– Записки? – Дора внимательно осмотрела скрученные трубочками листки, склеенные зеленоватыми печатями, и опасливо развернула.

Годренс настрого запретил жене брать в руки незнакомые предметы, но ведь это было там, наверху? Где есть солнце, небо, ветер и тысячи прочих вещей, которые, как внезапно оказалось, княгиня Марьено Бейранг очень любила, но совершенно не умела ценить. А вот здесь, в тишине, полутьме и прохладе просторной пещеры, вдруг поняла, как прекрасны восходы и закаты, звезды и облака, шепот листьев и чириканье назойливых воробьишек. Даже дождь, который она не жаловала за приносимую им в дом сырость и тоску, теперь неожиданно вспомнился вовсе не седой тоскливой полосой, скрывшей весь мир непроницаемым пологом, а веселыми, бурными струйками летнего ливня, поднимающего в лужах россыпь пузырей и играющего драгоценными камнями в пробившихся сквозь тучки лучах солнца.

Сообщение Бетриссы было коротким и деловым: детей ведет ведьма по имени Хельга, ей тридцать два года, хотя и выглядит намного старше, и она знакома с сестрами Тишины. Беглецы очень недоверчивы, поэтому Бет представила всех кадеток ученицами воспитанницы монастыря. Еще она предупредила, что дети малы и худы, неплохо бы дать им поспать побольше.

– Понятно, – кивнула золотой головой княгиня и взялась за письмо Тэрлины.

Тэри писала, что все подруги уже пришли, и в соседнем с Дорой приюте теперь будет хозяйничать Октябрина. Следующая – Августа и последняя – Кати. Кроме того, они собрали большой багаж, и скоро Доре доставят мясо, сыр и хлеб, а также одеяла, посуду и прочие вещи. Но детям сначала лучше все же дать тюри, Бет написала, что они сильно измождены. В дорогу малышам тоже нужно дать немного хлеба, ведьма кормит их на коротких привалах.

– Бедняжки, – огорчилась княгиня, но тут же обнаружила возникшую в ее хозяйственном уголке кучку мешков и корзин и взялась за их распаковку.

Древень помогал как умел, но вскоре выяснилась одна тонкость. Недостаточно получить от цветка подробные знания обо всех предметах, необходимо еще иметь навык обращения с ними.

За работой время пролетело незаметно, и Дора даже удивилась, когда древень, шепнув, что беглецы уже пришли, нырнул в мох.

– Бетрисса сказала, нас тут накормят. – Старая женщина в неимоверно потертом и сотни раз штопанном платье устало опустилась в мох прямо у входа.

– Так и есть, – приветливо кивнула кадетка, шагнув навстречу долгожданным гостям. – Я – Дора. Умывальня вон там, я могу помочь детям.

– Линка и сама справится. – Хельга оглянулась и кивнула на худую девчонку, прячущую за неровными сосульками волос изуродованное личико.

Дора невольно зацепилась взглядом за страшные шрамы и стиснула зубы, едва представив, какую нестерпимую боль испытала эта девчонка с диковатым взглядом зеленоватых глаз. И лишь уколовшись об этот недетский взор, глянула ниже.

«А дети-то где?» – едва не сорвалось с губ, но вбитые разбойником правила и упорные тренировки помогли не вскрикнуть от изумления.

Потому что сидевшие у ног девчонки тощие, облезлые щенки волков и лис и были беглыми детьми.

– Тогда идите все сюда, – рассмотрев напряженное ожидание в устремленных на нее взорах, приветливо позвала кадетка, стараясь, чтобы ее улыбка не имела ничего общего с любезно-пренебрежительными гримасками высокомерных знатных дам. – У меня в умывальне есть купель. А к тюре выдам по ломтику копченого мяса… думаю, оно малышам не повредит.

– Если они будут обедать без щитов, – буркнула ведьма, и это замечание снова было проверкой.

– Я думаю, им и купаться нужно без щитов, – легко откликнулась Дора, разливая тюрю по мискам и расставляя их по плоской каменной плите. – Вода тут теплая и целебная. А потом разложат вещички сушить и залезут под одеяла, в этом приюте у вас отдых шесть часов.

– А почему так? – прицепилась к этим словам Хельга. – Бетрисса нас отправила через четыре.

– Подходящее для приюта место найти было непросто, поэтому переходы разной длины, – кротко сообщила ей Дора, припомнив объяснения Тэрлины. – Поторапливайтесь, обед уже ждет.

Пока дети спали, сопровождающие простирнули их убогую одежку, развесили на самых высоких камнях и прилегли неподалеку от Доры, поглядывая на нее с интересом и недоверием.

– Когда уходить будем, едой поделишься? – наконец словно невзначай осведомилась ведьма.

– Конечно, вы же останавливаетесь передохнуть? Дать на привале малышам по куску лепешки – святое дело.

Дора отлично помнила, каким вкусным становился простой хлеб, прихваченный на прогулку в лес или на луга. Рядом с запущенным замком Марьено не было ухоженных парков и клумб. Да возле него и изгороди почти не осталось, хозяйственные селяне потихоньку растащили выпадающие от времени и бесхозности камни на постройку погребов и колодцев.

– И где ж вы столько еды возьмете? – вроде бы сочувственно вздохнула Хельга, но Дора расслышала в ее вопросе и сомнение, и недоверие, и затаенный интерес.

– Об этом мне ничего не известно, – мягко улыбнулась кадетка, сразу припомнив предостережение Тэри. – Но знаю, что в следующем приюте, у Октябрины, вам дадут горячее.

– А после Октябрины кто будет?

– Она вам и скажет, кто из сестер ушел на следующий приют.

– Вот как… – задумалась старуха, иначе ее назвать Дора не могла. – Ну, значит, там и узнаем. Нам, если на самом деле, все равно, лишь бы вы всех забрали. Самые смелые и дерзкие рабы в наказание работают в глубинных горячих выработках, добывают редкие минералы. Газы там ядовиты, долго никто не выдерживает.

– Я думаю… – заикнулась кадетка, помолчала и уверенно добавила: – Мы спасем всех. Не знаю, как, мое дело – как можно лучше выполнить свою работу: встретить вас, накормить и устроить на отдых. Но ты же видишь, как много предусмотрено и сделано? Значит, наши знают и про тех… в горячих шахтах.

Больше беглецы вопросов не задавали, но перед уходом, покормив детей и повесив за спину небольшой мешочек с мясом и лепешками, Хельга со вздохом обронила:

– Не пойму я, кто вы, и разгадать не могу, почему вдруг вспомнили о нас… Но лжи и зла не вижу, поэтому верю, что желаете добра… и хочу отдать тебе вот этот знак. – Она сняла с шеи неказистый медный амулет, грубовато выкованный в виде трех колец, продетых одно в другое, и вложила в руку насторожившейся кадетки: – Передашь Бетриссе… у вас наверняка есть способ. Пусть покажет тем, кто придет, это знак.

– Если ты хотела оставить этот амулет Бет, то почему сама не отдала? – нахмурилась княгиня. – Разве она показалась тебе подозрительной или солгала?

– В том-то и дело, что не лгала, – тяжело вздохнула ведьма и виновато заглянула Доре в глаза: – Ну пойми ты, никак не могла я сразу ей полностью доверять! Ведь это как волшебная сказка: вдруг приходит послание, открывается потайной ход, и там встречают прекрасные девушки, добрые и приветливые. А сказок не бывает, я за эти годы точно поняла! И все наши так думают, наслушалась я за почти десять лет… хотя они всей сотней показались. Все вокруг жадные и злые, тащат все себе в норы, топят и давят всех остальных.

– И только ты одна хорошая, берешь на руки младенца и ведешь спасать самых слабых малышей, – начала сердиться княгиня. – А у нас за них душа болеть не может! Мы же все жестокие и жадные!

– Не сердись… – горько скривив губы, еле слышно выдавила Хельга, – но ты все неверно поняла. Этим детям в шахтах все равно не выжить, бороться они не могут, быстро бегать – тоже. А надзиратели все сильнее звереют, за любую провинность на детях отыгрываются… Взрослых оборотней они опасаются, даже в ошейниках. Потому Дед и сказал: «Уведи их, если повезет – спасутся, а нет – то хоть руки связывать не будут».

– В каких… ошейниках? – растерянно потерла лоб кадетка, пропуская пока все остальное. – Но на вас с девочкой же ничего нет?

– У меня всего лишь слабые способности травницы, – вздохнув, пояснила Хельга, – а Линка – только на четверть оборотень, ей без опытного наставника первый раз обернуться не удастся, а наши помочь не смогли, сами все в ошейниках. А малыши оборачиваются только потому, что еще беззубые щенки, потом и на них наденут ярмо… если выживут. Так не забудь, передай амулет, силком его отобрать нельзя, отводом особым прикрыт, а наши все видят.

Развернулась и ушла вслед за малышами, которых в этот раз вела Линка.

– Не знаю, в чем загвоздка, но там все же нечисто, – в который раз буркнул Синк, подтягивая повыше повешенную на шею сетку, поддерживающую на весу его раздавленную лапу.

Хотя он и плелся потихоньку, уйдя в кокон настолько, насколько позволял проклятый ошейник, но сил оставалось все меньше, и позади теперь брели только две беременные женщины, которым не разрешалось лезть вперед остальных.

Само собой, глупо думать, будто им удастся уйти в случае засады, но лучше такая надежда, чем вообще никакой. Их ведь лишь это и спасает уже столько лет – вера в чудо, в прозрение мощных магов, в их желание помочь своим слабым и доверчивым собратьям.

Задумавшись, Синк почти наткнулся в полумраке на двух старух, поддерживающих избитого парня, брошенного в выработки полторы декады назад. Как ведьмы ни старались, вылечить его полностью не удалось, а прятать с каждым днем становилось все труднее. Надзиратели совсем озверели, и хотя и раньше не разрешали работавшим в мастерских и шахтах оборотням делиться своими пайками с женщинами, детьми и калеками, но хотя бы смотрели на подобные нарушения сквозь пальцы.

Не задаром, разумеется, но и не за услуги. Тряслись за собственную безопасность. Несколько несчастных случаев, когда особенно лютые надсмотрщики внезапно падали с мостков в глубокие трещины или в стволы горячих шахт, очень наглядно показали слугам чернокнижников, на что способны оборотни, даже если на них надеты ошейники повиновения, не дающие ни убрать кокон, ни накопить магии на полный облик.

И даже обвинить рабов ни в чем нельзя – не было никого рядом с погибшими или изувеченными надзирателями в момент падения. Но каждый тюремщик знал точно, за какую именно жестокую выходку покарали очередного изверга неуловимые мстители.

– Чего встали? – шепнул Синк хрипло, ему было тяжко не только говорить, но и дышать.

Он и передвигался с трудом после удара внезапно обрушившейся в шахте глыбы, краем задевшей спину. Уйти бы в кокон – у оборотней магия регенерации самая сильная, ну кроме разве что обаяния и поиска, – да проклятый ошейник высосал всю силу.

– Пришли, – тихо пояснила женщина, помолчала и с истовой надеждой выдохнула: – Неужели все?

– Лепешки бы, – мечтательно пробормотала ее подруга и по-детски облизнулась: – Вкусная была лепешечка.

– Дура, – с жалостью фыркнул оборотень и веско добавил: – Бесплатные лепешки бывают только на поминках.

– Мне уже все равно, – обреченно призналась она. – Устала, сил нет даже жить. Только кусочек лепешки…

Синк смолчал. Хлеб и сыр, принесенные подростками, поделили на всех, по махонькому кусочку. И крошку сыра все сосали неспешно, стараясь подольше сохранить во рту давно забытый вкус. Хотя совсем уж без приварка не жили: гномы, наглухо закрывшие проходы в свои владения, иногда тайком приносили рыбу и грибы в обмен на редкие металлы. Сами они в горячие шахты ходить не имели права, потеряв его в каверзной сделке, превратившей коротышек в рабов собственного жилья.

Оборотень потихоньку двинулся вперед, огибая обессиленно привалившихся к стене калек и женщин с младенцами. На этот раз, скрепя сердце поверив россказням вернувшихся в шахты подростков, стая рабов отправила во внезапно открывшийся сказочный проход почти полсотни людей и оборотней. Всех, кто до этого времени был им хотя и обузой, но одновременно и семьей и убежищем. Горькой болью и единственным лучиком света в непроглядном мраке проклятой рабской жизни.

– Ну и долго вы будете сидеть у порога, как трусливые зайцы? – В женском голосе, бросившем в толпу беженцев едкие слова, Синк почему-то не расслышал ни насмешки, ни издевки.

Наоборот, в нем прозвучала ласковая, почти материнская укоризна, совершенно не подходящая, на взгляд оборотня, ни этому моменту, ни этим людям.

– Мы сами решим, когда нам заходить и куда, – дерзко огрызнулся он и тут рассмотрел хозяйку первого приюта.

Не соврали парнишки, хотя могли и обмануться с непривычки, ведь женщины в выработки попадали в самом плачевном виде. Строптивых ведьм и травниц надзиратели усмиряли с особым рвением, а покорных среди них отродясь не бывало.

Вот и могли подростки принять за красоту обычную чистоту и ухоженность. Хотя женщины рабской стаи грязнулями вовсе не были, и воды в теплом озерце хватало, но ни одна не забывала мазать сажей лицо и шею, не желая случайно снова попасть в лапы стражников.

Встречавшая их девушка в полотняном сером то ли мужском, то ли торемском костюме оказалась не просто хорошенькой или миленькой, она была по-настоящему красива. Но сначала неотвязно притягивали внимание не черты лица и не стройная фигура, а строгие серые глаза, понимающе рассматривавшие Синка.

– Никогда не груби тем, кто желает тебе добра, оборотень, – мягко посоветовала девушка. – Чтобы потом не ел душу стыд и не пришлось просить прощения. Вот, взгляни.

Бет вытащила из-за ворота дешевый медный амулет и оставила висеть на груди. Хотя и немного обидно оказалось получить условный знак от Доры и сообразить, что самой ей осторожная ведьма так до конца и не поверила, но не воспользоваться его силой было бы просто глупо.

– Это он, – закивала присевшая у стены женщина с двумя малышами, которых ей помогали нести всей толпой. – Значит, все правда. Идем уже, у меня от голода живот смерзся.

– Идем, – сдался Синк, разом растеряв свой воинственный пыл, и поковылял в сторону прохода.

В пещере все оказалось еще лучше, чем они представляли себе по рассказам словоохотливого Галя. Нежное сияние тысяч крохотных цветов, пышные, по колено, волны мха, рядок небольших круглых чашек на каменной полке у самой стены.

– Умывальня здесь. – Подхватив на руки одного из малышей, Бетрисса торопливо пошла впереди беглецов, отметив про себя, как много среди них женщин и калек. Детей было меньше, чем в прошлой группе, зато все почти младенцы, ни одного старше трех-пяти лет.

Но ничего спрашивать кадетка пока не собиралась, вот поедят, отдохнут – глядишь, и сами разговорятся.

Вернувшись к продуктам, старшина принялась ловко разливать тюрю, прикинув, что детям и женщинам еще хватит, а мужчинам можно будет выдать горшочки, доставленные с плато магов. Но заглянула в полные ожидания глазенки детей и вдруг поняла, как неправильно рассудила. Лучше дать всем поровну одно и то же, чтобы малыши не заглядывали в рот взрослым, учуяв вкусный запах незнакомой еды.

– На первое понемногу тюри, – тотчас изменив свое первоначальное решение, объявила она уверенно, – на второе горячее мясо с овощами. Но детям давайте его понемногу.

Толпа согласно промолчала, однако, получив первые миски, женщины дружно отнесли их устроенным во мху больным и калекам, которые с трудом передвигались сами.

Бет отметила, что нужно помочь им поесть, и, едва закончив раздачу горшочков, прихватила парочку и направилась к самым слабым. Некоторое время озадаченно всматривалась в изуродованное свежими шрамами и ожогами лицо совершенно седого мужчины, гадая, где могла его видеть, затем присела и легонько коснулась рукой худого плеча:

– Обедать пора.

– Спасибо… леди, – приоткрыв глаза, безучастно отозвался он, но Бетрисса уже не могла отвести взора от зеленых, потемневших от боли глаз.

– Мишеле!

– Мы знакомы?

Бет замерла, не зная, как расценить его вопрос. Как шутку или предупреждение?

– Он не все помнит, – на миг оторвалась от своей миски присевшая рядом старуха. – Видно, от пыток память потерял.

– Его пытали? – обмерла герцогиня Лаверно.

– Да уж не по головке гладили, – буркнул Синк, присаживаясь поблизости, и невольно охнул: – А мягко-то как! Как на воле, в свежем сене…

А Бетрисса лихорадочно думала о другом. Имя Мишеле Хангро с недавнего времени стало запретным в их маленькой компании. Октябрина напрягалась струной и становилась язвительной, стоило кому-то из них хотя бы вскользь помянуть незадачливого графа. Кадетки сразу сообразили, как неприятно ей любое напоминание о том совершенно незначительном эпизоде, и дружно исключили эту тему из своих разговоров. Дружба, которую они обрели так неожиданно для себя, была дороже всего, и не стоило испытывать ее на крепость из-за какого-то рыжего шута.

Но теперь все переменилось. Как выясняется, граф Хангро не сбежал от позора и не отсиживается в имении дедушки, заедая неудачу пирогами под домашнюю наливку. Он каким-то образом попал в лапы чернокнижников, и нетрудно догадаться, о чем его расспрашивали. Но ничего узнать не сумели, судя по его побелевшей шевелюре и следам пыток. И такого Мишеле ни в коем случае нельзя показывать Октябрине, она вполне может вообразить, будто граф пострадал из-за нее.

Чувство жалости само по себе прекрасно, если не влечет за собой кичливости или вины, но лучше не проверять, на какие жертвы может решиться Октябрина, увидав вот такого избитого и беспомощного рыжика. Хотя теперь уже блондина… если права легенда, утверждающая, что седина, полученная от страха или потрясения, остается с человеком навечно. И значит, сейчас Бетрисса должна придумать, как провести Мишеле мимо Окти.

– Еще, – одобрительно улыбнулась кадетка проглотившему немного тюри графу, – раненым нужно хорошо питаться.

– Очень вкусно, – вежливо похвалил он, решительно отводя в сторону ложку. – Отдайте детям или женщинам, тут есть будущие матери. Им нужно питаться еще лучше.

– Хорошо, – не стала спорить Бет и передала горшочек женщинам.

Не следует показывать ему свое особое отношение и спешить тоже не нужно. У нее есть по крайней мере четыре часа до того момента, как они пустятся в путь. И почти сутки, пока он добредет до приюта, где работает Октябрина.

Бетрисса легко поднялась на ноги и отправилась в обход, хорошо зная со времен своей работы в госпитале, как терпеливы и деликатны по-настоящему больные люди. Ноют и скандалят обычно те, у кого раны незначительны, скорее от скуки и нетерпения.

Вскоре ей удалось уговорить беременных переодеться в костюмы кадеток и выбрать себе по шали; в еще не поросших мхом каменных тоннелях было прохладно и сквозил сырой ветерок. Потом Бетрисса помогала умывать детей, перевязывать раны и смазывать ссадины.

А к тому времени как все устроились и спокойно уснули, она уже точно знала, что делать. И сначала написала письмо Тэри, попросив в дополнение к тем простым зельям и мазям, какие были в каждом приюте, прислать снотворные и успокаивающие. А потом словно вскользь упомянула о Мишеле. И о том, что не помешало бы ему пару дней отдохнуть здесь, у нее под присмотром.

Лишь в юности, передавая тайком записки своему первому любимому мужчине, Бет ждала ответа с таким же нетерпением. И, получив туесок с зельями и послание воспитанницы, вздохнула с облегчением. Она оказалась права, Тэри сразу все поняла и думала точно так же. Более того, она предложила, чтобы не насторожить графа, оставить вместе с ним еще несколько самых слабых беглецов. А объяснить им это просто: они теперь в безопасности и ни один преследователь уже не сможет догнать. Значит, могут спокойно подлечиться и не спешить, к тому же вскоре придет новая группа.

– Ну да, – успокоенно кивнула сама себе герцогиня Лаверно, разбирая присланные снадобья, – цветку сейчас нужнее всего энергия, а граф Хангро всегда был чистокровным человеком.

Непонятно только, почему именно его чернокнижники выбрали в жертву. Или есть еще какие-то тайны, пока неизвестные ей?