– Кантилар сообщил, что командир очнулся, но еще очень слаб и разговаривать пока не может.

– Ну хоть одна хорошая новость. – Балисмус тяжело поднялся с кресла и прошелся по комнате. Потом не выдержал, выглянул в окно.

– Сидит?

– Сидит… – уныло подтвердил эрг и вдруг разозлился, скрипнул зубами: – А ведь Яни предупреждала, что он сорвется. Вот почему мы все устранились и спокойно ждали в сторонке? Чем все это закончится, ты можешь мне сказать?

– Могу, – мрачно подтвердил Викторис, – но не согласен с утверждением, что мы ждали спокойно. Лично я все время беспокоился, даже поговорить с ней пытался.

– Ну это все помнят, – желчно фыркнул эрг.

– У тебя получилось не лучше, – отбрил его Викторис и примирительно добавил: – Извини.

– Ты вроде начал объяснять, почему мы ничего не предприняли.

– Балис, не преувеличивай, мы сделали все, что могли. Но ведь он – ментал. Он живет в мире чувств, и ему неизмеримо сложнее строить отношения, чем нам. А мы все время об этом забываем, потому что однажды он удачно придумал себе маску несгибаемого железного эрга и с тех пор упорно прячется под ней.

– Я все время помню, что он не такой, Яни забыть не даст. Я о другом – почему мы в то утро позволили эвинам увести ее? Почему никто не протестовал? Ведь предполагалось ее чествование, и все было готово – и зал, и столы.

– Ребдон сказал, что это просьба командира, вроде бы тот всю ночь себя плохо чувствовал. Как я мог отказать? Дэс пытался возмутиться, и это моя главная ошибка, нужно было прислушаться. Но я решил, что это обычная ревность, – они же пошли с Найком.

– Вы все балбесы, если думаете, что он станет ревновать ее к Найкарту. – Усталый женский голос раздался так внезапно, что оба мага резко обернулись.

– Яни! – ринулся к жене Балисмус, обнял, усадил рядом с собой на диван. – Ну зачем ты встала так рано? Спала бы себе еще, тебе же в обед на шар.

– Я же молчу, что некоторые спать вообще не ложились? – Попытка изобразить улыбку ей явно не удалась. – Все подглядываете, как он сидит возле ее цветочков? Почему меня никто не слушал?

– Яни, он же запретил тебе вмешиваться. Да и она злилась…

– Нет, она не просто злилась. Я слишком поздно сообразила, что она ревновала. Бедная девочка! Она определенно следила за ним, когда мы в последний раз разговаривали, и решила, что я на него претендую. И я больше не собираюсь с ним говорить. Если он решил, что даст ей свободу выбора, то никогда не отступит, даже если сгорит заживо. Меня всегда поражало – откуда в нем столько благородства? Все, молчу. Бали, не смотри на меня так, я люблю только тебя, неужели ты еще не поверил за столько лет? А ему хочу счастья, он достоин, только сам никак не может признать это.

– Ты опоздала, – мягко улыбнулся ей глава ковена. – Видела, что они сделали с ее домом? Написали ей послания разноцветными красками на всех стенах и во всех комнатах, даже в умывальне и на лестнице. Везде понаставили корзин с едой и теперь ждут, что она придет за какой-нибудь мелочью и увидит…

– Вик, – горько фыркнул хозяин, – меня поколотят, но я все же открою тебе страшную тайну, впрочем, ты и сам можешь ее отгадать: почему у меня дома каждый день пекутся свежие пироги, а ем я только черствые?

– Какая уж тут загадка, – уныло усмехнулся Викторис, – если после того как у Диши пропал пирог и половник, она тоже постоянно печет… и ставит в комнате на втором этаже.

– Это бесполезно, она не ходит два раза в одно место. – Хенна появилась тихо, как тень, и маги как по команде отвели взгляды, едва взглянув на нее. – И я точно знаю почему. Таресса нам не верит, она считает, что мы обязательно отдадим ее эвинам.

– А с чего бы ей считать иначе? – с необычной злостью вдруг фыркнула Янинна. – Я сама много лет считала, что они в вашем мире самые главные и вы точно выполняете их приказы. Я никогда раньше не говорила… я тоже их боялась.

– В нашем мире, Яни, – эрг мягко погладил ее по волосам, – все рассказывать новеньким, которые еще не определились, с кем они, по меньшей мере неумно. Но ты сама это теперь знаешь. Мы надеялись, что теперь, с сильной ходящей, сможем повернуть эту ситуацию, но…

– Но они просчитали это раньше нас, – стремительно входя в комнату, мрачно объявил Дэсгард. – Извини, Балис, я случайно услышал последние слова. Я все время думал, пытался понять происшедшее и сделал вывод: эвины вас обманули еще тогда, когда пришли. Они вовсе не стремились вернуться в свой мир, все на это указывает. Раньше я считал их упрямыми самцами, одолеваемыми идеей быстрого увеличения своего клана, и злился, как можно не понимать, что выгоднее добыть сильных ходящих и привести сразу сотню девушек. Но теперь понял, почему они так цеплялись за каждую. И еще очень хорошо понял, почему ушла Кайонна. Она ведь несколько раз уходила во дворец. Думаю, ей просто заплатили теми побрякушками. А Таресса никогда бы не взяла золота, вот и придумали что-то более гадкое.

– Ты ясно понимаешь, в чем ты сейчас их обвинил? – Викторис обвел присутствующих тяжелым взглядом. – И чем может обернуться для ковена твое обвинение?

– Хитрый он жук, твой Тиша! – сердито бросила я ундине, вытирая пыль с верхних полок. – Втравил нас в такую авантюру!

– В нашем мире простаки не выживают, – прожурчала она, беззаботно улыбаясь акульей улыбкой, – особенно последние тридцать лет. Чтобы белые маги не подняли голову, темные всех одаренных отлавливают и увозят на Саргаш.

– Слышала, – вздохнула я, – мелкие все уши прожужжали. Что там у тебя с ухой?

– Еще не закипело, – опасливо покосилась Олья на котел, – но, по-моему, скоро закипит.

– Олья! – взвыла я, спрыгнув с крепкого дубового табурета и заглянув в очаг. – Я же тебе объясняла: чтобы закипело, нужен огонь.

– Но там жарко… – вытянув шею, недоверчиво покосилась она в топку. – И вообще, не моя это обязанность огонь кормить. Я рыбу приношу.

– А моя обязанность кормить ваших короедов? И я, между прочим, пироги приношу!

– Уже два дня не приносила, – печально вздохнула ундина. – А тот, с рыбкой, был такой замечательный!

– Потом всю ночь не спала, было стыдно, что я такую милую женщину ограбила. Только на одно и надеюсь, что смогу когда-нибудь попросить прощения.

Вода в котле забулькала, я забросила нарезанные Тишей коренья и принялась резать на куски рыбу. Вот тут помощь Ольи была неоценима, рыбу она всегда приносила в виде чисто промытого филе.

– А зачем тебе жабры и хвост? – недоуменно подняла русалка колючие бровки, когда, впервые увидев аккуратные розовые пласты, я спросила, где остальное. – Там же людям кушать нечего. Я все оставляю рыбам и крабам.

– Ох, как пахнет! Красавицы, да неужто ушица на обед? – чертом ворвался в кухню Тиша, завертелся юлой возле ундины. – Рыбка моя, глянь-ко, какие я тебе бусики из желудечков сообразил!

– Если мне не изменяет память, вы ходили не за бусиками, – с притворной свирепостью фыркнула я, пытаясь сдержать смех, давивший меня с тех пор, как я узнала страшную тайну этой парочки.

Никакие они оказались ему не внуки, смешные зеленоволосые малыши, Лист и Осока, а родные детишки от этой самой ундины.

– Мы же, тово… родня по крови, значится, – конфузясь, объяснял леший, когда я поймала его на лжи. – Вот и того, значится…

Вот уже третий день, как мы бросили недостроенное логово беглого адепта и совместно с семейством лешего обустраиваемся в помещениях заброшенного старинного форта. Он разрушен в каком-то сражении лет триста назад, и более-менее сохранилось лишь несколько помещений в двух нижних этажах небольшого донжона. Для спален мы приспособили маленькие кельи на втором этаже, а весь нижний стал одновременно кухней, столовой и местом для игр лешачат. Всей статью и повадками мелкие пошли в отца, от матери взяли лишь зеленый цвет меха.

– Может, подрастут, и тово… пожелтеют, – с надеждой бурчит по вечерам Тиша, наблюдая за возней двух зеленых клубков.

Леший с ундиной в первый раз обосновались в этом донжоне на зимовку еще три года назад, когда выяснилось, что появившееся потомство невозможно утащить в теплые воды, куда раньше уплывала на зиму Олья. Да и ложиться в спячку в ближней берлоге рядом с отцом они тоже не пожелали, и Тиша вспоминает об этой попытке с большой неохотой.

– Мишка, он, значится, зверь сурьезный, он тишину любит, – только и вздохнул один разочек, оглянувшись с опаской на Олью. – А когда на нем в прятки играют, это ему, значится, сон портит…

Вот и пришлось семейству искать такое место, где они смогут перезимовать в безопасности. Тиша подключил к поискам всех своих подопечных, и они нашли километрах в двухстах к западу от озера этот форт, стоящий на пути от узкого залива к горному перевалу. Один из дальних подвальчиков и сейчас забит сухим мхом и медвежьей шерстью, там семейство отсыпалось прошлыми зимами, вставая только пожевать припасенных орехов, сухих грибов и вяленой рыбы. Для Ольи Тиша провел в глубокий подвал незамерзающий ручеек, и теперь там резервуар с водой.

Разумеется, нас леший пригласил в компанию вовсе не бескорыстно. Минувшей весной, откатив от дверки запирающий ее огромный валун, Тиша обнаружил, что зимой в донжоне были гости. Жили, судя по оставленному мусору, дней десять и, что особенно насторожило межрасовую семью, ни на гусей, ни на нерпу не охотились.

Потому он сразу сообразил, что от союза с нами выиграют обе стороны: мы обретем более надежное убежище, а он бесплатную охрану. Зимой, когда ложились в спячку его главные помощники и замирали деревья, леший был, как сам признался, не в силе.

Найкарт пришел в столовую, когда я уже разлила по мискам Дишиным половником душистую уху. Бросил у очага охапку дров, повесил на крюк теплую безрукавку. Несмотря на то что дни становились все прохладнее, рубашка у него на спине была мокрой от пота – воин с лешим торопились заготовить дрова, пока не залегли в спячку главные лесовозы. Поскольку рубить живые деревья в глазах лешего было преступлением, мишки вытаскивали из чащи бурелом и толстые сучья и складывали возле пролома в стене, а Найкарт с Тишей их пилили и рубили. Я пыталась помочь таскать дрова под навес, но меня дружно прогнали. Лист с Осокой, приспособившие под перевозку крупного кабанчика, справлялись с этим делом играючи.

– Никуда не ходила? – черпая ложкой уху, бросил на меня испытующий взгляд эвин, и я, прекрасно понимая его тревогу, только отрицательно качнула в ответ головой.

Лишь через несколько дней после того, как мы оказались в этом мире, до парня наконец в полной мере дошло, во что он влип. В тот день мы познакомились с Ольей и до ночи вели переговоры о совместной зимовке. Вот когда нелюди ушли, Найка и накрыло понимание, что это совсем не пикник и не увеселительная прогулка, и он испугался. Нет, не трудностей, не работы и даже не темных, которых боялись все, а того, что однажды я не вернусь. Не того, что брошу его или найду лучшее место, такое Найку теперь даже в голову не приходило. Его элементарно трясло от одной мысли, что меня поймают маги или его соотечественники. Или просто случайно собьется переход.

В ту ночь он сидел на коврике возле моего стула и, крепко вцепившись в мою ладонь, категорично требовал, чтобы я поклялась всегда брать его с собой. Даже если иду всего на несколько минут в белый мир, который, как ни странно, и к этому миру темных оказался ближе всех других. Именно через него я теперь прыгала на остров магов за пирогами и необходимым инвентарем.

И с тех пор каждую появившуюся без его участия крошку Найкарт воспринимал как предательство, замыкался и обиженно сопел.

– Олья, расскажи еще немного про Саргаш, – попросила я тихонько, когда после ужина мы расположились нанизывать на бечевки подсоленную жирную рыбку, которую все просто обожали жевать, едва она подвялится.

– Я уж говорила, мы теперь дальней стороной его обходим. Они ведь как власть взяли, так и объявили, что все живое и неживое в этом мире им принадлежит. Люди заметались, а мы даже не взволновались, что с нас взять… Все знают, вреда мы не приносим, только пользу. Спохватились, когда наши пропадать начали. Потом, когда некоторым удалось бежать и они вернулись, мы узнали, что это темные отлавливают мелкие народы. Вот тогда мы и поняли, что нужно бежать, если не хочешь в фонтане колесо весь день крутить. Или того хуже, в связке с подругами таскать лодку с хозяином. И не то чтобы по делам его отвезти, а так, ради развлечения, вроде скачек.

– А великий магистр? Он тоже катается?

– Нет, его редко видят. Он в своей половине замка всякими страшными опытами занимается – то огонь над башней синий встает, то алый туман стелется, тени какие-то в нем мелькают… К нему, говорят, даже госпожа не часто заглядывает. Правда, и он не любитель родственных чаепитий. Они ведь, колдуны темные, в большинстве детей не заводят, сами собираются веками жить. И он не хотел. Да любовница, из ведьм, обманом ему родила. А как принесла ребенка при всех, это еще до раскола было, пришлось магистру признать. Потом он жестоко отомстил, а дочку все-таки оставил при себе. Она тоже колдунья, но слабая, только очарованием и владеет, зато амулетов и охраны у нее… у императрицы столько не было. Вот и крутит, как хочет, всеми младшими колдунами, которые не получили титула магистров. И говорят, по бессердечию папочку переплюнет.

– Хватит вам темных поминать, когда ночь на пороге! – недовольно прицыкнул леший. – Не буди лихо, пока оно тихо.

– Ладно, – примирительно улыбнулась я Тише, считавшему себя главой нашей странной семьи, – больше не будем. Доставайте тогда орехи с лежанки, я нажарила, да расскажите про лес.

Про лес Тиша мог рассказывать сутками. Когда какие травы цветут, в каких сила на вечерней зорьке играет, а какие лишь по утренней росе брать нужно, и где любят расти маслята, а где боровики… И пока все грызли орешки и слушали его рассказы, я размышляла о нескончаемых проблемах и их странной способности не кончаться, а размножаться. Вот только два дня таскала из руин монастыря, откуда ушли последние приверженцы, уцелевшие стекла и двери, а теперь оказалось, что зимой нам понадобятся корыта и большой котел, греть воду. Сейчас вещи стирала Олья, утаскивала куда-то в море и приносила почти сухие, но зимой, как я начинала с унынием догадываться, такого удобства мне не будет.

Амулет ковена мне пришлось вернуть на место, без него я понимала лишь половину слов, самое необходимое, на уровне туриста. А таскать колечко из трав, хоть и заговоренное, неудобно, когда без конца моешь и варишь. И каждую ночь мне теперь все отчетливее снился Дэс. Смотрел таким горьким взглядом, что у меня переворачивалось сердце и подступал к горлу ком, и ничего не говорил… Утром я все чаще обнаруживала на подушке сырые пятна, но сдаваться не собиралась. Они меня предали, и он первый, когда отказался взять в ученицы. Но не думать совсем тоже не могла, как ни старалась занять свои мозги хозяйственными делами, это было сильнее меня.

Один раз я попробовала выяснить у Найка, как он считает: выдадут меня маги Бердинару или нет? Парень засопел так угрюмо, что больше приставать я не стала. И так ясно, что он думает о магах и обо всех своих соотечественниках вместе с ними.

А еще меня все чаще одолевала тоска по двери. В этом мире магической энергии было не меньше, чем в мире Найка, а может, и чуть больше. Вчера я случайно заметила, что камни в моей цепочке, побледневшие после переброски ведьм, снова поблескивали, как только отполированные, и даже будто начали сиять собственным светом. Мне просто не терпелось проверить, как изменится это свечение, если я погуляю немного с дверью, но шагать в зал стихий Найкарт запретил категорически.

– Ты просто пока не знаешь, какие ловушки они умеют ставить! Едва коснешься пола, застынешь, как статуя. Не везде и не на всех такие ставят, они много энергии берут, но в крайних случаях не скупятся. Тем более там у вас источник рядом. Нужно подождать, пусть про нас забудут. Думаешь, мне не хочется успокоить маму?

Он скрипнул зубами и выскочил прочь, а я с того дня больше даже заговаривать об этом не решалась.