Хорошо было идти по отвоеванному у трактора лугу! Сохранившиеся под кустами цветы тысячелистника, голубого цикория и желтой ястребинки кивали Кубику и Славику, кланялись, благодарили, казалось, за спасение.

Нинки с ними не было — завтрашняя первоклассница уехала с бабушкой в райцентр покупать что-то для школы.

Шагали по лугу молча. И вдруг Славик, шмыгнув носом, спросил:

— Дядя Витя, ну зачем вам коза? — Слезы уже готовы были брызнуть, и он надеялся, что смешной рассказ отвлечет его.

— Коза? Зачем мне коза? — Кубик остановился. — Ты ведь знаешь, что до сих пор я тебе говорил только правду?

Славик кивнул.

— А хочешь, я расскажу тебе сказку? Сказку о том, для чего мне коза?

Славик снова кивнул.

— Тогда слушай. — Кубик двинулся шагать по лугу, двинулась вперед и его сказка. — Жила-была на свете коза… Она до невероятности была похожа на одного человека — та же бородка, те же глаза, те же рога…

— Рога? Разве у человека бывают рога?

— У этого — да. Он был ужасно бодливый, и тем, кто его хорошо знал, казалось, что у него, кроме козьих бороды и глаз с вертикальными щелочками, есть еще и рога. Ну и вот, этот человек…

— Вы же про козу начали рассказывать!

— Не перебивай, если хочешь слушать дальше. Этот человек, тоже, между прочим, художник или, вернее. числящийся художником, был бездарен. Без-дарен, Славик, и нет, быть может, беды большей для человека, чем эта. Он завидовал другим художникам, но подняться до их уровня не мог. Не мог — его картины были унылы, безрадостны, как… ну с чем сравнить мне его холсты? — Кубик обвел взглядом луг.

Славик тоже огляделся.

— Вот невезение! Нет здесь ничего унылого, хоть луг и скошен, и близко осень. Все хорошо: и старые деревья, и кусты, и редкая зелень, и желтизна там и сям. Вон сиреневый тон заполняет низину, а пашня за рекой — глянь-ка! — фиолетовая, сизая… А речка — обрати внимание — стальная, голубая, синяя. Не с чем мне сравнить унылые картины этого художника! Разве что с передником Евдокимовны… Так вот, чтобы подняться в признании до других художников, а может, даже обогнать их, стал человек, похожий на козу, их бодать…

— Как это?

— Нет ничего проще. Он стал говорить, что творения их сложны, непонятны, что таких красок в природе нет…

— И ему поверили?

— Дело в том, что он говорил это не художникам, а людям, от которых зависело — взять или не взять картину на выставку. А те, видя перед собой действительно не с первого взгляда понятные холсты, с ним соглашались. И вскоре тот человек поднялся выше тех, с кем соперничал. И они даже стали от него зависеть! Его картины, похожие на передник Евдокимовны, висели теперь на каждой выставке. Наш козьебородый и козьеглазый стал даже поучать других художников, как нужно работать кистью, а если с ним не соглашались, бодать их…

— Это сказка? — недоверчиво спросил Славик.

— Конечно! Разве ты не видишь, что здесь все неправда? Разве бывают на свете рогатые люди?

— По-моему, бывают, — задумчиво ответил Славик. — Дядя Витя, а вы ведь так и не сказали, зачем вам коза.

— Самое главное забыл! Слушай же. Ты знаешь, что я беру Маньку на этюды. Ну так вот. Работаю как-то я, работаю, увлекся, вдруг слышу: сзади кто-то шевелится. Оглянулся — и не пойму: кто? Манька или… ведь моя коза и тот человек, о ком я говорил, до невероятности похожи! Наконец до меня дошло: тот человек, что поучает меня, бодает и критикует, — он ведь всего-навсего… коза! А я-то разговаривал с ним, спорил как с человеком! И так, Славик, стало мне легко и хорошо, так весело, что я рассмеялся. Понял теперь, зачем мне коза?.. Боюсь только, что когда я вновь увижу того человека, то расхохочусь прямо в его козьи, с вертикальными щелочками глаза…

— Нинка сказала бы сейчас: критикант ты, Кубик, — проронил Славик.

— Но ты-то ведь этого не скажешь. А теперь, когда сказка кончилась, я расскажу тебе правду. Моя коза, Славик, очень умная, говорящая. Она мне с утра говорит: "Не ме-е-едли! Не ме-е-ешкай!" А мне, понимаешь, иногда, как всякому нормальному человеку, до смерти хочется еще поваляться, полентяйничать. Я и говорю ей: "Поешь хлеба, коза, у меня позавчерашний остался, я его в воде размочу". А коза мне в ответ: "Не надо мне хл-е-еба. Я когда траву жую, по сторонам смотрю, природой любуюсь. Пошли, пошли, нечего бока отле-еживать!" А на лугу она мне подсказывает: "Не ме-е-елочи! Лучше ме-еньше, да лучше. Что за ме-е-ешанина! Знай ме-е-еру!"

Разговаривая так, художник и Славик подошли к речке и сели на песок.

— Дядя Витя, а вы когда домой поедете?

— Не скоро. — Кубик набрал мелких камешков и стал бросать их в воду. — У меня впереди осень. — Камешки падали в воду: плюм! пляк! плик! — Я жду ее с замиранием сердца, как праздника, как всесветного и всесветлого бала, на который буду приглашен. Все там будут в ярких платьях — в желтых, красных, багряных… Грянет музыка, всё закружится, завертится… Облака, птицы, деревья, — а листья будут срываться с них и все еще кружить, кружить…

— А я буду в классе сидеть и в окно глазеть… — грустно продолжил Славик.

— Да, и в этом жуткая несправедливость: самое дивное время года проводить взаперти, неподвижно…

Славик тоже стал искать камешки и один за другим бросать их в воду: плюм! пляк! плик! Вода уносила круги. Бросил последний, спросил:

— А в будущем году вы сюда приедете?

— А как же. Я теперь наполовину городской житель, наполовину — деревенский. Полгода в городе, полгода в деревне.

— Я тогда тоже приеду. А можно, я вам письмо напишу? Вы мне ответите?

— Ну, разумеется! С удовольствием и радостью. Мне никто не пишет, наконец-то я получу письмо.

— А разве у вас нет детей? А где ваша жена?

— Понимаешь… — Кубик стал искать камешки. — Жена с моим сыном живут от меня отдельно… — Плюм! пляк! плик!

— Вы разошлись, да?

— Так вышло. — Плюм! — Так получилось. — Пляк! — Так, понимаешь, произошло. — Плик!

После этого оба долго смотрели на бегущую перед ними воду, над которой порхали синекрылые красавки.

— Давай искупаемся напоследок, а? — предложил Кубик.

Купались долго, с брызгами и смехом, вода была удивительно хороша: и тепла, и прохладна, и как раз, и вкус у нее был… как бы это поточнее сказать — запоминающийся? Пожалуй. Неповторимый? Да. Это еще вернее. Из водопровода такой воды не наберешь. Скажем так: это была очень вкусная вода, приготовленная по старинному рецепту. В нем написано:

Старинный рецепт воды

"Возьмите родниковую воду, процедите ее через луговые чистые травы, пропустите через листья ивняка, прогоните через водоросли, прогрейте насквозь, до песчаного дня, солнечным горячим лучом, подержите под синекрылками, рыбу мелкую и быструю в нее не забудьте напустить, а когда увидите, что ласточка ее в клюв на лету набрала, из речки попила — наклонитесь и ртом, а не из кружки, запахи многие ея чуя, пейте… Вода та для любого организма полезна и животворна суть".

Обратно шли совсем другие — грусти как не бывало, вода ее смыла и уносила быстрым своим течением все дальше и дальше. Если предположить, что грусть на вкус соленая, то станет ясно, почему моря, куда стекают все реки, такие горько-соленые: там скопилась грусть сотен человеческих поколений!