Ровно в половине седьмого утра наши охотники-рыбаки — Никита с заплечной сумкой, где находился, наверно, завтрак и вода, — остановились недалеко от водосброса и размотали лески. Насадили на крючки червяков, накопанных вчера Шахом в лесопарке, и забросили удочки в неподвижную воду. Было тихо, октябрь давал о себе знать зябкой прохладой. Рыбаки зевали. Кроме них, еще три фаната рыбалки, неподвижных, как памятники, стояли на берегу. Круг озера дымился; дымился, может быть, как тарелка с ухой.
Некоторое время Никита и Даня молча смотрели на поплавки: тишина лесопарка, стеклянная неподвижность воды, сковала и их языки. Потом сзади послышалось шлепание кроссовок, мальчишки оглянулись и увидели грузную молодую женщину, трусившую возле водосброса. Рядом с ней бежал поджарый высокий мужчина, которому не терпелось ускорить шаг.
— А как ты думаешь, Кит, ради чего меня наградили телепатией? — Вопрос этот остался со вчера, Даня вдруг его вспомнил.
Ответ Жутика тоже, наверно, был готов еще вчера:
— Я думаю, им нужен разведчик в людской среде. Они к тебе "подключаются" в любой момент и знают, о чем ты думаешь, что говоришь, с кем… Может, они и в эту минуту через тебя нас слушают. Представляешь? И через тебя наш класс видят и учителей, и знают, чему нас учат…
— А почему они к нам подключаются, а не ко взрослым?
— Понимаешь… — Шутик взглянул на поплавок, но тот никто снизу не тревожил. — Взрослые, кроме некоторых, уже не то… По ним уже не узнаешь, кто на что способен. Ну, о чем они думают, кроме магазинов, тряпок и кухни?
Шах кивнул.
— Это женщины. А мужчины?
— Думаешь, они лучше? Эти только о политике. Вот мой папа. Сидит после работы — в руках у него газета, телевизор включен и радио на подхвате. Я ему иногда говорю: тебе бы, па, пять голов, как у змея Горыныча, ты бы тогда и читал, и слушал, и думал, и говорил, и еще чем-то занимался. Он отмахивается. Многоглавых змееев, говорит, скорее всего, эволюция произвела в поисках совершенства и предчувствуя будущее, а Иваны-дураки их всех перебили. Только в сказках они и остались… Так что, — заключил Жутик, — инопланетянам интереснее к нам подключаться — они, наверно, по-настоящему-то не скоро к нам прилетят, вот и присматриваются к школьникам.
Кит помолчал, потом добавил:
— Конечно, они и к взрослым, наверняка подключаются, но мы-то об этом едва ли узнаем…
(Понятно, что директор их школы, Николай Александрович, ни при каких условиях не мог поделиться с Балашовым своими мыслями о том, как именно он пробивал временные "потолки"…)
— Ну и что мы с тобой будем делать? — Шах Жутику поверил и смотрел уже на себя, как на объект в руках и отличника, и инопланетян.
— Я взял, во-первых, тебя под свой контроль, — был ответ. — А во-вторых, ты должен быть сейчас очень внимательным — не услышишь ли вдруг их голосов. Они ведь могут тебе приказать что-нибудь сделать. Если такое случится, сразу докладываешь мне. А дальше мы решим, что предпринять. — За этим "мы" виделось единоличное Жутиково "я".
Снова зашлепали кроссовки, Даня оглянулся — дядя Леша!
Издали дядя Леша походил на старенького бегуна. Он трусил, шлепая и шаркая подошвами разбитых кроссовок, прямо к ним. От физкультурников он отличался тем, что был с грязной холщовой сумкой, останавливался через каждые восемь метров и хватался за сердце. Лицо у него было фиолетовое, как, может быть, у марсианина.
Дядя Леша спешил к заветной бутылке, где его ожидало воскресение из мертвых.
Он прошаркал мимо рыбаков, свернул с асфальтовой дорожки и стал подниматься по крутому склону, цепляясь руками за росистую траву.
— Прямо альпинист-восьмитысячник, — безжалостно прокомментировал это физическое упражнение алкоголика Жутик. Как все ученые, алкашей он презирал.
На поплавки охотники уже не смотрели. Они не сводили глаз с кустов, за которыми скрылся дядя Леша. Там, в нише недостройки, прикрытой молодым деревцем, была у дяди Леши нычка, которую они вчера вечером опустошили для пользы своего дела.
Оба живо представляли: вот он добрался на карачках до ниши, разгребает листья, которым накрыл вчера бутылку… ее нет! Он лихорадочно шарит в нише… и вот понимает, что нычка разграблена!
Из-за кустов раздался такой жуткий вопль, что охотники струхнули. Они подумали, что дядю Лешу укусила змея или что он умирает от разрыва сердца. Они бросили удочки и кинулись к склону.
Кусты там раздвинулись и показался дядя Леша. Более несчастного взрослого человека шестиклассники не видели ни разу в жизни. Беззубый рот алкаша был раскрыт, глаза вытаращены, жидкие волосики на голове стояли дыбом, будто дядя Леша только что увидел в недостройке черта. Сорокалетний мужчина плакал!
— Ук-рали! — еле выговаривал он. — Ж-жизни ли-шили! У кого поднялась рука?! — Он воздел грязные, в лохмотьях желтых листьев пятерни и потряс ими. Можно было подумать, что у него увели этой ночью сундук с сокровищами капитана Флинта, а не бутылку с двумя глотками дешевого вина.
Дядя Леша увидел ребят.
— Вы взяли мою бутылку?! — закричал он. — Убью! — Ринулся к ним, но зацепился ногой за куст и рухнул на землю. Встать он не мог и, в миг обессилев, уткнулся лицом в мокрую траву.
Охотники переглянулись и покачали головой. Надо было приниматься за дело. Два змея-искусителя осторожно двинулись к уткнувшемуся лицом в мокрую траву мужчине.
— Дядь Леш, — вкрадчиво начал Жутик, — а, дядь Леш…
Алкаш не поднимал головы: жизнь, должно быть, для него кончилась.
— Дядь Леш, — все равно продолжал Жутик, — а где вы те фрукты берете?
Пьяница повозил в ответ лицом по траве: не скажу.
— Дядь Леш, — сказал тогда Беляш, — а у нас для вас кое-что есть…
Несчастный показал им грязное, заплаканное, в травинках лицо. Искуситель Жутик снял с плеч сумку и вытащил из ее празднично-яркую запечатанную бутылку.
— Дай! — захрипел дядя Леша и протянул к бутылке руку с черными ногтями.
Оба от алкаша отодвинулись. Дело прежде всего.
— Дадим, — пообещал Жутик, — всю бутылку отдадим, если скажете, где брали те фрукты.
— А зачем вам знать? — Дядя Леша нашел в себе силы сесть и вытереть мокрые руки о штаны. — И вы хотите зарабатывать? Ай-яй-яй! — покачал он головой, — А еще школьники!
— Мы зарабатывать не хотим, — сказал Беляш, — нас другое интересует.
— Скажу, — пообещал дядя Леша, — если выпью глоточек. У меня на следующие слова сил не хватит. А то и вообще возьму и умру — тогда во веки веков ничего не узнаете.
— В логике ему не откажешь, — по-взрослому проворчал Беляш и предпринял еще одну попытку отстоять свое: — Бутылка пробкой заткнута, а штопора у нас нет.
— Это ничего, — заранее обрадовался алкаш, у меня штопор всегда при себе! — Он выхватил из рук Жутика бутылку и воткнул в пробку палец с черным, будто железным ногтем. Через пять секунд он уже припал к горлышку.
Охотники еле отняли бутылку у дорвавшегося до портвейна дяди Леши. Впрочем, тот, жадничая, успел выпить совсем немного, потому что пробка внутри бутылки мешала вылиться вину.
— Говорите, где фрукты, — потребовал Жутик, — тогда еще получите.
Алкаш осмысливал глоток, который сделал, и дожидался его действия.
— Есть те фрукты, есть, — сказал он наконец, — здесь, в лесопарке они. Много, всем хватит… Дай-ка бутылку: я уже вон сколько сказал.
— Мало, — отрезал Жутик, — это дорогущий портвейн. Мне за него дома голову оторвут.
— И правильно сделают! — неожиданно ожесточился дядя Леша. — Потому что ты нехороший мальчик. — Произнеся эти слова, дядя Леша перешел на педагогический тон: — Я, может быть, именно сегодня хотел завязать, а ты меня спаиваешь. И чем? Краденым портвейном! Да еще коллекционным! Это ли не преступление?! Конечно, тебе нужно оторвать голову, — убежденно проговорил он и вдруг закричал: — Отдай бутылку! — Алкаш рванулся к Жутику, но тот оказался проворнее — передал вино Дане, после чего оба отскочили на шаг.
— Сейчас уйдем, — пригрозил Кит алкашу, — вино выльем, а бутылку в озеро бросим. Все равно домой ее нельзя теперь нести.
Этого дядя Леша не выдержал. Он снова заплакал.
— Вот, — жаловался он неизвестно кому, — вот как издеваются! Видят, что человек больной, истощенный, и делают с ним что хотят. — Слезы с трудом пробивались сквозь полуседую щетину на его щеках, повисали на подбородке.
— Отдай ему бутылку, — прошептал Даня, — ну его. Жалко…
— Нельзя, — жестко ответил Жутик, — испортим всю операцию. Как можно!
— Дядя Леша, — всё тем же неумолимым тоном сказал Жутик, — или вы рассказываете про фрукты, или мы уходим!
С педагогики алкаш перешел на философские заключения — видно, глоток уже подействовал на него:
— Вот какие пошли у нас дети, — объявил он, — жестокие, расчетливые, бессердечные… у родителей вино воруют… Не на кого больше надеяться, не на кого положиться. Смена наш, — подвел он итог, — потеряла всякий стыд!
— Дядя Леша! — взмолился Беляш. — Ну что вы выступаете! Время же уходит, нам скоро в школу пора. Честное слово, уйдем!
Алкаш с трудом поднял голову.
— Ладно, — сказал он, — всё расскажу. Было бы мне одному нужно — молчал бы до самой смерти. Но ради людей, — дядя Леша решительно встал, — ради людей на всё решусь! Пошли! — скомандовал он. — Пошли за дядей Лешей — он не жадный, как некоторые. Ему ничего не нужно — он всё отдаст. Давай, я бутылку понесу, у меня больше опыта.
— Мы сами, — ответил осторожный Беляш и заложил портвейн за пазуху.
Через некоторое время трое остановились чуть ли не центре лесопарка, у густой и высокой заросли крапивы, заполнившей широкую, неизвестного происхождения яму.
— Тамочки, — сказал дядя Леша, — в самой, значит-понимаешь, середине. Крапиву надо палкой раздвигать.
— А что там? — спросил Даня.
— Пройди — увидишь. Вот тебе палка. — Дядя Леша вытащил из крапивы, видимо, припрятанную рогатую ветку и дал Дане.
Тот спустил рукава куртки пониже и стал прокладывать путь среди высоких к осени, полутораметровых, нестерпимо жгучих стеблей. В середине ямы крапивы не оказалось, здесь был травяной круг.
— Дерн теперь сними, — услышал он голос дяди Леши.
Шах не сразу понял, что травяной круг это дерн. Он взялся за траву, за зеленую ее шевелюру, потянул. Трава легко поднялась вместе со слоем земли, и он видел под ней круглую, темного пористого металла крышку диаметром примерно 60 сантиметров.
— Кит! — обернулся он. — Здесь, кажется, люк!
— Люк, люк, — подтвердил дядя Леша, — что же еще.
— Люк? — недоверчиво спросил Беляш, всматриваясь в металлический круг. — Слушай, правда, люк. — Через мгновение он стоял рядом с Даней. По проложенному среди крапивы коридору к ним прошел и дядя Леша.
— Крышку-то подними, — Он растирал обожженые крапивой локти. — И, значит-понимаешь, туда.
— Дядь Леш, а чье это? — спросил Жутик.
— Ни мое, ни твое — неизвестно чье. Хозяин не объявляется. А раз его нет — можно и попользоваться. Поднимай крышку! — скомандовал он Дане.
Металлический круг откинулся легко, сразу за ним охотники увидели лесенку, похоже, из алюминия, внизу было светло…
Шестиклассники повернулись к дяде Леше. На лицах был вопрос.
— Не боись, хлопчики, я там сколько раз уже бывал! — Алкаш оживал с каждой минутой. — Кто первый?
— Давайте вы, — предложил Никита.
— Я? Пожалуйста! Для Лехи страшней похмелья ничего на свете нет. — И стал спускаться по лесенке.
За ним ступил неуверенной ногой Шахов и чуть было не сорвался вниз. Под землей он увидел пещеру-тоннель с круглыми земляными боками, укрепленными такими же, как у лесенки, частыми алюминиевыми "ребрами". На ребрах светились матовые чечевиднобразные плафоны. На "полу" пещеры была аккуратно возделанная грядка, на которой росли низехонькие деревца, на каждом висело по три янтарных плода. Пахло в подземелье пряно и незнакомо: не то цветами, не то плодами, может, цитрусами.
Сзади послышался шум — это спустился Жутик. Вот и он открыл рот, глядя на плафоны и грядку.
— Ты крышку опустил? — спросил его дядя Леша, по-хозяйски присевший у грядки.
— Нет.
— Так закрой, здесь, видишь, светло. Пусть только мы об этом знаем.
Жутик послушно поднялся по лесенке.
— А? — повернулся дядя Леша к Дане, потерявшему от увиденного дар речи. — Сейчас фокус покажу.
К этому времени Беляш присоединился к ним.
Дядя Леша протянул руку к ближайшему деревцу и сорвал с него все три плода.
— Смотрите!
Листья на деревце в ту же минуту стали съеживаться, как от жары, сохнуть и опадать. И само оно — раз-два-три — на их глазах высохло, ветки одна за другой отпали, вот и ствол посерел, надломился, повалился… Еще минута-другая — и на земле лежала труха.
— Хорош фокус? — обернулся к ребятам дядя Леша. Они только и могли, что кивнуть. — Гони бутылку! — повелительным голосом сказал он Жутику. Тот, не говоря ни слова, вынул из-за пазухи портвейн. В тишине пещеры послышалось булькание.
— Ха! — крякнул алкаш. — Ух, хорошо! А будет еще лучше. — Он откусил от янтарного плода. — Ешьте, ребятки, я пробовал, не отравитесь. — И протянул два оставшихся плода своим гостям.
Те не без страха отведали яство. Сладкое, приятно-кислое, ароматное, чуть, может, похожее на цитрусы, а может, на папайю, на манго, на киви… нет, вкуса всё-таки незнакомого.
— А? — радовался дядя Леша, угощая. — Где еще такого попробуешь? Только у Лехи! Главное — бесплатно! — Он снова хлебнул из бутылки, хотел добавить, но передумал и поставил бутылку на землю. — Хоть и вкусная штука, — он коснулся горлышка бутылки, — но крепкая. После. Мне ведь еще торговать надо, а бизнес дело тонкое…
Сорвал с двух деревцев шесть плодов, бережно уложил в сумку, и ребята опять увидели, как на глазах чудесные растения превращаются в сушняк.
— Все, братцы! Доедайте фрукту, с собой не дам.
— Дядя Леша, — опомнился Жутик, — но как же объяснить всё это? Может, вы что-то знаете? Кого-то хоть раз видели? Ведь это похоже… ну, на фантастику, ну, я не знаю, на что… а, дядя Леша?
— Для кого на фантастику, а для меня — на прожиточный, как говорят ученые люди, минимум. А знаю я про всё не больше вас. Как-то в крапиву полез — нет ли здесь бутылок. В яме этой обстрекался — ужас! Упал даже и люк обнаружил. И в пещеру эту попал. И оранжерею увидел. И фрукту эту красивую бесстрашно попробовал. И, как видишь, не умер. И понял, что и у нас, у бедных и судьбой обойденных, — язык у дядя Леши развязывался всё больше, — есть свой Бог… С тех пор и пользуюсь. А кто, зачем — не моего ума дело. Пока есть — беру. — Дядя Леша поднял бутылку, заткнул пробкой из кармана (был запас), сунул в холщовую сумку. — Ты первый вылазий, — повелел он Дане, — и посмотри, нет ли кого. А мы за тобой. На выход! — И тут же мальца остановил: — Если кому про пещеру расскажешь, вот этой самой рукой, — поднял окрепший кулак, — убью! Подкараулю, поймаю и убью. Потому как если я эту оранжерею потеряю — мне смерть. Бутылки нынче подорожали — кто их бросит. Понятно?
— Понятно, — ответили оба охотника.
Даня поднялся по лесенке и уперся в крышку ладонью. Она не поддалась. Нажал посильнее — то же самое. Уперся двумя руками — никакого результата.
— Дядя Леша, — позвал он, — тут что-то с крышкой.
Алкаш, ароматно дыша только что выпитым коллекционным портвейном, поднялся на три ступени и тоже уперся в крышку ладонью. Лицо его потемнело, но та не поддалась.
— Эй! — крикнул он наверх, — Кто там балуется?
Сверху ни звука.
— Открой, я говорю! Я те похулиганю!
Тишина.
Неужели они заперты? Заперты под землей!
Мальчишки сразу почувствовали, что им не хватает воздуха.
— Вот черти! — сказал дядя Леша и почесал голову. — Вот черти! Мне ведь торговать пора. — Снял с ноги кроссовку, в которой не было шнурка, стал стучать в крышку. — Открывай! — заорал он. — Чтоб сию минуту было отперто! Здесь люди живые!
И снова никакого ответа.
В эту минуту все почувствовали, какая мертвая (можно даже сказать: могильная) тишина их окружает, как странен и неприятен свет плафонов, к которым не идут никакие провода, как жутко темна дальняя часть пещеры, в которой, кажется, прячется кто-то мохнатый и страшный, хозяин пещеры; сейчас темнота сгустится в совсем уж черное, в этом черном сверкнут жуткие глаза…
— Пить хочу, — прошелестел, как бумага, Шах, — прямо умираю, как хочу.
Дядя Леша, не говоря ни слова, достал из сумки бутылку портвейна, сделал изрядный глоток.
— На, — он протянул Дане бутылку, — помогает.
Тот затряс головой, схватился за горло.
— Началось, — шепотом сказал Жутик, — слышь, Шах, кажется, началось!
— Что началось?
— Не мы их отыскали, а они нас поймали.
— Кто?
— Будто не знаешь…
— Ась? — поддержал с лесенки начавшийся разговор дядя Леша. — Что будем делать, ребятки? Видите, что получилось из нашей экскурсии… — На лице его была растерянность.
И все-таки будущий ученый опомнился первым.
— Дядя Леша, а вас здесь уже закрывали? — спросил он.
— Да нет, первый раз…
Кит поднес руку ко лбу.
— Люк мог закрыться автоматически… — забормотал он. — Ведь нас здесь оказалось сразу трое… Реле… Но, может, по чьей-то воле?.. Ежели так… Нет, это ничего еще не значит! И всё-таки… Вот так штука!.. Неужели… А что же еще!.. А что же еще!.. Ну, конечно!.. — Даня уже знал, что это такое, Жутиково бормотание, зато дядя Леша смотрел на топчущегося на одном месте, как шаман, пацана с изумлением и даже со страхом. Он, наверно, думал, что тот из-за захлопнувшейся над ними крышки люка свихнулся.
Беляш вдруг вскинул голову.
— Шах! Ты единственный, кто может нам помочь!
— Я? — не поверил Даня.
— Ну да! — ТЕМ СПОСОБОМ, ты знаешь, каким. Сосредоточься и скажи ИМ, чтобы открыли.
Алкаш подал голос с лесенки:
— Кто теперь нас услышит…
Кит сказал: сосредоточься… А он не может, не может! Мысли его сейчас носятся в голове, как муравьи в муравейнике, куда бросили зажженную бумажку, — не уследишь ни за одной.
Жутику легко говорить "сосредоточься". Он умеет собирать свой мозг в кулак, а ему как это сделать, если, чуть что, он уплывает от задачи в любую сторону, где покойно и приятно…
Кит не сводил с него требовательных глаз.
— Работай, Шах! — сказал он. — Работай!
"Работай" — это сейчас было самое подходящее слово.
— А что говорить?
— Самое обыкновенное — что у тебя сейчас на языке!
Даня поднял голову к потолку, представил кого-то, идущего по асфальтовой дорожке, и "крикнул", не открывая рта:
— Помогите!
Ему показалось, что идущий остановился и повернул голову к пещере.
— Помогите! — еще раз "крикнул" Шах. Он только шевелил губами. — Мы заперты в пещере!
Дядя Леша на лесенке вытаращил глаза на пацанов, занятых каким-то колдовством.
— Теперь прислушайся, — руководил его действиями Кит.
— Ре… — заговорил было дядя Леша, но Жутик остановил его мгновенно вскинутой рукой.
Даня заставил себя слушать. Тишина. В могиле, наверно, такая же. Мертвая. Немигающий свет плафонов. Дурацкие "яблоки" на карликовых деревцах. Густой запах оранжереи, который перехватывает дыхание. Непроницаемая темнота в глубине пещеры. И чей-то голос, раздавшийся прямо в голове:
— Одну минуту…
— Слышишь? — спросил он у Жутика.
— Нет… — ответил тот.
— Кто-то идет к нам.
Шах застыл, ожидая, что голос повторится, застыл и Жутик, глядя на Шаха, и дядя Леша застыл, глядя на замерших и к чему-то прислушивающихся пацанов.
Звуки шагов наверху услышали все. Под ногой подошедшего что-то хрустнуло. Потом бесшумно открылся люк — солнечный луч упал в подземелье, лесенка фосфорически засветилась.
— Здесь кто-то есть? — услышали они мужской голос.
— Есть, есть! — ответил дядя Леша и зажмурился в солнечном луче. Открыл глаза и увидел чьи-то серебряные усы и темные очки. — Есть, как не быть! — И первым полез наверх.
Сверху к нему протянулась рука.
На солнце все чуточку ослепли, но всё равно разглядели спасшего их. Это был пожилой высокий мужчина в белейшем костюме с серебряными, аккуратно подстриженными волосами и усами.
Он тоже разглядывал их: встрепанного, с вылезшей из брюк рубахой, измученного похмельем и страхом дядю Лешу с холщовой сумкой в руке, и двух перепуганных мальчишек. Дядя Леша не к месту улыбался, не зная, что сказать, как объяснить незнакомому человеку, что он с двумя пацанами только что находился в каком-то непонятном подземелье. Шах и Жутик тоже чувствовали себя неважно — может быть, как воришки, вытащенные милиционером из чужого подвала.
Дядя Леша смущенно молол чепуху:
— Вот, значит-понимаешь, какие дела. Чуть, это самое, значит, не застряли. На дворе, понимаешь, день, народ вкалывать идет, а мы, это самое, застряли и, значит, ни с места!
— Вы рукав испачкали, — сказал Белому Жутик, первым пришедший в себя.
Тот посмотрел на свежее пятно на рукаве и ответил странно:
— Ничего, это пройдет. — На открытый люк он не обращал внимания.
— Чуть не застряли — надо же! — трудолюбиво заполнял паузы в разговоре дядя Леша. — Кто бы, думаем, нам помог? А тут, значит-понимаешь, вы, это самое, подоспели.
Белый слушал алкаша, склонив голову набок, а сам поглядывал на ребят. Дядя Леша это заметил и решился на действия. Он опустился на колени, закрыл люк и натянул на него дерн. Пригладил взъерошенную траву и встал, уже смелее глядя на спасителя. Теперь, по его алкашиному понятию, их уже не в чем заподозрить, если бы даже кто и захотел. Скажи незнакомец дяде Леше о люке, он бы, закрыв глаза, завопил на одной ноте: "Где люк? Какой люк? Я его ни в жись не видел!" У них это называется "взять на горло".
Но Белого мало интересовали дяди Лешины заботы. Он, кажется, сразу определил в нем никчёму и больше не обращал на него внимания. Однако, решил объясниться:
— Я проходил по лесу и увидел, что кто-то прошел через заросли этой жгучей травы…
— Крапивы, — подсказал Жутик.
— Да, крапивы. Я подумал, это неспроста, и решил полюбопытствовать. Мне ведь нечего делать, я отдыхаю… И вдруг увидел крышку люка. Крышка люка в лесу? А вдруг там кто-то заперт? И я открыл ее…
— Вот-вот, — поддержал его дядя Леша. — Вы, значит, ее открыли, а мы, значит, тут как тут. Ни в чем, значит-понимаешь, не виноватые, а запертые, понимаешь, как обезьяны…
Белый терпеливо выслушал эту ахинею, потом предложил:
— Что ж мы стоим, давайте выйдем отсюда.
Он пропустил через дорожку, проложенную в крапиве, дядю Лешу, обоих охотников и вышел сам. Жутик достал рогатую палку и расправил помятые стебли.
— Ой, дядя, — удивился он, — пятно-то действительно прошло! — Рукав незнакомца снова сиял белизной, он сам "справился" с грязью, которую подцепил в люке.
Белый не ответил, он воззрился на холщовую сумку дяди Леши, будто знал, что в ней. Тот спрятал сумку за спину — лицо его хищно заострилось, а глаза напряженно заморгали: алкаш готовился защищать свое добро.
— Ну, хорошо, — сказал Белый, увидев это выражение. Он повернулся к ребятам. — Ваш испуг прошел?
— Прошел, — ответили по очереди оба охотника. — Почти.
— Тогда до свидания. — Сказав это, незнакомец повернулся и стал спускаться по лесистому склону по направлению к асфальту: серебряные волосы, прямая спина, ни одной складки на белом пиджаке.
Трое постояли еще немного, провожая его взглядом, оглянулись на крапиву и тоже стали спускаться.
Недалеко от водосброса и места, где рыбаки оставили удочки, дядя Леша почему-то заинтересовался своей сумкой. Ощупал ее, узнал по очертаниям бутылку, но тут его пальцы наткнулись на что-то и остановились.
— А это что у меня такое? — спросил он удивленно. Сунул руку в сумку, вытащил диковинного вида янтарный плод. — Ребятки, это что? Откуда оно у меня? Вы подложили?
Беляш и Шах тоже удивились. Такие фрукты он видели впервые.
— Нехорошо, мальчики, а вдруг это отрава? — корил их алкаш. — Нехорошо! — Один за другим янтарные плоды полетели в воду, раздалось шесть всплесков. Фрукты не всплыли. Теперь дядя Леша достал бутылку. — С кем я вчера пил? — озадачился он, разглядывая празднично-яркую наклейку. — Коллекционный! — Он откупорил бутылку, глотнул, тряхнул головой. — Мед! Всё, ребятки, я заправился. Мне пора.
— Куда?
— Так порядок же в парке наводить, бутылки по кустам собирать.
Тут и Шах что-то вспомнил:
— У нас же удочки!
И оба рыбака, оставив дядю Лешу с бутылкой дорогущего портвейна на лесопарковой дорожке, поспешили к водосбросу, возле которого они оставили удочки.