Лотти все же побежала за мной следом и даже про платье больше не заикалась. Вообще ни о чем не заикалась, показывала дорогу и молчала. А выведя меня через черный ход в сад, кивнула на дорожку, ведущую к виднеющейся между кустами беседке, буркнула, что гулять можно там, и исчезла.

«Побежала жаловаться или инструкции новые требовать», — хмыкнула я и медленно пошла по посыпанной чистым желтым песочком дорожке. День заметно клонился к вечеру, красноватое разбухшее солнце висело низко над дальними холмами, от кустов и деревьев протянулись расплывчатые длинные тени.

Этот сад мне нравился. В нем все было именно так, как любила я. Вольготно раскинувшиеся кусты, мелкая кудрявая травка спорыш вместо модного в моем мире стриженного под арестантов газона, усыпанные спелыми яблоками и грушами деревья чуть в стороне от дорожки…

Мне вдруг так захотелось пойти к ним, поднять с травы чуть мятую сочную грушу…

Я с тоской оглянулась на беседку. Определенно меня там кто-то ждет, и этому кому-то очень не понравится мое самовольство. Но с другой стороны… «Лотти ведь не сказала точно, а просто разрешила там гулять, и догадка про сюрприз — это мое личное предположение. Значит, никаких претензий ко мне за то, что пошла немного не туда, быть не может», — бормотала я, решительно сворачивая с дорожки к яблоням.

На траве, как ни странно, груш и яблок валялось немного, и из этого следовало, что их недавно собирали. Я подобрала огромную грушу, обтерла краешком многострадальной туники и с аппетитом съела, впервые за последний час забыв про утопленную рыбу. Потом съела еще одну, оглянулась, ища, куда бы запулить огрызок, и увидела неподалеку в траве ярко-синее пятнышко.

Не знаю, нашелся бы человек с железной выдержкой, способный развернуться в такой момент и уйти, не рассмотрев находку. Я к таким не отношусь. Поэтому выпустила из руки огрызок и пошла на синий маячок, как бабочка на свет фонаря. И уже через минуту держала в руках маленькую, выточенную из дерева куколку в нарядном платьице из синего шелка. Явно земного покроя платьице.

По сердцу словно ледяной ветер пронесся. Значит, все-таки рожают они детей, эти женщины из гарема. И тогда я начинаю не просто не любить, а дико ненавидеть тех, кто разлучает матерей с детьми. Может, это оттого, что самой не досталось материнской любви, но у меня к такому всегда было резко отрицательное отношение.

Я спрятала куколку за пояс и медленно поплелась назад, фруктов как-то разом расхотелось. Выйдя на дорожку, свернула к беседке и сразу обнаружила, что гуляю уже не одна.

Бежавшего впереди меня по дорожке мужчину я узнала по спине, слишком хорошо ее рассмотрела, когда он в ярости уходил из моей комнаты позапрошлой ночью. Если честно сказать, даже немного полюбовалась на нее вопреки своему сердитому настроению. Мужских спин, накачанных и не очень, мне довелось видеть немало. В жаркий полдень в раскопе видишь перед собой именно их — не менее пары десятков загорелых, блестящих от пота мужских спин. Но стройных и широкоплечих, как у спортсменов, обычно не наблюдается.

А у моего гостя спина была красивая. Я и сейчас не могу глаз оторвать. И ноги хороши — длинные, ровные.

«Так, а с чего это я вдруг на мужские ноги заглядываться начала, — вдруг возник в голове резонный вопрос, — если мне от них, кроме неприятностей, ничего не светит? Или это у них тут груши такие… галлюциногенные? Тогда за собой нужно тщательно проследить, особенно теперь, когда мои подозрения в уверенность переходят. Задел, значит, хозяина красивой спины мой отказ, вот он и придумал мне прогулку, романтик-самоучка».

А ноги в этот момент уже добежали до беседки, легко перепрыгнули через нижние ступеньки и застыли на верхней, отдыхая, пока их хозяин вертел светловолосой башкой во все стороны, пытаясь что-то рассмотреть в кустах.

Ну конечно, я сразу поняла, что именно так настойчиво ищет блондин. Но это ведь его проблемы, а не мои? Вот и шла себе не спеша, наслаждаясь видом яблонь, кустов, травы и его ног.

И тут он наконец перестал озираться, как-то потерянно повернулся в мою сторону и вдруг замер, как будто обнаружил не меня, а по меньшей мере Медузу Горгону.

Я его тоже оглядела, неторопливо и как можно равнодушнее. Ведь он же пока не догадывается, что уже опознан? Да и рассматривать там уже особо нечего, я почти все со спины изучила. Одежду песочного цвета и того покроя, что сыновья Диморбиуса носили, светлые волосы пшеничного оттенка, свободной гривой лежащие на плечах. Осталось лишь лицо, и оно оказалось довольно симпатичным, если не обращать внимания на глуповато-растерянное выражение.

Впрочем, вскоре это выражение сменилось на удивленное, потом на досадливо-недовольное и, наконец, стало приветливо-вежливым.

Ну да, поглядывала я на него, а на что еще смотреть, если я хоть и медленно, но верно приближаюсь к беседке, на ступенях которой он стоит?

Нет, уже не просто стоит. Окончательно пришел в себя и решился на активные действия.

— Таресса? — Лжеповелитель протянул мне руку в приглашающем жесте. — Рад вас видеть.

— Мы знакомы? — подняв брови в притворном изумлении, холодно произнесла я, продолжая так же неторопливо шагать дальше.

— Э-э-э… — снова растерялся он и молчал так долго, что я уже почти прошла мимо.

Успев рассмотреть явно специально оборудованную для этой встречи беседку. Ну не постоянно ведь лежат тут на широкой скамье шелковые покрывала и подушки? И явно не всегда стоит на столике компания бутылок и графинов в окружении вазочек и бокалов.

— Я вас видел в день осеннего бала, — вслед мне торопливо признался он.

И ни капли не соврал. Моя безошибочная память уже подсказала, где я раньше видела это лицо. Только в тот момент оно было очень мужественным и озабоченно-серьезным. Этот парень находился среди тех воинов, что бежали нам навстречу, когда эрг уводил меня от корчившегося на полу мэра.

— Меня в тот день сотни гостей успели изучить во всех подробностях, — непримиримо буркнула я и не думая останавливаться.

Он спрыгнул со ступенек, в несколько прыжков догнал меня и пошел рядом.

— Эта скотина в полной мере наказан за свои выходки, больше он не сможет никого… обидеть, — угрюмо сообщил то ли стражник, то ли двойник повелителя и попробовал ухватить меня за локоток.

Однако попытка перейти к романтической части запланированного сюрприза блондину снова не удалась. Едва услышав его слова, я вдруг с необычайной яркостью вспомнила историю с мэром и все свои недавние обиды и переживания, резко остановилась и негодующе уставилась ему в лицо.

— И это всё?!

Мужчина явно опешил от неожиданности, но не отступил, продолжая стоять почти вплотную, пока я, едва не рыча от нахлынувшей ярости, бросала ему в лицо гневные слова.

— А то, что «эта скотина» меня чуть не изнасиловал на глазах трех сотен зрителей, совершенно ничего не значит? И что передо мной тут никто даже не извинился за такое поведение вашего гостя? А та девочка, вызванная Терезиса, которую мэр практически искалечил? А то, что он уже не в первый раз проворачивает такую аферу и никто этого словно не замечает, тоже пустяки?

— Но Таресса, ты пока не знаешь… — Он снова попытался захватить мой локоть, и я весьма ощутимо этим самым локтем его отпихнула.

— Да, вот именно! Ничего не знаю, совершенно! Как это ты заметил? Просто невероятная сообразительность! Ты, наверное, тут самый умный, да? А в твою необычайно умную голову приходила такая простая мысль, что, прежде чем играть с кем-то в шашки, нужно сначала рассказать ему правила игры? Или приятно все время выигрывать у новичков? Легко, знаешь ли, чувствовать себя самыми умными и сильными, нападая на слабых и беззащитных!

— Таресса, — в который раз безнадежно воззвал блондин к моей рассудительности, словно не замечая, что она благополучно издохла, — все не так, совсем не так, как представляется с первого взгляда.

— Да? — едко фыркнула я, закипая все сильнее. — А ты думаешь, что-то становится понятнее на второй или третий взгляд? Толпа повелителей, которые то служат простыми лекарями и охранниками, а то ходят с масками на морде по спальням пленниц? Или темноволосые служанки, которые этими повелителями вертят как хотят? Или подсадные избранницы, которые ловко направляют новеньких туда, куда вам выгодно? Или ты сам, отчего-то решивший, что после того, как я сказала тебе «нет», можно попытаться пойти другим путем? Накормить меня отравленной рыбой, напялить порнографическую тряпку и заманить в эту беседку?

— Что?! — потрясенно выдохнул он. — Ты… ты меня узнала? Но как? Таресса, все не так, совсем не так… и какая еще рыба?

— Спроси у своей сообщницы Лотти, — зло отрезала я, уверенная, что не ошиблась. — Кстати, порнографическое платьице я ей подарила… ей пойдет. А теперь пропусти меня, пора возвращаться в камеру.

— Подожди! — Мужчина все-таки схватил меня за руку и резко развернул к себе. — Я все объясню…

— А я не желаю слушать! Нет, нет и нет! Слово зейры! — в запальчивости рявкнула я, с ненавистью глядя блондину в лицо.

И просто оцепенела, увидев безудержное отчаяние, исказившее его смазливые черты.

— Что ты наделала… — еще едва слышно шептал он, а я уже каким-то неведомым чувством понимала, что сейчас что-то произойдет.

Не может не произойти, потому что четыре мужские фигуры, торопливо идущие к нам от дворца, выглядели очень решительно и впечатляюще.

В постепенно гаснущих отсветах закатного солнца сразу бросался в глаза резкий контраст их внешнего вида, вызывая в моей душе быстро сменяющиеся противоположные чувства. От надежды до тихого ужаса. Двое из приближающихся были в легко узнаваемых белых одеждах, однако на их лицах не было таинственных масок.

А вот двое других, шедших очень уверенно и властно, были одеты в не менее знакомые черные костюмы с серебряной вышивкой.

И что самое странное, всех четверых я уже знала, хотя бы визуально.

— Я тебя найду, все равно найду, — торопливо и жарко шептал за моей спиной блондин, — ты только жди.

— Отойди от нее, Найкарт, — сухо приказал эрг Дэсгард, подходя к нам. — Слово сказано.

Протянул руку и коснулся моей щеки, отчего в душе сразу улеглось раздражение и появилась непонятная апатия.

— Но она не о том говорила! — еще пытался спорить блондин, однако я не расслышала в его голосе никакой уверенности.

— Не имеет значения, — набрасывая на меня знакомый бесформенный серый капюшон с вуалью, тихо возразил Терезис. — Условия соблюдены, и договор вступает в силу.

— Но тот раз не считается, вы же сами ее подставили! — От отчаяния Найкарт готов был раскрыть все известные ему тайны, но соратники не дали.

— Ты слишком упрям, — резко оборвал блондина похожий на него мужчина, который, судя по его плотной фигуре и жестам, признал нас в день осеннего бала избранницами. — Тебе советовали не спешить. Она уже сказала Лотти слова зейры. А ты теперь любуйся вот на это!

Он мотнул головой, и его спутник, лекарь с конопатыми руками, мрачно хмурясь, подал Найкарту мой альбом.

Мне правда стало очень жаль блондина в этот момент при воспоминании о том, что я там намалевала. Но ничего сказать или сделать я уже не могла, снова ощущая себя марионеткой, способной ходить и говорить только по приказу мага.

— Иди за мной, — равнодушно приказал этот гад, и я покорно пошла вслед за ним в глубь сада, слыша шаги идущего за мной Терезиса и ощущая спиной пристальные взгляды светловолосых мужчин.

И вот чего, спрашивается, мне не жилось спокойно в этом прекрасном дворце?

Почему даже на миг не заподозрила, что может быть какой-то лимит на заветные слова? После которого меня просто вернут хозяину, как не поддающееся дрессуре животное?

И может, даже не навсегда вернут, а только на период дрессировки? И теперь я сполна вкушу прелестей сурового воспитания непокорных наложниц?

Или того хуже, конвоируют назад, к зейру Жантурио? И придется мне работать сразу на двух должностях, ночью — наложницей хозяина, а днем — Шахразадой для его сыновей?

Топая под тихое жужжание собственных ехидных мыслей, я не заметила, как мы дошли до ограды. Вернее, до маленькой металлической калитки, встроенной в каменную стену в два человеческих роста высотой. Дэсгард достал из кошеля, висевшего на поясе, ключ, отпер калитку, пропустил сначала нас, оглянулся, вышел сам и запер калитку за собой.

Осторожно осмотрев местность из-под вуали, понимаю, что мы стоим на узкой улочке, типичной для тихой окраины восточных городов. Вокруг высокие глухие заборы, за которыми течет мирная жизнь. Курятся кое-где дымки очагов, слышен детский плач и тихая мелодия то ли дудки, то ли флейты.

Тихое цоканье копыт пары лошадок, запряженных в небольшую серую карету, ни капли не насторожило и не встревожило моих конвоиров. И только когда лошадки замерли возле нас, я догадалась, что это и есть транспорт, на котором меня увезут в неизвестность.

Как выяснилось, я была права. Вскоре я уже сидела на заднем сиденье рядом с Терезисом, а Дэсгард полулежа устроился напротив и, прикрыв глаза, продремал почти два часа, пока мы куда-то ехали. За маленьким оконцем, в которое мне никто не запретил смотреть, в скором времени совсем стемнело, и дорогу освещали только редкие и тусклые фонари.

Наконец карета остановилась. Дэсгард бесцеремонно вытащил меня наружу и на руках понес в темноту. Застучали по доскам каблуки его сапог, пахнуло прелым сеном и рыбой.

Маг пронес меня по каким-то полутемным закуткам, вошел в плохо освещенное крошечное помещение, посадил на узкую лежанку и ушел.

Через несколько минут я почувствовала, как пол под ногами еле заметно качнулся, а еще спустя десять минут вернулся маг. Одетый в свою обычную походную одежду, умытый и причесанный.

— Орать не советую, — буркнул устало и прикоснулся пальцем к моей щеке.

— И не собиралась, — тихо фыркнула я и не удержалась от вопроса: — Куда плывем?

— Куда подальше, — усмехнулся Дэсгард. — Умывальня, как выйдешь, направо, за самой последней дверью. Столовая налево, соседняя дверь. А это твоя каюта.

И снова ушел. Теперь уже окончательно.

Я немного посидела, обдумывая его слова и пытаясь отыскать в них подвох, потом плюнула на все, стянула балахон и пошла искать умывальню.

Суденышко было маленьким, старым и дешевым. Это я поняла по заплатам в полу, стертым дощатым ступенькам ведущей вниз лесенки и облупившейся краске на стенах. Но тем не менее очень чистеньким и с любовью обустроенным. Это сразу бросалось в глаза и в умывальне и в столовой, куда я направилась после недолгих размышлений. Дворцовые груши давно превратились в воспоминание, а понимание, что в дороге не всегда бывает возможность перекусить и, когда она представится в следующий раз, неизвестно, заставило меня отбросить все мысли о гордости.

По бокам прибитые к стенам лавки, узкий деревянный стол посредине и полка с посудой на противоположной от двери стене — вот и вся нехитрая обстановка похожей на купе каютки, громко названной столовой. Но лавки застелены чистыми плетеными половичками, стол накрыт серой полотняной скатертью, вышитой по углам синими колокольчиками, а полка занавешена такими же шторками. И все это сделано с такой трогательной заботой, что сразу выдает женскую руку.

В центре скатерки высилась горкой разломанная на куски свежая лепешка, в деревянных кружках было налито молоко, в глубоких мисках желтели мед и творог, а на блюде лежали ломти холодного отварного мяса и по краям малосольные огурцы. С одной стороны за столом сидел Терезис, сосредоточенно мешая в тарелке творог с медом, с другой — виновато прятала взгляд в кружке с молоком темноволосая женщина. Довольно знакомая мне, между прочим.

— Привет, Гайтола, — небрежно сказала я, — это ты здесь так уютненько все обустроила? А не подскажешь, где взять тарелку и ложку?

Вот таких слов она точно не ждала, даже растерялась на миг, потом подскочила, достала с полки посуду и подала мне.

— Спасибо, — сказала я вежливо и принялась накладывать на тарелку продукты. — Ничего, что я столько беру? Остальным останется?

— Да, — кивнула Гайтола, бросив быстрый взгляд на мага, — еды много, не волнуйся. А ты не хочешь переодеться? В твоей каюте есть сундучок, там вещи.

— Спасибо, — поблагодарила я еще раз с преувеличенной вежливостью, — я посмотрю.

Некоторое время мы ели молча, и мне казалось, что на меня никто особого внимания не обращает, как вдруг Терезис тихо спросил:

— Долго они тебя не кормили?

Я едва не подавилась от этого вопроса, никак не ожидала, что это так заметно по моему аппетиту. Целую минуту молчала, а потом дожевала, запила молоком и, немного приведя в порядок всколыхнувшиеся чувства, как можно равнодушнее ответила:

— Только сегодня.

Гайтола метнула в меня непонятный взгляд и снова уставилась в кружку, еще почти наполовину полную недопитым молоком. Я тайком вздохнула. Видно же, что человек не хочет есть, но почему-то упорно сидит тут и молчит. Или… вот же я бестолковая! Совсем забила себе голову этими повелителями! Самых простых вещей уже не понимаю. Так это она небось из-за мага сидит! А я тут жую и жую… И, кстати, нажевалась уже.

— Спасибо, — поднялась я из-за стола, — было очень вкусно. Спокойной ночи.

— Таресса, — сказал маг, когда я была уже у порога, — ты плавать умеешь?

— Да, — с недоумением отозвалась я и забеспокоилась: — А что, есть опасения, что эта посудина развалится?

Гайтола возмущенно фыркнула, а Терезис вдруг засмеялся:

— Нет, думаю, до острова она нас доставит в целости. Спокойной ночи.

В каютке я не выдержала и влезла все-таки в сундук. И несколько минут озадаченно сидела над ним, пытаясь сообразить, как нужно воспринимать такой набор одежды. Нет, это я не про ночную рубашку старушечьего фасона и длинный темный мужской халат. И даже не про вязаные носки в количестве двух пар. А про полное отсутствие платьев и юбок.

В сундуке был комплект дорожной одежды. Довольно неплохой, нужно сказать, — серые штаны из тонкого сукна, такой же камзол и пара рубашек, одна из полотна, вторая фланелевая. Вся соль в том, что женщины таких вещей здесь не носят.

Некстати вспомнились слова Терезиса про плавание и про остров, и на душе снова стало как-то неуютно. Ох, и куда же это я опять вляпалась?