Визит нервной дамочки вывел Иветту из равновесия, и Мария отпустила девушку домой. Администратор не соврала, что Иветта — лучший работник в кафе, Иветта действительно крутилась быстрее остальных официанток, улыбалась натуральнее, ее чаевые порой вдвое превышали чаевые всей остальной смены, на нее никогда не жаловались клиенты, а еще она охотно задерживалась, подменяла напарниц или помогала на кухне. Мария, как хороший кадровик, постоянно платила Иветте премии, хвалила, ставила в пример и очень боялась, что девушка уйдет работать к конкурентам — например, в «Риту». «Рита» во всех отношениях была лучше — зарплата выше, посетители богаче и приличнее, интерьер красивей, музыка приятней — странно, что Иветта сохраняла верность первоначальному выбору — теперь она уже имела опыт и могла бы устроиться в более престижное место.

А Иветта просто привыкла к коллективу. Ей нравились простые, веселые напарницы, нравился бармен с его кладезем анекдотов, нравилась Мария, нравился даже владелец заведения, посещающий его нечасто и ненадолго (этим он нравился всему персоналу). Что до престижа — девушка все равно наказывала себя черной работой — зачем ей престиж? Машка мечтала работать в «Рите», чтобы встретить принца — желательно из-за границы, а Иветте было все равно, кого обслуживать, лишь бы за задницу не хватали, а хватать ее за задницу она быстро отучила даже местных блатных товарищей. Пытались поначалу, но Иветта вышла из образа робкой провинциальной официанточки и тоном московской бизнес-леди объяснила ребятам, что и не таких видала. По лицу девушки подвыпившие мужчины поняли, что она говорит правду и действительно видела многое, извинились, оставили чаевые, превышающие сумму счета, — и с тех пор всегда садились за столик именно к Иветте и вели себя очень вежливо — девушка была с ними приветлива и мила.

— В тебе есть изюминка, — говорила Мария Викторовна.

— Это как?

— Это еще выражение моей мамы — женщина с изюминкой. Означает, что в женщину легко влюбиться, трудно забыть и хочется сделать ей приятное. Такой женщине очень легко нравиться людям, легко добиться желаемого.

— Думаете, я такая?

— Я вижу, что ты такая. И твоя работа это доказывает — ты нравишься клиентам. Остальные вроде бы тоже и улыбаются, и говорят вежливые слова, но именно ты запоминаешься. Конечно, ты любишь свою работу — это тоже важно. Это сразу видно, когда человек любит свою работу — работа начинает отвечать ему взаимностью. Как-то раз к нам в школу пришли две молоденькие девочки — работать. Обе — в начальные классы. Только что закончили педагогический, у обеих куча планов. Естественно, розовые очки, надежды, что они перевернут всю систему образования, сделают детей поголовно гениями, посеют разумное, доброе и вечное во всех душах — короче, нормальные и очень милые девочки. Я пришла работать в школу точно такой же. Все такими приходят.

— И что потом? — спросила Иветта.

Она обожала, когда вечером удавалось посидеть и почаевничать с Марией Викторовной, поболтать о жизни и послушать ее рассказы. Мария Викторовна была удивительная старая дама — совершенно не ворчливая, лишенная злобы и зависти, она помнила только добро и считала, что ей выпала прекрасная судьба. При таких испытаниях, при таких нелегких обстоятельствах подобный оптимизм казался Иветте вдвойне удивительным. Про себя она уже давно называла Марию Викторовну бабушкой и искренне не согласилась бы с ней расстаться.

— А вот потом наши Леночка и Олечка хлебнули жизни, так сказать. Обнаружили, что вместо творчества им нужно писать гору методичек и отчетов непонятно о чем. Коллеги не горели желанием круглосуточно торчать в школе, помогать в организации театра, кружков, еще чего-то, а спешили домой, к своим детям. Директор был завален отчетностью и призывал вместо экспериментов сначала освоить программу. Комиссиям тоже было наплевать на творчество, им главное, чтобы соблюдался порядок. Родители не рвались вечерами и ночами заниматься с детьми дополнительно и помогать учительнице организовывать занятия по новой методике. И хуже всего, дети оказались не маленькими ангелами, жаждущими знаний и благодарными за посев того самого вечного, а скорее бесенятами, использующими школьные часы для проказ, общения, ссор, но только не для впитывания учительских слов. В общем, Олечка за несколько лет научилась, как и мы все, балансировать на грани между соблюдением положенного и внесением нового, нежеланием детей учиться и своим желанием их научить, отсутствием бюджета и возможностями изыскать дополнительные средства — и стала отличным педагогом. У нее сменилось четыре класса, она перешла к старшим деткам и как-то сумела найти с ними общий язык. Ее любили. А вот Леночка разлюбила свою работу. Она точно так же писала отчеты, точно так же прикрикивала на расшалившихся учеников, точно так же проводила родительские собрания, выбивала деньги из директора, но… но не было у нее в глазах огня. И первыми это почувствовали дети, прозвали Леночку «мымра». На самом деле Леночка была симпатичная, но дети очень жестокие. Они чувствовали, что Леночка не любит их учить, не любит свою работу, — и платили ей взаимностью. А поскольку дети не умеют разграничивать «не люблю у нее учиться» и «не люблю ее», они рисовали карикатуры, передразнивали Леночку, сбегали с ее уроков, лили на ее стул чернила и прочим образом пакостили — они ведь всего лишь дети. Так это я о чем? — вдруг спросила Мария Викторовна.

— О том, что надо любить свою работу.

— Вот. Это и есть иллюстрация. Двое с одинаковым образованием, одинаковыми намерениями, одинаковыми ресурсами делали одинаковую работу. Но одна любила свое дело, а другая нет. И разница получилась колоссальная. То же самое и у тебя в кафе. Твои напарницы воспринимают работу как кошмар. Им унизительно бегать с подносом, им неприятны ваши небогатые и шумные клиенты, зарплата кажется маленькой. Окружающие это сразу чувствуют. Равно как чувствуют, что тебе интересно этим заниматься.

— Мария Викторовна, вы прямо целую теорию раскатали. Вам бы психологом работать или книги писать. Ведь пишут же люди книги о том, почему не удается замуж выйти или почему собеседования одно за другим заваливаешь, — эти книги миллионными тиражами издаются. Вы наверняка смогли бы написать такую книгу.

Мария Викторовна засмеялась, а Иветту уже захватила оригинальная идея.

— Действительно, давайте вы попробуете. Просто соберете воедино вот такие жизненные вещи — про работу, про мужчин, про воспитание детей, про бытовое хамство — про что в голову придет. Напишете с примерами — как это, почему это — и предложите варианты, как надо с этим справляться. А я потом напечатаю, когда в Москву за деньгами поеду, и отправлю в издательство.

— Да кому это нужно, — отмахнулась Мария Викторовна.

— Как раз всем нужно. Ведь все эти психологические книги пишут очень молодые люди — от силы сорокалетние, а часто и моложе — двадцать пять, тридцать. Конечно, некоторые получили профильное образование и успели немного поработать психологами, но ведь жизненного-то опыта немного. А вам уже скоро семьдесят пять будет, вы столько всего видели — ваши мысли куда интереснее. И еще они проверены временем. А то был такой психолог, который написал штук пять книг про отношения. Особенно много про отношения между мужчиной и женщиной и как правильно строить семью. Все примеры приводил из своей — как он правильно выбрал жену, как она правильно с ним живет и общается, как они правильно все построили и воспитывают двоих детей. Впрочем, когда первая книга вышла, ребенок еще был один или вообще детей не было. Не важно. Суть в том, что человек очень уверенно давал советы насчет семейной жизни, как большой специалист (меня он многими советами раздражал безумно, как годящимися только для старых дев, в стиле: «Держитесь за мужика, раз уж поймали»), а потом жена от него ушла. Не просто ушла — убежала, схватила обоих сыновей под мышку и старалась максимально оградить их в дальнейшем от общения с папой — маститым психологом и руководителем тренингов по правильной семейной жизни и воспитанию детей.

И таких специалистов полно. Если им удается стать из помощника менеджера менеджером — они пишут книгу «Как добиться потрясающего успеха в карьере всего за десять лет», если они прожили в браке пять лет, пишут книгу «Секреты идеальной семьи», если ни разу не застали мужа с любовницей — книгу «Как стать незаменимой». И люди читают, потому что хотят знать, как добиться успехов в карьере, идеальной семьи и стать незаменимыми. Я тоже покупала все эти книги и судорожно старалась найти рецепт или хотя бы здравые мысли, но, увы, все это оставалось на уровне: «Если хотите, чтобы он сделал предложение, попробуйте шантажировать его разрывом отношений» — с подтекстом: «Именно так я и сделала, когда уже не знала, что еще выдумать, чтобы затащить его в ЗАГС». После десятого руководства я бросила читать этих графоманов, но желание научиться не исчезло. И я уверена, что, если вы напишете настоящую книгу на жизненные темы, ее охотно станут покупать. Более того, люди будут вам благодарны.

Иветтин пыл заразил Марию Викторовну. Она, конечно, не верила, что кто-то может напечатать никому не известную старую учительницу из далекого маленького городка, но если самой Иветте будет интересно все читать, она готова попробовать. Постепенно писательский труд Марию Викторовну увлек. Она допоздна просиживала над листами бумаги, снова и снова что-то вычеркивала, перечеркивала и дописывала.

— Может, компьютер купить? — спросила Иветта. — Взять какой-нибудь недорогой?

— Баловство, — уверенно отказалась Мария Викторовна, — все равно я не умею с ним обращаться. Это для молодых, а мне проще по старинке.

Иветта почему-то подумала, что на самом деле ее «бабушке» все-таки понравилось бы работать на компьютере. И, поехав в Москву за деньгами, не ограничилась короткой встречей с жиличкой на автостанции, — позвонила бывшему однокурснику и попросила собрать дешевенький компьютер и привезти в Переславль.

— Ви, давай приезжай ко мне, разберемся. Мы же сто лет не виделись.

— Всего два года.

— А как целая вечность! Наши так удивлялись, что ты бросила учиться, все спрашивали, что с тобой. Куда ты пропала? Родила?

— Расскажу по приезде.

Иветте не хотелось встречаться с человеком из прошлого, но хотелось порадовать Марию Викторовну компьютером. Девушка помнила, что именно Леша хвастался ходами-выходами на особенные склады, где все стоит буквально копейки и можно в пару часов собрать суперкомп в три раза дешевле, чем в любом магазине.

Леша осмотрел ее в дверях и бесцеремонно заявил:

— Ты изменилась.

— Постарела?

— Наоборот.

— Омолодилась?

— Да нет же. Просто стала красивее, интереснее.

— Ты тоже.

Леша засмеялся:

— А я просто устроился на хорошую должность и могу больше не носить штаны за сто рублей. Мужчину красит дорогая одежда.

— А женщину?

— А женщину любовь, конечно. Горящие глаза. Ладно, расскажи, куда ты пропала и почему даже в универ родной не зайдешь.

— Я переехала. Живу теперь в Переславле-Залесском.

— Это город? Он вообще где? — изумился Леша.

— Стыдно, Лешенька, стыдно не знать такие вещи. Это старинный русский город, входит в Золотое кольцо России, находится в Ярославской области, по времени ехать часа три от Москвы. Очень красивый город, много церквей, крупных монастырей, там находится Плещеево озеро, где Петр Первый начал строить русский флот.

— Ви, ты не тарахти, я тебя гидом не нанимал. Есть город, и хорошо. Петр Первый давно умер, церквей и здесь полно — а тебя-то туда зачем понесло? Ты же вроде местная.

— Ну да, местная. Почти коренная даже — кроме бабушки по маминой линии, все из Москвы.

— Любовь, что ли, приключилась? Так надо было мужика сюда тащить, а не самой в глухомань ехать.

— Трагедия у меня приключилась. Но говорить я об этом не хочу. Москва мне надоела, я решила начать новую жизнь и уехала в Переславль. Теперь там работаю, снимаю комнату у чудесной женщины, которую полюбила, как родную бабушку.

— Учишься?

— Нет.

— И кем работаешь — с незаконченным-то образованием?

— Официанткой в баре.

— Шутишь? — Леша воззрился на бывшую однокурсницу с изумлением.

— Ни капельки. Мне нравится моя работа, у меня хорошо получается, я уже третий год занимаюсь этим делом и совершенно не разочарована в выборе профессии.

— Обалдеть, — сказал Леша, слова у него кончились. — И у тебя нет компа?

— Нет. А зачем он официантке? Домой я прихожу и падаю, мы в три часа ночи закрываемся, по выходным предпочитаю отоспаться, погулять с Марией Викторовной или книжку почитать.

— Но все-таки теперь-то комп понадобился, значит, без него никак?

— Это не мне, это я Марии Викторовне хочу подарок сделать. Она книгу пишет, ей тяжело все время переписывать листы, правки много. Вот я и решила научить ее печатать на компьютере: там и редактировать проще, и текст видно целиком. И потом проще будет в издательство отправить — набранный на компе вариант быстрее прочитают, чем каракули на листах.

Леша окончательно пришел в шоковое состояние от вываленной информации, никак не желающей сочетаться в его голове с образом Иветты, которую он раньше считал легкомысленной, веселой и довольно поверхностной особой, мечтающей, как и все гламурные девочки, о больших деньгах, чтобы покупать модные тряпки, и о крутом муже с хорошей машиной.

— Сколько денег?

— Очень мало.

— Ладушки.

Через четыре часа, после обзвона, перебирания на складе каких-то деталек, ругани с продавцами и советов с другом-программистом компьютер был собран. Стоил он действительно поразительно дешево, при этом качество оказалось даже выше, чем просила Иветта.

— Зачем мне столько оперативки? Смысл было торговаться, если это вообще не принципиально.

— Ты ничего не понимаешь в технике, Ви. Если за те же деньги можно взять много оперативки — надо взять больше.

— Но она не нужна!

— Оперативка всегда нужна. В конце концов, в какой-нибудь беседе тебе не стыдно будет упомянуть конфигурацию твоего компьютера.

Иветта в порыве чувств поцеловала Лешу в щеку. Она никогда в жизни не обсуждала в беседе конфигурации компьютеров, ей не было стыдно упоминать маленькую оперативку — но как здорово, что есть на свете такие милые мужчины, искренне волнующиеся за ее репутацию. И старающиеся поддержать высокие позиции Иветты в жизни с помощью увеличения оперативной памяти компьютера.

Машины у Леши не было, зато он дружил с соседом, и сосед охотно согласился за небольшую сумму помочь девушке довезти компьютер ее старенькой бабушке (именно так преподнес ситуацию Леша). По дороге Иветта разговорилась с Алексеем Михайловичем и узнала, что его дети совсем не появляются у родителей.

— Ни сын, ни дочка. Хотя живут оба в пределах часа езды, не в другом городе. Раз в год заедут на пару часов, по телефону толком ничего не скажут, начинаешь к ним в гости напрашиваться — чувствуешь, что не нужен. Жена плачет.

Иветта со стыдом подумала, что два года не виделась с матерью и отцом. Так, эпизодические короткие звонки. Алексей Михайлович как будто уловил ее мысли.

— И ты небось такая же.

— Такая же, — покаянно сказала Иветта.

— И почему такое поколение выросло пропащее? Вроде не война, не разруха, голода не знали, одевали вас, обували, выучили, да только вы родителей и знать не хотите. У нас дочь ушла жить к свекрови, сын вообще снимает квартиру. Позорище какое — двое детей родилось в съемной квартире, когда у родителей двухкомнатная — разве мы не потеснились бы, разве не помогли бы? Хоть с детьми бы сидели, а то и внуков почти не видим, привезут тоже раз в год. Чем вот тебе твои родители не угодили?

Девушка растерялась, потом посмотрела в расстроенное лицо Алексея Михайловича и честно призналась:

— Папа пьет уже много лет, я ему и не нужна особо. Он не то чтобы совсем пропащий алкоголик, но у него запои. Когда не пьет — на работу устраивается, ходит скучный, целыми неделями молчит, думает о чем-то. Когда запьет — работу бросает, приводит дружков и жалуется на Машку-сволочь-Лильку, которая его подло обманула и всю жизнь ему переломала. Машка-сволочь-Лилька — это моя мама. Ее зовут Марией, а псевдоним — Лилия. Она актриса. Театральная. Когда мне было одиннадцать, она ушла от отца и вышла замуж за своего режиссера, а меня оставила с папой и бабушкой. У мамы родился ребенок, и ей стало не до меня. Она и раньше любила меня очень избирательно — только тогда, когда я делала что-то лучше всех, а после развода с отцом и рождения брата ей и вовсе стало не до меня.

Иветта удивилась, почему так разоткровенничалась со случайным человеком, но продолжала:

— Для мамы я всегда была не такая — слишком высокая, слишком худая, некрасивая, неженственная, неправильно одевалась, выбрала не тот вуз и не ту профессию, встречалась не с тем мужчиной… Поэтому я старалась видеться с мамой как можно реже — кому понравится, когда ты, счастливая и благополучная, в очередной раз выслушивать, какая ты неудачница и как ты все плохо делаешь? К тому же она всегда давала мне сто советов в минуту, не понимая, что мы с ней разные. У нас разные способности, разный характер, разный темперамент, разная внешность, разные профессии — да все разное. Она давала советы, которые годились для нее — но совершенно не подходили мне. Возьмись я следовать этим советам — все пошло бы наперекосяк, все было бы фальшиво, слова, жесты, поступки. А мама не понимала, что я не ее копия, и обижалась каждый раз, когда я ее советам не следовала. Кстати, ее советы всегда помогали достижению тех целей, которые она ставила перед собой. Жаль только, что у меня в жизни совсем другие цели. Этого мама тоже никогда не могла понять.

Алексей Михайлович молчал до самого Переславля-Залесского. Помог Иветте перенести в дом компьютер, поставил его на стол под восторженно-возмущенные охи и ахи Марии Викторовны, а потом категорически отказался от денег.

— Нет, дочка, спасибо, не надо денег. Ты мне глаза открыла.

— На что? — удивленно спросила Иветта.

— На тот самый конфликт отцов и детей. Я многое понял.

И Алексей Михайлович уехал, оставив Иветту растерянной (что она такого сказала?), смущенной (неужели ее рассказ так помог уже немолодому человеку?) и счастливой оттого, что она снова дома. У Марии Викторовны Иветта чувствовала себя дома — может, поэтому уже два года она и не заходила в Москве в квартиру отца — не тянуло. Иветта и вообще не скучала по столице. Она и раньше не любила толпы, грязь, серое московское небо, душные вагоны метро, большие расстояния и шум машин за окном, а теперь совсем отвыкла от них. Ей нравилось бродить по Переславлю, нравилось любоваться на изумительные яркие закаты, ходить на Плещеево озеро, здороваться с соседками и улыбаться веселым нарядным туристам. Переславль в представлении Иветты был город-праздник. Сюда приезжали со всех концов земного шара — приезжали отдыхать и радоваться, и чужая радость оказывалась заразительной.

— Деточка, ну что же ты, это же такие расходы, такие расходы.

— Ничего страшного, у меня было кое-что отложено. К тому же мне его собирал друг — и вышло очень дешево. Теперь вы будете писать книгу, как настоящий профессионал — на компьютере.

— Да я и включить-то его боюсь.

— Не бойтесь. Это очень просто.

Буквально за две недели Иветта обучила Марию Викторовну основам компьютерной премудрости. Первое время старушка включала чудо-машину только при Иветте, чтобы, не дай бог, ничего не взорвалось, потом осмелела и стала периодически звонить в кафе.

— Светочка, деточка, у меня тут какие-то кубики по экрану стали плавать.

— Светочка, я тут нажала на кнопочку, и все погасло.

— Светочка, он спрашивает, надо ли сохранять документ, что ему ответить?

Мария и напарницы посмеивались над продвинутой бабулей, но посмеивались по-доброму. А Иветта в перерывах бежала домой и показывала, как убрать с экрана кубики и куда нажимать, чтобы сохранить все нужное.

Через месяц, тихонько войдя в дом, девушка застала Марию Викторовну раскладывающей пасьянс «Косынка».

— Во-от как вы над книгой-то работаете! — пошутила она.

Мария Викторовна всплеснула руками и как-то всерьез начала оправдываться, что вот решила разгрузить голову на пять минут, просто очень увлекает.

Книга действительно двигалась вперед.

А Иветта через год поняла, какого Димочку-сыночка имела в виду заполошная и противная тетка, прибегавшая прошлым летом в кафе со своими странными претензиями. Она вспомнила, что к ним приходил и снова стал регулярно приходить симпатичный молоденький мальчик, он всегда садился в зону, которую обслуживала Иветта, провожал ее взглядом и пытался завести посторонние разговоры. Присаживаться за столики к клиентам Мария категорически запрещала, поэтому Иветта старалась свернуть светские беседы до минимума, но каждый раз приветливо приглашала приходить еще. Как-то раз он оставил в счете записку: «Иветта, мне нужно с вами поговорить, скажите, пожалуйста, когда вы освобождаетесь, давайте сходим куда-нибудь. Дима» — и номер телефона. Тогда до девушки и дошло, что нервная тетка именно этого мальчишку и называла без памяти влюбленным гением с большим будущим, которому Иветта никакая не пара.

На записку она не ответила.

Через день Дима передал букет цветов.

Еще через день Дима пришел и весь вечер опять пытался поговорить с Иветтой, но больше ничего в счет не подкладывал.

Потом снова были цветы — каждый день роскошные букеты из белых роз.

Напарницы стали выспрашивать у Иветты, что у нее объявился за таинственный поклонник, богатый ли он, есть ли у него «мерседес», и уверять, что в любом случае Иветте повезло и нельзя упускать свое счастье.

В результате Дима от кого-то узнал адрес и в выходной под вечер пришел с двумя букетами, вручил один Марии Викторовне, а другой Иветте — и попросил ее «оказать честь сходить с ним в ресторан». Девушка идти не хотела, но Мария Викторовна ее уговорила.

— В конце концов, цветы чудесные, — прошептала она Иветте на ушко, — сделай мальчику приятное.

Иветта последний раз была в ресторане, когда устраивала праздник для Марии Викторовны. Неожиданно ей понравилось. Она с удовольствием пила через трубочку коктейль и согласилась танцевать с Димой. А потом он неожиданно сказал:

— Иветта, я хочу сделать вам предложение.

— Сделайте, — охотно согласилась Иветта, заранее решив, что прогуляться согласится, а на следующее свидание — нет.

— Я прошу вас стать моей женой.

Если Иветта не упала со стула, то только потому, что стулья в «Рите» были очень прочными, устойчивыми, с высокими спинками. Девушка подумала, что ослышалась.

— Простите, что?

— Я прошу вас стать моей женой.

— Это шутка, да?

— Нет, это совершенно не шутка. Я купил бы кольцо, чтобы сделать предложение, как положено, но не знаю вашего размера и не нашел способа узнать.

— Но мы с вами едва знакомы!

— Не имеет значения. Бывает, что люди женятся после первой же встречи и живут вместе до бриллиантовой свадьбы, а бывает, что присматриваются друг к другу по десять лет, встречаются, общаются — и разводятся через год-другой.

— Дима, я не могу принять ваше предложение.

— Потому что не любите меня?

— Да.

— Вы полюбите меня со временем, я сделаю для этого все.

— Я не хочу вас обидеть, но должна ответить «нет». Я не хочу замуж за вас, я вообще не хочу замуж.

— У вас кто-то есть?

— Нет, но это не важно. Я просто не собираюсь за вас замуж. Мы с вами совершенно не пара друг другу, как правильно сказала ваша мама.

— Моя мама?

Дима в полном изумлении вытаращил на Иветту глаза. Та сдержала улыбку.

— Вы знакомы с моей мамой?!

— Частично. Она мне не представилась, когда в прошлом году пришла к моей начальнице и потребовала разобраться со старой наглой бабой, которая окрутила ее невинного мальчика, хочет за его счет уехать в Москву, повесить на него своего ребенка и примазаться к его славе и деньгам.

— Боже мой, — вырвалось у Димы, — моя мама говорила вам такие вещи?!

— Мне она говорила их в более вежливой форме. А моей начальнице — в открытую.

— Иветта, я вас умоляю. Я понимаю, что это ужасно, что моя мама поступила непорядочно, что она поступила как дура, но я умоляю вас — простите ее. Пожалуйста. Простите ее. Я сейчас встану на колени и попрошу за нее прощения, а заодно и за себя, за то, что я ее сын.

— Ни в коем случае!!!

Иветта даже схватила Диму за плечо, чтобы не допустить публичного коленопреклонения.

— Вы ее простите?

— Конечно. Если честно, я уже практически забыла эту историю.

— У вас не было неприятностей на работе?

— Нет. Моя начальница замечательная женщина, она все понимает.

— Иветта, вы просто удивительная. Я потрясен.

Иветта посмотрела на Диму и внезапно поняла, почему Анастасия говорила что-то о гениальности. У него было одухотворенное, абсолютно светлое лицо — как будто он вот-вот взмахнет крыльями и улетит. Девушка перевела взгляд на руки — красивые руки пианиста с длинными тонкими пальцами и узким запястьем.

«Крылатый мальчик, — подумала она, — нельзя с ним больше видеться, иначе я не устою перед его полетом».

А Дима пошел провожать Иветту до дома и рассказал про свою мать. Рассказал, как она принесла свою жизнь ему в жертву, как верила в него, как всегда представлялась матерью гения, как мечтает стать для него всем миром, как ему душно от этих забот. Не продохнуть от кисельной любви — кисель забивает нос, рот, заставляет закрывать глаза. И Иветта с неожиданным сочувствием погладила Диму по щеке.

— Перемелется.

— Что?

— Это такое выражение, любимое было у моей бабушки. Когда что-то случалось, бабушка всегда говорила «перемелется». Она вообще была очень мудрая.

— Мария Викторовна?

— Нет, Мария Викторовна мне не родная бабушка. Она моя квартирная хозяйка, мы просто подружились. А бабушка давно умерла.

— Квартирная хозяйка? — удивился Дима.

— Да. У меня нет своего дома, я снимаю у нее комнату.

— А давайте убежим отсюда! — предложил Дима. — У вас все равно нет своего дома, у меня тоже ничего нет, мы уедем в Москву и начнем жить сначала.

Иветта молчала. Вдохновленный Дима рисовал перед ней радужные картины:

— Я учусь в консерватории. Я, конечно, не гений, но действительно хороший пианист. Меня охотно пригласят играть на вечерах — уже звали, просто мама не могла такого допустить. За это много платят, плюс премии, плюс повышенная стипендия, плюс я пишу разные мелодии, в том числе для мобильников. У меня отложена сумма, которой хватит на первое время, а потом и вовсе будем отлично жить. Квартиру сдаст мой однокурсник, с удовольствием и возьмет недорого — лишь бы жил кто-то знакомый и проверенный. Он мне уже предлагал у него снимать, просто мне одному было ни к чему, я в общежитии жил.

— У меня Мария Викторовна, — сказала Иветта и испугалась — она что, смотрит на мальчишку всерьез?

— Значит, возьмем с собой Марию Викторовну, не сразу, конечно, но как только у меня будет стабильный круг заказов на вечера — сразу снимем квартиру побольше и заберем вашу приемную бабушку.

— Приемную бабушку?

Дима смутился:

— Ну да… она же вам не родная по крови, но вы ее любите, как родную, — значит, приняли, и она приемная.

Девушка сдалась. Этот крылатый одаренный мальчик был моложе ее на несколько лет, у него имелась нервная и активная мама, он наверняка был невротиком и эгоистом — с таким-то детством, она ничего о нем не знала, но он сумел разбудить в ней интерес, желание и тепло. Последнее выражение — «приемная бабушка», его объяснение и готовность забрать старушку в обещанную новую жизнь окончательно сломило Иветтины барьеры и твердое решение никогда ни с кем не заводить отношений, а уж с Димой и подавно.

— Дима, как вас называет мама? Можете перечислить все варианты?

— Могу, — удивленным голосом ответил тот, — она называет меня Димой, Димочкой, Димасиком, Димулечкой и Домовенком.

— Понятно. Значит, я буду звать вас Дмитрием или Дим-Димом. Подойдет?

— Конечно. Вы… вы согласны?

Дима неумело обнял девушку. Его лицо приблизилось к ее лицу.

— Я согласна, что нам может быть интересно вместе. Мы можем встречаться, общаться — а дальше пусть жизнь покажет. Принять предложение стать вашей женой прямо сегодня и завтра сбежать из города я не готова.

— Иветта, а сколько вы будете думать?

— А сколько времени есть?

— Еще два месяца. Потом мне надо будет ехать в Москву.

— Хорошо. Значит, я буду думать месяц-полтора. И если надумаю — не спеша уволюсь с работы, чтобы мне успели найти замену, договорюсь с Марией Викторовной о том, чтобы она немного подождала… в общем, если надумаю — уеду с вами. Если нет — обещайте, что вы не разрушите свои планы, спокойно уедете в Москву и будете заниматься своим делом.

— Нет, — решительно сказал Дима, — я буду ждать, но я не пообещаю, что если вы не надумаете, то я уеду и откажусь от вас. Даже не надейтесь. Я полюбил вас с первого взгляда — и я от вас не откажусь.

Иветте было больно из-за того, что Дима крепко сжимал ее ребра, неудобно стоять в кольце его рук, но ее тронула наивная мальчишеская, романтичная и какая-то несовременная страсть. Чувство, убежденное в своей исключительности и вечности. Она подняла голову и прижалась губами к его губам. Потом спросила:

— Дим-Дим… Вы когда-нибудь раньше целовались?

Он замялся, а потом сказал правду:

— Нет. Вас это разочаровывает?

— Давай на «ты». Теперь мы вроде бы уже поцеловались.

— Хорошо. Тебя это разочаровывает?

— Нет, меня это пугает. Не спрашивай — я пока не готова нормально объяснить. Просто мне страшно, что тебе так мало лет, что ты такой… такой романтичный, такой невинный и что ты хочешь со мной встречаться. Просто не торопи меня, и все будет хорошо.

— Я не буду тебя торопить. Можно я завтра приду в кафе, раз ты работаешь?

— Приходи. Я в перерыве могу с тобой поболтать. Можешь в магазин со мной сходить, помочь донести сумки — я как раз наберу продуктов на три дня вперед.

Дима поцеловал Иветту. Благо теперь какой-то опыт у него уже был. И Иветта обнаружила, что его поцелуи совсем не похожи на Сашины. Саша целовался властно, требовательно, азартно, как будто прожигая своей страстью, ожидая взамен огня. А Дима прикасался к ее губам нежно и осторожно, даря любовь, прося взамен любви. И Иветта сказала вслух:

— Знаешь, кто ты?

— Кто? Только не говори слово «гений», я его ненавижу с детства.

— Ты — крылатый мальчик. И я буду именно так тебя называть.

— Хорошо. Главное, чтобы ты не представлялась всем вокруг как «жена крылатого мальчика», иначе в паре с «матерью гения» я не выдержу и сойду с ума.

Иветта хохотала на всю улицу. Потом Дима проводил ее до дома. Они перешучивались всю дорогу, а у калитки он снова ее поцеловал — и ей снова понравилось куда больше, чем она могла надеяться после Сашиной смерти.

Мария Викторовна не спала, ждала девушку. Увидела ее раскрасневшееся лицо и ямочки на щеках, радостно поинтересовалась:

— Хорошо провела вечер?

— Замечательно, просто замечательно. Спасибо, что заставили меня пойти. Он удивительный мальчик, просто удивительный. Он сделал мне предложение, представляете? Сказал, что полюбил с первого взгляда, и предложил выйти за него замуж и сбежать в Москву. Обещал зарабатывать много денег концертами и очень меня любить.

Мария Викторовна неожиданно серьезно сказала:

— Светочка, послушай старую женщину, прими его предложение.

— Что?

Иветта резко обернулась.

— Выходи за него замуж. Он смотрит на тебя горящими глазами, ты говоришь, что он талантливый, вы так красиво смотритесь вместе — высокие, тонкие, светленькие, — что тебе еще надо? Ты будешь с ним счастлива. А почему он предлагает сбежать именно в Москву?

— Он там учится.

— Он знает, что ты москвичка?

— Нет.

— Тем более. У тебя никогда не будет подозрений на его счет, а он обрадуется, узнав, что у тебя есть квартира. Ты закончишь образование, пойдешь на нормальную работу, приложишь свои способности и будешь реализована. Тебе нечего делать в нашем маленьком городке — я тебе сто раз об этом говорила.

Девушка и сама колебалась.

— Мария Викторовна, неужели вы и в книге всем советуете выходить замуж после первого свидания, даже не подумав и не присмотревшись? Это в корне неверно.

— Не всем. Но тебе искренне советую. Потому что люблю тебя и желаю тебе счастья, а этот мальчик даст тебе счастье.

— Я вас тоже люблю. Знаете, он сказал, что как только мы устроимся — он имел в виду: найдем квартиру и появятся регулярные заработки, — мы сразу заберем вас с собой.

— Дети… какие же вы хорошие, добрые дети.

Мария Викторовна прослезилась, а Иветта кинулась к ней на шею и пообещала, что никогда ее не бросит.

Фактически решение было принято. Да, Иветта продолжала работать, но без прежнего энтузиазма, ощущая себя чужой. Да, Иветта продолжала жить у Марии Викторовны, но уже прикидывала варианты расселения в ее двушке, с вечно пьяным отцом. Да, Иветта продолжала ходить пешком по городу, но уже не любовалась закатом, а вспоминала, что она слышала о порядке восстановления студентов в ее университете, и прикидывала, у кого из знакомых попросить помощи в трудоустройстве.

Дима приходил почти каждый день — то в кафе, то в гости. Они гуляли по Переславлю, фотографировались на синем камне, как настоящие туристы, смеялись, что нет даже самого захудалого кинотеатра или театра, чтобы нормально отрабатывать время ухаживания, и целовались в безлюдных местах. Димина мама кричала на сына, плакала, призывала его к порядку, пыталась еще раз заявиться в кафе и там разобраться с Иветтой, но Дима пригрозил, что после очередной выходки вынужден будет уйти из дома и навсегда порвать с матерью. Лицо у него было решительное, и Анастасия сразу поверила. Что-то подсказало ей, что мальчик вырос. Она вспомнила про каплю, точащую камень, и реку, которая рано или поздно принесет труп твоего врага, перестала использовать силовые методы и выразила желание познакомиться с избранницей сына. Анастасия надеялась, что хитрость и терпение рано или поздно помогут ей развести эту совершенно неподходящую пару. Потом, через десяток лет, Дима сам скажет маме спасибо за ее мудрость.

Иветта отказалась знакомиться.

— Дим-Дим, умоляю, не неволь меня. Я постепенно приучу себя к мысли, что это сделать необходимо, и сделаю. Но сейчас я не готова. Не обижайся, прошу тебя.

Дима не обижался. Он уже понял, что Иветта давно приняла решение и просто тянет время, дожидаясь конца оговоренного срока — ей страшно рубить собачий хвост сразу, и она надеется как-нибудь порубить по кусочкам. Странно, но с недавних пор Дима вдруг почувствовал себя лидером в их паре, сильной стороной, и относился к Иветте как к маленькой девочке — конечно, умненькой, но, по сути, еще несмышленой. Иветта очень удивлялась — Саша был старше ее на несколько лет, но воспринимал девушку как равную.

Мария Викторовна объявила, что дело не в паспортном возрасте, а в качестве мужчины. Настоящий мужчина всегда ощущает себя сильным и взрослым, а свою любимую видит ребенком, о котором нужно заботиться, холить и лелеять. Ничего плохого про Сашу она не сказала, но все и так было понятно — Дима пришелся ей по душе, и она настаивала на версии: «Саша — проба пера, Дима — идеал» — вместо Иветтиных попыток формулировок: «Саша — идеал, Дима — то, что осталось после крушения жизни». Временами Иветта с ужасом ловила себя на точно таких же мыслях, ахала, загоняла их в подсознание, ей было стыдно. Не прошло пяти лет (да что там, прошло всего неполных четыре года) после смерти Саши — а она уже целуется с мужчиной, собирается налаживать совместное проживание и даже смеет думать, будто он не только не хуже — лучше Саши. Это и есть предательство.

Дима знал, что Иветтин жених погиб. Как-то он заметил тонкий шрам у нее на запястье и спросил откуда. Иветта честно призналась, что хотела покончить с собой, полоснула бритвой по вене — а дальше не хватило смелости. Дима очень любил целовать этот шрам и упрашивать «его глупую девочку» дать слово, что она никогда больше не задумает суицида. Слово Иветта каждый раз давала с легкостью — видимо, из-за легкости Дима ей и не верил, — но она не лгала. Она стыдилась рассказать Диме, но слишком хорошо помнила о трусости, о той кошмарной липкой пелене, которая подступала к глазам при виде высоты или приближающегося поезда, о тех мурашках, которые бегали по спине, и о тех тисках, которые сжимали сердце при одном взгляде на лезвие.

Дима понимал, что Иветта приняла решение, но боялся ее потерять.

— Какой он был, твой жених?

— Зачем тебе?

— Я попробую быть на него похожим. Чтобы ты точно от меня не ушла. Никогда-никогда.

Иветта со слезами на глазах прижималась к нему.

— Не надо. Не надо быть ни на кого похожим. Ты должен быть только собой — ты ведь самый лучший.

Дима очень тонко чувствовал, когда нужно перевести разговор с пафосно-высоких материй на шутку.

— Ага… я ведь гений. Ты не забыла?

— Нет, — улыбалась Иветта, — и если я приму твое предложение, смогу написать себе на лбу: «жена гения».

Дима подхватывал:

— А когда ты нарожаешь мне десяток детей, на лбу у каждого мы напишем несмываемой краской: «сын гения» и «дочь гения».

— Если же кого-то из них твоя мама тоже объявит гением, потом допишем еще одно словечко, и получится «гений, сын гения» или «гений, дочь гения».

— Девочки гениями не бывают.

— Ты просто шовинистская свинья.

— Ага… я грязная шовинистская свинья. Но ты меня любишь?

— Люблю, — признавалась Иветта.

Когда разговор был шуточным, ей казалось нестрашным ответить правду. Правда заключалась именно в том, что она действительно полюбила Диму, крылатого мальчика. Стремительно, неожиданно, несмотря на все клятвы и барьеры, несмотря на разницу в возрасте, несмотря ни на что.

Через месяц они уехали в Москву.