Некоторое время после того, как ужасный полет закончился, я не могла пошевельнуть ни рукой, ни ногой. Тело казалось чужим и непослушным, а в голове, как на пьяной карусели, бешено вертелись невнятные обрывки мыслей и чувств.

Такое впечатление, будто свою медовуху я уже выпила, и далеко не один ковш.

Очень не скоро и с великим трудом мне удалось осмотреться, и выяснилось очень загадочное и еще более неприятное обстоятельство. Судя по всему, попала я в совершенно незнакомый дремучий лес. Больше всего похожий на дикую тайгу; насколько мне помнится, только там и остались такие непроходимые заросли и огромные деревья.

Осторожно пошевелив раскинутыми конечностями, вяло порадовалась своей удаче – отголоски боли хоть и остались, но все сгибалось и разгибалось. Даже позвоночник.

Хуже всего обстояло с головой. Нет, было бы неверно сказать, что, рухнув с высоты птичьего полета непонятно куда, я сразу резко поглупела. Ничуть не бывало. Рассуждать я могла, и довольно связно, и где-то в глубине подсознания замирала от тревоги и ужаса.

И одновременно чувствовала себя слегка пьяной, по-детски бесшабашной и легкомысленной, какой не была уже лет двадцать.

И это мне очень не нравилось, просто до отвращения.

Постаравшись собрать в кулак всю силу воли, я приказала себе забыть о непонятном недомогании и озаботиться главным вопросом – как отсюда выбраться?

Но для этого прежде следовало подняться на ноги и осмотреть местность, возможно, где-то рядом обнаружится дорога или какой-нибудь признак человеческой деятельности. Сосредоточившись на этой задаче, я оперлась о землю и попыталась сесть.

Получилось не очень хорошо, что-то мешало, кроме необычной веселости разбегающихся мыслей. Как-то не так все было, неправильно и неудобно.

Но я женщина упорная и целеустремленная, и просто так сдаваться вовсе не в моих правилах. Поэтому настойчивых попыток не прекратила, четко понимая только одно: пока светло, нужно постараться выбраться из этого необычного леса. Даже можно сказать странного, исподволь я уже успела кое-что рассмотреть.

Потому и не сдавалась. Каждый олух знает: чем диковиннее и непривычнее лес, тем страшнее могут оказаться его обитатели. А я сейчас вовсе не в той форме, чтобы с невиданным зверьем сражаться.

Еще и сумка, как назло, куда-то запропастилась, а в ней у меня и метла, и заговоренные снадобья.

– Какая хорошенькая! – неожиданно сказал кто-то прямо надо мной до невозможности восхищенным голоском.

И вот за этот восторг я сразу простила незнакомцу всю его наглость.

Впрочем, он тоже был ничего. Стройный как тростинка, юный, изящный и зеленоглазый. Даже копна волос медового цвета почему-то слегка отливала зеленью. Или это тут отсвет от деревьев такой?

– Ты кто? – вежливо спросила я, полулежа возле пенька.

Огромного такого, как от баобаба.

– Гном.

– Не рассказывай мне сказки, – преодолевая головокружение, небрежно фыркнула в ответ. – На самом деле гномов не бывает. А те, которые в сказках, все как один маленькие, коренастенькие, борода до полу, в накачанных ручках огромная кувалда… или как это еще называется… да не важно, а на голове колпачок… вот. А у тебя – сам посмотри. Рост… ну, почти средний… плечики хрупкие… бороды нет, волосы светлые, опять же, кувалды не видно… да и колпачка тоже… Нет, ты не гном. Ты, скорее, на эльфа похож.

Собеседник возмущенно фыркнул, отвернулся и побежал прочь.

Я так и обмерла, ну вот что я наделала? Уйдет ведь, а я даже не успела спросить, в какой стороне его деревня и как до нее добраться.

– Эй! Э-эй! А ты куда это? Стой! – взвыла отчаянно, и он немного притормозил. – Ты чего, обиделся? Ну прости, пожалуйста. Пусть будет гном, раз ты так хочешь. Только не бросай меня тут, помоги выйти на дорогу.

– Пошли, – скомандовал гном и, снова развернувшись, поскакал к огромным поваленным стволам, окружавшим полянку.

– Подожди, не так быстро! – Я с трудом поспевала за ним.

Состояние опьянения понемногу начинало проходить, но видела я все вокруг как в туманной дымке. Да и тело еще казалось каким-то чужим, неудобным и неуклюжим.

Парнишка ловко взлетел на невероятно толстое бревно и легко попрыгал с одного ствола на другой.

– Куда?! Эй, постой, не беги ты так, я же через эти бревна в жизни не перелезу! Да и метла куда-то подевалась… И как меня угораздило в эдакую глухомань залететь… – причитала я, все яснее понимая, что безнадежно отстаю.

– Прыгай через бревна, а не ползи под ними, – скомандовал эльф, который упорно продолжал считать, что он гном.

Ну или очень хотел так думать. Да и пусть себе, я знаю уйму людей, которые считают себя вовсе не теми, кто они есть на самом деле.

Вот один мой почти жених почему-то упрямо мнил себя потрясающе красивым и не менее щедрым. В упор не замечая в зеркале ни обвисших щек, ни маленьких глазок. И при этом наивно полагал, что я их тоже не вижу. А заодно не замечаю, что принесенные им цветочки явно пережили не одну уценку.

Тут я спохватилась и с огорчением признала, что мои мысли снова норовят ускользнуть куда-то не туда. Да что ж это со мной такое?! Меня же вроде позвал с собой этот… гном.

Ну и как прыгать через такие огромные бревна? Я же не кошка! Но руками все же за бревно схватилась и обмерла от потрясения, рассмотрев совершенно неожиданную картину.

Это были не мои руки и пальцы заодно. На моих никогда не имелось густого и белого пуха. И когтей – длинных, крепких и даже на вид опасных.

Похоже, рановато я решила, что моя голова уже почти в порядке. Какой может быть порядок, когда такая ерунда мерещится?

– Эй, метаморф! Не отставай.

– А почему ты меня так обзываешь? – вяло обиделась я.

– А как мне тебя называть?

Да, действительно, а как? Ну, есть у меня, конечно имя, как у всех нормальных людей, только его всяким встречным-поперечным лучше не открывать. В нем-то ведь вся наша суть, а вдруг у кого желание появится наговор или приговор… Нет, упасите нечистые силы!

Значит, имечко нужно новое придумать, и лучше попроще, иначе с такой дурной головой, как у меня сейчас, сама же первая и забуду. Так-так, ну и как же меня звать-то будут?

О, Вия. И со вкусом, и коротко. И что-то такое сакральное так и слышится. Так что…

– Будем знакомы. Меня зовут Вия.

– Талм, – коротко бросил он, то есть гном, и снова кузнечиком запрыгал от меня по огромным стволам, даже в поваленном состоянии бывшим много выше моего роста. Ну чисто баобабы.

И это по ним я прыгать должна? Да я же ни за что не допрыгну.

А может, все же попробовать? Не зря же такие когти появились на ручках-то?

Как щас зацеплюсь.

Ну зацепилась. Висю. Нет, вишу… или вешу? Как-то не так, но разве в этом суть?

Дальше-то что делать?

Ну повисела… еще повисела… может, хватит? Что там такими когтищами делать положено? Если они все глубже в дерево вонзаются, чем дольше я висю… или все же вишу? Тут мысли мои снова запутались, и пришлось резко мотнуть головой, чтобы вспомнить, чем это я тут занимаюсь.

Так, значит, о когтях. Как мне прыгать на бревно, если они в дереве по самые пальцы засели?

Прежде мне всегда казалось, что у котов когти на удивление легко туда-сюда вонзаются и вынимаются. Может, и мои точно так могут?

Я попыталась вытащить когти из дерева, но они и не подумали вытаскиваться. И до каких пор мне теперь тут висеть? Чего ждать? Пока когти отсохнут или ноги до земли отрастут?

Боюсь, такое счастье мне не грозит. Ноги-то у меня теперь тоже, оказывается, белые и пушистые.

– Р-р-рав! – раздалось прямо под моей… хм, ну там, где ноги.

Когти мгновенно втянулись и рванули выше, ноги, еще секунду назад равнодушно болтавшиеся где-то внизу, рывком подтянулись и зацепились когтями на уровне ушей, но уши ждать не стали, а прыгнули вслед за руками. Руки выпустили когти и впились в кору на самом верху бревна, но ноги уже снова были рядом.

И ведь пошло. Да еще как пошло! Руки хватаются, подтягивают тело, ноги прыгают вперед и отталкиваются…

Пришла в себя я от громкого звонкого хохота. Опомнилась, уселась на чуть шершавом, прогретом солнцем широком боку огромного ствола и бдительно огляделась.

Так, а где оно? Ну, которое рычало?

И чего это гнома так распирает от дурного смеха?

Да не просто распирает. На спину рухнул, тощими ножками в узких штанишках над собой болтает, ручками за живот держится… и звенит, звенит колокольчиком на весь лес!

Нехорошее подозрение потихоньку родилось в моей бдительной ведьминской душе и начало расти. Сначала медленно, как растет нерасстоявшееся тесто в квашонке. А потом разбухло, взыграло… и рвануло из меня мощным потоком.

Выходит, вот этот самый мелкий паршивец надо мной, старшей Бабой-ягой клана, поиздеваться вздумал? Подкрался и рявкнул, гаденыш, так убедительно, что я от страха чуть собственные уши не оттоптала. Вот и рванула, сама не поняла куда. А он, значит, за этим со стороны наблюдал и веселился? Я задумчиво поскребла выпущенными когтями теплую кору, прищурилась и припала к бревну, готовясь к прыжку.

Ну, погоди же, пакостник малолетний. Сейчас ты на себе любимом испытаешь всю действенность собственноручно изобретенного метода. Посмотрим, как ты будешь бегать от того, что рычит в ночи.

А уж рыкнуть по делу, а иногда и просто для порядка, я всегда умела.

– Р-р-рау!!!

Мощный толчок задними лапами, и я уже лечу прямо на гнома, валяющегося на мягком ковре из мха.

Мне даже немного жаль его стало где-то на середине полета. Молодой, симпатичный, волосы красивые, чуть зеленоватые, и глаза тоже зеленые… были.

А я его когтями… Ах, поздно!

Никакого гнома на примятом мху уже не лежит.

Я повела неожиданно чутким носом… а, так вот же его след. И размашисто прыгнула в ту сторону.

Но его и тут уже не было.

Так вот ты как!

А я тебя вот так!

Я перелетала со ствола на ствол, изгибаясь на лету в немыслимые позы, в какие и в прошлом-то веке не выгибалась, а его запах летел и летел впереди, дразня и сердя своей недостижимостью.

Ну, погоди ты у меня, шустрый гном! Вот поймаю – жалеть точно не буду.

Испытаешь на своей шкурке остроту моих когтей. Будешь знать, как подшучивать над настоящей Бабкой-ёжкой, как мы иногда шутя величаем сами себя.

– Слышь, Вия! Хватит играть. Меня уже обедать ждут, если сейчас не придем, попадет обоим, – важно объявил откуда-то сверху звонкий голосок.

Опля. Ну вот, милый, ты и попался. Сиди-сиди на той тонкой веточке, а я тут, снизу, покараулю. Никуда тебе оттуда не сбежать.

Я в предвкушении припала к стволу и вильнула… телом.

Что-то белое метнулось перед глазами, и в душе все так и оборвалось.

А это еще кто?

Выпустив когти, осторожно поворачиваюсь назад…

НЕТ.

Этого не может быть. Просто никогда.

Длинный пушистый белый хвост, в нетерпении мечущийся по бревну возле моего тела, просто не может быть моим собственным.

Нет, я ничего не имею против хвостов, особенно против красивых, если они, разумеется, не растут из моего собственного… хм, тела.

Но Бабам-ягам, и тем более цивилизованным ведьмам, просто не положено подобного безобразия. Это же несокрушимый удар по нашему древнему званию и имиджу. Как я теперь в таком легкомысленном виде с клиентами-то буду общаться?

«Скорее всего, я просто заболела, – внезапно родилась в мозгу спасительная идея. – Лежу в горячке, и мне видится, будто я – белая пушистая кошка размером с рысь». Потому что никем иным я себя представить бы не смогла, ведь в глубине души всегда была твердо уверена, что я именно белая и пушистая.

– Вия, ну ты что, обиделась, что ли? – внезапно прорвался сквозь мои размышления звонкий голосок, и узкая ладошка ласково погладила по спинке, заставляя от незнакомого удовольствия крепче зажмурить глаза. – Ну хватит уже тут лежать с закрытыми глазами. Идем, обедать пора. Ну, Вия, я же вижу, что ты не спишь.

– Мрр… – раздался в моей голове странный звук и вдруг обрел не менее странный смысл. – Как пррриятно ты меня гладишь. Теперррь еще за ушком почеши… вот так, пррравильно…

– Талм! Сколько можно тебя ждать? – Чей-то грозный голос так громко рявкнул над моей головой, что я подскочила.

И глаза открыла.

Ого! Вот этот точно на гнома похож, плечами, по крайней мере. Хотя волосы тоже чуть зеленоватые и ленточкой в хвост завязаны, я прекрасно рассмотрела, когда он, пристально меня изучая, нагнулся ниже.

– Молчи, – молниеносно склонившись к моему уху, шепнул Талм, а я и спорить не стала.

Сама понимаю, не дура какая-нибудь, что в иных ситуациях молчание – это чистейшей пробы золото. Я, когда надо, вообще могу молчать, как одичалый партизан в непроходимом лесу.

Только если бы со мной именно за молчание расплачивались, то не видать бы мне трехэтажной избушки еще лет триста. Ведь нашу сестру язык кормит.

– Где ты это нашел? – хмуро поинтересовался сердитый незнакомец и потянул меня за воротник.

Ну или за то место, где он находиться должен.

А вот такого хамского обращения с собой я никогда не терпела. И никому не прощала. Потому развернулась тугой пружиной и щелкнула зубами.

Громко так щелкнула, как автоматический замок в моей двери щелкает. Только наглец, который меня хватать вздумал, уже успел отдернуть свою мускулистую руку.

– Прогони ее, – скомандовал плечистый гном худенькому Талму. – Не видишь, какая дикая?

«Это я? – жарким костром вспыхнуло в душе праведное возмущение. – Наследственная Баба-яга для тебя – дикая? Ах же ты, лесник нечесаный! Ну, теперь я тебе такого оскорбления вовек не прощу!»

– Неправда, – обиженно заныл Талм. – Ничего она не дикая, мы с ней так весело поиграли!

«Поиграли? Вообще-то мне казалось, что я тебя ловлю с намерением наказать», – хотела возразить я. Но вовремя вспомнила, что еще минуту назад собиралась изображать немого партизана.

– Вот, смотри, какая она ласковая, – гладя меня по головке, уговаривал парнишка.

Ну чего же ты смотришь так подозрительно, вражина? Не веришь, что я, такая белая и пушистая, могу быть ласковой?

Сейчас докажу. Иди сюда, гном.

Я подвинулась поближе к Талму, высунула язык и провела по его глазастой мордочке.

Тьфу.

Почему же он горький, как хина?

И отчего так ошарашенно на меня смотрит? Вернее, смотрят, потому как глаза вылупили оба гнома. Ну да, а как они хотели? Язык у меня тоже стал… больше, чем был раньше.

Намного больше. Почти половину личика одним мазком шутнику умыла.

– И как ты ее зовешь? – озадаченно поинтересовался плечистый.

– Вия. Правда красивое имя?

– Ничего. Сам придумал?

– Ага, – спрыгивая вниз, бойко соврал младший и поманил меня за собой.

Иду уже, иду.

«Куда ж я теперь денусь от собственного персонального гнома», – сползая с бревна, буркнула я про себя и подозрительно оглянулась на свой хвост.

Это надо же, сколько живу, никогда до сих пор не знала, какое у меня богатое воображение. Мало того что придумала каких-то неправильных гномов, так еще и вообразила себя кошкой хвостатой.

И лес этот, абсолютно неправильный, что вокруг в небо вершинами уходит, тоже я придумала? И вот эти совершенно неизвестные цветочки, и эти кустики, усыпанные крупными фиолетовыми ягодками…

Стоп.

Стоп, говорю сама себе. Какими такими ягодками?

Сейчас же весна.

РАННЯЯ. Между прочим. Еще даже самых первых ягодок с месяц, а то и дольше, ждать нужно.

Да и не могла я придумать таких смешных ягодок.

Интересно, а на вкус они какие?

Умм… ничего так, сладкие, чуть с кислиночкой, но запах и вкус…

Абсолютно незнакомый вкус.

Тянусь сорвать еще ягоду и натыкаюсь рукой… да какая же это рука – лапа… вот ей на колючку и наткнулась.

– Ай!

Как больно. Хорошо колючка толстая и на веточке крепко сидит, в лапе не осталась. Зато оставила ранку, вот и кровь появилась…

Машинально провожу по алой капельке широким языком… и в голове взрывается недавняя боль.

Ох, голова моя, голова…

– Вия-а-а!

– Да что ж ты так орешь-то, Талм! – болезненно сморщившись, простонала я, протянула руку, чтобы прикрыть глаза от яркого солнца…

И подскочила как на иголках, когда мне в лицо ткнулась мохнатая когтистая лапа.

Так, а вот это уже перебор.

Теперь я уже окончательно пришла в себя и чувствую себя абсолютно здоровой.

И способной рассуждать совершенно благоразумно.

– Вия, тебе лучше? – Перед моим взором возникла встревоженная мордочка гнома, в зеленых глазках застыли светлые слезинки.

Эх, гном, ну не реви же ты так. Мужчины не плачут. Когда их могут увидеть.

А в остальное время… что они, не люди, что ли?

– А что со мной было?

– Ты зачем ягоды заманихи ела? Отравиться решила? – обиженно пробурчал мелкий.

– Откуда мне знать, что это заманиха? У нас в лесу она совсем другая.

– Так! – не выдержал старший гном, упорно сверливший меня сердитым взглядом. – Мало того что ты тащишь на стоянку метаморфа, так еще и обманул меня! Этот метаморф вообще непонятно из каких дебрей пришел, раз даже заманиху не знает.

– Ну и что? – встал передо мной, загораживая своим телом, Талм. – Зато она красивая… такая пушистая и игривая зверушка.

За это оскорбление я его чуть не цапнула. За что? Да за то, что перед самым носом находилось, вот за это и хотела цапнуть.

Хорошо сдержаться успела. А расслышав следующие слова, и вовсе мстить раздумала.

– И раз она сюда попала неизвестно откуда, значит, ей помощь нужна. А то пропадет ни за медник, вон чуть заманихи сдуру не нажралась. Повезло, что я успел у нее изо рта ягоду вытащить.

А вот если бы он знал, что вытащил вовсе не первую, а десятую или двадцатую, тогда точно бы рыдал как девчонка. Стало быть, говорить об этом ему не обязательно. Просто возьму на заметку, что не все растения тут безвредны.

– Талм, но ты же знаешь, что метаморфы опасны, – нудно гудел старший гном. – И к стоянке их приучать нельзя. Потом в жизнь не отвадишь.

Ну, наглец, даже не задумывается, что я все слышу и понимаю! И на провалы в памяти больше не жалуюсь. Да и на отсутствие мстительности – тоже. И никогда не пошла бы после этих слов на вашу стоянку, да что-то в рассуждении меньшого показалось очень правильным.

Теперь, после… хм… отравления, мыслить я стала так же четко, как и раньше. И сразу поняла, что нахожусь вовсе не на родной земле.

Потому что у нас там гномов нет. А если бы и были, то на вот этих зеленоволосых они были бы похожи в самую последнюю очередь.

Хотя все остальное вполне могло ввести в заблуждение. Солнце – точно такое же, может, немного пожарче, но это еще выяснить нужно, на какой мы широте. Трава зеленая, но незнакомая. Ни одной родной травки, а уж я-то их наизусть знаю. Да и деревья эти, размером с баобаб, но по виду сосны, а по листьям – нечто среднее между кленом и дубом… Ох.

Стало быть, вовсе не случайно я вдруг превратилась здесь в огромную кошку. Вероятно, так сработало чувство самосохранения, нашедшее для меня самый оптимальный в данном случае облик. Следовательно, именно оно и разум затуманило, сделав на время беспечным и ветреным, – разумеется, тоже неспроста. Пусть такое превращение мне чрезвычайно не нравится, но, видимо, придется временно согласиться с мудрым подсознанием, явно не желающим никаких неприятностей для моего тела и рассудка. И попытаться просто выжить в этом странном месте… а может, и в целом мире.

– Ладно, – тяжело вздохнул старший гном. – Бери. Но если хоть одно замечание – уведешь подальше и сам запутаешь. Дай клятву.

– Даю, – буркнул Талм и, отвернувшись ко мне, тихонько всхлипнул, вытирая кулаком слезы.

– Эй, гном! – укоризненно уставилась я в зеленые глазки. – Я ведь тебе уже говорила, что мужчины не плачут?

До стоянки мы шли с полчаса, и все это время мое сознание то прояснялось, и тогда я начинала понимать всю трагичность происходящего, то снова впадало в беспечное легкомыслие, но я больше не старалась с ним бороться. Просто изучала все вокруг и пыталась найти в своем положении хоть какие-то позитивные моменты. И все было бы относительно прекрасно, если бы не старший лесник.

Я, конечно, Бабка-ёжка очень терпеливая – до поры до времени. Или когда очень нужно. Потому-то кое-как и стерпела, что этот неправильный гном всю остальную дорогу до их драгоценной стоянки вел меня за шиворот.

Правда, не очень крепко хватался, так, чуть-чуть придерживал. После того как я ему показала, какой длины у меня теперь клыки.

Глаза у него от демонстрации моих зубок вмиг стали такие круглые, даже меня саму заинтересовало, что же такого особенного он там увидал. И я бы не удержалась, заглянула в ручеек или озерцо, но, к сожалению, вокруг даже лягушачьей лужи не обнаружилось. А просить зеркало у гномов я не стала. У меньшого его и быть не могло. Откуда взяться зеркалу, если у Талма и карманов нет?

А вот у его плечистого родича… кстати, пора бы уже выяснить, как его зовут. Нет, не в гости зовут, а по имени. Так, о чем это я… А, про зеркало. Вернее, про карманы. Карманы у него были. Потому что одет он в длинную жилетку, перетянутую широким кожаным поясом, и на ней не только карманы. Но и карманчики, и всякие сумочки на поясе вроде дамских театральных, и что-то вроде ножен – правда, оттуда ручка не от меча торчала.

Скорее всего, то, что торчало из ножен, было топориком или молотком. Однако зачем это гному, я пока не догадалась, но очень надеюсь, не для войны какой-нибудь.

Потому как войну в любом ее проявлении я просто терпеть не могу.

– Вот и наша стоянка, – быстро нагнувшись к моему уху, шепнул Талм, и я невольно отвлеклась от своих мыслей, чтобы изучить стояночку.

Обалдеть.

Дай боги всем такие стояночки. Мне-то, наивной Бабке-ёжке, при этом слове что виделось?

Шатры цыганские, шалаши корейские, в каких они живут, пока лук выращивают… ну, на крайний случай, палаточный лагерь на турслете. Или дикое поселение отдыхающих у южного моря.

А вот тут стояли самые настоящие домики. Скромные такие, этажа по три-четыре, не больше. Но не квадратные, как у нас, а круглые. Вроде башен. Или грибов огромных. Со всех сторон окошками и балкончиками утыканные. Ничего себе архитектурка, мне нравится.

Только стояли домики вовсе не на земле и не на фундаментах, а на тех огромных пеньках, что после дубобаобабов остаются. И самый ближний к тропке, по которой мы пришли, оказался домом Талма. Ну и, само собой, того гнома без имени, который меня за провинности выгонять собрался.

Знать бы мне еще, что тут у них провинностью считается. Надеюсь, не любопытство, потому как мне очень захотелось выяснить, как дом не меньше шести или восьми метров в диаметре на пеньке, что раза в два или три у́же его, держаться умудряется.

Ну, это я думаю, что метров восемь, точнее определить пока не могу, так как ни одного привычного глазу предмета для сравнения поблизости не имею.

А что сама? Сама я тоже неизвестно какого роста. То ли шестьдесят, то ли семьдесят сантиметров от земли, когда на всех четырех лапах стою. А на двух… неудобно оказалось. Спине больно, и равновесие удержать трудно. Это только в цирке собачки с улыбочкой на задних лапках стоят.

А я собственноручно испробовала, и мне не понравилось. Ну, пусть собственноножно. Или собственнолапно. Все равно не понравилось.

– Вия. Вылезай оттуда.

Все-таки злые эти гномы – не дали рассмотреть толком, как это все устроено. Ладно, полагаю, выгонять еще не сейчас будут, успею попозже рассмотреть. Оказывается, этот домик чем-то похож по устройству на карусель. И, судя по следам, то есть по тропинкам, которые не от крылечка, а прямо от стен идут, может поворачиваться, как моя старая избушка поворачивалась.

Старая, что еще от бабки досталась. Разумеется, она никуда не делась, так на даче под Пензой и живет. Ноги, конечно, от любопытных туристов за современным фундаментом прячет – для конспирации.

Да не тяни же ты меня за шиворот, гном бестолковый! Ведь всем известно: если хочешь, чтобы в доме можно было жить, то самому во все вникнуть нужно. И как доски класть, и как шурупы вкручивать, и какой кабель надежнее… Нет. Не кобель. Кобелей надежных не бывает, они все ветреники, им всегда черт в чужих баб меду кладет, но ты, Талм, этого не слышал.

Тебе про это рано знать, судя по тому, как на тебя твой старшой покрикивает.

– Кстати, а как его имя? – шепнула я младшему гному, когда он отправился в ванную руки мыть.

Хотя вполне возможно, что они эту комнатку называют совсем по-другому. Но ведь это же не значит, что и я вдруг начну ломать язык? Для меня это была, есть и будет – ванная. Только так, и никак иначе.

– Его зовут Атаний, – бдительно озираясь, торопливо сообщил Талм. – Он мой старший брат. Меня в этом году мама в первый раз на заготовки отпустила, если провинюсь, он может меня обратно отправить.

Вот, значит, как. Оказывается, мы с Талмом друзья по несчастью. Над нами обоими висит угроза расправы за неповиновение, и средоточие этой угрозы – гном с топориком по имени Атаний.

Ладно, не переживай, Талм, прорвемся. Или я не Бабка-ёжка. Надеюсь, мои способности никуда не исчезли вместе с метлой, сумочкой и праздничным платьем.

– О чем это вы тут шепчетесь? – появляясь в дверях, ехидно спросил гном Атаний и подозрительно уставился на брата.

– Я Вию умываться учу, – кротким голоском соврал Талм и мазнул мне по лицу… ну, то есть по мохнатой морде, мокрой ладошкой.

Пф. Какая гадость. Кто тебе сказал, гном, что кошки любят умываться?

А братец твой, между прочим, совершенно не умеет воспитывать подростков. Если он и дальше будет так рычать на парнишку по поводу и без, то пусть не обижается, если получит через пару лет законченного вруна.

Я еще раз оскорбленно фыркнула и важно пошла прочь из ванной. Туда, откуда вкусно пахло обедом. И сразу вспомнила, что с утра, кроме чашки кофе и бокала с самолично настоянным квасом, ничего во рту не держала.

И если вот эта комнатка не кухня, то я не Бабка-ёжка. И не важно, что она расположена вовсе не там, где обычно располагаются кухни в нашем мире, зато ароматы тут просто замечательные. Почти как у моей бабушки на кухне, а она готовила так, что пальчики оближешь.

Больше не сомневаясь, я запрыгнула на широкую лавку, приделанную к стене в переднем углу, и приготовилась терпеливо ждать, пока мне выдадут мою порцию. Стараясь не обращать внимания на озадаченную мордочку Талма, делавшего вилкой какие-то странные знаки.

Наверное, беспокоится, как я в своих лапах вилку удержу. Да уж постараюсь. Не языком же мне это мясо с тарелок слизывать.

Тут в комнату вошел Атаний, хмуро нас оглядел, положил на свою тарелку внушительный кусок тушеного мяса и поставил ее на пол.

Чудак. Видимо, не желает сидеть с нами за одним столом. Ну, как хочет, просто мне кажется, что ему там будет не очень удобно. Хотя некоторые народы привыкли только так кушать, и если здесь тоже такие порядки, то зачем тогда нужно было ставить в комнате стол?

А Атаний подобрался поближе, ухватил мою тарелку и потянул к себе. Забыл, что ли, что его собственная уже стоит на полу?

– Р-р-рав! – возмутилась я, разглядев, как от меня уплывает несколько кусков румяного мяса, и Атаний резво отпрыгнул.

И не просто испугался, а еще и вляпался в стоящее на полу блюдо.

– Талм! Я тебя предупреждал? – разнесся по кухне грозный рык.

– Да что ты все время на ребенка орешь, как жандарм? – не выдержав несправедливых упреков, от которых у меньшого снова слезинки на ресничках повисли, возмущенно рявкнула я по-человечьи.

Или по-гномьи? Или по-гномовски? Ну, это не важно. Важно, что рявкнула.

– Сам во всем виноват, а парнишку замордовал. Ты свою тарелку на пол поставил, ну и ел бы себе там спокойно, чего к нам-то полез?

– Э… э… – Старший гном вылупил зеленые глаза и начал заикаться, так что даже немножко жалко смотреть стало. – Это я тебе, метаморф, на пол еду поставил!

Ах ты… козел зеленоволосый! Чучело огородное! А я-то, дурочка, его еще жалеть вздумала!

Это он, значит, меня, потомственную Бабку-ёжку, с полу, как приблудную собачонку, кормить вздумал?! И решил, будто я такое оскорбление с рук ему спущу?! Да ни за какие коврижки!

Однако отомстить я не успела. В дверь кто-то постучал и сладким таким голосочком позвал:

– Атаний!

Ля-ля-ля. И кто же это там у нас?

Я ведьма понятливая, немедля в сторонку метнулась, на широком подоконнике за занавеской в клубок свернулась и в щелочку выглядываю.

Талм за мной к оконцу бросился, рядом сел, прикрыл своим худеньким тельцем.

Атаний тоже ужом крутнулся. Мясо с пола мигом собрал, в тарелку сложил и на стол поставил. А следы преступления, в смысле наступления на мясо… нет, не войну он ему объявлял…

В общем, все это он быстренько сапогом по полу размазал и не менее сладенько отвечает:

– Я тут!

Ох. До чего же люблю я фильмы про любовь смотреть. Да и в театре, если актеры хорошо играют…

Сама-то? А что сама? Не старуха древняя, поди, всего двадцать семь с хвостиком. Правда, невезучая в этом смысле, как проклял кто. Хотя я и лично проверяла, и подруг просила – бесполезно. Прибиваются к моему порогу то альфонсы, то артисты… не в том смысле, что в кино снимаются, а по жизни только играть и умеют.

Тьфу, снова отвлеклась.

А гномка… нет, лучше гномиха… или просто гнома? Нет, некрасиво как-то, но не важно.

В общем, девица оказалась разбитной. И хозяйственная, в смысле по всем действиям видно, что на хозяина глаз положила. Ну, не знаю, я свидетелем не была, клала ли она на него еще что-нибудь, кроме глаз, а наговаривать попусту на девку не хочу.

Потому как она к нам с добром, то есть с пирожками, как Красная Шапочка, пришла, и негоже ее без подарка назад отправлять.

Да она пока и сама уходить не собиралась. К столу присела, глазками стреляет… Эх. Ну точно как одна из стажерок с особыми способностями – собиралась я ей сегодня объявить, что вполне созрела она… да нет, не для сбора урожая, а для посвящения в полноправные Бабки-ёжки.

И пузырек у нее из рукава так же ловко появился. Хотя силы ведьминой я в ней в упор не чую, так, может, в этих местах и сила другая?

А самое главное – интересно, что она с этим флакончиком делать собирается? На меньшого гнома мельком зыркнула, а он как раз занят был, моим хвостом с оконного переплета пыль сметал… Гномка не оплошала, поспешно своего зелья в чашку Атания капнула и снова сидит как ни в чем не бывало, глазками хлопает.

А вот этого, миленькая моя, я страсть как не переношу. И никакими пирогами тебе своих действий не оплатить. И несмотря на то, что этот несносный Атаний меня глубоко оскорбил, такие запрещенные методы даже на нем применять не позволю.

Подтянув лапой к себе поближе гномчика, я кратко объяснила ему на ухо всю ситуацию. Он даже покраснел от возмущения, так проникся.

А тут как раз и Атаний с чайником вошел. Ну это надо же, насколько одинаково в различных мирах идет прогресс! Чайник медный точь-в-точь такой, как я на выставке старины видела. Там еще, помнится, рассказывали, будто он теперь такой дорогой, за старость свою, чуть не на вес золота. Так, может, когда назад соберусь, прихватить парочку? Вот только как я теперь назад, даже подумать пока боюсь…

– Стой, Атаний! Она тебе что-то в чашку капнула! – бросился к брату Талм, тот, оказывается, уже какой-то душистый отвар по чашкам разлил.

– Ну чего ты врешь? – так и подскочила гномка. – Тебе просто показалось!

А глазки-то как бегают! И тут она чашечку незаметно со стола пальчиком смахнула. К счастью, чашка не разбилась, зато чай на полу с мясным соусом смешался, тут никакая экспертиза ничего не определит.

– Талм, – строго уставился на брата старший гном, – ты точно сам видел, что она в чашку зелье капала?

Засмущался младший, засомневался. Ногой по полу возит, сопит тихонько.

– Талм? – старший уставился на него очень укоризненно и рыкнул погромче.

Ох как страшно. Рычать я и сама умею.

Слезла потихоньку и под столом сзади к красавице подобралась. Принюхалась… хорошая вещь этот кошачий нюх – сразу кармашек определился.

– Я, – говорю, – видела. Вот из того пузырька, что в этом кармане спрятан.

И зубами за карман – хвать.

Что тут началось… Гномиха эта принялась орать, как павлин поутру. И карман из моих зубов выдрать пытается. А при этом еще и меня норовит по спине огреть. Поварешкой. Неизвестно, когда только ухватить успела.

Я, естественно, поддаваться ей не собиралась, крутилась волчком, Талм за мной метался и рыдал, Атаний носился вокруг и матерился. Замечательно матерился, нужно будет себе записать.

Вот так мы минут пять и бегали. Пока в дом какие-то посторонние гномы не понабежали и один, видимо, их старший, потому как с бородой, не рявкнул наконец громовым голосом:

– Стоять!

Да мы и так уже стоим. Не сидим же. Хотя посидеть спокойно после такой разминки не помешает.

Талм хлюпать перестал, меня к себе подтянул, за шею обхватил и смотрит на вошедших диким волчонком. Я карман гномки отпустила, но слежу за ней в оба.

Только она попыталась туда ручкой сунуться, как я тихонько рыкнула и показала свои зубки. Гномка все сразу поняла.

Этот, с бородой, на мою скамейку сел, принялся Атания расспрашивать, с чего весь сыр-бор начался. Нет, он конечно, немного не так выразился, это я на более культурный язык перевожу.

Когда бородатый про капли услышал – брови сдвинул, на гномку сердито глянул и приказал ее карманы обыскать.

А что там искать, когда карман, мной пожеванный и измусоленный, за сто метров видно?

И пузырек сразу обнаружился. Гномы его осторожно открыли и все по очереди издалека понюхали. После чего физиономии у них стали очень мрачными и суровыми, а у хозяйственной гномки личико красными пятнами пошло.

– Значит, говоришь, это твой метаморф неладное углядел? – задумчиво сказал бородатый, когда двое его подручных гномку куда-то повели. – Ну, за такую службу пусть живет на нашей стоянке сколько хочет. Мясо тебе для него на кухне давать будут, он небось сырое любит.

– Еще чего! – вмиг разозлилась я. – Совсем вы, гномы, обнаглели! Один на пол тарелку поставить норовит, второй вообще сырое мясо предлагает… Да и с чего вы взяли, что я собираюсь тут с вами долго жить? Мне нужно только выяснить, куда я попала и как искать дорогу домой. А вы тут уж как-нибудь сами живите, без меня.

– Вия, – всхлипнул меньшой, – не уходи!

– Не обижайся, малыш, но у меня дома столько дел недоделанных, столько обязанностей, я как-никак старшая Бабка-ёжка нашего ковена. А ты найдешь себе другую игрушку.

– Постой, метаморф, – окликнул меня бородатый. – Так ты что, не из местных?

– Нет, конечно. Я ваших местных и в глаза не видала. Объясняю популярно: летела на Лысую гору, на слет Бабок-ёжек, вдруг бац – и мимо. Очнулась тут. Вот он свидетель.

– Как… летела? – Глаза у бороды квадратными стали. – Ты что, там, у себя, птицей была?

– Ой колхоз! Какой такой птицей? Я у себя там – Бабка-ёжка, в который раз для отсталых рас объясняю. Довольно симпатичная женщина двадцати семи лет с хвостиком.

– Ой, – сказал Талм и поглядел на мою… хм, спину, – а у нас женщин с хвостиками не бывает.

– Ох, чудо лупоглазое. У нас тоже не бывает. Это выражение такое… нет, не из тех выражений, что Атаний тут кричал, когда я ту девицу за карман держала. Кстати, Атанчик, не забудь мне их продиктовать, я запишу. У нас такого никто не знает.

– Прославишься на весь чужой лес, – ехидно хмыкнул бородатый.

Атаний, с досадой на меня оглянувшись, начал краснеть пятнами.

А что я такого сказала-то?

– Ладно, – решил тем временем бородатый. – Раз ты нам помогла, и мы поможем. Пока отдыхай, а завтра утром приезжает наш маг, он что-нибудь придумает.

Вот это деловой разговор. Люблю решительных и умных.

Только одно мне непонятно – почему за разоблачение применения простого приворотного зелья такая благодарность? Прямо словно я подвиг какой совершила.

Но Талм, когда я его про это расспрашивать надумала, такие же квадратные глаза, как у бородатого, сделал:

– Ой, Вия, ты же ничего не знаешь!

Угу. Можно подумать, он раньше не догадывался, что я ничего не знаю. Нет, как ни верти, а гномы эти какие-то… нет, не то чтобы совсем тупые… но немножко провинциальные. Как лохи деревенские, которых на столичных улицах сразу отличить можно. Никуда не бегут словно ошпаренные, никого по пути с тротуара не сталкивают. Наслаждаются себе спокойно видами старинных домов и бесконечной столичной рекламы.

– Она ему капли доверия капала, – обвив руками за шею, горячо прошептал мне в ухо Талм. – В корнях дробов дриады прячут свои сокровища. Пока живут, все копят и копят. А когда погибают или уходят в молодые деревья, в покинутом дробе больше никто не живет, и он начинает засыхать. Мужчины такие стволы летом пилят на бревна, а зимой из древесины делают доски, мебель – все, что нужно. Работают бригадами по двадцать гномов. Кто найдет клад дриады, половину отдает старосте. Их там потом как-то делят – и правителю долю, и налог, а та половина, что осталась, полностью идет нашедшему. Так вот, Атаний уже три клада в это лето нашел. И хорошо спрятал. А если его напоить каплями, он сам покажет, где сокровища лежат, и даже не вспомнит потом об этом.

Так вот, оказывается, в чем дело. Получается, Атаний у меня в неоплатном долгу, раз я его от ограбления спасла. М-да. Теперь я, пожалуй, начинаю верить, что они все-таки настоящие гномы.

Однако немедленно потребовать с него задолженность не получилось. Где-то хлопнула дверь, стало быть, хозяин ушел на работу.

Так почему тогда мы тут сидим, кого ждем? Я же теперь здесь вроде почетного гостя, значит, самое время провести доскональную разведку. А насчет любого «провести» мы, Бабки-ёжки, всегда были весьма ловки. Особенно если дело касалось вот таких провинциально наивных гномов.

Кстати, про гномов. Я вдруг вспомнила, о чем хотела спросить, когда мы шагнули с крылечка на свежую травку.

– Талм, а сколько тебе лет?.. Сколько?! Что, точно уже двадцать пять? А ты не врешь?

– Никогда, – обиженно надулся парнишка.

– Да ладно «никогда»! Я сама тебя сегодня пару раз на вранье поймала. Ну и что, что за меня заступался. А с чего ты решил, что я сама за себя заступиться не могу? Это я просто пока не хочу. Тебе никогда не понять, как приятно, когда в кои-то веки твой внешний вид и внутренний образ полностью совпадают. Ведь не зря же всегда считала, что в душе я именно такая и есть, белая и пушистая.

– А еще клыкастая, – огрызнулся гном.

– Ну и что же, что к белому меху прилагаются пятисантиметровые клыки, ты еще про когти вспомни, – уже не сердясь, фыркнула примирительно и прикрыла глаза, позволяя гному чесать себя за ушком. – Так вот что я тебе отвечу – настоящие белые и пушистые непременно и должны быть с когтями и клыками. Иначе каждый второй захочет о твой белый мех грязные руки вытереть, а каждый третий – постелить у камина мягкую шкурку. Но мы ведь говорили не обо мне? А про то, почему ты тогда мальчишкой выглядишь по сравнению с братом.

– Так ему уже семьдесят лет, – с откровенной завистью вздохнул Талм.

– Не может быть! А сколько же тогда тому, с бородой? Пятую сотню разменял? Ни фига себе. Ну, вы, гномы, не дураки пожить. Нет, у нас, у людей, век покороче будет. Что, говоришь, не только гномы? А кто еще?

От его перечня я села прямо на тропке и по привычке почесала лоб, хотя лапой это делать оказалось весьма неудобно.

Как выяснилось, в этом мире полно всяких существ, которые у нас только в сказках встречается. Есть и эльфы светлые, и эльфы темные, и гномы горные, в отличие от моих, лесных. А еще демоны и вампиры, и даже дракон где-то обретается. А кроме того, всякая нечисть в виде дриад, леших и навок. И это еще не все. Люди тут тоже живут. Хотя могу себе представить, каково им в такой компании выживать. Наверняка все в боевом железе и с серебряными амулетами ходят.

– Вия, ну что ты снова уселась посреди дороги? Пойдем дальше, там самое интересное.

Местом, куда так упорно влекло Талма, была огромная веранда, пристроенная к двухэтажному грибочку каменной кухни.

«Ну и интересы у ребенка, его что, брат хронически недокармливает?» – сердито думала я, впрыгивая следом за гномом на прогретые солнцем ступеньки.

Ой! Вот потому и шьют у нас богатые дамы любимым собачкам сапожки и штанишки, что проникаются проблемами любимого животного до глубины сердца. Так почему моей проблемой еще никто не проникся? Ходить босыми лапами по горячим доскам – удовольствие ниже среднего.

– Талм! – заорало со всех сторон, и мне пришлось прищуриться, чтобы рассмотреть целую толпу таких же юных балбесов, как мой приятель.

И балбесок. Вот теперь мне сразу стало ясно, что именно здесь для него самое интересное.

Я женщина очень покладистая и терпеливая… до известного предела. Но от этой компании и святой сбежал бы через полчаса. А я сбежала намного раньше. Но и за это время мне успели причесать шерсть от хвоста к голове, чтобы пушистее была, повесить цепочку на шею и привязать на хвост с десяток разноцветных ленточек.

И все это я вытерпела, но, когда они решили мне когти в зеленый цвет по здешней моде выкрасить, не сдержалась. Сделала вид, будто хочу в окошко посмотреть, и сиганула в него, как белка. Спасибо тренировку раньше прошла, когда гнома по стволам гоняла.

Свой дом, в смысле дом Атания, я нашла быстро, пробралась на самый верхний этаж, выбрала комнатку по вкусу и удобно устроилась на мягкой постели.

Не забыв предварительно надежно закрыть на щеколдочку двери, чтобы орда малолетних – ну, по местным меркам, разумеется, – короедов до меня не добралась. И лишь вытянув лапы, поняла, как же я за этот день устала.

А еще чувствовалось какое-то неудобство в лапе. Задней. Подтянула поближе к морде, рассмотрела. Ну так я и знала. Заноза. И вот как мне ее вытаскивать, когда ни иголки нет, ни булавки? А если бы и были, то такими пальцами, как у меня сейчас, я все равно ничего выковырять не смогла бы.

Пришлось изворачиваться. В самом прямом смысле слова, хотя ничего прямого в тот момент во мне и в помине не было. А было изогнутое, вывернутое и выгнутое. Но я все же справилась. Зубами дотянулась и занозу выдернула. И капельку крови языком слизнула, чтобы зажило быстрее.

Вот тут меня и скрутило. Так скрутило, словно я ведро незрелого крыжовника съела и парным молочком запила. Ну или, кому понятнее, – как упаковочку магазинного салатика.

Причем заболело разом все: и спина, и живот, и голова. И тотчас возникло опасение, не отравилась ли я здешними продуктами? Может, мне их вообще есть нельзя? Тогда чем питаться? Не с голоду же помирать?

К тому же когда я из-за чего-нибудь расстраиваюсь, то обязательно должна стресс зажевать. А в нынешней ситуации мне сам бог велел жевать с утра до вечера.

Но это я опять не о том. А вот почему мне так жестко лежать и что давит прямо в ребра, неплохо бы выяснить как можно скорее.

А для этого нужно приподняться, а у меня ведь все так болит…

И тут я вдруг четко осознала, что ничего у меня больше не болит. Вот абсолютно.

Зато рядом валяется вещица, которая мне прекрасно знакома, – моя собственная метла с сиденьем от цепочной карусели. Одиночным, разумеется, никаких пассажиров я никогда бы катать не додумалась.

Значит, нашлась-таки моя метелочка, моя миленькая, хотя и непонятно, как сюда попала. А под ней лежит моя сумка, та самая, что на ремешке через плечо болталась, как у почтальона, когда я на слет летела. Только у меня лаковая, немного другого фасона и по размеру, пожалуй, чуть больше. Но я же и не какой-то почтальон, мне и положено.

И никому никогда не догадаться, какие вещи у меня там хранятся. Впрочем, этот вопрос можно задать любой женщине, и той, которая припомнит половину содержимого своей сумки, можно смело вешать медаль за аккуратность и внимательность. Только сначала придется лично проверить это утверждение, поскольку все женщины обычно считают, будто досконально знают содержимое своих сумок.

У меня одна клиентка, когда искала фотографию жениха, была страшно удивлена, достав пакетик с чем-то зеленым и мохнатым. Мы полчаса пытались опознать предмет и лишь экспериментальным путем определили, что это был пирожок. Прошлогодний.

Вынырнув из воспоминаний, я внезапно обнаружила под сумкой собственные ноги.

Нет, не мохнатые лапы, а обычные женские ножки. Довольно стройные, в надетых под платье черных лосинах и черных же ботиночках на небольшом каблучке.

Потому что очень неудобно приземляться на шпильках и летать ранней весной без лосин и ветровки. Кстати, вот и она, моя любимая, на мне.

И теперь интересно одно: где же все это раньше было? И куда делся тот белый мех, к которому я только начала понемногу привыкать? Или он еще не совсем исчез?

Я поспешно зашарила в сумке и вскоре выудила пудреницу. Из маленького зеркальца, вставленного в крышку, на меня встревоженно взглянула моя собственная физиономия.

И даже макияж почти не размазан. Класс. Так как же это у меня получилось-то?.. Ну-ка, думай, Бабка-ёжка.