирляндами, и они освещали мне путь. Фиолетовые, розовые и белые огни. Они мерцали на крыше сарая, доме и заборе вдоль переулка. Их не было на этой стороне двора, остававшейся сравнительно темной.

Я подошла к воротам и остановилась, глядя на море, плескавшееся за полями. Теперь во дворе было меньше людей, чем прежде. Жареное мясо кончалось, и гостей потянуло танцевать. В большом сарае клокотала энергия. Меня радовало, что она билась там, где меня не было. Мне нравился зеленоватый оттенок темноты, а также расплывчатые темные силуэты коров, щипавших траву.

Не знаю, сколько времени я так стояла. Может, минут десять, может, час. Ко времени, когда Гевин меня нашел, мои ноги онемели от холода.

Он встал рядом, прислонившись к воротам так же, как и я. Его локти покоились на верхней перегородке, подбородок — на кончиках пальцев. В непосредственной близости от себя я чувствовала тепло его тела.

— Прости.

Я не отвечала и не смотрела на него. Понимала, что в такой темноте море нельзя увидеть, но отчаянно стремилась различить горизонт в угловатом конце долины.

— Хочешь?

Он протянул откупоренную бутылку виски, уже на четверть пустую. Я взяла и отхлебнула из горлышка. Виски обжег меня от горла до желудка. Вдоль забора к нам двигалась корова, которая, опустив голову, щипала траву. Я слышала звук отрываемых стеблей и чавканье. Слышала отрывистое частое дыхание Гевина. Музыка, доносившаяся из сарая, казалась далекой и неуместной. Я сделала еще один глоток из бутылки, и теплота распространилась по телу. Переступила ногами.

— Пойдем отсюда, — сказала я. И наконец взглянула на него. Он смотрел на меня, и его лицо казалось более ранимым, чем я могла себе представить. Глотнула еще виски и вернула ему бутылку. — Пойдем.

Он неопределенно улыбнулся:

— Послушай…

— Заткнись, — отрезала я.

В пикапе, перед тем как завелся двигатель, я еще заглотнула виски. Мне удалось выехать через ворота двора, и мы не спеша двинулись по боковой дороге к шоссе. В этот поздний час движение на шоссе было не слишком интенсивным, поэтому не имело особого значения то, насколько умело я веду автомобиль. Через некоторое время я ехала посередине дороги со скоростью пятнадцать миль в час, когда нам повстречалась вылетевшая из-за поворота машина. Я пропустила ее, но внезапно сердце забилось, и я не смогла ехать дальше. Затормозила у каких-то ворот и выхватила у Гевина бутылку.

Я глотала так быстро, что понадобилось несколько мгновений, чтобы заговорить снова.

— Не могу ехать дальше. Остановимся здесь.

Это был район на окраине Кингсбриджа, где размещаются новые промышленные и торговые предприятия. Гевин вытащил из багажника пикапа одеяло, и мы проехали через ворота в автопарк. Гевин расстелил коврик под тощей березкой, и мы разместились на нем с бутылкой виски. В ней еще оставалось на четверть жидкости.

Уже взошла луна, почти на полдиска. Она освещала приземистые здания по другую сторону шоссе. Мы с Гевином сидели, прижавшись спинами и передавая бутылку друг другу.

Когда бутылка опустела, он развернулся, чуть-чуть подтолкнув меня плечом так, что я повернулась тоже, и мы оказались лицом друг к другу. Он снова меня поцеловал. Теперь это был настоящий поцелуй. Я почувствовала теплоту в теле, которая, возможно, исходила от виски. Но когда я легла на коврик, а голова Гевина закрыла мне луну, я поняла, что это было нечто большее.

Меня разбудил шум грузовика, въезжавшего в автопарк задним ходом. Было уже светло, но еще рано. Я лежала, наблюдая, как громада грузовика совершает маневры с целью попасть на территорию склада универмага напротив, и размышляя о прошедшей ночи. Секс с Гевином доставил мне удовольствие. Хотя мои члены онемели от холода, все же я ощущала теплоту от виски и удовлетворения. Ощущала и кое-что еще. Навязчивый образ, который я, помимо прочих вещей, до сих пор игнорировала.

Гевин никогда не снимал черных платочков с запястий. Даже тогда, когда мылся, они оставались на месте. И я не задавала ему вопросов по этому поводу. Но прошлой ночью, когда наши тела терлись друг о друга, один из платочков соскользнул, и я мельком увидела при лунном свете безобразный шрам, который скрывался под ним. Он опоясывал запястье целиком. Как и шрам на лице, он зарубцевался, но был розоватым, а не серебристым, какими обычно становятся шрамы со временем. Раны были нанесены, очевидно, не так давно. В тот момент, когда меня еще не поглотила страсть, мне показалось, что этот шрам является следствием ожога.

Настало время поговорить. Я приняла сидячее положение и повернулась туда, где позади меня должен был спать Гевин. Но его там не оказалось. На том месте, где он лежал, осталась вмятина. Я пробежала взглядом по территории автопарка, но не нашла его. Несколько мгновений я сидела, стараясь не замечать холода. Затем вспомнила про пикап. Он должен быть в пикапе.

Набросив коврик на плечи, я прошла через ворота. На переднем сиденье Гевина не было, поэтому я открыла заднюю дверцу. Тоже пусто. Я взобралась на водительское сиденье, успокаивая себя тем, что он, видимо, пошел раздобыть завтрак. Но вдруг заметила записку.

Запись была сделана карандашом на бумажном пакете:

«Кэт, прости за все. Не хочу портить тебе жизнь. Хотел бы встретить тебя раньше. Гевин».