Ох, голова моя. Какая боль. Да что же это такое, как ни открою глаза, перед ними все плывет и качается, и валяются чьи-то белые мохнатые лапы.

Так, стоп, нужно собраться и припомнить все, что сумела сохранить моя память. А в ней почему-то мелькают странные виды, зеленоволосых женщин сменяют крылатые мужчины с красноватыми глазами, потом всплывают укоризненные зеленые глаза… И вот это воспоминание непонятным образом заставляет меня чувствовать себя одновременно польщенной и виноватой.

Еще видится какой-то златовласый красавчик, зло пинающий меня ногой в смешной женской туфле, расшитой стразами… Или нет, камни были настоящими, вот эту мысль я отчетливо помню.

Что меня лупят драгоценными камнями.

Так, сначала нужно убрать головную боль, а заодно и в ребрах, всего одно слово шепнуть… Черт, а что это за гадость так давит мне на шею?

Но тяжесть в мозгах уже начала понемногу проходить, и через минуту я смогла приоткрыть глаза и рассмотреть окружающий мир без тошноты и головокружения, сопровождавших эти действия раньше.

Ох и ни фига ж себе! Мир оказался надежно упакован в крепкие металлические прутья тесноватой клетки, причем не для меня одной. Рядом, чуть покачиваясь, сидит с закрытыми глазами светловолосая девчонка в порванном на плече платье, кое-как стянутом простенькой брошкой. Нас снова сильно тряхнуло, мотнуло из стороны в сторону, дороги здесь, судя по колдобинам, точно такие, как у нас в деревнях.

Воспоминания о событиях прошедшей ночи начинали потихоньку проявлялись в памяти и не приносили никакого повода для радости. Последним светлым пятном была по-собачьи виляющая невидимым хвостом дриада, потом всплыло ощущение сильного удара по голове и испуганно метнувшаяся мысль.

О том, что нужно лизнуть лапу.

И судя по тому, что сейчас я снова белая и пушистая, это намерение мне удалось осуществить.

Затем в памяти был провал, прервавшийся пронзительным криком яростно сопротивляющейся девчонки. И открывшийся моему взору очень эротичный вид снизу голой… хм, спины златовласого мужчины, пытающегося притиснуть к кровати извивающуюся девушку.

Ну, такого безобразия я, конечно, стерпеть не могла, поэтому, не обращая внимания на раскалывающуюся от боли голову, выползла из-под стола, куда неизвестно как попала, и врезала лапой по самой белой и круглой части этой самой… хм, спины.

Разумеется, не забыв выпустить когти, ну не гладить же я его собиралась?

После этого вопил уже он, изворачиваясь ужом, чтобы разглядеть пять красных полос, вспоровших гладкую кожу. Про девчонку герцог, потрясенный покушением на свое драгоценное тело, забыл напрочь, с воем выскочил из комнаты, и некоторое время мы оставались одни.

Видимо, тогда я и впала в забытье, не успев даже подлечить свои болячки, потому что вновь пришла в сознание от острой боли в боках, по которым меня со всей дури пинал герцог, уже одетый в халат и украшенные камнями туфли. Еще в комнате находилось несколько воинов и, как ни странно, трясущийся от страха староста.

– Метаморфы, господин, метаморфы энто! Кажное лето так и прут из дивного леса, вон он, почти под боком! А вот зимой их нет, они туда плодиться уходят, – тараторил он, заискивающе заглядывая в перекошенную ненавистью рожу.

Сразу потерявшую для меня всякую привлекательность.

– А что белая, так ить среди них разные встречаются, но белые редко, дорогой зверь.

Видимо, придется отблагодарить старосту, именно эти его слова спасли мне жизнь. Висевшую в тот момент на волоске. Вернее, на конце меча одного из воинов, стоящего надо мной с этим самым мечом наготове.

Потом на нас надели ошейники, – вот теперь я вспомнила, как приобрела это совершенно ненужное мне украшение, – и, крепко держа за поводки, вытащили из дома в освещенную двумя лунами ночь.

Во дворе втолкнули в клетку из железных прутьев сначала мою напарницу, следом меня… Вот тут мои воспоминания опять рвутся, судя по всему, в тот момент я снова ударилась обо что-то больной головой.

Тихонько шепчу заклинание излечения ран, надоело терять сознание от каждого пустяка. Проклятый ошейник отзывается на мой шепот резким давящим движением, и это открытие огорчает меня больше всего. Таких вещиц нет в моем мире, по крайней мере, мне о них ничего не известно.

Я только в сказках да книжках встречала упоминание об артефактах, которые могут блокировать магию. Или наказывать за ее применение.

Так вот, похоже, это милое украшеньице как раз из той серии.

Девчонка открыла глаза, и в их бездонной черноте плеснулись такая ненависть и боль, что у меня вдоль хребта шерсть встала дыбом. И очень захотелось поверить, что эта ненависть направлена не на меня.

Осторожно оглядываюсь вокруг и начинаю понимать: клетка, в которой нас заперли, стоит на телеге, едущей почти в середине обоза. Его головные повозки сейчас хорошо видны на изгибе проселочной дороги, тянущейся вдоль реки.

Возница, сидящий на передке телеги, заметно клюет носом, и мне хватает короткого шепотка, чтобы он сладко уснул. И снова впивается в шею тяжелый ошейник.

– Как ты? – шепчу сокамернице или, лучше, соклеточнице?

Она вмиг испуганно съежилась в углу, поджала босые ноги и опасливо оглянулась на возницу.

Что же он с ней сотворил, этот гад герцогского рода? Запугал бедняжку почти до потери сознания.

– Не бойся. Я тебе не причиню зла, – снова шепчу я и, почувствовав, как отступает тянущее ощущение в ребрах, осторожно отодвигаюсь в свой угол.

Чтобы дать осознать невольной попутчице свои миролюбивые намерения. Мне хочется ее успокоить, рассказать об отце… семейное сходство лучше всяких документов говорит, что передо мной Нилина. Но пока этого делать не стоит.

Знаю не понаслышке, как любовь сводит женщин с ума. На самые безрассудные поступки готовы, чтобы доказать милому свою преданность.

Я ей откроюсь, а она тут же попытается этими сведениями купить у него прощение.

И тот факт, что девчонка вчера так сопротивлялась, не имеет пока никакого значения. Возможно, она уже пожалела о своей неприступности и думает, что он не обошелся бы с ней так жестоко, прояви она больше понимания и ласки.

Самое стойкое и глубокое женское заблуждение. Каждые восемь из десяти моих клиенток, что прибегают с последними купюрами за приворотным зельем, рассказывают в различных вариантах именно эту историю.

Издали раздался крик, и обоз начал притормаживать. Или это по-другому называется, когда дело касается не машин, а телег? Но мне все равно, я люблю называть вещи теми именами, к которым привыкла, и изменять своему правилу не собираюсь.

Чтобы наша телега не врезалась в переднюю, пришлось будить водилу. А он молодец, сразу сориентировался, видать, не первый год так дрыхнет на службе.

Привал. Наконец-то я разобрала, какое слово кричал старшина обоза.

Телеги остановились, забегали возницы и слуги: выпрягали лошадей, вели поить, разжигали костры, ставили на них котлы с водой.

И никто не обращал ни малейшего внимания на нас, сидевших под полуденным солнцем в раскаленной железной клетке.

– Тебе воды давали? – спросила я смеску, и от этого простого вопроса ее недоверие дало первую трещинку.

Губы несчастно скривились, глаза наполнились слезами.

– Не плачь, – едва слышно проговорила я и хотела по привычке добавить: «Мужчины не плачут», – только какие же из нас мужики?

Мы женщины и, значит, должны быть сильнее обстоятельств.

– Слезы пленных – радость для захватчиков, – на ходу изобрела я поговорку, и девчонка, как ни странно, ей поверила.

Шмыгнула носом и украдкой стерла слезинку. А когда через час неторопливые от сытной еды воины пришли к клетке и начали отпирать узкую дверцу, девушка сидела, гордо выпрямившись, и смотрела перед собой ледяным взглядом. Хотя на самом деле еле дышала от невыносимого пекла. Ушедшие обедать в тень деревьев воины и возчики и не подумали прикрыть оставленную на солнцепеке железную тюрьму хоть дерюжкой.

Нам прицепили к ошейникам тяжелые цепи, вполне пригодные, чтобы сдержать трехлетнего бычка, и повели в поле справить естественные нужды. Двое крепких мужиков держали цепи, намотав на кулаки, еще двое шли по бокам с мечами в руках. Словно мы были особо опасными маньячками, способными голыми руками справиться со здоровенными мужиками.

А они шли и заранее гадливо ухмылялись, громко обсуждая предстоящее бесплатное зрелище, и не скрывали, что собираются получить от него все возможное удовольствие.

Тогда как у меня все просто кипело внутри от ненависти и возмущения.

Я всегда, во все времена и во всех мирах презирала таких подонков и не упускала возможности сделать им гадость. Не упущу и теперь, даже если меня задушит этот проклятый ошейник. Нужно только для начала кое-что проверить.

С опущенной почти до земли головой я смиренно плелась, куда вели, но покорность эта была показной. Едва воин, не желавший далеко тащиться по солнцепеку, дернул цепь, я шепнула траве заветное слово.

Если артефакт начнет сейчас меня душить, это будет выглядеть со стороны как вина мужика, слишком натянувшего цепь. А если нет…

Все получилось. Послушная слову трава мгновенно спеленала воинов так крепко, что они не могли ни пошевелиться, ни крикнуть. Они даже не видели, что вокруг происходит, трава оставила им лишь щели для дыхания. А поскольку я просила траву спеленать их под одеждой, со стороны обоза казалось, что они просто ждут, пока мы сделаем свои дела. Мы и делали.

Только не то, что от нас ожидали.

– Сними с меня ошейник, – скомандовала я застывшей в недоумении Нилине. – Ну, быстрее! Да не вздумай кричать. Станешь такой же.

Она еще раз оглянулась на воинов и шагнула ко мне.

– А с меня? – В черных глазах рождалась надежда.

– Присядь, – потребовала я и, едва тяжелая цепь со звоном упала на землю, лизнула лапу.

– Ох. Это тебя я… подносом… – испуг и вина звенят в голоске смески.

– Нужно всегда спрашивать, кто пришел и зачем, – бурчу, расстегивая ее ошейник. – Ну, пойдешь прощения у своего красавца просить или со мной?

– А куда… с тобой?

– Сначала подальше отсюда, а потом видно будет, – поясняю, вызывая свою метелку и пряча в кошель зачарованный ошейник.

Авось пригодится.

– Тогда с тобой, – решилась она.

– Вот это правильно. Только отомстим сначала этим уродам за то, что они собирались развлечься, наслаждаясь нашим беспомощным положением. Сейчас они сами в таком, вот пусть испробуют на себе.

Свистнула в воздухе примчавшаяся метла, устроилась я на сиденье, и девчонка сбоку притулилась, стать-то у нее и впрямь на семнадцать лет не тянет. Набросив на нас отводящее глаза заклинание, я шепнула траве сначала спасибо за помощь, а потом очередную просьбу.

Показалось мне или и впрямь хихикнула травка?

Тут путы, связывающие воинов, исчезли, а вместо нас на цепи у них оказались две шевелящиеся черные фигуры, отдаленно напоминавшие большую кошку и девушку.

Воины, своей шкурой отвечавшие перед герцогом за сохранность пленниц, ринулись к ним, но в этот самый миг те распались на несметное полчище крупных черных муравьев. Воины ошеломленно застыли, а мурашам только того и требовалось. Вмиг окружили мерзавцев и полезли под одежду.

Никогда и нигде мужской стриптиз еще не сопровождался такими дикими воплями и не совершался с такой скоростью. Но слишком долго на него смотреть я девчонке не позволила, рано ей еще развлекаться такими вещами, да и ненужные ассоциации могут нахлынуть, утешай ее потом. Подняла метелочку повыше и развернула в сторону широкой реки.

Перелетев на другую сторону, мы опустились на песчаной косе, вдоволь напились и наплескались в прохладных струях, съели по несколько бананов, выросших прямо из песка, и лишь тогда я решилась задать подруге по несчастью мучивший меня вопрос:

– Как ты вообще попала в тот дом и кто ты такая?

Нет, это, конечно, еще не самый главный вопрос, но начинать серьезный разговор лучше издали. А если по-хорошему, то и не сейчас. Сначала неплохо бы с девушкой пару дней тесно пообщаться, войти, так сказать, в доверие, показать себя, дать успокоиться и раскрыться ей.

Только нет у меня ни этих дней, ни минуточки лишней. Несмотря на все собственные неприятности, все сильнее болит душа за подружек моих, бабок-ёжек. Они у меня все – девы импульсивные, немного авантюрные, к спонтанным решительным действиям привыкшие, как ни крути, а в бабко-ёжскую профессию других и не тянет. Да и весенние выплески силы и эмоций, если это можно так назвать, тоже сбрасывать со счетов нельзя. Потому и могут попасть в чужом мире в ситуацию, до которой аборигенки и через триста лет не дорастут.

И хотя я и волнуюсь, но не только за них, они бабки бывалые, в любой западне лазейку найдут.

А вот мир этот мне нравится. Чистенький, не испорченный технологиями, не охваченный войнами.

Мог бы и дальше таким оставаться.

– А ты кто? – К девушке сразу вернулась вся подозрительность.

Ну говорила же я, что она вампиру родственница. Тот тоже все норовил на вопрос вопросом ответить.

– Я метаморф, разве не видишь? Из дивного леса, – пожав плечами, выдаю чистейшую правду. – И я первая спросила.

– А я вампир. – Она смотрит испытующе, вот только меня это заявление могло испугать или шокировать только двумя днями раньше, до знакомства с ее отцом.

– И где они тебя поймали?

– А с чего ты взяла, что меня поймали? – Ух ты, а девчонка-то совсем не глупа.

И это очень хорошо, значит, есть шанс договориться быстро.

– Не первый год на свете живу. Непойманных под замком не держат. И ужин им с вооруженным стражником не носят.

– А откуда ты знаешь про ужин?

Ну и кто тут кому допрос устраивает? Только ошибаешься ты, девочка, думая, что меня так легко поймать.

– В окно, что на лестницу выходит, подсмотрела.

– А зачем ты вообще подсматривала? – Ох, каким торжеством горят черные глазенки.

Неплохая получится со временем правительница для десяти деревень. Но мне пока все же не соперница.

– А ты думаешь, тебя одну взаперти держали? Ищу я кое-кого, да вот по твоей милости и сама попалась. Хорошо хоть удалось ошейник провести, а то устраивали бы мы сейчас бесплатное представление для тех гадов.

Не хочется напоминать девчонке о грустном, да уж больно она ролью следователя увлеклась.

– Извини, – сразу поникла моя бывшая сокамерница. – Просто так тяжело, когда не знаешь, кому можно доверять.

– Ха, ну так это как раз очень просто определить. Нужно судить людей, ну и метаморфов, и вампиров, в общем, всех, не по словам, а по делам. Знаешь, наболтать с три короба сумеют многие, а вот сделает для тебя все, что может, да и чего не может, только тот, кто преданно любит. Вот и вспомни, кто был возле тебя в трудную минуту, кто ничего не жалел, и себя в том числе, кто всегда готов был бросить все свои дела и прийти на помощь…

– Ты себя имеешь в виду? – внимательно глядят черные глаза.

– Не только. Хотя и меня можно по такому принципу оценить. Ты думаешь, я не могла вырваться и прыгнуть в окно, когда нас вели ночью по лестнице? Метелка меня неподалеку ждала. Но я же так не сделала. Хотя, думаю, и раньше были рядом с тобой люди, готовые для тебя на все.

– Я думала, что были… – Глаза девчонки начинают подозрительно блестеть.

– А куда делись? – задаю прямой вопрос и по крепко стиснутым губам сразу понимаю – рановато я его задала.

Не готова она еще отвечать. Но и у меня нет времени ждать. Думай, бабка, как девчонке помочь.

– Знаешь, если не можешь понять, кто тебе врет, или не хочешь копаться в своих воспоминаниях, есть еще один способ, но он не так прост. Нужно свести вместе тех, кто тебя обманул, и заставить говорить правду.

Вообще-то я имела в виду очную ставку, но, боюсь, этого выражения тут не слышали.

– Это невозможно, – качает она головой. – И свести нельзя, а заставить сказать правду – тем более.

– Зря ты так думаешь. Заставить говорить правду я могу любого, если захочу, конечно.

– Даже меня?

– И тебя тоже.

– А тогда почему не заставишь, а задаешь вопросы? – ехидно прищурилась смеска, решив, что вот теперь-то наконец меня поймала.

– Видишь ли, мы с тобой теперь вроде как подруги по несчастью, в одной клетке сидели, одну судьбу делили. Потому было бы неправильно у тебя таким способом секреты выпытывать. Но если не хочешь ничего говорить, не надо, просто скажи, куда тебя подвезти, да и простимся. – Надеюсь, она не поймет, что я нагло блефую.

Ну как можно оставить ее в какой-нибудь деревне? Она же моментально снова влипнет в неприятности.

– Некуда мне идти, – тяжело вздохнула Нилина, и глаза снова блеснули слезинками.

– Тогда рассказывай правду, – заявляю с напускной суровостью. – Не могу же я таскать с собой неизвестно кого.

– Да нечего мне рассказывать, – почти шепчет она. – Отец меня бросил, ради чужой женщины разбоем занялся, а кузен – ты его видела – сначала обещал помочь, а потом…

Алые пятна, вспыхнувшие на белой коже девушки, выдали ее стыд и обиду, а я никак не могла понять, как это «бросил»? Ради какой такой женщины? Он же говорил, с ножом у горла… и потом, в той пещере… Кто ж тогда сидел в клетке? Ох, похоже, это мне самой придется устраивать очную ставку, и не между вампиром и герцогом, а между отцом и дочерью.

Я, конечно, собиралась с летучим голландцем снова встретиться, только мне эта встреча как виделась?

Подлетаю со спины, сбрасываю десантом ему в лапы дочку и сваливаю оттуда на самой высокой скорости, какая доступна моей метелке.

Однако теперь придется общаться более тесно: что папа, что дочь – прирожденные партизаны, вряд ли сумеют договориться без посредника. Хорошо еще, если переговоры застопорятся на стадии выяснения взаимных обид.

А то может быть и покруче. Это я слукавила, сказав, что не боюсь, когда у вампира в глазах бешеные алые искры проскакивают. На самом деле даже в животе холодно становится от яростного взгляда.

И если он на дочь так глянет, вряд ли она стерпит. А уж о примирении тогда можно вообще забыть.

– Ладно, – успокаивающе кладу руку на плечо девушки, – не расстраивайся раньше времени. Мы, Бабки-ёжки, народ изобретательный, что-нибудь да придумаю. Поехали, что зря время терять.

– Ты же сказала «метаморф» а теперь говоришь – бабкоёжки? – отступила на шаг Нилина, и ее лицо снова исказило сомнение.

– Метаморф – это мой род, ну вот как ты вампир. А Бабка-ёжка – это профессия, вроде как кухарка. Только намного интереснее и опаснее.

– А я могу стать бабкоёжкой? – устраиваясь рядом, мечтательно спросила вампирка, и я почувствовала, как она вся напряглась в ожидании ответа.

Эх, девочка, да лет через десять из тебя получится отличная Бабка-ёжка. Хотя я тебя и сейчас с удовольствием взяла бы в стажерки. Только, боюсь, твоему папе такая неординарная идея очень не понравится.

– Надо подумать, – хмыкнула я осторожно и велела метелке нести нас к вчерашней деревне.

Метле точных координат не требуется, она почище птиц местность запоминает. Помчались мы почти на предельной скорости, засвистел в ушах встречный ветерок, и сразу отступил послеполуденный зной.

Хорошо.

Под нами быстро убегают за горизонт деревья, поля, овраги и извилистая речка, над головой – только необъятное небо и летящие над нами редкие облака.

Парящие вокруг нас туземные птицы с криком разлетаются в разные стороны, не видали они тут еще таких чудес.

Вскоре и деревня вдали показалась, я скорость немного сбавила и морок набросила, вроде мы уже не мы, а маленькое облачко. И даже если какой-нибудь селянин заметит, что движется оно с невероятной скоростью, и к тому же против общего потока себе подобных, никто ведь не поверит, возьмись простак о таком рассказывать.

А вот как к деревне стали подлетать, охватило меня странное беспокойство. Трудно было не заметить поднимающийся над селением столб темного дыма, и чем ближе мы подлетали, тем выше и гуще он валил.

Да и расположение источника дыма очень мне не понравилось. Заскребли душу гнетущие подозрения. Я еще скорость сбросила, велела метелке ниже опуститься… и сердце кольнуло острой болью предчувствие страшной беды.

Шустрые селяне подтаскивали сухие ветви и жерди и бросали в огромный костер, полыхавший точно на том месте, где еще вчера стоял приютивший нашу компанию старый навес. А несколько дюжих мужиков, вооружившись лопатами, яростно забрасывали глиной круглую ямку, так старательно выкопанную Атанием.

Мысли метались и путались. Лучше бы их совсем не было. Сердце сдавила тяжесть. Картинки одна страшнее другой вставали перед глазами, а я упорно пыталась их убрать, отодвинуть хоть на время. Надежда умирает последней, а у меня она пока даже не родилась.

Знаю я селян, они во всех мирах одинаковы. Лишний шаг бесплатно не сделают, за квадратный метр покоса готовы с лучшим другом навсегда переругаться, за обглоданный стожок сена соседскую корову прибьют. А тут так дружненько таскают к костру заготовленные на зиму дровишки и закапывают яму. Ежу ясно, неспроста такая щедрость.

Хорошо еще, если закапывают только яму.

Нет, стоп. Про это я даже думать пока не буду. Но не дай же бог, тогда вам не копать, а бежать отсюда нужно. Очень быстро бежать. И не гарантирую, что это поможет.

– Бабкоёжка, что-то случилось? – заглядывают мне в лицо черные встревоженные глазки.

– Не знаю, – почти рыкнула я и сразу поняла – вот оно.

То, чего мне сейчас не хватает как воздуха.

Информации.

И я буду не Бабка-ёжка, если немедленно ее не достану.

«Так, ну и кто тут у нас самый осведомленный?» – обводя глазами толпу зрителей, состоящую в основном из стариков и детей, задумчиво хмыкнула я, нарезая медленные круги над моей бывшей делянкой.

Вот он, мой язык. Вернее, она. Язычка… или язычиха? Впрочем, это сейчас совсем не важно. Немолодая женщина, что-то взахлеб объясняющая окружившим ее старушкам, – именно то, что мне нужно. Разумеется, достоверность информации у нее не более пятидесяти процентов, но мне пока и этого достаточно.

Небольшое внушение, и сплетница, взмахнув руками, опрометью рванула прочь от места происшествия. Спасать якобы пригоревший суп. А я, подняв метлу повыше, неотступно следую за ней. Ага, вот и ее дом. Ничего себе домишко, удобный, на два выхода. И пока хозяйка вбегает на парадное крыльцо, моя метла зависает у черного входа.

– Подожди тут, мне нужно с ней поговорить, – командую смеске, однако она встречает мои слова крайне недовольным взглядом.

– Ну, как знаешь, – решилась я. – Только стой тихо, тогда она тебя не увидит.

– Совсем? – В голоске Нилины явно слышится предвкушение чудес, вот только мне сейчас вовсе не до объяснений.

– Тсс! – Взявшись за веревочку, заменяющую ручку, осторожно тяну дверь на себя.

Так я и думала – кому придет в голову запирать среди бела дня дверь во двор? Заклинание, брошенное почти машинально, сообщило, что до нашего вторжения дом был пуст.

Не таясь, пробираюсь захламленными сенцами, отворяю дверь в кухню. Нилина не отстает ни на шаг. Хозяйка, вбежавшая на минуту раньше, озадаченно разглядывает холодную плиту, и не сразу замечает, что уже не одна дома.

– Хозяюшка, подай страннице водицы испить. Что у вас тут такое творится? В какой дом ни зайду, везде пустота. Думала, свадьба, да песен не слыхать. Ай помер кто?

Морок на себя я наложила, еще когда к дверям подошла. И теперь женщина видит перед собой сгорбленную прожитыми годами старушку, опирающуюся на темный посошок. А я с замиранием сердца жду ответа, и секунды ожидания тяжелы, как валуны.

Заклинание откровенности уже оплело незаметной паутиной ее разум, да она ему и не сопротивляется. Видать, большая любительница рассказывать новости.

– Ох и не поверишь, баушка! Чего только не произошло! Вчера у нас ерцог был, разбойников сбывал…

Долгие пять минут, которые ей понадобились для перечисления, кто кого купил, я поджариваюсь на медленном огне. Но все мои наводящие вопросы, призванные ускорить повествование, испаряются в ее горячем желании объяснить мне все поподробнее.

– …а как обоз ушел, он пошел глянуть на тех новоселов. А там – тишина. Солнце уже всходит, наши все в полях, сама знаешь, как летом ударишь – так зимой поджаришь.

– Ну и что? – почти кричу я.

А она и рада такой рьяной слушательнице.

– А там, в старом-то навесе, цветы разные расцвели.

– Ох! – подыгрываю я, ну не томи же.

– И разные невиданные плоды висят. Видать, баба-то была непростая. Иначе с чего бы ей ерцог ванпира почти задарма отдал?

– Ну а дальше? – тороплю уже в открытую. – Новоселы-то где?

– А и нету. Все как один исчезли. И ванпира нету. Темное дело. Мужики постановили навес сжечь и яму бесовскую закопать…

Она еще рассказывает подробности, а меня уже охватило отчаяние.

Ну и куда они могли деться? Да помню я, что велела гномам в лес возвращаться, но ведь в глубине души и сама не верила, что они послушаются. Даже не столько не верила, сколько надеялась. Хотя зачем они мне нужны?

Нет, вовсе не нужны.

Но теперь я сначала их найду, удостоверюсь, что все они живы и здоровы, и тогда уж точно отправлю в лес.

Я махнула сплетнице рукой и тихонько вышла на улицу. Сейчас она захочет спать, а когда проснется, никакой странницы не вспомнит, словно и не было.

– Кто купил вампира? – прокурорским тоном спросила Нилина, едва мы вышли на улицу.

– Я.

Не собираюсь я ей врать. Девчонку и так со всех сторон запутали. Сама от себя скоро станет шарахаться.

– Зачем?

– Пожалела. Когда понятно стало, что никто другой не купит. Его бы тут же и добили. Хотя он и так чуть живой был. Мы его еле до участка дотащили. Весь избит, изрезан, крылья переломаны, только лохмоты висят, один глаз совсем заплыл… Ненавижу, когда над живыми существами так издеваются.

Рассказываю я ей эти страсти, а сама исподтишка за личиком наблюдаю. Неужели не осталось в сердечке ни капли любви к родителю? И не шевельнется в душе хотя бы жалость? На раскаяние я пока и не надеюсь.

Но она зубы стиснула, глаза сузила… зря я так старалась. Пока своими ушами от красавчика правды не услышит, ее ненависть к отцу ничем не унять.

И где вампира искать, я хотя бы догадаться могу, он наверняка поковылял герцога догонять, чтобы за дочь отомстить. Летать-то он, думаю, пока не может.

Поэтому за него не особенно волнуюсь, через день-другой здоровье восстановит, порода у них такая. Тогда и нужно будет волноваться, и не столько за него, сколько за Лайофа.

А вот куда гномы делись? Неужели их тоже поймали люди герцога? Ну вот почему я не проверила, кого везли в остальных клетках, а сразу в бега подалась? Ну, в смысле, в полет. Наверное, отупела от радости. Да и пить очень хотелось.

Стало быть, раздумывать некогда, нужно возвращаться.

– Садись, – устроившись на сиденье, киваю Нилине, но она отступает на шаг назад.

И смотрит на меня с такой ненавистью, что я начинаю сомневаться в ее психическом здоровье. Не с чего ей так меня ненавидеть, разве за то, что спасла ее отца? Но тогда она полная дрянь, и я ей это в два счета докажу.

– Слушай, девочка. Я ведь не дура и уже догадалась, что ты – Нилина. И это значит, именно тебя я и лезла искать по просьбе твоего отца. Он сначала очень расстроился, когда ты его так оскорбила, бедняга из-за тебя такие издевательства терпел, а ты его почти убила. Но когда я ему объяснила, что тебя обманули, он сразу все понял и рвался сам тебя спасать. Да я не пустила, он еще на ногах не стоял. Замотала в кокон и оставила. И тебя сейчас не собираюсь уговаривать. Или ты садишься добром, или поедешь насильно. Но встречу с герцогом я тебе устрою, и сказать правду его заставлю. А потом делай что хочешь.

– Так это из-за тебя он к разбойникам пошел? Все правильно ты сказала, интересная у тебя работа и опасная, – шипит по-змеиному девчонка, а глаза – как два огненных кинжала.

Могла бы – точно убила бы меня на месте. И хотя на сердце тяжело от тревоги за зеленоволосых, удержаться от смеха я не сумела.

– Ошибаешься. Я с ним знакома всего два дня, и сначала сама чуть не прибила. А вот к разбойникам он пошел из-за тебя. Но об этом пусть сам рассказывает, у меня других дел хватает. Садись, мне нужно моих друзей выручать.

Она еще пару секунд посопела, потом все же втиснулась на сиденье. Повинуясь моему мысленному приказу, метелка взмыла в небо и на полной скорости рванула в обратный путь.