Через полчаса обоз снова отправился в путь, оставив за собой пылающие шатры потешников и безмолвные дальние рощицы, на которые скалил клыки разбуженный пес. Второй был очень плох, иглы бандитов его почти убили. Инквару пришлось пожертвовать любимцу Кержана несколько капель драгоценного зелья, принесенного им для пришедшего в себя вожака.

– Сначала ему… – хрипло просипел обозник, посмотрел, как Инквар капает воду с зельем в пасть безучастно лежащего рядом мохнатого друга, и нехотя проглотил свою долю.

– Не волнуйся, – сел в повозку Инквар и сделал вознице знак трогать. – Теперь он выживет. Ну, о чем тебе рассказать?

– Кто их…

– Зелье было мое, – уклончиво вздохнул искусник, открывать всему обозу способности Лил он не считал разумным.

– Похоже, мне теперь за всю жизнь тебе не отработать мои спасения.

– Придется накапать жаропонижающего, – сам себе озабоченно сообщил Инквар. – Вон как горячка его корежит, бредить начал.

– Шут гороховый… А где эти… фигляры?

– Не знаю. В шатрах ни одного не было, они абсолютно пустые, просто для вида стояли. Видимо, ночники какую-то труппу поймали и обобрали.

– Не какую-то – ватажку Мерея Голосистого, это их тряпье. Я их летней порой пару раз водил по всему Средиземью, каждую оборку на этих платьях знаю. Да и Дайг с Гарвелем тоже. Вот и подпустили поближе, хотя Арат и рычал, но у них без новичков не бывало.

– Так, может, зря Дайг не оставил несколько бандитов на обмен? – зная, как запоздало его предположение, все же осторожно заикнулся Инквар.

– Кто тебе сказал, что не оставил? Самых ценных с собой везем. Да только никого особо значимого они в первый отряд не послали. Так, рядовые бандиты и новички. Мясо.

Инквар нахмурился и подавил тяжелый вздох: ему казалось, новички имеют больше шансов на возвращение к мирной жизни, чем заматерелые бандиты. Откуда Кержан знает такие тонкости, он не спрашивал, и без того ясно, что это тайны Дайга.

– Не болей ты за них душой, – помолчав, тихо проворчал Кержан. – У них атаманы далеко не дураки. Народ в банды разный берут и разными путями, но дело каждому стараются дать по душе. Тех, кто не может насильничать и убивать, отправляют на кухню, на хозяйственные работы, в конюшню. Они ведь живут вовсе не в пещерах, как потешники показывают, а имеют настоящую крепость.

– А тех, кто все это знает и много болтает, вешают на своих стенах, – голосом Дайга произнес конюх в обтрепанном плаще с капюшоном.

– Так я и знал, разве он даст поговорить по душам! – уныло пожаловался Инквар и украдкой глянул на браслет.

Россыпь искр, по которой он еще полчаса назад безошибочно находил напарника, исчезла, значит, Дайг куда-то спрятал собранные у бандитов амулеты.

– Не дам, – невозмутимо подтвердил тот. – И предлагаю решить сначала другой вопрос: как встанем на ночь? На постоялом дворе они могут до нас добраться, а снимать дом – значит подставить его хозяина.

– Встанем на рыночной площади, – почти сразу ответил Кержан, видимо, и его волновала эта проблема. – Заплатим за место и поставим телеги кругом.

– У меня другое предложение, – подумав, нехотя произнес Инквар. – Покупаем продукты и выезжаем за село. Насколько я знаю, в той стороне пустоши почти на полсотни лиг. В степи и встанем, туда они не сунутся. На всякий случай я всем зелье ночного зрения выдам. Поставишь дозорных кругом, я наблюдателем сяду. Ну и сторожку растяну, есть у меня моток особых ниток.

– А Лил? – оглянувшись, еле слышным шепотом спросил Дайг.

– Она выдохлась. Несколько дней на девчонку надеяться не стоит.

– Я видел, – через несколько минут, когда Инквар с вожаком обсудили все важнейшие вопросы, снова оглянулся Дайг, – птицей взлетело над нами что-то сияющее и вдруг взорвалось грибом, как спорынья. Словно брызги огненной росы во все стороны… и сразу туман.

– Самое сильное зелье, – подтвердил Инквар, снова не пожелав рассказывать про способности Лил.

Человеческая натура – темный лес, не раз и не два пришлось наблюдать, как яростно, словно злейшие враги, дерутся закадычные друзья за найденную в брошенных землях диковинку. Порой совершенно бесполезную и имеющую ценность только для любителей редкостей.

– Я тебе возмещу, – прохрипел Кержан. – Не сомневайся.

– Тогда не забудь включить в счет и это зелье, – ровно отозвался Инквар, поднося к его губам узкий стаканчик. – А если захочешь, я помогу и список написать.

– Он просто никогда не имел дел с настоящими искусниками, – снова оглянулся на них Дайг и, тут же усмехнувшись, заявил: – И кстати, запиши в этот счет и зелье ночного глаза для меня, ты вроде обещал.

– Я не отказываюсь, но у тебя вроде свое неплохое? – полез по карманам Инквар.

– Гарвелю отдал, он свой фиал на стражников истратил, у них совсем слабенькие.

– Спрашивал я у них перед выездом, – тяжело вздохнул Кержан. – Они всегда зелья на весь свой отряд закупали. Но потом проговорились – оказывается, как получили аванс, сначала в кабак пошли. И ругать нельзя, товарища поминали.

– Я бы отругал, – подавая напарнику флакончик, сухо сказал Инквар. – Потому и гибнут, что на хорошие зелья и оружие денег жаль. А разве они не из гильдии?

– В этом обозе со мной только десятка моих парней, остальные от прежнего вожака остались, он пока не хочет идти в гильдию. А в этот раз ему не повезло, ногу вывихнул. Вот и позвал меня по старой дружбе, знает, я никогда не стану после подгребать под себя его людей и маршруты.

– Понимаю, – хмыкнул Инквар.

Он и раньше подозревал, что вовсе не случайно Кержану оказалось с ними по пути, да не мог понять, как тот сумел так быстро провернуть этот фокус. Ведь подготовка обоза – непростое и далеко не быстрое дело, особенно если хочешь привести клиентов на место невредимыми и выжить сам.

– Нет, – не согласился Дайг, – не понимаешь. Тот вожак не отдаст ему из своего заработка ни медяка, таковы их правила. Передавая обоз другому, вожак рискует репутацией, и если бы мы сегодня не поднялись, Кержан попал бы в рабство до конца дней.

– Прекрати! – тихо, но твердо приказал вожак. – Меня недавно ругал, а сам разболтался?

– Я бы смолчал, но ты ведь никогда этого не скажешь.

– Если вы взяли меня в друзья… – произнес Инквар и смолк, не в силах преодолеть смятение.

До сих пор ему не очень везло с дружбой. Всего три-четыре человека из тех, с кем встречался и кого выручал, входили в короткий список друзей, и всеми он очень дорожил.

– А ты как думаешь? – буркнул разошедшийся Дайг, похоже, внезапное спасение сломало в его чувствах какую-то стенку, как ломает половодье гнилые мосты. – Стал бы я ради чужого человека сутками сидеть на жесткой доске? У меня уже вся задница отбита.

– Так вот, раз вы считаете меня другом, то постарайтесь подробнее объяснять мне все, чего я не знаю или не могу знать, – тихо попросил Инквар, не сказав и десятой доли всего, что ему хотелось сказать. Слова почему-то застревали в горле, словно было нечто постыдное в простом деле – сказать этим суровым людям, как он рад наконец-то оказаться среди единомышленников и как давно об этом мечтал. Но вместо этого искусник поспешил свернуть трудный разговор, лишь коротко и суховато предупредил: – Мне сейчас нужно к Ленсу, а Кержану лучше немного поспать.

И сразу же, так больше ничего и не добавив, спрыгнул с телеги и отступил в сторону, его подопечные ехали почти в конце обоза.

Ленс открыл дверь кареты, едва кучер придержал коней, и Инквар даже не подумал выговаривать мальчишке за неосмотрительность. Успел убедиться – тот вовсе не беспечен, просто безошибочно узнаёт его за несколько шагов.

– Как она? – первым делом поинтересовался искусник, едва карета снова тронулась.

– Спит, – лаконично ответил Ленс, неотступно следя, как Инквар снимает с лампы колпак, зажигает фитиль и уже при его неярком, колеблющемся свете начинает доставать зелья и сосредоточенно отсчитывать капли в серебряную стопку.

Инквар приготовил целебное снадобье, слил в пустой флакончик, каких становилось все больше, и решительно подавил вздох огорчения, невольно начиная жалеть об оставленных в монастыре запасах.

– По одной капле в ложку, добавляешь немного воды и осторожно вливаешь ей в рот, – наглядно показывая мальчишке процедуру лечения сестры, пояснял искусник. – Повторим через час. На привале сделаю травяного отвара, будем давать понемногу.

– А тебя кто-нибудь учил?

– Да. У нас такое правило – если найдешь способного человека, сначала проверь, достоин ли он знания, а потом отдай все, что сможешь.

– А как проверяют?

– Молча, – усмехнулся Инквар и шутливо поворошил светлые лохмы подопечного. – Не обижайся, это правда. Методы у каждого свои, но главное условие – время. Нужно не менее луны наблюдать за кандидатом, испытывать его духовные качества всеми доступными способами и убедиться, что ученик никогда не применит твои знания во зло людям. Поверь, если бы мы не придерживались главного правила, то с нашими умениями могли бы за несколько лет установить во всех Срединных землях свою власть. Но все дело в том, что нам она не нужна. Всегда и везде за властью гонятся лишь те, у кого в душе горит любовь только к самим себе, как бы они ни старались доказывать обратное. Но тебе рановато задумываться над этими вопросами, лучше доставай корзинку, перекусим. Сегодня ужин будет очень поздно.

– Вот, – охотно исполнил распоряжение его подопечный, помедлил, глядя, как ловко искусник устанавливает на столик миски и горшочки, и тихо спросил: – А меня ты не мог бы проверить?

– Ленс… – задохнулся от неожиданности искусник, а мальчишка вдруг резко отмахнулся и притворно засмеялся:

– Я пошутил, не бойся.

– А я и не боюсь, – отодвинув еду, прямо глянул ему в глаза Инквар. – Страх – вообще глупое чувство. Но, признаюсь, ты меня сильно озадачил своим вопросом.

– Ты меня еще плохо изучил? – попытался съязвить Ленс, но сквозь насмешку прорвалась нотка горечи.

– Немного не так. Я тебя вообще не изучал с этой точки зрения, – задумчиво признался искусник. – И дело тут не в тебе, а во мне. Я не вижу, чему мог бы тебя научить, если твои способности намного сильнее моих собственных. Я, если тебе неизвестно, могу всего лишь чувствовать поток магии, собранный пирамидкой, и усиливать с ее помощью зелья и амулеты. А ты маг, хотя совсем недавно я не поверил, когда мне рассказали, что такие бывают. Так чему же я могу тебя научить? Обращению с пирамидкой? Но зачем оно тебе, если ты слышишь чувства людей?

– Нужно, – упрямо стиснул губы Ленс. – И папа так говорил. Но я ему тогда не поверил – видел, как легко Лил разбрасывает в стороны пятерых мужчин.

– Где бы она могла такое делать? – нахмурившись, покосился в сторону горбуньи Инквар.

– Папа ее тренировал. Нанял селян, как будто строить в поместье сенной двор. Лил одевалась парнем, и они на нее нападали.

– И никто не проболтался? – неверяще хмыкнул искусник.

– Они все забыли, когда тренировки закончились, – виновато потупился Ленс, посопел и горько добавил: – Но Корди все равно узнал.

Они помолчали, обдумывая каждый свое, потом Инквар подвинул ближе отставленную миску и кивнул мальчишке на еду:

– Ешь.

Ели молча, потом так же молча поили зельем спящую Лил. И только когда Инквар, рассмотрев за оконцем редкие огоньки первых домишек, взялся за ручку дверцы, готовясь выскочить в ночь, Ленс нарушил это тягостное молчание:

– Так возьмешь в ученики?

– Давай отложим этот разговор до утра? Сегодня нам предстоит очень непростая ночка.

– Поэтому я и прошу, – не отступился мальчишка.

– А ты настойчивый, – усмехнулся Инквар и вдруг, неожиданно даже для себя, решился: – Ну хорошо, уговорил. Беру тебя в ученики. А теперь запри дверцы и никого не пускай без пароля. Условные слова – «три тройки». Мне нужно уйти.

Через село обоз прошел неторопливо, но так и не остановился. Лишь первая повозка, свернувшая ненадолго в сторону трактира, оказалась в самом конце, но никто из здравомыслящих селян и не подумал бы ее задержать. Абсолютно не похожа была шестерка сидящих на ней мужчин на тех людей, кого можно задевать безнаказанно.

– Уф, – выдохнул Дайг, вместе с другом сидевший с оружием наготове в той коляске, которая до этого катила последней. – Теперь дело за дедом.

– Я послал еще вестника, – буркнул Гарвель. – Но им нужно время.

– Жаль, никто не раскусил ее раньше, – проводив взглядом последний огонек оставшегося позади села, зло выдохнул телохранитель и оглянулся, услыхав невеселый смешок старого друга:

– Ты сейчас тоже будешь надо мной смеяться, но я все же скажу. Я ведь до последнего боя ему не верил.

– Что? А мне ничего не сказал?

– Прости, не смог. Не хотел навязывать тебе свои сомнения, ты же знаешь, недоверчивость – наше семейное качество. А потом ругал себя, когда ты ушел.

– Так потому ты и остался с Кержаном, – догадался Дайг. – Ну, теперь мне кое-что понятно, и надеюсь, твой отец ничего не узнает.

Вдали ночное небо расчертил бледный зигзаг молнии, и через несколько долгих мгновений над обозом прокатился приглушенный раскат грома. Следом за ним налетел порыв душноватого, пахнущего пылью и травами ветра, потом еще один.

– Только грозы нам и не хватало, – вздохнул Гарвель и вдруг снова засмеялся, на этот раз весело и свободно: – А отец обязательно узнает. Я ему написал, что оставляю ремесло. Опротивело. Не могу больше во все зубы улыбаться жирным баронским прихвостням и лебезить перед их жадными любовницами.

– И куда пойдешь? – помолчав, перевел разговор на другое телохранитель, не сразу осознав, что минуту назад потерял привычную, хорошо оплачиваемую работу.

– Хотел попроситься с вами, ты же его не бросишь?

– Если только он меня не бросит, – не выдержав, фыркнул Дайг, начиная понимать, как резко перевернуло это путешествие их жизни.

Нет, неверно, не резко. К этому шло давно, еще с тех пор, когда они с Гаром тайком от хозяина известного ювелирного магазина «Ларонсо и Ко» вступили в гильдию наемников. Но тот шаг никаких особых перемен в их жизни не принес, только ощущение защищенности и надежности будущего. Гильдия не требовала от новичков крутого поворота своей жизни и не приказывала немедленно оставить свои дома и занятия. Зато обязательно приходила на выручку, если ее люди попадали в лапы ночников или в ловушки баронов. И беспрекословно впускала во все свои крепости и монастыри, достаточно было показать особый знак и шепнуть тайное слово.

В этих домах каждому находилось и доброе слово, и дело по душе и по силам, но многие предпочитали не изменять своих привычек и держались за них до последнего, пока не начинала затягиваться на горле смертельная петля. А когда самые упорные из свободолюбивых одаренных, такие, как Парвен, не успевали добраться до надежных убежищ, их гибель становилась болью и грозным предупреждением всем остальным.

– Ему нужно помочь, – тихо произнес Гарвель, продолжая мысли друга.

– Поговорю, – согласно кивнул телохранитель, и они снова смолкли, прислушиваясь к звукам ночной степи.

Только через полтора часа, добравшись до заболоченной низинки, через которую текла жиденькая речушка, обоз наконец встал на ночлег. Кержан, еще не решавшийся слезть с телеги, раздавал указания своим помощникам, возчики торопливо распрягали усталых животных и отводили к воде, насыпали в торбочки овес.

Ехавший на последней телеге искусник спрыгнул на невысокую траву одним из первых и сразу ринулся в ту сторону, откуда они только что приехали. Приготовленный шарик зелья силы он проглотил на ходу, а амулет ночного видения активировал еще до въезда в село и так и не снимал. На ночь его силы вполне должно было хватить.

Инквар отбежал шагов на двести, резко забирая влево, и торопливо достал из кармана охранный амулет, похожий на круглую, плоскую шкатулку. Вытащил из нее конец тонкой, как паутинка, шелковой сигнальной нити, аккуратно прикрепил его к надежному кустику. Затем капнул на веточку зелье поиска и огромными прыжками помчался прочь, огибая место стоянки широким кругом и не забывая время от времени прикреплять разматывающуюся нить к кустам и камням. Меньше чем через десять минут искусник вернулся к своей отметке, торопливо связал концы нити и, склонившись, осторожно отделил от шкатулочки замкнутую в круг паутинку.

Она тотчас ожила, засветилась видимой лишь обладателю амулета тоненькой полоской, и с этого момента никто не смог бы пересечь ее незаметно для Инквара. Теперь ему оставалось только устроить надежный наблюдательный пункт: еще устанавливая сигналку, искусник присмотрел несколько подходящих для этого мест.

За следующие пятнадцать минут Инквар обежал их, но так ни одного не выбрал. Зато ему приглянулось незамеченное ранее раскидистое дерево с расщепленной и высохшей вершиной. Легко забравшись в развилку сухих ветвей, Инквар обвел взглядом очерченный его нитью сигнальный круг и убедился, что отсюда ему хорошо виден каждый его локоть. И те места, где светящаяся нить шла по склонам низинки, и те, где почти нависала над речушкой.

Оставалось лишь позаботиться о собственном удобстве, и для этого Инквару пришлось снова слезать с дерева и идти за одеялами. По пути он проведал Ленса и Кержана, оставил им указания и, прихватив все необходимое, направился на свой пост. О сигналах они договорились еще по пути.

– Возьмешь меня с собой? – остановил его вынырнувший из-за повозки Дайг, но искусник решительно отказался:

– Сам справлюсь. Лучше присмотри за моим сыном. И еще – не поите горбунью молоком.

– Погоди, Инк. Я хотел тебе сказать…

– Извини. Я боюсь пропустить гостей, скажешь чуть позже. Мой пост на разбитом дереве на восточном склоне, неподалеку от брода, – на ходу торопливо пояснил искусник.

Он ушел не оглядываясь, почти убежал. Бесшумно и стремительно, как бегают только дикие звери да дети лесов. Ему еще очень многое необходимо было сделать, и о большей части этих приготовлений не должен был заранее знать ни один человек в обозе, кроме него самого. У помогавшего бандитам черного искусника вполне могли быть зелья, которые любого заставят выложить даже те сведения, о которых он слышал мельком или давным-давно забыл. А у Инквара не хватит ни сил, ни снадобий, чтобы защитить всех так, как он защитил самого себя.

Закончив все свои секретные приготовления к предстоящей встрече с ночниками, искусник, как белка, взобрался на дерево и привязал между сухих верхних ветвей гамак из одеяла. Тщательно проверил его на прочность, удобно устроился в полусидячем положении и принялся доставать свои сильно поредевшие флаконы.

А потом по очереди глотал усиленные зелья зрения, слуха, обоняния и бодрости. Сегодня на нем была ответственность за жизни почти сотни людей, если считать детей и связанных пленников.

Ночь как-то незаметно посветлела, расцвела бледными, словно выцветшими красками, наполнилась запахами и звуками, принося ощущение тесноты и духоты. Инквар как будто оказался во дворе большой харчевни в самый бойкий, предобеденный час или на рыночной площади большого города в праздничный день и почти задыхался от окружившего его гвалта.

Он даже вспотел, пытаясь выделить из этой какофонии звуков шелест травы под копытами приближающихся врагов. Они непременно должны были быть, просто не могли не появиться, судя по всем его приметам и расчетам. И если не сейчас, то немного позднее, когда получат отчеты своих осведомителей и найдут в степи путь, по которому прошел обоз. И эта весьма непростая для обычных людей задачка, как ни печально, ничуть не сложна для черных искусников.

Инквар ни на миг не сомневался, что у напавших на них ночников на наконечники стрел и болтов было нанесено то самое зелье, каким торговцы метят ценные товары и пользуется он сам. И сейчас в поисковом амулете черного искусника, помогавшего бандитам готовить засаду на обоз, горит не менее пяти ярких искр, точно указывающих, куда Кержан увел свои повозки. А как только ночники приблизятся к обозу, так в том амулете появится и тонкая полоса растянутой Инкваром сторожевой нити. Его тайное послание чужаку, сообщение признанного мастера равному по силе собрату.

Один из тех знаков, значение которых настрого запрещено пояснять непосвященным, и одновременно последнее предупреждение, после которого черный собрат может только отступить или принять смертельный бой.