Ворота задвинулись так же проворно и тихо, как и открывались, надежно отрезая нежданных гостей от всего остального мира. Инквар усилием воли подавил вспыхнувшее в душе смятение, интуитивно ощутив нависшую над ним тень несвободы. Все искусники сильнее других благ ценят волю и возможность самостоятельно выбирать, какой предмет или зелье изготовить. Потому-то так люто ненавидят любые цепи и решетки, не важно, будут они простыми, золотыми либо иллюзорными. Не поют соловьи в клетках, не поворачивают реки вспять. Однако далеко не каждый может осознать, как важна для поэта воля, и еще меньше тех, кто признает ремесло искусников равным творчеству менестрелей и художников. Но доказывать им степень заблуждения никто из мастеров не собирается, это самое безнадежное и бесполезное занятие.

Несколько мужчин в одинаковой темно-серой одежде выскочили на низкое крыльцо, почти бегом бросились к Дайгу и, выслушав его короткое распоряжение, так же торопливо бросились к повозкам. Инквар теперь не сомневался: дальше с пленниками разберутся и без него, – спрыгнул на чисто выметенные плиты дворика и отдал ключи подошедшему мужчине, назвать которого монахом просто не поворачивался язык. Не бывает у монахов таких нахально-дерзких взглядов и мозолистых ладоней.

Однако Инквар тут же забыл про слугу, рассмотрев жест Дайга, подзывающего его ближе.

В свою очередь поймал за рукав рыжую, стоящую чуть в сторонке рядом с любознательно крутившим головой Ленсом, и строго приказал ей идти за ним и не отставать. Впрочем, он и сам не собирался ни на минутку выпускать ее из виду.

Девчонка смерила его неприязненным взглядом и хмыкнула, но все же поплелась следом, крепко держа братца за руку. Остальные возницы неуверенно двинулись за ними, но Дайг, ожидавший напарника на крылечке, сделал одному из монахов знак, и тот мягко, но непреклонно перехватил деревенских сирот, повел в сторону невысокого здания в дальнем углу двора. Туда уже, пошатываясь и озираясь, брели выпущенные из кибиток узники, и Инквар поспешил отвернуться, чтобы невольно не добавить себе забот. Он пока и с одной не разделался, и неизвестно пока, сколько еще будет ею заниматься.

Немолодая женщина, одетая в такую же серую одежду, как и встречавшие их монахи, с той лишь разницей, что у нее из-под длинной рубахи выглядывал подол юбки вместо штанов, молча кивнула Дайгу и сделала знак следовать за ней.

Несколько минут искусник шагал за Дайгом молча и хмуро, почти не глядя по сторонам, но, пройдя с десяток поворотов, коридоров и лестниц, ведущих то вверх, то вниз, начал ехидно ухмыляться. Монашка старательно запутывала их, водя кругами, и он уже мог бы назвать не одно место, где проходил пару минут назад.

Дайг оглянулся и свойски подмигнул, давая понять, что заметил злое веселье напарника, и искусник пожал в ответ плечами, безмолвно обещая не обижаться на подобные уловки.

– Она заблудилась? – звонко и по-детски бесхитростно поинтересовался вдруг Ленс. – Мы мимо этой двери третий раз идем.

– Ты ошибся, – попробовал утихомирить его Дайг, но эта попытка потерпела неудачу.

– Нет, – уверенно обрадовал его мальчишка. – Когда мы шли мимо второй раз, я на нее плюнул. Вон, видишь?

Плечи идущей впереди женщины дернулись, и она закхекала, словно в приступе кашля, но Инквар ее уловке не поверил. Сам в щекотливых ситуациях умел отвлекать внимание, причем намного лучше.

Зато после этого выступления Ленса их путь продолжался недолго. Провожатая резко свернула в скрытый за занавесью коридорчик и вежливо распахнула перед гостями обитую войлочной кошмой дверь.

– Доброе утро, – приветствовал их невыразительный, словно смертельно усталый, женский голос, и Инквар в который раз порадовался, что зелье ночного видения еще не потеряло силу.

В комнате властвовал густой сумрак, усиленный плотно задернутыми шторами, и даже еле тлеющей лампадке не под силу было его разогнать. Несомненно, хозяйка комнаты не собиралась позволять незваным гостям рассмотреть себя во всех подробностях.

Но старик разглядел все. И довольно молодое еще лицо, отмеченное печатью той строгой красоты, которая не меркнет с годами, а становится утонченное и дороже, как творение великого мастера. И одежду, ничем не отличавшуюся по виду от той, в какой ходили обитатели этого места, но значительно превосходящую ее по качеству. А еще темные волосы, собранные на затылке в тяжелый узел, и цепочку от амулета, выглядывающую в вырезе рубахи.

Инквару просто до дрожи в пальцах хотелось проверить амулет наставницы собственным браслетом, но он стоял неподвижно, молча и подозрительно обшаривая взглядом комнату, как сделал бы каждый, кому не добавляло зоркости выпитое зелье.

– Доброе утро, матушка, – учтиво произнес Дайг и принялся объяснять, не ожидая расспросов: – В этих детях я принимаю участие… их дядю убили ночники. А старика нанял себе в помощь. Остальные – узники из Ивстона.

– Обоз, разумеется, встретился вам случайно, – по-прежнему безразлично проговорила настоятельница. – Отведи детей в верхние комнаты и устрой отдыхать, а я пока побеседую со стариком.

Телохранитель не задал ни единого вопроса, немедленно развернул Лил лицом к двери и почти вытолкнул из комнаты, а Ленс сам выскочил следом за сестрой. Затем Дайг спокойно вышел за ними, плотно прикрыв за собой дверь.

– Как ты думаешь… – помолчав несколько мгновений, так же отрешенно осведомилась матушка, – кто из людей, находившихся минуту назад в этой комнате, не сумел рассмотреть узор на ковре?

– На ковре нет узоров, – вежливо склонил голову Инквар.

Эта игра была ему известна, и он точно знал: отвечать лучше правду, по крайней мере, о тех подробностях и событиях, которые можно проверить. Но немного, до известного предела, схитрить все же можно.

– То есть ты не хочешь отвечать за остальных, – полуутвердительно произнесла настоятельница.

– Так ведь за них отвечает мой хозяин, – простодушно вытаращил глаза искусник. – Ему все про них ведомо.

– В самом деле… – притворно задумалась женщина. – А почему он нанял тебя? Кстати, как его зовут?

– Я так и зову – хозяином, – заявил старик, правдиво уставившись ей в глаза. – А почему он нанял меня, вам тоже лучше у него спросить.

– А ты не знаешь?

– Подозреваю, но утверждать не возьмусь. Негоже в мои лета попусту языком молоть.

– Да, старость не радость… если она настоящая, разумеется.

– Кому как, – пожал плечами Инквар.

– А сколько, ты говоришь, тебе лет?

– Когда это я такое говорил? – неподдельно удивился искусник.

– Ну, раз не говорил, значит, скажи сейчас, – строго приказала настоятельница, показывая этим свое нежелание и дальше болтать ни о чем. – Но сразу предупреждаю: как я думаю, в этой комнате не было ни одного человека, который не рассмотрел ковра.

– Если только его не волновали совсем другие вещи, – упорно стоял на своем Инквар и, не желая ссориться с хозяйкой, примирительно добавил: – Например, Ленса вряд ли волновало, на чем он стоит.

– Вот теперь я уверена, – откинувшись на высокую резную спинку деревянного кресла, довольно усмехнулась матушка, – что точно знаю, почему Дайг нанял именно тебя. Хотя наверняка все намного сложнее. И значит, у меня есть для тебя подарок… или даже не один.

Инквару очень хотелось в ответ на это заявление ввернуть нечто язвительное, но на его лице появилось растерянно-изумленное выражение.

– Да за какие заслуги, матушка! Нет, я, конечно, премного благодарен… но вы что-то путаете.

– Да как я могу спутать, – передразнивая его, всплеснула руками настоятельница, раскрыла стоящую на столике шкатулку с письменными принадлежностями, покопалась и положила перед Инкваром туго скрученный лист сероватой казенной бумаги, – если тут все подробно описали.

Еще даже не взяв свиток в руки, искусник доподлинно знал, о чем пойдет речь в приказе, какие городские главы считали нужным отправлять всем правителям окрестных баронств, сел, городков и крепостей. Хотя, разумеется, никто из них и близко не надеялся вернуть пропавшие ценности или беглеца. По неписаным законам этого мира все трофеи оставалось как вознаграждение тому, кто поймал наглеца, осмелившегося не подчиниться хозяину родных мест. Потому и писались подобные указы не для того, чтобы вернуть утерянное, а ради острастки всех остальных, кто вздумает пойти наперекор воле правителей.

Пока Инквар читал описание собственной внешности и кучи различных преступлений, к которым не имел совершенно никакого отношения, ему удавалось удерживать на лице невозмутимое выражение, однако в его душе в эти минуты кипела смешанная с отчаянием ненависть.

Вот и кончилась его игра, не успев даже начаться как следует. Отказываться от своей внешности глупо, да и бесполезно, как всем известно, старшие сестры монастыря имеют магические способности. Говорят, будто только к целительству тел и душ, но Инквар давно уже не верит таким россказням. Невозможно обладать только одной способностью, просто остальные обычно послабее основной. Такие, как предсказание погоды, видение заряженных магией вещиц и распознавание истины.

Поэтому его мгновенно выведут на чистую воду, да и сила на их стороне. Смешно представить, как искусник отбивается от кучи монахов, которые пожелают сунуть его в лохань, чтобы рассмотреть истинную внешность. И печально, так как отбиваться он просто не станет. Негодяев и злодеев здесь нет, а причинять вред всем остальным Инквару не позволит этика искусников. Настоящих, разумеется.

И, как ни горько это признавать, но, видимо, он добегался, жаль только, недолго продлилась его свободная жизнь. И рыжих подопечных тоже жаль… но их вроде бы взял под охрану Дайг. А вот про него искусник думать сейчас не хотел, так тяжко и больно вдруг стало в груди, хотя разумом он все понимал. Слишком хорошо знаком телохранителю этот монастырь и слишком беспрекословно ему тут верят, то, как встретили, о многом говорит. Такое доверие не рождается на пустом месте, его заслужить нужно, и услуга непременно должна быть весомая, важная для здешних хозяек. Просто деньгами или ценностями такого не купить… да и богат монастырь, очень богат. И некоторые с удовольствием запустили бы загребущие лапы в его сокровищницу, да пока удерживает здравый смысл. Все живые люди, и у всех в любой момент могут найтись тяжелые болячки или появиться раны. И куда тогда бежать за спасением, если разграбят монастырь и растащат по баронствам его обитателей?

– Ну а какой же еще подарок меня ожидает? – Самим вопросом признавая справедливость предположения матушки, осведомился Инквар, и в его голосе против желания невольно прорвалась нотка горечи.

– Вот, – так же бесстрастно выложила монахиня на стол второй свиток.

Это послание искусник читал, не скрывая мрачной ухмылки: сразу трое, Хангильда, Фертин и градоначальник Индруга объявляли крупную награду за известие о месте его пребывания. Причем последний обещал заплатить втрое, если получит не просто известие, а самого Инка.

– Спасибо, – дочитав, бросил он письма на стол. – Что дальше?

– Вот это, – подала последний свиток матушка.

На этот раз послание было написано на клочке грязноватой бумаги и явно неподалеку от воды или под дождем, некоторые буквы расплылись и поблекли. Неизвестный Инквару человек сообщал, что полторы декады назад заставу в Минье прошел невзрачный старик, грудь которого светилась новогодним деревом. А еще через три дня проехал отряд хорошо вооруженных всадников, и их командир расспрашивал именно об этом старике.

Вот это очень важная информация, и самым главным в ней была вовсе не осведомленность ловцов о новой внешности Инквара. Он не особо и надеялся пройти весь путь до перевала и ни у кого не вызвать подозрений, рассчитывал только на фору во времени. Слишком много людей подрабатывает соглядатайством, и частенько хозяева снабжают самых прилежных из них различными амулетами, чтобы не мог невидимкой проскользнуть мимо ни один чужой человек. Кроме того, работают доносчики по принципу: «Лучше переусердствовать, чем не доложить о какой-нибудь, пусть и самой небольшой неувязке в облике или поведении незнакомца». И теперь, когда с таким трудом доставшаяся фора фактически исчерпана, искуснику будет намного труднее улизнуть из лап ушлых ловцов.

Но и эта неприятность казалось мелочью по сравнению со словами монастырского доносчика о новогодних огоньках. Инквар сам лично усилил медную сеточку, скрывающую малейший отсвет спрятанных в жилетке камней, амулетов и браслетов, сам обшил ею изнанку верхней рубахи, которую, не снимая, носил поверх жилета. И, обрядив во все это подходящий чурбак, тщательно проверил артефактом, не виден ли свет его магических вещиц.

А какой-то шпион рассмотрел кучку огоньков так легко, словно искусник не сделал все возможное для своей защиты. Обидно и горько, и тем обиднее, что последние три дня он сам лез в ловушку, с искренней уверенностью считая, будто действует по собственной воле.

Инквар разом припомнил все события последних дней, ночников, Кержана, рыжую нахалку… покачнулся и тяжело шлепнулся на стул, закрыв лицо руками. Было невыносимо тяжело думать, что все те, за кого он так волновался, оказались просто дешевыми комедьянтами. Безусловно, ловкими и талантливыми, но от этого не менее презренными.

Неподалеку послышалось легкое шуршание, раздались чьи-то мягкие шаги, потом мягко чмокнула дверь… Инквар ни на что не обращал внимания. Больше ему ни до чего нет дела… узников не должны волновать проблемы и заботы тюремщиков.

Голова неожиданно закружилась и потяжелела, словно его страдания внезапно стали насыпанными в шапку булыжниками. Сообразив, что это кончается действие зелья бодрости, искусник склонил голову к плечу и, безразлично усмехнувшись, закрыл глаза, отдавая себя во власть случайности.