Глава 10

Весь август во дворе летали воздушные змеи. Большую партию этих замечательных игрушек завезли в универмаг. Они взвивались в небо под радостные крики ребят, застревали на деревьях, цеплялись хвостами за провода, падали в песочницы. Дни еще были длинными, каникулярными, школы заперты на ключ, но все чаще звучало «скоро в школу», и всем школьникам покупали новые формы, тетради и портфели.

В конце августа Роме Бабурину исполнилось двенадцать лет. В самый обычный будний день. Родители уходили на работу и поэтому именинника разбудили рано, чтобы поздравить.

— Позд-рав-ляем! — хором сказали папа, мама и бабушка, а дедушка громко свистнул в глиняный свисток. Именинник от испуга чуть не свалился с кровати. Роме подарили большой букет георгинов, новые ботинки, компас, черную ручку в пластмассовой коробочке, бадминтон в целлофановом пакете, а еще бабушка внесла огромный торт, в котором по кругу торчало двенадцать розовых свечек.

— Мы их вечером торжественно зажжем, когда придут гости… — сказала бабушка, любуясь тортом и склоняя голову то на один бок, то на другой.

Рома сидел среди подарков, шелестел пакетом от бадминтона, тянул носом и радовался, как хорошо пахнут новые ботинки.

— Тебе хорошо, у тебя день рождения… — сказала мама. — А нам с папой надо на работу идти…

— Спасибо… — спохватился Рома. — Приходите скорее… Мы без вас не будем есть торт…

— Торт, понятно… — улыбнулся папа. — А мериться у косяка? Спросят меня на работе, на сколько ты за год вырос, а я что скажу?

Рома совсем забыл, что день рождения всегда начинался с того, что на дверном косяке делали новую зарубку. Одиннадцать зарубок, как лесенка, тянулись от пола к потолку. Рома вскочил с постели и вытянулся у двери по стойке «смирно». Папа приложил к макушке пластмассовый угольник и чиркнул карандашом. Рома отошел и все заахали:

— Вот так вырос!

— Вот так дяденька… — прищурился дедушка.

Папа измерил расстояние между одиннадцатью и двенадцатью годами и торжественно сказал:

— Восемь с половиной сантиметров! Неплохо…

И родители в хорошем настроении ушли на работу. Дедушка пошел в магазин покупать минеральную воду. Бабушка начала греметь сковородками в кухне. Рома зашнуровал новые ботинки и прошелся по комнате взад-вперед. Он подкинул воланчик ракеткой и забросил на шкаф, где хранились картонные коробки и старый самовар, завернутый в бабушкину юбку. Рома окинул весь этот склад глазами и доставать воланчик не захотел. Он положил на ладонь компас, покрутил его — стрелка упорно показывала на север. Стрелка звала Рому в новых ботинках отправиться на север, где бегают собаки в упряжках и лежит чистый глубокий снег. Рома пошел за стрелкой и уперся животом в подоконник. Он стоял возле горшка с геранью, а дорога уходила на север без него. Рома смотрел, как уходила дорога — узкая асфальтовая с жухлыми травинками в трещинах, она превращалась возле будки с телефоном-автоматом в широкую асфальтовую… И вдруг он увидел на дороге Катю Оляпкину. Она шла, спрятав нос в воротник куртки, а куртка оттопыривалась на животе. Это только Оляпкина могла в августе гулять в куртке. Может, учебники новые в школе выдали? Оляпкина спрятала их за пазуху и теперь рассматривает в дырку обложки? Рома спохватился, что он стоит у окна в новых ботинках на босу ногу и в полосатых трусах. И хотя Оляпкина была далеко внизу и ничего, кроме того, что лежало у нее под курткой, не видела, Рома помчался в комнату и мгновенно надел футболку и брюки от прошлогодней формы. И опять стало скучно. Хорошо, что в дверь позвонили. Наверное, дедушка вернулся. С дедушкой веселей. Обычно в день рождения он рассказывал всякие смешные истории, которые случались с Ромой в детстве.

Рома открыл дверь и ошарашенно застыл на пороге. На площадке стояла Оляпкина. Она пригладила взъерошенные волосы и сказала:

— С днем рожденья…

— Спасибо… — растерянно ответил Рома, отодвинулся к вешалке, почти завернулся в старое отцовское пальто.

Его еще никогда никто из одноклассников не приходил поздравлять с днем рождения. То ли потому, что день рожденья у него летом, а может, потому, что до сих пор нет в классе настоящего друга.

— Я тебе подарок принесла! — нисколько не смущаясь сказала Оляпкина и шагнула в коридор.

Услышав, что Рома с кем-то разговаривает, выглянула бабушка из кухни.

— Как хорошо! — сказала она, увидев Катю. — К Ромочке парнишка пришел! Вот и поиграете, а то день рождения, а он скучает…

— Я не парнишка, я — Катя… — обиделась Оляпкина. — Мы в одном классе учимся.

Бабушка смутилась. Она подозрительно оглядела синие брюки, взъерошенную стрижку и пожала плечами:

— Правда, девочка… Это я сослепу не разглядела. Ромашок, что ты стоишь? Встречай гостью!

И бабушка ушла. Рома не знал, как встречать Оляпкину. Он вцепился в рукав ее куртки и потянул:

— Раздевайся… Проходи.

— Что ты дергаешь? — сказала Катя. — Там же подарок…

— Щенок… — зажмурил глаза Рома.

— Нет, не угадал… — покачала головой Оляпкина. — Это Шуша.

Из-под куртки высунулась острая мордочка.

— Котенок… — неуверенно сказал Рома.

— Я же говорю, Шуша… Какой это котенок! Ни с кошкой ни с собакой ничего общего нет.

— Первый раз вижу такого зверя — Шушу.

— Это зовут ее Шуша, а на самом деле это морская свинка. Смотри, какая хорошенькая!

Оляпкина посадила зверька на ладонь и протянула Роме.

Он спрятал руки за спину. Ему не очень-то хотелось брать непонятного зверя в руки. Вдруг он кусается? Но и перед Оляпкиной не хотелось показаться трусом. Рома зажмурил глаза и подставил ладонь. Мохнатый зверек ухватился за руку тоненькими лапками. Рома почувствовал, как под черной шерсткой испуганно бьется маленькое сердце.

— Шу-у-ша… — ласково прошептал Рома и погладил черную спинку. Вздрогнули маленькие уши. Зверек боялся в тысячу раз больше Ромы.

— Понравилась? — спросила Оляпкина. Рома кивнул.

— Она гораздо лучше кошки и ничуть не хуже собаки… — уверила Оляпкина. — Умная… Она к тебе когда привыкнет, будет из школы встречать. У нее голос, знаешь, какой веселый, как будто она смеется.

— А ей клетку надо?

— Зачем ей клетку? Она ведь не тигр. Пока маленькая, будет жить в коробке, а подрастет — в комнате, как член семьи. Давай ее пока на пол пустим, а потом поймаем…

Оляпкина не дождавшись согласия именинника, опустила свинку на коврик. Черный толстенький комочек вытянулся. Передние лапки насколько можно убежали от задних. Задергался черный нос, принюхиваясь к вкусным запахам в кухне. После этого свинка сделала резкое движение в сторону полки с обувью и исчезла среди туфель и ботинок.

Рома испуганно взглянул на Катю, но она была невозмутима.

— Не бойся, мы ее потом поймаем…

Рому успокоил уверенный голос Оляпкиной, и он пригласил ее в свою комнату.

Катя ничуть не смущалась. Она прошла вдоль книжных полок, полистала книжку про обезьян. Дунула в глиняный свисток, оставленный дедом, и вдруг восхищенно остановилась перед тортом.

— Вот это торт… — зачарованно сказала она и пересчитала свечки. Ни разу в жизни не ела торта со свечками…

Рома выдвинул ящик стола, достал пластмассовый нож для разрезания бумаги и вонзил в середину торта.

— Ой! — заверещала Оляпкина. — Неужели мы его попробуем?

— Конечно, попробуем! — независимо ответил Рома. — Он ведь не для красоты!

Он кромсал воздушное тесто, облизывал с пальцев розовый крем и вспоминал сказанные утром слова: «Ну, а торт, уж вечером, с гостями…»

Он отрезал Оляпкиной огромный кусок — четверть торта. Он торжественно плюхнул его на лист, вырванный из старой тетради. Оляпкина, уставясь на торт, не знала, с какой стороны взяться.

— Ты, главное, не стесняйся… — подбодрил ее Рома и положил себе огромный кусок.

Дедушка принес из магазина минеральную воду и бабушка шепотом сообщила ему на кухне потрясающую новость: «К внуку пришла барышня!» Это так ошарашило дедушку, что он не решился выйти из кухни, поплотнее прикрыл дверь и принялся чистить лук.

— Как вкусно… — ахала Оляпкина, доедая крошки.

— Хочешь еще? — спросил Рома, уверенный, что Катя откажется.

— Ну, разве что маленький кусочек… — согласилась Катя.

От именинного торта остался кусочек чуть больше пирожного. Оляпкина вспомнила, что мама послала ее за кефиром и лавровым листом и засобиралась уходить.

— А как же свинка? — вспомнил Рома и достал из-под дивана картонную коробку от ботинок.

— Да! — сморщила лоб Оляпкина. — Про Шушу-то совсем забыли… Это коробка будет ей в самый раз…

Катя вышла в прихожую, встав на четвереньки, заглянула под обувную полку, но свинки там не оказалось.

— Ничего… — сказала Катя. — Главное, что она дома. Никуда она не денется. Проголодается — сама выйдет…

Катя сняла куртку с крючка и направилась к двери.

— А что она ест? — растерянно спросил Рома.

— Она все ест! Свеклу, морковку, хлебные корочки… Такая хорошенькая зверюшечка!

И Оляпкина ушла.

 

Глава 11

Рома Бабурин сел на диван и начал размышлять о том, почему именно Оляпкина пришла поздравлять его с днем рождения? Он не удивился бы, если бы пришел Дудкин, все-таки живет недалеко. Или Леля Генералова. Несколько раз он разговаривал с Лелей по телефону. Пусть пришел бы Ваня Трушечкин, все-таки сосед по парте. Даже если бы это была классная руководительница Вера Андреевна и то… Но Оляпкина… Его размышления прервал дедушка. Он вошел в комнату крадущейся походкой и, оглядев все углы, спросил:

— Барышня ушла?

— Ушла… — скривился Рома. Ему было смешно, что дед лохматую Оляпкину в синих штанах развал торжественным словом «барышня».

— Она что — прямо специально тебя поздравлять приходила? — любопытствовал дед.

— Не думаю, что специально… — пожал плечами Рома.

— И что же — подарок принесла?

Рома вспомнил про морскую свинку и засомневался — стоит говорить деду или не стоит? Но потом решил, что деду можно сказать.

— Морскую свинку подарила…

— Кого? — не понял дед.

— Морскую свинку…

— Это что же — игрушка?

— Нет, живая. Шушей звать.

— А почему морская? Она что в ванне живет? А где же мы теперь мыться будем?

В самом деле — почему морская? Рома не знал. Может, и правда, она должна жить в ванне, а не в картонной коробке?

— Она что — мышь? — не унимался дед.

— Нет… — успокоил деда внук. — Она такая черненькая с усами.

— Что ты мне все описываешь? Покажи! Но я тебе должен сказать, что мать с бабушкой до смерти боятся мышей… Тут все серьезно. Тут пахнет инфарктом!

— Я не могу ее тебе показать… — опустил голову Рома.

— Это почему же? — обиделся дед. — Думаешь, сравнялось двенадцать лет и дедушка не нужен…

— Не потому. Ее Оляпкина выпустила…

— Так она бегает по квартире? — ужаснулся дед. — Через два часа придут гости, а если она кого за ногу тяпнет, тогда как?

— Не тяпнет… Я ее в руках держал, она меня не тяпнула…

— Ну и барышни пошли… — возмущался дед. — В мое время барышни носили в дом цветы, а теперь мышей…

У Ромы пропало радостное настроение. Он представил, как сидят за столом гости и в комнату входит Шуша. И даже если не входит Шуша, то гости начинают пить чай, а от торта остались только свечки… Зачем притащилась эта Оляпкина?

Пришла бабушка и стала сердиться, что ей никто не помогает.

— Скоро гости в дверь, а у нас конь не валялся… — сказала она, вытираясь фартуком.

— Какой конь… — огорченно перебил ее дед. — Ты лучше сядь, я тебе такое скажу!..

И дед сказал бабушке про морскую свинку.

— Ой-ё-ёй… — запричитала бабушка. — Что же будет-то… Приличных людей позвали, вот ославимся…

— Ославимся-ославимся! — рассердился дед. — Гости еще и брюки гладить не начали, а ты уже настроение портишь… Изловим!

Старый кавалерист Михаил Митрофанович надел очки, взял швабру и, опустившись на колени, начал тыкать под диван.

— Дедушка, ты ее задавишь! — закричал Рома.

— Задавишь ее… — проворчал в темноте под диваном дед и вытащил облепленную паутиной швабру. — Как же!

— Что ты делаешь, Миша? — ужаснулась бабушка. — Придут гости, а у нас пыль столбом!

Тут зазвенел телефон. Бабушка сняла трубку и закричала:

— Надя! У нас такая неприятность! К Ромашку пришла девочка… Да нет… Она поздравила его и подарила морскую свинку. Конечно, живую! В том-то и дело, что я ее не видела. Она бегает по квартире, и Миша не может ее поймать… А кто ж говорит, что это счастье? Конечно, несчастье!

Бабушка передала трубку Роме. Мама, совершенно забыв, что у сына день рождения, начала кричать и требовать, чтобы он немедленно все рассказал про эту ужасную свинку.

— Ну, маленькая такая… — упавшим голосом сказал Рома.

— Какая маленькая?! — крикнула мама. — Говори по-человечески! Как ты или величиной со спичечный коробок? Это же разные вещи…

— Ну… — совсем растерялся Рома. — Ну, как кусок мыла или бабушкина туфля, если вытянется…

— Кто вытянется? Ни разу в жизни не видела, чтобы бабушкины туфли вытягивались! Ты же в пятый класс пойдешь, говори грамотно!

— Ну, это она вытягивается… свинка… — и Рома захныкал. — Ну, что я виноват разве, что мне ее подарили?

— Грубиян… — сказала мама и повесила трубку.

У Ромы было такое несчастное лицо, что дед сказал:

— Надо все-таки поаккуратнее… Мальчишка ведь не виноват! Любому из нас могли подарить морскую свинку…

— А что еще может девочка подарить? — поддакнула бабушка. — Отрез на костюм или пузырек одеколону?

Как только Рому пожалели, слезы из глаз его хлынули в три ручья.

— Ну-ну… — хлопнул по спине дед. — Иди умойся!

— День рождения называется… — всхлипнул Рома.

Примчалась на такси мама. Запыхавшаяся, она влетела в дверь и сообщила с порога:

— Это не так опасно, как мы думали! Я звонила на биофак, и одна хорошая женщина объяснила мне, что морская свинка — это милое животное из семейства грызунов. На людей не нападает. Их завез из-за границы Петр I, они были большие, а потом, слава богу, обмельчали…

Все слушали маму, открыв рты. Наконец бабушка сказала:

— Спасибо, что не мышь… А то бы эта девчонка и мышь подарить догадалась… — И ушла на кухню.

— Это ничего не меняет! — сказала мама. — Надо ее поймать! А если уж не удастся, то гостям — ни слова, ни полслова…

— Ясно… — взялся за швабру дед. — Шашки наголо!

Мама держала дверь Роминой комнаты, чтобы свинка не шмыгнула туда. Рома держал дверь из комнаты в коридор. Дед совал ручку швабры в самые укромные уголки. Мебель была сдвинута, уют на глазах превращался в беспорядок. А свинки нигде не было.

— Может, она нашла маленькую дырочку и убежала к соседям? — с надеждой сказала мама.

— Такого не может быть! — возразил дед. — Ремонт я делал на совесть!

— Я в отчаянии! — раздался за дверью голос бабушки. — Гости на подходе, я убиваюсь на кухне, а вся семья ловит мышь…

— Это не мышь… — снова захныкал Рома. — Лучше бы уж не было этого дня рождения!

— Всё! Всё… — отпустила дверь мама. — Больше сегодня об этом не говорим. Прибираем комнату, накрываем на стол, наряжаемся!

Когда позвонили в дверь первые гости, ничто не напоминало в квартире Бабуриных о недавнем переполохе. Бабушка была причесана, ее кофту украшала старинная брошка. Смоченный водой дедушкин чуб блестел. Папа с мамой выглядели так, как только могут выглядеть родители, у которых замечательный, умный, послушный мальчик. Сам Рома, во всем новом, очень смущался, принимал поздравления и подарки. Никто не мог догадаться, что час назад он огорчался и плакал.

Пришел мамин брат со своей женой. И папин друг детства с сыном-второклассником. Семья прокурора и соседи, с которыми Бабурины жили душа в душу. Много гостей, много подарков.

Обхватив руками книжки, шахматы, шапку с помпоном, глобус, Рома понес все это в комнату. Он собрался кучу подарков вывалить на стол, но на глаза ему попался кусок торта на блюде и перепачканные кремом свечки вокруг. Сердце именинника ёкнуло. Но следом шел гость-второклассник. Рома загородил торт спиной и незаметно накрыл газетой.

Позвали к столу. Именинник сидел во главе стола рядом с дедом. Папа сказал поздравление, все захлопали, а мамин брат даже пытался подергать именинника за уши. А потом все стали есть угощение. Селедку под шубой, фаршированный перец, замечательные бабушкины пирожки.

— Это что… — сказала мама. — А какой нас ожидает торт!

После этих слов у Ромы запылали уши, щеки и даже макушка. Он выпил полный стакан минеральной воды, чтобы охладить этот жар.

За столом наступила пауза. Все молча ели угощение. Дед тихонько наступил внуку на ногу и подмигнул: «Все прекрасно! Зря волновались…» Рома на это жалко улыбнулся. Теперь в сто раз больше, чем морская свинка, его волновал съеденный торт. Нарушив общее молчание, мама сообщила гостям:

— А к Роме сегодня девочка приходила поздравлять с днем рождения!

— И что же… — сказал прокурор. — Так и должно быть. Он у вас красивый парень!

И вдруг раздался писк. Веселый и прерывистый. Будто кто-то тихонько смеялся «их-хи-хи!» Прокурор, застыв с пирожком во рту, с подозрением оглядел гостей. Но никто не смеялся.

Рома с ужасом увидел, как из-под дивана высунулась черная мордочка. Он вспомнил слова Оляпкиной: «Не волнуйся! Есть захочет — сама придет…»

Голодная Шуша наблюдала, как едят гости, и нетерпеливо дергала носом.

Прокурор решил, что ему показалось, и продолжил свою мысль:

— Он у вас на деда похож…

И опять раздался Шушин хохоток. Поняв, что ее не собираются приглашать за праздничный стол, она высунулась из-под дивана побольше, задрала мордочку вверх, и Рома увидел, что она похожа на маленькую старушку. Уголки рта опущены вниз, и это придавало ей выражение грусти. Теперь уже все гости услышали Шушино хрюканье. А соседка тетя Валя спросила:

— Что это у вас? Птица?

Дед, не дав гостям опомниться, громко запел:

При этом дед хлопал себя по коленке и подмигивал гостям: «Что же вы? Давайте петь вместе!»

Шушина морда исчезла. А гости были так ошеломлены внезапной дедушкиной песней, что, кроме мамы, которая в жизни не пела, а теперь испуганно и тонко подтягивала ему, больше никто песни не подхватил.

После этой песни дед прихлебнул воды и затянул другую. Гости не решались есть. Делая задумчивые лица, они тайком совали в рот кусочки сыра и колбасы и жевали, прикрывая рты ладонями. После второй песни дед выдохся и сказал:

— Пусть теперь именинник расскажет стишок…

Рома понимал, что это не дедушкин каприз, а сигнал «SOS». Он послушно, по старой привычке, чуть не залез на стул, чем развеселил гостей, но потом совсем по-взрослому облокотился на спинку стула, начал читать первое пришедшее в голову стихотворение:

Наступила убийственная пауза. Стихотворение вылетело из Роминой головы.

— Пора, красавица, проснись…

— Открой сомкнуты негой взоры… — продолжил довольный собой мамин брат и умолк после двух строчек.

— Да! — задумчиво сказал прокурор. — Вот какая странная штука память — помнишь эпизод из детства да строчку из школьного стихотворения…

Не нашлось человека, который бы продолжил мысли прокурора. Он умолк, вспоминая что-то давнее. Шуша, вероятно, подумав, что самое время высказаться ей, тоненько заверещала на всю комнату. Жена прокурора, стул которой стоял рядом с диваном, обернулась, взметнулся подол ее розового платья и раздался оглушительный вопль:

— Мышь! — поджав ноги и зажмурив глаза, она забилась в уголок дивана.

— Вам… показалось… — робко сказала мама.

— Мне ничего не показалось… Я видела…

В это время дед будто случайно уронил хлебную корку и теперь ногой задвигал ее под диван. Гости как раз устремили свои глаза туда, куда показывала прокурорша, и увидели дедову ногу в клетчатом тапочке. Дед поспешно убрал ногу, а из-под дивана высунулась Шушина мордочка и, ухватив корку, уволокла в темноту.

— Вы извините, но я очень боюсь мышей… — сказала прокурорша. — И вообще мы ненадолго, потому что к нам должен прийти слесарь чинить в кухне кран…

Со страху она совсем забыла, что на дворе был глубокий вечер и у всех слесарей кончился рабочий день.

— Я вам честно скажу… — покраснела мама. — Это не мышь, это морская свинка. Это Роме девочка подарила…

Больше всех был удивлен папа. Он и слышать не слышал про морскую свинку, потому что задержался на работе и пришел вместе с гостями. Он растерянно переводил глаза с мамы на дедушку, с дедушки на Рому и не мог понять, что происходит.

— А торт… — жалобно сказала бабушка.

Прокурорская семья была уже в прихожей. Соседи решили, что оставаться, когда другие уходят, не совсем удобно. Мамин брат с женой тоже начали обуваться. Не поддался общей суматохе только папин друг детства, а его сын-второклассник лег возле дивана на живот и сказал:

— Хочу посмотреть эту свинку…

Сели пить чай в узком кругу. Поставили на стол самовар, нарядные чашки, бабушка пошла в Ромину комнату за тортом, и оттуда раздался ее возмущенный голос:

— Бессовестное животное! Первый день в доме, а столько неприятностей! Товарищи, оно съело торт!

 

Глава 12

На другой день после Роминых именин все в семье Бабуриных немножко дулись друг на друга. Все ходили по комнатам осторожно, как цирковые артисты по канату. Потому что свинка обитала где-то в тайном месте и еще не была поймана. Вот в это утро как ни в чем не бывало явилась Катя Оляпкина. Рома так и подумал про нее: «явилась — не запылилась». Оляпкина возникла на пороге такая чистая, такая умытая, в розовом платье с кружевами и ослепительно белых носках. Все портила прическа «ежик» — коротко подстриженные волосы торчали во все стороны и никак не сочетались с принцессинским нарядом Оляпкиной.

— Здравствуйте… — чинно сказала Оляпкина и сделала перед дедушкой, который открывал дверь, реверанс. — Извините, я не очень вовремя… Я просто проведать свинку…

— Что вы, что вы… — дедушка застеснялся пижамной рубашки и спрятался за вешалку. — Такая милая зверюга. Все гости от нее без ума!

Бабушка догадалась, что пришла девочка, из-за которой случился вчерашний конфуз. Она вышла из кухни с деревянной веселкой наперевес и воинственно сказала:

— Все гости остались без ума! Они решили срочно покупать морских свинок!

Оляпкина должна была стушеваться после этих слов. Стать меньше ростом. Незаметно исчезнуть за дверью. На она не заметила в бабушкином голосе ничего подозрительного. Она улыбнулась бабушке и сказала:

— Что вы! Морские свинки очень редко бывают в зоомагазине. Там продаются хомяки, а это совсем не то…

— Куда хомякам до морских свинок! — поддакнул из-за вешалки дед. — Вы, барышня, проходите… Мы еще обсудим этих животных. Извините только, что я ненарядный. Но я сейчас…

Дед исчез в ванной. Катя протянула Роме пучок крупных морковин, которые во время разговора почему-то прятала за спиной.

Рома растерянно взял морковки, а Катя деловито расстегнув босоножки, прошествовала в Ромину комнату. Оляпкина вела себя так непринужденно, будто Рома пригласил ее в гости. Рома тащился следом и не знал, о чем с ней разговаривать. К счастью, попался на глаза энциклопедический словарь певчих птиц, подаренный вчера. Толстый, как три учебника. Рома сунул книгу в руки Оляпкиной в надежде, что она будет рассматривать ее целый час, а через час уйдет.

Катя громко восхищалась снегирями и мухоловками, приглашая разделить восхищение и Рому. Но он стойко молчал.

Вошел дед. Он побрился, смочил водой седой чуб и надел новые подтяжки.

Дед крякнул, что означало — сейчас он сообщит что-то приятное и неожиданное и сказал:

— Бабушка приглашает попить чаю с ватрушками…

— Ой! С ватрушками! — обрадовалась Оляпкина. Она при этом сделала такое лицо, будто всю жизнь, все двенадцать лет, только и делала, что мечтала попить чаю с ватрушками…

Бабушка, видимо, услышала ее радостный возглас и оттаяла, подобрела, морщинки у нее на лбу расправились. Она забыла про вчерашние неприятности или сделала вид, что забыла. Во всяком случае, когда все сели за стол, она разулыбалась и, глядя на Катю, сказала:

— Беда с этой зверюшкой! Только услышала запах пирогов, сразу из-под дивана высунулась…

— Это она вас за хозяйку признала! — серьезно сказала Оляпкина. Она вас теперь будет по шагам узнавать… Они такие умные. Их раньше шарманщики очень любили. Свинки билетики вытаскивали и предсказывали людям судьбу…

Бабушка засмущалась и переколола шпильки в седой косичке, уложенной на затылке крендельком.

Бабушка налила всем чай из самовара в чашки с цветами. Не в бокалы, из которых пили каждый день, а в нарядные чашки. Рома только успел прихлебнуть чай и откусить кусочек ватрушки, как Оляпкина выскочила из-за стола и уставилась в окно. Все посмотрели в окно, ожидая увидеть проливной дождь или неожиданный снег, но там была ясная погода.

— Идите скорее сюда… — прошептала таинственно Оляпкина. — Такое небо над городом… Облака, как у Куинджи. Только у него на картине внизу степь, а здесь — крыши…

— Какие облака… — не понял дед.

— Как на картине Куинджи. Это художник такой. Знаете?

Дед смутился:

— Я Репина знаю. У него «Бурлаки на Волге» — сильная вещь!

— Репин — хороший художник… — согласилась Оляпкина, — А Куинджи — он, знаете, какой… У него в доме жили живые бабочки, и он кормил их сладкой булкой… Иногда они жили всю зиму, до весны. И один раз бабочка сломала крыло…

— Совсем? — ахнула бабушка.

— Совсем. Но Куинджи ей сделал операцию.

— Бабочке?! — не поверил дед. — Она же махонькая…

— Это никакой хирург не мог, а только художник. Он вырезал крыло из папиросной бумаги и прикрепил человеческим волосом.

— И полетела? — у бабушки от волнения нос вспотел.

— Конечно, полетела! Он очень любил природу, птиц кормил. А у него есть картина «Лунная ночь», так там прямо луна светится. Никто не мог поверить, что он нарисовал ее масляными красками.

— Иностранец… — причмокнул дед. — Фамилия чудная…

— Русский… Его Архипом звали.

— Такая маленькая, а все знает… — искренне удивилась бабушка. Не удержавшись, погладила Оляпкину по голове. — А худенькая какая — в чем душа держится…

Роме стало немножко обидно. Пришла Оляпкина, и все восхищаются ею, а он сидит, как неродной. Другой раз бабушка обязательно бы сказала:

— Ромашок, ты чего это только одну ватрушку съел? Или тесто не удалось?..

А сейчас его и не замечают. Смотрят на Оляпкину во все глаза, как на любимую внучку. А Оляпкина, оказывается, только в классе такой незаметной прикидывается. Роме тоже захотелось сказать что-нибудь очень интересное. Такое, чтоб померкла бабочка с оторванным крылом. Но все вспоминалось из школьной программы. Наконец он вспомнил, как недавно по радио передавали про спрутов. Рома сказал значительно:

— Подумаешь, бабочка… Вот у спрутов, например, самые большие глаза. Пятьдесят сантиметров в диаметре. Больше тарелки…

Дед посмотрел на внука внимательно-внимательно, а Оляпкина заметила:

— Рома у вас очень серьезный мальчик. Только не очень решительный…

Рома глаза вытаращил. Во дает Оляпкина! Пришла без приглашения и еще учит, как его воспитывать…

— Почему — нерешительный? — удивился дед.

— Он постоять за себя не может. Ему надо каким-нибудь спортом заняться. Каким-нибудь очень смелым спортом. Можно горнолыжным, а лучше всего — картингом. Это гонки…

— Нет… — перебил Оляпкину дед. — Надо обязательно в музей сходить. Интересно, в нашем музее есть картины этого… Архипа…

— Куинджи, — подсказала Катя. — Конечно, есть.

— Вот где луна светится…

— Этой нет… — вздохнула Катя. — Ее купил один князь и взял с собой в кругосветное путешествие на корабле. От морского воздуха краски почернели…

— Какие люди разные… — покачала головой бабушка. — Один красоту творит для людей, а другой эту красоту губит. Небось, помер этот князь, и на могилу к нему никто не ходит. А чего же он при жизни думал? Надо было честно жить…

— Ой, — встрепенулась Катя. — Я же у вас так долго сижу. А мама меня на полчаса отпустила. Только свинку проведать. Я К вам еще приду — принесу смородиновых листьев, с ними такой вкусный чай…

Дедушка с бабушкой провожали Катю до дверей, как взрослого гостя. Пока она спускалась по лестнице, они приговаривали:

— Ты к нам обязательно приходи. Еще что-нибудь интересное расскажешь. Мы всегда дома…

 

Глава 13

Если бы среди многих книг в библиотеке была «Жизнь Ромы Бабурина», то на одной из страниц он мог бы прочесть, что ни в коем случае не надо во второй раз встречаться с фотокорреспондентом Артуром Воронухиным. Но Рома этого не знал.

Как все, шел он первого сентября в школу. Как всем, смотрели ему вслед из окна родители. Опустим подробности встречи с одноклассниками. Конечно, первого сентября все было очень празднично. Прозвенела медным колокольчиком маленькая первоклассница и возвестила о том, что в жизни каждого школьника началась новая эпоха.

В жизни Ромы Бабурина она обозначалась цифрой «5» на кабинете математики. На двери этого кабинета блестела табличка «5а». Но за дверью этого кабинета Рому поджидала неприятная неожиданность. Переехал в другой город Ромин сосед по парте Ваня Трушечкин. Они сидели вместе с первого класса, очень ладили. Рома растерянно поставил на свободный стул свой портфель, но тут подлетела Оляпкина и сказала:

— Здесь буду сидеть я!

И, не дождавшись Роминого согласия, стала выкладывать на парту учебники и тетрадки.

Рома недовольно засопел. Он вспомнил сказку про лису и зайца. Лиса попросилась только хвостик погреть, а потом и заяц на улице оказался. Так и Оляпкина. Сначала подарила свинку и съела именинный торт, потом в гости пришла и очаровала дедушку с бабушкой. А теперь сидит рядом…

Рома услышал за спиной чей-то ехидный шепоток и отодвинулся на самый край парты.

Прозвенел обычный школьный электрический звонок, и утихло чувство праздника. Показалось, что каникулы были давным-давно и сегодня не первый школьный день.

Вошла учительница с классным журналом. Поздоровалась. Долго всех рассматривала, всеми восхищалась. Только Оляпкиной осталась недовольна. Ее сильно короткой прической.

— Надо бы тебе, Катя, отрастить косички… Косички с бантами очень девочку украшают!

Оляпкина ничего не ответила на это. Она запустила в волосы руку и взъерошила их изо всех сил. Все засмеялись. Учительница отвернулась к доске и написала длинное-предлинное, как если бы построить в ряд весь пятый класс, уравнение. Все сразу стали серьезными и уткнулись в свои тетрадки.

— Начинаем повторение… — сказала Раиса Афанасьевна. — За лето все забыли, наверное… Сейчас кто-нибудь пойдет к доске, и будем вспоминать все вместе.

— Я пойду! — подскочил на парте Рома.

— Бабурин открывает навигацию… — ехидно заметил Дудкин.

— Что ж, я считаю — это справедливо… — обрадовалась учительница. — Первый ученик первый идет к доске…

Рома поспешно схватил мел. Здесь, далеко от Оляпкиной, он чувствовал себя в безопасности.

Цифры и неизвестные собирались в скобки, тут же распадались их компании, они менялись местами и находили новых друзей. Отношения в уравнении напоминали отношения ребят в классе. Вот уж почти вся доска исписана, а все еще не конец. Рома, закусив губу, продолжает стучать мелом. Все поражаются — лето прошло, вечность целая, а Бабурин ничего не забыл. За это стоит его уважать.

Раиса Афанасьевна, прислонившись к шкафу, смотрит на Рому с обожанием. Такая улыбка светится в учительских глазах, будто стоит она не в классе, а сидит в мягком кресле из красного бархата в концертном зале и слушает прекрасную песню Сольвейг. Но не суждено было прозвучать последним аккордам. Дверь со скрипом отворилась и в класс ворвался фотокорреспондент Воронухин. Все встали, и в затянутом фиолетовой дымкой объективе фотоаппарата, болтавшегося на корреспондентском животе, отразился весь пятый класс. Лицам в стеклянном кружочке было тесно, как семечкам в подсолнухе.

— Минуточку! — Воронухин сделал дирижерский жест. — С разрешения директора я щелкну один кадрик… — он начал листать свою записную книжку. — Так… так… Это не то… Вот! Бабурин — есть?

— Есть… — сказала Раиса Афанасьевна. — Это наш лучший ученик. Он как раз у доски…

Воронухин обернулся, всматриваясь в красное от волнения и перепачканное мелом Ромино лицо.

— А не встречались ли мы с тобой при странных обстоятельствах… — заговорщицки подмигнул Воронухин, имея в виду поиски портфеля в собачьей будке.

— Встречались… — улыбнулся Рома.

— Ну вот и снова встретились… — усмехнулся корреспондент, опустившись на колено и настраивая фотоаппарат. — Ты, старик, молодец! Честно говоря, глядя на тебя не подумаешь…

Рома засмущался, стал тереть переносицу рукой и вконец перепачкался мелом.

— Это не годится… — скривился Воронухин. — Что ты с собой сделал? Дети, ототрите товарища!

Пятый класс кинулся искать носовые платки, но первой к доске выскочила Леля Генералова, привстала на цыпочки и начала тереть Ромино лицо кружевным платком.

Все взгляды были устремлены на Рому. Раиса Афанасьевна и не заметила, что изо всех сил тянет руку Катя Оляпкина. Она подняла ее так высоко, что из белого манжета был виден худой локоть.

— Что случилось, Оляпкина? — спросила наконец учительница.

— У меня ужасно болит зуб… — прошепелявила Катя. — Можно мне пойти к врачу и зуб вырвать?

— Пожалуйста… — пожала плечами Раиса Афанасьевна. И подумала, глядя вслед Кате: «Бывают же такие невезучие люди… Только у Оляпкиной мог разболеться зуб первого сентября…»

— Теперь совсем другое дело… — сказал Воронухин. — Теперь пойдет. Только жалко, что без шлема, но зато фон колоритный — доска, исписанная примерами…

Он несколько раз щелкнул Рому. Сделал замечание по поводу выражения лица: «Ну, что ты стоишь, будто между лопатками воткнули канцелярскую кнопку? Улыбнись!» Рома в узкую полоску вытянул рот. Глаза при этом оставались серьезными.

— Шире улыбайся, веселей! — махал руками Воронухин. — Ты же победитель, на тебя область смотрит!

Полоска рта удлинилась еще на сантиметр. Это был предел Роминой улыбки.

— Ладно… — Воронухин захлопнул фотоаппарат. — Пойдет!

Он попрощался и исчез. Раиса Митрофановна всплеснула от восторга руками и сказала:

— Мы все должны гордиться! Ученика нашей школы сфотографировали для газеты…

Рома присел на корточки и начал писать ответ в самом уголке доски. Вернулась Оляпкина. Глаза ее были полны слез, крылья белого фартука свалились с плеч и беспомощно висели внизу. Катя держалась за щеку двумя руками сразу.

— Оляпка, что это с тобой делали? — не удержался Дудкин.

— Тише, Юра… — Раиса Афанасьевна погладила Катю по спине. — Человеку зуб вырвали. Ты должен знать, что это такое…

Все знали, что это такое. Поэтому поежились, переживая давний страх.

— Собирайся-ка, ты, Катюша, домой, — сказала учительница. — Кто-нибудь из ребят тебя проводит! Ты с кем сидишь? С Ромой? Вот и прекрасно. Сейчас он получит первую пятерку и отведет тебя домой.

Оляпкина замычала, затрясла головой, сметая в портфель учебники и тетрадки. Но Раиса Афанасьевна добавила строго:

— Нет-нет… Рома — твой сосед по парте, твой товарищ и не бросит тебя в беде…

Раиса Афанасьевна писала на доске домашнее задание, а пятый класс, вытянув шеи, наблюдал как идет через двор Катя Оляпкина, а за ней нехотя тащится исполнительный человек Рома Бабурин.

 

Глава 14

Возле серого пятиэтажного дома Оляпкина отпустила щеку, распрямила плечи и сказала:

— Идем теперь ко мне в гости…

У нее было веселое лицо, солнце из-за спины расцвечивало золотом каждый волосок ее разлохмаченной прически, и Оляпкина походила на одуванчик. Рома обиженно сказал:

— Значит, ты обманула весь наш класс… Постояла у кабинета врача, ухватилась за щеку, и все подумали, что тебе зуб вырвали…

Оляпкина сердито прищурила глаза. Рома аж присел, ожидая удара портфелем. Но Оляпкина открыла рот так широко, как зевают львы, сидя в цирке на тумбах, и он увидел, что вместо коренного зуба у Кати дырка.

— А чего ж ты веселишься? — смутился он.

— А чего же мне — плакать? Новый вырастет! Пошли в гости!

Рома поднялся вслед за Оляпкиной на самый последний этаж. Отсюда тянулась лестница на чердак. Металлические ступеньки исчезали в приоткрытом люке. Рома поежился. Он решил, что Оляпкина ступит сейчас на металлическую перекладину, позовет его за собой, и Рома в новой школьной форме обязательно попадет в какую-нибудь историю на чужом чердаке. Но ничего подобного не произошло. Оляпкина достала из портфеля маленький желтый ключик и открыла обычную дверь. Запахло красками, лаками и чем-то незнакомым.

— Прошу! — сказала Катя и включила в темном коридорчике свет.

Все стены в квартире были увешаны картинами. Картины не умещались и стояли прислоненные к стенам. Вдоль окна тянулся грубый стол, заваленный книгами, засушенными листьями, скрученными в трубочки листами, там стояли банки с кистями. Валялся красный мотоциклетный шлем, а посреди этого беспорядка восседал белый кот. Увидев Рому, он потянулся. Рома не понял — обрадовался кот его приходу или собирался сделать воинственный прыжок.

— Тимоша… — ласково сказала Оляпкина. — Скучно сидеть одному…

Кот спрыгнул со стола, и переставляя грациозно длинные белые лапы, подошел к Роме и потерся боком о брюки. На отглаженных новых брюках остались белые шерстинки.

— Это он линяет… — успокоила Рому Оляпкина. — Осень! Все линяют!

Рома увидел на стене странную небольшую картинку. Портрет Оляпкиной. Она стояла у окна, сложив на груди худые руки, а на голове Оляпкиной была красивая морская раковина. Она венчала ее, как корона.

А на плече сидела птичка. Черная птичка с коротким хвостом.

— Это что за птица… — растерянно спросил Рома, переводя взгляд с Оляпкиной-королевы на Оляпкину с вырванным зубом.

— Моя родственница! — засмеялась Катя. — Оляпка! Мы с мамой летом ездили по реке Анюй на этюды. И увидели эту птичку. Она очень здорово рыбачит и бегает по дну речки под водой. Она ничего не боится и никогда не унывает, а поет… фью-ци-ци… фью-ци-ци…

Белая кошка повела ушами и подозрительно покосилась на хозяйку.

— Как льдинки звенят, правда?

— Правда… — кивнул Рома.

— Чего ты стоишь-то, проходи! Смотри все, трогай! Называется, в гости пришел…

Оляпкина порылась в большой корзине, извлекла на свет тапочки — красный и синий в клетку. Она поставила их перед Ромой и серьезно сказала:

— Обувайся! Сейчас чего-нибудь поедим…

Рома обошел комнату. Комната большая, как класс. Может, так казалось, потому что здесь почти не было мебели. Длинный стол да кожаный диван. Отгороженный книжными полками, в углу стоял еще один стол. Видимо, там была кухня. Там звякала кастрюльками Катя.

— К сожалению, обеда нет… — сказала Катя. — Мама с утра уехала на ферму рисовать доярок. Зато есть бублики! Сейчас поджарим их на сковородке и они будут хрустеть!

Оляпкина включила электрическую плитку, поставила на нее сковороду, втиснула три бублика с маком и накрыла крышкой.

Рому удивило, что в доме нет обеда. Он знал, что его бабушка по случаю первого сентября жарит утку с яблоками и еще с вечера поставила тесто на пироги. И в обычные дни Рому всегда ждал горячий обед. Вот, наверное, почему Оляпкина такая тощая — лопатки торчат, как крылья у общипанной курицы. Поэтому, наверное, и косы у нее не растут. И на физкультуре она стоит последняя.

— У тебя мама художница? — спросил Рома.

— Художница… — грустно сказала Катя. — Все думают, что художники только и делают, что на выставках возле своих картин стоят. А это, знаешь, какая работа трудная… Мама, как рыболов, то караулит в лесу, как желтеют клены, то как журавли выводят своих птенцов кормить на скошенное поле… В резиновых сапогах, а этюдник какой тяжелый… Надо хоть суп сварить к вечеру… Она ведь и не позавтракала толком.

Оляпкина совсем по-взрослому вздохнула.

— И тебе, Тимошка, есть хочется? Погоди, сбегаю, куплю молока…

Роме даже жалко стало Оляпкину. Ведь если бы ему вырвали зуб, то он лежал бы на диване, дедушка с бабушкой сидели вокруг и через каждые пять минут спрашивали про здоровье. А бедная Катя должна бежать за молоком и варить суп к вечеру.

— Давай я молока куплю… — предложил он.

— Давай… — не удивилась Катя и загремела деревянной шкатулкой. Она достала из нее мятый рубль и высыпала на стол мелочь.

— Вот… Хватит на бутылку молока, на батон и еще можно купить два плавленых сырка…

Она отодвинула копейки на край стола.

— Пожалуй, купи один сырок и тогда на пять яиц хватит… Скоро мама получит деньги за картину и мы будем жить богато.

Рома ходил по гастроному мимо витрин с колбасой и лотков с пирожными, видел, как продавец разрезает большие головки сыра на треугольники в дырках, волочил за собой пластмассовую корзинку с молоком и сырками и думал, что если бы у него было много денег, он купил бы Оляпкиной сто арбузов, все пирожные, вагон яблок — пусть ест на здоровье, пусть вырастет у нее коса, как у Лели Генераловой.

Тимошка с Оляпкиной радостно встретили его. Катя налила коту молока, и он начал лакать, обмакивая в молоко розовый язычок.

Катя сняла школьную форму и была теперь в зеленом комбинезоне и линялом оранжевом свитере. Мальчишка-третьеклассник да и только… Она усадила Рому за стол, где остывал чай в керамических чашках и сияли золотой корочкой бублики. Рома сосредоточенно ел бублики и не знал, о чем говорить.

— Ты, наверное, недоволен, что я с тобой села… — спросила Оляпкина. — Я могу завтра пересесть…

— Да нет… — покраснел Рома. — Мне все равно одному скучно!

Он обвел глазами стену и увидел странную картину. Оляпкина в красном шлеме и зеленом комбинезоне в маленьком автомобильчике летела над крышами и деревом с круглой кроной.

— Это ты? — кивнул Рома. — В автомобиле?

— Я… — опустила глаза Катя. — Мамины фантазии… Я ведь в жизни на картинге не ездила…

— На чем?

— На картинге… Мама нарисовала летящий картинг…

— А это тот шлем… — кивнул Рома на длинный стол.

— Это мамин шлем… — еще больше смутилась Оляпкина. — А хочешь, я тебя нарисую?

Рома неуверенно пожал плечами, но Оляпкина уже поставила посреди комнаты стул.

— Садись удобно и не шевелись!

Она прикрепила к мольберту большой белый лист, взяла уголек из коробки, склонила голову набок и долго всматривалась в Ромино лицо. Наконец голова Оляпкиной исчезла за мольбертом и уголек зачиркал по бумаге.

Это не очень-то приятно — позировать. Сидишь — не шелохнешься, а Оляпкина высовывается из-за мольберта и рассматривает, какие у тебя глаза, уши, нос… Смотрит-смотрит, а потом нарисует какую-нибудь рожу. От нее всего можно ожидать. Но лицо у Кати было такое, будто она играла на скрипке.

— У тебя лоб красивый… — сказала неожиданно Катя. — Мужественный, как у летчика-испытателя…

У Ромы от этих слов зачесалось под лопаткой, и он заерзал на стуле.

— Еще немножко… — успокоила его Оляпкина. И зачиркала углем изо всех сил, даже черная пыль на пол посыпалась.

Рома вдруг спохватился — он же совсем забыл о времени! Дома его ждут, беспокоятся, а он рассиживает на стуле. Где-то тикали часы. Рома вытянул шею и увидел будильник на длинном столе. Его стрелки показывали начало пятого…

Рома вскочил со стула.

— Я опаздываю! — и схватился за портфель.

— Как… — удивилась Оляпкина. — И тебе неинтересно увидеть свой портрет?

Рома не без трепета подошел к мольберту и увидел себя… У него было решительное лицо. Таким Рома помнил себя только раз. Когда в прошлом году дедушке, собравшемуся его провожать, сказал:

— Я уже большой!

Но откуда про это знала Оляпкина?

— Нравится? — с волнением спросила Катя.

— Да… — выдохнул Рома.

— Я его повешу вот сюда… — она вытащила кнопки и поволокла портрет к стене. Но Рома не видел, куда Катя повесила его портрет, потому что мчался вниз, перепрыгивая через ступеньки. Уже на улице догнал его голос Оляпкиной:

— Я очень-очень виновата! Прости меня!

Странная это Оляпкина… Наверное, боится, что из-за нее Роме дома попадет.

 

Глава 15

Рома прибежал домой и увидел родителей, которые стояли одновременно сердитые и расстроенные у дверных косяков. Деда в шляпе, готового идти на поиски. Он услышал, как охает в комнате бабушка и верещит Шуша, будто плачет навзрыд.

— Где ты был? — хором спросили все и выразительно взглянули на ходики.

Рома никак не мог отдышаться, и для слов оставались маленькие паузы.

— Я… отводил… вырвали зуб… тот фотограф…

— Что? — ужаснулась мама. — Фотограф вырвал тебе зуб? А что у тебя с формой? У тебя все брюки в белом пуху…

— Дайте мальчишке отдышаться… — заступился за внука дед. — Он уже не маленький, в пятом классе… У него тоже могут быть свои дела.

Загремела в кухне бабушка, запахло жареной уткой.

Отец велел сесть Роме на пылесос и дышать по системе йогов. Это когда выдох длиннее вдоха. Рома подышал, успокоился и сказал:

— Меня сегодня фотографировали для газеты…

— Ну? — присел от удивления дед.

— Молодец! — сказали родители. — И как же тебя сфотографировали?

— Я у доски уравнение решал…

— И что же?

— Решил на пятерку…

— Так не про это ведь спрашивают… — сказал дед. — Спрашивают, как сымали…

— Обыкновенно… Только фотограф почему-то сказал: «Жалко, что ты без шлема».

— Это ты чего-нибудь не разобрался… — сказал отец.

— Я все разобрался. Он так и сказал. Тот фотограф, помнишь, дед… Воронухин…

— Ну-у… — удивился Михаил Митрофанович. — Петушистый…

— Какой? — не поняла мать.

— Петушистый. Так — какая-то шапчонка на макушке. И он тебя узнал?

— Узнал… Я говорит, старик, честно говоря, от тебя не ожидал…

— Чего не ожидал? — не понял дед.

— Не знаю, наверное, что пятерку поставят…

— Прямо так стариком тебя и назвал? — ужаснулась бабушка.

— Сам старик! — сердито сказал дед. — Молодой, а борода чуть не до пупка…

— Почему же… — не согласилась мать. — И с бородами бывают хорошие люди…

Отец посмотрел на маму, будто видел ее в первый раз, а потом провел по подбородку, выбритому до синевы.

— И тебя столько времени фотографировали? Четыре часа? — спохватилась мама.

— Нет… — сказал Рома. — Я же сказал — Оляпкиной вырвали зуб, и учительница велела отвести ее домой.

— Она же не в другом городе живет? — ехидно спросил папа.

— В нашем… — опустил голову Рома.

— А чего же ты вместо обеда к ужину явился?

— Она меня рисовала…

Образовалась пауза. Слышно стало, как стучит крышкой закипевший чайник. Папа сказал:

— Во дает! Пять классов проучился, а его и для газеты снимают, и рисуют…

— Зря смеешься! — оборвала его мама. — Мне кажется, он потихоньку от рук отбивается…

— Чего я отбиваюсь… — захныкал Рома. — Я что сам, повел? Учительница велела — я и повел. Пятерку получил и от рук отбиваюсь.

— Между прочим, Катя очень хорошая девочка… — сказала бабушка. — Самостоятельная… Она очень хорошо на Рому влияет.

— Ее на родительских собраниях ругают… — перебила бабушку мама. — За плохую успеваемость…

— Праздник ведь! Первое сентября… — воскликнул дед. — А мы на него напали…

Все пошли ужинать. Съели утку и сразу подобрели. Бабушка сказала, что надо купить побольше газет и послать всем родственникам.

А когда пили чай с черемуховым тортом, то говорили только о хорошем. В самом деле, такой хороший день. Ничего плохого не случилось. Рома не считал Оляпкину другом. Но ему было даже немножко жалко Оляпкину. В такой праздничный вечер она ест суп с вермишелью.

 

Глава 16

Через два дня в газете появился Ромин портрет. На четвертой странице под заголовком «Наш друг — спорт». Дед сначала развернул газету и не мог оторвать глаз от Роминого портрета, а потом прочитал заголовок и поморщился. Вспомнил, как в прошлом году темным вечером во дворе тренировал внука по прыжкам в высоту. Они с бабушкой натягивали бельевую веревку, а Рома прыгал. Заголовок звучал, как насмешка.

Дед купил газет на два рубля. Пока он засовывал здоровенную кипу в сумку, то с удовольствием слушал, как возмущаются люди у киоска, что так рано утром газеты кончились. В голове Михаила Митрофановича буквы в заголовке перемешались и сложились в новые слова «Внук кавалериста».

Бабушка в нетерпении стояла на балконе. Увидев деда, она привстала на цыпочки и запуталась в мокрых наволочках. Михаил Митрофанович потряс тяжелой сумкой: «Вот, мол, они… Несу!» Он нарочно долго поднимался по лестнице, отдаляя приятную минуту, когда не спеша сядет в кресло, наденет очки, раскроет газету… Бабушка стояла на площадке с очками наготове.

— Миша, ну что ты тащишься еле-еле?

— Пропечатали… — хихикнул дед. — Есть!

Счастливая бабушка начала тереть очки фартуком.

Дед не спеша разделся, обул тапочки, посмотрелся в зеркало и только потом водрузил тяжелую кипу газет на обеденный стол.

— Всем хватит… — довольно сказал он. — И тебе, и мне, и всей родне!

Он дал один номер бабушке и подсмеивался, наблюдая, как бегают ее глаза по страницам.

— Где же, Миша? Где?

— Где-где! Слепая тетеря! Вот!

Он торжественно распахнул газету, и бабушка увидела Рому. Она прислонила газету к себе, и гладила ее, и смотрела на портрет то издалека, то совсем близко.

— Ой, Миша… — восхищенно сказала бабушка. — Пусть теперь хвастается Дуся Короедова, что ее внук на дудке играет, наш-то вон… И улыбается как… Прямо киноартист!

— Что тебе за дело до Дуси Короедовой? — укорил ее дед. — У Дуси свои радости, а у нас — свои… Давай лучше прочитаю, что про нашего пишут.

— А там еще и написано?

— А как же? Всегда в газете пишут — кто, откудова… А так разве узнаешь, чей он… Мало ли…

Дед перегнул газету, уселся в кресло, велел выключить радио, дать свинке морковку, чтоб не верещала, и только после этого начал читать.

— С радостным настроением начал новый учебный год пятиклассник Роман Бабурин…

— Ну, вот… — умилилась бабушка. — А мы его ругали…

— Ты слушаешь? — сверкнул глазами дед.

— Слушаю-слушаю…

— Много радости принесло ему прошедшее лето…

Дедушка сделал паузу, откашлялся, а бабушка успела вспомнить, как она летом возила внука к двоюродной сестре в деревню. Специально, чтоб попил он вволю парного молока.

— Совсем недавно пришел Рома в секцию картингистов…

— Куда? — не поняла бабушка.

— За кудыкину гору!.. а этим летом стал чемпионом области в своей возрастной группе…

Голос деда угас, как уголек в костре.

— Ничего не понимаю… — растерянно сказал он. — Как это стал чемпионом?

— Я давно, Миша, догадывалась… — вздохнула бабушка. — Но не хотела никому говорить… Он от нас что-то скрывает. Вот первого числа к ужину пришел… И цельный короб наплел, что его девчонка рисовала…

— Ты всегда… — вспыхнул дед. — Со своими догадками…

Дед не успел договорить, потому что позвонила Ромина мама.

— Надя… — горько сказала в телефонную трубку бабушка. — У нас опять неприятности…

Надежда Ивановна уже все знала. Она выбежала купить газету в киоске возле проходной и прямо у киоска все прочла.

— Он что-то от нас скрывает! — поделилась подозрениями бабушка.

Но Надежда Ивановна попыталась защитить Рому. Она сказала, что как раз летом он ездил в деревню на молоко. Тут какая-то ошибка!

— Но в деревню-то на три недели… — не согласилась бабушка. — А остальное время? Кто знает, пошлешь в магазин, думаешь, что он в очереди стоит, а он к этим… к своим… как их…

Бабушка не могла выговорить названия спортивной секции.

— В конце концов это неплохо! — сказала Надежда Ивановна.

— Что неплохо? — удивилась бабушка.

— Что он стал чемпионом среди своей возрастной группы…

— Не знаю… — растерялась бабушка. — Вам видней!..

Надежда Ивановна расспрашивала в своем цехе ширпотреба про спорт картинг. Женщины про это слышали, но толком не знали, что это такое. Кто-то сказал, что это доски на колесах. На них ездят с гор на большой скорости. Надежда Ивановна от ужаса зажмурилась, представив Рому на этой доске. Тетя Груша сказала, что картинг — это где на каскадеров учат. По карнизам ходить заставляют и прыгать с большой высоты. Сердце Надежды Ивановны разрывалось от горя. Выходит, целое лето Рома подвергал свою жизнь опасности, а никто ничего не знал. Ей не хотелось верить тете Груше, и она побежала в соседний цех, к мужчинам. Мужчины объяснили Надежде Ивановне, что карты — такие маленькие машинки, а те, кто на них ездит, называются картингистами. Это Надежду Ивановну успокоило. Хотя она никак не могла представить своего неуклюжего Рому за рулем автомобиля.

— Папа, ты должен съездить в эту секцию! Сейчас же! И если это опасно, то бог с ним, с чемпионством!

— А ведь чемпионам медали дают! — осенило дедушку. — Куда же он, интересно знать, спрятал свою медаль?

Это был редкий день, когда в семье Бабуриных не было на обед супа. Бабушка с дедушкой ползали на коленках, заглядывали под шкафы и диваны, рылись в комоде и ящиках стола, но ничего подозрительного не нашли.

 

Глава 17

Из школы за Ромой увязалась Катя Оляпкина. Катина мама получила деньги за картину и купила ей красную куртку с белым мехом на капюшоне. Катя нарядилась в эту куртку, несмотря на теплую погоду. Теперь смотрелась во все витрины и не торопилась домой. Она завела с Ромой философский разговор.

— С тобой никогда не случалось такого? Вот ты сам от себя этого не ожидал, а это случилось…

— Что ты имеешь в виду? — не понял Рома.

— Ну как тебе объяснить? — задумалась Оляпкина и поширкала белой «молнией». — Например, пожар. Полная квартира дыма. Ты хватаешь кованый сундук и легко, как перышко, выносишь во двор. А потом, когда пожар потушили, этот сундук четверо мужчин не могли с места сдвинуть.

— У вас что — был пожар?

— Это я к примеру… Такой случай с одной старушкой произошел. Просто иногда человек не подозревает о своих способностях, а потом подвернулся случай — и он узнал…

Рома не хотел продолжать этот странный и глупый разговор. Он свернул в «химчистку». Дедушка попросил забрать плащ.

Вот с этим плащом и поднимался Рома по лестнице как ни в чем не бывало. Он был очень спокоен и голоден. Мечтал о горячих щах со сметаной. Но ему не удалось проглотить даже бутерброда с сыром. Потому что прямо в дверях на него напали дедушка с бабушкой. Они закричали в два голоса:

— Выкладывай все начистоту!

Рома виновато захлопал ресницами. Он ничего не понимал.

Тогда дед потряс в воздухе газетой. Рома заулыбался, взял газету из дедушкиных рук и раскрыл страницу со своим портретом.

Это очень странно — видеть себя на газетной полосе.

— Он еще улыбается… — обиделась бабушка.

— Он не улыбается, он над нами смеется! — рассердился дед.

Он вырвал у внука газету и громко прочитал подпись. Улыбка на Ромином лице сменилась выражением ужаса: «Что теперь будет?»

Дедушка с бабушкой сразу поняли, что внук ни в чем не виноват, а произошла какая-то ошибка.

Дед, отыскав в записной книжке номер телефона Воронухина, бросился звонить в редакцию. Но в редакции сказали, что фотокорреспондент Воронухин улетел на север, к оленеводам.

Дед в отчаянии так бросил трубку на аппарат, что, наверное, во всех телефонах города отозвался этот грохот.

Дедушка надел плащ, принесенный из химчистки, схватил Рому за руку и вскричал:

— Мы всех выведем на чистую воду!

Бабушка видела, что по низу плаща белыми нитками вышит номер П-737. Но дед был так разгневан, что она не решилась сказать ему об этом.

Через пять минут дед и внук ехали в троллейбусе по направлению к центральному стадиону города. Дед считал, что все спортсмены — футболисты, фигуристы, гимнасты и, конечно, картингисты тренируются на центральном стадионе. Еще из окна троллейбуса они увидели рыжее от пожухлой травы поле, обрамленное серыми беговыми дорожками. На синих пустых трибунах шевелились от ветра сухие листья.

В проходной стадиона сидела пожилая вахтерша. Дедушка начал обстоятельно выспрашивать про картингистов. Но вахтерша неважно слышала и плохо разбиралась в спорте. Оттопырив платок над ухом, она привстала со стула и спросила громко:

— Это ты про каких толкуешь? В белых халатах и босиком?

Дед потребовал директора. Вахтерша провела его через темный коридор, в котором пахло новыми мячами, лыжной мазью и баней. Она стукнула в дверь с табличкой «Директор», директорский голос ответил: «Да-да», и дед с внуком оказались в комнате со шкафами, уставленными кубками. На стенах висели грамоты. Хоккейные клюшки стояли в углу. Посреди всего этого сидел толстый человек. Все, что связывало его со спортом, — так это куртка от синего спортивного костюма. Он проникся дедушкиной печалью, полистал телефонный справочник, позвонил какому-то Мурееву и сказал, что картингисты занимаются в районном Доме пионеров. А на прощанье успокоил. Сказал, что в газетах получаются казусы с фотографиями пострашнее. Например, в прошлом году напечатали фотографию боксеров. Но повернули фотографию кверх ногами и получилось, что боксеры висят на потолке.

— А тут — чего страшного? Надо просто записаться в секцию и стать чемпионом…

Дед с внуком ехали на трамвае. Дед так задумался, что забыл купить билеты. Тогда кондукторша на весь вагон крикнула:

— Гражданин под номером П-737, вы забыли обилетиться!

Дед не знал, что на его плаще вышит номер и продолжал смотреть в окно.

Тогда кондукторша слезла со своего высокого стула, подошла к дедушке и позвенела кондукторской сумкой у него под самым ухом. Дед вздрогнул, обернулся и сразу полез в карман за мелочью. Он сказал, протягивая копейки:

— Извините, я задумался… У меня большие неприятности…

И тут подобрел весь трамвайный вагон. Какой-то мальчик уступил дедушке место. Кондукторша достала из сумки маникюрные ножницы и выпорола белые нитки с дедушкиного плаща. Мужчина с последнего сиденья специально прошел через весь вагон, чтобы показать деду складную тележку, которую он купил в хозяйственном магазине. Мужчина открутил желтые винтики, сделал ручку длиннее, а потом короче. Он дал дедушке подержать, а потом сказал, что тележки эти большая редкость и посоветовал обязательно купить.

Михаилу Митрофановичу от внимания случайных пассажиров в трамвае стало теплее. Он подумал, что на свете все-таки больше хороших людей.

Возле дома пионеров дед и внук сразу услышали треск и жужжание моторов. Где-то за зеленой оградой и облетевшими кустами жасмина стоял такой шум, будто огромную стрекозу держат за крыло и не дают ей взлететь. Дед уверенно пошел на шум. На пустынном дворе они увидели несколько маленьких машинок. Две из них ездили по кругу, водители сидели в тесных кабинках едва-едва. Они отклонились назад, вцепившись в руль, и колени их были выше головы. Но зато на головах — настоящие шлемы и очки.

Три другие машинки стояли возле деревянного домика, похожего на сарай. Их чинили мальчишки. Они их простукивали, заглядывали под колеса. Одна машинка была вся ржавая с новыми металлическими заплатами, которые отливали синевой. Мальчик в заляпанных краской брюках красил капот. Несколько раз проведет кистью и любуется своей работой.

Дед засмотрелся на удивительные машинки и даже забыл, зачем пришел.

— Чудно… — качал головой он. — Игрушки, а ездят, как настоящие…

Рома молчал. В отличие от деда он хорошо помнил, зачем они сюда пришли и ничего хорошего не ожидал. Завтра, стоит ему пойти в школу, как классы и коридоры огласят крики: «Чемпион!» Слово это будет летать, как футбольный мяч, из раздевалки в столовую, из столовой в спортзал.

Михаилу Митрофановичу очень хотелось с кем-нибудь поделиться впечатлениями. Тут как раз мимо проходил какой-то долговязый парень в лыжном костюме. Дед, как знакомого, схватил его за локоть и кивнул вслед проезжавшей по кругу машинке:

— Я в кавалерии служил, на конях… Сядешь на такого рысака и чувствуешь себя не в седле, а на троне… Это рысаки… А есть пони. Детей катают. От горшка два вершка, а тоже — лошадь! Так вот эти машинки вроде как пони. Игрушка, а едет и урчит, что твой грузовик…

— Это карт пятого класса… — сказал парень. — Для начинающих. Слышите, как ровно идет? Маховик сидит крепко!

— А вы что — тоже ездите… — удивленно посмотрел дед на долговязого собеседника, пытаясь представить, как он помещается в малюсенькой кабинке.

— Я тренер… — ответил парень.

— Ах, тренер… — сказал дед и изо всех сил вцепился в рукав лыжного костюма. Будто парень мог вырваться и убежать. — Скажите-ка, мил человек, не занимается ли у вас тут мой внук? Роман Бабурин?

— А вы его дедушка? — обрадовался тренер. — Очень рад, что вы зашли… Очень рад. Меня зовут Константин Сурепкин.

Тренер выдернул из дедовых рук свой локоть и протянул ему ладонь. Торжественно, как грамоту.

Дед пожал тренерскую руку.

— Бабурин. Михаил Митрофанович. И что вы скажете про моего внука…

Тренер не чувствовал никакого подвоха, он подробно отвечал на вопросы.

— Очень хороший парнишка. Упорный. Работы не боится. У нас ведь не сразу за руль садятся. Сначала ржавчину чистят, детали смазывают маслом… Не все через эту грязную работу проходят. Некоторые пугаются. Уходят… А Рома нет… Тот за все с готовностью!

Рома стоял за дедушкиной спиной и готов был провалиться под землю.

 

Глава 18

Ну, а теперь, дорогой читатель, самое время объяснить таинственное исчезновение Роминого портфеля. Ты помнишь тот неудачный для Кати Оляпкиной урок природоведения, когда ей записали замечание в дневник? Весь класс убежал во двор грузить на машину макулатуру, Вера Андреевна отправилась в учительскую, и Катя осталась совсем одна. Ей было очень горько осознавать себя неудачницей в этот ослепительно весенний день. Ей хотелось что-то в жизни изменить, совершить, сделать всем назло что-то такое, чего никто бы в классе не смог. Чтобы весь класс развел руками и сказал: «Вот это да! Кто бы мог подумать?..»

Вчера она потушила пожар на бульваре. Кто-то зажег траву. Огненные языки крались по прошлогодней траве между деревьями, и все окрашивалось в черный цвет. Катя изо всех сил сражалась с огнем. Она сбивала пламя мешком со сменной обувью, топтала ногами, забрасывала песком. Пожар погас быстро. И никто не увидел, как его тушила Катя. Даже мама. Днем ее не было дома, и Катя отмыла от копоти руки и лицо. А вечером мама пришла и спросила: «Что это горелым пахнет? У тебя молоко не убежало на плиту?» Катя тихо ответила: «Это я тушила пожар, и куртка пахнет дымом…» Мама ничего не сказала, а только посмотрела на дочь внимательно-внимательно. Катя знает, что она не поверила. Взрослым нужны доказательства. Если бы пришло благодарственное письмо из пожарной охраны, тогда бы, конечно…

И вдруг Катю осенило. Она радостно вскрикнула. Бумажный голубь на парте зашевелил крыльями. Катя схватила портфель Романа Бабурина и выбросила в окно, в школьный сад. В это время в коридоре послышались шаги и голоса. Возвращались ребята. Катя вылетала из класса. Она знала, что совершает ужасный поступок, но оправдывала себя тем, что после его совершения станет лучше. Удачливее, счастливее. Ее будут все любить.

Спрятавшись в кустах сирени, она достала из портфеля Ромин дневник. С этим дневником она решила записаться в секцию картингистов. Это очень смелый вид спорта. С таким дневником ее взяли бы и на лыжи, и на плаванье, и в прыжки на батуте. Но отныне она Рома, а не Катя. Она видела, что картингисты носят комбинезоны и мотоциклетные шлемы. Там легче за мальчика сойти. Катя спрятала в свой портфель Ромин дневник и прокралась к теплице. Глядя в стеклянную крышу, она взъерошила волосы и спросила грубым голосом:

— Эй, пацан, ты что, рехнулся, — с двумя портфелями в школу ходишь?

Катя решила оставить Ромин портфель возле дверей теплицы. Вера Андреевна всегда заглядывает в теплицу прежде чем уйти домой. Она обязательно увидит портфель и отдаст Бабурину. А дневник Катя собиралась вернуть завтра. Только в секцию записаться и сразу вернуть.

Катя все очень правильно придумала. Чуть так все и не случилось. Вера Андреевна из учительской направлялась в школьный сад, но ее на две минуты опередила собака Нюшка. Каждый день через школьный сад она ходила к мусорному бачку возле столовой. Она уже привыкла к запаху сада. Здесь пахло свежей землей, цветами, сыростью. Сегодня же какой-то новый запах волновал Нюшкин нос. Запах ветчины. Нюшка присела на дорожке, задрала морду вверх и потянула носом. Она пошла на запах, и он привел ее к портфелю. Она часто носила портфели друзьям-школьникам. Поэтому и Ромин портфель без труда подняла с земли и понесла к будке.

Оляпкина, конечно, переживала из-за пропавшего портфеля. Она даже приходила к Роминому дому, чтобы все честно рассказать. Но не решилась. А потом портфель нашелся. А потом наступили каникулы. Совесть мучила Катю Оляпкину до тех пор, пока она не подарила Роме на день рождения морскую свинку. Она уже привыкла к новой фамилии. Не вздрагивала, когда ребята-картингисты называли ее Ромой. Вот так у Ромы Бабурина появился двойник.

 

Глава 19

— Невероятное совпадение! — почему-то обрадовался тренер. — Фамилия ладно… Но имя и класс… Сейчас вы увидите своего двойника — небо и земля!

Тренер поднес к губам мегафон и над стадионом прогремело:

— Водитель под номером четыре! Рома Бабурин! Подойди ко мне!

Дед и внук Бабурины, затаив дыхание, вглядывались в худенького подростка в зеленом комбинезоне и красном шлеме. Сначала он побежал тренеру навстречу, но потом замер и попятился. Роме был чем-то знаком этот водитель под номером четыре. Он вспомнил картину в доме Оляпкиной — летящий картинг. Как молния пронзила Рому страшная догадка. Он кинулся на поле и крикнул:

— Оляпкина, я тебя узнал!

Катя уже села в свой картинг.

— В чем дело… — растерялся тренер.

— Это Оляпкина из нашего класса! Она девчонка! — кричал Рома.

— Но мы девчонок не берем… — ужаснулся тренер. — Это мужской вид спорта…

Зеленый картинг рванул с места и поехал к забору, где было выломано несколько досок и виднелся пустырь.

Тренер ринулся следом, изо всех сил крича в мегафон:

— Водитель под номером четыре! Остановитесь немедленно!

Мальчишки бросили картинги и тоже помчались вслед. Охваченные общей паникой, бежали вслед за всеми Бабурины.

Катина машина летела через двор нового дома, лавируя среди песочниц и мусорных ящиков.

— Ну, девчонка! — восхищенно сказал дед. — Огонь!

Рома вспомнил про птицу оляпку, которая ничего не боится и ходит по дну холодных речек.