1

Историческая справка

7 января 1942 года началась Любанская операция. Войска 2-й ударной армии Волховского фронта, созданного для срыва наступления немцев на Ленинград и последующего контрудара, успешно прорвали оборону противника в районе населённого пункта Мясной Бор (на левом берегу реки Волхв) и глубоко вклинились в его расположение (в направлении Любани). Но, не имея сил для дальнейшего наступления, армия оказалась в тяжёлом положении, создавая угрозу окружения.

20 апреля 1942 года командующим 2-й ударной армии был назначен генерал А.А. Власов. Под своё командование он получил уже не боеспособную армию, а такую, которую было необходимо спасать от полного разгрома.

В течение мая – июня 2-я ударная армия предпринимала отчаянные попытки вырваться из мешка. Принятыми командованием Волховского фронта мерами удалось создать небольшой коридор, через который выходили разрозненные группы изнурённых и деморализованных бойцов и командиров. 25 июня противник ликвидировал коридор…

***

– Передавай, – прошептал тяжелораненый полковник Васильев, обращаясь к замершему в ожидании радисту. – Всё передавай, слово в слово и укажи… – он тяжело вздохнул, собираясь с последними силами. – Укажи, что донесение это подписано командующим Власовым, Зуевым и Виноградовым.

– Я готов, говорите, товарищ полковник, – глядя на умирающего, едва не прослезился радист.

– Докладываю, – зашептал Васильев, собравшись с мыслями. – Войска армии в течение трёх недель ведут напряжённые ожесточённые бои с противником. Личный состав войск до предела измотан, увеличивается количество смертных случаев, и заболеваемость от истощения возрастает с каждым днём. Вследствие перекрёстного обстрела армейского района войска несут большие потери от артминомётного огня и авиации противника. Боевой состав соединений резко уменьшился. Пополнять его за счёт тылов и спецчастей больше нельзя. Всё, что было, взято. На шестнадцатое июня в батальонах, бригадах и стрелковых полках осталось в среднем по нескольку десятков человек. Все попытки восточной группы армии пробить проход в коридоре с запада успеха не имели…

Полковник закашлялся, не договорив. Радист дождался, когда он справится с приступом кашля, и осторожно поинтересовался:

– Это всё, Юрий Алексеевич?

– Я тебе дам всё, – прохрипел рассерженно Васильев. – Передавай… Войска армии три недели получают по пятьдесят граммов сухарей. Последние дни продовольствия совершенно не было. Доедаем последних лошадей. Люди до крайности истощены. Наблюдается групповая смертность от голода. Боеприпасов нет…

Полковник снова замолчал, а радист замер в ожидании. Пауза затягивалась, и тогда он сказал:

– Товарищ полковник, так мы это уже передавали начальнику ГШКА, военному совету фронта ещё 21 июня, утром. А сейчас начало июля…

– Ничего, хуже не будет, – прохрипел полковник. – Пусть знают, гады, как нам здесь приходится. Была бы моя воля, так я бы их всех…

Он снова замолчал, но уже не от усталости. Предсмертная гримаса исказила правильные черты лица полковника Васильева, и он умер, сжав кулаки и сцепив зубы.

Поняв всё и выключив рацию, радист бросился к командиру, встал перед ним на колени и сказал дрожащим голосом:

– Зачем же вы так, Юрий Алексеевич? Сами приказывали не падать духом, из окружения выходить… А теперь что делать прикажете? Как дальше быть, а?

– Что, отошёл в мир иной полковник наш? – прозвучал вдруг рядом чей-то голос, и высокий крепкий солдат вышел из кустов.

– А-а-а, это ты, – уныло отозвался радист, убирая руку от приклада винтовки. – А я уж думал, что не увижу тебя больше.

– Индюк тоже думал, да в суп попал, – угрюмо отшутился солдат, присаживаясь рядом. – Крепкий мужик был, – сказал он, вздыхая. – Ему бы в госпиталь вовремя попасть, так жив бы остался.

– Не говори так о нём, слышишь?! – нервно огрызнулся радист. – Он был хорошим человеком и настоящим патриотом нашей Родины!

– Да не подпрыгивай ты и не кипятись, – сказал солдат устало. – Все мы здесь были патриоты, а теперь… Кроме страха за свою жизнь, больше ничего в нас не осталось. Привели нас сюда отцы-командиры, как овец на бойню, и самим нашу участь делить пришлось. Общая она стала, участь наша. А теперь уж кому как повезёт, скажу я тебе, не побрезгую. Похороним полковника и уходим. А там уж куда кривая выведет…

Выкопав неглубокую могилу, бойцы уложили в неё тело полковника и засыпали землёй.

– А шинель его, пожалуй, я себе возьму, – сказал солдат, разворачивая шинель умершего полковника и придирчиво осматривая её со всех сторон. – Ему уже всё равно, а мне ещё может пригодиться.

– Так себя только мародёры ведут, – нахмурился радист, не одобряя его поступок.

– Нет, мародёры не так себя ведут, хуже, – усмехнулся солдат. – Они с мёртвых тел всё снимают, а я… Когда полковник умер, шинель с ним рядом лежала или я не прав?

– Да прав-прав, – поморщился радист, – но я бы не смог так.

– Значит, ты порядочный, а я нет, – пожал плечами солдат. – Ты глянь на меня и удивись. Моя шинель как камень, влагой и грязью вся пропитана! Так есть смысл таскать её на себе, если другая, чистенькая и никому не нужная рядом есть? К тому же она в самый раз мне впору? Царство небесное Юрию Алексеевичу, он одного роста со мной был!

– Ладно, уходим, – заторопился радист, укладывая в мешок рацию. – Идём скорее подальше отсюда, а то во мне какое-то беспокойство играет.

– Пойдём, – кивнул солдат, натянув шинель полковника и навешивая на плечо винтовку. – А беспокойство своё урезонь. Пора уже привыкнуть к тому, что творится вокруг. Армия разгромлена, и таких, как мы, потерянных и неприкаянных, много по лесу слоняется.

– Эй, ты не очень-то, – хмуро глянул на него радист. – Мы ещё ничего не знаем и… Свободные и с оружием, а не в плену вражеском. Слышишь, стреляют кругом? А это значит, что жива и сражается наша вторая ударная армия!

– Так давай выберем направление, в каком следовать, чтобы присоединиться к нашим, – пожал плечами солдат.

– Ты теперь «полковник», вот и выбирай, – огрызнулся радист. – А петлицы с шинели срежь и выброси. Не дай бог к немцам в плен попадём, тогда я тебе не позавидую.

– А я тебе «на тот случай» выбросить рацию посоветую, – сказал солдат с ухмылкой. – Поверь, если Бог от нас отвернётся, и мы выйдем на немцев, то они тобой больше, чем мной, заинтересуются!

Несколько минут они шли молча. Проигнорировав совет попутчика, радист упорно нёс мешок с рацией на плече.

– Нас немчура мощным шквалом пулемётного и миномётного огня накрыл, – видимо, желая быть выслушанным, заговорил солдат. – Была подана команда отойти назад. Получилась массовая паника и бегство «кто куда». Разбились на мелкие группы и разбрелись по лесу, не зная, что делать дальше… Вот я и бродил, пока не натолкнулся на тебя с полковником.

– А перед нами конкретная задача стояла, – заговорил вдруг угрюмо радист. – Задача о порядке и взаимодействии выхода на соединение боем. Однако в процессе этой операции произошла неразбериха, мелкие подразделения растерялись, и вместо кулака оказались мелкие группы и даже одиночки, как ты. Командиры в силу этих же причин не смогли управлять боем. Произошло это в результате плотного огня гитлеровцев…

Они ещё некоторое время шли молча, прислушиваясь к взрывам и трескотне пулемётов. Солдат шёл уверенно, взглядом опытного охотника обозревая всё вокруг. А радист, отягощенный мешком с рацией, еле поспевал за ним.

– Ты знаешь, а я живым немцам в плен не сдамся, – негромко выкрикнул он в спину попутчика. – Я до последнего патрона отстреливаться буду, а последнюю пулю себе в голову выпущу!

– Не поверишь! – резко остановившись, обернулся солдат. – Я тоже сдаваться немцам не собираюсь. Только вот патронов у меня кот наплакал. Даже не знаю, как с таким арсеналом врагу противостоять смогу…

Он снова пошагал вперёд, а радист плелся за ним, пока окончательно не выбился из сил.

– Эй, как тебя? – крикнул он в спину солдата. – Давай отдохнём. Я уже на ногах еле держусь, а ты…

Попутчик остановился, обернулся и, сорвав с плеча радиста мешок с рацией, швырнул его в покрытое ряской болотце.

– Ты чего, спятил?! – воскликнул тот очумело. – Так это же казённое имущество! Как я потом объясню его утрату командованию?

– Спишешь всё на боевые действия, – усмехнулся солдат, присаживаясь на корточки. – Люди вон оружие теряют и ничего. Рация сейчас лишь обуза, а вот винтовка… Без неё ты уже никто, а не боевая воинская единица!

– Да, наверное, ты прав, – был вынужден согласиться, присаживаясь рядом, радист. – Передавать-то больше нечего…

– Наконец-то образумился, дурень, – подмигнул ему солдат. – Ещё минут пять на отдых, и топаем дальше. Останемся одни в тылу у немцев – никогда отсюда не выберемся.

– Хорошо, – вздохнул радист и вдруг протянул руку: – Меня Евгением зовут, и… Цветков моя фамилия…

– А меня зовут Кузьма Малов, – представился солдат. – Рядовой из вспомогательного батальона.

– Скажи, а ты знаешь эти места? – поинтересовался Цветков. – Идёшь по лесу так уверенно, будто родился и вырос под кустом поблизости.

– Нет, я родился далеко отсюда, – вздохнул, поднимаясь, Малов. – В Сибири есть такой город, Верхнеудинск… Сейчас он Улан-Удэ называется, может быть, слыхал?

– Нет, не слыхал, – признался Цветков, тоже вставая. – А я родом из Украины. Твоя родина далеко, а в моей немцы хозяйничают…

2

Историческая справка

Блокада Ленинграда – военная блокада немецкими, финскими и испанскими войсками с участием добровольцев из Северной Африки, Европы и военно-морских сил Италии – началась 8 сентября 1941 года.

К началу блокады в городе не имелось достаточных по объёму запасов продовольствия и топлива. Единственным путём сообщения с Ленинградом оставалось Ладожское озеро, находившееся в пределах досягаемости артиллерии и авиации осаждающих, на озере также действовала объединённая военно-морская флотилия противника. Пропускная способность этой транспортной артерии не соответствовала потребностям города. В результате начавшийся в Ленинграде массовый голод, усугублённый особенно суровой первой блокадной зимой, проблемами с транспортом, привёл к сотням тысяч смертей среди жителей.

***

Вернувшись из Улан-Удэ в Ленинград, Азат Мавлюдов не стал дожидаться, когда за ним явятся офицеры НКВД, арестуют и сопроводят «куда следует». Оставив в квартире два тяжёлых чемодана с настойками, он переоделся и поехал на автобусе в Управление НКВД.

Мавлюдова отвели в кабинет, где его ожидал старший майор госбезопасности Вячеслав Тимофеевич Овчаренко.

– Ну, рассказывай о своих приключениях, товарищ Рахимов! – потребовал он. – В Улан-Удэ ты уехал на месяц, а отсутствовал целых три.

Положение Азата было не из лёгких. А поскольку он вынужден был умалчивать о многом из своей «командировки», его рассказ выглядел неполным, сбивчивым, местами противоречивым, и он чувствовал сам, что майор ему не верит.

Когда Мавлюдов замолчал, Овчаренко спросил:

– Так от чего умерли все те, кто собрался в охотничьем домике?

– Я не знаю, – пожал плечами Азат.

– А может быть, ты всех отравил?

– Я? Да вы что?!

– Тогда как объяснить, что все скончались, а ты жив?

– Очень просто – меня не было в домике.

– Ах, да, конечно, – согласился майор. – Ты ходил собирать траву.

– Да, так и было, – занервничал Азат. – Я же говорил, что заблудился и блуждал по тайге несколько дней.

– Да-да, ты говорил, и я уже слышал, – Овчаренко размял пальцами папиросу и закурил. – Затем ты вышел на стойбище бурят и пробыл у них ещё месяц.

– Да, так и было, – кивнул Азат. – Они помогли мне набрать травы и… Я изготовил из неё настойку!

Майор презрительно усмехнулся:

– Всё, что я услышал от тебя, достаточно странно, товарищ Рахимов. Четыре человека умерло, а ты и Кузьма Малов оказались живы. Получается, что если не ты, то Малов отравил всех остальных. Дмитрий Шмелёв, который пригласил вас на охоту, приехал позже…

– Да он ни при чём, – закивал головой Азат. – Он надёжный и честный товарищ. Я, когда вернулся из тайги и узнал, что он арестован, сразу же явился в милицию и дал показания!

– Мне известно, что все обвинения с него были сняты, а вот с Малова…

– Нет, он тоже не виноват, – сказал Азат, краснея. – Когда Маргарита привезла его в домик, её сын так жестоко избил Кузьму, что жизнь едва теплилась в нем и он ничего не соображал.

– Странно слышать от тебя такие слова, товарищ Рахимов, – усмехнулся майор. – Я ожидал, что ты во всём случившемся будешь обвинять именно Малова, а ты… Кстати, это же ты разоблачил его, разглядев в кузнеце-ударнике Антоне Мартынове скрытого врага народа Кузьму Малова?

– Да какой он враг, так себе, размазня, – вздохнул Азат. – Да, я узнал его и хотел…

– Нет, не надо мне сейчас пересказывать свои отношения с Маловым, они мне известны, товарищ Рахимов, – поморщился Овчаренко. – Также нам известно, с какой целью ты «изобличил» его. Нам известны все происшедшие в городе Улан-Удэ и в тайге события, так что…

– Тогда мне больше нечего добавить, – пожал плечами Азат. – Раз вам всё известно, то и…

– Нам много что известно, но не всё, – оборвал его майор. – Например, хотелось бы уточнить, с какой целью так называемая Маргарита приехала в домик «со своим сыном»? Странно как-то, что все вы собрались в одном и том же месте в одно и то же время? – Он с интересом посмотрел на Мавлюдова. – Вы так не считаете, товарищ Рахимов?

– Меня тоже удивил их приезд, – кивнул Азат. – Но они не объяснили цели, ради которой пожаловали.

– Ну, хорошо, закончим на этом…

На том их «дружеский разговор» был завершен.

Чтобы забыть о злоключениях, произошедших с ним в Сибири, Азат с удвоенной энергией принялся за работу. Но неприятности последних месяцев не оставляли его в покое, и многое из того, что происходило вокруг, настораживало.

Вскоре пронёсся слух, что подмявшая под себя Европу гитлеровская Германия вот-вот нападёт на Советский Союз.

Сосредоточение немецких войск на польской границе… провокационные действия против СССР… полёты над пограничной зоной разведывательных самолётов… Наступили тревожные дни. Каждую ночь Азат засыпал с одной мыслью: ночью придут за ним. Бывало, он не спал до утра, ворочаясь с боку на бок. Беспокойство его ещё больше возросло от того, что НКВД как будто забыло о нём.

Прошла неделя, и Азата вызвали к Овчаренко.

…В каких ты отношениях с Мартином Боммером? Когда и где познакомились? Что тебе известно о его связях в СССР? Сколько раз и сколько времени ты встречался с Боммером во время его посещений СССР и о чём с ним говорили?

На все задаваемые майором вопросы он отвечал осторожно, инстинктивно чувствуя, что должен всячески открещиваться от Боммера. Азат очень удивился, когда Овчаренко сообщил ему, что Мартин уже дважды пытался вызвать его в Германию с делегацией других учёных. И с радостью принял к сведению сообщение, что претензий к нему у органов нет, и покинул Управление с легким сердцем.

***

Шли дни. Азат становился всё раздражительнее, потому что из города приходили слухи один страшнее другого. По каким-то причинам отключили телефонную связь. Услышав от одного из пациентов, что в городе беспокойно, а ночами по улицам ходят вооружённые милицейские патрули, Азат уже не находил себе места.

О вторжении войск вермахта на территорию СССР он узнал в тот же день, 22 июня 1941 года. Это известие сначала повергло его в шок, а уж потом…

***

Историческая справка

22 июня фашистская Германия без объявления войны, поправ договорные обязательства, напала на Советский Союз. План «Барбаросса» вступил в действие. Фашистские войска стремительно приближались к Москве. Захвачены Литва, Латвия, Западная Белоруссия, Западная Украина. В августе фашисты подошли к Ленинграду, захватили Киев, Смоленск. Началось наступление на Москву.

На Ленинград наступала группа армий «Север» общей численностью 500 тысяч человек, под командованием генерал-фельдмаршала фон Лееба. Леебу поручалось уничтожить части Красной армии, расположенные в Прибалтике, развить наступление, захватить все военно-морские базы на Балтийском море и к 21 июля овладеть Ленинградом. 9 июля был занят Псков. 10 июля немецкие танки прорвали фронт и пошли на Лугу. До Ленинграда оставалось 180 километров. 21 августа немцы заняли станции Чудово, перерезали Октябрьскую железную дорогу и через 8 дней овладели Тосно. 30 августа пал крупный железнодорожный узел Мга. Последняя железная дорога, соединяющая Ленинград со страной, оказалась в руках немцев. 8 сентября 1941 года гитлеровцы захватили у истока Невы город Шлиссельбург, окружив Ленинград с суши. Началась 871-дневная блокада Ленинграда…

***

Трясущимися руками Азат разлил по стаканам оставшийся в бутылке спирт и тяжело уселся на стул. Глаза его потухли. Он ощущал в себе бесконечную усталость и вспомнил, что уже далеко не молод. Азат скрипел зубами от собственного бессилия.

Посмотрев на притихшего за столом полупьяного зама, он побледнел, вскочил, залпом выпил спирт из стакана и закричал:

– Что делать, кто мне скажет? Город окружён, каждый день бомбардировки, обстрелы, пожары… Нам уже не спастись! Даже эвакуироваться некуда, все пути из Ленинграда отрезаны!

– Люди как с ума посходили, – поддакнул зам, выпив. – У всех магазинов очереди, у сберкасс очереди… Всё смели с полок. Сахар, муку, мыло, соль – всё подчистую.

– А про нас будто забыли, – простонал Азат. – Сидим уже два дня на чемоданах, и ни одной машины…

– Кому сейчас до нас есть дело, – усмехнулся зам. – Сейчас все сами собой заняты. Кто поумнее давно уже на Урал, в Поволжье эвакуировались, а мы так себе, мелочь, крысы медицинские.

– Нас хотя бы в город перевезли, – вздохнул Азат уныло. – Не знаю, как ты, Иван Фомич, а я себя очень отвратительно чувствую.

– Признаться, и я себя неважно чувствую, – вздохнул зам. – Лаборатория всегда была полна народу, а сейчас только мы с вами. Сидим вот, спиртягу глыкаем от безысходности и дожидаемся, когда соизволят вспомнить о нас. А может, бросим здесь всё к едрене фене и пойдём в город самостоятельно?

За несколько минут до полуночи со стороны Ленинграда стали доноситься звуки сирены. Затем послышался гул приближающихся самолётов и загрохотали зенитные батареи. Ну а потом раздались взрывы, и сразу же стало понятно, что город подвергся плотной массированной бомбардировке.

Во двор вдруг въехала чёрная легковушка. Азат увидел её из окна, и его охватило необычайное волнение.

Машина остановилась у входа в здание лаборатории.

– Лейтенант Дроздов, – представился мужчина в форме и козырнул новенькими корочками удостоверения.

Второй гость в гражданском костюме в знак приветствия лишь кивнул головой.

– Я профессор Мавлюдов, – назвался Азат.

– А я доцент Куприянов Иван Фомич, – поспешил представиться зам. – Так сказать, правая рука руководителя.

Проигнорировав приглашение Азата войти в здание, лейтенант распорядился:

– Товарищ Рахимов, забираем только те чемоданы, в которых ваши настойки, и прошу в машину!

– Как это, а я? – удивился зам. – Мне что, одному оставаться прикажете?

– Вы останетесь с оборудованием, товарищ Куприянов, – усмехнулся лейтенант. – Ближе к утру подъедут два грузовика и заберут все необходимое.

– Может быть, и мне до утра здесь остаться? – поинтересовался Азат.

– Нет, вас приказано привезти немедленно, товарищ Рахимов, – покачал головой лейтенант. – У нас приказы не обсуждаются, а выполняются…

3

Владимир Александрович Быстрицкий проснулся очень рано: ему почудилось, будто его кто-то позвал. Он свесил с кровати ноги и прислушался – было тихо.

«Скверное дождливое утро, – подумал он уныло, выглянув в окно. – Пожалуй, посплю ещё, мне некуда торопиться…»

Он вернулся в кровать, укрылся с головой одеялом и попытался заснуть, но тщетно. Мешали воющий ветер и мысли о шаткости своего положения. Ворочаясь с боку на бок, Владимир Александрович наконец заснул, но и во сне его мучили те же кошмары, что и наяву.

Часов в десять Быстрицкий проснулся от собственного стона. «Интересно, что принесёт мне сегодняшний день?..»

Он распахнул створку и стал наслаждаться дождём и ветром. Вдруг кто-то постучал в дверь. Владимир Александрович вздрогнул от неожиданности: сам не зная почему, он чувствовал, что сегодня наступят какие-то перемены в его жизни, и почему-то боялся их.

Служанка на ломаном русском языке доложила:

– Господин Быстрицкий, дон Диего просит вас через полчаса явиться к нему в кабинет…

Хозяин фазенды явно ожидал его прихода. Дон Диего приветливо кивнул Быстрицкому, но выглядел он при этом необычайно озабоченным.

– Вы собираетесь меня снова чем-то огорчить? – встревожился Владимир Александрович.

– Ну-у-у… Не так уж мы часто видимся, – напомнил дон Диего. – Кажется, в последний раз мы разговаривали месяц назад? Или я ошибаюсь?

– Нет, не ошибаетесь, – вздохнул Владимир Александрович. – За то время, которое я провёл у вас «в застенках», мы виделись всего лишь дважды.

– Ну-у-у… относительно «застенок» ты преувеличиваешь, – развёл руками дон Диего. – У меня ты в гостях, а не в оковах. Живёшь свободно, ходишь на пляж… Даже обучаешь служанку русскому языку в своей постели.

– А что мне ещё остаётся делать, – присел на стул, краснея от смущения, Владимир Александрович. – Я хоть и не в цепях, но нахожусь под бдительной охраной. За мною всегда кто-то присматривает.

– Конечно, а как же иначе, – согласился дон Диего. – Ты мой «гость», и твоя безопасность для меня дело чести! В джунглях много диких животных, и в океане вас повсюду может поджидать опасность. Так что вам не имеет смысла жаловаться на жизнь.

– Конечно, в сравнении с судьбой Корнея Мироновича Бадалова, я счастливчик, – усмехнулся Владимир Александрович. – Может быть, хоть сейчас вы мне скажете, почему его ликвидировали, а меня оставили?

– Он вызывал у меня раздражения больше, чем ты, – пожал плечами дон Диего. – Да и выглядел глупее, чем ты. Ну а теперь, после длительного и, надеюсь, плодотворного отдыха, я думаю, пришла пора действовать и стряхнуть жирок, накопившийся в твоём «благородном» теле.

– Вот как? – Владимир Александрович с недоумением уставился на дона Диего. – А не поздно ли браться за дело, когда подходящее для его реализации время ушло?

– Это с какой стороны посмотреть, господин Быстрицкий, – улыбнулся дон Диего. – Вариант, который предлагал мне ты, был выгоден только для твоей организации. А мной вы собирались только воспользоваться и прикрыться, поставив «на кон» мою честь, мой бизнес и мою репутацию!

Владимир Александрович насторожился.

– Мне не понятно, о чём вы, – сказал он, уводя глаза в сторону. – Я…

– Советую не врать мне и не изворачиваться! – вдруг посуровел дон Диего. – За то время, которое ты провёл у меня в гостях, я тоже не сидел сложа руки. Пока я вступал в права наследства, то между делом успел за незначительную мзду узнать всё о твоей паршивой организации и её мерзопакостных планах!

– Интересно, как вам это удалось? – улыбнулся скептически Владимир Александрович, похолодев. – Организация, которую я представляю, состоит из порядочных, преданных Родине и делу людей! И наши цели…

– Ой, как громко сказано! – всплеснул руками и тут же зааплодировал дон Диего. – Такие люди, о которых ты упомянул только что, может быть, ещё и остались, но они предпочитают состоять в других «патриотических организациях», не запятнанных никакими связями с немцами. А члены твоей так называемой организации, даже не за тридцать сребреников, а за ломаный грош, рассказали моим людям всё о целях, которые ставили перед собой, затягивая в сети моего покойного брата.

– Нет, вы шутите, это несерьёзно! – засомневался Владимир Александрович. – Вы собираетесь взять меня на понт? Кажется, так выражаются по такому случаю уголовники?

– Да, именно так выражаются российские уголовники, – подтвердил словами и кивком головы дон Диего. – Но я предпочитаю говорить только правду. Как ты настроен? Послушать меня не желаешь?

– Не желаю, но послушаю, – вздохнул Владимир Александрович. – Я «гость» и просто обязан «заглядывать в рот» хозяину!

Дон Диего с усмешкой покачал головой и начал:

– Всё вами было задумано с дальним прицелом. Обобрать до нитки моего брата, а заодно чмокнуть гитлеровцев в попу. В баржи вы вместо нефти какого суррогата загрузили? А цель одна – под видом загрузки хлеба завести баржи с гремучей жидкостью в порт Ленинграда и взорвать. Услуга немцам была бы великая и неоценимая… Порт бы уничтожили не весь, частично, но загрязнили бы надолго! Какой блестящий подарок перед вторжением, а?

Владимир Александрович поёжился под пристальным взглядом дона Диего, проглотил ком густой слюны и промолчал.

– И итог был бы замечательным, – продолжил тот. – Имя моего брата или мое, разницы нет, было бы вывалено в грязи, у нас забрали бы состояние, и немецкие фашисты остались бы более чем довольны! Или я не прав, господин Быстрицкий?

Владимир Александрович опустил голову.

– Прав, наверное, – сказал он.

– Так вот, – продолжил дон Диего, – они считают тебя погибшим, а на диверсии в ленинградском порту поставили крест. Теперь все их помыслы и надежды направлены на триумфальное шествие фашистской военщины по Европе, и… Особенно их радует победоносное наступление германских войск на СССР!

– И чего вы от меня хотите? – поинтересовался угрюмо Владимир Александрович. – Вышвырнуть вон, отказав в дальнейшем «гостеприимстве», или поквитаться за брата так, как поступили с Корнеем Бадаловым?

– Нет, я уже избавился от чувства мести, – улыбнулся дон Диего. – А в отношении тебя… Я хочу предложить тебе одно занятное дельце.

– Дельце? И какое же? – оживился Владимир Александрович.

– Довольно занятное и щекотливое, – оперевшись локтями о поверхность стола, подался вперёд дон Диего. – Мы отправим весь ваш груз к месту назначения, вникаешь?

– Чего? – округлил глаза Владимир Александрович. – Да ведь война в Европе, или вы не слышали?

– А ты, получается, слышал, – усмехнулся дон Диего.

– Конечно, радио день и ночь передаёт фронтовые и нефронтовые сообщения!

– И ты какие-то выводы сделал на этот счёт?

– Какие тут могут быть выводы, – пожал плечами Владимир Александрович. – Европа стонет в оккупации… Немцы, как по Бродвею американскому, по России маршируют.

– Ты хочешь мне сказать, что душой радеешь за Россию? – неподдельно удивился дон Диего.

– В нашей организации патриотов не все такие, как те отщепенцы, которые продали вам информацию, – горько усмехнулся Владимир Александрович. – Я искренне верю в то, что мы сплочённо боремся с большевизмом, а не с русским народом. А подлецы существуют везде и в том числе…

– Хорошо, вернёмся с небес на землю, – откинулся на спинку стула дон Диего. – Раз у тебя не остыла любовь к родине и ты желаешь помочь русским людям, попавшим в беду, тогда ничего не остаётся, как с готовностью откликнуться на моё предложение.

– Что я должен делать? Каков круг моих обязанностей?

– Ты возглавишь морской караван в Германию, – ошарашил его дон Диего.

– К-караван? К-какой? – округлил глаза Владимир Александрович, не веря своим ушам.

– Тот самый, который вы готовили к отправке в Россию за зерном, – ответил дон Диего.

– Так ведь война?! К берегам России немцы нас просто не подпустят.

– А кто сказал, что караван отправится в СССР?

– Но вы только что… – Владимир Александрович замотал головой. – Нет, я решительно ничего не понимаю!

– Караван пойдёт не в Россию, а в Германию, – пояснил дон Диего. – Но на этот раз ты повезёшь в эту страну не взрывоопасную смесь для диверсии в ленинградском порту, а нефть чистейшей пробы для нужд вермахта!

– Вот как? Но для чего везти нефть в Германию? У них и своих источников предостаточно.

– Нет, в настоящее время нефти в Германии катастрофически не хватает, – возразил дон Диего. – Немецкая промышленность изготавливает много техники, а ГСМ мало! В Германии не ведётся добыча нефти, а техника должна ездить, летать, плавать… Воевать, одним словом.

– Нет, вас не заподозришь в любви к большевистской России в отличие от погибшего брата, – прошептал потрясённо Владимир Александрович. – Вы собираетесь оказать немцам существенную помощь в войне с СССР.

– Они воюют не только против СССР, – поправил дон Диего. – Немцы воюют в Европе и в Африке…

– И вы считаете, что они примут вас с распростёртыми объятиями?! – воскликнул Владимир Александрович. – Да это же утопия! Такого просто не может быть!

– Ничего невозможного нет, – возразил дон Диего. – Кроме торговли нефтью у меня есть ещё кое-что, чем можно заинтересовать немцев. Я уже заинтриговал их своим предложением и веду с ними переговоры! И немцы ждут моего приезда…

– Чистейшей воды авантюра, но сработать может, – с минуту подумав, согласился Владимир Александрович. – Если вы ждёте от меня одобрения, то вы его получили!

– Отлично, через две недели в путь, – одобрительно улыбнулся дон Диего.

– Но-о-о… Я совершенно ничего не смыслю в морских делах, – вдруг засомневался Владимир Александрович. – Я…

– Команды и капитанов на баржи ты наберёшь сам, – сказал, расправляя плечи, дон Диего. – Тем более что нефть и танкеры твои. Ну-ну, не красней и не падай в обморок. Ты теперь богатый человек, господин Быстрицкий! Но документы на «своё добро» получишь там, в Германии, и вернёшь уважение у своих «патриотов». Вот увидишь, они ещё будут завидовать тебе чёрной завистью и откровенно недоумевать, как тебе удалось меня обработать и использовать.

4

Вдруг послышалось гудение моторов, звуки губных гармошек и по дороге промчались несколько грузовиков. Находящиеся в них немецкие солдаты во всё горло распевали песни.

– Видишь, уже как хозяева разъезжают, – прошептал Малов лежавшему рядом Цветкову.

– Раз эти веселятся, значит, дела нашей армии совсем паршивые, – отозвался радист.

– Давай выждем немного, – предложил Кузьма. – Поглядим, откуда и куда едут немцы, и, как стемнеет, двинем в другом направлении.

В этот день мимо пронеслось ещё немало машин с немцами. И все они ехали в одном направлении – на восток. Малов и Цветков провожали их полными ненависти взглядами, скрипя зубами от бессилия.

Под вечер загрохотало. Отдалённые раскаты повторялись всё чаще и регулярнее.

– Сопротивляются ещё наши, – вздохнул Кузьма. – Видимо, немцы никак не могут одолеть их…

– Мы должны тоже там быть, среди наших! – хрипло отозвался Евгений. – А мы тут отсиживаемся… Мне стыдно, что я веду себя таким мерзким образом!

Когда затихли раскаты пушечных залпов, вой летящих к цели снарядов и грохот взрывов, донеслись слабые отзвуки пулемётных очередей и винтовочных выстрелов.

– Слушай, Кузьма, а давай пойдём к нашим! – схватил Малова за руку Цветков. – Мы должны быть там, вместе со всеми, слышишь?

– Ты хочешь непременно погибнуть, так, что ли? – возмутился Кузьма. – Я не трус, понял? Но и не собираюсь за здорово живёшь башку свою сложить!

Он взял винтовку и щёлкнул затвором:

– У нас нет достаточного боезапаса, а немцы из пушек и миномётов бьют. Мне очень жаль погибающих товарищей, но сделаться пушечным мясом тоже не хочу!

– Но и из окружения нам не выбраться вдвоём, – заколебался радист. – А с теми, кто сейчас на прорыв идёт, шанс какой-никакой, но есть?

– У нас есть шанс, если здесь отсидимся, – не согласился с ним Кузьма. – Вот я и собираюсь воспользоваться им! Я хочу остаться живым и выйти из окружения… И тебя выведу, если докучать не будешь сумасбродством своим!

Цветков сразу и не нашёлся, чем возразить на его аргумент. Кузьма обратил внимание, что радист сам не свой, и сердце у него оборвалось.

– Послушай, но мы ведь не трусы? – снова заговорил радист. – Это предательство, что наши товарищи гибнут, а мы… Мы в кустах отсиживаемся и темноты ждём!

Кузьма нахмурился: не хватало ещё, чтобы этот сосунок его уму-разуму учил.

– Если бы в атаку на врага, то я бы с голыми руками пошёл, – пробубнил он. – Те товарищи, которые под минами и снарядами гибнут, всё бы отдали, чтобы оказаться на нашем с тобой месте. А о том, чтобы просто так голову сложить, только ты один и мечтаешь, балбес!

Цветков закрыл лицо ладонями, а когда убрал их, Кузьма заметил в его глазах слёзы.

«Нытик, – подумал Кузьма, и это выбило его из колеи. – Он что, не понимает, куда стремится? Или жизнь ничего не значит для него?»

Канонада и стрельба вдалеке утихли. Радист немного успокоился. Но затишье продолжалось недолго. Через четверть часа снова послышались сильные взрывы. Один… другой… От мощного грохота дрожала земля.

Радист вздрогнул и резко обернулся. На его лице застыл ужас.

– Тяжёлая артиллерия вдарила, – сказал он вполголоса. – Даже трудно представить, какая там сейчас мясорубка.

Вслед за взрывами снова загремели пулемёты и послышались винтовочные выстрелы.

До самой темноты грохотали пушки и рвались снаряды. Цветков лежал на животе, уткнувшись лицом в землю, и о своём желании разделить участь погибающих товарищей разговора больше не заводил.

Когда стемнело, Кузьма ткнул его в бок локтем:

– А теперь пошли!

Цветков вскочил и навесил на плечо винтовку. Он был бледен, глаза глубоко запали. Кузьме стало жаль его.

– Идём, не казни себя, – вздохнул он, трогая радиста за поникшее плечо. – Немцы в любой момент появиться могут. Они любят по отвоеванным территориям цепочками ходить и зачистки устраивать.

Цветков резко вскинул голову, словно его ударило током.

– Да некуда нам уже идти, ты чего, не понимаешь? – выкрикнул он. – Мы в лесу и кругом немцы! Не сейчас, так через час мы наткнёмся на них и…

– Говори потише и идём, – подтолкнул его в плечо Кузьма. – Если наткнёшься на немцев, то не меньше горя хватишь, чем наши товарищи, погибающие сейчас в страшном бою.

Некоторое время они шли молча, спотыкаясь о камни и кусты. Ветки деревьев хлыстали по лицам, но бойцы не обращали на это внимания.

***

Утром, на лесной дороге, показались танки. Тяжёлые машины медленно ползли друг за другом. Колонну замыкал грузовик с солдатами.

Цветков, смотревший в бинокль, сказал:

– Двигаются к месту боя… Сейчас там нашим вдвойне непоздоровится.

Кузьма вздрогнул. В ушах у него зазвенело. «Надо что-то делать, – подумал он. – Но разве смогу я с этим сосунком задержать танки?»

– Что делать будем? – не выдержал Цветков. – Сидеть и ждать, когда танки наших товарищей утюжить будут?

– А ты что предлагаешь, засранец? – спросил Кузьма озлобленно. – Давай возьмёмся за руки и встанем перед пятью стальными махинами?!

Он выхватил бинокль из рук радиста и поднёс его к глазам. Кузьма увидел, как танки развернулись на дороге вправо и замерли, видимо, готовясь к атаке. Из грузовика стали выскакивать солдаты и вдруг…

Моторы взревели, стальные чудовища с длинными стволами орудий окутались дымом и рванулись вперёд. Солдаты, вытянувшись цепью, поспешили за ними.

Радист щёлкнул затвором, загнав патрон в патронник, и прицелился.

– Ты спятил, что ли? – рыкнул Кузьма, хватаясь рукой за ствол. – Танк подбить собрался?

– Нет, я по солдатам стрелять намерен, – огрызнулся Цветков. – Убью, сколько успею, гадов и…

И вдруг земля словно вздрогнула. Один из танков встал и окутался чёрным дымом.

– Что это? – вздрогнул радист, перестав сопротивляться.

– Сейчас посмотрим, – Кузьма поднёс к глазам бинокль. – Горит одна коробочка, – сказал он с ухмылкой, разглядывая горящий танк и видя спешно выбирающихся из башни людей в чёрной форме. – Наверное, на минное поле заехали, гады. Ну и поделом!

Он замолчал, увидев, как загорелся второй танк, и лицо его прояснилось.

– Нет, это не мины, – сказал он. – И пушечных выстрелов не слыхать. Наверное, из танков делают стальные гробы бронебойщики из противотанковых ружей…

Радист молчал, а лицо его светилось счастьем.

– Вот еще один подбили! – воскликнул он, когда очередная махина закрутилась на месте с перебитой гусеницей. – Нет, мы не можем, не имеем права больше бездействовать! Мы просто обязаны хоть чем-то помочь нашим героическим товарищам!

Он снова вскинул винтовку и выстрелил. Выпущенная наспех пуля не задела никого из солдат, но их укрытие было обнаружено.

– Эх, ты, баран безмозглый, – в сердцах выругался Кузьма. – Сам себя уложил в гроб, дубина стоеросовая. Да и меня, наверное, тоже…

Тем временем танки остановились и попятились к дороге, а пехотинцы залегли и слились с землёй.

– Кузьма, давай постреляем по немцам? – засуетился Цветков. – Они вон, все как на ладони? Да и мы боеприпасами обросли. Сколько пособирали по лесу…

– И сколько? – огрызнулся Кузьма, связывая ремнём три противотанковые гранаты. – У всех убитых, кого мы нашли, оставалось по два-три патрона. Ты забыл, сколько времени сопротивлялась всеми забытая и брошенная вторая ударная армия?

– Да-а-а, боеприпасов совсем не осталось, – признал радист.

– На-ка вот, бери, – протянул ему тяжёлую связку Кузьма и принялся вязать еще одну.

– Ты собираешься… – радист облизнул кончиком языка пересохшие губы. – Ты собираешься…

– Не ты и не я, а мы собираемся, – поправил Кузьма вставая. – Два танка невредимыми остались, вот мы их и взорвём, чтоб глаза не мозолили.

– Ты думаешь, мы сможем? – поинтересовался Цветков дрогнувшим голосом.

– А чего тут мочь? – ухмыльнулся Кузьма. – Один твой, другой мой. Пока пехота на земле отлёживается, мы сейчас сзади к танкам подберёмся и метнём в них по связке.

– Но мы разве сможем к ним незаметно подобраться? – прошептал Цветков робко. – Там ещё немцев с десяток и…

– Идём, не скули, – посмотрел на него недобро Кузьма, вставая. – Вот сейчас и покажешь, на что способен! Ты же уже не один день в самое пекло рвёшься, всё голову сложить торопишься, вот и… Короче, пришло наше время показать свою доблесть, так что поторопимся, пока есть возможность.

***

Пригнувшись в кустах, Малов и Цветков, держа наготове винтовки, наблюдали за дорогой. Экипажи собрались у грузовика и что-то оживлённо обсуждали, жестикулируя руками. Радист, явно нервничая, готов был уже метнуть в собравшихся связку гранат, но Малов остановил его прикосновением руки.

– Тихо, – прошептал он. – Гранаты береги для танков и не шевелись, сзади снайпер…

Выслушав его, Цветков замер и медленно присел. Осторожно повернув голову в указанном Маловым направлении, он увидел немецкого солдата с винтовкой в руках. Кузьмы рядом не было. Стоя неподвижно, как манекен, Цветков увидел, как Малов, уподобившись лесному духу, осторожно подкрался к снайперу сзади и ударом приклада в затылок сбил его с ног. Затем в руках Кузьмы блеснуло широкое лезвие охотничьего ножа и раздались булькающие звуки: он перерезал фашисту горло.

Цветков едва устоял на ногах, впервые в жизни увидев такое ужасное зрелище, и его чуть не стошнило. С невероятным усилием он совладал с собой.

Осторожно шагая, пригибаясь и крутя во все стороны головой, Малов приблизился к кустарнику и присел рядом с радистом:

– Ну, какие будут мнения?

– Я н-не знаю, – ответил Цветков растерянно. – С-скопившихся у грузовика немцев надо бы изначально уничтожить.

– У тебя что, гранат целый ящик? – прошептал раздражённо Кузьма. – У нас всего лишь две связки, и мы должны уничтожить танки!

– Да мы не сможем к ним подобраться, – занервничал радист. – Связка такая тяжёлая, что я не смогу добросить её до танка, не выйдя из леса на дорогу.

– А ведь ты прав, доходяга, – сказал Кузьма задумчиво. – Придётся всё делать самому.

– Но я могу прикрывать тебя, – зашептал Цветков возбуждённо. – Я могу…

– Ничего ты не можешь, заткнись, – поморщился Кузьма. – У тебя не пулемёт, чтобы прикрывать меня, хотя… – он заинтересованно посмотрел на радиста. – Стрелять ты умеешь?

– Да так, немного, – смутился тот, и Малов с разочарованием понял, что и в этом от него помощи ожидать нечего.

– А из снайперской винтовки? – спросил он с надеждой в голосе.

– Разок приходилось, ещё на курсах, – вздохнул Цветков.

– Жди меня здесь и не дёргайся, – сказал Кузьма и исчез, а через минут пять вернулся со снайперской винтовкой убитого гитлеровца.

– Ты что собираешься с ней делать? – спросил Цветков.

– Это тебе, «в подарок», – прошептал Малов. – Погляди в оптику, чего-нибудь видишь?

Радист вскинул винтовку, прикоснулся глазом к оптическому прицелу и осмотрелся.

– Даже лучше, чем в бинокль, – сказал он. – Головы немцев так близко, будто все они выстроились передо мной и ждут выстрела.

– Теперь поищи бак грузовика, – сказал Кузьма.

Радист повёл стволом в сторону и прошептал:

– Бак вижу… Он как будто огромный сундук передо мной.

Кузьма присел и потянул за рукав Цветкова.

– Я с гранатами подберусь к дороге и залягу там. По моему сигналу ты стреляешь в бензобак грузовика и падаешь на землю. Больше никаких шевелений, понял меня?

– Ты собираешься взорвать оба танка? – округлил глаза Цветков.

– Придётся, – вздохнул Кузьма. – А теперь я пошёл. Ты следи за мной через прицел винтовки. Когда я махну рукой, стреляй в бензобак грузовика!

– А если он не взорвётся? – вдруг усомнился радист.

– Стреляй ещё, – бросил Кузьма, вставая со связками гранат в руках. – Только взрыв грузовика на мгновение отвлечёт немцев, ну а всё остальное сделаю я…

Малов приближался к дороге, перебегая от дерева к дереву. Тяжелые связки в руках не позволяли ему ползти по земле, узковатая шинель умершего полковника сковывала движения, да ещё винтовка за спиной… С грехом пополам он дополз до дороги незамеченным немцами. Приготовив к атаке обе связки, Кузьма вздохнул и прошептал:

– Вот и всё, побыл я на земле, а теперь обратно пора. Прими меня к себе, Господи, не побрезгуй. Я жил как мог и… Наверное, я был на земле не самый страшный грешник…

Он поднял над головой руку и взмахнул ею, подавая знак Цветкову. Как только прозвучал выстрел, тут же взорвался грузовик. И в этот момент…

Больше не думая ни о чём, Малов выбежал на дорогу и метнул первую связку гранат в танк, который стоял рядом с горящей машиной. После броска он упал ничком на дорогу в надежде, что осколки сразу не убьют его.

Громыхнул взрыв, и танк окутался дымом, из которого показались язычки огня. Разлетевшиеся осколки поразили многих немцев, которым посчастливилось выжить после взрыва грузовика. Вонзились они и в Кузьму, поразив спину, левую руку и правую ногу.

– Ничего, ещё для одного броска я сгожусь! – закричал он, вставая. – Эх, прости, Господи, мою душу грешную! За всё прости, Господи! За Родину! За Сталина…

Кузьма замахнулся, метнул связку гранат в другой танк и… Свет померк в его глазах, а сам он будто провалился в мрачную, вязкую пустоту…

5

Лёжа на кровати, Мавлюдов услышал, как открылась дверь, и кто-то вошёл в его камеру. Азат открыл глаза и вздрогнул. Рядом с ним стоял тот, кого он совсем не ожидал увидеть в эту минуту.

– Мартин, это ты?! – вскричал Азат, вскакивая с кровати. – Но как ты здесь…

Боммер, одетый в строгий чёрный костюм, довольно улыбнулся. Азат буквально окаменел, глядя на него.

«О Всевышний, где же я? – подумал он со страхом. – Когда меня усадили в машину и вкололи какую-то инъекцию, я уснул. А проснулся здесь…»

Глядя на «гостя», Мавлюдов понял, что надо что-то сказать, но язык будто прирос к нёбу. Прошло ещё несколько минут, прежде чем он смог оправиться от потрясения. Едва ворочая языком, он пробормотал:

– Что ты здесь делаешь, Мартин? Тебя тоже арестовало НКВД?

В ответ Боммер тихо рассмеялся:

– Нет, дорогой мой товарищ Рахимов… Ни ты, ни я далеко не узники застенок НКВД. Мы даже не в СССР, а на территории другого государства.

Он подошёл к Азату, обнял его, а тот даже не нашёл в себе сил отстраниться.

– Мы сейчас в тихой, спокойной стране и до нас с тобой НКВД никогда не дотянется!

– В какой стране? – не понял Азат. – Какую страну ты называешь спокойной, когда вся Европа воюет?

– Формально, мой дорогой коллега, – со смехом сказал Боммер. – Финляндия, где мы сейчас находимся, конечно же является союзницей Германии и находится в состоянии войны с СССР. Но никаких активных действий не ведёт, если не считать участия в блокаде Ленинграда!

– Так что же получается: ты меня выкрал и перевёз в Финляндию? – ужаснулся Азат.

– Ну-у-у… лично я в твоём похищении не участвовал, – развёл руками Боммер. – Это сделали отважные ребята из разведки вооружённых сил Германии по моей настоятельной просьбе, разумеется! А теперь мы поработаем с тобой, как говорят русские, в одной упряжке, и… Теперь ты свободен и радуйся этому, дорогой мой!

Азат смутился. Он был до того растерян и опустошён, что не имел понятия – радоваться или убиваться своему неожиданному положению.

– Как я могу радоваться, – проговорил он наконец. – Я теперь кто, изменник своей родины, предатель своей страны?

Мартин покачал головой и с сочувствием посмотрел на вытянутое серое от страха лицо Мавлюдова.

– Смотри на вещи шире, коллега, – сказал он. – Разве я не предлагал тебе ещё в спокойные времена переехать ко мне в Германию? Вижу по глазам, ты помнишь это. Вот и не забивай себе голову мыслями о предательстве! Я тоже был революционером, и ты помнишь о том… Теперь мы с тобой граждане не какой-то страны в отдельности, а граждане мира! Ибо такой статус должен носить учёный, и это моя твёрдая точка зрения, коллега!

Слушая Боммера, Мавлюдов ничему больше не удивлялся. Теперь он уже понимал, что Мартин похитил его с какой-то целью.

– И… что ты собираешься со мной делать? – спросил он.

– Об этом ты скоро узнаешь, – пообещал Мартин. – Я приготовил для тебя отличное местечко, не сомневайся… У нас будет всё, чтобы использовать свои возможности в полной мере и без ограничений! Мы с тобой будем не только делать серьёзные открытия, а штамповать их!

Азат закрыл глаза. Неожиданно мелькнула мысль: «Была бы возможность, я убил бы его, не раздумывая. Аллах бы простил меня за этот поступок».

– Так с чего начнём, коллега? – сказал он вслух. – Я почти уверен, что стою сейчас перед тобой лишь как приложение к настойкам в чемоданах, которые, наверно, уже у тебя в сейфе?

– Это не ты к ним, а они к тебе приложение, – не моргнув глазом, уточнил Боммер. – Что касается тебя, то, как я уже говорил в мирное время, ты тот человек, который не просто нужен, а необходим мне для моей работы!

Азат недоверчиво усмехнулся. Смятение его начало проходить, и он уже отчётливо представлял, что ему надо делать.

– Хорошо, можно считать, что я почти счастлив, – сказал он. – А теперь скажи, сколько ещё времени мне придётся провести в этой камере?

– Нисколько, – приятно удивил его Боммер. – Сейчас мы славно пообедаем, я покажу тебе твою комнату, а завтра утром познакомлю с нашим шефом. Тебя устраивает такой расклад?

– Если бы у меня был выбор, то я, может быть, и подумал прежде, чем ответить, – пожал плечами Азат. – А так как выбора у меня нет, то я соглашаюсь и утвердительно киваю…

***

В домике, в который поселили Мавлюдова, было уютно и тихо. Азат с удовольствием прошёлся по кухне, столовой, библиотеке, потом заглянул в кабинет. Повсюду чистота и порядок, в каждой комнате добротная красивая мебель, от которой веяло спокойствием и умиротворённостью. Ему было приятно осмотреть «свои владения» и в полной мере почувствовать себя их хозяином.

Завтра ожидался трудный день. Боммер обещал познакомить его с сотрудниками своей лаборатории, и, как Азат был уверен, начнётся новая жизнь, плодотворная и свободная!

Поднявшись на второй этаж, чтобы осмотреть спальню, он услышал за дверью ванной шум воды.

«Наверное, моется тот, с кем я буду проживать под одной крышей, – подумал Азат. – Интересно, кто мой сосед? Мартин сказал, что он русский, военнопленный и очень способный хирург…»

Он вошёл в спальню, сел в кресло и прибавил звук у работающего радиоприёмника. Передавали новости на русском языке, полные пессимизма. Немецкие армии успешно наступали на всех фронтах, а советские войска терпели одно поражение за другим. Азат откинулся на спинку кресла и приготовился узнать обо всём, что происходит во внешнем мире.

Большая часть эфирного времени была посвящена главному событию – блокаде Ленинграда и наступлению на Москву. Репортёр сообщил, что победа уже близка, и произнёс речь, напичканную бредовой фашистской идеологией, предрекая «полное поражение» большевиков и крушение «колосса на глиняных ногах».

Мавлюдов сокрушённо покачал головой. «Это немецкая пропаганда на русском языке, – подумал он с недоверчивой ухмылкой. – Значит, действительное положение на фронтах мне на этой частоте узнать не придётся…»

Когда шум воды в ванной стих, Азат убавил звук. Ему не хотелось в первый день знакомства портить отношения с соседом своим своевольством. Собравшись с духом, он натянул улыбку и приготовился встретить выходящего из ванной мужчину.

Увидев Мавлюдова, тот набросил полотенце на плечо и радостно поприветствовал:

– Здравствуйте, товарищ Рахимов! Признаюсь честно, я ожидал вас чуток позже…

Сражённый наповал Азат едва поверил своим глазам, увидев «соседа». Высокий, широкоплечий, с атлетической фигурой, с доверчивым, открытым лицом…

– Быть того не может, Дмитрий Шмелёв?! – прошептал он, отступая на шаг.

– Да, я это, – просиял Дмитрий, протягивая руку. – Вижу, что вы не ожидали меня здесь увидеть, товарищ Рахимов.

– Постой, не называй меня здесь словом «товарищ», – обеспокоенно оглянулся на дверь Азат. – Ты что, забыл, что мы не в СССР, а в Финляндии?

Лицо Шмелёва сделалось грустным.

– Ну вот, и вы напомнили мне об этом, – вздохнул он. – Я, как только в плен попал, будто с ума сошёл. Живу, как во сне… Очень проснуться хочется, да не получается.

– Мне тоже как-то не по себе, – признался Азат, тяжело опускаясь в кресло. – Всё будто не со мной происходит. Приехали, захватили, усыпили, и… Теперь вот я здесь. Вижу тебя и снова в происходящее не верю…

Вернувшись в ванную, Дмитрий оделся и снова вошёл в спальню, застав Мавлюдова с задумчивым видом сидящим в кресле.

– А мне сказали, что вы тоже военнопленный, – сказал он, присаживаясь в другое кресло. – Ещё сказали, что мы вместе будем задействованы в научной работе.

– Мне тоже так сказали, – вздохнул Азат. – Только я сомневаюсь, что это именно так и будет.

– А я уверен, что будет, – усмехнулся Дмитрий. – Для чего нас тогда сюда собрали?

– Вот в том-то и вопрос: для чего? – хмыкнул Азат. – О какой сейчас научной работе речь вести можно, когда война кругом? Да и у немцев профессоров хоть пруд пруди.

– Значит, у них есть и до нас какое-то дело, – сказал Дмитрий, вставая. – Может быть, наш разговор в столовую перенесём? – предложил он.

С молчаливого согласия Мавлюдова они перешли на кухню.

– Я вместе с госпиталем в окружение попал, – неожиданно сменил тему Шмелёв. – А потом нас всех в плен взяли. Раненых расстреляли, а тех, кто здоров был, в Польшу увезли. Затем я где только не был! Сюда попал совсем неожиданно. Высокопоставленного немецкого офицера прооперировал и… Он выжил, а меня… Меня отделили от всех остальных…

Он замолчал, задумавшись.

– Если ты здесь, значит, согласился сотрудничать с немцами, – заговорил всё это время молчавший Азат. – Теперь тебе, как и мне соответственно, обратно в СССР дороги нет.

– Это точно, – согласился с ним Дмитрий. – Я застрелиться хотел, но смалодушничал. Не смог на себя руки наложить. А когда меня к Боммеру привели и он предложил мне сотрудничество, то я… Сам не знаю, как получилось, но я согласился.

– Вот и я согласился, – вздохнул Азат. – Я просто захотел остаться живым, на что имею данное мне природой и родителями право! Я не сам пришёл к немцам, а они захватили меня в Ленинграде, и… Мне предложили сотрудничество, и я принял его, не мудрствуя лукаво.

– Раз уж мы вдвоём попали, так сказать, в тяжёлую жизненную ситуацию, предлагаю держаться вместе, господин Мавлюдов, – протянул через стол руку Дмитрий.

– Ничего не имею против, – пожал её Азат. – Трудно нам придётся в этом аду, очевидно. Ну а поодиночке ещё хуже, и это ясно, как день божий…

6

Вот уже третью неделю караван из пяти танкеров пересекал Атлантический океан, следуя от берегов Южной Америки к берегам Европы.

Капитан головной баржи медленно прохаживался по палубе в глубокой задумчивости. С подчинёнными он разговаривал резко и холодно, беспричинно цепляясь и делая замечание по каждому пустяку. Его нервозность была понятна всем – надвигался шторм.

А между тем ветер набирал силу. Волны вздымались всё круче и круче, а с них шипя сползала пена.

С наступлением темноты бурлящая поверхность океана вспыхнула призрачным серебристым сиянием. И от этого мёртвого света становилось страшно.

Испуганный надвигающимся штормом, Быстрицкий выбежал из каюты на палубу и засыпал капитана тревожащими его вопросами.

Капитан внимательно его выслушал, а потом, дабы успокоить нервного «хозяина каравана», сказал:

– Не беспокойтесь, сэр, нашей посудине не страшны ни штормы, ни ураганы. Мы можем в течение месяца носиться по разъярённому океану. Благодаря грузу и мощным дизельным установкам наш танкер чрезвычайно устойчив и не может быть опрокинут волнами!

Разъяснения капитана несколько успокоили Владимира Александровича. За три недели плавания по океану он успел сделать вывод в его отношении: «Настоящий морской волк… Строгий, когда раздражается, подбородок ходуном ходит, а брови дёргаются. Глаза тёмные, холодные, без блеска. От одного взгляда дрожь пробирает. На такого можно положиться. Железная воля в сочетании с разумом. Такой человек любого разгильдяя на место поставит!»

И всё же Быстрицкий решил в каюту не возвращаться. Он боялся потерять из виду отважного капитана, а вместе с ним и веру в успех. Еще совсем недавно он был полон решимости переплыть океан. Но если представить, что танкер может пойти ко дну?..

На палубу вышел дон Диего.

Увидев его, Быстрицкий воспрял духом и поспешил к нему.

Дон Диего равнодушно наблюдал за бушующим вокруг танкера океаном. Владимир Александрович встал рядом и громко, перекрикивая шум ветра, спросил:

– Шторм не так уж и страшен, как я думал. А может быть, нам повезло?

– Это не шторм, а так себе, болтанка, – согласился с ним дон Диего. – А ты выглядишь не очень-то бодро, господин Быстрицкий. Ступай в каюту и поспи. Я тебя разбужу, если тонуть будем.

– Если вас всё это забавляет, то меня нет, – поджал обиженно губы Владимир Александрович. – Ещё неизвестно, как нас встретит воюющая Германия, – приветствиями или подзатыльниками.

– Я тебя понимаю, – вздохнул дон Диего. – Беспокоишься, что бывшие соратники вдруг узнают, что ты жив и разбогател к тому же, и учинят над тобою расправу. Хочешь дам совет?

– Да, конечно, я охотно вас выслушаю.

– Когда встретимся с немцами, держи нос по ветру и лишнего не болтай. Гестаповцы, как я наслышан, парни тёртые, тем более власть и сила на их стороне.

– Пожалуй, вы правы, – согласился Владимир Александрович. – Однако я смог бы к немцам и без вас сходить. Танкеры и груз принадлежат мне, так ведь?

– Нет, я с тобой пойду, – покачал с сомнением головой дон Диего. – Хочу лично присутствовать на переговорах. Я доверяю твоим мозгам и способностям морочить головы другим, но… Я впервые собираюсь на встречу с фашистским командованием и очень хочу лично понять и прочувствовать всю их актуальность и остроту!

Разговор «компаньонов» продолжился в каюте Быстрицкого.

Дон Диего в очередной раз принялся объяснять, как вести себя с немцами, заостряя внимание на тонкостях, которые могут возникнуть во время переговоров.

«В случае необходимости, – говорил он, – надо ни на чём не настаивать и уходить под каким-нибудь вежливым предлогом. Главное, будь крайне осторожен. Фашисты сами себе на уме. Как говорят индейцы в джунглях Колумбии, у них по одной голове на плечах и по семь языков во рту, причём раздвоенных…»

Владимир Александрович, соглашаясь, кивнул.

– Они могут думать одно, а говорить другое, – продолжил дон Диего. – Если я покашляю, замолкай и больше ни звука. Дальше говорить и действовать буду я.

Быстрицкий снова кивнул и промолчал, ожидая, что ещё скажет дон Диего.

– Как ты считаешь, твои бывшие соратники могут нам помешать, если прознают о цели нашей акции? – вдруг поинтересовался тот, пытливо глядя на него.

Владимир Александрович пожал плечами.

– Я допускаю любую возможность, – сказал он неопределённо. – Даже ту, что они сделают это.

– Не шутите?

– Я говорю совершенно серьёзно. У меня было время убедиться, что мои бывшие «соратники» не те люди, за которых себя выдают! И им до российского народа нет никакого дела.

– Тогда тебе не стоит показываться в городе, – сказал дон Диего, вставая. – Если тебя заметят и узнают, то в лучшем случае убьют. К немцам поедем вдвоём, сразу, как только сойдём с танкера.

Он вышел из каюты, оставив Быстрицкого в глубокой задумчивости, а тот даже и не заметил его ухода.

***

Через два дня танкеры достигли берегов Дании и там были остановлены патрульными немецкими эсминцами для проверки груза и документов. Затем их ещё дважды останавливали для проверки в проливе Каттегат и дважды в проливе Эресунн (Зунд). В проливе Кадет-Реннек их остановили и проверили трижды. В порт Росток, пункт назначения, в который следовали танкеры, караван не пустили вообще, приказав остановиться на рейде и опустить в воду якоря!

– Всё, начинается, – нервно почёсывая заросший щетиной подбородок, сказал Быстрицкий, прохаживаясь взад-вперёд по кают-компании, в которой собрались все капитаны танкеров и их старпомы. – И это, как мне кажется, ещё цветочки!

– Этого следовало ожидать, – дуя на горячий чай в стакане, сказал с невозмутимым видом дон Диего. – Ещё неделя пройдёт, пока немцы педантично изучат все документы, проверят их подлинность и лишь после того примут решение.

– Интересно, каким оно будет, – сказал Владимир Александрович, усаживаясь за столик. – Им ничего не стоит отказаться от наших услуг, и… Господи, да они могут просто арестовать наши танкеры, а нас и экипаж усадить в лагеря! Они их уже не десятки, а сотни понастроили по всей оккупированной Европе!

– А я уверен, что у немцев другие мысли на наш счёт, – возразил дон Диего. – Привезённая нами нефть – большое подспорье для воюющей Германии. Им нужна нефть и… Им нужны те, кто сами доставляет её в Германию! А таких, как мы, «друзей» у них сейчас не так уж и много.

В кают-компании зависло молчание. Собравшиеся капитаны танкеров предпочитали не высказываться, так как дела работодателей их не касались. Но дон Диего не позволил им сидеть просто так.

– А вы, господа капитаны и помощники, все помните, что надо делать в случае, если нас арестуют немцы?

– Да, помним, – закивали они.

– Не подведёте?

– Нет, господин де Беррио, мы знали, куда и на что идём. А команды… Матросы только и ждут, когда получат зарплату и сойдут на берег!

– Господа, все свободны! – закончил совещание дон Диего. – Расходитесь по своим танкерам и занимайтесь текущими делами. Командам объявите, что зарплата будет выплачена незамедлительно, но чуть позже, когда мы получим оплату за груз! Так слово в слово и передайте!

Капитаны покинули кают-компанию, а дон Диего и Быстрицкий остались вдвоём.

– Немецкий эсминец остановился неподалёку и перекрыл нам выход в море, – сообщил тоном заговорщика Владимир Александрович.

– Не слепой, сам видел, – вздохнул дон Диего. – Я на другое и не рассчитывал.

– Тогда откройте наконец передо мной все свои планы! – воскликнул возмущённо Владимир Александрович. – У меня такое ощущение, что мы действуем здесь не по плану, в который вы меня посвятили, а вслепую!

– Получается, что так, – усмехнулся дон Диего. – Получается всё не так гладко, как я планировал. Немцы не спешат выгружать танкеры, держат нас на рейде и… Во мне просыпается подозрение, что они затевают с нами какую-то игру.

– А вы что, собираясь в плавание, не предусмотрели возможности такого казуса? – с едва уловимой издёвкой поинтересовался Быстрицкий. – Тогда наше путешествие к европейским берегам чистой воды авантюра.

– Считай как хочешь, – поморщился дон Диего. – О цели нашего, так сказать, похода я тебя проинформировал, а предугадать последствия в такое тяжёлое время невероятно трудно.

– Надеюсь, нас не пустят ко дну? – занервничал Владимир Александрович.

– Пока танкеры заполнены нефтью, нет, – покачал головой дон Диего. – А вот потом, после выгрузки… А потом пусть тонут, чёрт с ними. Танкеры застрахованы, и меня меньше всего заботит их потеря!

– Господи, чего вы несёте? – разозлился Быстрицкий. – Вам не жалко танкеров, а мне наоборот. Они же на меня вместе с грузом оформлены! А люди? Вы о командах подумали?

– Подумал, не сомневайся, – улыбнулся дон Диего. – Матросы на «твоих» танкерах большей частью немцы. По моему совету ты набирал на работу тех, кто очень хотел попасть в Германию, но не имел на проезд денег. Твои матросы, можно сказать, приехали домой, на историческую родину, и претензий к тебе иметь не могут.

Лицо Быстрицкого вытянулось.

– И кто же должен будет перегонять танкеры обратно, в Америку? – пробормотал он.

– Никто, – ошарашил его дон Диего. – Советую продать их немцам, а не получится, то просто подари!

С улицы послышался вой сирены. Быстрицкий и дон Диего поспешили выйти на палубу.

– Что это? – задрав голову и глядя на небо, прошептал Владимир Александрович.

– Это гудят бомбардировщики со стороны Дании, – пояснил дон Диего. – Росток – город промышленный и… Его, наверное, иногда навещают английские самолеты, чтобы хоть как-то осложнить жизнь фашистам и их стебанутому фюреру.

Словно в подтверждение его слов из-за туч показались бомбардировщики и, не обращая внимания на залпы зенитных батарей, принялись планомерно сбрасывать смертоносный груз на город, на морской порт и на предприятия оборонной промышленности Третьего рейха…

7

Кузьма пришёл в себя через две недели в немецком госпитале. Санитар, обрабатывавший его раны, встрепенулся и прошептал:

– Как вы себя чувствуете, Юрий Алексеевич?

– Если бы сказал хорошо, то это было бы неправда, – прошептал Кузьма. – Только меня зовут не Юрий Алексеевич, по-другому… Ты меня с кем-то путаешь.

– Зря вы так, товарищ полковник, – тихо проговорил санитар. – Многие офицеры, попавшие в плен, пытались скрыть свою принадлежность к офицерскому корпусу, и подобное поведение вызывает непонимание и неприязнь со стороны немцев. Они считают, что если офицер в солдатской гимнастёрке, то он пытается затеряться в солдатской массе. Они считают, что офицер, переодевшись в солдата, прячется за его спину, когда солдат должен стоять за его спиной…

– Что-то я ничего не понимаю, – Кузьма попытался встать, но множество ран на его теле вдруг заявили о себе такой дикой болью, что из глаз брызнули слёзы. Закусив нижнюю губу, он снова открыл глаза и, увидев перед собой испуганное лицо санитара, спросил: – Где я?

– В госпитале, во Владимиро-Волынском офицерском лагере, – ответил санитар. – Вам повезло, обычно тяжелораненых немцы сразу же расстреливают, а вас почему-то решено оставить живым и усиленно лечат.

– Понятно, я в плену, – вздохнул Кузьма сокрушённо. – Как я этого боялся!

– Из вас извлекли десяток осколков, и вы выжили! – прошептал санитар восторженно и с грустью добавил: – Конечно, радости в этом мало, уж лучше бы вы погибли…

Пока санитар делал ему перевязку, Кузьма вспомнил, как вместе с радистом Цветковым похоронил в лесу умершего от ран полковника Васильева, вспомнил бой, когда метнул в немецкий танк связку гранат, затем во второй, и… Полный провал в памяти…

«Значит, я попал к немцам в плен, и меня пощадили… Шинель полковника Васильева! – вдруг вспомнил он. – Видимо, меня приняли за погибшего Юрия Алексеевича!»

Это открытие заставило его задуматься. «Лучше бы я погиб, или меня добили бы фрицы, – в отчаянии думал Кузьма, изнемогая от боли. – Теперь с меня и спрос будет как с полковника. Нет, на первом же допросе я назовусь тем, кто есть, и будь что будет. Пусть лучше фрицы меня пристрелят, чем влачить полную унижений жалкую жизнь военнопленного…»

С этой мыслью он впал в забытьё, а когда снова пришёл в себя…

***

Штурмбаннфюрер Вилли Дресс был опытным офицером, много чего повидавшим на своём веку. Он тонко ориентировался во всём, и у него по любому поводу было собственное мнение. Но сейчас он никак не мог понять, почему пленный полковник пытается скрыть от него своё истинное имя.

– Это не делает вам чести, полковник, – говорил на чистом русском языке штурмбаннфюрер, расхаживая по палате. – Вы пытаетесь выдать себя за рядового солдата, надев на себя гимнастёрку солдата, но не выбросив офицерскую шинель? А в ней мы нашли письмо от вашей супруги и её фотографию!

– Но документов вы не нашли, – твердил своё Кузьма, с трудом выговаривая каждое слово. – Я устал повторять, что шинель снял с убитого полковника, так как было холодно, а моя солдатская шинель была пропитана жидкой грязью и сделалась тяжёлой. Вот я и избавился от неё.

– Мне рассказывали про героический поступок, который вы совершили, – продолжил Дресс. – Надо иметь большое мужество, чтобы взорвать два танка и грузовик! Если бы вы служили в нашей армии, то получили бы за такой героизм железный рыцарский крест! Но сейчас вы ведёте себя недостойно. Имейте мужество признаться в том, кто вы есть!

– Я уже признался, – упорствовал Кузьма. – Пристрелите меня, и дело с концом… Мне всё равно нечего добавить.

Штурмбаннфюрер негромко рассмеялся.

– Всё не так просто, как вам кажется, господин полковник, – сказал он. – Не для того мы возимся с вами столько времени, чтобы взять и застрелить! У нас к вам очень много вопросов, и мы, я уверен, сможем найти общий язык!

– Зря надеетесь, – огрызнулся Кузьма угрюмо. – Предателя из меня вам не сделать. Я прожил такую жизнь, что меня теперь уже ничего не устрашит!

– Заблуждаетесь, Юрий Алексеевич, – усмехнулся Дресс, останавливаясь. – Вы всего лишь человек! А человеку, будь он генералом, или рядовым, не чужды человеческие слабости. В нашем лагере есть такие специалисты, которые могут заставить говорить любого, даже мёртвого!

– Спорить не буду, есть такие изверги, – прошептал Кузьма, морщась. – Но из меня они ничего не смогут вытянуть. Хоть железом жгите меня, хоть режьте, хоть стреляйте, но я никогда не скажу вам того, чего не знаю!

Штурмбаннфюрер не спеша подошёл к окну, выбросил в форточку окурок и сказал, не оборачиваясь:

– Следует понимать, что вы настаиваете на своей легенде, господин полковник? Полагаете, что рядовому Малову будет легче жить в лагере, чем полковнику Васильеву?

– Я не собираюсь цепляться за жизнь и готов ко всему, – ответил ему Кузьма. – А раз в плен попал, значит, жизнь моя закончилась. Во вражьем плену я жить не собираюсь…

Всю ночь напролёт Малов перебирал в памяти свою жизнь. Вспоминая родных и близких, он волей-неволей натыкался на мысль, что много раз смерть приближалась к нему близко-близко и всегда убиралась прочь, оставляя его для дальнейшего проживания.

Спустя пять минут после ухода штурмбаннфюрера в палату вошёл санитар. Усевшись на стул у кровати Малова, он покосился на дверь затравленным взглядом и прошептал:

– Зря вы так, товарищ полковник. Вилли Дресс обозлённым ушёл. Теперь вам непоздоровится. Этот зверь съест вас живьём.

– Ничего, подавится, – прошептал Кузьма, обливаясь от страданий липким потом. – Я понять не могу, чего он от меня добивается. Сотню раз говорил, что я не тот, за кого он меня принимает. Я рядовой боец Красной армии.

– А я бы, на вашем месте, не стал спорить, – зашептал санитар. – Ну, считают вас полковником, пусть так и будет. Замучают пытками до смерти фашисты проклятые! Или вам себя не жалко?

– Вот, и ты мне не веришь, – сказал Кузьма разочарованно. – Ну, допустим, «сознаюсь» я, что полковник, и что с того? Они начнут из меня что-то выпытывать. А что я им скажу? Я же ничегошеньки не знаю.

– Тогда и я не знаю, какой совет дать, – пожал плечами санитар. – Одно могу сказать, что не избежать вам страшных пыток и ужасной смерти. Теперь вас беречь не будут, это я точно знаю.

– А ты вот что, – Кузьма посмотрел на него с надеждой. – Помоги мне пыток избежать! Дай какой-нибудь отравы.

– Что вы, рад бы, да не могу, – санитар побледнел и глянул на дверь. – У нас, кроме йода и зелёнки, больше никаких медикаментов нет.

– Нет? А почему так? – усомнился Кузьма.

– Так мы только называемся госпиталем для раненых военнопленных, а на деле так себе, тьфу. Вон других – французов, поляков – в другом месте лечат и относятся к ним не так, как к нам, русским.

– А ты не знаешь, почему?

– Знаю, – пожал плечами санитар. – Просто правительство СССР когда-то не подписало Женевскую конвенцию, а теперь… Русских военнопленных за людей не считают! Нас с евреями и цыганами фрицы в один ряд ставят.

– Значит, скоро за меня возьмутся, – предположил Кузьма. – Встать на ноги, наверное, уж точно не дадут.

– От них всё ожидать можно, – согласился, кивая, санитар. – Мы все в их власти, а они господа и всему вершители. То, что немцы вытворяют здесь, наверное, пострашнее будет подземного ада…

***

Малов много слышал страшных историй о чудовищных пытках в гестапо, но то, что он сам испытал, превзошло все его представления. Его мучили и избивали, несмотря на тяжёлые ранения, задавая лишь два вопроса: «Ты полковник или рядовой? Ты Васильев или Малов?». И он, получал передышку, лишь потеряв сознание.

Как только Кузьма приходил в себя, мучители снова брались за дело. Его тело уже теряло чувствительность к боли, и он мечтал лишь умереть, чтобы избавиться от страданий. Кузьма не мог понять, какая немцам разница, рядовой он или полковник, ведь всё равно он должен будет умереть.

Очередной раз придя в сознание, он увидел, как его палачи готовятся к новой пытке. Его истерзанное тело было пристёгнуто к кровати широкими ремнями, и Кузьма понял, что истязание будет крайне изощренным.

«Всё, это конец, – подумал он с тоскою. – Пытка обещает быть чудовищной, и я… Хорошо, если я умру, не выдержав. А может быть, поступить по-другому?»

Кузьма открыл глаза и глубоко вздохнул:

– Скажите штурмбаннфюреру, что я полковник Васильев.

Его мучители переглянулись, перекинулись парой фраз на немецком и прекратили приготовления. «Передышка будет недолгой, – подумал Кузьма, снова закрывая глаза. – Я уже на грани… я уже сломлен. Назвавшись полковником, я не прекратил истязаний над собой, а только отсрочил их…»

Штурмбаннфюрер вошёл в палату так быстро, словно всё это время дожидался за дверью. Он сразу же уселся у изголовья кровати Малова и, довольно потирая руки, спросил:

– Ну что, вы готовы отвечать на мои вопросы, полковник?

– Спрашивайте, – прошептал Кузьма. – Только… только я ничего не помню.

– Хорошо, будем вспоминать вместе, – улыбнулся многообещающе штурмбаннфюрер. – Начнём с вопроса о вашей должности в рядах второй ударной армии?

– Связист, кажется, – ответил Кузьма.

– Номер вашего подразделения?

– Не помню…

– Как попали в плен?

– Не помню…

– А что вы помните вообще?

Штурмбаннфюрер явно нервничал, задавая этот вопрос.

– Помню бой, радиста с собой рядом помню. Он что-то передавал командованию.

– Что передавал? – оживился штурмбаннфюрер.

– Не помню, – ответил Кузьма.

– Больше ничего? – хмыкнул Дресс.

– Ну почему же, – прищурился Кузьма. – Я помню наступающие танки, бой… Два танка я лично забросал связками гранат и… Больше ничего не помню!

– А грузовик? – подсказал вкрадчиво штурмбаннфюрер.

– Кто взорвал грузовик, я не знаю, – возразил Кузьма. – Если думаете на меня, то возражать не буду. А если честно, то я не помню.

– Хорошо, – сказал Дресс, вставая. – А сейчас с твоими мозгами всё в порядке?

– Не могу поручиться, – ответил Кузьма, почувствовав подвох в его вопросе.

– Тебе сутки на то, чтобы всё вспомнить, – сказал раздражённо штурмбаннфюрер, направляясь к двери. – Ровно через сутки я прикажу повесить тебя на крюк за рёбра, или посажу на кол задницей. Заметь, в давние времена эту казнь часто использовали… но не у нас в Германии, а у вас на Руси!

8

Английская авиация время от времени подвергала город Росток массированным бомбардировкам. Особое внимание для бомбовых ударов уделялось промышленным зонам, в которые входили заводы Хейнкеля, морская верфь «Нептун», в которой строили подводные лодки. Доставалось от бомбёжки и сосредоточенным в порту судам. Особенно тяжёлыми были бомбардировки зажигательными бомбами, целью которых были не только оборонные предприятия, но и центр города.

Во время налётов ВВС Великобритании дон Диего без всякого страха лежал в своей каюте на кровати и равнодушно слушал гулкие взрывы бомб, лающие голоса зениток, наплывающее гудение авиационных моторов. С затаенным злорадством он наблюдал за Быстрицким, который проводил все бомбежки в его компании.

– На тебе лица нет, господин Быстрицкий, – усмехнулся дон Диего, глядя на него. – Ни одной бомбы не упадёт на наши танкеры, поверь мне!

– Как это не упадёт, – нервно хмыкал Владимир Александрович. – Мы для англичан отличная мишень! Им выгодно разбомбить наши танкеры. Горящая нефть выльется из тонущих посудин, и…

– Вот потому нас и не бомбят господа англичане, – усмехнулся дон Диего, не дослушав его. – Не видят в том для себя пользы! А когда танкеры запустят в порт и поставят под выгрузку, вот тогда наши посудины и станут целью номер один!

– Вы так считаете? – удивился Быстрицкий.

– Не только я, видимо, и немцы так считают, – вздохнул дон Диего. – Иначе они не держали бы нас на рейде, вдалеке от порта и берега, а загнали бы в терминалы под выгрузку!

– Да-а-а, англичане частенько сюда прилетают, – усмехнулся Владимир Александрович. – А мы, наверное, из-за пугливости немцев здесь до конца войны торчать будем.

– Ну-у-у… Немцы не так уж и пугливы, – развёл руками дон Диего. – А у англичан не так уж много бензина. Скоро они полёты прекратят, и немцы встретятся с нами…

– Эх, знать бы, когда прекратятся бомбёжки, – вздохнул Владимир Александрович. – Я уже изнываю от безделья и от страха уйти на дно в нашей ржавой посудине.

– А кто тебя держит, можешь сойти на берег и прогуляться чуток, – усмехнулся дон Диего. – Это матросам и капитанам запрещено покидать суда, а нам с тобой разрешается.

– Так чего мы ждём?! – округлил глаза и обрадовался Владимир Александрович. – Я прямо с утра поеду в город, зайду в Управу и напомню о себе. Думаю, есть смысл, как считаете?

– Считаю, что нет, – покачал головой дон Диего. – Немцы хорошо помнят как о нас самих, так и о нефти в наших танкерах. Не веришь мне, выйди на палубу и полюбуйся на красавец эсминец. Он надёжно запер выход из бухты и… Когда немцы посчитают нужным, они о нас обязательно «вспомнят»! И ещё…

Снаружи послышался рокот мотора. Быстрицкий и дон Диего переглянулись. Тут же открылась дверь, и в каюту вошёл помощник капитана.

– К танкеру приближается немецкий катер, – сказал он. – Я в бинокль увидел двух офицеров в чёрной форме СС или гестапо, не разобрал сразу.

– Хорошо, спускай трап и встречай гостей, – оживился дон Диего и подмигнул побледневшему Быстрицкому. – Ну вот, пробил и наш час, кажется. Это едут не к нам, а за нами, можешь не сомневаться!

***

Дона Диего и Быстрицкого ввели в большой кабинет. Владимир Александрович, увидев немецких офицеров, машинально взял под козырёк, но тут же опустил руку и замер, приложив её к бедру.

Дон Диего повёл себя по-иному. Сделав шаг вперёд, он представился и, заложив за спину руки, замер в ожидании.

– Временно исполняющий обязанности коменданта города штандартенфюрер Отто Меннель, – представился плотный мужчина среднего роста, слегка лысеющий, с продолговатым лошадиным лицом и крохотными усиками под крупным мясистым носом. За стёклами очков виднелись колючие серые глаза. Штандартенфюрер указал на офицера, стоявшего рядом. – Оберштурмбаннфюрер Ганс Бюхер. Шеф гестапо и… Он тот самый человек, от мнения которого зависит всё, на что вы претендуете.

Ганс Бюхер был полной противоположностью Меннеля: в новеньком мундире, опрятный, свежевыбритый и весь благоухающий, словно пришёл на собственную свадьбу. На его лице играла солнечная улыбка, и у него был такой блаженный вид, будто он хотел осчастливить весь мир, отдав ему все сокровища нации!

Штандартенфюрер сел за письменный стол, кивком головы приглашая всех присутствующих присаживаться на свободные стулья. Дождавшись, когда все рассядутся, он сказал:

– Господа, мы поставили под выгрузку ваши танкеры, – сделав небольшую паузу, он продолжил: – За нефть мы заплатим деньгами, рейхсмарками, а не… Нет, у меня в голове не укладываются ваши запросы, господа. И как вам в голову могло прийти такое, что мы согласимся менять пленных на нефть? Да нас все в мире будут считать не культурной нацией, а средневековыми варварами?

Дон Диего выразительно посмотрел на немца, и его губы скривила ироничная усмешка. Отто Меннель изменился в лице: его взбесила усмешка латиноамериканца.

– Я что-то не так сказал? – поинтересовался он холодно. – Мы, немцы, нация культурная и цивилизованная, а ваше предложение по обмену напоминает работорговлю! И это… Это будет выглядеть как настоящая измена Германии – хорошо продуманная и организованная измена.

– Боже упаси, я даже не мог подумать, что вы так извратите предложение господина Быстрицкого! – сделал вид, что очень удивился, дон Диего. – Германия победоносно шествует по Европе, оккупируя страну за страной. Скоро и СССР рухнет под несокрушимым натиском войск вермахта. Вы строите и строите концентрационные лагеря, но их территорий вам не хватает. А у меня много плантаций в джунглях, на которые, по причине их «эксклюзивности», очень трудно найти подходящих рабочих. Вот мы с господином Быстрицким и подумали…

– Говорите короче! – покраснел от гнева штандартенфюрер и сжал кулаки. – Вы выращиваете кокаиновые растения и производите наркотики!

– Отличный бизнес, – кивнул, вздыхая, дон Диего. – Миллионы долларов сами вырастают из земли. Даже людей не хватает, чтобы…

– Одним словом, вам нужна бесплатная рабочая сила? – хитро щурясь, предположил гестаповец.

– Да, мне нужны люди, которым некуда бежать и среди которых не будет осведомителей полиции, – пожимая плечами, ответил дон Диего. – А я буду заботиться о них и спокоен за свой бизнес…

Немцы переглянулись. Лицо штандартенфюрера перекосила угрожающая ухмылка.

– В ваших планах есть изюминка, – сказал он вкрадчиво и многозначительно. – Но почему вы решили вести переговоры именно с нами, в нашем городе? У нас женский лагерь, а вам, наверное, для работ в джунглях нужна мужская сила?

– С женщинами меньше проблем, – натянуто улыбнулся дон Диего. – В них самой природой заложено раболепие и подчинение. С ними меньше хлопот, чем с мужчинами, и потому… Я решил забрать в обмен на нефть именно женщин и потому…

– Сейчас я отведу вас к специалистам порта, – морщась, как от зубной боли, объявил Ганс Бюхер. – Вы ещё раз пересмотрите с ними документы и ответите на вопросы, а потом мы примем решение.

– А вы, господин Быстрицкий, побеседуете со мной, – сказал Отто Меннель, обращаясь к едва стоявшему на трясущихся ногах Владимиру Александровичу. – У меня есть лично к вам кое-какие вопросы как к владельцу танкеров и груза. Вы не против провести со мной некоторое время в дружеской беседе?

***

В наступившей тишине чиркнула спичка. От этого едва слышимого звука Быстрицкий вздрогнул, как от выстрела.

– Вы не подскажете, чего задумал дон Диего, господин Быстрицкий? – спросил Отто Меннель. – Когда он забрасывал нас телеграммами об обмене нефти на военнопленных, мы не придавали им особого значения, считая, что какой-то взбалмошный миллионер пытается разыграть нас. Но он пригнал к берегам Германии весь свой флот, гружённый нефтью!

– Когда он собирался везти нефть в Германию, я приветствовал его план, – заговорил с задумчивым видом Владимир Александрович. – Но он ничего не говорил мне об обмене. Об этом я узнал только сегодня в этом кабинете! А в Колумбии, когда он вдруг переписал танкеры и груз на меня, мне показалось, что дон Диего тронулся умом!

– Так вам показалось, что он тронулся умом, или это произошло на самом деле? – задал вопрос штандартенфюрер спокойным, бесстрастным тоном.

– Я и сам не пойму, – признался Быстрицкий. – Я же не мог взять его за руку и отвести к психиатру. Дон Диего большая величина в Колумбии, и…

– А почему вы привязались к нему? – не дослушав его объяснений, обрушился на него Меннель. – Вам было поручено другое задание в отношении господина Бурматова, так ведь?

Владимир Александрович не мог скрыть своего удивления. Он знал, что немецкая разведка способна на многое, но не предполагал, что немцев может интересовать такая, далёкая от войны информация, как сведения о доне Диего. «Наверное, промолчать в этой ситуации я не имею права», – подумал Быстрицкий и сказал слегка хрипловатым, глухим голосом:

– Господин штандартенфюрер, господин Бурматов очень непростой человек. Как я ни старался, так и не смог понять его.

– Вы не поняли его, а я не понимаю вас, господин Быстрицкий, – перебил его Меннель. – Назовите мне того, кто поручится за вас. Я вижу вас впервые, хотя кое-что приходилось о вас слышать.

– Это я уже понял, – кивнул Владимир Александрович. – Даже догадываюсь от кого…

– Если подумал про меня, Владимир Александрович, то не ошибся, – прозвучал грубоватый мужской голос откуда-то сбоку, и в кабинет вошёл высокий грузный мужчина в зеленовато-сером мундире.

– Илья Петрович? – прошептал Быстрицкий, чувствуя, как затряслись поджилки. – Вы здесь?

– Да, перед тобой я, полковник Волкогонов, – перебил его вошедший. Он колюче посмотрел из-под густых чёрных бровей на Быстрицкого, и тот, не выдержав пристального взгляда руководителя центра, опустил голову.

– А мы думали-гадали, жив ли ты или, как и Бадалов, сложил на «чужбине» голову, – продолжил Волкогонов, усаживаясь на стул. – Мы здесь, в Европе, значит, оплакиваем тебя как героя, а ты? Ты переметнулся к нашему врагу Бурматову и… Очень хорошо рядом с ним себя чувствуешь.

– Мне ничего не оставалось делать, – вздохнул Владимир Александрович. – Если бы я не поступил так, то не стоял бы сейчас перед вами…

Волкогонов подался вперёд, и стул под ним жалобно скрипнул.

– А мы считаем, раз ты жив, то виновен в провале! Мы уже потирали руки, ожидая твоего триумфального возвращения в Германию и… И благодари господина штандартенфюрера, что он…

– Для начала мы арестуем вас и господина Бурматова, – объявил Меннель, не мигая глядя на Быстрицкого. – Но это не надолго, пока из ваших танкеров выгрузим нефть. Ну а затем… Если выгрузка пройдёт спокойно, без сюрпризов, мы возобновим нашу сегодняшнюю беседу.

– Пока сидишь, подумай, как перед нами, своими соратниками, отчитываться будешь, – добавил Волкогонов. – А мы за всё с тебя спросим, будь уверен!

Владимир Александрович выразительно посмотрел на вырядившегося в немецкий мундир полковника и понял, что смысла пускаться с ним в дискуссию нет. Да он и не любил никогда Волкогонова. Когда-то они вместе учились в военном училище, и уже тогда он презирал этого неповоротливого «переростка».

– Кто посмеет оскорбить меня хоть словом или делом, убью, – пообещал на всякий случай перед расставанием Владимир Александрович. – Никто не смеет сомневаться в моей честности и поливать мою честь грязью! Это не кого-то, а лично тебя касается, полковник…

9

Историческая справка

Ради появления в Третьем рейхе «нового человека» не жалели ни людей, ни средств. А в то, что он обязательно появится, Гитлер верил твёрдо. «Творение ещё не окончено. Старая человеческая особь уже находится в состоянии упадка, – говорил фюрер. – Человечество переходит на новую ступень развития каждые 700 лет, и окончательная цель – приход Сынов Бога. Вся творческая мощь будет сконцентрирована в новых людях. Сверхчеловек будет превосходить современного человека во всех отношениях».

«Общество не существует ради самого себя, оно лишь средство для того, чтобы избранные личности могли осуществлять своё высшее призвание!» – этой цитатой из Ницше фашисты оправдывали многое. Насильственная стерилизация и эвтаназия тех, кого они считали «декадентами», – гомосексуалистов и «расово загрязнённых», больных с наследственными и психологическими заболеваниями, – проводились ради одной цели: человечество необходимо избавить от физических и прочих недостатков, чтобы могли размножаться только лучшие из лучших «человеческих особей».

Именно над этой непосильной задачей бился глава СС и Аненэрбе Генрих Гиммлер.

Именно по его указанию начались эксперименты по селективному размножению лучших экземпляров человеческой породы…

***

Самолёт оторвался от взлётной полосы и взял курс на восток.

Азат Мавлюдов ликовал от мысли, что наконец-то покинул унылую Финляндию. Но к чувству радости примешивалось и неясное ощущение тревоги. Теперь он человек подневольный: его судьба прочно связана с немцами и он находится в их полной власти. Так что…

Сидевший напротив Мартин Боммер пересел к нему.

– И? Как твоё самочувствие, товарищ Рахим? – спросил он. – Мне не нравится цвет твоего лица. Хочешь посмотреть на себя в зеркало?

– Нет, не хочу, – поморщился Азат. – Я чувствую себя скверно, но, наверное, выдержу до конца полёта.

– Хотелось бы верить, – вымученно ухмыльнулся Боммер и посмотрел на часы. Выждав некоторое время, он перевёл взгляд с циферблата в сторону кабины пилотов и закричал. – Всё, начинайте!

«Эй, чего это он?» – подумал Азат, и в это время самолёт начал медленно набирать высоту. Он посмотрел на других пассажиров, которых было не меньше пятнадцати. По их изменившимся, побледневшим лицам было видно, что они сильно напуганы.

Самолёт всё набирал и набирал высоту. Пассажиры замерли в оцепенении. Все сидели неестественно тихо, боясь сделать лишнее движение или издать какой-нибудь звук.

Азат провёл языком по пересохшим губам. Дышать становилось всё труднее и труднее. Страшной болью напомнила о себе голова, и забурлило всё, что имелось в желудке.

Азата вырвало в тот момент, когда из кабины лётчиков выглянул второй пилот и громко крикнул, что самолёт достиг предела высоты и дальнейший подъём опасен.

Боммер встал.

– Внимание, господа! – обратился он к присутствующим, стараясь перекричать гудение моторов. – Поздравляю вас, господа! Только что все мы стали участниками нашего первого эксперимента в предстоящей работе! И потому я прошу вас всех осмыслить и запомнить все ощущения, которые вы только что прочувствовали, и, как только мы прибудем в пункт назначения, всё изложить на бумаге!

– Вы и дальше собираетесь проводить эксперименты на нас? – спросил Азат, когда самолёт опустился на прежнюю высоту, и ему стало легче дышать.

– Нет, этот раз единственный и поучительный, – счастливо улыбнулся Боммер, протягивая ему носовой платок. – Все, кто на борту, сотрудники одной очень важной научной лаборатории! И мне, как заведующему, очень захотелось, чтобы мы все прочувствовали хотя бы малую часть той перегрузки, над которой предстоит работать. А вы приведите в порядок свою физиономию, Азат Гумарович, и берите пример с Дмитрия Шмелёва. В отличие от вас и многих здесь присутствующих он выглядит на зависть бодро, прилично и… просто отлично!

***

В этот же день, а точнее наступившим утром, мужчина и женщина завтракали на широкой каменной веранде замка в тени плюща. Еду подавала красивая стройная мулатка, исполнявшая обязанности экономки и поварихи. Тут же присутствовали ещё несколько слуг, следивших за порядком в замке и охранявших его.

Поселившись в замке три дня назад, мужчина и женщина всё это время чувствовали себя неуютно. Раньше они работали в психиатрической клинике в Вене. А с началом войны были мобилизованы на военную службу и теперь…

– Как тебе удаётся так хорошо выглядеть, Мартин? – поинтересовалась женщина, потягиваясь, как кошка. – Тебе уже, если не ошибаюсь, сорок пять лет, а выглядишь только на тридцать.

Действительно, доктор Мартин Пеннер сохранил прекрасную атлетическую фигуру. У него были густые русые волосы с проседью, но, несмотря на это, его лицо выглядело молодым и свежим, а в глазах светился мальчишеский задор.

– Бег по утрам, плавание, поездки на велосипеде, – принялся с гордостью перечислять Пеннер. – А ещё я часто с огромным удовольствием катаюсь по горам на лыжах! Если бы я не занимался спортом, то скапливающиеся в моём теле калории превращались бы в жир и тогда… – он чуть было не сказал, что стал бы похожим на неё, но благоразумно промолчал.

Доктор Инга Фотт была лет на десять младше Пеннера, но из-за безобразной полноты выглядела старше. Пышная грудь и округлые формы придавали ей вид сексуально привлекательной, хотя и чрезмерно крупной фрау.

– Если и сегодня никто не приедет, предлагаю совместно поужинать при свечах, – предложил Пеннер, недвусмысленно подмигивая ей и соблазняюще облизываясь.

– Я приехала сюда заниматься наукой, а не спать с коллегами, – возразила Инга и притворно надула губы, будто бы двусмысленное предложение Пеннера обидело её. И хотя глаза её сияли согласием, Инга тяжело вздохнула.

Некоторое время они молча любовались цветущими лугами, простирающимися за каменной стеной замка. Великолепная природа представлялась им волшебным сном, вдруг ставшим явью.

– После работы в Дахау я будто в рай попала, – улыбнулась Инга, закуривая тонкую папиросу. – Я уже сама была на грани нервного срыва от работы с человеческим мусором, которым были буквально забиты все лагерные бараки. Вонь, антисанитария…

– Зато живого человеческого материала для работы более чем достаточно, – рассмеялся Мартин. – Всегда можно любого заколбасить и делать с его мощами всё что угодно, любой опыт… Да-а-а, война – это клондайк для науки! Нам надо не упустить момент и, пока государства воюют, мы сможем сделать сотни великих открытий!

– Это в лагере можно было делать открытия, – возразила с ухмылкой Инга. – Там оборудования было сколько угодно и «морских свинок» полный набор. А чем мы здесь заниматься будем? Селекцией коров или лошадей? А может быть, кентавров выводить?

– Нет, не для того нас сюда направили, – перешёл на шёпот Мартин. – В этом замке установлено оборудования не меньше, чем в Дахау. Под лаборатории отдана половина помещений замка, а это значит… Нам не придётся здесь скучать и изнывать от безделья…

С этими словами Пеннер допил остатки какао, поставил бокал на стол и сладко потянулся. И в это время послышались гудение двигателя и скрип шин въезжающего во двор замка армейского автобуса. Они встрепенулись и вскочили со стульев.

– Наверное, это те, кого мы с «нетерпением» дожидаемся, – предположила Инга, взглянув на часы. – Интересно, к нам сейчас только спецов привезли или ещё «морских свинок»?

– Нет, сегодня только спецов, – улыбнулся Мартин. – К сожалению, я вижу только мужчин и ни одной женщины. Значит, только ты одна будешь в центре внимания, фрау Фотт. От всей души поздравляю, дорогая!

***

Выйдя из самолёта, все разместились в поджидавшем их автобусе. Путь длиною в несколько километров пролегал через поля и перелески. Дорога была просёлочная и ухабистая. Автобус сильно трясло на поворотах.

По дороге Мартин Боммер предупредил, что уже скоро они подъедут к «месту службы», после чего, как и в самолёте, подсел к Мавлюдову.

– А для тебя, Азат Гумарович, всё начнётся именно здесь, – сказал он. – За всё время, которое мы провели рядом, ты был лишь частично посвящён в то, чем предстоит заниматься, а здесь, куда мы сейчас прибудем, начнётся самая настоящая работа и будет очень интересно, поверь!

– Ты мне говоришь об этом так часто, что, наверное, набил оскомину своей болтовнёй, – огрызнулся Азат. – И кого мы будем лечить, хотелось бы знать? Ты как-то обмолвился, что больных военнопленных в лагере?

– Кому лечить военнопленных, решат и без нас, – усмехнулся Боммер. – Врачей и фельдшеров среди пленных не так уж и мало! А удел таких, как мы, Азат Гумарович, заниматься научными изысканиями.

– Мы что, разве не в концлагерь едем? – удивился Азат.

– Нет, мы едем в чудесное местечко, где не слышно грохота рвущихся снарядов, воя сирен противовоздушной обороны и рёва несущихся к земле, сброшенных бомбардировщиками авиабомб! – доходчиво разъяснил Боммер. – То, чем мы будем заниматься, – дело особой важности и имеет высшую степень секретности! Разве ты не понял этого ещё в самолёте, дурень?

– Считаешь, что я могу на что-то сгодиться? – усомнился Азат.

– И ты, и все кто здесь, в автобусе, – улыбнулся Боммер. – Всех вас собрали в одну команду неслучайно и… На вас возложены большие надежды Третьего рейха! И не мне вам говорить, господа, что эти надежды не могут быть неоправданными. Прошу запомнить и руководствоваться впредь, что разочарование вождей рейха влечёт за собою неминуемую смерть! И это не пустая угроза, господа, а стимул для вашей качественной работы и благополучного сосуществования!

10

Дон Диего и Быстрицкий чувствовали себя неуютно, когда по пути в комендатуру солдаты тыкали их в спины стволами винтовок.

У входа в здание немолодой фельдфебель приказал:

– Лицами к стене и не двигаться!

– Вы почему так себя ведёте? – попробовал возмутиться Владимир Александрович. – Мы не какие-нибудь преступники! Мы…

Его ударили прикладом между лопаток, и он едва устоял на подкосившихся ногах.

– Молчи, ни слова! – поддержав его от падения, прошептал в ухо дон Диего. – Если нас вдруг убьют солдаты, им за это ничего не будет.

– Молчать! – рявкнул вдруг вышедший из комендатуры унтер-офицер. Он с разворота ударил кулаком в область печени Быстрицкого, и тот с мучительным стоном повалился на дона Диего.

Орудуя прикладами, пинками и затрещинами, полицейские затолкали дона Диего и Быстрицкого в здание комендатуры. Их поставили перед приземистым господином в штатском. Сзади него толпились вооружённые полицейские и офицер. Господин в штатском поочерёдно осмотрел арестованных:

– Сейчас оформим ваше задержание. Шуметь, протестовать, задавать вопросы не советую и запрещаю!

В этот момент с улицы завели ещё пятнадцать человек, выстроили в ряд и обыскали.

– Я иностранец, – заговорил Быстрицкий с волнением. – Мой арест – это ошибка! Я гость оберштурмбаннфюрера Ганса Бюхера!

Господин в штатском ленивым движением руки оттолкнул его к противоположной стене.

– Заткни пасть, – сказал он. – Жди, пока до тебя дойдёт очередь.

После обыска задержанных выстроили у стены.

– Чего от нас хотят? – шепнул дон Диего стоявшему рядом мужчине по-немецки.

– Тс-с… тише, – ответил тот шёпотом и отодвинулся от него.

Быстрицкий, видимо, на что-то надеясь, торопливо сделал шаг в сторону господина в штатском.

– Господин инспектор, – заговорил он взволнованно. – Я иностранец, мои документы в порядке, и… Я только что от оберштурмбаннфюрера Ганса Бюхера. Я…

– Я знаю, откуда вы, – нахмурил лоб господин в штатском. – Кто вы, мне тоже известно.

– Но-о-о… я ничего не совершил! – занервничал Быстрицкий.

– Все так говорят, – ухмыльнулся инспектор.

– Но-о-о… штурмбаннфюрер только отложил переговоры с нами на следующий день, на завтра. Мы с господином де Беррио…

– Говорите только за себя. С доном Диего мы отдельно побеседуем.

– Нет, я скажу за обоих! – возмутился Быстрицкий. – Мы не уголовники и не военнопленные. Я требую, чтобы относились к нам как к гостям вашего государства!

– Вы пытаетесь давить на меня? – округлил глаза инспектор.

– Я собираюсь на вас жаловаться! – огрызнулся Быстрицкий. – Я… – встретившись с суровым взглядом офицера, он осёкся и замолчал.

Инспектор посмотрел на дона Диего, стоявшего молча в стороне, и поманил его пальцем.

– Ступай за мной!

Помещение, в которое они вошли, мало походило на кабинет и больше напоминало бойцовский зал.

– Что ж, я готов выслушать все ваши жалобы и претензии, – сказал инспектор, усаживаясь на единственный стул.

Дон Диего, почувствовав опасность, натянуто улыбнулся.

– Отнюдь, ни жалоб, ни претензий я не имею, – сказал он. – Меня всё устраивает, и я готов безропотно дожидаться своей участи….

Инспектор закурил и поинтересовался:

– Следует понимать, что вы не протестуете против своего задержания?

– Нет-нет, ни в коем случае, – поспешил с заверениями дон Диего. – Мне бы хотелось только побыстрее избежать всех унизительных процедур и попасть в камеру.

– А что, это твоё желание вполне выполнимо, – усмехнулся инспектор. – Вы не задержаны и не арестованы, вы заложники! До тех пор, пока в порту будут разгружать ваши танкеры, вы будете находиться «в гостях» у гестапо!

– Хорошо, – улыбнулся дон Диего. – Для меня вполне приемлемы данные меры предосторожности!

– Вот и радуйтесь, что содержаться будете здесь, а не в концлагере, – хмыкнул инспектор. – Отсюда у вас есть ещё шанс выйти, а оттуда никогда!

***

Дона Диего и Быстрицкого посадили в довольно приличную камеру, выдали одеяла и даже чистые простыни. Долгое время они лежали молча, разговор не клеился. Остаток дня и всю ночь из соседних камер слышались крики и стоны.

Задремавший после полуночи Быстрицкий сразу же вскочил на ноги, когда из коридора донёсся душераздирающий вопль.

– Господи, да чего же там с ним делают?! – воскликнул он, сотрясаясь от страха. – Я даже предположить боюсь, что сделают с нами, если всё пойдёт не так, как мы рассчитывали.

– Всё идёт так, как и должно быть, – сказал дон Диего, переворачиваясь на бок. – Все эти вопли звучат для того, чтобы запугать нас. Немцы не верят в нашу добровольную акцию и стараются деморализовать нас.

– Это вы так считаете, а я иначе, – возразил Быстрицкий. – Как только немцы выгрузят нефть из танкеров, нас повесят или расстреляют! Кстати, и когда вы только выдумали эту чушь про обмен нефти на военнопленных?

– Да так, в голову пришло, – усмехнулся дон Диего. – Я тебе и не говорил про неё, чтобы ты не посчитал меня сумасшедшим.

– Да, вы говорили мне о других причинах, на которых строили свой план.

– Причины были другие, но я вынужден был их поменять по вдруг открывшимся обстоятельствам, – усмехнулся дон Диего. – Но ты, как мне помнится, собирался привести танкеры в Германию? Так вот они! Я, можно сказать, исполнил желание вашей шайки «патриотов» и всё.

– Ну нет, мы собирались действовать иначе! – возмутился Быстрицкий. – Нашей целью был удар по Ленинграду! Официально мы на танкерах должны были вывезти закупленное в СССР зерно, но попутно, следуя в Ленинград, мы должны были завезти нефть в Германию! Нефть была бы выгружена, но вместо неё танкеры были бы загружены горючими отходами. Вот их мы и собирались взорвать в порту Ленинграда, причинив колоссальный ущерб большевикам в канун войны!

– Знаю, ты уже говорил мне об этом, – потянулся, скрипя пружинами кровати, дон Диего. – Знаю и то, что моего брата вы собирались сделать крайним. Но всё обошлось, слава богу, если, конечно, не считать убийство вами моего брата.

– Да-а-а, всё пошло не так, как мы планировали, – вздохнул Быстрицкий. – Кто бы мог подумать, что у Митрофана Бурматова вдруг отыщется брат, на которого он благоразумно составит завещание…

– Для меня это оказалось полной неожиданностью, – с улыбкой признался дон Диего. – Я даже и в мыслях не держал оставить ему хоть доллар, если вдруг что со мной… Тьфу, чёрт… Кабы беду не накликать.

Они провели в молчании несколько минут, и первым заговорил дон Диего.

– Да-а-а, моё внезапное появление перечеркнуло все ваши планы, господа поганцы, – с улыбкой сказал он. – Ушли сроки атаки на порт Ленинграда, растаяли ваши надежды завладеть огромным состоянием моего брата и… А теперь твоя гнусная личность, Владимир Александрович, стала никому не нужна. А вот немцам ты интересен!

– Я? – глаза у Быстрицкого полезли на лоб. – Что всё это значит, господин де Беррио?

– Ты выполнил свою миссию на грешной земле, Владимир Александрович, – пожал плечами дон Диего. – Напряги мозги и подумай, для чего я оставил тебя живым, расправившись с Бадаловым.

– Ты… всё это… – Быстрицкий не смог продолжить, от страшной догадки пересохло во рту.

– Да, я задумал всё это, чтобы нанести собственный «посильный» удар по Германии, напавшей на мою Родину, – улыбнулся дон Диего. – И у меня всё получилось! Танкеры с нефтяными отходами здесь, в порту, все они заминированы и… Как только они взорвутся во время выгрузки, во всём обвинят тебя, Владимир Александрович. Что же касается меня, то я всего лишь доверившаяся тебе, скрытому большевистскому агенту, жертва обстоятельств!

– Вы… вы собираетесь меня подставить? – ужаснулся Бысрицкий.

– Я тебя уже подставил, болван, – ухмыльнулся дон Диего. – Я только этим и занимался всё время, собираясь плыть в Германию. Немцы уверены, что ты «агент и диверсант», а скоро… – он достал из кармана часы и взглянул на циферблат. – А теперь, ровно через минуту, они будут убеждены в этом!

Как только дон Диего замолчал, в коридорах возникло оживление и послышался гул.

– Что это? – прошептал Быстрицкий и заметался по камере.

– Это летят английские бомбардировщики, – охотно пояснил дон Диего. – Сейчас они начнут бомбить порт и верфь…. На город не упадёт ни одной бомбы.

– Откуда вы всё это знаете? – закричал Быстрицкий. – Вы, как и я, здесь, в гестапо города Росток.

– Как же мне не знать, если сегодняшний прилёт англичан организован мною! – рассмеялся дон Диего. – Англичане нанесут бомбовый удар и улетят. А взорвавшиеся на заложенных в них зарядах танкеры будут причислены к точному попаданию бомб во время удара. И, что самое удачное, не пострадает никто, кроме немцев, разумеется.

– Никто?! – выкрикнул Быстрицкий. – А команды на баржах? А ваши деньги? Танкеры взлетят на воздух и…

– О, да, – развёл руками дон Диего. – Они взорвутся все до одного! Из них выльется горючая жижа и растечётся по всей акватории порта! Загрязнение будет ужасным, но… Это издержки войны… Главное, что у гестапо есть с кого спросить, так ведь, Владимир Александрович?

– Почему с меня, а не с вас? – злорадно рассмеялся Быстрицкий. – Танкеры принадлежат… – он замолчал, вдруг осознав, что больше всего вопросов у немцев будет к нему.

– И баржи, и груз в них твои, – напомнил, вздыхая, де Беррио. – У меня куча документов, подтверждающих это. Кстати, они уже у немцев. Гестапо почерпнёт из них много интересного… Кстати, команды танкеров не пострадают. Во время устройства к нам на работу все матросы подписывали документы с просьбой вступления в армию вермахта, и они уже тоже у немцев!

С улицы послышался грохот взрывов.

– Ну вот, началось, – сказал дон Диего, с наслаждением вытягиваясь в кровати. – Мой план начал работать и уже скоро…

– Убью, гад! – взревел Быстрицкий и, сыпля матерными словечками, набросился на него.

Владимир Александрович умел драться. Он профессионально орудовал кулаками, нанося удары по бокам и затылку ловко уворачивавшегося дона Диего. Глаза Быстрицкого полыхали ненавистью. Он захватил под мышку голову своего врага, изо всех сил выворачивая её, и, почти не чувствуя ударов сзади вбежавшего в камеру полицейского, стал душить дона Диего.

И вдруг Быстрицкий закричал и ослабил хватку. Дон Диего, с изумлением поняв, что его больше никто не душит, вскочил на ноги. А рядом с ним кипела «битва». Двое полицейских с ожесточением пинали скорчившегося на полу Быстрицкого, а тот ревел как умалишённый и продолжал буйствовать с искажённым лицом и остекленевшими глазами…

11

Историческая справка

Нацисты стремились отделить командный состав от рядовых, видя в нём вполне обоснованно возможных организаторов сопротивления. С этой целью 19 мая 1941 года в проекте особого распоряжения к директиве № 2 (план «Барбаросса») указывалось: «При захвате в плен войсковых подразделений следует немедленно изолировать командиров от рядовых солдат». Это правило неукоснительно соблюдалось.

Многих офицеров расстреливали почти сразу после пленения. Как правило, взятых в плен делили на две группы: красноармейцев и командиров, начиная от младшего лейтенанта. Командиров, если не сразу, то по прибытии в пересыльный лагерь отправляли в офлаги.

***

Как ни трудно пришлось Кузьме Малову в пересылочном лагере, но он выжил. Да и штурмбаннфюрер Вилли Дресс утратил к нему всяческий интерес. А потом начались его «мытарства» по лагерям, не задерживаясь в каждом из них более двух месяцев.

По прибытии в тот или иной лагерь на каждого военнопленного офицера заполнялась регистрационная карточка, где записывались: личный номер, личные данные, домашний адрес, место жительства родителей, звание, должность, гражданская специальность, когда и где попал в плен, цвет волос, рост, отпечатки пальцев.

Во Владимиро-Волынском офлаге на его одежде красной краской нарисовали на груди треугольник, а на ягодицах – два треугольника.

При переводах из лагеря в лагерь, при регистрации, Кузьма говорил правду, но потом, набираясь опыта, он понял, что выгоднее сказать, а что, наоборот, не стоит сообщать о себе. В итоге получалось, что на него было заполнено шесть регистрационных карточек, и немцы не могли понять: он попал в плен полковником, а до последнего лагеря добрался лейтенантом?

Кроме Владимиро-Волынского офлага Кузьме пришлось побывать в Виннице, в специальном офицерском лагере ОКХ, для старших офицеров Красной армии, представлявших особый интерес для немецкого командования, в офлаге ХIII-Д в Хаммельбурге, в Циттенхорсте…

В условиях плена психология людей резко менялась и наружу выплёскивались ранее сдерживаемые мысли, эмоции… За несколько дней взятые в плен офицеры вдруг превращались в ярых врагов советской власти, правительства и даже страны! Голодные, грязные, бесправные, потерявшие прошлое и стоявшие перед неизвестным будущим, советские командиры с упоением, во весь голос, отборным матом поносили того, при чьём имени ещё недавно вставали и аплодировали, – Иосифа Сталина!

В офлагах узники испытывали те же страдания и унижения, как и во всех лагерях военнопленных. Во Владимиро-Волынском офлаге Кузьма вместе с другими пленными офицерами ел траву и листья, кору с деревьев и сено. Им так же приходилось есть рога и копыта мёртвых животных, которые им швыряли немцы. Поджарили и съели кожу ремней и сапог. Всего лишь за полгода в офлаге из восьми тысяч офицеров осталось три…

В лагерях расстреливали евреев, цыган, гомосексуалистов и большевиков. Каждый день расстреливалось от десяти и больше человек разных наций и за разные поступки. Не снял шапку перед немцем – расстрел, за попытку к побегу – расстрел, за «враждебность к немецкому народу», «за воровство, (т. е. за то, что подобрал две-три гнилые картофелины) – за всё расстрел, расстрел и расстрел…

«Скитаясь» по лагерям, Кузьма «вволю» натерпелся издевательств немецко-фашистской военщины. Его, в группе ещё восьми-девяти офицеров, эсэсовцы впрягали в повозку и катались по лагерю и за его пределами. Их, так же запряжённых в повозки, заставляли возить кирпичи, камни, воду, дрова, мусор и нечистоты из уборных. Много издевательств пришлось вытерпеть Кузьме Малову, пока злодейка-судьба не сжалилась над ним и не занесла его в офлагерь «Замостье».

Совершенно неожиданно для себя он попал в рабочую команду по сбору мороженого картофеля. Работавшие в ней счастливчики считались «лагерной элитой»!

Перед «картофельной командой» лебезили, заискивали. Угодники были готовы чистить одежду, смазывать жиром сапоги, стирать и сушить портянки, латать или зашивать порванные штаны, рубашки и рукавицы ради мороженой картофелины! Но и… Могли и убить, лишь бы получить освободившееся заветное местечко в рабочей команде. И вот однажды…

Однажды в лагерь приехала группа офицеров абвера и тут же всех военнопленных с «высокими» воинскими званиями собрали на плацу. Немецкий майор произнес речь на чистом русском языке:

– Война, как видите, Советской Россией проиграна… Мы не требуем от вас предательства, все вы – пройденный этап войны и нам ничем уже не поможете и не помешаете, но… Мы хотим написать объективную историю войны! Вы можете нам в этом помочь. Не надо льстить и обманывать нас, пишите правду о том, как вас разбили. Вспомните, где вы воевали и как, вот вам карты этих участков, нанесите расположение своих, это не предательство, это давно потеряло актуальность, давно занято немцами, – опишите, как вы воспринимали бой оттуда!

Прямо с плаца первую группу пленных офицеров, примерно человек двадцать, завели в столовую, усадили за столы и выдали каждому по карандашу и по несколько листов бумаги.

«И что же делать? – думал Кузьма, глядя то на листы бумаги перед собой, то на “товарищей по несчастью”, которые уже спешили изложить на бумаге свои мысли. – Им легко, они настоящие полковники, подполковники и майоры… А я… Я лжеполковник Васильев Юрий Алексеевич. Уже долгое время скитаюсь по лагерям под этим именем и фамилией. Эх, будь что будет!»

Кузьма изложил на бумаге мысли относительно гибели Второй ударной армии и составил описание боевых действий. Как и требовали немцы, он указал ошибки советской и немецкой сторон, допущенные, по его мнению, в ходе боёв, особенно выделив те ошибки советского командования, из-за которых была разгромлена Вторая ударная армия.

Подписавшись «полковник Ю.А. Васильев», он отдал исписанные листы подошедшему абверовцу и, на удивление, уже вечером был вызван в лагерную комендатуру.

Поступившее предложение принять участие в работе «Военно-исторической группы» и вовсе повергло его в шок. Но, узнав, какие авторитетные советские военачальники уже вошли в неё, тоже дал своё согласие.

Сначала Кузьме приходилось трудно. Он был одинок среди специалистов с военным образованием, и они могли в любую минуту разоблачить его безграмотность. А в случае такого разоблачения расстрела было бы не избежать. Спасло то, что в работе «Военно-исторической группы», возглавляемой бывшим комбригом Севастьяновым, не поднимались вопросы о связи между войсками во время ведения боевых действий и без таковых. А вот бывшего начальника третьего топографического отдела штаба шестой армии Андронова заинтересовали способности Кузьмы к составлению карт и умение пользоваться ими.

Весь состав группы – два генерала и около двадцати майоров, подполковников и полковников – пользовался особым положением и все они находились на особом довольствии: получали дополнительный паёк, но… Не успели участники группы сработаться и свыкнуться со своим «особым положением», как группу расформировали и разбросали по лагерям.

Кузьме Малову просто фантастически повезло и на этот раз. Он чудом попал в группу пленных офицеров Красной армии, имевших пользующиеся спросом гражданские специальности, и отправлен в Регенсбург на авиазаводы «Мессершмитт». К тому времени там работали около двух тысяч советских военных офицеров…

***

– Кузнецы среди вас есть? – услышал Кузьма вопрос на построении и встрепенулся. – Повторяю, – повысил голос переводчик, – господин главный инженер интересуется, есть ли среди вас кузнецы или хотя бы знакомые с кузнечной работой?

– Мы все механики-авиаторы, – ответил кто-то в первом ряду. Мы…

– Я знаком с кузнечным ремеслом, – сказал возвышающийся над всеми Кузьма. – Когда молодой был, в селе рос и помощником кузнеца трудиться приходилось.

– Выходи из строя, – покосившись на сделавшееся довольным лицо главного инженера, приказал переводчик. – Сразу называй имя и фамилию!

– Полковник Юрий Алексеевич Васильев, – привычно солгал Кузьма. – Военные специальности – связист и топограф.

– Эти специальности у нас здесь не востребованы, – улыбнулся переводчик, переводя взгляд с богатырской фигуры Кузьмы на довольное лицо главного инженера и обратно. – А вот если мастерством кузнеца нас порадуешь…

– Будешь жить очень ко-ро-шо, – похлопал в ладоши главный инженер. – У нас очень мало короший кузнец. А это есть о-очень плёхо…

После распределения прибывших на завод пленных отправили в баню, а Кузьму, прямо с плаца, отвели в кузницу. Главному инженеру и другим специалистам, присутствующим на построении, очень хотелось посмотреть на его работу и оценить его профессионализм.

В кузнице были созданы все условия для работы. Тут был горн с вытяжкой, ёмкость с водой, ящик с топливом, наковальня, стеллажи для инструментов, электроточило (с набором кругов), кузнечные и слесарные тиски, комплект слесарных и измерительных инструментов.

Оглядев всё это изобилие, Кузьма, перестав обращать внимание на притихших у входа немцем, заправил горн углём и зажёг его.

– Чего ковать будем? – спросил он, обращаясь к переводчику, а тот тут же перевёл его вопрос главному инженеру.

– Шестерёнку, – ответил переводчик и передал Малову деталь с погнутыми зубцами. – Только она должна быть новой и готовой к применению сразу же после перековки!

– Хорошо, – кивнул Кузьма, осмотрел шестеренку и бросил в раскалённый горн.

– И почему ты так поступил? – округлил глаза переводчик. – Ты даже не замерил зубцы у детали и…

– Я сделаю всё, как надо, – хмуро буркнул Кузьма. – Скажи инженеру, пусть не беспокоится…

Проследив за нагревом детали в горне и не дав ей перегреться, Кузьма выхватил её из углей клещами и положил на наковальню.

Основной способ, с помощью которого изготавливается в кузнице изделие, – это ручная ковка. Ударами ручника или кувалды достигается желаемая форма заготовки в холодном или разогретом состоянии (в зависимости от её толщины). Свободная ковка осуществляется произвольными ударами молота на усмотрение кузнеца.

Кузьма взял правой рукой кувалду и покрутил её, определяя на вес. Ручная ковка требует от кузнеца не только кропотливой работы, но и определённых физических данных и выносливости. В процессе изготовления кованого изделия наносится несчётное количество ударов 8—10-килограммовой кувалдой. Для этого нужна хорошая сила и профессионализм. Всем этим как раз и обладал Кузьма.

Выслушав инженера, переводчик приблизился к Малову.

– Как ты собираешься работать один, без напарника? – поинтересовался он. – Один должен указывать место удара кувалдой и направлять весь процесс ковки, а второй…

– Отойди, как-нибудь сам справлюсь, – угрюмо глянул на него Кузьма и предупредил: – Хотите смотреть, смотрите, но под руку и с разговорами не лезьте. Ковка – дело тонкое, в советчиках и подсказчиках не нуждается!

На обновление шестерёнки Кузьма затратил полчаса. А когда он очередной раз «выкупал» её в ёмкости с водой и бросил на верстак, инженер, не дожидаясь переводчика, спросил:

– Как это понимать? Третий сорт не брак!

– Деталь готова, – ответил ему Кузьма, отставляя кувалду. – Можно использовать, не подведёт, ручаюсь…

12

Историческая справка

Появление «высшего человека» и образования новой шестой корневой расы, способной управлять оккультными силами и ощущать «дыхание иного мира», Гитлер и его ближайшие сподвижники ждали в конце 1944 года. Как раз в этом году, согласно языческим представлениям германцев, заканчивался 700-летний исторический период и ожидались глобальные перемены. Изменения действительно произошли: исход войны уже был очевиден для всех.

Но недаром, как признают многие исследователи фашизма, Гитлер и узкий круг посвящённых жили в «полном соответствии со своими идейными и теоретическими установками» – их слова редко расходились с делом. Эксперименты по выведению «сверхчеловека» действительно велись. И проводились они на оккупированных территориях СССР, куда под различными предлогами привозили «на опыты» лучших представителей немецкого народа – будущих прародителей «шестой корневой расы».

***

– Доктор Зигмунд Рашер из мюнхенской больницы Швабингер очень любит свою работу и свою 48-летнюю жену, – сказал Мартин Боммер, останавливаясь перед сидевшим в кресле Азатом Мавлюдовым. – Её он любит так, что уже в столь преклонном для деторождения возрасте она подарила ему одного за другим трёх малышей!

– И? Что в этом удивительного? – усмехнулся Азат. – Я задал тебе вопрос: что собираемся делать мы в этом мрачном замке? А женщины могут рожать в любом возрасте, если сохранили крепкое здоровье!

– В кругах СС прошёл слушок, что дети у супругов Рашер, с точки зрения расовой теории, отличаются более совершенными качествами, – продолжил Мартин. – Этим научным достижениям среди посвящённых никто не удивился – все знали, что у члена СС и штабного врача германских ВВС была одна идея фикс: выведение опытным путём всё более полноценных поколений «нордической расы»!

– Что-то я не совсем понимаю тебя, – насторожился Азат. – Ты сегодня впервые явился ко мне в чёрной форме войск СС, я с трудом выговариваю твое звание, и ты пытаешься мне что-то рассказать, но заходишь из такого далёка, что я теряюсь и ещё больше не понимаю тебя.

– Я тебе коротко втолковываю одну предысторию, которая собрала в этом замке всех нас, – улыбнулся Боммер и, подойдя к висевшему на стене большому зеркалу, не без интереса осмотрел своё отражение. – Так вот, – продолжил он, обернувшись, – собственно, именно на этой почве и завязалось «трогательное» знакомство доктора Рашера и всемогущего рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера, переросшее в серьёзную работу с «живым человеческим материалом».

– С чем? – ужаснулся Азат. – О чём ты только что сказал, Мартин?

– Сам доктор Рашер работает в концлагере Дахау, – усмехнулся Боммер. – У него много проектов в медицинском направлении. Одним из них поручено заниматься мне и подобранной мною команде!

– Мы здесь будем заниматься опытами над людьми?! – прошептал поражённый услышанным Азат.

– Да, конечно, только в хорошем смысле, – уточнил Мартин. – Доктор Рашер очень озабочен тем обстоятельством, что немецкие лётчики, на обучение которых тратятся огромные деньги, летают слишком низко и поэтому их постоянно сбивают!

– И, во время нашего перелёта, твой приказ лётчикам поднять самолёт на предельную высоту…

– Да, это начало опыта. Мне вдруг захотелось проверить, насколько прав доктор Рашер!

Глядя на Боммера, на пугающую форму на нём и на фанатичное выражение его лица, Азат почувствовал холодок внутри и дрожь в коленях.

– И-и-и… каких результатов пытается добиться доктор? – спросил он взволнованно. – Заставить пилотов летать выше?

– По его мнению, опыты по исследованию воздействия воздушных высот на лётчиков давно застряли на мёртвой точке, – охотно пояснил Мартин. – Теперь доктор добился возобновления опытов с участием в них живых людей!

– И этих людей к нам будут поставлять из лагеря? – всё задавал и задавал вопросы едва живой от страха Мавлюдов.

– Доктор Рашер получил «добро» на десятки «морских свинок» в человеческом обличье, – холодно и жёстко отвечал Мартин. – И это не только военнопленные, преступники и евреи, но и цвет нации, чистокровные арийцы!

После этого памятного разговора минуло чуть больше месяца.

Для проведения «высотных» экспериментов из Мюнхена в замок были привезены специальные барокамеры, откуда воздух выкачивался именно так, что моделировались реальные условия отсутствия кислорода и низкого давления, характерные для больших высот. Как только вновь созданные лаборатории были готовы для проведения опытов, в замок доставили крепких здоровых мужчин, специально отобранных для участия в экспериментах.

– Точно такие же лаборатории установили в лагере Дахау, – объяснял сотрудникам Боммер. – Там их работой руководит сам доктор Рашер! А мы тут будем заниматься самостоятельными экспериментами, господа. Конечно, улучшать нордическую расу мы не будем, а вот улучшать здоровье и выносливость наших доблестных лётчиков… Над этим работать мы просто обязаны!

Барокамеры Азат видел впервые. С принципом их работы он тоже был знаком только лишь теоретически. Барокамера выглядела большим стальным цилиндром. В передней крышке – входная дверь, в задней – шлюз для передачи медикаментов. Внутри камеры – койка, столик, прибор с большой красной кнопкой, откидная скамейка и кислородные баллоны.

– Итак, первым опытом руководить берусь лично я, господа! – объявил присутствующим Боммер. – Наблюдайте за происходящим внимательно, запоминайте непонятные вам моменты, и… Вопросы будете задавать после эксперимента, в специально отведённое для дискуссий время.

Взяв себе в подручные пять специалистов, которые прибыли в замок из Дахау и уже принимали участие в похожих экспериментах, Боммер надел на себя белый халат, на лицо белоснежную марлевую маску и взялся за дело.

По его приказу два огромных санитара привели в лабораторию крепкого русоволосого парня и, невзирая на его отчаянное сопротивление, втолкнули в барокамеру.

Бледный, тяжело дыша и обливаясь потом, Азат видел через смотровое окно барокамеры, как несчастный парень переносил вакуум. Тело его ходило ходуном, руки и ноги, казалось, действовали самостоятельно, подчиняясь каким-то неведомым инстинктам. Парня будто ломала какая-то невидимая сила и выворачивала наизнанку.

– Мартин, прекращай! – простонал в отчаянии Азат. – То, что с ним происходит, уму непостижимо!

– Для этого его сюда и привезли, – едва слышно отозвался Боммер. – А тебе только один совет дать могу: привыкай! Уже скоро лично ты будешь руководить всеми экспериментами в этом блоке…

– Кто? Я? – опешил Азат. – Но ведь кроме меня…

– Я назначил тебя, – любуясь страданиями несчастного в барокамере, сквозь зубы процедил Боммер. – Будешь возражать, окажешься здесь, внутри этого склепа. Смотри внимательно и убедись собственными глазами, что после всего с тобой будет!

У парня в барокамере из носа, рта, ушей и глаз хлынула кровь, видимо, произошёл разрыв лёгких. Он принялся с остервенением рвать на себе волосы, расцарапывал голову и лицо ногтями, бился о стены и кричал, стремясь ослабить давление на барабанные перепонки и мозг. Упав на пол, он ещё несколько секунд подёргался и затих.

Как только подвергшийся жесточайшему эксперементу мужчина перестал подавать видимые признаки жизни, в барокамеру тут же вошли два санитара, вынесли тело и уложили его на стол, стоявший тут же в лаборатории. К столу подошли два хирурга и подкатили столик с блестящим хромом инструментом, и тут началось самое ужасное…

На глазах присутствующих у пока ещё не остывшего трупа хирурги удалили головной мозг с полным отделением спинного мозга.

– А теперь мы наблюдаем сорок секунд затишья действия предсердия, господа! – громко объявил Боммер, комментируя действия хирургов. – Затем удары вновь начинаются и окончательно прекращаются, спустя восемь минут! В артериях мозга оказывается достаточно воздуха, господа!

Всё поплыло перед глазами Мавлюдова. Сначала «сплющилась» барокамера, затем исказилось лицо Боммера, сделавшись уродливым, злобным рылом, из которого торчали во все стороны клыки, а уж вслед за этим…

***

Пробуждение было настоящей пыткой. Страшно болела голова, и болезненные импульсы пробегали по мозгу. Тщетно Азат массировал кончиками пальцев виски, боль не проходила. Где-то рядом зазвучали голоса.

Он открыл глаза; привычная средневековая обстановка комнаты, постель… Возле камина стояли Боммер и Дмитрий Шмелёв.

– Я и подумать не мог, что Рахимов так чувствителен, – говорил Боммер. – Это же обыденное дело. Не выдержал эксперимента, в котором погибла «морская свинка» в человеческом обличье? Радуйся, что не ты на его месте, а он на своём… – увидев открывшего глаза Азата, он улыбнулся и приветливо помахал ему рукой.

Азат вяло улыбнулся, когда они оба склонились над кроватью, затем переглянулись и уселись на стулья.

– Ты меня удивил, Азат Гумарович, – мягко произнёс Боммер. – В общем-то рядовой случай во время обыкновенного эксперимента и… Такой пустяк вышиб тебя из седла?

– Этот случай не рядовой, а чудовищный, – прохрипел Азат и с удивлением обнаружил, что голосовые связки не повинуются ему.

– Мне тоже было не по себе, – признался вдруг Дмитрий. – Я наблюдал за экспериментом со стороны, и… Если бы вы не опередили меня, Азат Гумарович, то я бы вместо вас удивил господина Мартина своим непредвиденным падением.

– Ну вот, – похлопал в ладоши Боммер, – вы будто не врачи, а барышни кисейные… Не заставляйте меня объяснять вам, что такое жизнь и что такое смерть! Война даёт нам уникальные возможности для любых открытий, для продвижения медицины, для великих работ! Не считайте военнопленных равными себе! Попадись вы им в более выгодных для них условиях, то…

– Не надо, не продолжай, – поморщился Дмитрий. – Я соглашусь на любую работу, только не участвовать в этих жутких экспериментах!

– Да-а-а, не ожидал я от тебя такой просьбы, юноша, – усмехнулся Боммер. – Хорошо, я подумаю, как использовать тебя по назначению… А сейчас оставь нас с Рахимом наедине.

Шмелёв поспешно вышел из комнаты, а Мартин небрежным движением ткнул Мавлюдова в плечо:

– Если ты не прекратишь падать в обморок, дружище, я посажу тебя на часок в барокамеру! Ты не должен выглядеть слабым ничтожеством перед остальными сотрудниками! И это моё условие, понял?

Азат выслушал Боммера с закрытыми глазами. А когда Мартин замолчал, он открыл глаза, и…

– Но почему ты так со мной? – спросил он дрожащим голосом. – Почему ты упорно заставляешь меня принимать участие в том, в чём я не желаю участвовать?

– Ты действительно хочешь это знать? – с нескрываемым сарказмом полюбопытствовал Мартин. – Ну хорошо, давай подискутируем на эту тему…

Он прошёлся взад-вперёд по комнате, выглянул в окно, выглянул за дверь, после чего вернулся к кровати и сел на стул, уложив ногу на ногу.

– Ты должен вести себя здесь, как все, Рахим, – сказал он серьёзно. – Раз мы уже в одной упряжке, значит, должны в ней следовать до конца!

– Но я не хочу принимать участия в опытах над людьми! – захныкал Азат. – Я не хочу…

– Закрой пасть, тупица! – не выдержав, воскликнул Боммер. – Ты не в той ситуации, когда можно выбирать, что тебе охота, а чего нет! А разве ты не занимался опытами над людьми в своей даче, в питерском лесу?

– Я тебе уже говорил, что там я занимался только безвредным переливанием крови, – поёжился Азат. – Это была просто фикция, пыль в глаза стоящим у власти простофилям! Лечил я настойками и, чтобы не было вопросов, всё маскировал якобы эффектом от переливания крови!

– Всё? Ты высказался, шарлатан чёртов? – наморщил лоб Мартин.

– Всё, – кивнул Азат.

– Ладно, я не буду напоминать тебе об умерших женщинах в подвале, – продолжил давить Мартин. – Я не буду напоминать о наших встречах в Ленинграде, о наших разговорах… Сейчас, в Ленинграде, все от голода пухнут и дохнут сотнями, а ты… Ты живёшь как у Христа за пазухой! И что самое удивительное, пути у тебя обратно нет! Живи и радуйся, «товарищ Рахим»… Не всем так везёт, как тебе в этой гнусной и подлой жизни!

У Азата на глазах навернулись слёзы.

– Я помню тебя другим, Мартин, – сказал он, едва сдерживая рвущиеся наружу рыдания. – Там, в Верхнеудинске… Ты же помнишь?

– Помню, не сомневайся, – буркнул угрюмо Боммер. – Но тогда время другое было… А сейчас мы оба рабы обстоятельств, и от этого никуда не деться… Кто победит в этой войне, мы не знаем, но когда-нибудь она закончится. А пока война открывает для нас неисчерпаемые возможности. Давай, соберись и не зли меня. Работая для медицины Германии, мы не забудем и про себя! Втайне от всех, параллельно от основной, мы будем делать ещё свою работу.

– С моими настойками? – насторожился Азат.

– С нашими, – уточнил Боммер и добавил: – С ними я уже давно работаю…

13

Историческая справка

Бомбардировочная кампания против Германии начала возрождаться в середине февраля, когда проблема Бреста решилась сама собой в результате прорыва линейных крейсеров в Германию через Ла-Манш. К тому времени многие английские бомбардировщики были оснащены системой ДЖИ для радионавигации и опознавания целей. В новой директиве бомбардировочному командованию от 14 февраля 1942 года указывалось, что главной целью бомбардировочной компании теперь должен стать «подрыв морального духа гражданского населения противника, и в особенности промышленных рабочих».

Таким образом, запугивание безоговорочно стало ясно выраженной политикой английского правительства, хотя в ответах на запросы в парламенте её продолжали скрывать.

Новая директива уже ждала маршала авиации Харриса, когда он 22 февраля 1942 года принял командование бомбардировочной авиацией, сменив Пирса, которого вскоре после вступления в войну Японии направили на Дальний Восток в качестве командующего союзными военно-воздушными силами. Будучи сильной личностью, Харрис сумел вдохновить экипажи и улучшить организацию бомбардировочного командования, однако ретроспективно многие его взгляды и решения представляются ошибочными.

В это напряжённое время, когда царил упадок духа, поддержку и ободрение принёс меморандум личного советника Черчилля по научным вопросам лорда Чэруэлла, составленный в конце марта. Этот меморандум был написан сразу же после сокрушительного удара, нанесённого в начале марта по заводу Рено в Бийянкуре, около Парижа, когда был сбит только один из 235 бомбардировщиков. Это был первый крупный эксперимент с использованием светящихся авиационных бомб для наведения атакующих самолётов.

В том же месяце состоялся «успешный» налёт на Любен, во время которого зажигательными бомбами был уничтожен густонаселённый центр города. В апреле было осуществлено четыре подобных налёта на Росток. Больше всего пострадали красивые дома в центре этих исторических городов, а не заводы. Впрочем, во время четвёртого налёта на Росток английская бомбардировочная авиация понесла большие потери…

***

Бомбовый удар английских королевских ВВС по морскому порту и верфи Ростока причинил значительный ущерб оборонной промышленности Германии.

В результате точных попаданий тысячи тонн горючей жидкости хлынули в море из вставших под разгрузку танкеров. Вспыхнул ужасный пожар. Разлившаяся жидкость образовала горящее масляное пятно диаметром около трёх километров. Почти на всех судах, оказавшихся поблизости от терминалов и верфи, начались пожары. От воздействия огня и высокой температуры стали взрываться боезапасы на боевых кораблях и подводных лодках…

На допрос к оберштурмбаннфюреру Гансу Бюхеру его повели около девяти часов утра. Гестаповец встретил его с бледным осунувшимся лицом. С первой же минуты дон Диего заметил, что движения у Бюхера были замедленные и… Особенно привлекал внимание его туманный, отсутствующий взгляд. Всё это было ожидаемо для дона Диего, и он присел на свободный стул перед столом гестаповца.

– Пожалуйста, расскажите мне всё, что вам известно о Владимире Быстрицком, – спросил оберштурмбаннфюрер.

– Что именно вас интересует? – напрягся дон Диего. – Не могли бы вы задавать мне более конкретные вопросы, чтобы я мог легко отвечать на них.

– Господин Быстрицкий сошёл с ума, – продолжил Бюхер. – Он несёт какую-то бессмысленную ахинею, что… Ни я и никто другой понять его не может. Как вы считаете, он пытается дурачить нас, притворяясь сумасшедшим, или…

– Не знаю, что и ответить, – сказал дон Диего, покачав головой. – Просто в голове не укладывается, что вам ответить. Чему угодно могу поверить, только не тому, что Быстрицкий сошёл с ума.

– Давно вы с ним знакомы? – задал вопрос гестаповец, закуривая.

– Не помню точно, – пожал плечами дон Диего. – С того самого дня, когда он пришёл ко мне в Колумбии вместе с господином Бадаловым.

– Да-да, они явились к вам с деловым предложением?

– Именно так и было… Они пытались склонить меня к заведомо провальной авантюре, но их план не заинтересовал меня…

– Но, как мне известно, ваш брат, ныне покойный, был согласен сотрудничать с организацией патриотов?

– Лично он мне об этом ничего не говорил, – усмехнулся дон Диего. – Но… Раз он был согласен, то почему его убили?

– Я расскажу почему, – послышался со стороны грубый мужской голос, и его обладатель, Илья Волкогонов, появился в кабинете.

– А что, как в театре, очень эффективное появление, господин полковник! – рассмеялся дон Диего. – Я почему-то так и думал, что вы где-то здесь, рядом, но то, как вы ворвались, произвело на меня должное впечатление!

Даже не глянув на сидевшего за столом оберштурмбаннфюрера, полковник подошёл к дону Диего и резко остановился, сжав кулаки.

– Это ты устроил диверсию в порту, отвечай! – загремел Волкогонов своим громоподобным голосом.

– О чём это вы? – округлил глаза дон Диего.

– О взрыве танкеров в терминалах, вот о чём!

– А они разве не попали под бомбёжку?

– Они пострадали не от попаданий бомб, а были заминированы и взорваны в терминале под выгрузкой! Это вы всё продумали и организовали?

– Нет, всё придумал и организовал Владимир Александрович Быстрицкий, – даже не моргнув глазом, ответил дон Диего.

– Ложь! – оглушил его своим выкриком полковник. – У Владимира Александровича не было таких полномочий, как решать что-то самостоятельно, без одобрения нашей организации патриотов!

– Может быть, и так, – пожал плечами дон Диего. – Только вот, оказавшись моим пленником, он был лишён возможности каким-то образом контактировать с вашей организацией!

– Тогда ответь мне прямо, скотина, почему ты убил Бадалова, а Быстрицкого оставил в живых? – Наседал с вопросами Волкогонов, но пока ещё рук не распускал.

– Я никакого Бадалова не убивал, – улыбнулся дон Диего. – Помню, Быстрицкий мне рассказывал, что тот, с кем он прибыл в Колумбию и искал со мной встречи, утонул в океане во время купания! Если бы я имел мысль их убить, то убил бы обоих! Да и какой смысл мне их было убивать, вы не скажете?

– Я скажу, – полковник сделал шаг в сторону, взял стул, поставил его перед доном Диего и сел. – Смотри на меня, – потребовал он, грозно вращая глазами. – Я хочу видеть твоё лицо, когда ты будешь отвечать на мои вопросы!

– Хорошо, я весь во внимании, – вздохнул дон Диего. – И ещё… Если сейчас не допрос, а просто беседа, то я бы чего-нибудь выпил… Вообще-то я не сторонник набираться спиртным, но сегодня очень хочется…

– Ты как-то прознал, скотина, что господа Бадалов и Быстрицкий приняли участие в убийстве твоего дебильного братца! – сверля глазами лицо дона Диего, прорычал Волкогонов. – Это разве не повод отомстить им за это?

– Наверное, для кого-то это мог быть серьёзный повод для мести, – согласился дон Диего. – Только вот я был не в обиде на господ Быстрицкого и его «компаньона». С братцем я никаких отношений не поддерживал и… Я даже им благодарен, что они сделали меня очень богатым человеком!

– Тогда почему утонул Бадалов? – допытывался полковник.

– Наверное, не умел плавать, – ответил с усмешкой дон Диего.

– А почему остался в живых Быстрицкий?

– Он, наверное, мог вполне сносно держаться на воде…

– Но ты похитил его, так ведь?

– Нет, я просто увёз его подальше от городской суеты на свою фазенду.

– Выходит, ты знал, что его могут убить?

– Точно не знал, но предполагал. В нашей стране очень процветает преступность и… Владимир Александрович едва не стал их добычей.

– Так на него покушались? – глаза полковника полезли на лоб.

– Да, и я спас его, – кивнул дон Диего. – Я ответил на все ваши вопросы, Илья Петрович?

– Нет, тут явно что-то не так, – помотал головой полковник, вскочил со стула и с задумчивым видом отошёл к окну. – Но я выясню всю правду прямо сегодня, прямо сейчас, прямо не выходя из этого кабинета! Я… – он замолчал, над чем-то задумавшись.

После того как Волкогонов замолчал, сидевший молча за столом оберштурмбаннфюрер Бюхер тут же оживился. Он потянулся к сейфу, достал из него бутылку, рюмки и всё это выставил на стол.

– Прошу, господа, – сказал он, кивая на разлитую по рюмкам выпивку. – Отличный французский коньяк, можете не сомневаться.

– «Наполеон» – хороший коньяк, – улыбнулся дон Диего. – Намного лучше того, чьё имя носит.

– Но почему же? – удивился Бюхер. – Император Наполеон был великим человеком! Если бы он обладал в то время такими возможностями, как мы сейчас, то неизвестно, как бы выглядел мир в настоящее время.

Не дожидаясь, когда полковник Волкогонов вернётся из своих размышлений, они выпили за фюрера и победу Великой Германии, после чего закурили, и Бюхер спросил:

– А теперь мне хотелось бы знать, везти к нам в Германию вместо нефти какой-то горючий суррогат, чья была идея?

– Вы имеете в виду моя или господина Быстрицкого? – уточнил дон Диего.

– Именно это меня интересует больше всего, – едва заметно кивнул головой Бюхер.

– Если вы хотите выслушать моё мнение, то пожалуйста, – пожал плечами дон Диего. – Я могу рассказать правду, но она будет таковой, какой её вижу я… А у господина полковника Волкогонова и Владимира Быстрицкого, может быть, своя правда. Понять, кто из нас лжёт, будет трудно, но…

– Я попробую, – усмехнулся оберштурмбаннфюрер. – Говорите…

Покосившись на всё ещё стоявшего с задумчивым видом у окна полковника, дон Диего пожал плечами и начал:

– Я не буду заострять внимание на смерти брата и причинах, почему господа «патриоты» убили его. Достаточно того, что они, как мне известно со слов Быстрицкого, уговорили моего братца закупить в России зерно! Загрузка этого зерна в баржи должна была произойти ещё в 1940 году в порту города Ленинграда. По пути в Ленинград, баржи должны были доставить в город Росток бочки с нефтью, после чего следовать дальше…

– Эта затея не увенчалась успехом, так я понял? – уловив паузу, поинтересовался Бюхер.

– Да, так и было, – вздохнул дон Диего. – Я не знаю, что за трения возникли между братом и так называемыми патриотами, но… Он погиб при взрыве!

– Тогда «патриоты» решили переключиться на вас? – осторожно полюбопытствовал Бюхер.

– Нет, сначала они не знали обо мне и о завещании, – хмыкнул дон Диего. – Они собирались путём различных махинаций заполучить состояние моего покойного брата, и…

– Заткнись, пёс! – прорычал от окна, оторвавшийся от своих размышлений Волкогонов. – Твой брат украл эти деньги в России, вывез их за рубеж и жил в своё удовольствие!

– А вы поступили бы иначе? – покосился на него дон Диего.

– Да, я бы потратил эти деньги на борьбу! – пламенно заявил полковник. – Окажись деньги в руках нашей организации, мы бы потратили их на правое дело все, до копейки!

– Я представляю, как вы разозлились, когда узнали, что мой братец успел составить на меня завещание, – позлорадствовал дон Диего. – Вы решили отправить Бадалова и Быстрицкого, чтобы меня оболванить. Вы считали, что если мой брат был человеком ветреным, которого было легко облапошить и посадить на привязь, то и я такой, но… Как видите, вы все ошиблись!

– Позвольте, господа, давайте по порядку, – вмешался Бюхер. – Из всего я понял, что «облапошить» господина де Беррио не удалось, и… Я жду, господа, кто из вас продолжит?

– Оказавшись у меня «в гостях» и поняв, что обязан мне жизнью, господин Быстрицкий рассказал мне о планах своей пресловутой организации «патриотов». В частности, он сообщил мне о том, что организация собиралась подставить и ограбить моего брата, а потом меня… Вот только помешали кое-какие обстоятельства!

– Я задушу тебя, мерзавец! – взревел яростно Волкогонов, но гестаповец тут же успокоил его всего лишь одним движением указательного пальца.

– Назовите мне обстоятельства, которые помешали подставить и ограбить вас? – спросил Бюхер, заинтересованно глядя на дона Диего.

– Господа «патриоты» собирались загрузить баржи нефтью и перевезти её в Германию, – заговорил тот задумчиво. – В Ростоке нефть должны были выгрузить, а баржи загрузили бы горючей дрянью. Затем якобы «пустые» баржи отправились бы к российским берегам, в Ленинград, за зерном. Ну а в порту эти баржи должны были взорваться, горящая смесь расползлась бы по акватории порта и причинила городу огромный ущерб!

– То есть должно было случиться то, что случилось только что у нас в порту, – поморщился гестаповец.

– Да, и плюс ко всему пострадало бы наше имя, – добавил с возмущением дон Диего. – Брату теперь всё равно, а со мной бы потом никто не стал иметь никаких дел!

– А вывод? Я хочу услышать ваш вывод! – потребовал Бюхер. – Город и порт подверглись бомбардировке! Пострадала верфь, взорваны баржи с горючей жидкостью, не имеющей ничего схожего с нефтью! И я хочу знать, почему танкеры были загружены не тем, что указано в документах, а смесью, которую мы не можем потушить уже второй день?

– Всё задумал и провернул вот этот господин, который сидит перед нами, – оживился и заговорил полковник Волкогонов. – Господин Быстрицкий успел всё рассказать мне до того, как у него повредился рассудок, и я…

– Грош цена всему тому, чего вы собираетесь здесь сказать, – перебив его, тут же возразил дон Диего. – То, чего Быстрицкий рассказал вам, полная чушь и попытка выкрутиться. Когда мы сидели в одной камере и я сказал ему, что расскажу всё, что от него и про него знаю, он набросился на меня и чуть не убил. Ладно, на помощь пришли полицейские…

– А что скажете мне вы? – нетерпеливо заёрзал на стуле Бюхер. – Что это за смесь, которая вытекла из ваших танкеров и которую никак не могут потушить?

– Что это за смесь, я не знаю, – пожал плечами дон Диего. – Я только от вас узнал, что танкеры перевозили не нефть, а что-то другое, что сейчас горит в порту. И вообще танкеры готовил к отплытию господин Быстрицкий… А загружались они ещё «патриотами», перед войной, когда ещё мой брат был жив! Как баржи, так и груз оформлены на господина Быстрицкого, а я всего лишь пассажир, приехавший в Германию совершенно по другим делам, которые, я думаю, мне дадут возможность урегулировать.

– Вы хотите сказать, что не имеете к танкерам и грузу никакого отношения? – округлил глаза сбитый с толку оберштурмбаннфюрер.

– Прямо в точку, – кивнул утвердительно дон Диего. – Документы у вас, внимательно их изучите, и отпадут все вопросы. Когда убили брата, баржи были уже загружены и готовы к отправке. Но, а смерть его и последующая за этим волокита с наследством, задержала отправку на ещё больший срок. В связи с тем, что сделка с закупкой зерна провалилась, я решил отказаться от закупок, перевозок и вообще решил продать свои танкеры.

– Вот как? – нахмурился Бюхер. – Но почему они здесь, в Германии, а не там, в Южной Америке?

– Зря вы поспешили отшибить мозги господину Быстрицкому, – усмехнулся дон Диего. – Кто-кто, а он точно знал, куда и с какой целью плывут через океан эти баржи! Хотя… Эти же самые вопросы можете задать господину Волкогонову! Это с его подачи готовилась атака на Ленинград и его подчинённый, я имею в виду господина Быстрицкого, занимался подготовкой и осуществлением операции!

– Вы так считаете? – заинтересовался Бюхер.

– Конечно, – вздохнул и развёл руками дон Диего. – Я продал баржи, а Быстрицкий купил их у меня… Для чего? Меня это как-то не интересовало…

– Лжец, тупица! – захохотал Волкогонов. – Как он мог купить у тебя баржи? На какие деньги?

– А мне откуда знать, – пожал плечами дон Диего. – Мы составили договор купли-продажи, и он через банк оплатил покупку!

– Чего ты мелешь! – перестав смеяться, напрягся полковник. – Владимир Александрович был у тебя в плену и он не мог ничего предпринимать и делать, находясь под контролем!

– Неправда, я не контролировал Быстрицкого, – едко улыбнулся дон Диего. – Как только опасность покушения на его жизнь миновала, я потерял всяческий интерес к его персоне. Это он предложил мне сделку по выкупу барж и груза, а я согласился, не видя в этом никакого подвоха.

– И ты можешь это доказать? – прорычал хрипло Волкогонов.

– Может, – ответил Бюхер вместо дона Диего. – Я видел эти документы, а мои люди уже изучили их.

Полковник смутился и покраснел.

– Странно, – промычал он. – Но мне ничего не известно как о самой сделке, так и об источнике, финансирующем её.

– Зато мне известно, – вздохнул и поморщился как от зубной боли дон Диего. – Сделку профинансировал английский банк и, предположительно, не без вашей помощи, господин Волкогонов. Для чего вы задумали и организовали перевозку этой жидкости, господин полковник, расскажете не мне, а гестапо. Заодно и объясните оберштурмбаннфюреру Бюхеру, почему танкеры в порту разбомбила английская авиация, а мне больше добавить нечего, разве что… Все доказательные документы уже у господина Бюхера, он подтвердит.

– Они все у меня и все изучены, – сказал Бюхер, закуривая. – Сейчас подъедет машина и заберёт вас в Берлин, господин де Беррио. А вас, господин полковник… – он выпустил в потолок струю дыма и посмотрел на сидевшего с угрюмым видом Волкогонова. – С вами нам придётся беседовать очень долго и плодотворно… Благо доказательств у нас вполне достаточно и вам придётся попотеть, опровергая их!

14

Выковав очередную деталь, кузнец отходил от наковальни к верстаку и со стороны наблюдал, как помощник «закалял» изделие в ёмкости с водой.

Главный инженер часто приходил в просторную и удобную кузницу и подолгу стоял возле Кузьмы, любуясь его работой. Он с удовольствием наблюдал, как рождаются великолепные прочные изделия, от которых глаз отвести невозможно.

…Жизнь пленных офицеров, работавших по специальности, изменилась кардинальным образом. Их разместили в приличной казарме с нарами и баком с питьевой водой. Двери были открыты, охрана – двое солдат. Кормили, как правило, стандартным пайком немецкого солдата, в который входили буханка хлеба, банка овощных консервов с кусочками мяса и пачка сигарет на двоих.

Кузьме за тяжёлую работу главный инженер распорядился выдавать добавочно 50 граммов сыра, 250 граммов колбасы, 100 граммов сахара и по выходным по бутылке шнапса.

Вопрос морали: работать ли на Германию на военном производстве подавляющим числом военнопленных решался просто, поскольку выбор был между жизнью и голодной смертью. В такие условия советских пленных поставила не только нацистская Германия, но и СССР, не подписав Женевской конвенции.

В отличие от концлагеря охрана завода относилась к русским пленным равнодушно. Не позволялось только разгуливать по территории ночами, пить спиртное и приводить в казарму женщин. А встречаться друг с другом и проводить в разговорах личное время не возбранялось.

Кроме кузнечных Кузьма исполнял и сварочные работы. В цеху на огромной площадке были уложены на деревянных подкладках три части фюзеляжа самолёта, в стыках одна к другой. Рядом с ним устанавливался газосварочный агрегат.

Кузьма внимательно осматривал уже зачищенные до блеска края фюзеляжа, брал в руки сварочную горелку, от которой к агрегату тянулись два шланга, и опускал сопло горелки к лежавшей на земле металлической балке, где тлели смоченные маслом «концы».

Под бдительным контролем нескольких специалистов он включал кислород и мгновение ожидал, пока сильная струя огня с оглушительным звуком, похожим на выстрел, вырывалась из наконечника и шипя трепетала в руках. Кузьма регулировал пламя, надевал маску, брал левой рукой прут, а правой приступал к сварке.

– Гут-гут, – шептали немцы, зачарованно наблюдая, как под струёй пламени на металле появлялось красное пятно, которое тут же белело. Кузьма подставлял под струю огня прут, и расплавленный металл заполнял в одной точке пробел между частями фюзеляжа. После этого Кузьма делал ещё пару таких «точек» по окружности шва – так он связывал части. Затем он медленно вёл горелку снизу вверх по боковой стороне стыка. Пройдя четверть окружности, Кузьма менял положение и продолжал сварку с другого бока.

Обычно к вечеру фюзеляж ремонтируемого самолёта был надёжно сварен. Специалисты тщательно осматривали швы и не скупились на слова восхищения.

– Гут-гут, Юрий Васильев! – приговаривали они. – Ты есть настоящий мастер! Ты есть чудесник, ого-го!

Шли дни, недели, месяцы… Кузьма привык к заводу, к работе, и… Единственное, чего боялся и о чём не хотел думать, – это о том, что его в любое время могут перевести в другое место, где дальнейшая жизнь в плену снова превратиться в кромешный ад. И вот однажды, зимой 1942 года, на завод приехала комиссия. В этот день военнопленным было приказано оставаться в бараке и на работу не выходить. Всем стало ясно, что скоро в их жизни наступят очередные «непредсказуемые» перемены…

***

В барак натаскали дров и затопили буржуйки. Длинный стол в проходе между нарами привели в порядок, на стене повесили портрет Гитлера.

Настроение у собравшихся было унылое, всюду слышались нервные выкрики и матерная брань. Кузьма безучастно слушал окружавших его людей.

– Что-то тут не так, – вздохнул кто-то за его спиной. – Сколько раз комиссии на завод приезжали и ничего, а тут… Аж в барак нас заперли, будто показать кому-то боятся.

Голос Геббельса возник внезапно и застал врасплох. Все в бараке замерли на своих местах.

Министр пропаганды Третьего рейха говорил визгливо, резкими лающими фразами. Военнопленные слушали выступление рейхсминистра внимательно. За время плена многие уже научились понимать немецкий язык и, хоть и плохо, но разговаривали на нём.

– Его послушать, так скоро уже и войне конец, – прошептал кто-то слева от Кузьмы. – Вот-вот Москву возьмут, и Ленинграду конец подходит…

Закрыв глаза, побледневший Кузьма впитывал каждое слово Геббельса. В эти минуты для него ничего не существовало, кроме душевной боли за свою гибнущую родину. А рейхсминистр не успокаивался и старался изо всех сил.

Не стыдясь присутствующих, вдруг заплакал мужчина, стоявший справа от Кузьмы. Горячий ком подкатил и к горлу Малова, стеснив дыхание.

«Наше дело правое, победа будет за нами… Кажется, так говорил Сталин в своём выступлении во время начала войны, – с тоской подумал Кузьма. – А ещё говорил, что воевать на территории врага будем. А что получается? Немцы скоро Россию в бараний рог скрутят!»

Гул уличного репродуктора внезапно прервался, и наступило тягостное безмолвие. К Кузьме протиснулся дежурный по бараку. Взволнованный, бледный, с воспалёнными глазами, он сказал:

– Выйди на улицу. Там тебя сам инженер Генрих дожидается.

Встряхнув головой и расталкивая всех на своём пути, Малов поспешил к выходу. Инженер знаком подозвал его к зданию заводской администрации.

В кабинете Кузьма присел на стул около двери, а инженер расположился в кресле. Из радиоприёмника звучали сводки с фронтов.

– Собирайся, ты уезжаешь завтра. Я пытался отстоять тебя, очень старался, но меня не послушали, – развел руками инженер.

– Кому я понадобился на этот раз? – с ноющей болью в сердце поинтересовался Кузьма. – В какой офлаг на этот раз поеду?

Прежде чем ответить, инженер несколько минут сидел за столом, подперев щёку рукой и глядя вперёд.

– За некоторыми из вас приехали сотрудники Аненэрбе, а им перечить нельзя. Им понадобилось двадцать человек, бывших лётчиков, здоровых и крепких. Отбор они уже сделали.

– Сделали? Когда успели? – хмуро поинтересовался Кузьма. – Мы весь день в бараке провели, не высовывая носа. И никто даже разочек не взглянул на нас.

– А зачем на вас смотреть, – усмехнулся инженер. – Офицеру из Аненэрбе достаточно было пересмотреть ваши дела и учётные карточки.

– Ну а я-то при чём? Я же связистом служил?

– В тебе их привлекли не высокий рост и крепкое здоровье, а твоя профессия, – вздохнул инженер. – Они долго расспрашивали о твоём мастерстве, и я был вынужден рассказать правду.

– Тогда мне ничего не остаётся, как идти в барак и собираться, – сказал Кузьма, вставая. – Кто ещё попал в список «избранных», можно полюбопытствовать, господин инженер?

– Иди и собирайся, – ответил инженер, снова включая приёмник. – Кто попал в список и поедет с тобой, с утра на построении узнаешь…

***

В просторном бараке от нескольких раскалённых буржуек – нестерпимая жара. В помещении шум сердитых голосов. «Избранные» пленники готовились в путь. Немецкий врач в белом халате, натянутом на шинель, проверял, как обуты и одеты люди. Им предстояло преодолеть расстояние в несколько сотен километров в кузове грузовика, и доктор снабжал каждого баночкой вазелина, на случай обморожения.

После медосмотра люди выходили на улицу, где офицер в чёрной форме СС придирчиво проверял каждого, сверяя с фотографиями в личных делах.

Когда очередь дошла до Малова, врач неожиданно заявил:

– Этот человек болен… В настоящий момент он должен лежать в госпитале и лечиться, а не ехать вместе со всеми в холодном кузове грузовика!

Эсесовец прекратил проверку и внимательно посмотрел на доктора.

– Мы не можем оставить его, – сказал он. – И ждать, когда он поправится, тоже не можем.

– Но он сляжет в дороге! – настаивал доктор. – Вместо живого здорового человека вы рискуете привезти никчёмный труп.

Из стоявшей рядом легковушки вышел человек и, поправив на переносице очки, заявил:

– Вы собираетесь чинить нам препятствие? Я правильно понял ваши намерения, коллега?

– Я… Но… – растерялся доктор.

– Отойдите в сторону и занимайтесь своим делом. Даже если этот человек заболеет и умрёт по дороге, это никоим образом не коснётся вашей репутации!

Когда все приготовления были закончены, люди разместились в крытом грузовике.

– Этого в мою машину! – распорядился человек в штатском, указав рукой на Малова.

Взревели моторы, и машины неторопливо покатили к выезду с территории завода. Доктор подошёл к главному инженеру и, не говоря ни слова, развёл руками.

– Ничего, я видел, что ты сделал всё, что мог, – вздохнул инженер, провожая уезжающие машины долгим взглядом. – Плохо одно, что такого отличного кузнеца и сварщика в одном лице мы вряд ли теперь в ближайшее время отыщем…

15

Мартин Боммер, уехавший в лагерь Дахау на встречу с доктором Рашером, отсутствовал уже неделю…

Азат Мавлюдов облюбовал столик в углу столовой и хмуро наблюдал за происходящим. Жизнь «постояльцев» замка в тот день протекала под знаком двух событий – «неожиданного» отъезда шефа и столь же неожиданного временного назначения доктора Мавлюдова на его место.

Возбуждённый Боммер прощался с каждым сотрудником. Всем своим видом он показывал, как глубоко опечален тем, что пусть на время, но вынужден расстаться с любимой работой и обожаемыми сотрудниками.

– В настоящее время я командирован в Мюнхен к воздушному командованию 7-го округа для медицинского отборочного конкурса, – вещал вдохновенно Боммер на «церемонии прощания» в столовой. – Программа, работу над которой мы осуществляли параллельно с доктором Рашером, благополучно завершена. Наши исследования получили высокую оценку от рейхсфюрера Гиммлера и от рейхсфюрера Геринга за «новаторские эксперементы»! Генерал-лейтенант Хиппке от имени германской науки и авиационной медицины тоже выразил глубочайшую признательность за эксперименты и попросил провести ещё одну серию опытов, которые бы учитывали экстремально низкие температуры, действующие на лётчика на больших высотах!

– А пока вы будете отсутствовать, мы будем отдыхать? – мило улыбаясь, поинтересовалась Инга Фотт. – Резервы человеческого материала исчерпаны, и… Те, кто остался, уже не представляют научного интереса.

«О Аллах, и думают, как мясники-людоеды, и не стесняются высказывать свои мысли вслух, – думал Азат, слушая высказывания коллег. – В начале эксперимента, несколько месяцев назад, у нас было двадцать “морских свинок”, пятнадцать из них умерли прямо в барокамерах и были расчленены хирургами на органы, и… В Дахау, наверное, жертв чудовищных экспериментов во много раз больше?»

– Мнение нашего шефа, доктора Рашера, таково, – продолжал Боммер. – Во время этого курса, при котором исследование высоких полётов играет очень большую роль, что обусловлено немного большей предельной высотой подъёма английских самолётов-истребителей, оставалось только сожалеть, что у нас ещё не проводились опыты на добровольцах, так как они могли быть опасны. Но сейчас ситуация круто изменилась в лучшую сторону.

– Следует понимать, что интерес к нашей работе повышен и нам выделят для работы более качественных «свинок»? – поинтересовался Мартин Пеннер.

– Опыты будут проводиться на местных испытательных пунктах для высотного исследования военной авиации, – словно не заметив его реплики, продолжал Боммер. – А таких всего три… В это число входят и наши лаборатории, коллеги. Для опытов, при которых, само собой разумеется, испытуемые могут умереть, к нам в замок будут доставлены «свинки» особого качества!

Азат натянул губами подобие улыбки, когда Мартин упомянул его при прощании. Все присутствующие в столовой с любопытством отметили про себя, что шеф вручил ему какой-то пакет. Азату ничего не оставалось, как поблагодарить уезжающего Боммера и проводить его до машины.

– В этом пакете найдёшь инструкции, внимательно прочитай их, – строго звучал голос Боммера. – Я верю, что ты оправдаешь мои надежды, коллега. Эксперименты не должны приостанавливаться за время моего отсутствия, и… Одним словом, ты узнаешь, что надо будет делать.

– Я постараюсь не подвести тебя, коллега, – вздохнул Азат, пожимая руку шефа. – Сделаю всё, на что способен.

– Это ты брось! – рыкнул Боммер, глядя ему в лицо. – У тебя всё получится, не сомневайся. И не забывай всё документировать. Ни на минуту не забывай делать это! Считай, что именно в этом заключена наша с тобой правда жизни!

Мартин ещё что-то говорил ему, а Азат глупо улыбался, с сарказмом думая: «Вещей взял дней на десять, не больше. А может вернуться и раньше, такое тоже вполне ожидаемо…»

Азат вспомнил разговор с Боммером накануне вечером. Мартин проходил по коридору мимо и, увидев его, остановился.

– Почему ты не у себя в комнате, а в лаборатории?

– Сверял результаты последних опытов, – ответил Азат.

– Тогда прошу ко мне, – предложил Боммер. – До ужина ещё час, и мы проведём его с тобой за полезной творческой беседой!

Азат вымотался за день, но не посмел отказать ему. В кабинете Боммера они расположились в креслах перед журнальным столиком, и шеф лениво сказал:

– Работа, которой мы скоро займёмся, потребует творческого подхода и большой ответственности. Не знаю, что было бы с тобой в блокадном Ленинграде, но ничего хорошего, это точно.

– Да, я благодарен тебе за заботу о себе, – поморщился Азат. – Только прошу, не надо мне напоминать об этом при каждой нашей встрече.

– Ладно, не буду, – уже в который раз пообещал с улыбкой Боммер. – Во время моего отсутствия проведёшь опыт, который станет началом нашей большой работы.

– Ничего не понимаю, – сознался Азат. – Может быть, ты объяснишь мне всё подробнее?

– Тогда идём в лабораторию, – вдруг предложил Боммер. – Я покажу тебе кое-что, от чего у тебя дух захватит!

***

Лаборатория, в которую его привёл Мартин, располагалась на первом этаже и выглядела внушительно. На столе у окна были установлены различные приборы, похожие на генераторы и реостаты, а к огромной барокамере в середине комнаты даже страшно было приближаться.

Боммер подошёл к аппарату и провёл по нему ладонью:

– В Дахау уже проводят опыты на аналогичном оборудовании. Мне даже привозили результаты экспериментов, и я ознакомился с ними…

Боммер включил рубильник, и внутри поразительной конструкции зажёгся свет.

– Внутри два лётных кресла и полная имитация кабины пилотов в самолёте, – пояснил шеф без тени улыбки на сосредоточенном лице.

Азат заглянул через иллюминатор внутрь и озадаченно поскрёб подбородок:

– В предыдущих барокамерах мы умерщвляли по одному человеку, а здесь можем угробить сразу двух. А что, наверное, и побольше в эту душегубку втиснуть можно, чтоб отправлять на «тот свет» не по одному-два, а сразу десяток?

– Лично я никогда ещё не видел, как работает эта машина, – с восхищением отозвался Боммер, сделав вид, что не услышал едких высказываний Мавлюдова. – А вот испытать её тебе поручаю…

– Мне? Но почему? – заупрямился Азат. – Здесь, в замке, полно специалистов, способных…

– Знаешь что, не проводи опыты над моими мозгами и моим терпением, коллега! – хмуро взглянул на него Боммер. – Все результаты, полученные в этом аппарате, будут совершенно секретны! А из всех специалистов, находящихся в замке, больше всего я доверяю тебе!

Увлечённые разговором, они не заметили, что дверь лаборатории отворилась.

– Господа! – прозвучал за их спинами женский голос. – Через пять минут ужин и…

– Это фрау Герда, – торопливо представил женщину Боммер. – Она только вчера прибыла в наши «пенаты», и я не успел представить её коллегам.

– Фрау Штерн, – уточнила она, осмотрев Мавлюдова с головы до ног колючим взглядом. На вид ей было около сорока. – Так вы что, господа, не собираетесь ужинать?

– Да-да, спасибо за напоминание, фрау Штерн, – заторопился Боммер. – Теперь за порядок в замке во время моего отсутствия я спокоен, – сказал он, когда они с Азатом шагали по коридору в столовую. – А за порядок в сфере исследований и экспериментов будешь ответственным ты, дорогой мой «Азат Гумарович»…

***

После того как сопровождаемая двумя грузовиками легковушка Боммера выехала из замка, Мавлюдов вернулся в свою комнату и распечатал пакет с инструкцией. Азат впился глазами в первую страницу, поднеся её к самому лицу, и начал читать.

Текст ошеломил его. В сильнейшем волнении он прошёлся по комнате, затем уселся в кресло и долго сидел, прижимая руку к вздрагивающей от возбуждения груди.

«Этого не может быть, – подумал он, уронив бумаги на пол. – Он мне даже выбора не оставил. Вот скотина!»

И тем не менее он был обязан выполнить оставленную Боммером инструкцию, хотя перечисленные в ней требования были просто невероятными!

Совершенно опустошённый и сбитый с толку, Азат тупо смотрел в сторону окна и никак не мог представить себе, как будет руководить экспериментом, в котором…

В отчаянии он провёл по лицу ладонями. Нервы его не выдержали, и он всхлипнул. «Это будет последняя черта, – подумал он с отчаянием. – Но почему Мартин заталкивает меня в такую трясину? Если он уже переступил черту, возглавляя и руководя чудовищными экспериментами, то почему он хочет сделать и меня таким?»

И вдруг в очередной раз перелистывая инструкцию, Азат понял, что голос совести замолчал внутри. «А что, он сам виноват, вот пусть и мучается, – стал оправдываться он в собственных глазах. – Не захотел исполнять то, чего от него требовали, вот и… Останется жив – его счастье. Ну а если нет… В конце концов моя жизнь для меня дороже. Если я не усажу его в барокамеру, то сам окажусь в ней вместо него…»

Азат взял стакан, бутылку и спустился в сауну. С некоторых пор, после экспериментов, он пристрастился мыться. Это стало для него ритуалом. Ни результаты, ни расчёты предстоящей работы уже не интересовали его. А вот Дмитрий…

Ему нравился Дмитрий Шмелёв. Более того, он доверял ему. Инстинкт Азата по отношению к земляку не подвёл его. Порой, когда водка брала верх над его разумом, он очень тосковал по общению с ним. Но, чёрт его подери, он не будет его жалеть, когда Дмитрий окажется в барокамере. Он налил полстакана водки, забрался в бассейн и сказал сам себе:

– Извини, сам на рожон пёр. Видишь ли, не хотел немцам подчиняться и плясать под их дудочку. Вот теперь и пожинай то, чего добивался, ну а я умываю руки!

Поднеся стакан к губам, он выпил.

Пару раз нырнув и вынырнув, Азат перешёл в парную, напустил побольше пару и сидел, распаренный, красный, чувствуя, как открываются поры и расслабляется его тело. Он блаженствовал, наслаждался истомой, «вкушая» прелести, отвлекавшие его от дурных мыслей…

16

Глядя в окно, дон Диего вдруг остро ощутил присутствие зимы, и ему стало грустно. В памяти пробудился разговор, который состоялся перед отплытием в Европу.

– Очень рискуешь, босс, – отговаривала его чуть не плача Урсула. – У тебя ведь много способов и возможностей добраться до Европы быстрее этих развалюх, гружённых нефтяными отходами.

– Иначе никак нельзя, – сказал он. – Вся операция должна быть под моим личным контролем…

Урсула ещё пару раз всхлипнула, затем решительно вытерла слёзы и заявила:

– Тогда и я еду с тобой!

– Нет, это исключено, – замотал головой дон Диего. – Тебе есть чем заниматься, вот этим и занимайся. А я сам закончу свои дела с этими предателями, считающими себя патриотами и почему-то избравшими меня орудием своих грехов! И ещё…

– Зачем тебе всё это надо, дон Диего? – не дав ему закончить, всхлипнула Урсула. – Война в Европе нас не касается. Какое нам дело, кто выйдет из неё победителем, Германия или Россия?

– Я хорошо понимаю тебя, моя мулаточка, – усмехаясь, потрепал её за подбородок дон Диего. – Пусть далёкая родина когда-то вышвырнула из себя род Бурматовых, но… Я не в обиде на неё за это. Господь Бог тому свидетель! Я искренне любил и люблю Россию и искренне желаю сделать то, что собираюсь. Пусть внесённая мною лепта будет малозначительной на фоне глобальных потрясений, но она будет очень значимой и укусит фашистов достаточно больно!

– Но твои расчёты ничем не гарантированы? – упрямо возражала Урсула. – Они основаны всего лишь на сведениях, полученных от Быстрицкого, а я не доверяю им.

Дон Диего ответил уклончиво:

– Сведения Быстрицкого правдивы, и в этом можно не сомневаться. Во время наших бесед я ничего не требовал от него и ничего не обещал. Так что темнить и лукавить у него не было смысла. И ещё, если бы немцы не оккупировали Россию, я даже и не подумал бы вмешиваться в их дела. Но в данной ситуации я мыслю по-иному и не желаю сидеть сложа руки. Поверь, я не могу по-другому.

Вымученно улыбнувшись, он продолжил:

– Нет, дорогая моя, я буду действовать так, как задумал. Кстати, мною уже налажены необходимые связи с нужными людьми в Германии, и у меня есть что предложить им!

Он умолк: остальное ей знать было необязательно.

– Чего замолчал? – насторожилась Урсула. – Не скрывай, какая-то опасность всё же существует, так ведь?

– Опасность существует всегда, – согласился дон Диего. – Можно споткнуться, упасть и умереть на ровном месте.

– А в океане можно попасть в шторм, который старые баржи просто не выдержат? – продолжила взволнованно Урсула. – А в Германии и вовсе твоя жизнь ничего не будет стоить, босс. Фашисты поступят с тобой так, как захотят, и ты будешь целиком в их власти!

– Нет, я приготовил им такое предложение, от которого они не смогут отказаться, – улыбнулся дон Диего.

– Поменять нефть на пленных из концлагеря, – хмыкнула Урсула. – Глупее ничего придумать невозможно. Вы будто в безоблачную благополучную страну собираетесь, а не в воюющую со всем миром Германию.

– Нет, обмен нефти на пленных – это сказка для Быстрицкого, – подмигнул девушке дон Диего. – Мы запустим эту утку, чтобы ошеломить фашистов. А тем временем я начну другую игру, серьёзную и совершенно по другим правилам…

…Дон Диего стряхнул с себя паутину воспоминаний. Мартин Боммер по-прежнему расхаживал по кабинету и что-то бормотал себе под нос. К своему удивлению, он заметил, что в помещении присутствует ещё один человек. Дон Диего, как ни напрягал память, так и не смог вспомнить, когда тот появился. Среднего роста, неизвестного возраста, в чёрном костюме, облегающим тело… Незнакомец, не представляясь, со стороны наблюдал за ним.

Боммер остановился, и дону Диего пришло в голову, что много лет назад, когда они впервые увидели друг друга, Боммер в такой же позе стоял в кабинете, уставившись в никуда. Дон Диего вспомнил просьбу руководства: «Беречь этого ценного осведомителя и делать всё, чтобы его не рассекретить…»

– Моё предложение по-прежнему в силе, – сказал он, посмотрев на незнакомца и поняв, что главный здесь именно он. – Но, по вашим словам и намёкам я понял, что вы всё ещё сомневаетесь в моей искренности.

– Для нас вы личность, полная загадок, – сказал Боммер, присаживаясь на спинку потёртого кожаного дивана. – Хотя… хотя я очень хорошо помню, что нам приходилось пересекаться с вами.

– Вам приходилось пересекаться не со мной, а с моим братом, Митрофаном Бурматовым, – уточнил дон Диего. – У нас с ним один отец, а матери разные. К тому же я не поддерживал с братом никаких отношений и проживал от него на значительном расстоянии, равно как и от России.

– Знаю, мы проверили это, – вздохнул Боммер, снимая с шеи галстук. – Мы наслышаны о гибели вашего брата и о том огромном состоянии, которое благодаря его смерти свалилось на вашу голову. Мы не поленились и проверили вашу причастность к смерти господина Митрофана, но… Мы убедились, что вы ни при чем.

– Ваше предложение нас заинтересовало, – неожиданно вступил в разговор незнакомец. – Только очень хочется знать, какую цель преследуете лично вы. В чём ваша выгода и ваша заинтересованность?

Дон Диего развёл руками.

– У вас, у немцев, очень хорошая разведка, – сказал он, улыбаясь. – Ваши аналитики самые развитые и успешные в мире.

– И-и-и… что вы этим хотите сказать? – спросил Боммер.

– Я хочу сказать, что вы уже всё знаете обо мне, – польстил им дон Диего. – Хотя… хотя я уже объяснял, что владею обширными землями в Аргентине и готов предоставить их вам в случае необходимости!

– Нам льстит ваше предложение, господин Бурматов, но-о-о… В нём присутствует очень много нюансов, которые хотелось бы уточнить, – сказал незнакомец вкрадчивым голосом.

– Вот именно для того я и рискнул приехать в Германию, – усмехнулся дон Диего. – И ещё… Митрофан Бурматов, мой брат, как известно, погиб. И если вы предпочитаете общаться со мной как с русским, то зовите меня просто Виталием Висковым.

– Хорошо, мы так и сделаем, – заверил его Боммер. – Ещё мы знакомы с причинами, побудившими вас сделать нам столь неожиданное предложение, и всё же… Нам хочется услышать их лично от вас.

Дон Диего на минуту задумался. Оба немца выжидательно уставились на него, не забывая переглядываться друг с другом.

– Ну что ж, – начал он спустя пару минут, – моё состояние, усиленное неожиданным денежным вливанием брата, позволяет мне обратить пристальное внимание на науку. Больше всего меня интересуют медицинские изыскания. У медицины благодаря любой войне большое будущее!

Немцы переглянулись.

– Мы ждём продолжения вашей мысли, – заявил Боммер.

– Хорошо, – пожал дон Диего плечами. – Война всегда давала и даёт возможность для экспериментов над человеческим материалом. И лишь во время войны совершаются те открытия, которые в мирное время совершить невозможно. Так вот, войны когда-нибудь заканчиваются и… Чья сторона одержит победу, предсказать невозможно. Я предлагаю, в случае поражения Германии, германской медицинской науке перебазироваться в Аргентину! А что? Страна мирная, и там спокойно можно продолжать любые работы.

– Эксперименты на людях, вы хотели сказать? – усмехнулся незнакомец.

– Именно так, – кивнул дон Диего. – Я закуплю оборудование, в живописном месте построю комплекс лабораторий и центров!

– Но с чего вы взяли, что у нас возникнет необходимость в ваших услугах? – усмехнулся Боммер, глянув на незнакомца. – Германские войска поставили всю Европу на колени, генерал Роммель успешно завоёвывает Африку, а что касается России… Большевистская страна трещит по швам и скоро лопнет!

– Я буду этому только рад, – расцвёл «радостной» улыбкой дон Диего. – Но все же подумайте над моим предложением. Мало ли что может случиться в изменчивом мире?!

Немцы переглянулись и отошли к окну. Повернувшись к дону Диего, Мартин Боммер «огласил вердикт»:

– Своё решение мы скажем завтра, господин Висков. А пока отдыхайте и ни в чём себя не ограничивайте. О своей безопасности тоже не беспокойтесь: здесь, в Дахау, вы под надёжной защитой…

***

– Поздравляю, вы произвели на него потрясающее впечатление, господин Висков, – сказал Мартин Боммер, держа в руках чашку кофе. – Я никогда не видел доктора таким весёлым и полным надежд!

– Мне приятно это слышать, господин Боммер, – слегка кивнул дон Диего. – А как лично вы относитесь к моему предложению, которое одобрил доктор…

– Доктор Рашер, – уточнил Боммер. – Что же касается меня, то… Я тоже обрёл ясность мысли и понял, что пора задуматься над тем, как изменить свою жизнь и, в случае чего, быстро и правильно выбрать «путь истинный».

– Вы правда так считаете? – удивился дон Диего.

– Если бы я так не считал, то вы давно уже были бы узником концлагеря, а не гостем, – усмехнулся Боммер. – Я помню ваше участие в моей судьбе когда-то давно, в Сибири. Я был ссыльный революционер, а вы… – он сузил глаза. – Простите, я был неточен. Не вы, а ваш брат Митрофан, во многом помог мне. Я помогал Митрофану, а он мне. Так вот, получив ваше предложение, доктор Рашер засомневался, хотя и оценил его актуальность. А я убедил принять его. Германия на пределе, и это видит сейчас каждый здравомыслящий человек, и Гитлеру никогда не справиться с Россией! А ваше предложение, если оно так же искренне, как ваше лицо, которое я сейчас разглядываю, – это выход из тупика. И я его приветствую!

– С вашей стороны, было бы опрометчиво не принять его, – согласился дон Диего. – Ваши эксперименты с военнопленными я конечно же, как и большинство людей мира, считаю неприемлемыми, но… Раз уж остановить их я не в состоянии, то вынужден только смириться!

– Приятно разговаривать с умным человеком, – вздохнул Боммер. – Всё у вас хорошо и гладко! Вы даже рискнули лично приехать в Германию в такое-то время! Вот только мне не понятно, почему вы устроили взрыв своих судов в порту Ростока? В отличие от других мне не верится, что эта акция произошла без вашего участия.

– Я не знаю, о чём вы изволите говорить, – бесстрастно ответил дон Диего. – Вы не доверяете мне, и меня это не удивляет. Но если я совершил такую крупномасштабную диверсию, то почему, как вы правильно заметили, всё ещё не узник концлагеря?

Прежде чем ответить, Боммер провёл в задумчивости несколько долгих минут.

– Ладно, я знаком с твоей сказкой про белого бычка, – прознёс он наконец. – Для чего ты подставил Быстрицкого, допытываться не стану. Но-о-о… Один вопрос всё-таки интересует меня. Насколько ты честен с нами, делая своё предложение? Извини, но я поручился за тебя перед доктором Рашером и… И теперь мучаюсь сомнениями, правильно ли поступил.

Выслушав его, дон Диего задумался.

– Ваши сомнения будем сглаживать подписанием бумаг, – вновь заговорил он. – Все бумаги, с подписями и печатями, становятся документами. Можно нарушить слово, но не письменный договор. А договор составим так, что его нарушить будет себе дороже. Разве вы не можете представить себе, что мы заключим с вами взаимовыгодный союз?

– Жизнь научила меня верить только себе, фактам и своей интуиции. И иногда случается, что попадаю впросак, несмотря на весь свой опыт! – усмехнулся Боммер. – Если бы я, например, сказал, что предлагаю тебе довериться мне и согласиться с моим предложением? Как бы ты тогда поступил, господин Висков?

Дон Диего в растерянности закусил губу.

– Я как-то не задумывался над этим, – пожал он плечами. – Я собирался сделать вам своё предложение и не рассчитывал на встречное. Однако кое-что вы упустили. Например, что будет с вами, если конец войны застанет вас на стороне побежденных? И имеется ли иной способ изменить вашу судьбу?

– Вот эти обстоятельства и заставили меня задуматься, – ответил Боммер. – Подчёркиваю, что я не член нацистской партии и никогда им не был. Считайте меня гражданином мира, если хотите, но никак не фашистом и не сочувствующим им!

Вернувшись в гостиницу, дон Диего разделся и зашёл в душ. Тёплая вода приятно ласкала тело, и он в полудрёме закрыл глаза. Невольно вспомнилась беседа с Боммером, и торжествующая улыбка скользнула по губам.

«Пока идёт всё так, как задумано, – подумал он. – Однако расслабляться не надо. Удача может изменить в любую минуту и… Следует держать ухо востро!»

17

Вот уже двое суток Кузьма Малов, вместе с другими военнопленными, вывезенными с завода, содержались в концлагере Дахау. Темнота в бараке, окна которого были закрыты деревянными щитами, угнетала. Люди мучились от голода, холода и неизвестности.

– Почему нас держат здесь, а не распределяют по баракам? – спросил кто-то.

– Наверное, решают, как лучше умертвить, – предположил его сосед. – Нас привезли в Дахау, и этим всё сказано…

В бараке зависла пугающая, напряжённая тишина. Согревшись от подпиравших его со всех сторон тел, Кузьма задремал.

Время шло. Он проснулся в полном мраке от того, что закашлялся.

«Всё, воспаления лёгких не избежать, – подумал он с внутренней усмешкой обречённого и тут же добавил: – Если меня раньше не умертвят каким-нибудь другим зверским способом…

Чёрт возьми, ну почему смерть никак не заберёт меня? Я бы с радостью сейчас хоть в небеса душой вознёсся, хоть в ад кромешный провалился…»

– Эй, кузнец? – прозвучал слева голос соседа. – Как думаешь, на кой нас сюда привезли? Хотели бы убить, то и на заводе могли бы.

– И по дороге могли, да не убили, – Кузьма старался говорить спокойно и убедительно. – Для чего мы им понадобились, предположить не берусь, но-о-о…

– Тогда почему в Дахау нас привезли? – подал голос ещё кто-то. – Здесь что, успели истребить всех, «подлежащих ликвидации»?

– Всех не могли, – вздохнул Кузьма. – Слишком много сюда привозят. А нас… Даже предпологать не хочу, почему мы здесь оказались…

Кузьма пытался говорить спокойно и убедительно, но голос его звучал напряжённо и даже озлобленно.

– Чего головы ломаете, товарищи! – прозвучал пронзительный выкрик. – Не сегодня так завтра, не завтра так послезавтра… Здесь, в Дахау, или в другом подобном месте нас всех уничтожат! Сначала нам повезло, на завод попали, но всё хорошее скоротечно…

Томящиеся в ожидании своей участи военнопленные вдруг заговорили все разом. Большинство россказней было слухами и домыслами.

За дверями послышалось какое-то движение, и все замолчали. «Что это? – подумал Кузьма. – Сейчас будет ответ на все волнующие нас вопросы?»

В бараке зажёгся свет, открылись двери, и вошли несколько немцев. Завидя их, пленные сначала замерли, жмурясь, а потом всполошились, увидев, что им принесли еду.

***

Изголодавшимся за двое суток людям скудный лагерный обед показался царским пиром. Ещё бы, каждому выдали полфунта хлеба, по литру жидкого супа с картошкой и «немецким салом» (так назывались кубики брюквы или кольраби) и мелко нарубленными кусочками мяса. Кроме того, им выдали по кусочку сыра, колбасы и по две столовых ложки повидла!

«Чего это с ними? – думал Кузьма, поглощая пищу. – Чего это немцы так расщедрились? Видимо, наше уничтожение откладывается? Но для чего им понадобились наши жизни?..»

В полдень всех вывели из барака и приказали строиться. Рядом уже тарахтели двигатели грузовиков, на которых их привезли в Дахау, и тут же дожидались построения несколько офицеров-эсэсовцев. Сзади стояли двое в гражданской одежде, которых Кузьма раньше не видел.

Людей построили в две шеренги, пересчитали, после чего устроили перекличку. «Счастливчики» выходили из строя, запрыгивали в кузов и усаживались на скамейки. Когда зачитали имя и фамилию Кузьмы – Юрий Васильев, он тоже вышел из шеренги.

Один из «штатских» вдруг повёл себя странным образом.

– Эй, Васильев! – позвал он Кузьму и пошёл к нему навстречу.

Не обращая внимания на удивлённые возгласы эсэсовцев, незнакомец подошёл к остановившемуся Кузьме и взволнованно прошептал:

– Малов? Кузьма Прохорович? Чёрт меня раздери, если не ты это.

Узнав голос, Кузьма вздрогнул. Он смешался, впервые за долгое время, услышав свое настоящее имя. А когда, присмотревшись, узнал лицо стоявшего перед ним человека, едва удержался от падения на вдруг ослабевших ногах…

***

Дон Диего проснулся в хорошем настроении. Ещё четверть часа он нежился в постели, перебирая в уме всё, что произошло накануне, а потом выбрался из-под тёплого одеяла.

«Ну вот, кажется, всё идёт так, как задумано! – думал он. – Если немцы не лукавят, то они заглотили наживку и теперь у меня в кармане!»

Он глубоко вздохнул. Мысль, что затеянная им опасная игра пока не даёт промахов, возбуждала его и радовала. Умывшись, побрившись и одевшись, он вышел из ванной.

Дон Диего приехал в Германию под именем влиятельного бизнесмена и гражданина Колумбии. Ему нечего было опасаться, едва ли гестапо было известно об его намерениях.

Вошёл Боммер. Он выглядел весёлым и довольным. Переступив порог и прикрыв за собой дверь, он сразу же поинтересовался:

– Как ваше самочуствие, господин де Беррио?

– О-о-о, я чувствую себя великолепно! – ответил дон Диего с улыбкой. – Никогда бы не подумал, что на территории концлагеря может быть такая комфортная гостиница!

– Тогда я вас приглашаю на завтрак в столовую, – предложил Боммер. – Позавтракаем вместе, а потом обсудим наши дальнейшие действия.

– А удобно ли обсуждать важные дела в столовой? – удивился дон Диего. – Мне кажется, что наши дела мы должны обсуждать в более укромном месте.

– Так и будет, не сомневайтесь, – заверил его Боммер. – Доктор Рашер уже ждёт нас в своём кабинете.

– Он ознакомился с текстом договора и одобрил его? – поинтересовался с надеждой дон Диего, но Боммер вместо ответа лишь ухмыльнулся.

– Ты давай не заморачивайся на этот счёт, – сказал он спустя минуту. – Твоё предложение – просто дар судьбы! Доктор собирается обсудить лишь проблему, которая его немного беспокоит.

– И что его может беспокоить? – занервничал дон Диего.

– Его беспокоят гарантии, – вздохнул Боммер. – Он хочет поинтересоваться, какие ты можешь дать нам гарантии, что не будет никаких осечек или форсмажорных ситуаций.

– Э-э-э, да это вопрос второстепенный, – хмыкнул с облегчением дон Диего. – Всю ответственность за ваш переезд в Аргентину я целиком и полностью беру на себя!

– Тогда попытайся убедить в этом доктора, – сузил глаза Боммер. – Скажу сразу, придётся очень постараться…

В столовой обедали молча, перебрасываясь короткими, ничего не значащими фразами. Выйдя из столовой, они говорили по-русски и тихо, стараясь не привлекать к себе внимания. Дон Диего возлагал на разговор с доктором Рашером большие надежды. Он должен был убедить его дать согласие любым способом, иначе не добиться успеха своему «предприятию».

Доктор поджидал их в своём кабинете, поглядывая на часы.

– Ну вот мы и пришли, – сказал Боммер, открывая дверь и пропуская дона Диего впереди себя.

«Господи, помоги, – подумал тот, переступая порог. – Не оставь меня без своей защиты и помощи, Господи!»

Встреча была сдержанной: скупые улыбки, осторожные рукопожатия. Доктор наполнил три рюмки коньяком и сказал:

– За наше взаимопонимание и успешное сотрудничество, господа, хотя… Хотя договор, который я внимательно изучил, не совсем меня устраивает!

– Вот как? И чем именно? – всполошился дон Диего.

– Я не смогу сохранить его в тайне, – вздохнул доктор. – И… Честно говоря, я не знаю, как преподнести его рейхсфюреру Гиммлеру. Как мотивировать его целесообразность, не имею представления! Как мне убедить рейхсфюрера в необходимости переезда в Аргентину немецкой науки, когда Германия ведёт успешные боевые действия как в Европе, Африке, так и на Востоке?

– Я готов помочь вам в этом, – вызвался Мартин. – У меня уже есть на этот счёт кое-какие соображения.

Рашер с подозрением покосился на него, но Боммер, улыбнувшись, добавил:

– Это будет несложно сделать, господин доктор. Сошлёмся на необходимость смены обстановки для улучшения производительности экспериментов. Достаточно?

– Может быть, – пожал плечами доктор. – Вот только реакцию рейхсфюрера предсказать нельзя. – С его лица сползла улыбка, голос сделался твёрдым, а тон повелительным. – Если я подпишу такой договор без одобрения рейхсфюрера, то можно ожидать непредсказуемых, негативных последствий!

Они выпили. Поставив рюмку, доктор обратился к дону Диего:

– А если сразу не получится убедить рейхсфюрера, что собираетесь делать?

– Да ничего, – развёл руками, внутренне содрогаясь, дон Диего. – Вы упустите возможность уехать в безопасное место и в комфорте продолжить свои изыскания. Это только кажется, что у вас в Германии всё хорошо. А я, по совести говоря, давно уже собираюсь уехать из воюющей Европы. Я просто изнемогаю от желания вырваться отсюда!

Доктор усмехнулся, а Боммер сказал:

– Отлично! Но сделать ты это сможешь не раньше, чем получишь разрешение. А пока побудешь моим гостем! Уезжаем уже сегодня, не возражаешь?

На лице дона Диего обозначилось кислое выражение.

– А разве я имею право возражать? – пожал он плечами.

– Имеешь, но бесполезно, – усмехнулся Боммер, поднимаясь со стула. – Пока погостишь в одном тихом местечке, в прекрасном средневековом замке, и… Что будет дальше, будет видно. Пока могу пообещать, что мы тебя не обидим!

***

Кузьма смотрел на стоявшего перед ним человека как на чудо.

– Называй меня Виталием Висковым, – тихо предупредил его мужчина. – Мы были знакомы раньше. Ты удивляешься, что меня здесь видишь?

– Трудновато не удивляться, – ответил Кузьма взволнованно. – А меня называй полковником Васильевым. Зовут меня Юрий Алексеевич, так я здесь числюсь по документам…

Дон Диего порывисто взял Кузьму за руку и, не обращая внимания на удивлённые лица эсэсовцев, отвёл его в сторону, чтобы не мешать посадке военнопленных в грузовик.

Он окинул Малова цепким взглядом: сумрачное, озабоченное лицо, хмурый взгляд, лагерная роба…

– Я тебя тоже с трудом узнал, – заговорил он тихо. – Постарел… Изменился до неузнаваемости. Значит, пришлось хлебнуть лиха?

– Не мне одному выпала доля такая, – вздохнул Кузьма. – Я и в окружении побывал, и… В бою побывал и сам не помню, как в лагере очутился. Шинель погибшего полковника была на мне, и…

– Всё, молчи, – сказал дон Диего, глянув на эсэсовцев, которые молча наблюдали за их встречей. – Судя по всему, мы в одну сторону едем. Теперь мы вместе, и это хорошо. Доверься мне, и всё будет как надо!

– «Как надо» правильно в плену себя вести? – со злостью прошептал Кузьма. – Или «как надо» немцам угождать, чтобы выглядеть, как ты, господин Бурматов? А я воевать хочу! Рвать немцев руками и зубами! Я на фронт хочу, чтобы давить фашистскую гадину! Я уже давно в плену и много вытерпел! Я…

Дон Диего, явно нервничая, выслушал его.

– Понимаю тебя, Кузьма, – сказал он торопливо. – Но потерпи, сейчас не время и не место говорить об этом. Иди, занимай своё место в кузове и выгляди бодрее. Продолжать разговор мы больше не можем. Держи себя в руках и не наделай глупостей, «товарищ полковник»!

Он подтолкнул Кузьму к грузовику, развернулся и пошёл навстречу Боммеру, который, видимо, уже потеряв терпение, не спеша шагал в его сторону…

18

Азат Мавлюдов пришёл в лабораторию за час до начала эксперимента. Усевшись на стул, он уставился долгим взглядом на барокамеру и попытался представить, как будет чувствовать себя «морская свинка».

«Выживет или нет? – думал Азат с горечью. – Погибнет, я не прощу себе…»

Вчера, поздно вечером, он разговаривал об эксперименте с доктором Штерном и сейчас раздумывал над его словами.

Никаких гарантий, что подопытный останется жив, тот не давал. Азат знал, что происходит в барокамере с человеком и что надо сделать, чтобы облегчить его страдания. Думая об убийственном эксперименте, он сам словно переместился в…

«О Всевышний, что же я собираюсь сделать? – подумал Азат со страхом. – Я собираюсь подвергнуть насилию Диму Шмелёва. И за что? За то, что он не может принимать участия в зверских экспериментах, этот кровопийца Боммер приговорил его? Сначала заставил работать в морге, а теперь… Что мне делать, как поступить, Всевышний?»

Как бы там ни было, он всё равно поступит так, как приказал Боммер. Вот только как это сказать Дмитрию? Как объяснить, что не по своей воле он поместит его в барокамеру?

Его тягостные размышления прервал сам Дмитрий, который пришёл в лабораторию без сопровождения. Кивком головы он поздоровался с Мавлюдовым, затем подошёл к барокамере и осмотрел её.

– Ну что, когда начнём? – спросил он, тем самым освобождая Азата от мучительных объяснений. – Мне много пришлось слышать, как работает это оборудование, и приходилось вскрывать тех, кого оттуда извлекали. Мне уже сказали, что сегодня моя очередь «подремать» в барокамере, и…

– Прости, это не по моей воле, – перебил его угрюмо Азат. – Это приказ Боммера, и я… Я просто не могу его не выполнить.

– Я всё прекрасно понимаю и спорить не собираюсь, – печально улыбнулся Дмитрий. – Но ничего, не казни себя напрасно. Я уверен, что со мной ничего не случится.

– Вот как? – округлил глаза Азат. – Ты считаешь себя исключительным?

– Нет, я считаю себя везучим, – без капли страха высказался Дмитрий. – Так что, давай не будем затягивать, пока есть настроение. Иначе передумаю, упрусь, и вам со мной возиться долго придётся…

Азат почувствовал, как вспыхнули щёки. Такого поворота он не ожидал. Он был растерян, сбит с толку настолько, что даже не пытался ободрить Шмелёва или отговорить его.

Взгляд Дмитрия был чист и спокоен. Было видно, что он настроен на эксперимент и готов немедленно принять в нём участие. Но Азату всё-так казалось, что между ними встала стена недоговорённости и отчуждения…

***

После четверти часа, проведённой в барокамере, со Шмелёвым стало происходить что-то непонятное. Он всё чаще стал прислоняться лицом к столику, замирать, безвольно опуская руки. Через иллюминатор было видно его лицо фарфоровой белизны. Шмелева одолевала тошнота, но он каким-то образом держался. Он едва шевелил руками. Запас жизненой энергии истекал, но… Он был всё ещё жив! С такой адской нагрузкой мог справиться только физически очень сильный человек! И Дмитрий справлялся.

– Всё, достаточно, он уже три часа в камере, на час больше, чем положено! – Азат вскочил со стула и отключил барокамеру.

Два доктора-ассистента вошли внутрь и склонились над потерявшим сознание Дмитрием. Они вынесли его наружу, уложили на кушетку и принялись приводить в чувство. Четверть часа спустя Дмитрий открыл глаза и едва заметно улыбнулся.

– Невероятно, очень жизнестойкий экземпляр, – сказал с удивлением один из докторов, присутствующих при эксперименте. – Он будет жив и скоро встанет на ноги!

На этом опыты не закончились. На Дмитрии проводили один эксперимент за другим, и все они проходили успешно. Подопытного «истязали» в разное время суток, после чего едва живого извлекали из барокамеры, взвешивали, брали анализы и давали сутки отдохнуть.

Результаты каждый раз были ошеломляющими! Дмитрий был измучен, обессилен, но расставаться с жизнью не собирался. Восторгу экспериментаторов не было предела. Значит, переносимость высочайшего давления вполне осуществима?

Через десять дней успешных опытов Азат понял, что очень устал, и продолжать мучить Шмелёва уже не может. Да и сам Дмитрий был на грани. Он мало что соображал, никого не узнавал и выговаривал бессвязные фразы, с трудом ворочая одеревеневшим языком.

– Хватит, больше никаких опытов! – объявил Азат после обеда сотрудникам. – Ждём возвращение Мартина и подробно описываем все опыты! Мы уже выполнили всё, что он велел, уезжая, а теперь весь упор только на отчёты о проделанной работе!

Про себя он решил, что оставшееся время проведёт у постели Шмелёва. Азат втайне радовался, что Дмитрий остался жив, и в то же время, как и все вокруг, был озадачен его поразительной жизнестойкостью. Просто невероятно, что Шмелёв выжил после таких чудовищных нагрузок, и Азат решил разобраться в особенностях его могучего организма, наблюдая за ним…

***

Утром, после завтрака, Мавлюдов навестил «лазарет», в котором содержался Шмелёв. Дмитрий был настолько слаб, что не мог встать с постели. Тяжело дыша и обливаясь потом, он метался по кровати.

Следом за Мавлюдовым в «лазарет» вошёл доктор Гартман.

– У пациента воспаление лёгких, – сказал он. – Шмелёв никого не узнаёт, у него высокая температура.

– Его жизнь в опасности? – насторожился Азат.

– Для любого другого бы, возможно, да, – усмехнулся доктор. – А наш пациент вовсе не спешит на «тот свет». Я не знаю, чем объяснить его живучесть. Разве что железным иммунитетом, перешедшим от родителей, или… Может быть, антибиотики делают своё дело, но… Я думаю, что уже скоро он преодолеет болезнь и придёт в себя, если прежде вы не погубите его каким-нибудь очередным опытом!

– Нет, до приезда доктора Боммера мы его больше не тронем, – сказал Азат, и доктор Гартман, пожимая плечами, вышел из «лазарета».

Проводив его взглядом, Азат склонился над Дмитрием и… тот вдруг открыл глаза.

– Ты всё записал, доктор Рахим? – прошептал он. – Всё, что происходило со мной во время экспериментов?

– Всё, конечно, – ответил Азат озадаченно. – А тебя почему это интересует?

– Отведи меня в барокамеру и продолжай опыты, – вздохнул Шмелёв, закрывая глаза. – Это необходимо, поверь мне…

– Необходимо? Тебе? – удивился Азат. – Ты что, из ума выжил?

Некоторое время Дмитрий лежал молча, и Мавлюдов подумал, что он лишился сознания. Но Шмелёв вскоре открыл глаза.

– За меня не беспокойся, – сказал он слабым голосом. – Если я всё ещё жив, то буду жить и дальше.

– Хорошо, я подумаю, – пообещал сбитый с толку Азат. – Только ты набирайся сил, пожалуйста. В таком плачевном состоянии ты не выдержишь и минуты в барокамере.

– Я выдержу… я долго выдержу, – прошептал Дмитрий, закрывая глаза. – Ты этого не знаешь, а я знаю. Я… – он не договорил, закрыл глаза и лишился сознания.

«Чёрт возьми, что всё это значит? – подумал Азат, вставая. – Почему он настаивает на продолжении экспериментов? Почему он желает продлить свои страдания?»

Открылась дверь, и в палату снова вошёл доктор Гартман.

– Как наш пациент? – спросил он, приближаясь к кровати.

– С ума сошёл! – выпалил Азат. – Настаивает на продолжении опытов!

– Действительно, очень странно, – нахмурил озабоченно лоб доктор. – Боюсь, что его мозг значительно пострадал от воздействия мощного давления.

– Но он, как мне кажется, настаивал и говорил со мной вполне разумно, – засомневался Азат.

– Очухается, им займутся психиатры, – пообещал доктор. – Во всяком случае, до возвращения доктора Боммера его использовать в экспериментах нецелесообразно.

– И я поддерживаю ваше мнение, – согласился Азат. – Такую чудовищную нагрузку, которую выдерживал он и не раз, едва ли вынес бы кто-то другой на его месте.

– И всё же он когда-то умрёт, – ухмыльнулся доктор. – Я обязательно приму участие при его вскрытии…

***

Азат никогда не питал к людям ненависти и злобы, скорее наоборот, он побаивался их. Он никогда не был общителен и ни с кем не сходился близко, разве только с Иосифом Бигельманом… Да, это была единственная трагическая ошибка в его жизни, из которой он извлёк для себя урок.

Здесь, в замке, он чувствовал себя изгоем, поскольку его мысли не совпадали с мыслями коллег, и любое слово, относящееся к нему, он воспринимал как насмешку и обиду. Наверное, сама судьба обрекла его на одиночество, но Азат вовсе не страдал от этого.

В уединении его мозг работал столь активно, что мыслям немедленно требовался выход, и он с энтузиазмом брался за перо и бумагу.

Вечером, после ужина, он ложился спать, но, как правило, в голове возобновлялся мыслительный процесс, и надвигалась бессонница. Если день пролетал незаметно, то ночь… Она просто выматывала его.

Тогда, чтобы выспаться, Азат стал принимать снотворное, и у него появилось чувство, будто он восстал из мёртвых. Обновились душевные силы, умноженные спасительным благодатным сном.

Отключившись от реальности, он жил воспоминаниями экспериментов, которые подробно описывал, цинично думая о подопытных как о расходном материале.

Вечером Азат почувствовал недомогание и остался в комнате. Он открыл окно и…

Во двор замка друг за другом въезжали машины. «Вот и всё, закончилось наше спокойствие, – подумал Азат с сожалением. – Не знаю, кого к нам везёт господин Боммер, но сердцем чувствую, что предстоит большая чёрная работа…»

19

Мартин Боммер провёл дона Диего по коридору, обещая устроить экскурсию по замку днём, когда будет светло и не будет поджимать время. Затем они поднялись на третий этаж башни, в просторную комнату.

– Здесь будете жить, господин де Беррио. На мой взгляд, комната отличная. Вас она устраивает?

– Вполне, – улыбнулся дон Диего.

– Тогда обживайте. Ужин принесут минут через тридцать!

– Звучит заманчиво. Надеюсь, здесь хорошо готовят?

– За стеной ванная, унитаз и небольшая гардеробная, – продолжил Боммер. – Ну а теперь всё, пожалуй. До встречи утром, в столовой. Там у нас собирается «клуб по общим интересам». – Он взглянул на часы и повернулся, чтобы уйти.

– Минуточку…

– Что-то не так?

– Да нет, – сказал дон Диего. – Меня всё здесь устраивает. Я просто хотел полюбопытствовать…

– Всё завтра, увы, но у меня сщё много дел.

– Позвольте, но вы не можете оставить меня на всю ночь без ответов на мучающие меня вопросы, – настаивал дон Диего, пытаясь найти повод для продолжения беседы.

Но Боммер был неумолим.

– Всё будет хорошо, господин де Беррио, – сказал он. – Доктор Рашер пусть решает свои вопросы с рейхсфюрером, а мы уж здесь как-нибудь «по-свойски» поладим.

– Да, я понимаю, – кивнул дон Диего, начиная соображать, к чему клонит «гостеприимный хозяин».

– Теперь я вас оставлю, как ни прискорбно это будет выглядеть, – развёл руками Боммер. – Мне ещё надо разместить привезённых пленных. А теперь доброй ночи, прощайте…

После ухода Боммера дон Диего сразу же направился в ванную. В зеркале отразилось бледное лицо, под глазами мешки.

«Придётся уделять себе побольше внимания, – подумал он, включая воду. – С завтрашнего дня начну пробежки, если позволят. Чтобы обрести форму, надо заняться упражнениями на свежем воздухе…»

Дон Диего включил воду и встал под душ, намыливая себя с головы до ног ароматным мылом. Вода была тёплой и бодрящей, словно он стоял под летним тёплым ливнем.

«Я словно был мёртв всё это время, а теперь возрождаюсь, – думал он. – А всё получается не так уж и плохо…»

Усталость и голод охватили дона Диего, когда он вышел из ванной и увидел стол. В середине, на подносе, лежал жареный окорок, рядом стояла бутылка вина. Красивая темнокожая девушка обворожительно улыбалась, глядя на него.

– Как добрались, босс? – спросила она по-испански. – Вы уже помылись, так прошу за стол. Всё, что вы видите на нём, я приготовила лично для вас!

Дон Диего глянул на настенные часы – время приближалось к полуночи.

– Здесь меня зовут Лорой, между прочим, – провозгласила Урсула. – Я здесь и экономка, и кухарка, и всё то, на что можно подумать. А ещё я присматриваю за замком. Это моя основная обязанность, но не перед теми, кто сейчас в нём квартирует!

– Прошу за стол, Лора, – пригласил её дон Диего. – Кстати, твоё настоящее имя больше подходит твоей красивой мордашке, моя мулаточка. Интересно, мой брат, дон Антонио, относился к тебе лучше, чем я?

– Одинаково, – улыбнулась, блеснув жемчужными зубками, Урсула. – Я тоже вас люблю одинаково, но… Раз уж дона Антонио больше нет, то… Вы теперь один для меня царь и бог, мой любимый хозяин.

– Хорошо, давай поедим, – вздохнул растроганный её словами дон Диего. – Хотя для приёма пищи уже не подходящее время, но…

– Здесь все придают большое значение ужину. Это позволяет хорошо провести время, – усмехнулась Урсула.

– Сейчас и я так считаю, – сказал дон Диего, с аппетитом голодного волка набрасываясь на еду. Девушка налила вино в бокалы и присела напротив.

– Я не ожидала увидеть вас здесь так скоро, босс, – сказала она. – Скажу честно, я не верила, что у вас всё получится.

– Могло не получиться, – усмехнулся дон Диего. – Сначала всё складывалось так, что на благополучный конец рассчитывать не приходилось.

– Я очень переживала за вас, – вздохнула Урсула.

– Правда? – улыбнулся польщенный дон Диего.

– Это неважно, – бросила она, уходя от ответа.

– Тогда расскажи мне о постояльцах замка, – попросил дон Диего. – Здесь собрались именно те, убив кого, я не буду страдать от угрызений совести?

Девушка задумалась, прежде чем ответить.

– Здесь собрались те самые люди.

– Сколько их здесь «работает»?

– Не «их», а медицинских специалистов, – мягко поправила хозяина Урсула. – Тех, кто проводит опыты, – девять человек, тех, кто расчленяет потом трупы, – ещё трое. Пять санитаров, имеющих доступ в лаборатории, и комендант замка – Герда Штерн, та ещё стерва.

– Хорошо, кто охраняет замок? – поинтересовался дон Диего, внимательно глядя на девушку.

– Немцы, – ответила она. – Не меньше батальона вооружённых до зубов солдат. Все они переодеты в форму испанцев, солдат Франко, но это немцы! К замку незамеченным не подобраться ни днём ни ночью. Этот палач Боммер очень озабочен безопасностью.

– Я, когда-то давно, знал его другим человеком, – ухмыльнулся дон Диего. – Ссыльный преступник… Он отбывал наказание в одном сибирском городке и не являл собою ничего особенного.

– А как вы вышли на него? – заинтересовалась Урсула. – Как вы узнали, что он…

– Я понятия не имел, что встречусь с ним, приехав в Германию, – пожал неопределённо плечами дон Диего. – А вот встреча с ним заставила меня пересмотреть свои планы! Теперь начатая мною игра приобрела совершенно иной смысл и очень меня раззадорила!

– А можно узнать, какой? – задрожала от возбуждения Урсула.

– Не сейчас, – покачал головой дон Диего. – Не беспокойся, я не буду долго держать тебя в неведении. Как только сам выстрою для себя план действий, так и… На чём мы остановились, девочка моя?

– На персонале, – ответила, разочарованно вздыхая, девушка.

– Ах, да, – улыбнулся дон Диего. – Итак, что ты мне расскажешь об остальных обитателях замка, занятых подсобной работой?

– Когда в замке размещали лаборатории, здесь было очень много людей, – сказала Урсула. – Служба охраны, прислуга, специалисты… Но затем, как только начались эксперименты, всегда весёлый, обаятельный и открытый Мартин Боммер сделался очень нервным и подозрительным типом. Он стал опасаться, что происходящее в стенах замка выберется наружу, и приказал расстрелять тех, кто его не «устраивал». Так что Боммер окружён только теми людьми, в которых уверен.

– Ишь ты, – лицо дона Диего исказила гримаса отвращения. – А мне он показался несколько проще.

– Это хитрый, коварный и очень подозрительный монстр. Вероятно, его тяготит то, чем он занимается.

– Ты считаешь, что такие люди, как Боммер, склонны к самокритике и переживаниям?

– Нет, ты неправильно меня понял, босс. Мартин Боммер страшно боится ответственности за свои деяния, и он…

– Вот на этом я и собираюсь сыграть, девочка моя, – хмыкнул дон Диего. – Только не переборщить бы в своих стараниях и не перегнуть палку! А теперь пора уходить, как там тебя, Лора, кажется? Ни в коем случае не выделяй меня среди остальных, и… Сегодняшней беседы не было! Мы с тобой не знакомы и никогда не встречались раньше!

***

Утром, перед завтраком, дон Диего вышел на крепостную стену и вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд.

– Какой прекрасный вид, – сказал незнакомец вкрадчивым голосом, медленно приближаясь. – Вы со мной согласны, господин Бурматов?

Дон Диего узнал голос говорившего, но не подал вида. Он стоял и смотрел вдаль на великолепный вид, развернувшийся перед ним. Ему были видны озеро, лес, и яркий диск солнца, поднимавшегося из-за леса.

– Впечатляет, господин Бурматов? – поинтересовался мужчина, явно напрашиваясь на разговор.

Дон Диего кивнул. Он не сказал, что это фантастическое зрелище ему уже хорошо знакомо.

– Я тоже люблю наблюдать восход солнца с этого самого места, – сказал мужчина. – Великолепное зрелище, не правда ли?

Дальнейший разговор, если его можно было так назвать, принял форму игры в одни ворота. Дон Диего молчал и думал о своём, а мужчина, стоявший рядом, всё говорил и говорил, словно он был настолько нетерпелив, что не мог унять рвущийся изнутри поток речи. И вдруг…

– Замок хорошо охраняется, господин де Беррио, – прозвучал голос сзади. – И днём и ночью сюда невозможно войти незамеченным и незамеченным отсюда выйти.

– Я успел это заметить, – ответил дон Диего, оборачиваясь. – Даже невооружённым взглядом прекрасно видны пулемётные точки и шлагбаум у ворот.

– Да, наблюдение за замком и его окрестностями активно ведётся в любое время суток, – продолжал говорить Боммер, приближаясь. – Он указал рукой на один из прожекторов. – Такие установлены на всех стенах, и ночью всё вокруг видно как днём!

– Для чего всё это? – спросил дон Диего.

– Всякое может случиться, – вздохнул Боммер. – Наша лаборатория считается особо секретным объектом! Но я хотел поговорить с вами о другом.

– И о чем же?

– Я принимаю ваше предложение!

– Вот как? – встрепенулся дон Диего, чувствуя, как волна радости растекается внутри. – А как же доктор Рашер? Он тоже дал своё согласие?

– Пока ещё нет, – сказал Боммер и тут же закончил, подзадоренный собственным цинизмом. – Будем считать, что у него «своя свадьба», а у нас своя!

«Что-то темнит этот выродок, – подумал дон Диего. – А не собирается ли он переиграть меня и заманить в ловушку?»

– О чём вы думаете, господин де Беррио? – задал вопрос Боммер. – Или моё согласие настолько для вас неожиданно, что вызвало недоверие?

– Ничуть не бывало, оно меня обрадовало, – улыбнулся дон Диего. – Так мы что, будем составлять договор, или…

– Нет, не будем, – вздохнул Боммер. – А зачем? Вы, гарант моей безопасности, здесь, рядом со мной, и я спокоен. Кстати, в Аргентину мы поедем тогда, когда я скажу! И ещё, мы поплывём туда не на вашем, а на моём судне. Уверен, что вам всё равно, а мне будет куда спокойнее.

20

Проследив со стороны за выгрузкой военнопленных, Азат вернулся в свою комнату, выпил стакан вина и улёгся в кровать.

Один в большой комнате, в огромном старинном замке… Один…

Азату вдруг так захотелось оказаться во дворе, в суете, слышать рядом человеческие голоса, что он оделся и вышел в коридор. На лестничной площадке он натолкнулся на Мартина, спускавшегося с третьего этажа.

– А ты чего? – удивился Боммер, увидев его.

– Да вот, с тобой повидаться захотелось, – солгал Азат растерянно. – Не поверишь, но я чуть было не заскучал в твоё отсутствие.

– Странно это слышать, – удивился Боммер. – Уезжая, я загрузил вас всех работой по самую макушку, а вы… Вы тут со скуки загибаетесь?

– Нет, ты не так меня понял, – поспешил с уточнениями Азат. – Мы здесь не сидели сложа руки. Мы здесь…

– Всё, ни слова больше, – нахмурился Боммер. – Поговорим в кабинете, следуй за мной.

Прогулявшись по коридорам и переходам замка, они дошли до кабинета Мартина, и он, открыв дверь, жестом руки предложил Мавлюдову войти.

– Ну что? – сказал он, усаживаясь за стол и указывая Азату на свободный стул. – Ты так «заскучал» по мне, что даже не дал возможности помыться с дороги и поужинать?

– Ты не девка и не родственник, чтобы по тебе скучать, – огрызнулся Азат. – Просто за время твоего отсутствия у меня накопилась масса безотлагательных вопросов.

– Говори, о чем ты хотел узнать, – потребовал Боммер.

– Эксперименты над Шмелёвым привели нас к очень неожиданным результатам, – ёжась под его колючим взглядом, промямлил Азат.

– Вот как? – сделал вид, что удивился, Боммер. – Он перенёс все эксперименты и выжил, так ведь?

– Та-а-ак, совершенно верно, – озадачился его ответом Азат. – Получается, ты заранее знал об этом.

– А ты как думал! – вдруг рассмеялся Боммер. – Дмитрий согласился на моё предложение поучаствовать в экспериментах, так как я гарантировал ему жизнь и большое будущее в медицинской науке!

– Что-то я не совсем понимаю тебя, – напрягся Азат. – Вы что, договорились обо всём за моей спиной?

– Да, я посчитал, что так будет лучше, – заявил Боммер. – Дмитрий молодой и перспективный учёный и значительно отличается от тебя как характером, так и упорством!

– Но ведь он отказался участвовать в экспериментах?! – воскликнул Азат. – Он же…

– Да, он отказался участвовать в экспериментах в качестве исполнителя, – тут же согласился Боммер. – Но он с готовностью принял моё предложение участвовать в качестве «морской свинки»! Хочешь знать почему? Да потому, он считает, что, прочувствовав сам всё то, что испытывали другие в барокамере, лучше разберется в сути проводимых опытов!

– Но он же рисковал жизнью?! – выдохнул Азат. – Как ты умудрился убедить его, что он сможет выдержать чудовищные нагрузки и остаться живым?

– Я его потчевал твоими настойками, коллега! – рассмеялся Боммер. – Как видишь, они не хранятся у меня в сейфе мёртвым грузом, а эффективно спасают людей! Вот так я изучаю целебные свойства твоих препаратов, и… Можно смело утверждать, что уже стою на пороге величайшего открытия!

– Как же так, а я? – прошептал с несчастным видом Азат, почувствовав себя обманутым и обойдённым.

– А ты… – Боммер перестал смеяться и посмотрел на него холодным, лишённым эмоций взглядом, – а ты не беспокойся. Живи и работай, как все. Не будешь донимать меня своим нытьём и претензиями, я, может быть, позволю и тебе «откусить ломоть» от пирога, который весьма успешно «выпекаем» мы с Дмитрием!

***

Остаток ночи Азат провёл в оцепенении: слова Боммера не выходили из головы.

«Он не рассказал мне всего, – думал Азат. – О чем-то очень важном он предпочёл умолчать. Но и того, что сказал Мартин, достаточно. Его признание просто ошеломительно!»

Азат встал и прошёлся по комнате. «А для чего Мартин был так откровенен насчёт Дмитрия? – подумал он. – Как расценивать его слова? Как намёк или своеобразный приём, чтобы позлить меня?»

Размышления последних дней стали выстраиваться в какую-то мудрёную цепочку. Предположения, одно ужаснее другого, ворочались в мозгу, не вызывая ничего, кроме головной боли.

«А не сходить ли мне к Дмитрию? – вдруг пришла неожиданная мысль. – Не помешало бы поговорить с ним, пока Боммер не навестил его первым…»

Азат зажёг свечу и вышел в коридор, который вёл к лазарету. Он настороженно всмотрелся в темноту.

За спиной послышался звук шагов. Объятый страхом Азат не посмел обернуться. Сердце заныло в груди, когда чья-то рука легла на плечо и с нажимом развернула его на месте. Тёмная фигура угрожающе стояла перед ним, и Азат увидел пистолет, нацеленный ему в грудь.

– Вы что здесь делаете, профессор Мавлюдов, отвечайте?

Удерживая обеими руками свечу, Азат попятился с облегчением, узнав фрау Штерн, комендантшу замка. Глубоко вздохнув, он попытался что-то ответить, но во рту пересохло и язык отказывался повиноваться. Сердце колотилось внутри и подгибались ноги под пронзительным взглядом этой страшной женщины.

– Я… э-э-э…

– Почему вы ходите в коридоре глубокой ночью? – голос фрау Штерн был полон раздражения и сарказма, хотя она и старалась говорить спокойно. Азату ещё не приходилось видеть её в такой ярости. – Почему вы не в постели?

Азат с усилием сглотнул комок в горле.

– Не спится мне что-то, – ответил он хрипло. – Вот в лазарет решил сходить за снотворным.

– Это не оправдывает ваш поступок, – оборвала его фрау Штерн, опуская руку с оружием. Её лицо, и без того некрасивое, при свете свечи казалось просто чудовищным. – Возвращайтесь к себе, ложитесь спать, и сон придёт. Возьмите наконец себя в руки!

– Но-о-о…

Не решаясь поднять глаз, он тем не менее не собирался сдаваться.

– Возвращайтесь к себе, профессор, – голос комендантши внезапно смягчился. – Только больше не шляйтесь по коридору, иначе доложу доктору Боммеру!

Прежде чем до него дошёл смысл произнесённых женщиной слов, она уже скрылась в темноте. Азату ничего не оставалось, как отложить разговор с Дмитрием на более благоприятное время и вернуться в свою комнату.

Подкинув в угасающй камин дров, он погасил свечу и, облачившись в пижаму, улёгся в постель. От нервного напряжения Азат уснул, едва коснувшись головой подушки.

Усталость оказалась могущественнее пустых страхов. Даже участие в изматывающих душу экспериментах не истощало его до такой степени, как сегодняшний разговор с Боммером, перевернувший с ног на голову всю его жизнь.

Под утро он проснулся как от толчка, почувствовав странную тревогу. В голове замелькали вопросы, которые мучили и угнетали его ночью. Азат закрыл глаза и снова провалился в сон. Из темноты возникло лицо Иосифа Бигельмана. Он холодно взглянул на Азата и… Недолгий провал, и в следующий миг он увидел бурята Яшку Сыткоева. Стоило Азату к нему приблизиться, как лицо Яшки исказилось ужасной гримасой.

Старик протянул руки и схватил его за плечи. Азату показалось, что он забирает из него тепло, а вместе с ним силы.

– Нет-нет, – попытался он освободиться, но старик крепко сжимал его в объятиях.

Его пробудил собственный вскрик. Азат вскочил с кровати и завертел головой, как сумасшедший. Огонь в камине погас, и в комнате было холодно, словно в склепе. Утренний туман сочился сквозь щель в неплотно прикрытом окне. Азат тряхнул головой, однако сонливость продолжала удерживать его в тисках. Тогда он помассировал виски и вернулся к действительности.

Одевшись, он вышел в коридор и, поднявшись по широкой каменной лестнице, оказался на стене замка. Азат двигался вслепую, пытаясь сообразить, что отвечать и говорить, если его обнаружат. Откуда-то появился солдат с винтовкой в руках, ствол которой тут же упёрся в грудь перетрусившего Азата. Попятившись, он не заметил, что остановился так близко к краю, что рисковал сорваться вниз.

Подавив отчаяние, Азат лихорадочно искал выход из этого ужасного положения. Часовой, ухмыльнувшись, опустил винтовку:

– Проваливай, пока не застрелил.

Азат развернулся, сделал несколько неуверенных шагов и… По его спине пробежали мурашки. Впереди у края стены стоял и смотрел вдаль невероятно уверенный в себе человек. Азат узнал его сразу – страшного человека из своего беспокойного прошлого!

21

Завтракали в столовой замка. Пока дон Диего пробирался к свободному столику, взгляды присутствующих сопровождали его. Но такое пристальное внимание не смущало гостя. Дон Диего прекрасно знал, как себя вести в любой ситуации.

Разговоры за столиками переходили от новостей к спорту, от анекдотов к сплетням. Больше всех говорил конечно же Мартин Боммер. Казалось бы, обыденные случаи он умел пересказывать так, что они превращались в невероятные истории.

Дон Диего слушал его внимательно и улыбался вместе со всеми. Урсула принесла на подносе завтрак и посмотрела на любимого босса так, будто увидела его впервые.

– Я здесь новенький, – объяснил громко, чтобы все слышали, своё присутствие дон Диего. – Я…

– Действительно, коллеги, я позабыл вам представить нового члена нашей команды! – оживился Боммер. – В Южной Америке он широко известен как очень богатый предприниматель, а здесь… Здесь он мой гость, господа, прошу любить и жаловать!

Боммер начал рассказывать об их «дружбе» такую околесицу, что дон Диего сначала покраснел от стыда, а потом почувствовал, что с ног до головы покрылся испариной. Боммер без зазрения совести лгал о «совместных любовных похождениях» в дикой молодости, о «дружбе неразлейвода», и всё у него получалось так складно, что дон Диего и сам поверил бы.

– Ты подтверждаешь мои слова, господин де Беррио? – поинтересовался Боммер с едва уловимой издёвкой.

Дон Диего, оказавшись в сложной ситуации, пожал неуверенно плечами.

– Да, но я не стану докучать вам деталями, – сказал он уклончиво. – Мартин всё рассказал так красноречиво, что я бы никогда так не смог. Он всегда был и остаётся мастером излагать любые истории.

– Ого, как был скромником, так и остался! – откинув голову, рассмеялся Боммер. – Ну хорошо, пусть будет так, а продолжение истории нашей «дружбы» я берусь рассказать за ужином, коллеги!

– Нет, не надо! – «взмолился» дон Диего. – Что было, то было, и я не хочу, чтобы наши похождения обсуждались везде и всюду!

Боммер понимающе улыбнулся.

– Да-да, конечно, всё это не для огласки, – согласился он. – О «нашем прошлом» мы побеседуем с глазу на глаз как-нибудь в моём кабинете…

Урсула принесла кофе и ушла, а дон Диего тихо сказал занявшему место за его столиком Мартину:

– Я в затруднении понять, какую цель вы преследуете этой клоунадой, господин Боммер, но мне кажется, не мешало бы сменить тему!

– Как пожелаешь, – усмехнулся тот. – А тебя я представил таким образом, чтобы сотрудники не ломали голову, кто ты и откуда. Теперь они немного пошепчутся по углам, и всё на том! Они потеряют интерес к твоей личности! Поверь опытному в таких делах человеку, господин де Беррио, всё, что я говорил только что, далеко не дурость, а стратегия!

После завтрака погружённый в собственные мысли дон Диего не спеша шёл по коридору в свою комнату. Вдруг кто-то окликнул его, затем тронул за плечо. Он резко обернулся.

– Мы с тобой не договорили утром на стене, – сказал остановивший его мужчина.

– Отнюдь, – пожимая плечами, сказал дон Диего. – Вы говорили очень много, называя меня господином Бурматовым, но я не воспринимал ваших слов, потому что не являюсь тем, за кого вы меня принимали.

– А я так не считаю, господин Митрофан, – заулыбался Мавлюдов. – Годы, конечно, изменили вашу внешность, но не настолько, чтобы я не узнал вас, господин сыщик!

– Понятно, вы, как и многие другие, добросовестно заблуждаетесь, путая меня с моим ныне покойным братом, – вздохнул дон Диего. – А я вот вас знать не знаю, и всё, что вы говорили утром, меня не касается.

– Да брось, не притворяйся, господин сыщик, – нахмурился Азат. – Ты Митрофан Бурматов, и мы с тобой дружили когда-то!

– И всё же вы обознались, господин Мавлюдов, кажется? – подмигнул ему дон Диего. – А давайте перенесём наш разговор в мою комнату? – предложил он. – Может быть, я сумею удовлетворить ваше любопытство или убедить, что вы ошибаетесь…

***

В комнате дона Диего Мавлюдов, вдруг потеряв словоохотливость, уставился в окно, а дон Диего мысленно прорабатывал тему, в русло которой следовало перевести беседу, если она вдруг примет нежелательный поворот.

– Я хочу выпить, – сказал он и предложил «гостю». – А вы не желаете пропустить чарку за наше знакомство?

– Нет, не желаю, и тебе не советую, – ответил Азат, оборачиваясь. – Я помню, каким ты был горьким пьяницей, а здесь с этим строго. – Он повернулся спиной к собеседнику и уставился в окно.

– Возможно, мой брат и злоупотреблял хмельным, но я всегда был воздержан, – глубоко вздохнул дон Диего. – А теперь я гость в этом замке и умираю от скуки. В шкафу я видел бутылку с хорошим вином. Очень надеюсь, что оно не разбавленное и, не дай бог, отравленное!

Азат, перестав «любоваться» видами из окна, обернулся.

– Если бы тебя хотели убить, то сделали это где-нибудь по дороге, – констатировал он. – Так вот, мне хотелось бы знать, как ты оказался здесь, и… Как давно ты знаком с Мартином Боммером?

– С господином Боммером я познакомился в Германии совсем недавно, – коротко ответил дон Диего. – А здесь я по его приглашению, есть ещё вопросы?

Азат потянулся к бутылке.

– Боммер не из тех, кто зовёт к себе гостей, тем более на режимный объект, – сказал он, наливая себе вина. – Так что радуйся, пока жив, господин сыщик! Тебе уже никогда не выбраться из этого каменного мешка, разве что на погост, в свеженькую могилку!

Дон Диего кивнул.

– Да, спасибо, – сказал он. – Только почему вы мне всё это говорите?

– Сам не знаю, – хмыкнул Азат. – Наверное, чтобы увидеть страх в твоих глазах.

– Видимо, мой брат много сделал для вас хорошего, раз вы так обо мне печётесь? – полюбопытствовал дон Диего.

– Ну уж нет… Я ненавидел и ненавижу тебя, господин Бурматов, – пробормотал Азат. – Если когда-нибудь появится возможность воздать тебе за прошлое, я не упущу её!

– Я именно так и подумал, – дон Диего допил остатки вина и перевёл взгляд на Мавлюдова. – И в этом я с вами солидарен: я тоже не любил Митрофана.

Он хотел ещё что-то добавить, но его остановил стук в дверь. Вошёл мужчина из числа обслуги замка.

– Извините, господа, – сказал он и обратился к Мавлюдову: – Вас срочно вызывает к себе доктор Боммер, профессор.

– Вот чёрт, – буркнул недовольно Азат, и на его лице появилось выражение неутолимой злобы. Он повернулся к дону Диего: – На этом наш разговор не закончен. А сейчас, если ты не возражаешь, я…

– Конечно, – тут же согласился тот. – Вы сами убеждали меня, что отсюда нет выхода, и… У нас будет много времени для бесед, не так ли?

Азат повернулся и покинул комнату. Оставшись один, дон Диего наполнил бокал вином и устремил взгляд в сторону окна.

– Как же вы все заблуждаетесь в отношении меня, господа хорошие, – прошептал он. – Я всегда, если захочу, могу легко выйти отсюда…

***

Мавлюдов открыл дверь кабинета Боммера и оторопел – шло совещание.

– Завтра, с утра, начинаем новую серию экспериментов, – говорил, сидя за столом, Боммер. – Это очень ответственная работа, коллеги! Доктор Рашер проводит такие же в Дахау.

– Это что, перестраховка? – поинтересовался кто-то. – Почему мы должны делать то же самое здесь, хотя результаты будут те же самые?

– Потому что результаты будут сравнивать и делать выводы, – ответил Боммер. – И ещё, в начинаемой нами работе будет особый режим, совершенно секретный, но об этом я объявлю отдельно, когда завершим начальный этап экспериментов!

Переступив порог, Азат топтался в замешательстве. Боммер кивнул ему на свободный стул и продолжил:

– Вторая часть экспериментов будет особенной, и потому прошу вас не обсуждать их нигде, кроме лабораторий! Есть ли у кого сомнения или возражения?

Присутствующие промолчали, но Боммер и не рассчитывал на комментарии.

– В дальнейшей работе нам придётся пренебречь всем, – входил в раж Мартин. – В нас не должно быть места сантиментам, жалости, состраданию и всему тому, что мешает плодотворно трудиться! Во всех «морских свинках», кем бы они ни являлись, мы должны видеть только объекты для экспериментов и не более. Для начального этапа я привёз двадцать голов, и завтра мы начинаем с ними работать!

«Научился языком трепать, бывший ссыльный каторжанин, – со злостью подумал Азат. – Вон как помелом своим чешет, Гитлер и Геббельс оба разом позавидовали бы…»

Слушая Боммера, Азат нервно ёрзал на стуле. Мартин говорил странные вещи, и это нервировало его.

«Слышал бы его сейчас хоть кто-то, кроме коллег, проживающих в этих стенах! Непременно ужаснулся. Если бы знали союзники или красноармейцы, какое здесь гнёздышко гадючье обустроилось, то непременно в первую очередь раздавили бы его, – думал Азат, не слыша Боммера, а слыша собственные мысли, кричащие в голове. – Ну и хорошо, что никто не знает о нём, иначе бы и мне вместе со всеми непоздоровилось. А что, я теперь с ними заодно, “одним миром мазаны”. Если Германия проиграет войну, то неизвестно где прятаться придётся. За такие дела спасибо не скажут и не наградят. Такие деяния ничего не оправдает, никакие благородные цели! Да и может ли быть повод к такому оправданию?»

Боммер между тем закончил своё «пламенное» выступление и отпустил «коллег» готовиться к экспериментам. А вот Азата он попросил остаться и поманил его пальцем, не поднимаясь из-за стола.

– Слушаю вас, – сказал Азат, бледнея.

– Нет, это я тебя слушаю! – повысил голос Боммер. – Почему тебя приходится искать по всему замку в то время, когда я провожу совещание?

– Извините, но я… – Азат замолчал в замешательстве, не зная, что сказать.

– Я вижу, ты прыткий малый, коллега, – многообещающе улыбнулся Боммер. – Уже успел подкатить к моему гостю, хотя… Хотя, наверное, ты его тоже знаешь?

– Не уверен, – пожал плечами Азат. – Я посчитал, что он мой земляк из Верхнеудинска, Митрофан Бурматов, а он… Во время нашего разговора он пытался убедить меня, что всего лишь брат того, на кого я думал.

– В этом он и меня пытался убедить, – помрачнел Боммер, – но я почему-то не верю ему.

– Я тоже сомневаюсь, – пожал плечами Азат. – Но ни подтвердить, ни опровергнуть его слов я не могу!

– Ты не можешь, я не могу, – покачал головой Боммер, – но попробовать стоит! Мне важно знать, тот ли он человек, за кого себя выдаёт! И лишь после этого я сделаю вывод, стоит ли доверять ему или нет!

– Вы пригласили его как гостя или…

– Пока ещё не знаю, – усмехнулся Боммер. – Жизнь покажет, как относиться к этому господину, а пока пусть живёт здесь вольготно у нас на виду, а мы будем наблюдать за ним и делать выводы!

– Тогда я пойду? – засуетился Азат, так как с некоторых пор оставаться наедине с Мартином стоило ему невероятных усилий.

– Нет, сейчас мы пойдём к Шмелёву, – сказал Боммер, вставая из-за стола. – Пора объединить усилия в достижении одной очень важной для нас троих цели!

22

Дмитрий Шмелёв не боялся умереть. Такая жизнь опостылела ему. Но перед ним стояла точно обозначенная цель, и он решил следовать ей, что бы ни случилось. Именно об этом он думал, лёжа на кровати, когда Боммер и Мавлюдов вошли в его комнату.

– Как себя чувствуешь, Дмитрий, – поинтересовался Мартин.

Шмелев промолчал и присел в кровати, готовясь к разговору. Азат искоса наблюдал за ним, не проявляя никаких эмоций. Ему не хотелось говорить, и он ждал, что скажет Боммер.

– Ответь на мой вопрос, Дмитрий? – проговорил тот. – Я вижу, что ты жив по крайней мере, но меня интересует твоё внутреннее состояние.

Шмелёв с недоумением покосился на него.

– А почему оно вас интересует? – спросил он. – Вы, уезжая, твёрдо заверили меня, что всё будет хорошо, и… Всё получилось именно так, как вы говорили.

– Вот видишь, – сказал Боммер и посмотрел на угрюмо молчавшего Азата, – наша настойка действует поразительно! Никто ещё не выжил в той барокамере, в которой проводились опыты, а Дмитрий все их выдержал! Что можете сказать по этому поводу, коллега?

Брови Азата приподнялись.

– Гм-м-м… Чудом это я уже назвать не могу, – пожал он неопределённо плечами. – Лечебные свойства препарата мне уже давно знакомы. Отличное состояние Шмелёва лишь очередной раз подтверждает, что эти свойства фактически беспредельны. Во всяком случае, я не помню ни одного случая, когда настойка не подняла бы на ноги больного, употреблявшего её для лечения.

– Поразительные свойства, – поддакнул Боммер, приглаживая на голове волосы. – Поистине народную медицину сложно чем-то заменить! Жаль, что её не изучают более углублённо.

– Вот и вы лучше бы занимались этим, а не экспериментами над людьми, – не удержался от едкой реплики Азат. – Проехаться бы по дальним уголкам России или любой другой страны и… Я больше чем уверен, что везде можно изыскать что-то очень важное для медицины!

Боммер оставил в покое свою причёску.

– В экспериментах тоже есть своя изюминка, – сказал он. – Не всякая народная медицина способна на чудо, и, чтобы восполнить этот пробел, необходимо научиться лечить человека и прямым, хирургическим вмешательством!

– Твоя страсть к экспериментам пугает меня, – сказал, расстёгивая пуговицу на вороте рубашки, Азат. – Сейчас у тебя в руках моё чудесное лечебное средство, и ты лучше бы изучал его, чем…

– Одно другому не мешает, – отмахнулся Боммер. – Тем более что в наших руках и оборудование, и сырьё для опытов! И собрались мы сейчас не обсуждать, что можно и что нельзя, а обсудить, как лучше и плодотворнее использовать имеющийся в нашем распоряжении потенциал и безграничные возможности!

Его глаза блеснули. Он едва заметно улыбнулся кончиками губ и добавил:

– Сейчас я сделаю вам такое предложение, от которого вы просто не сможете отказаться!

– Интересно, какое такое предложение ты нам можешь сделать? – с сарказмом поинтересовался Азат. – Не знаю, как Дмитрия, но меня здесь уже ничем удивить нельзя!

– Ну, это было всегда твоим недостатком, – заметил Боммер с ухмылкой. – Но моё предложение даже тебя удивит, бесспорно! Оно настолько необычно, что непременно заинтересует и озадачит вас!

Азат расстегнул ещё одну пуговицу на вороте рубашки и даже не заметил этого.

– Выкладывай, чего тянешь? – буркнул он. – Ты собираешься отменить опыты и распустить всех нас по домам?

– Тебе ли говорить о доме? – Боммер хмыкнул от удовольствия, которое ему доставил Мавлюдов своим глупым вопросом. – У вас теперь ни дома, ни родины нет, успокойтесь! Я только хочу сообщить, что эксперименты будут продолжены! Только подопытными «свинками» на этот раз будут не военнопленные, а лётчики, асы авиации Германии, изучать и лечить которых для нас великая честь!

– Ты ничего не попутал? – прошептал потрясенный Азат. Слова Мартина сразили его наповал. Он уставился на Боммера, который смотрел на него с нескрываемым интересом. – Тебе доверили для чудовищных экспериментов немцев?

– Не просто немцев, – уточнил тот, – а элиту немецкой нации! Чтобы попасть к нам для опытов, они сейчас проходят тщательный отбор!

– А как ты собираешься отвечать, когда они все погибнут? – ужаснулся Азат.

– Тебя тоже интересует этот вопрос? – Боммер посмотрел на притихшего Шмелёва.

Дмитрий и на этот раз предпочёл промолчать, но кивнул утвердительно.

– Что ж, тогда слушайте, – улыбнулся довольно Боммер. – Все лётчики останутся живы, и я почти уверен, глядя на Дмитрия, они не только выживут, но и обретут новые силы и железное здоровье! Ну а мы с вами, уважаемые коллеги, тем самым совершим величайшее открытие, способное потрясти мир! Мы впишем свои имена в книгу великих открытий нашего столетия!

– Я не очень бы хотел, чтобы моё имя было связано с таким «открытием», замешанном на жестоких экспериментах и смертях многих подопытных, – хмуро возразил Азат. – За такое нас ждёт не слава, а позор, шельмование и смертная казнь!

– А всё началось с опытов на мне, – заговорил вдруг Дмитрий. – Только я не чувствую в себе прилива новых сил, да и здоровье не блещет.

– Э-эх, коллеги, всё, что вы говорите, просто мелочи жизни! – воскликнул Боммер. – По моим прогнозам, всё будет выглядеть блестяще! Организм Дмитрия выдержал потрясающие нагрузки и перегрузки! Попомните моё слово, теперь он будет перестраиваться в лучшую сторону!

– Ты уверен, что так и будет? – высказался с сомнением Азат.

– Будет, не сомневайтесь! – поспешил с заверениями Боммер. – Произведёнными опытами мы подтолкнули организм Шмелёва к перестройке, и именно этим он сейчас занимается!

– Удивительно, не спорю, но это не то, чего я хотел бы услышать, – поморщился Азат. – Мне интересно знать…

– Тебя интересует, чем ты будешь заниматься? – догадался Боммер. – У вас с Дмитрием очень ответственная роль.

Мавлюдов и Шмелёв недоумённо переглянулись.

– Да-да, вы не ослышались, – вздохнул Боммер. – Вы будете трудиться над научной работой. Отчёты всех сотрудников после экспериментов будут немедленно передаваться вам, ну а вы… Вы будете изучать их, описывать и уже обобщенный материал передавать мне! Ну а я буду…

– Чужими руками жар загребать, – не выдержав, съязвил Азат. – Извини, но иначе я не могу назвать твою грёбаную тактику.

– А я бы назвал её «руководить научной работой», – меняясь в лице, уточнил Боммер. – Впрочем, если вам не нравится моё предложение…

Шмелёв и Мавлюдов переглянулись и ответили:

– Мы согласны!

***

Поднявшись по лестнице, дон Диего остановился у слегка приоткрытой двери. Расположение комнаты было ему знакомо, а вот кто проживал в ней, оставалось только догадываться. Из-за двери доносилось бормотание нескольких голосов. Тон беседы был очевиден – говорившие были пьяны и обсуждали конечно же предстоящие эксперименты.

Крадучись, стараясь не привлечь постороннего внимания, он прошёлся по коридору и остановился у ещё одной двери, показавшейся ему незакрытой. Дон Диего стоял абсолютно неподвижно, наблюдая за жильцами комнаты.

– Чёрт побери! – выругался один из них. – У меня такое ощущение, что нас поселили здесь до конца жизни! Торчим за каменными стенами безвылазно, даже к реке посидеть с удочкой не выпускают.

Его высказывание было встречено пониманием и одобрением собутыльника.

– Не морочь себе голову, Фриц, – сказал он. – Мы здесь для научной работы! Уясни и наливай, выпьем!

– А меня уже воротит от такой работы, – хмыкнул первый.

– Меня тоже тошнит от всех экспериментов, – поддакнул второй выпивоха. – Всякий раз во время опытов в лаборатории я чувствую себя мясником на скотобойне.

«Они что, все по своим “норам” так стрессы снимают? – поморщился, слыша их, дон Диего. – А этот паскудник Мавлюдов говорил, что с выпивкой здесь строго…»

Он уже сожалел, что предпринял рискованную вылазку по коридорам замка в поисках Урсулы. Девушка не заглянула к нему в назначенный час, и это насторожило его.

«Это утопия искать её в огромном замке, – думал дон Диего, передвигаясь по пустым коридорам. – Всё равно, что искать иголку в стоге сена…»

Опасаясь попасться на глаза бдительной комендантши, он решил вернуться в свою комнату. Увидев вышедшую из-за угла Урсулу, дон Диего остановился.

– Добрый день, красавица! А я как раз тебя ищу. – Разглядев взволнованное лицо девушки, он свёл к переносице брови. – Но-о-о… Что случилось? На тебе лица нет.

– У нас неприятности, босс, – сквозь зубы произнесла девушка. – Здесь нам нельзя разговаривать. Пойдёмте в мою комнату быстро!

– Достойное приглашение, – заставил себя улыбнуться дон Диего, чтобы успокоить Урсулу, хотя очень встревожился. – А может быть, ко мне? Моя комната ближе.

Но девушка схватила его за руку и потянула за собой.

– Прошу вас извинить меня за странное поведение, босс, – сказала она, закрыв дверь. – Вы сейчас поймёте, почему я не в себе. Я как раз пришла к вам, чтобы рассказать, но не застала вас в комнате.

Девушка присела на стул и тяжело вздохнула.

– Я бы сейчас закурила.

– Не курю и тебе не советую, – покачал головой дон Диего. Его лицо было заинтересованным и спокойным. – Курение вредит здоровью и старит. Ты же не хочешь быстро состариться, красавица моя?

– Живыми бы остаться, а потом о здоровье беспокоиться, – усмехнулась Урсула. – А здесь, в этих каменных стенах, как я твёрдо уверена, нас прописали не временно, а навсегда, пожизненно!

– Твои слова следует понимать как предупреждение? – хмуря лоб, поинтересовался дон Диего.

– Мои слова следует воспринимать как приговор и никак иначе, – ответила девушка. – Я случайно услышала разговор между Гердой Штерн и Боммером, – вздохнула Урсула. – Вот потому и задержалась.

– Какая беспечность! – воскликнул дон Диего. – У меня складывается впечатление, что здесь вообще не принято плотно закрывать двери! – Он внимательно посмотрел на девушку. – Кстати, а с кем именно собираются расправиться эти изверги? В замке много людей, кого из них они обозначили «лишними»?

– Всех, без исключения, – выпалила девушка. – И спецов, и солдат, и «свинок»… Так здесь принято называть военнопленных.

– И когда? День не называли?

– Нет, просто Боммер приказал ей быть всегда готовой!

Дон Диего провёл несколько минут в задумчивости, переваривая услышанное, а потом, словно очнувшись, сказал:

– Хорошо, и мы будем готовы, девочка! Раздавим это гнездо и уйдём. Ты знаешь, что выбраться отсюда для нас преград нет!

– У вас уже есть какой-то план, босс?

– Конечно, иначе нас с тобой здесь бы не было, – ответил дон Диего спокойно. – Но время действовать ещё не наступило. Нам сейчас главное не суетиться и выждать подходящий момент!

– Пока мы будем его выжидать, эти палачи уничтожат своими чудовищными экспериментами ещё много людей, – уныло высказалась девушка. – Если они начнут ставить эксперименты на женщинах, то я, наверное, буду самой первой в их «меню». Эти фашисты смотрят на меня как на собаку или еврейку. Если бы не Боммер, они в первый же день разорвали бы меня на куски!

– Кстати, а почему Боммер относится к тебе так благосклонно?

– Не знаю, – пожала плечами Урсула. – Даже ни разу не потребовал интимных услуг!

– Тогда он умрёт лёгкой смертью, не такой, какую я ему готовил, – сузил глаза дон Диего. – А теперь давай прощаться, девочка. Твоего отсутствия может хватиться комендантша, и, не дай бог, она вздумает поискать тебя в твоей комнате!

23

Кузница замка оказалась вполне пригодной для работы: инструмента было достаточно, и весь он сохранился в отличном состоянии.

Вот уже две недели Кузьма трудился не покладая рук. На подборку материалов, ковку деталей уходило много времени. А ещё больше уходило его на кропотливую и трудоёмкую работу. Кузьма изготавливал мудреные, необычные для него детали.

Часами наблюдал за его работой специально приставленный человек, удивляясь упорству и искусству в ковке, шлифовке и полировке деталей. Всё поражало его: и размеренные удары молотом по раскалённой в горне заготовке, закалка деталей в ведре с водой, сосредоточенное лицо кузнеца.

Заглядывал к Кузьме и Мартин Боммер, засыпая его десятками вопросов, и не «сердился», когда тот скупо, сквозь зубы, отвечал ему. Уходил Боммер счастливый и довольный, а на прощание всегда говорил:

– Да, я не ошибся в своём выборе! Такую тонкую работу, наверное, можешь делать только ты! Запчасти изготавливаешь, как слеза от слезы не отличимые! Все как одна к машинам нашим подходят!

Вершиной мастерства Кузьмы стал ремонт старого генератора для выработки электричества, оставшегося в подвале от прежних хозяев замка. На его восстановление Боммер дал Кузьме всего неделю.

Сначала Кузьма разобрал огромную ржавую машину и установил неисправности. Каждый узел, каждый блок он собирал скрупулезно, со знанием дела. Заново выковывал полностью непригодные детали, очищал от ржавчины наружные и внутренние стенки генератора. А через неделю объявил Боммеру, что машина готова и можно провести пробные испытания.

– Вот это да! – восторженно воскликнул Боммер, увидев восстановленную машину. – Неделю назад эта «гробина» выглядела совсем плачевно, что же я сейчас вижу?

С помощью рычага Кузьма запустил генератор, который завёлся с пол-оборота, и…

Изумленный Боммер что-то часто-часто и восторженно говорил, мешая русские слова с немецкими. Из всего сказанного под грохот мотора Кузьма разобрал только обрывки фраз: «Это невозможно…», «Это потрясающе…», «Всякие слова восхищения тут излишни…», «Ты колдун, а не кузнец…», «Господи, да такого мастера я вижу впервые в жизни!».

Кузьма не реагировал на выкрики Боммера, хмурил брови и сдержанно покашливал. Теперь он точно знал, что его жизни не угрожает никакая опасность.

В мрачном настроении он вернулся в барак и, переступив порог, обомлел. Из двадцати приехавших с ним военнопленных он увидел лишь двух, да и тех в угнетённом состоянии. Один из них сидел неподвижно, уставившись в одну точку, а второй был страшно взбешён. Он бросил полный жгучей ненависти взгляд на Кузьму и увёл его в сторону.

– А где остальные? – спросил Кузьма, замирая от страшного предчувствия. – Их что, отвели на какие-то работы?

– Да, их увели, но не на работы, а туда, откуда не возвращаются, – ответил ему один из мужчин. – Пока ты отсутствовал, из нас забирали по два человека и уводили. Больше мы их не видели.

Мучимый тяжёлым чувством, Кузьма посмотрел на второго военнопленного.

– Чего пялишься? – буркнул мужчина раздражённо. – С тебя всё как с гуся вода. И на заводе в «тёпленьком местечке» отсиживался, да и тут, видимо, хорошо устроился…

Кузьма растерянно и удивлённо смотрел на него. В пропитанных ненавистью словах он ощущал угрозу и чувствовал себя неловко.

– Нас на экспериментах умервщляют, а ты… – мужчина матерно выругался и, сплюнув на пол, закончил: – А ты им оборудование ремонтируешь. Ну ничего, помяни моё слово, и до тебя очередь дойдёт!

Его слова смертельно ранили Кузьму, и ненависть к Боммеру охватила его с такой силой, точно в нём сосредоточились все несчастья в целом мире!

Усталость давила на него нешуточным грузом, но он не мог уснуть. Мысль о том, что о нем думают, как о немецком угоднике и прислужнике, сводила с ума. Почувствовав презрение к самому себе, Кузьма пришёл к страшному выводу: ему больше нет смысла продолжать жить.

Он прошёл в кузницу и, не сомневаясь в том, что делает, взял верёвку и соорудил петлю. «Всё, хватит небо коптить, я достаточно пожил на этом свете, – думал Кузьма, крепя конец верёвки к крюку в потолке. – Я уже не могу больше терпеть страдания, без конца падающие на мою голову. Пора сводить счёты с никчёмной жизнью, ибо она мне дана не для радости, а для горя…»

Он решительно встал на стул, просунул голову в петлю и прыгнул. Кузьма надеялся тут же сломать себе шею или хотя бы потерять сознание, но вместо этого лишь повис в петле, коснувшись подошвами пола. Крюк в потолке вытянулся под тяжестью его тела, и…

Кузьма задыхался и стал дёргаться как ненормальный, силы покидали его. И в эту минуту в кузнице кто-то появился.

– Держись, дружок, сейчас я! – ободряюще прошептал вошедший и, обхватив Кузьму руками, приподнял его вверх. С трудом сняв с шеи туго затянувшуюся петлю, он, тяжело дыша, сказал: – Держись за меня, дружок, сейчас я…

Ещё минута, – и Кузьма уже лежал на кушетке. Не давая ему отключиться и умереть, спаситель стал тормошить его за плечи. Кузьма дрожал всем телом, всё ещё переживая весь ужас, свершившийся с ним.

– Держись, держись, браток, – приговаривал его спаситель. – Я поспел вовремя. Я вошёл сразу, как только ты… Эх, дорогой ты мой дружище. Поверь, зря ты так поступил!

Кузьма слышал слова своего спасителя, но не понимал их. И вдруг что-то нашло на него. В конце концов, измученный и несчастный, он потерял сознание…

***

Очнулся Кузьма на кушетке, которую смастерил собственными руками для отдыха, когда уставал от тяжёлой работы. Шея нестерпимо болела, а тело… Он просто не чувствовал его.

– Твоё счастье, что я заглянул в кузницу и увидел тебя, – услышал он голос из темноты. – Прошёл бы я мимо, и тебя уже не было бы в живых!

– Кто ты? – прохрипел Кузьма, морщась от боли в горле. – Мне кажется, что я уже слышал где-то твой голос.

– Может быть, – прошептал голос из темноты. – Но сейчас это не самое главное.

– Для меня сейчас нет различий между главным и обыденным, – с усилием прошептал Кузьма. – Меня гнетёт жизнь опостылевшая, и горько мне от того, что ты спас меня.

– Обожди, не хнычь, жизнь твоя ещё тебе пригодится, – усмехнулся незнакомец, поднося к его губам фляжку. – Выпей-ка немного, это чуток смягчит твою боль в горле. Ты должен бороться за свою жизнь, а не стараться расстаться с нею. Смерть приходит к человеку рано или поздно. Так что советую держаться за жизнь до конца, Кузьма Прохорович!

Во фляжке оказалось вино. Кузьма с трудом сделал пару глотков и зажмурился.

– Ты очень хорошо говоришь на русском языке, – прошептал он, проведя по губам кончиком языка. – Значит, не немец ты, кто тогда? Гадать не берусь, голова не работает, а вот услышать от тебя правду хочу, откуда ты меня знаешь?

– Знать хочешь, кто я? – хмыкнул незнакомец. – Что ж, отвечу. Я хозяин этого замка. Мой ответ тебя устраивает?

– Так я тебе и поверил, – прохрипел Кузьма. – Здесь немцы хозяева.

– Можно и так сказать, – ответил невидимый незнакомец. – Только хозяйничают они здесь временно. Уже не далёк тот день, когда я вышвырну их отсюда.

– Никак не получится, – зашептал Кузьма. – Будь ты даже призраком, но не испугаешь их!

– Был бы я призраком, то не смог бы подать тебе фляжку и тем более вытащить из петли, – ухмыльнулся незнакомец.

Что ещё говорил спасший его мужчина, Кузьма слышал, но не воспринимал. Его мозг после сильнейшего стресса словно отключился.

– А теперь я вынужден тебя покинуть, Кузьма Прохорович, – неожиданно резанули слух слова незнакомца, и Кузьма вздрогнул, вдруг уловив их смысл. – Давай поправляйся и не дури тут без меня.

– Не Кузьма я, ты путаешь меня с кем-то, – прошептал он, едва слыша собственный голос. – Я полковник Советской армии Васильев Юрий Алексеевич.

– А меня зовут Диего де Беррио, – усмехнулся мужчина. – Хотя… Хотя моё имя тебе ровным счётом ничего не скажет…

– Рад был познакомиться, – прошептал Кузьма и замолчал, вдруг уяснив, что рядом с ним уже никого нет. Спасший его мужчина исчез так тихо и незаметно, словно в воздухе растворился.

«Понятно, я сплю, – подумал Кузьма, закрывая глаза. – Или схожу с ума, что более вероятно…»

24

Мартин Боммер внимательно осмотрел сосредоточенные лица сотрудников и сказал:

– Передо мной копия отчёта доктора Рашера рейхсфюреру Гиммлеру, цитирую… – он снова обвёл суровым взглядом лица присутствующих, но, не увидев на них возражений, продолжил: – Вопрос возникновения воздушной эмболии исследовался в десяти случаях. Во время длительного эксперимента на высоте двенадцать километров испытуемые частично умирали через полчаса. При вскрытии черепа под водой обнаруживалась с избытком воздушная эмболия в сосудах головного мозга. Чтобы доказать это, отдельные испытуемые после относительного отдыха перед возвращением сознания под водой были доведены до летального исхода. Открытие черепа, брюшной и грудной полости проводилось тоже под водой и доказывало в итоге присутствие большого количества воздушных эмболий в коронарных сосудах, сосудах головного мозга, в печени, кишечнике и так далее.

Закончив читать, он отложил документ в сторону и задал всем вопрос:

– Ну что скажете, коллеги? Впечатляет?

– А что здесь такого? – загудели все разом. – У нас в принципе точно такие же результаты!

– Такие, да не такие, – «пожурил» подчинённых Боммер. – В Дахау, во время экспериментов, «свинки» умирали частично, а у нас поголовно! Из всех военнопленных лётчиков, кого я привёз в замок, ни один не остался живой! Так как вы мне прикажете составлять доктору отчёт? Указать, как в советских колхозах – случился неожиданый «поголовный падёж»?

Присутствующие несколько минут молчали, выслушав его вопросы, а затем заговорили все разом.

– В Дахау условия одни, а у нас другие! – высказался возмущённо один.

– У них есть возможности поднимать «свинок» на высоту двенадцать километров, а у нас нет! – поддержал его другой. – Похожие условия мы вынуждены создавать в барокамерах!

В конечном итоге все замолчали, глядя на Боммера.

– Хорошо, на этом и остановимся, – сказал Мартин, хмуря лоб и подвигая к себе ещё один лист бумаги. – А теперь слушайте другой отчёт доктора Рашера рейхсфюреру Гиммлеру, коллеги. – Испытуемых погружали в воду в полном лётном снаряжении. В первой серии испытаний задняя часть щёк и основание черепа находились под водой. Во второй – погружалась задняя часть шеи и мозжечок. Смерть наступала лишь в том случае, если продолговатый мозг и мозжечок были погружены в воду!

На этот раз, выслушав его, «коллеги» промолчали. Они уже проделывали точно такие же опыты под руководством Боммера, и результаты были идентичные.

– Если вопросов ни у кого нет и высказаться никто не хочет, – продолжил Боммер, – то я ставлю перед всеми вами очень ответственную задачу! Испытуемые, а их двадцать человек, при тех же самых условиях экспериментов, как в Дахау, должны остаться не просто живыми, но и здоровыми, всем ясно?

В кабинете зависла гробовая тишина, которая через минуту разразилась настоящей бурей.

– А кто за это может поручиться? – спросил кто-то. – При тех же самых условиях, когда одни уже распростились с жизнью, другие должны остаться целыми и невредимыми?

– Только так и никак иначе, – хмуря лоб, ответил Боммер. – Все эксперименты, которыми мы сейчас занимаемся, производятся ради того, чтобы изучить, как долго могут сбитые, но выжившие офицеры люфтваффе продержаться в холодной воде! Или кто со мной не согласен?

– Мы согласны! – послышались высказывания. – Но чем лучше те, кто передох, тех, кого подыхать привезут?

– Завтра нам привезут офицеров люфтваффе, – ошарашил всех Боммер. – Теперь на них мы будем проводить эксперименты, и вся ответственность за их жизни и здоровье целиком ляжет на нас!

В кабинете стало тихо: шокированные коллеги не задавали вопросов и не спешили высказываться.

– Всё, совещание окончено, – объявил вдруг Боммер. – Идите и подумайте над моими словами, коллеги! Очень хорошо подумайте! Ваши предложения прошу подготовить к утру и высказать в столовой, сразу же после завтрака.

Когда подчинённые с понурыми лицами выходили из кабинета, Боммер окликнул Мавлюдова и Шмелёва.

– Попрошу вас остаться, коллеги, – сказал он. – С вами у меня будет отдельный разговор, господа! Работа, которая нам предстоит, больше всего лично меня и вас касается…

***

– Я внимательно изучил ваши записи, коллеги! – сказал Боммер, когда Мавлюдов и Шмелёв уселись поближе к столу. – Нет слов… нет слов! Нашими общими усилиями рождается великое открытие!

– Рождается на крови многих людей, – угрюмо буркнул Азат. – Такое «открытие» даже объявить будет страшно. Как можно будет объяснить эксперименты на людях научному сообществу?

– Ты опять за своё, нытик! – побагровел Боммер. – Предоставь это мне, понял? Я вас оставил для того, чтобы поговорить о предстоящих экспериментах!

– Работать с асами люфтваффе – это самоубийство, – вздохнул Азат. – Если за смерть военнопленных с нас никто не спросит, то за асов…

– Не заморачивайся, коллега! – остыв после вспышки гнева, заулыбался Боммер. – Благодаря нашим таёжным препаратам все они останутся живы! Вот посмотри, – он указал рукой на Дмитрия. – Как видишь, молодой человек жив и здоров! И, на мой взгляд, просто великолепно выглядит!

С таким «убийственным» доводом конечно же поспорить было нельзя, но Азат попробовал:

– Самый крепкий подопытный продержался в ледяной воде полтора часа, – сказал он задумчиво. – Самый слабый – пятьдесят минут. А сколько по времени вы собираетесь купать в ледяной воде лётчиков люфтваффе?

– Столько же и даже больше, – с ухмылкой ответил Боммер. – Никаких скидок и поблажек! Лётчиков отправили сюда по распоряжению рейхсфюрера, а не по нашей «нижайшей» просьбе, вот пусть и «купаются» ради торжества немецкой нации!

– Вижу, вам нисколько не жалко соотечественников? – хмыкнул Азат.

– Нисколько, – признал Боммер. – Но умереть я им не дам. – Он посмотрел на Шмелёва, а затем на Мавлюдова. – Мы не дадим, верно?

– Боитесь за свою карьеру? – полюбопытствовал с плохо скрываемой иронией Азат.

– Есть немного, но не так чтобы уж очень, – ответил Боммер уклончиво. – Но это не так уж важно, – подчеркнул он. – Важно то, что эксперименты с лётчиками мы несколько усложним: асы неба будут заморожены!

– Что?! – изумились Мавлюдов и Шмелёв одновременно.

– Да-да, вы не ослышались! – хохотнул Боммер, пребывая в прекрасном расположении духа. – Эксперименты будем проводить двумя способами: опускать в резервуар с ледяной водой и оставлять обнажёнными в морозильной камере!

– Чёрт возьми, да они же передохнут! – воскликнул Дмитрий. – Таких экспериментов не выдержит никто, даже выпив бутылку настойки.

– Я бы, может, согласился с твоими опасениями, коллега, и не стал бы рисковать, – вздохнул Боммер. – Но… Доктор Рашер, а следовательно, и я вместе с ним, получили приказ на эти эксперименты от самого рейхсфюрера! Гиммлер не сомневается, что доблестным немецким люфтваффе скоро придётся совершать вынужденные посадки в водах Северного Ледовитого океана, приземляться на закованных льдами и трескучими морозами берегах Норвегии, Финляндии или Северной России! Так вот, «замороженных» асов мы должны научиться возвращать к жизни!

– Нет, я отказываюсь верить в эту чистой воды глупость! – возмутился Азат. – Рейхсфюрер не мог дать такой приказ, не посоветовавшись со специалистами.

– Рейхсфюрер может всё! – погрозил ему пальцем Боммер. – А особенно Гиммлер! И наше дело не рассуждать, а исполнять, чтобы самим не оказаться в барокамере…

***

Дону Диего потребовалось прожить в замке две недели, чтобы понять ритм жизни его обитателей. Каждый день был полностью подчинён планам коменданта Герды Штерн, одобренным и утверждённым доктором Боммером.

Иногда дону Диего приказывали оставаться в комнате, и он понимал, что в это время в лабораториях проводятся опыты. Урсула приносила ему в комнату завтрак и обед, у двери, в коридоре, выставлялся часовой.

Где бы он ни находился, дон Диего был невидим, по крайней мере для обитателей замка, игнорировавших его. Встречаясь с ними в столовой, он видел на их лицах одно выражение: озабоченность, беспокойство. Но это никоим образом не задевало его. Уничтожение этого «волчьего логова» стало главной целью дона Диего.

Время, проведенное в замке, не прошло даром. Невзирая на явное пренебрежение к собственной персоне, дон Диего внимательно присматривался к окружавшим его людям. Лучше всего получалось это делать конечно же в столовой. С помощью Урсулы он узнал имена и профессии «спецов», но особое внимание привлёк крепкий молодой человек, заметно выделявшийся высоким ростом и богатырской статью. Его фигура и лицо напоминали одного человека, о котором дон Диего помнил всегда.

«Кто он и откуда? – размышлял дон Диего, глядя на молодого человека. – Немец? Вряд ли… Его внешность больше славянская, чем немецкая или англо-саксонская. Он может быть поляком, венгром, украинцем, белоруссом, кем угодно! Поговорить бы с ним? Но как?..»

Прогуляться по тайным переходам дон Диего решил спустя неделю после своего приезда. Он узнал о них у старого слуги-смотрителя во время покупки замка, и сейчас эти знания были как нельзя кстати.

После ужина в столовой дон Диего вернулся в свою комнату и стал ждать Урсулу, которая должна была заглянуть со «свежими» новостями. Девушка почему-то задерживалась. Вскоре одиночество стало невыносимым. Тогда он накинул на плечи плащ, запер дверь и подошёл к камину. Отыскав хорошо замаскированный рычаг, он надавил на него. Левый угол камина и часть стены пришли в движение, и перед доном Диего появился проход, через который мог проникнуть даже человек крупного телосложения.

Замок затих, слившись с наступившей темнотой. Включив фонарь, дон Диего решительно вошёл в проход и заставил «дверь» закрыться при помощи другого рычага.

«Пожалуй, схожу-ка я сначала к столовой, – подумал он и взглянул на часы. – Сейчас Боммер должен проводить там совещание, и неплохо было бы послушать, о чём он собирается говорить!»

Освещая путь фонарём, дон Диего попетлял несколько минут по узким переходам и безошибочно остановился у стены, за которой располагалось помещение столовой. Открыв слуховое оконце, он замер, пытаясь вникнуть в суть услышанного.

Передовые лица медицинской науки легко и просто обговаривали такие страшные вещи, от которых кровь стыла в жилах.

К счастью, совещание закончилось быстро, и присутствующие стали выходить из столовой. Дон Диего уже собрался было закрыть оконце и вернуться в комнату обдумывать полученные сведения, как вдруг… Боммер попросил Мавлюдова и Шмелёва остаться.

«Кого? Шмелёва? – оторопел дон Диего. – Выходит, что…»

Он припал к оконцу. Увиденное поразило его. Тот самый молодой богатырь, которого он выделял среди подчинённых Боммера, оказался «носителем» русской фамилии!

– Чёрт возьми, я даже знаю, кто он, и уверен в этом, – прошептал взволнованно под нос дон Диего, не отрывая от лица молодого человека восторженного взгляда. – Да ты не кто иной, как…

Он был вынужден унять бушующие внутри страсти, чтобы не пропустить ни одного слова в разговоре. С вытянутым лицом и не веря своим ушам, с замирающим сердцем, он внимательно слушал и запоминал всё, о чём говорили собеседники. На прощание Боммер сказал:

– Всё, теперь по комнатам – и спать, коллеги! Прошу вас не злить ночными хождениями по замку нашу милейшую комендантшу фрау Штерн.

Когда Мавлюдов и Шмелёв вышли из столовой, Боммер встал, потянулся, хрустя суставами, и сам себе сказал:

– Ну а я схожу в подвал, к кузнецу. Посмотрю, каковы его успехи в порученной мною работе!

«Хорошо, сходи, – подумал дон Диего. – Я тоже прогуляюсь в подвал, раз сегодня вечерок такой фартовый».

25

Дон Диего спускался в подвал по каменной лестнице с выключенным фонариком. Вокруг было темно и пыльно. Потолок низко нависал над головой. За стеной слышался звон железа. Дон Диего открыл в стене слуховое оконце и увидел дизельный двигатель. Едва ли он заострил бы на нём внимание, если бы не заметил высокого широкоплечего мужчину, что-то прикручивающего к стенке «агрегата».

«Уж не Кузьма ли это Малов? – подумал дон Диего, чувствуя, как бешено заколотилось сердце. – Почему он всё время стоит ко мне спиной? Хоть бы обернулся на мгновение!»

Мужчина не оборачивался до тех пор, пока не продемонстрировал работу двигателя навестившему его Боммеру. А когда тот вышел, «кузнец» обернулся, и…

«Точно, он! – вздрогнул дон Диего. – Так вот для чего привезли Малова в эти стены?!»

Ему потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя от мысли о том, что сходство с Дмитрием Шмелевым было неоспоримым.

– Значит, Кузьма здесь кузнец? – прошептал он. – А я думал…

Кузнец между тем вытер тряпкой руки, подошёл к стене, из-за которой его разглядывал дон Диего, остановился и приподнял голову. Его лицо оказалось как раз напротив окошечка. Дон Диего побледнел и резко отпрянул назад, едва не выронив фонарик. В ногах обнаружилась сильная слабость, пот крупными каплями стекал со лба, и весь он дрожал, словно после приступа лихорадки. Однако он быстро нашёл в себе силы справиться с душевным волнением и, собравшись с духом, снова припал лицом к оконцу. Но кузнец выходил из подвала во двор. Естественно, заинтригованный дон Диего не мог больше оставаться на месте, где сделал столь неожиданное открытие.

Подвальная часть замка состояла из множества низких сводчатых коридоров, настолько запутанных, что до крайности взволнованному дону Диего нелегко было определиться, в какую сторону идти. Знакомый с переходами в стенах замка, он понятия не имел, что за помещения расположены в подвале, и терялся в догадках, по какому коридору можно идти к кузнице.

Пугающее безмолвие царило вокруг. Выбрав наугад направление, он ступал по коридору так осторожно, как только мог при всём своём нетерпении. Вдруг ему показалось, что он слышит чей-то кашель. Вздрогнув, он подался вправо и прижался плечом к влажной каменной стене. Внутри похолодело, а кровь убыстрённо, как при наводнении река, заструилась в жилах.

«А правильно ли я иду? – думал он, неуверенно двигаясь вперёд. – И вообще есть ли в подвале проход, который приведёт меня в кузницу?»

Самые разнообразные предположения, какие только могли быть порождены находящимся в смятении мозгом, одно за другим проносились в голове. Однако напряженный мыслительный процесс закончился сразу, когда дон Диего наткнулся на каменную стену и остановился, поняв, что это тупик.

«Вот тебе и здрасьте, – усмехнулся он. – И что же теперь делать? Обратно идти?»

Дон Диего развернулся на сто восемьдесят градусов и побрёл в обратном направлении. «Чёрт возьми! – ругал он себя. – И чего ради я попёрся в подземелье, которое даже не удосужился в своё время изучить? Увидел Кузьму и потерялся. Почему я не вошёл в дизельную сразу, а дожидался, когда Малов уйдёт из неё? Что ж, хорошая мысля приходит опосля… Так что, возвращаться в свою опостылевшую комнату или продолжать поиски?»

Подстёгнутый этим соображением и надеясь на предстоящий успех, дон Диего собрался уже продолжить свой путь, как вдруг прямо перед ним открылась дверь. Едва не споткнувшись от неожиданности, он выключил фонарь и прижался к стене. К счастью, в подвал, так никто и не вышел. Но дон Диего ещё долго топтался в нерешительности, не решаясь продолжить путь.

«Нет, пора возвращаться, – подумал он. – Если меня здесь застигнут и отведут к Боммеру, то трудно даже представить, какая будет реакция этого отвратительного существа на мои “подвальные хождения”?»

Вдруг луч фонаря сделался тусклым и через мгновение вообще погас. Нельзя описать словами то отчаянное положение, в котором очутился дон Диего. В полной растерянности он стал вспоминать молитвы, но знал их, увы, немного. Охваченный отчаянием, он топтался на месте, будучи не в силах решиться куда-то идти.

И вдруг… Кто-то включил в подвале свет. Свыше десятка ярких лампочек засияли разом, и от их света дон Диего невольно зажмурился. Когда же он открыл глаза, увидел высокую человеческую фигуру, прислонившуюся к стене…

***

Дон Диего попятился, но незнакомец сделал шаг навстречу:

– Не бойтесь меня, господин де Беррио, я вас не обижу!

С удивлением сообразив, что это Дмитрий Шмелёв, с которым он собирался познакомиться и поговорить, дон Диего глубоко вздохнул и спокойным, даже беспечным голосом, сказал:

– Вот где не ожидал с вами встретиться, господин Шмелёв! Не совсем приятное место для встреч и прогулок, как считаете?

– А вот для спокойной работы лучшего места не найти, – усмехнулся тот. – Никто не лезет с вопросами и не мешает!

– Странно, а кем вы здесь трудитесь? Не палачом в комнатах для пыток? – поинтересовался с лёгкой усмешкой дон Диего. – Я слышал, что…

– Есть здесь такие, но они закрыты на замки, и в них запрещён доступ, – сказал Шмелёв, прервав его на полуслове. – Но здесь ещё есть морг, для вашего сведения, вот там я и работаю, если вам это интересно.

– Гм-м-м… Мне это интересно, – натянуто улыбнулся дон Диего. – А ещё, следует понимать, вы хорошо изучили подвал и знаете существующие здесь ходы и выходы?

– Да, подвал я изучил достаточно хорошо, – утвердительно кивнул Шмелёв. – Вот только понять не могу, как вы здесь очутились, господин де Беррио?

– Хорошо, расскажу, но не сейчас, – ответил уклончиво дон Диего. – Помогите мне только найти проход к кузнице, если здесь таковой имеется.

– Идите вон в том направлении, – Шмелёв указал рукой в сторону коридора. – Он приведёт вас к кузнице, только… Только входа в неё вы не найдёте, поскольку его там нет!

– Ну, тогда я быстро вернусь обратно, – вздохнул дон Диего. – Хотя бы буду знать, что из подземелья мне в кузницу не попасть.

Пожимая плечами и не задавая лишних вопросов, Шмелёв развернулся и пошёл в морг, а дон Диего отправился в указанном им направлении.

«Что за чёрт, – думал он. – Этот парень невероятно отзывчив и доброжелателен. Он так разговаривал со мной, как будто мы знакомы целую вечность. Но самое удивительное то, что он невероятно похож на Кузьму Малова. И фигура, и лицо… Они будто близкие родственники, ей-богу!»

Ход его мыслей был прерван каменной кладкой, перед которой он был вынужден остановиться. Дон Диего внимательно осмотрелся. Его взгляд упал прямо на затвор, о котором он думал. Затвор открывался, как и все двери тайных ходов замка пружиной, секрет которой знал только он. Не мешкая ни минуты, дон Диего вошёл в кузницу и застал кузнеца с петлёй на шее, бьющегося в предсмертной агонии. «Этого ещё не хватало! – подумал он, бросаясь к нему на помощь. – Нет-нет, я не дам тебе умереть, друг любезный! Мы ещё…»

С большим трудом ему удалось вытащить Кузьму из петли и уложить на кушетку. Затем он долго тряс умирающего за плечи, изо всех сил стараясь вернуть его к жизни. Как оказалось, он пришёл вовремя: опоздай хоть на минуту, и жизнь безвозвратно покинула бы тело мужчины.

Мысленно ругая себя последними словами, дон Диего дал выпить самоубийце вина из фляжки, которую прихватил с собой в «путешествие» по подвалу. В голове Кузьмы заметно прояснилось: он стал говорить связно, а его вопросы зазвучали более осмысленно.

«Нет, сегодня не то время, когда можно было бы провести с ним полноценную встречу, – подумал дон Диего с сожалением. – Достаточно того, что я вытащил Кузьму из петли и теперь знаю, что он в относительной безопасности! Сейчас самое время уйти незаметно из кузницы и уже в своей комнате всё хорошо обдумать в тишине и покое…»

Немного посомневавшись и убедившись, что Малову смерть уже не угрожает, он незаметно покинул кузницу.

Обратно по коридору он шёл как в тумане. Мысли в голове путались, и дон Диего был вынужден признать, что совершенно ничего не понимает. Слишком много полученных сведений и впечатлений за один вечер! Из их совокупности выстроилась такая головоломка, которую разгадать, разложить по полочкам уж очень мудрено!

«А не заглянуть ли мне в морг к Шмелёву? – подумал он вдруг. – Надо бы закрепить наше знакомство, и… Может быть, он мне разъяснит кое-что?»

Недолго думая, дон Диего отыскал нужную дверь и направился к ней, попутно обдумывая, как объяснит свой визит Шмелёву. Но как только он переступил порог морга, слова застряли в горле. Дмитрий Шмелёв и Азат Мавлюдов сидели за столом и что-то сосредоточенно писали на листах бумаги…

26

Мавлюдов тотчас узнал дона Диего, и у него вытянулось лицо.

– Явился не запылился, – сказал он.

Дон Диего лёгким покашливанием прочистил горло и полным иронии тоном ответил:

– Да, явился, но только не к вам, уважаемый. А ваше мнение меня совершенно не интересует!

– Может быть, оно и так, но я пришёл сюда первым! – напал на него Мавлюдов. – И твоё присутствие мне не по душе!

– Тогда можешь выметаться, тебя здесь никто не держит! – воскликнул дон Диего. – Если у тебя с моим братом были когда-то неприязненные отношения, то это не даёт тебе права переваливать их на меня!

– Всё, хватит, не кипятитесь! – прервал словесную перепалку Дмитрий. – Считайте, что вы у меня в гостях и я рад обоих вас видеть!

Отыскав глазами свободный стул, дон Диего перенёс его к столу и сел, не дожидаясь приглашения.

– Вижу, делом заняты, господа учёные, – сказал он с ухмылкой. – Интересно знать, о чём пишете. Может быть…

– Нет, не может, господин сыщик! – огрызнулся Мавлюдов. – Шёл бы ты отсюда, Митрофанушка. Кстати, а почему ты не в постели в такое время? И как ты вообще вошёл в подвал, как мне думается, без разрешения?

– Вижу, память твоя ни к черту не годится, профессор, – усмехнулся дон Диего. – Я уже устал говорить тебе лично, что тот, с кем меня путаешь, мой брат, ныне покойный!

– Как же, брат, так я и поверил, – осклабился неприязненно Мавлюдов. – Я тебя отлично помню! Пройдоха и бездельник, промотавший родительское состояние и, чтобы не подохнуть с голода, поступивший на службу в полицию!

– Думай про меня что хочешь и как хочешь, – пожал плечами дон Диего. – Меня интересует вопрос другого рода. Не соизволите ли вы обсудить его со мною?

– А что, я не против, – тут же согласился Шмелёв. – Тем более писать уже надоело.

– Придётся и мне согласиться, раз коллега не против, – поморщился Мавлюдов.

– Так вот, господа, – дон Диего сделал интригующую паузу и подался чуть вперёд, – а вам не кажется странным, почему нас здесь собрали?

Шмелёв и Мавлюдов переглянулись.

– Я попал в плен при отступлении, – сказал Дмитрий, краснея. – Так получилось, что пришлось сделать срочную операцию тяжелораненому немецкому офицеру, и… А потом меня взял к себе господин Боммер.

– Ну, допустим, меня немцы выкрали и вывезли из Ленинграда, – хмуро пробубнил Азат.

– По приказу Боммера? – уточнил дон Диего.

– Да… Но об этом я узнал позже.

– А меня господин Боммер пригласил погостить в этом замке, – сказал задумчиво дон Диего. – Однако с каждым днём я всё больше убеждаюсь, что всё это не так. Я почти уверен, что он, как и профессор Мавлюдов, глубоко заблуждается, принимая меня за погибшего брата Митрофана, и… Признаюсь честно, меня очень настораживает, чего ему от нас надо?

– Вы полагаете, что нас собрали здесь неслучайно? – задал вопрос заинтригованный Шмелёв. – Но почему вы так считаете, господин де Беррио?

– Это только моё предположение, господа, и не более, – пожал плечами дон Диего. – В стенах замка находится ещё один человек, которого господин Боммер тоже привёз сюда и, как мне кажется, далеко не случайно!

– Говори, кто он? – потребовал Азат. – Нечего загружать наши мозги своими головоломками.

– Скажу, но сначала хочу задать вопрос Дмитрию, – отмахнулся от него, как от назойливой мухи, дон Диего. – Скажи-ка мне, молодой человек, что ты знаешь о своих родителях.

– Мало чего, – пожал тот плечами. – Мама умерла после моего рождения в лагере. Отца я не знал и не видел его никогда. Я воспитывался в детдоме. Меня иногда навещала тётка, но и она уже умерла.

– А тётка не рассказывала тебе про мать? – заинтересовался дон Диего. – Ну-у-у… Кем она была, например, и… почему так получилось, что она попала в лагерь?

– Моя мама была большевичкой, – вздохнув, ответил Дмитрий. – Ее хорошо знали как в Иркутске, так и в Верхнеудинске.

– Тогда почему её осудили и упрятали в лагерь? – спросил, нетерпеливо ёрзая на стуле, дон Диего.

– За то, что прикрывала отход бандитов за границу и стреляла в своего товарища, – неожиданно ответил Мавлюдов. – Она была известна как товарищ Шмель и пользовалась большим авторитетом у соратников по борьбе.

– Хорошо, пусть будет так! – улыбнулся дон Диего и посмотрел на напрягшееся лицо молодого человека. – А ты, господин Шмелёв, тоже слышал об этом?

– Да, мне это известно, – едва заметно кивнул Дмитрий. – Мне рассказывала об этом тётка. Только она говорила, что мать стреляла в товарища, чтобы защитить от гибели отца.

– Не сомневайся, так и было, – вздохнул дон Диего. – Твой отец вместе с моим братом уходили в Монголию, а твоя мать…

– Она прикрыла их отход, – буркнул Азат. – Вот за это и поплатилась.

– Так что, выходит это правда, что мой отец был белобандитом? – нахмурился Дмитрий.

– А почему был? – усмехнулся дон Диего. – Он был и есть порядочный человек. А что касается слова «белобандит», так оно произошло от лукавого. В то беспокойное время красные называли белых бандитами и наоборот.

– Эй, «Диего», откуда такая поразительная осведомлённость? – поинтересовался Мавлюдов, пожирая его ненавидящим взглядом. – О том, что ты сейчас говоришь, мог знать только «покойничек» Митрофан Бурматов.

– Как раз он мне об этом и рассказал, – хмыкнул дон Диего. – Хоть мы и не переваривали друг друга, но всё же изредка общались. Иначе он не оставил бы мне в наследство всё своё состояние!

– И что, он пересказывал тебе свою жизнь? – скептически ухмыльнулся Мавлюдов.

– Да, особенно, когда много выпьет, – пояснил дон Диего. – Он обожал загружать мой мозг своими историями, а я был вынужден терпеливо его выслушивать.

– А про меня он что-нибудь говорил? – осклабился Мавлюдов.

– Да, отзывался о вас как о пустом месте, – улыбнулся, отвечая, дон Диего.

– А вы знали моего отца? – оживился Дмитрий. – Вам когда-нибудь приходилось с ним встречаться?

– Нет, – ответил дон Диего. – Но мне приходилось видеть фотографию человека, очень на тебя похожего.

– Его звали Кузьма Малов? – занервничал Дмитрий.

– А что, именно так звали твоего отца? – с трудом скрывая волнение, спросил дон Диего.

– Да, мне тётка так говорила, – ответил Шмелёв. – А ей мама моя так сказала.

– Тогда… – дон Диего с усилием сглотнул подступивший к горлу ком и взволнованно продолжил: – Тогда я много слышал о нём от Митрофана.

– А где он может быть сейчас, вы случайно не знаете? – с надеждой в голосе поинтересовался Дмитрий.

– В лагере, наверное, если жив ещё, – хмыкнул Азат. – Таким, как он, только там место, не сомневайся.

– Так он вам тоже знаком, профессор? – недобро глянул на него Дмитрий.

– Да, мы были с ним знакомы, – нехотя признался Мавлюдов. – Хотя… хотя нас нельзя было назвать друзьями.

– А я тебе советую самому встретиться с отцом и поговорить с ним, – предложил с улыбкой дон Диего. – Думаю, у вас найдётся много чего сказать друг другу.

– Бросьте, не издевайтесь надо мной! – вдруг разозлился Дмитрий. – Не забывайте, где мы находимся. И ещё, я…

– Не кипятись, молодой человек, – лицо дона Диего вдруг сделалось серьёзным. – Твой отец, Кузьма Малов, тоже находится здесь, в замке. Только он известен здесь как военнопленный Юрий Васильев! Кстати, он задействован на работе в кузнице, и я надеюсь, что у тебя не возникнет каких-либо препятствий для встречи с ним…

***

Мартин Боммер неподвижно сидел за столом перед аппаратом прослушивания. Он внимательно слушал разговор, происходящий в морге, а комендант Герда Штерн напряжённо вглядывалась в его лицо, стараясь определить, какие чувства бушуют в груди доктора.

– Надо же, вот ублюдки! – шептал под нос Боммер, то сжимая, то разжимая кулаки. – Видишь ли, они сколачивают в замке «подполье» и собираются вести против меня борьбу!

– Я тоже пришла к такому выводу, – согласилась с ним комендантша. – Но у меня всё под контролем. Дайте только приказ, и…

– Нет, это преждевременно, – отрицательно покачал головой Боммер. – Только теперь благодаря тебе, Герда, я достаточно хорошо узнал этих людишек. И только поэтому я приказываю их не трогать, но держать все их действия и поведение под полным контролем! Сегодня я узнал много о них, но хочу узнать ещё больше!

Он с признательностью посмотрел на верную соратницу и одобрительно кивнул ей:

– Отлично сработано, Герда! У тебя есть ещё материалы, способные меня удивить?

– Сколько угодно, – ответила она. – Фриц и Ганс сутками ведут прослушивание всех комнат и лабораторий. Все разговоры записываются на магнитофон. Если хотите…

– Нет-нет, только не сегодня! – замахал руками Боммер. – На это уйдёт слишком много времени, и…

– Совсем нет, господин доктор, – улыбнулась комендантша. – Ничего не значащие сведения мы отсеиваем, а вот те, которые представляют интерес, мы…

– Ладно, хорошо, я их прослушаю, – сдался Боммер, – но не сейчас. В данную минуту у меня болит голова о предстоящих экспериментах. Лётчиков привезут уже через неделю, и у меня заранее поджилки трясутся…

Внимательный взгляд фрау Штерн отметил, что лицо Мартина серого, землистого цвета, взгляд беспокойный.

– Вас что-то беспокоит? – спросила она встревоженно.

– Я чувствую, что доктор Рашер подставляет меня, – прошептал Боммер. – Он сам в Дахау сворачивает опыты на лётчиках, а меня обязывает продолжать их. Одним словом, ответственность за возможный провал он перекладывает на меня.

Герда Штерн приблизилась и попыталась заглянуть ему в лицо, но Боммер опустил голову.

– Сегодня я получила почту, – сказала она.

– Прислали что-то особенное? – встрепенулся Боммер.

– Большой толстый пакет, – ответила фрау Штерн и добавила: – Опечатанный тремя сургучными печатями.

– Почему ты не поставила меня в известность? – всполошился Боммер.

– Решила передать после того, как только вы прослушаете запись разговора в морге, – ответила комендантша.

– Так давай его! – ещё больше занервничал Боммер. – Я уже нутром чувствую, что в нём прислали что-то чрезвычайно важное! Так где же он?

– В ящике стола, откройте его…

Боммер дрожащими руками достал пакет и уставился на него. Он чувствовал себя человеком, стоявшим перед страшной пропастью и обречённым сделать шаг вперёд, так как дороги не было.

– В этом пакете мой приговор, – наконец прервал он молчание. – Даже не распечатывая его, я знаю, какие приказы и полномочия мне предоставлены…

Попрощавшись с фрау Штерн, Боммер прошёл в свою комнату, заперся и зажёг свет. Тщательно изучив бумаги, он долго сидел в глубоком раздумье, сжимая виски ладонями и что-то бормоча себе под нос…