Пропасть разверзлась под ногами внезапно, не оставляя ни малейшего шанса отпрыгнуть в сторону или ухватиться руками за край. И пока я летела в глубокий и довольно широкий колодец с идеально ровными стенами, лишь кое-где забрызганными чем-то бурым, власть над телом перехватило прятавшееся в глубинах подсознания существо.
Оно мгновенно вырастило пышную зеленую шерсть вместо одежды, создало воздушную подушку под ногами и нечто вроде купола, тоже воздушного, но непроницаемого для взоров, над головой.
Поэтому приземлилась я довольно благополучно, ничего не отбив и не сломав, как хотелось бы поймавшим меня в ловушку магам. Ведь просто невозможно упасть с высоты пятиэтажного дома на кучку слежавшейся сырой соломы и остаться целым, если не обладаешь сверхчеловеческими умениями.
Осознание этой простой истины мгновенно поставило меня и незнакомых мне магов, которым я не сделала ничего плохого, по разные стороны баррикад.
А на войне все средства хороши.
Но спешить я не собиралась, вооруженная опытом прохождения данжей. Едва сунешься в какой-нибудь зал или коридор, как оказывается, что только этого и ждала толпа различных мобов, сидящих по укромным уголкам.
А вот здесь я бы даже моба рассмотреть не могла: судя по неясной, слегка расплывчатой картине, в колодце царила полнейшая темнота. И никакого выхода отсюда не было. Я выяснила это минут за десять, проверив все стены округлого помещения, где явно для острастки валялось несколько неопознанных костей.
Но ведь такого просто не могло быть?
Элементарно прибить меня они могли бы и во дворе, обрушив шквал различных заклинаний, бежать оттуда мне было некуда. Да и не поняли бы их потом ни любознательные исследователи, ни коллеги-целители, ни те из магов, которые горячо мечтают присоединиться к толпе зеленых монстров, упорно сажающих синие дубы.
Значит, пора принять за рабочую версию, что сейчас меня просто пытаются запугать, сломать духовно, раз не получилось в прямом смысле, и склонить к покорности и безоговорочной капитуляции.
А вот индейская вам хижина.
Хотя я и родилась в этом мире, но выросла на русской земле, с детства впитав русский дух и русскую гордость и свободолюбие. И просто зверела, когда меня пытались принудить к чему-то силой, как европейцы – санкциями. В том мире меня всегда интересовало только одно: почему русские дипломаты так вежливы и тактичны, так скромно отвечают на безумные обвинения и злобные выпады озверевших забугорных господ?
И хотелось всего на пять минут стать кем-то вроде Лаврова или Захаровой. Нет, на ее месте я не стала бы петь и танцевать врагам «калинку». А просто спросила бы, неужели господа французы, поляки и прочие европейцы на самом деле наивно считают, что если бы Россия не победила в Великой войне, то кто-нибудь сейчас, через столько лет, помнил, что когда-то были на свете такие страны, как Франция, Польша, Дания, Норвегия, Бельгия, Югославия, Греция или Голландия? Ведь немцы их для того и захватывали, чтобы сделать своими рабами на фермах и фабриках, а вовсе не планировали когда-то возвращать независимость. Точно так же как только редкие специалисты да археологи помнят про свободолюбивые племена пуэбло, чероки, папага, сиу. А вместе с ними – о майя, ацтеках и прочих, исчезнувших с лица земли народах.
«Жаль, не было у меня тогда возможностей шеосса», – вздохнула, заподозрив, что не стоит считать, будто выхода нет вообще, если он не обнаружен на одном уровне с дном колодца. Потайной выход вполне может найтись выше.
И оказалась права: замаскированная под камень дверь отыскалась примерно на высоте третьего этажа. Попавшим сюда пленникам можно было даже не надеяться влезть туда с переломанными ногами. Да и ни один маг с истраченным на излечение резервом тоже не добрался бы.
А я все-таки влезла, но сначала позаботилась о собственной безопасности. Первым делом проверила колодец на наличие магических «жучков» и вскоре нашла около десятка на разных уровнях. И снова порадовавшись обретенному умению шеосса, просто вытянула из них магию.
Нужно будет при встрече сто раз сказать Шейне спасибо, и плевать, что здесь это не модно. «Мода приходит и уходит, а человеческие ценности остаются», – говорила Клавдия Степановна, с особым шиком носившая старинные ридикюли и шляпки, надевавшая весной не куцую ветровку, а роскошный длинный пыльник цвета розового жемчуга.
Проверив обнаруженные за стенкой колодца коридоры и помещения, я потихоньку слезла и снова села на лично созданный стульчик, пытаясь сообразить, как лучше поступить.
О том, чтобы попытаться прорваться в том месте, где я ожидала найти выход, больше не могло быть и речи. Там в каждой комнатке или камере светились пятна тепла, и не важно, кто там был.
Просто охранники или заключенные и стража. На такую толпу мне не хватит никакой энергии.
Нужно идти другим путем, и как можно скорее, пока магистры думают, что маринуют запуганную, ошарашенную девчонку, и выжидают удобный момент. Или надеются, что я скоро начну страдать и плакать. Ведь есть же среди них кто-то вроде эмпата?
Сложнее всего оказалось выбрать направление. Когда мы подлетали к башне, я была очень занята, но все же смутно помнила, что крепость стоит на холме, и значит, в какую бы сторону я ни попыталась проложить подземный ход, когда-то неизбежно выйду на склон. И вполне вероятно, что склоны холма за крепостью круты и обрывисты, да и идти туда намного дольше. Кроме того, там может находиться река, или болото, или вообще скала. Но это только сказать легко. Во-первых, я даже примерно не представляю, сколько магии нужно, чтобы проделать хоть узенький лаз, а во-вторых, мне совершенно не хочется вывалиться прямо под несветлые очи магистров.
К тому же, пока я бродила здесь кругами, у меня сбилась ориентация в пространстве. И теперь не имею никакого понятия, в какой стороне замок, а в какой – стены. Прежде чем выбрать направление, мне как-то нужно определиться со сторонами света.
Не надеясь ни на чудо, ни на удачу, я прислонилась к гладкому камню, положила на него ладони и даже глаза зажмурила, пытаясь отыскать в толще пород хоть какой-нибудь намек на близость склона или прохода.
И почти растворилась слухом, ощущениями и каким-то неизвестным чувством в прохладной глубине безмолвного и безответного пространства, постепенно поворачиваясь и скользя вдоль стены и не находя ничего, похожего на вожделенный путь к спасению. Всего один раз мелькнуло в недрах холма даже не тепло, а намек на него, и тотчас пропало.
А я все брела и брела, силясь проникнуть обострившимися чувствами как можно дальше, и когда уже заподозрила, что завершила круг, вновь почувствовала то самое неверное тепло. Теперь оно было чуть насыщеннее, и я еще пыталась понять, чем это объяснить, моим усилившимся восприятием или сокращением расстояния, как теплое пятнышко вдруг разделилось. И то, которое было слабым, осталось на месте, а более яркое начало быстро удаляться.
«И что же это может значить?» – замерла я в напряжении, как гончая собака, учуявшая след дичи.
Похоже, только одно: еще один колодец. И там тоже сидит преступник, но к нему приходит кто-то, кто может свободно передвигаться по проходам. Стражник или палач, выбор тут невелик. И мне нужно именно туда, все равно ближе ничего найти не удалось. А раз его уже проведали, то у меня будет в запасе несколько часов.
Разумеется, я понимала, как зыбки и ненадежны предпосылки, отталкиваясь от которых, я делаю эти выводы, но ничего другого, более правдоподобного, просто не приходило в голову.
И я решилась. Отметила направление и, прежде чем начинать прокладывать тоннель, с огромным удовольствием превратила и подлую крышку люка, через который попала в ловушку, и найденную выше дверцу в монолитную скалу. Пусть попотеют, пока сюда доберутся.
А потом создала большого, сантиметров семьдесят в диаметре, крота с алмазными когтями и клыками, способными прогрызть любой камень. Но предусмотрительно заложила в него верность мне и готовность выполнять любые распоряжения. Указала направление будущего тоннеля, высоту входа примерно полтора метра от пола и благоразумно отошла в сторону.
Он вгрызся в стену с хрустом горнодобывающего комбайна, а я села на стул и принялась ждать, попутно обдумывая технические детали тоннеля и внося поправки в ход работ. Например, велела ему изредка пятиться назад и растаскивать выкопанную породу по колодцу.
Довольно скоро я убедилась в правоте своих предположений: каменными были только стенки моей ловушки, а холм – глиняным. Через некоторое время заваленный сырой глиной пол сравнялся по высоте с отверстием, потом глина выросла со всех сторон крутыми горками, которые крот старательно утрамбовывал, пока я сидела на корточках в тоннеле. Наконец мне это надоело, и я велела ему отрыть для меня небольшую каморку возле того места, до которого он докопал проход. И едва она была готова, превратила стул в энергию и перешла на новое место.
Отсюда клочок тепла ощущался намного отчетливее. И пока я, загородив щитом выход в тоннель, чтобы снующий туда-сюда крот не засыпал меня глиной, следила за ним, узник так и оставался в одиночестве. И более того, был странно неподвижен, заставляя сомневаться, не к монстру ли я иду?..
Эти подозрения заставили меня предпринять особые меры предосторожности, и, когда крот заскрипел клыками, дробя толстую каменную стену, я уже держала наготове не раз опробованное в боях станящее заклинание «плеть обездвиженности».
Однако оно не понадобилось.
Просто не на кого было бросать. Пленник, лежавший вниз лицом на решетке из потемневших от времени реек, был привязан к ней за руки и за ноги и небрежно прикрыт грязной тряпкой.
И судя по худым и грязным конечностям, не имел никакой одежды, кроме этой тряпки. Больше в камере вообще ничего не было: ни светильника, ни стола, ни кружки с водой. Лишь дыра в полу под решеткой да несколько лужиц вокруг. Видимо, его изредка обливали холодной водой, и это бессердечное обращение с беспомощным человеком мгновенно добавило ноликов к счету, который я мысленно писала на магистров острова Тегуэнь.
Но сначала необходимо было разобраться с кротом и выяснить, что с арестантом. В центре его спины я ощущала жаркую искру боли.
Крота, подумав, решила пока оставить и сделала ему внушительную кучку мороженой рыбы, почему-то изначально постановив, что это будет его любимая еда. А потом создала узнику боксеры и сдернула с него сырое и холодное тряпье.
– Что-то рано ты пришел, – с трудом ворочая языком, произнес вдруг несчастный, – бывший друг Жетмос.
– Это не он, – пробормотала я, радуясь, что тут темно.
Мне свет не нужен, а в шкуре шеосса очень удобно, но ему этого видеть пока не следует.
– А кто? – В голосе не было никаких эмоций.
Ни интереса, ни радости. Даже страха. И это показалось мне самым ужасным.
Это сколько же нужно издеваться над человеком, чтобы он начал с таким равнодушием относиться к жизни?
– Пока такой же узник, – мирно проговорила я и осторожно осведомилась: – У тебя ноги двигаются?
– У меня только челюсть двигается. – В нарочито бесстрастном голосе скользнула тонкая нотка горечи.
– Тогда на, пожуй, – сунула я пленнику кусочек колбаски, но узник неожиданно стиснул зубы:
– Пошел прочь, щенок! Я за мясо не продаюсь.
– Не щенок, а девушка, – вздохнула я, мысленно методично проверяя его позвоночник. – А у тебя в двенадцатом позвонке торчит тонкий штырь, и на него завязано какое-то заклинание. Ты не в курсе, что это? Я могу его убрать, но как бы не навредить еще сильнее. Лекарь из меня пока слабенький.
– Хуже не будет, – помолчав, процедил узник.
– Как скажешь. – Я уже почти привычно растворила магию стержня и веревок, полюбовалась, как исчезает жаркое пятно боли, и слила энергию в ладанку.
А потом бросила щедрую порцию магии на очищение худого тела узника и создание ему такого же, как у меня, камуфляжа. Устраивать сейчас несчастному душ – не самая лучшая идея.
Но он об этом и не подумал. Первым делам осторожно покрутил кулаками, разминая затекшие мышцы, и осторожно покосился в мою сторону:
– Ты видишь в темноте?
– Да, – нехотя призналась я. – И свет пока создавать не буду. Эти магистры тут везде следилок насовали.
– Вообще-то, я тоже магистр, – бросил он пробный шар.
– Я говорю про тех, кто живет в этом замке и прячет сюда неугодных. Таких, как ты.
– Девушка… – усмехнулся он хмуро. – Ты ведь тоже маг?
– Я тут в первую очередь узник, – не попалась я в простую ловушку. – И потому тебе помогла.
– Дай тот кусочек…
– Вот, – создав целую палку полукопченой колбасы и батон хлеба, сунула ему. – Ешь и рассказывай, что ты знаешь про этот замок.
Он поднес колбасу к носу и целую минуту нюхал, закрыв глаза, затем так же долго нюхал батон. А после, так и не откусив, опустил руки и снова усмехнулся. Горько и безнадежно.
– Про этот замок я знаю все. Он мой. И про узников все знаю. Несколько лет искренне считал, что делаю для собратьев важное дело, помогая убедить бунтарей и провокаторов в их неправоте. Забери свой хлеб… и можешь снова меня привязать.
– А кол тебе в спину тоже предлагаешь воткнуть? – зло поинтересовалась я. – И кроме того, как мне кажется, в один прекрасный день ты и сам сообразил, что тебя используют вовсе не для благих дел.
– Ты говоришь, как воспитанница гимназии для знатных эйн, – с легкой усмешкой сообщил узник и наконец откусил кусок колбасы.
– Учитель вчера сказал то же самое, – невольно вздохнула я.
– Кто твой учитель?
– Хаттерс. – Скрывать то, о чем знают все снующие где-то над нами маги, я не собиралась, шестым чувством ощущая, что этот страдалец мне пока не верит. – Меня зовут Варьяна Теонс.
– Первый раз слышу, – напрягся он.
– Не сомневаюсь. Хотя ты наверняка один такой остался, сегодня я у них знаменитость. Чтобы забрать меня и отправить на Тегуэнь, к дому Хаттерса пригнали целый десяток аржаблей и двух сногсшибательных красавчиков.
– Как их звали?
– Почему звали? И сейчас зовут. Блондина – Леттенс, а брюнета – Инвелс. Но давай я тебе все это позже расскажу? Сначала уйдем подальше. Ты мне только подскажи, в какую сторону копать.
– А свет можешь зажечь?
– Раз очень нужно, то могу, – согласилась я.
А почему бы и не сделать светло, если уже нашла все следилки и заклеила черной смолой. Но прежде чем зажечь свечу, убрала шкуру шеосса и вернула себе родной камуфляж. Да отправила крота в прорытый им тоннель, нечего пугать узника такими чудищами.
– Какой-то странный у тебя свет, – искоса рассматривая меня, пробормотал мужчина, сразу обретший яркость.
Хотя его это особо не изменило. Лицо бледное, с заострившимся носом и синими кругами под глазами и вокруг рта, спутанные пряди неровно обкорнанных волос висят грязными сосульками, руки прозрачные, как у узника замка Иф. Ну вылитый граф Монте-Кристо.
– Зато надежный, – огрызнулась я, вставляя свечку в выросший из стены подсвечник. – И давай ближе к делу. Когда они к тебе придут?
– Скоро, – закаменел скулами бывший хозяин замка. – Стержень, который ты убрала, не только парализовал мои конечности, но и доставал до узла магического сплетения и постоянно сливал энергию.
– Тогда рассказывай, куда лучше копать, чтобы попасть на склон. Лучше на тот, где растут деревья, – велела я. Заметив сомнение и нерешительность во взгляде серых глаз, с укором добавила: – И думай быстрее, мне еще учителю помочь нужно и его воспитанникам.
– Откуда ты взялась? – по-прежнему медлил он.
– Из другого мира, – ответила чистую правду. – Но давай вечер откровений устроим позже? У меня не так много силы, чтобы сражаться с твоими бывшими друзьями. Хотя драться вообще не люблю, культурные люди должны уметь решать свои проблемы цивилизованно.
– Хорошо, – оглядев меня изумленным взором, наконец согласился пленник. – Деревья есть на северном склоне, там овраг. Но если магистры догадываются, что ты пойдешь именно к деревьям, то там нас будут ждать.
– Вот засада, – огорченно фыркнула я и пристальнее вгляделась в его лицо. – Но мне почему-то кажется, что у тебя есть другой план.
– Да. В замковом саду тоже немало растений, и про них наверняка не забудут. Но есть одно дерево, о котором не вспоминает даже садовник. Молодая цветущая липа стояла здесь, когда мой дед возводил этот замок, и не одно столетие украшала внутренний дворик. Но однажды в грозу сгорела. Пенек обточили в виде статуи, и все считают его просто произведением искусства. Но раз в десять лет весной из него вырастает побег и дает гроздь необыкновенно крупных и душистых цветов. Вот до этого места мне добраться проще всего. Я знаю подземную часть замка наизусть и могу пройти так, чтобы не столкнуться ни с одним из магов. Но у меня два вопроса…
– Давай, – смерив его укоризненным взглядом, ответила я.
– Ты даже не поинтересовалась, – прищурился узник, – о чем я хочу спросить?
– А зачем спрашивать, если у меня все равно нет выбора? – резонно возразила ему. – Хочешь не хочешь – придется соглашаться на любые условия.
– Извини, – помолчав, процедил Монте-Кристо. – Просто твое появление очень напоминает дешевый спектакль.
– Но ты ведь не дурак, – уставилась на него с надеждой, – и должен понимать, что чем больше я буду доказывать, тем больше у тебя будут расти сомнения? Может, просто пойдем спасаться?
– Тогда выполни мою просьбу – дай попить и скажи, откуда тут дыра?
– Котя прокопал, – подавая магу большую кружку с витаминным коктейлем, коротко пояснила я и ради доказательства позвала: – Котя, иди ко мне!
Не знаю, откуда взялось это имя, но кроту шло необычайно. Выскользнув из тоннеля, он ловко поймал крупную рыбину, блеснув алмазными клыками и смышлеными глазками. Создать его слепым у меня просто не поднялась рука.
– Это Котя? – запнувшись, выдохнул Монте-Кристо, открывать подлинное имя он почему-то упорно не желал, и тут же поинтересовался: – А что у него с зубами?
– Они алмазные, – сообщила я терпеливо и снова напомнила: – Куда идем?
– Нужно пройти коридором до лестницы, подняться и открыть дверь, – наконец отвернулся он от крота и взглянул на меня испытующе: – У тебя есть хоть один атакующий амулет? Я сейчас плохой помощник.
– Так поэтому ты и тянешь время? – догадалась я и обозлилась. – Лучше покажи мне на макете, где эта липа. Потом обсудим план.
И создала туманный макет холма и стоящий на нем замок.
– Дом не такой, – пробормотал узник. – Вот тут крыло заворачивает влево.
– Откуда мне было знать, – хмуро огрызнулась в ответ, – если я его только с той стороны видела? И всего пару минут, потом свалилась в колодец.
– Ты шла от ворот? – помрачнел он.
– От башни аржабля.
– Подлецы… – скрипнул зубами Монте-Кристо, умело меняя на моем макете очертания дома. – И что сказали, когда пришли?
– А прийти они не успели, – фыркнула я насмешливо. – Мне удалось нащупать твою камеру и прокопать ход.
Узник на несколько секунд завис, и, судя по всему, прежние сомнения снова подняли в его душе свои змеиные головы, но мне было не до его тараканов.
У меня возникла новая идея, и я приступила к ее исполнению.
Но чтобы нечаянно не оскорбить и не насторожить нечаянного сообщника секретностью, озвучивала каждое свое действие.
– Дверь лучше приварить, а лестницу заложить камнями и забетонировать, – перечисляла я, поглядывая на макет, на котором появлялись крохотные подземные тоннели, как ходы древоточцев, пронизывающие вершину холма.
Потом замигала светлая точка, сидящая в тупичке, и мне сразу стало понятно, что это мы. Покрутив макет, я попросила показать подвал, куда можно идти без опаски, и мысленно провела прямую линию. А потом так же мысленно вложила ее в мозги Коти, и он, ринувшись в угол, вгрызся в камень стен.
– Теперь можем минут пять отдыхать, – объявила узнику и задумалась о том, куда крот будет девать выкопанную глину.
А попутно возникла и более прозаичная проблема, и, сложив их в одну, я нашла отличный выход. Собрала в ладанку магию из висевших на двери с той стороны увесистых замков, заодно сняла все засовы и создала в дальнем конце коридора, там, где недавно была лестница, кабинку с удобствами.
– Меня не теряй, приду через минуту, – предупредила я, поставив на стол блюдо с отварной курицей и кружки с бульоном.
А когда вернулась, возле его тарелки лежала лишь кучка костей и стояла пустая кружка. А на моей тарелке скучал одинокий окорочок.
– Если хочешь, создам еще еды. Лишь бы тебе не стало плохо. После голодовки вредно сразу сильно наедаться.
– У меня есть способности целителя, – как-то криво улыбнулся Монте-Кристо, – и переесть не страшно. А мясо нужно.
– Тогда ешь, – создавая хлеб и тарелки с икрой и ветчиной, согласилась я.
– Сначала погуляю, – направился он к двери, и я снова пожала плечами.
Да сколько угодно. Пока Котя не завалил глиной, все будет работать. Вот только эта глина очень сильно задерживает его продвижение: пока он выкопает отрезок хода, пока ее вытолкает, а потом вернется… как жаль, что нельзя запустить какой-нибудь транспортер, я видела такие в каком-то кино про шахтеров.
– Теперь я верю, что ты из другого мира, – вернувшись, снова сел к столу узник. – Ни одна из женщин нашего мира не сумела бы сыграть такое поведение.
– Чем тебе не нравится мое поведение? – возмутилась я, и он внезапно развеселился.
Правда, смеялся как-то грустно и почти сразу стал серьезным.
– Дело не в этом. А в том, верю тебе или нет.
– Монте-Кристо! – оскорбленно уставилась на него, не донеся до рта ложку с икрой. – Я понимаю, что тебя тут целенаправленно сводили с ума, но, судя по всему, старались они зря. Ты можешь рассуждать вполне логично.
– Да я уже рассудил, – снова коротко хихикнул он. – Не беспокойся, больше тебя проверять не стану. Только скажи, почему ты меня так зовешь?
– Был в том мире знаменитый узник, – буркнула я. – Много лет сидел в подземном каземате. Подожди!..
Мне вдруг пришла в голову замечательная идея, как ускорить наше продвижение вперед. Полсотни муравьев ростом с ворону выползли из первого прокопанного Котей тоннеля и ринулись в новый ход, как грачи на пашню. А через несколько секунд уже побежали обратно, таща на спине плотные комки глины. Это крот, получивший новый приказ, уплотнял выкопанный грунт задними лапами и отшвыривал от себя, безостановочно вгрызаясь в глину.
– Наверное, в том мире ты была сильным магом, – задумчиво рассматривая шустрых мурашей-гигантов, пробормотал Монте-Кристо, нагло сменив тему о своем имени.
– Промахнулся, – весело фыркнула в ответ. – Никогда я не была магом, кроме вирта.
– Не понимаю, – подумав, признался он, не замечая, что уже скребет ложкой по дну миски.
– Нету там магии, – пояснила я и печально вздохнула, вспомнив деда. – Почти. Очень редко встречаются совсем чахлые источники, да на глубине по разломам коры в геомагнитной сети чувствуется слабое излучение. Но добыть его трудно.
– Сколько тебе лет? – вдруг заинтересовался сотрапезник.
– В том мире было примерно двадцать три, а в этом, как мне сказали, всего двадцать, годы здесь длиннее. Да и сутки тоже.
– И зачем ты сюда пришла?
– Странный ты человек, Монте-Кристо, – возмутилась я. – Не кормил, не поил, баньку не топил, постель не стелил, а вопросы задаешь.
– Э… – завис он на целую минуту. – Но ты же понимаешь, что у меня сейчас энергии не хватит создать еду? И я вообще не созидатель. У меня способности в магии целительства, иллюзии и немного эмпатии. Иначе я не собирал бы капли воды…
Он резко смолк и отвернулся.
– Извини, – тотчас раскаялась я, – это шутка такая. Вернее, сказка, у нас ее даже дети знают. Все время забываю, что у нас с вами не совпадает информационный запас, да и мировоззрение тоже не всегда, не говоря уже об общих темах для юмора.
– Как я понимаю, – подумав, сказал он, – ты обиделась, что я не сказал своего имени. Но мне просто не хотелось, чтобы ты судила меня по нему, за последние три года я сумел выпачкать его так, что родной отец проклял и ушел из дома.
Некоторое время я молчала, взвешивая эти слова и пытаясь поставить себя на его место, потом сообразила, чего он ждет, и вздохнула, не зная, как объяснить свою смутную догадку.
– Монте-Кристо, – наконец решилась я на откровенность, – я в этом мире всего шестой день. И уже успела совершить столько ошибок, что мой дед не найдет приличных слов, когда об этом узнает. У вас тут на первый взгляд все просто и мило, а начнешь вникать – такой же беспредел, как у нас. Но я пока слышала нелестные отзывы лишь про одного человека, его имя Клаурт.
– Нет, – твердо ответил узник в ответ на мой испытующий взгляд, – слава светлым силам, я не Клаурт. Меня зовут Данерс Эсхонс Дерлит. И последнее имя лучше вслух не произносить, меня ненавидят все маги, которые знают или догадываются, каким чудовищем я был еще… а какой сейчас наверху период?
– Извини, Данерс, но разобраться в этом я пока не успела. Явно начало лета, наш повар приносил с рынка молодые овощи, а в садике начинали спеть первые яблоки.
– Значит, – помрачнел он, – я тут уже три периода. Наш год делится на восемь периодов, и каждый – еще на две доли. Когда я отказался выполнить приказ Клаурта, еще бушевали зимние ливни первой доли восьмого. А сейчас, судя по яблокам, уже первая – третьего периода.
– И они не пытались тебя уговорить или заставить?
– Команда защиты населения от магических преступлений за три года, пока я был главным инквизитором, – нехотя буркнул Данерс, – ни разу не применяла откровенное принуждение. Мы могли очаровать, подкупить или припугнуть, намекнуть на неприятности, создать видимость или даже иллюзию наказания, не больше. Но и этого многим хватало, чтобы согнуться и сдаться. А когда один из магов не сдался, Клаурт велел мне привезти на остров его дочь… и определить в дом развлечений. Вот тогда я и сам превратился для них в бунтаря, смутьяна и саботажника. И на мне отыгрались все, кому я где-то помешал. Только не думай, я не жалуюсь. Когда оказался на этой решетке и сполна прочувствовал все унижение и бессилие узника, у которого нет даже надежды на справедливый суд, то первым делом во всем обвинил себя. Я был ничем не лучше их, а в том, что не позволял никому переступать неочерченных границ, заслуга отца, воспитавшего во мне неприятие насилия. Зато в том, что оно бывает разным, не сумел разобраться я сам. Может, все-таки пойдешь одна?..
– Данерс, – вскипело во мне возмущение, – ты за кого меня принимаешь?! Это только подростки да замшелые эгоисты рассуждают с позиции юношеского максимализма. По их мнению, все люди могут быть в душе либо совсем белыми, либо черными. А я придерживаюсь мнения Шрека, что мы как лук – многослойные. И кроме того, имеем тенденцию меняться в лучшую или худшую сторону, в зависимости от обстоятельств и условий социума.
– Спасибо, – снова засмеялся бывший инквизитор, – ты объяснила очень хорошо. Я, конечно, не знаю, кто такой Шрек, но хотел бы с ним познакомиться.
– Он огр, и он из мультика… – смутилась я, даже не заметив, что говорю на русском языке.
– А ты так и не сказала, зачем сюда пришла, – сделав вид, будто ничего не заметил, осторожно напомнил Данерс.
Рассказывать свою историю пока не хотелось, но коротко ответить все же пришлось:
– Я здесь родилась. А туда попала случайно и теперь вернулась.
Он задумался… и под эту задумчивость съел еще миску созданных мной пельменей.