С наступлением сумерек Калачев добрался до коммуны, но подойти к забору не решился, опасаясь собак. Он удобно расположился в густом кустарнике, затаился и осмотрелся. Кругом обработанные участки земли, а за ними усадьба. Все выглядело мирно и обыденно, щебетали птички, и Степан, успокоенный тем, что близок к цели, глубоко вздохнул полной грудью.

Ему повезло, собаки не рыскали возле забора. Да и местечко для наблюдения он выбрал удачно. Отсюда хорошо просматривалась вся окрестность. «Только бы не заснуть», – подумал Калачев, полный решимости бороться со сном и усталостью до последнего.

Однако все-таки он задремал… Рядом кто-то кашлянул. Степан вздрогнул и резко вскочил. В метре от него сидел на корточках мужичок.

– Эй, ты? – обратился Калачев к незнакомцу. – Ты чего здесь делаешь, сукин сын?

– Да это я, Яшка-хромой. Ты не пужайся, поспи еще…

Степану стало уже не до сна. Присутствие сокамерника удивило его.

– Откуда ты взялся, черт возьми! – прошептал он. – Мы же договорились, что после побега наши пути-дорожки разошлись.

– Я с тобой ни о чем не уговаривался, – возразил Яшка. – Просто мне идти было некуда, вот я за тобой и увязался.

Степан поморщился:

– Почему не дал знать о себе, когда за мной топал?

Яшка пожал плечами:

– Сам не знаю… Помочь, наверное, захотел.

– В чем?

– Сам не знаю. Понравился ты мне.

– Я?

– Ты.

– Но чем?

– Сам не знаю…

Этот бестолковый разговор мог бы тянуться бесконечно, если бы Калачев не решил сменить тему.

– Ты украл мой нож?

– Я. Чтобы ты меня не прирезал.

– Верни нож! – потребовал Степан и протянул руку.

– А ты слово дай верное, что не пырнешь им меня потом?

– Будь по-твоему, даю тебе слово…

Взяв у Яшки нож, Калачев немного успокоился.

– Теперь чего делать будем? – спросил тот, укладываясь рядом на бок.

– А твое какое дело? – пробубнил Степан недовольно. – Я тебя не звал, из чего следует, что на твою помощь не рассчитывал.

– А я все одно подсобить хочу, – заупрямился Яшка.

– И в чем же?

– Да хоть в чем… Что скажешь, то и сделаю!

– А ты не подумал, что можешь быть мне помехой?

– Подумал. Но в твоем хреновом положении…

Калачев задумался. Сама по себе помощь уголовника была бы в настоящий момент весьма кстати. Но кто он такой этот Яшка-хромой? Случайный сокамерник или подсадная утка-осведомитель?

– Слушай меня, Яшка, – сказал Степан тихо, но требовательно, – я не знаю, кто ты и почему ходишь за мной. Будет лучше, если ты уйдешь отсюда подальше и не будешь путаться у меня под ногами, ясно?

– Теперь ты меня послушай, – уперся сокамерник. – Ты мне, можно сказать, жизнь спас, и я должен отплатить тебе тем же самым. Я же вижу, что ты задумал что-то эдакое, что сулит весомый куш! А в одиночку на такие дела не ходят.

«Ясно, – подумал Степан. – Этот уголовник решил, что я собираюсь ограбить коммуну, и не хочет оставаться в стороне. Раз он так настроен, придется использовать его рвение в свою пользу…»

– Хорошо, – сказал он вслух, – я скажу тебе, для чего я здесь. В подвале этой усадьбы заперты два моих товарища, и я пришел, чтобы освободить их!

Яшка хмыкнул, тем самым дав понять, что не поверил ни единому слову Степана.

– Здесь зажиточная община, – сказал он. – Я давно уже собирался нанести сюда визит!

– Ладно, думай, как знаешь, только не мешай мне, – вздохнул Степан. – Сначала надо проникнуть за забор, а что делать дальше – война план покажет!

– Надо – так надо, – хохотнул едва слышно Яшка и взглянул на усыпанное звездами небо. – Так что, айда на дело, корешок? Сидя в кустах, ничего не высидишь…

Усадьба была огромна. Калачев успел ее рассмотреть еще раньше, когда приезжал официально, днем. Ночью она, казалось, и вовсе не имела никаких границ. Вдоль просторного двора возвышался каменный двухэтажный особняк. К нему примыкала конюшня. Справа от особняка белела беседка, а за ней простирался большой заброшенный сад. В конце двора располагались погреб, курятник, деревянный амбар и инвентарный сарай. Приусадебный участок не имел границ…

Степан, согнувшись, выскользнул из кустов и, подбежал к забору. Яшка, не отставая, последовал за ним. Забор оказался высок и надежно сколочен. Когда они продвигались вдоль него, ветки колючего кустарника противно цеплялись за одежду, царапали кожу. Яшка не понимал, зачем пробираться к воротам вдоль забора, а не перемахнуть через него прямо сейчас, в любом удобном месте. Но Степан все шел и шел. Наконец он остановился.

– Лезь вот здесь. Только берегись, во дворе могут находиться огромные цепные псы…

Не мешкая, Яшка перемахнул через забор, Степан перелез следом, оказавшись на чистом от травы и кустарника клочке земли.

Калачев лег на живот и затих, прислушиваясь. Сидевший рядом на корточках Яшка внезапно замер. Ему показалось, что-то шевельнулось в темноте, впереди них. С минуту они сидели не двигаясь. Опасность появления сторожевых псов была настолько реальна, что напарники боялись дышать, чтобы не привлечь внимание.

Тишина. Степан приподнялся с земли и, пригибаясь как можно ниже, двинулся вперед, сжимая в руке нож. Он ожидал атаки собак и был готов вступить с ними в смертельную схватку. Бесшумно, как кошки, Степан и Яшка продвигались короткими перебежками к дому, остерегаясь касаться чего-либо.

К счастью, ни собак, ни людей на огромном дворе усадьбы не оказалось. Мужчины добрались до особняка, и вдруг откуда-то послышались звуки, отдаленно напоминающие хоровое пение.

– Что это, мать твою? – шепотом выругался Яшка чуть ли не в ухо Калачева. – Мне мерещится, будто где-то поют.

– Я тоже слышу, – прошептал Степан.

– Выходит, в доме гулянка?

– Нет. Там, видать, другое.

– Что, ждать будем, покуда угомонятся?

– Сам не знаю, – огрызнулся нервно Степан. – Знать бы, где товарищи заперты… Да и живы ли они еще?

– Ты что, правда, за корешами сюда приперся? – обалдел Яшка. – А я думал…

– Индюк тоже думал, да в суп попал, – прошептал Степан. – Я тебе говорил, для чего я здесь.

Из барского дома вышел человек в белой рясе. Чуть погодя к нему присоединились еще двое. Увидев их, Калачев и Яшка, пригнувшись, побежали друг за другом назад, к забору. Но расстояние до него было огромно, и, чтобы себя не обнаружить, Степан повернул к раскидистому дубу.

– Куда тебя черти понесли? – шептал ему вслед Яшка, но, увидев, что Калачев начал карабкаться по стволу вверх, полез следом.

Из дома стали выходить одетые в балахоны люди. Все они следовали к дереву, на котором затаились Степан и Яшка. Один из них громко и торжественно велел принести какие-то сундуки.

– Они че, хоронить кого-то собираются? – зашептал Яшка.

– Это они так молятся, ишак! – цыкнул на него Степан. – Сектанты они, скопцы, понял?!

Калачев и его сокамерник буквально приросли к дереву.

Один из скопцов величественной походкой проследовал к стволу дуба и стал ходить вокруг него, пританцовывая и что-то напевая. Его голос становился все громче и громче, так что стали понятны выкрикиваемые слова. Слова напоминали печальное пение, но в них чувствовались такая глубина и сила, что толпящихся слушателей начал охватывать экстаз. Четверть часа спустя уже все приняли участие в дикой пляске.

Увиденное внушало Степану и Яшке чувство, граничащее с восторгом и умилением. Они оба будто утонули во времени и невольно попали под таинственное влияние обряда. «Ой, Дух!» гремело над усадьбой, вгоняя в дрожь. «Так вот почему они не выпустили собак, – подумал Степан, восхищаясь грандиозным зрелищем. – Вот, значит, какие они – радения скопцов! Отец не раз рассказывал о них мне и брату, но тогда и представить было трудно, как это так трогательно и великолепно!»

Когда мужчины пришли в себя, под деревом оказалось пусто. Лишь один человек все ещё стоял у ствола, задрав кверху голову.

– Эй вы, слезайте! – приказал он строгим окриком. – А то подсоблю вам при помощи вот этого…

Послышался щелчок затвора. Степану и Яшке ничего не осталось, как подчиниться. Не перебросившись ни словом, они стали спускаться вниз.

Спрыгнув на землю, Калачев не удержался на ногах и упал на колени. Поднимаясь, голову его расколола резкая боль, и он потерял сознание.