В зале ресторана с невысоким потолком и огромной дорогущей люстрой стояли столы, накрытые тоже дорогими — сразу бросалось в глаза — скатертями, стулья были дубовые, коричневые, с резными спинками. Но зал они прошли, чтобы оказаться в кабинете, предназначенном, должно быть, для особых гостей. За квадратным столом у задрапированного окна Кубик и Славик увидели шефа-мецената. Художник настроился на худшее, но на свете не было человека, гостепримнее любителя живописи 15 века..

— Вот и вы! — воскликнул он, приветствуя седобородого Кубика в кепаре и мальчика. — Присаживайтесь! Нет, сначала разденьтесь, здесь у нас тепло. Борода у вас, Виктор Александрович, конечно, крашенная? Может, приведете ее в божеский вид? А то будет вам неловко… Вы уж извините, что я принимаю вас здесь, а не в своем офисе — но не показывать же людям вашу бороду!

Костик поставил сумку у стола.

— Отдыхайте, ребята, — сказал шеф браткам. — Я вас позову.

Те, как по команде, развернулись и пошли к выходу.

Кубик стащил с себя картуз и старенькое пальто, оказался в синем свитере, в вельветовых, какие любят художники и поэты, брюках. Славик освободился от куртки. Одежда была повешена на рогатую вешалку в самом углу недалеко от стола. Роман Савельевич смотрел, как раздеваются "гости", не меняя приветливого выражения лица.

— А теперь присаживайтесь, присаживайтесь, — по-голубиному заворковал он, — у нас, как видите, все почти по-домашнему: тихо, спокойно, никто-никто нам не помешает…

Подошел строголицый пожилой официант, чуть присогнул прямую спину, кладя перед Кубиком и Славиком кожаные папки с меню. Он не знал "статуса" гостей шефа.

— Мы сыты, — сказал Кубик. — Давайте к делу, Роман Савельевич. — С крашеной в седину бородой, с переодеванием, то есть застигнутый в нелепом маскараде, в игре, скажем, в казаки-разбойники, он чувствовал себя в ресторане неуютно. Славик — тот вообще не знал, как себя вести. Он очень надеялся, что верный тон общения с шефом-роботом найдет Кубик, а уж он будет ему поддакивать.

— Тогда, — сказал шеф, — я позволю себе посмотреть, что за игрушки были у вас в карманах. Согласитесь, после того занятного приборчика, который я реквизировал для пользы общества у Славика, вы меня заинтересовали не на шутку.

Он нагнулся за сумкой, поставил ее на колени, вжикнул молнией и стал выкладывать на стол одно за другим изъятое из карманов пленников. Носовые платки, бумажник, две связки ключей, две ручки и карандаш, блокнот… Открыв бумажник, шеф скользнул пальцем по тонюсенькой пачке денег.

— Могло быть и побольше… — проворчал он.

Кубик на это ничем не ответил.

Последним на столе оказался картридж. Картридж шеф задумчиво покрутил в руке. Отложил в сторону от добытого из карманов пленников. Потом поднял глаза на Кубика.

— Это все? Все, что у вас было на момент, так сказать, задержания?

Больше всего художника смущала его дурацкая седая борода. Он привык во время любого разговора касаться ее, поглаживать, а теперь рука его, направившись было к бороде, отдергивалась на полпути. Шеф заметил это.

— Гуашь? — участливо спросил он.

— Не масло же! — позволил себе рассердиться художник.

— Не будет ли лучше вам смыть ее? Я думаю, это поможет и нашей беседе.

Кубик мрачно кивнул шефу и встал.

— Туалет в глубине зала, направо. А ты, Славик, посиди здесь, сходишь после.

В туалете Кубик немедленно подошел к крану и стал смывать белую краску с бороды. Потом вытерся полотенцем, которое подал ему прислуживающий в туалете мужчина в черном костюме, при галстуке. Лицо его было невозмутимым, как будто каждый день он видел здесь, как смывают с бород ту или иную краску. Может быть, так оно и было. Вытерев насухо лицо и глянув на себя в зеркало, Кубик удовлетворенно крякнул. Борода его снова горела весело и беззаботно.

— Ну вот, — по-домашнему тепло сказал шеф, увидев рыжебородого Кубика, — теперь совсем другой коленкор. А то вздумали сыграть со мной в бог весть какую игру. Прямо мальчишка вы, Виктор Александрович! Такой театр! Кстати, зачем вообще была эта маскировка?

Кубик промолчал, а Славик про себя заметил, что молчал он в точности как школьник, которого приперли к стенке.

— Тогда давайте, дорогой мой, перейдем к следующей теме, — все так же дружелюбно предложил шеф.

— Какой? — шевельнулся Кубик.

— Уж будто вы не знаете. Откуда, как, почему, зачем? Откуда ваши игрушки — вот мой главный вопрос. Какая организация их сделала? Какой гений претворил, так сказать, сказку в быль?

— Может, вы бы представились? — заговорил наконец художник. — Я ведь знаю вас только как мецената, а вы… — Кубик недоговорил.

Шеф вздохнул.

— Не хочу нагружать вас лишними знаниями. Считайте, что я тот человек, с которым лучше поделиться тайной, чем скрыть ее от него. Давайте лучше перейдем к моему делу. — Слово "моему" он подчеркнул, как бы отрезав все остальные дела как несущественные. — Так как?

Теперь вздохнул Кубик. Помолчал. Славик напрягся — как-то он начнет отвечать?

— Ладно… Тогда я для вас — человек, который рассказывает необыкновенные вещи. История очень непростая, — предупредил он. — И главное — вам придется в нее поверить. Иначе ничего не получится.

Шеф чуть заметно поморщился.

— Грузите, — сказал он, — так, кажется, говорят в некоторых кругах?

— Мы со Славиком побывали на другой планете…

Славик обомлел: Кубик раскрывает их самую большую тайну?! Зачем?!

Славик обомлел, а шеф сморщился еще больше, словно у него что-то внезапно сильно заболело.

— Вы считаете, что лапша на ушах мне не помешает? — не переставая морщиться, спросил он.

— Вы сами, Роман Савельевич, сказали, что та вещичка скорее из области фантастики.

Шеф покрутил головой, словно галстук его был сильно затянут.

— Но ведь это было только к слову!.. Ну ладно, продолжайте.

— Сперва пришельцы побывали у нас, — недовольным почему-то голосом докладывал Кубик, — потом они прилетели за нами: им понадобилась помощь. Подробности я опускаю, они вас не должны интересовать.

Славик не знал, что и думать. Его старший друг, участник полета на Кукурбиту, "раскололся"? Он все-все рассказывает?! Почему?!! Ведь он говорил про ловушку! В чем она?

Шеф кивал Кубиковым признаниям.

— Правильно. Хотя кое-что я как-нибудь послушаю. Потом.

— Эту помощь мы им оказали, в благодарность они одарили нас…

— Чем же?

— Меня — красками; вы их видели…

— Ну, краски…

— А тот пейзаж? Вы думаете, такое может присниться?

Шеф помолчал, все еще морщась.

— Хорошо. А что получил Славик?

— Невидяйку.

— Ах, она так называется? Занятно. Но она в самом деле либо из фантастики, либо из старой русской сказки. Шапка, так сказать, невидимка… Либо… Нет, не знаю.

Славик, исподлобья взглядывающий на шефа-робота, заметил, что у него дернулась одна щека, другая, а руки, потирающие друг дружку, чем дальше, тем становились подвижнее, тем сильнее сжимали то один, то другой палец. Честный рассказ Кубика ему явно не нравился.

— Так вы говорите, что невидяйка, краски, пейзаж… это все оттуда?

— Откуда же еще, — уверенно ответил художник. — Там нам подарили еще одну вещичку, — Кубик не давал теперь шефу передышки. — Некий прибор…

Славик решил замкнуться. Пусть будет как будет. Может, и Кубик плетет паутину?

— Да-да? — Шеф забарабанил пальцами по столу, словно куда-то заспешил.

— Очень интересный…

— Вы изо всех сил хотите заставить меня поверить в фантастику. Смотрите-ка, что вы нагородили: другая планета, пришельцы, вы на другой планете…

— А невидяйка? — спросил Кубик.

Шеф откинулся в кресле и внимательно, словно только увидел, стал смотреть на художника.

— Никак не пойму, что вы за человек… Эта крашеная борода, жуткая кепка, старое пальто… Расскажите наконец, ради чего вы сегодня маскировались?

— Нам со Славиком после нашей отлучки на другую планету запрещено видеться, — снова сказал чистую правду Кубик.

— Запрещено видеться… — машинально повторил шеф — руки его брались теперь то за блокнот, то за ключи, то за картридж… — Запрещено видеться… Но где же ваш последний прибор? И как вы его-то объясните? Так же? Или есть и другой автор этих чудес, кроме инопланетян?

Он перебрал предметы, лежащие перед ним на столе, и взял две ручки. Пальцы его, заметил по кончикам ручек Славик, дрожали.

— Это чья? — спросил про черную.

— Моя, — смиренно ответил Кубик. — В ней черная паста. Художники, как вы знаете, любят тушь.

— А эта, значит, Славика, — он поднял фанфаронистую бордовую ручку с резиновым пояском. — Сейчас я проверю. — Шеф взял обе, вгляделся в отверстия в острие ручки, в одно и другое.

Сердце Славика перестало биться.

— Сейчас я проверю, где тут тушь…

Шеф одновременно нажал на кнопки. Обе ручки негромко щелкнули. Шеф уронил голову на стол.

— Полундра, Славик! — негромко рявкнул Кубик. Он подскочил к шефу, рука его мгновенно оказалась во внутреннем кармане его пиджака, в следующее мгновение он протягивал Славику невидяйку. — Делай свое дело!

Не помня себя, но помня формулу "три щелчка вперед, семь назад", Славик совершил эту операцию. Кубик так же быстро вложил невидяйку в карман старика и заорал на весь ресторан:

— Сева! Костик! Шефу плохо!

Сева прибежал через минуту.

— Это ты его? — Он не знал, что делать.

— Он у тебя совсем больной человек, Видать, перегрузка.

— Помер?

— Не похоже. Сосуды… Возраст… Я подниму его голову, а ты дай воды. Или брызни в лицо.

— Черт, одни соки.

— Дай попить.

Вбежал и официант.

— Чистой воды! — крикнул ему Сева. — Холодной!

Сева приподнял голову шефа. Лицо у того было безжизненное. Славик испугался: неужели снолуч уложил старика насмерть?

Сева попытался напоить шефа апельсиновым соком, но только разлил липкую жидкость по подбородку и на галстук.

— Слушай, он жив? — спросил у Кубика.

Тот пощупал пульс.

— Жив, но еле-еле.

Вбежал официант со стаканом воды. Налил в ладонь, брызнул в безжизненное лицо хозяина. Шеф открыл глаза.

— М-м-м…

— Поищи у него в карманах валидол, — продолжал командовать Кубик.

— Сам поищи, не видишь, я голову держу.

Но шеф уже выпрямился. Первое движение его руки было направлено во внутренний карман пиджака. Он нащупал там невидяйку и поднял голову к художнику.

— Что со мной было? Это ты меня?

Кубик ответил очень спокойно:

— У вас, насколько я понимаю, был сосудистый спазм. Элементарная перегрузка, Роман Савельевич. Вы просто уронили вдруг голову…

— Уже третий раз… — шеф провел обеими руками по голове спереди назад. Потер макушку. Взял протянутый ему стакан воды, отпил глоток. — Паша, принеси коньяку, — сказал он официанту. Тряхнул головой. Попытался, шевеля бровями, рассмотреть все предметы, лежащие перед ним на столе. Сморщился. Поднял совсем уже мутные глаза на художника. — На чем мы остановились? Ты нес какую-то ахинею, — перешел "на ты" шеф, — принуждая меня поверить в нее, и тут у меня некстати закружилась голова…

Кубик оглянулся на Севу:

— Я говорил о моих красках, вы их видели. И о том, что такие пейзажи, в общем-то, невидаль…

— М-м-м…

Шеф снова прикрыл глаза.

Официант принес коньяк и поставил рюмку на стол. Шеф к ней не притронулся.

Четверо стояли и смотрели на пожилого человека, с трудом удерживавшего голову. Она все время клонилась к столешнице.

— Сева, вызови моего врача. Да, принеси-ка мою аптечку.

— Шеф, а что с гостями? — спросил браток.

Хозяин стола чуть приподнял руку и махнул ею. Говорить у него не было сил.

— Отпусти, — перевел жест Кубик. — На время. Куда они денутся. Опять же пацан…

— Так, шеф?

Тот махнул кистью в сторону двери. Голова его то поникала то снова, с трудом поднималась.

— Можно я заберу наши вещи? — спросил Кубик.

— Всё, к-кроме крт… картррр… — был вялый ответ шефа. Щеки его были серые, сетка морщин под скулами смахивала на паутину. На робота сейчас он не походил ничем, за столом сидел вконец обессилевший старик.

Кубик рассовал по карманам бумажник, ключи и ручки, за пальто и кепкой к вешалке даже не подошел. Взял Славика за руку и направился к выходу. Последнее, что он услышал, было:

— Мне нужно лечь…

К дому Славика они подъехали на такси.

Во двор Кубик заходить не стал, а воровато и быстро в него из-за угла арочного входа заглянул: не стоят ли там готовые к бою Славикины мама и папа. Нет, во дворе их не было. Славик спешил, конечно, домой — там его ждали телефонные звонки. Он спешил, но не задать этот вопрос он не мог.

— Дядя Витя, а зачем вы сказали ему всю нашу правду?

Кубик повернулся к нему.

— Понимаешь, Славик… От этой нашей правды любой "здравомыслящий" человек — а твой шеф-робот именно к таким и относится… в общем, у любого, реалистически, так сказать, мыслящего человека от нашей правды должна поехать крыша. Что, между прочим, и случилось. Ты это заметил?

— Заметил.

— Мне нужен был момент растерянности нашего противника — и я его создал. Когда я сказал ему о другой планете, он, естественно, подумал. что я "гружу". Или что я сумасшедший. Но он видел у меня кукурбитские краски и совершенно необычный пейзаж — это раз. И в его руках, вернее, в кармане была невидяйка, которую он опробовал, — уж точно вещичка фантастическая — это два. Плюс твои фокусы с молстаром — три. "Значит, пришлось ему рассуждать, все-таки другая планета?" — "Какая другая планета! — возмущался его здравый смысл. — Нет никаких "других" планет!" — "Но ведь невидяйка — вот она! И еще та штука, которая молодила и старила кота, если только алкашам это не привиделось с пьяных глаз. Значит…" И тут, Славик, он просто-напросто рас-те-рял-ся — может быть, впервые в жизни! Я так скажу: для него ограбить ювелирный магазин легче, чем поверить в то, что невидяйка с другой планеты. В его мозгах на какое-то время наступил разлад, в этот момент он взял наши ручки и, потеряв бдительность, присущую ему, нажал на кнопки. Он всего на минуточку оплошал! Я не был, понятно, уверен, что так и случится, но надежда была… Да и что мне оставалось в той обстановке делать? Только идти на абордаж!

— А я, дядя Витя, ничего тогда не понимал. Думал, вы струсили или еще что. Ведь это же главная наша тайна!

— Она никуда не денется. Шеф слишком "серьезный" человек, чтобы говорить кому-нибудь о Кукурбите. Кукурбита — слишком далека от его здравого смысла.

— А я, значит, мыслю ненормально, дядя Витя, раз я только и думаю. что о Кукурбите? Нездраво?

— Слава, покажи ты невидяйку своему другу Стасу и объясни, что она с другой планеты, он немедленно в это поверит. Скажет только: "Ух ты!" Потому что мозги вашего прекрасного возраста открыты, так сказать, всем ветрам, всё приемлют, все приветствуют — любые открытия, любую фантастику. Даже в сказки иные счастливцы могут верить…

А потом, позже, "форточки" в наших черепах, — Кубик скорчил грустную гримасу и постучал пальцем по голове тут и там, — через которые и проникает в них свежий воздух, одна за другой закрываются, закрываются и в голове остается один только "здравый смысл", который с порога отметает все новое, все небывалое, все интересное…

— Дядя Витя, а ваши мозги?

Кубик усмехнулся.

— Ты, Славик, должен знать, что большинство художников, и поэтов — народ, честно говоря, свихнутый. С ветром, как говорят, в голове и так далее. Чокнутый, в общем, крезанутый.

— А не крезанутые есть среди художников?

— Есть, но они пишут портреты. Точные, как фотографии. За большие, надо сказать, деньги. Сейчас в нашем обществе появились основатели будущих дворянских родов, им позарез нужно оставить потомкам свои светлые лики…

— Дядя Витя, мне пора. Там, дома, наверно, такое!..

Кубик вздохнул.

— И опять ведь я во всем виноват!

— Не вы, дядя Витя. Такие получились пироги. Я придумаю, что сказать по дороге. — Славик уже повернулся было, чтобы бежать домой, но задал еще вопрос:

— А что мы теперь должны еще делать?

— Ни-че-го, — раздельно произнес Кубик. — Ждать развития событий. Ты не вспомнишь, что сказал тогда Питя? Хоть полсловечка, можно было б тогда подумать.

Художнику и самому до смерти хотелось знать, как именно подействует невидяйка в режиме "три щелчка вперед, семь назад"..

— Ни даже полсловечка, — ответил Славик. — "Все будет о…" и тут меня позвала мама.

— Ох уж эти мамы, — только и сказал Кубик. — Они всегда и вовремя, и не вовремя. Может, Питя еще появится и все разъяснит?

— Вот бы придумали такую мобилу, чтобы разговаривать с другой планетой!

— Звони, ежели что, — сказал Кубик. Он вытянул руку вперед ладонью, Славик вытянул свою, ладони шлепнулись друг об дружку. Художник повернулся и пошел по направлению к улице. Оглянулся. — Ни пуха! "Все будет о…".

— К черту, — как и полагается, ответил Славик и припустил к своему подъезду.

Дома, чуть он вошел, пришлось нестись к телефону.

— Где ты был?!!!!! — кричала мама. — Где-где-где?! Я-я-я…

Ответ пришел сам собой.

— Ну, мам, ну скажи, ну я имею право на весну?! Имею или нет?! Ходил по двору разиня рот, как ты бы сказала. Сидел на скамейке. Считал ворон… Весна ведь, мам, все во дворе, а меня заперли дома!

Ответ, конечно, ничего не решил, мама нашла, что сказать сыну, но Славик как уперся на весне, на которую он, как всё живое на земле, имеет право, так с нее и не слезал. Другого-то у него все равно не было. Во всяком случае, ничего другого он не успел придумать, а весна — вот она, за окном!

Вечер — утро

Остаток дня прошел тихо, если не считать того, что еще наговорила Славику мама, когда пришла с работы. Папа к ее нагоняю ничего добавлять не стал, он видел, что Славик и так перегружен правильными словами. Как бы из него не вырвалось неправильное.

Потом мама перешла к телефону и плотно за него села, папа устроился перед телевизором, Славик посидел у себя, но сидел недолго, потому что… потому что был он в эти минуты, честно говоря, не у себя дома, а находился в ресторане, а рядом с ним Кубик "грузил" шефа-робота, рассказывая тому про Кукурбиту и зорко на него поглядывая. Славик сунулся в кухню, потом поглядел на папу на диване… вот бы кому рассказать про сегодняшние приключения! Он постоял в дверях, ожидая, что папа к нему обернется. Тот не обернулся, а сын подумал, что рассказывать ему про все нельзя. Тогда ему за последние деньги наймут телохранителя и уж Кубика он не только не увидит, но и не позвонит ему. А ведь их обоих ожидает "развитие событий". Развитие событий после "трех щелчков вперед и семи назад".