— Давным-давно, — начал вождь торжественно, — когда тени были просто тенями, а не кем-нибудь еще, жил в наших краях тигр — огромный, оранжевый, полосатый. Он занимался тем же, чем занимаются все тигры — ловил оплошавших и пожирал их. Всем-всем он походил на остальных тигров, кроме одного — был жуткий придира.

Поймает, например, оленя и говорит ему: "Я тебя давно заприметил, голубчик! И губами ты как-то шлепаешь по-особому, и ходишь не так, как все — переваливаясь. Видно, много о себе думаешь! Опять же и пятно у тебя на боку — понял, за что я тебя невзлюбил?"

Или прихлопнет между делом зайца. Прихлопнет и поворчит над ним: "Сам махонький, на один мой зуб, а уши больше, чем у меня! Да еще прыгает! Ты что — лягушка? Как было не осерчать!"

А однажды тигр точно так же разворчался на… собственную тень. Было это в жаркий день, когда тигра донимали блохи. Чесался он, чесался и вдруг что-то заметил… Заметил, да как рявкнет: "А ты-то, тень, отчего чешешься?! Скажешь, что и тебя заели блохи? Уж не передразниваешь ли ты меня?"

Тень, понятно, ничего ему не ответила.

А тигр не успокаивался: "И еще ответь мне — почему ты не полосатая, как я? Что ты этим хочешь сказать? Что, может, лучше меня?"

Дальше — больше.

"А на кого ты похожа в полдень? Разве тень тигра может стать такой маленькой? Такой жалкой? Словно ты тень шакала или еще какой-то другой ничтожной твари!"

Тень и тут промолчала. А тигр не успокаивался: "И вот на что я еще обратил внимание. Когда заходит Солнце, ты, сдается мне, пытаешься убежать. Однажды чуть не оторвалась от меня, так далеко ты уже была…"

Тень — ни словечка в ответ, будто не с ней и говорят.

Тигр не унимался. "А куда ты исчезаешь безлунными ночами? Где бродишь, что делаешь, бросив хозяина на произвол судьбы? Не слишком ли много ты себе позволяешь? ТЕБЯ СЛЕДУЕТ НАКАЗАТЬ!"

Тигр, конечно, не думал, что тень может ответить ему. Он только, что называется, отводил душу. Каково же было его удивление, когда он услыхал голос тени.

— "Интересно — как ты это сделаешь? — довольно таки ехидно спросила она. — Поцарапаешь меня когтями? Или сломаешь собственной тени хребет?"

Все собрание при этих словах вождя подняло глаза на пришельцев. Оно хотело знать, как они воспримут их.

Дум покачал головой и поцокал языком. Вслед за ним то же сделали его товарищи. Вождь удовлетворенно кивнул и продолжил:

— Тигр…

— Страшно… — не выдержал и произнес второе словечко рассказа кто-то из толпы.

— Удивился, — закончил фразу третий.

Вождь обернулся и погрозил сородичам кулаком. Дальше он повел рассказ сам.

— "Как, ты смеешь мне отвечать?" — рявкнул тигр.

— "Ты сам этого хотел, — сказала тень. — Когда спрашивают, нужно отвечать, вот я и ответила".

— "Но ты ведь только тень!"

— "Ты так ко мне придирался, что я вдруг почувствовала в себе незнакомую силу, — ответила тень. — И ее во мне все больше и больше. И я…"

Глаза вождя в этот момент сделались круглыми, как бы от страха, а сам он пригнулся, словно ожидая чьего-то прыжка на себя.

— Тут тигр заметил, — продолжил он, — что тень его стала прямо на глазах…

— Чернеть… — не выдержал кто-то.

— Чернеть… — добавил второй.

— Чернеть… — хором сказало племя.

Но следующие слова по праву принадлежали вождю. И он произнес их, подняв голову и возвысив голос:

— И ВОТ ПЕРЕД ТИГРОМ СТОИТ НА ЧЕТЫРЕХ ЛАПАХ ЧЕРНЫЙ, КАК НОЧЬ, ГИБКИЙ, КАК ЗМЕЯ, ЗВЕРЬ СО СВЕРКАЮЩИМИ ГЛАЗАМИ!

— "Эй, тень! — крикнул тигр, но в его голосе не было уже прежней уверенности, потому что черный зверь был никак не меньше его. — Эй, тень…" — сказал он еще неувереннее и не смог добавить ни одного слова.

— "Я больше не тень, — прорычал, подтвердив его опасения, зверь, Он потягивался и разминал могучие лапы. — Я больше не тень. Если хочешь обратиться ко мне, зови меня пантерой — такое я выбрала себе имя".

— "А-а… как же я? Без тени?"

— "Заведешь себе другую. Посидишь на солнышке, может, она и появится… А я пойду поохочусь. И напьюсь вволю воды. Ведь пока я была твоей тенью, в меня не попало ни кусочка мяса, ни капли воды, хотя живот мой после твоей еды безобразно раздувался…"

И пантера ушла. А тигр остался там, где стоял.

И НА ЗЕМЛЕ СТАЛО НА ОДНОГО ХИЩНИКА БОЛЬШЕ.

За то время, когда пантера была тенью тигра, она ужасно проголодалась и теперь разрывает на части всякую тварь, какая попадается ей на пути…

После этих слов вождя наступило молчание. Все, довольные тем, что поучаствовали в рассказе, переглядывались и улыбались. И смотрели на гостей, ожидая отклика.

Вождь спросил первый:

— Ну, что вы скажете, наивные чужеземцы, о тех, что шли с вами вместе? О тех, что то крались за вами, то бежали сбоку, а то лежали — вот где ужас! — рядом? Их было три — они могли договориться о чем угодно! Теперь-то вы знаете, с кем имеете…

Вождь не успел еще договорить, как Напролом рявкнул:

— Если бы моя тень позволила себе такое, я бы утопил ее! Набрал бы побольше воздуха, нырнул в воду и не вынырнул до тех пор, пока бы она не задохнулась!

— Я думаю, — произнес неуверенно Хоть-Куда, — тигр слишком уж… Разве тень может быть полосатой? А вдруг ее в самом деле закусали блохи? Я имею в виду теней блох…

— А ты? — спросил вождь у Дума. — Что ты скажешь?

— С этого памятного дня, о вождь, — ответил Дум, — мы будем осторожны со своими тенями. Вон они, оказывается, какие! Ты открыл нам глаза. Чего только не узнаешь в пути!..

Вождь кивнул.

— Самого главного вывода вы так и не сделали. Слушайте же! Чтобы больше не дразнить свою тень, зная, кто из нее может получиться, мы предпочитаем с некоторых пор стоять, нежели бежать, сидеть, нежели стоять, и лежать, нежели сидеть. Короче говоря, мы — племя Лежебок. Дошло ли до вас то, как остроумно мы справились с задачей?

Напролом и Хоть-Куда посмотрели сперва друг на дружку, потом — на Дума.

— Дошло, — ответил он за всех.

— Мы принимаем вас на ночлег, чужеземцы! — Вождь хлопнул ладонью по земле. — Но когда вы будете укладываться спать, все равно привяжете свои тени к себе — мало ли что может прийти им в голову, когда повсюду на земле будет темно! Или вдруг ваши одичавшие в дороге тени, — вот его, например, он показал на Хоть-Кудая, — подскажет что-то нашим…

Когда Солнце было уже готово нырнуть за горизонт, зажглись костры. Был ужин, все ели мясо оленей, которых охотники племени, единственные нележебоки, отбили от стада и загнали в глубокий овраг.

Вождь ел за троих, объясняя, что делает это намеренно: толстой, мол, его тени будет не до прыжков, и она на него не нападет. Окружение с ним соглашалось. Тем же, кто тоже хотел хорошенько набить живот, он говорил, что тощая тень не осмелится прыгать на человека, она выберет дичь поменьше…

Чужеземцы понравились вождю, но на ночь он приставил к хижине, где они улеглись спать, часовых, которым было строго наказано — следить всю ночь за всеми щелями и исколоть копьями ту тень, что попытается вылезти наружу. То же самое сделать и с той тенью, что попытается пролезть в хижину — возможен сговор теней ради ночного преступления. Ведь они с темнотой одного роду-племени…

Трое наших путешественников улеглись на пол, мягко устланный сухой травой, попытались уснуть, но не смогли. Слишком много накопилось впечатлений. Люди-деревья, люди-тигры, люди-воины… И этот чудной музыкант, который что ни придумает, получается оружие. Неужели все люди такие… такие замысловатые?!

Ворочался Дум, ворочался Напролом, не находил себе места Хоть-Куда. Наши путники думали сейчас примерно одинаково: "Куда как проще, если бы все-все были внуками одной Горы. Здесь всё понятно: вот Гора, вот дух Горы Тарарам, вот Бабай, дух темных закоулков, вот шаман Шито-Крыто…"

— Ой, Дум, — пожаловался вдруг Хоть-Куда, — что-то меня сбоку щекочет!

— Мышь, наверно, — ответил Дум, — или жук.

— А что если это шевелится подо мной тень? — почему-то зашептал Хоть-Куда. — Я ее придавил, а она хочет из-под меня выбраться?

— Моей тени тоже, кажется, не спится, — подал голос и Напролом. — Вдруг ее позвали из-за стены? Она все время шуршит. Это тень, я знаю!

Надо было что-то делать.

— Вот что, — сказал Дум, — мы ведь не Лежебоки, мы сейчас люди-путешественники. И наши тени — а мы их таскаем за собой целыми днями — так устают, что, когда мы ложимся спать, валятся рядом с нами и дрыхнут до утра. Ну-ка прислушайтесь — ни звука, правда?

Напролом и Хоть-Куда замерли и прислушались. Вокруг была тишина. И тогда, успокоенные разумными словами Дума и тишиной, они быстро уснули. А Дум еще поворочался некоторое время и тоже уснул.