Хатгерн исподтишка проводил хмурым взглядом уходящую следом за лекарем лаэйру и крепче стиснул зубы. Как бы ни хотелось ему сейчас сорвать с запястий небрежно намотанную веревку, выхватить оружие и, раскидав туземцев в разные стороны, ринуться вслед за тенью, позволить себе так поступить он не мог.

Придется терпеть. И не столько ради сохранности собственных тайн, сколько из-за оружия и ценных вещей, которые в случае неповиновения сразу же отберут бесцеремонные поселяне. Как отобрали у Меркелоса все, что сочла не стоящим внимания тень, герцог имел возможность лично наблюдать.

— Вместе их не сажайте, — хмуро скомандовал шедший впереди пленника Кранд и пошагал куда-то вглубь дома, а его помощники довольно невежливо подтолкнули герцога к ведущей в подвал узкой лесенке.

Камерой поселенцам служил набитый к зиме бочками с соленьями и ящиками с корнеплодами подвал, в углу которого стоял ларь, накрытый вытертой лосиной шкурой. Меркелоса утащили куда-то дальше, и, судя по звяканью засовов, запирали его намного усерднее, чем Харна.

Герцог мстительно усмехнулся, прошел к одной из бочек, и, сбросив с запястий надоевшие путы, вытащил из-под крышки огромное светло — зеленое моченое яблоко. После, устроившись со всем доступным удобством на своем арестантском ложе, Харн вонзил крепкие зубы в свою добычу и задумался. Как он слышал краем уха, совет будет только на закате, и значит до того момента у него есть несколько часов на спокойное осмысление всего, что он успел заметить и расслышать. И хотя герцог предпочел бы обсудить сделанные наблюдения и предварительные выводы с тенью, в чью наблюдательность и разумность он успел уверовать, придётся обходиться без нее.

Глухое раздражение, клокотавшее где-то глубоко в груди при воспоминании о смирно топавшей за долговязым целителем мальчишеской фигурке, внезапно вскипело неистовым гневом и охваченный непреодолимым желаньем бежать следом за ними Хатгерн вмиг забыл и о яблоке и об осторожности.

— Проклятье, — яростно взрыкнул герцог, сообразив вдруг, как неблагородно и отвратительно он вел себя по отношению к Таэльмине с первой же минуты знакомства.

А заодно и ко всем ее подругам по несчастью.

Вместо того чтобы проникнуться состраданием к ни в чём не повинным девушкам, предложенным проигравшими войну соседями в качестве залога и гарантии мира, поспешил решить их судьбу, предложив в младшие жены своим преданным друзьям и соратникам. Ни на минуту не задумавшись, какими бедами может обернуться его непродуманное решение. И для девиц и для друзей. Да он и самому себе выбирал женщину, с которой положено делить радости и печали, вовсе не сердцем, а умом, как тогда казалось, по тщательно продуманному плану…

Как теперь стало предельно ясно, план действительно был… но вовсе не его, сам Хатгерн только покорно шел по тропе, проложенной для него хитроумными интриганами. И если бы тень не оказалась так честна и предусмотрительна, все закончилась бы для него вовсе не тут и не сейчас.

— Харн! — встало вдруг перед мысленным взором герцога хмурое лицо Вардина, преданного и многократно проверенного друга, — мне не нравится этот план! С какой стати ты начал поступать так, как ждут от тебя Люфрен и Юверсано? Почему ты не соберешь нас на совет, как бывало, а решаешь все с советником и Регорсом?

— Потому что дурак доверчивый… — смешанный с досадой стыд окрасил яркими пятнами скулы Хатгерна, — и нет мне прощенья…

Он уже почти вслух бормотал свои покаянные признания, когда запястье вдруг резко стянуло невидимой ловчей петлей. Острая, словно от удара кинжала боль мигом вырвала сознание из плена странного наваждения, заставлявшего признаться самому себе в тех заблуждениях и ошибках, какие он очень нескоро признал бы по собственному желанью.

Харн дернул вверх рукав рубахи и ошеломленно уставился на перемигивающиеся разноцветными огоньками камни соединявшего их с Таэльминой браслета, начиная понимать, какое чудо заставило его сбросить с разума неодолимые путы чужой воли.

— Ну, как ты тут? — дверь подвала распахнулась, и на пороге возник ехидно ухмылявшийся Кранд.

— Хорошо, — с усмешкой сообщил Хатгерн, в доказательство смачно откусывая большой кусок позабытого было яблока.

— А сказать мне ничего не хочешь? — нахмурился не поверивший ему старшина и получил в ответ полный искреннего недоуменья взгляд.

Он явно хотел сказать пленнику что-то еще, но неподалеку раздался истошный вопль, в котором герцог опознал голос Меркелоса, а затем и встревоженные крики поселян. Старшина развернулся и опрометью бросился туда, не заперев за собой дверь.

— Никогда не поверю, будто ты сделал это случайно, — ехидно заявил вслед ему Харн и, вспомнив про браслет, снова отодвинул рукав.

Теперь артефакт сидел на запястье свободно, герцог даже покрутил его туда — сюда, зато ритуальные брачные узоры на коже как будто слегка выцвели. Несколько секунд Хатгерн изучал незамысловатые завитки, все сильнее проникаясь осознанием неизбежности их потери. И неожиданно для него самого, возможность вновь оказаться холостым и свободным, словно ветер, человеком, отозвалась в душе глухим протестом.

Харн не смог бы сейчас разумно объяснить, почему так неприятна ему сама мысль о том моменте, когда узоры исчезнут совсем и Таэльмина больше не будет его младшей женой, ведь браслеты никуда не исчезают, а наоборот, начинают проявлять свою силу. В конце концов именно свобода была наградой лаэйре за выполнение работы!

И если судить по справедливости, то тень уже сделала всё, ради чего он её нанимал, и теперь уже не она должна защищать фиктивного мужа от интриг матери и Юверсано, а наоборот, он её. От непредсказуемости и жестокости мира, куда притащил по собственной глупости. Теперь ему совершенно ясно, нужно было отпустить девушку сразу после выхода из подземелий, она сумела бы ускользнуть от преследования и найти себе безопасное местечко. Вполне могла бы обратиться за помощью к другим теням, несомненно все они связаны прочными узами тайного братства. Однако Харн осознал это слишком поздно, потому и не отправил девушку прочь, вменив себе в обязанность лично доставить ее в безопасное место.

Вот оно… — с облегчением выдохнул герцог, найдя объяснение своему упорному нежеланью терять брачную связь с лаэйрой — ответственность! Чувство, которое воспитывал в нем отец с раннего детства, считая одним из самых необходимых для хорошего правителя. Именно поэтому он теперь так не желает расставаться с Таэльминой, ведь в этих местах у нее нет ни одного знакомого существа, да и сама жизнь тут совершенно иная, и если с девушкой случится беда, вина в том навсегда повиснет неснимаемым камнем на его совести.

Харн куснул яблоко, обнаружил в руке куцый огрызок и огорченно вздохнул. Как просто всё объяснилось… а ведь он на краткое мгновенье заподозрил, будто в его душе проснулось особое чувство… хотя отлично знает, оно приходит вовсе не так.

Настоящая любовь обрушивается на тебя как неотвратимый удар меча, как молния среди бела дня, внезапная и беспощадная… миг — и ты обожжен, беспомощен, слеп и глуп как новорожденный щенок. И в то же время все как будто понимаешь и видишь… только не имеешь ни сил ни желанья бороться со сносящей тебя лавиной.

Он даже глаза на мгновение прикрыл, вспоминая ту, давнюю встречу, когда, едва отпраздновав совершеннолетие, инкогнито приехал в именье Вардина, решившись несколько дней отдохнуть от учебы и тренировок. Отец в тот момент был слишком занят своей лаэйрой и бесконечной ссорой с матерью, и не следил за наследником так же неотступно, как обычно.

Как Харн выяснил позже, Анделина приехала в гости к двоюродной тётушке в тот же день и тоже совершенно случайно, и счел это указанием судьбы, когда понял, насколько захватило его внезапное чувство к яркой, как бабочка с южных островов, веселой и неугомонной девушке. Герцог готов был слушать её часами, не отрываясь смотреть в умело подкрашенные голубые глаза и любоваться нежным румянцем обрамленного пепельными локонами личика. И его ничуть не смущало ее происхождение, троюродная кузина Вардина была плодом неравного брака обедневшего барона и дочери богатого купца.

Представившийся очаровательной Делии сыном простого оружейника, юный герцог чувствовал себя гнусным обманщиком, и почти решился признаться девушке в своих чувствах и заодно истинном положении, да помешал Вардин. Уговорил не торопиться… и лишь позже Хатгерн понял, почему. И хотя должен был бы благодарить друга за честный и разумный совет, но на самом деле почти возненавидел за разбитые иллюзии.

Как выяснилось очень скоро, Анделина приехала в гости к тетушке с единственной целью, заставить немного приревновать своего давнего, но недостаточно решительного поклонника. Ну и разумеется, поторопить его с предложением руки, сердца и заветного для девушки титула барона. И тот не замедлил примчаться, уже через пятицу соскочил с коня у широкого крыльца, подхватил в объятья птичкой слетевшую к нему Анделину и принялся жарко целовать, не слыша горького звона осколков герцогского сердца, осыпавшихся на ступени с галереи второго этажа.

Тогда Хатгерну казалось, будто они никогда больше не встретятся, но судьба оказалась безжалостнее, чем он представлял. Барон дэй Лизиртс оказался одним из гостей, приглашенных на коронование молодого герцога, и, разумеется, он прибыл с женой. Немедленно узнавшая герцога Анделина сумела поймать его в малой гостиной, и Харн испытал на себе всю полноту ярости и негодования недалекой женщины, обнаружившей что в ее руках был золотой ключик от всех ее самых смелых желаний, да уплыл из-за нерешительности влюбленного поклонника. Баронесса дэй Лизиртс обвинила его милость в подлости, обмане, попытке соблазнения и заодно во всех остальных самых грязных грехах. И потребовала за их прощение целую кучу милостей и привилегий для своего мужа.

Получила она лишь особое зелье, вызывавшее забвение последних событий, но после этого объяснения храм под именем Делия окончательно рассыпался прахом в душе Хатгерна, и он твердо решил жениться лишь на той девице, брак с которой будет выгоднее всего для Крисданского герцогства.

— Выходи, — часа через два мрачно позвал возникший в проеме распахнувшейся настежь двери старшина, — обедать пора.

— Да я уже немного перекусил, — ехидно сообщил герцог, нахально крутнув в руке огрызок, но упорствовать не стал. Поднялся с ларя и направился к двери, в надежде не столь на трапезу, сколько на откровенность хозяина.

— Там дружок твой… — поднимаясь по лестнице, скупо обронил Кранд, — начал было рассказывать свои секреты… да спохватился. Вытащил откуда-то иглу и воткнул себе в ногу… пока наши прибежали — уже уснул.

— Он мне не друг! — с ледяной яростью отрезал Харн, — он враг… злейший. И если бы не был ранен… я сам бы его прикончил, но слабых не добиваю.

— Понятно… — старшина свернул от лестницы к распахнутой двери, за которой что-то оживленно обсуждали мужские голоса, и слышался звон посуды, — проходи, устраивайся.

Рассматривать присутствующих в комнате людей герцог не торопился, незачем. Очень скоро они сами покажут и свое место в этом обществе и отношение к новичку. А пока просто прошел к столу и уверенно сел на свободное место, небрежно следя за немолодым мужчиной, сноровисто расставляющим по столу большие блюда с мясом и соленьями, которые подносил ему парнишка помощник. И успешно делая вид, будто не замечает пристального вниманья окружающих. В конце концов их можно понять, далеко не каждый день через границу переходят дети закрытых герцогств, особенно такие необычные. И можно не сомневаться, сейчас туземцы засыплют его несчетным числом вопросов, от самых простых, до совершенно неожиданных и ему придется на них отвечать. Однако первый же вопрос поверг Хатгерна в полное недоумение.

— Как ты избежал влияния фейлов?

— Кого?

— Фейлов!

— Что это такое? — изумленно поднял бровь Харн, рассматривая изучающих его сотрапезников.

— Он и в самом деле не знает, — уверенно объявил Кранд, посмотрев наверх.

Глянул туда и герцог, просто на всякий случай, но ничего особого не обнаружил.

— Фейлы — это они! — веско объявил немолодой абориген, и поднял вверх мозолистый палец.

— Кто? — не поймавшись более на это невнятное указание, недоверчиво осведомился Харн.

— Светящиеся создания из священного леса. Нам дозволено ловить по весне молодых фейлов и приручать их… но за это мы весь солнечный жемчуг продаем эльфам.

Заявление туземца прозвучало довольно хвастливо и это заставило герцога скептически поджать губы, хотя сам факт знакомства поселенцев с легендарными эльфами разжег в душе неуемное любопытство и добавил вопросов.

— Каким образом связаны эти… фейлы с каким-то жемчугом и со мной? — обдумав всё сказанное туземцами, осторожно осведомился Хатгерн, стараясь не показать своей живой заинтересованности.

— Они питаются человеческими чувствами, — нехотя признался Кранд, — но любят только правду. На ней они растут сами и взращивают жемчуг. И чем эта правда весомее, выстраданнее, тем больше энергии они получают. Поэтому создают в домах, где живут, особую зону… каждый, попадая в нее, испытывает желание признаться в самых сокровенных желаниях и ошибках. Твой враг очень быстро это понял… и от страха разоблачения сам себя усыпил… но мы его все же разбудим и заставим говорить правду, уже послали мальчишку за Ительсом. А вот ты почему-то не сделал даже самых безобидных признаний… и это подозрительно.

— А почему вы сами спокойно сидите под фейлом и не каетесь в своих грехах? — не собирался сразу раскрывать свои тайны герцог, — и разве сила магических созданий действует на всех без исключения?

Он ждал ответа, спокойно отрезая большим ножом ломтики мяса с огромного куска, положенного на его тарелку поваром и пытался угадать, как поступают туземцы с владельцами старинных артефактов. Отбирают сразу или разрешают оставить себе, но требуют за это какой-то платы?

— Их влияние сильнее всего действует первый раз… — старосте явно не хотелось раскрывать перед гостем все свои секреты, но висевшее под потолком на жердочке существо тревожно затрепетало крылышками, и он хмуро продолжил объяснение, — когда они только знакомятся с новичками. Потом появляется защита. А первый раз можно выдержать только с помощью магических вещиц… и раз ты теперь остаешься жить с нами, мы должны знать, чем ты защищен. Наша жизнь не так уж безопасна и всегда лучше знать, на что можно надеяться в крайнем случае.

— Да, у меня есть защитные амулеты, — так же нехотя признался Харн, — и не один. Я могу показать их вам, но не сейчас. Ты же должен понимать… после того, как вы напали на нас, насильно привели сюда и забрали мою жену, я был бы последним дураком, если сразу выложил перед вами все свои секреты. И не говори… будто вы не можете мне доверять, я еще даже в помыслах не держал кому-то угрожать или пытаться обидить. В отличие от вас.

— Это не мы придумали закон о женщинах! — мигом ощетинился один из туземцев, — но он правильный! Ведь несправедливо… когда какой-то проходимец… охотник за артефактами или преступник может иметь детей, а честный воин, вырастивший жемчужину — нет!

— Вот как?! — начиная свирепеть, едко осведомился герцог, — вы значит, честные и достойные люди, и имеете право на свободу и на детей? А несчастные беглянки — это просто домашний скот и ради выдуманных вами скотских правил должны как рабыни переходить из рук в руки и рожать вам потомство? Которое вырастет и снова будет насиловать чужих жен! Интересно, а на ваших собственных дочерей это подлое правило тоже распространяется, или только на чужих женщин?

Кранд яростно сверкнул на наглого чужака глазами и со всего маху врезал кулаком по столу. Жалобно звякнули пустые бокалы, под потолком вдруг тревожно затрепетал крылышками фейл, замелькали светлые блики, и старшина, уже почти раскрывший рот в явном намерении рявкнуть нечто резкое, отчего-то сразу передумал и смолчал, лишь бешено скрипнул зубами.

После этого обед продолжался в полном молчании, и все туземцы упорно смотрели лишь в свои тарелки, стараясь не встречаться взглядом с насмешливо щурящимися глазами дерзкого новичка. И многие из них все сильнее осознавали, насколько сильно ошибались, радуясь струйке дыма, замеченной над одним из тех мест, куда стражи обычно выбрасывают беглецов. Да и Кранд зря так спешил добраться туда раньше старшин других поселений. Пусть бы в этот раз «повезло» Юширсу или Мардену.