Между идеалом унитаризма и плюралистической реальностью

Объединение югославян, провозглашенное 1 декабря 1918 г., знаменовало собой достижение идеальной цели, еще недавно считавшейся нереальной, — все сербы оказались в одном государстве. Казалось, что сложились условия для интеграции и будущего гармоничного развития всех прежде разделенных частей сербского народа. Вместе с Королевством сербов, хорватов и словенцев появилось общее государственно-правовое пространство, что, однако, не могло быстро и эффективно нейтрализовать последствия длительного исторического периода, на протяжении которого сербы оставались разделены. Впрочем, они и их интересы не были, да и не могли быть, главной заботой вновь созданного государства, которое решало задачу освобождения и объединения всего «трехъименного народа». А в этом процессе участвовали представители всех трех народов с присущими им индивидуальными чертами, историей и традициями.

Вся сложность бурной истории югославянского государства, которое его создатели видели одновременно и национальным, и наднациональным, не может быть предметом данного исследования. Мы должны ограничиться ее сербским аспектом, и прежде всего тем влиянием, которое оказало это государство, как и совместное проживание в его рамках с другими югославянскими народами, на процесс интеграции сербов.

Вошедшие в состав страны области, население которых имело друг о друге слабое представление, различались как общественной структурой, так и уровнем развития. В них продолжали действовать шесть различных правовых систем. Экономические связи были крайне слабы, а транспортные инфраструктуры тяготели к прежним экономическим и политическим центрам. По этим причинам было чрезвычайно сложно создать условия для стабильного и успешного развития образованного наспех государства. Решение данной задачи, трудноразрешимой и для экспертов мирового уровня, оказалось непосильным для региональных политиков, лишенных широты взглядов и руководствовавшихся мелкими локальными интересами.

С самого начала властям нового государства пришлось безотлагательно решать многочисленные острые проблемы. Необходимо было в первую очередь обеспечить ему международное признание, добиться выгодного решения вопроса о границах, подготовить выборы в Конституционное собрание, смягчить социальные противоречия, обострившиеся в период безвластия и под воздействием внутренних и внешних факторов (21 марта 1919 г. в соседней Венгрии была провозглашена советская республика).

Уже в январе 1919 г. начала работу мирная конференция, на которой решающее слово было за державами-победительницами, в том числе за Италией — ярой противницей югославянского объединения. Была подтверждена существовавшая граница с Грецией. Граница с Болгарией подверглась корректировке, а с Албанией граница оставалась спорной вплоть до 1925 г. Было непросто провести разграничение в северных областях, в которых представители различных народов жили вперемешку уже двести лет. Румыния, претендовавшая на весь Банат до Тисы, предлагала осуществить переселение сербов. Однако, ввиду того что оба государства были союзническими, их принудили к разделу Баната. Разграничение с Венгрией требовало проведения разделительной линии между поселениями с преимущественно венгерским и славянским населением. Больше всего споров вызвала Баранья. В Печуе и окрестностях одновременно присутствовали и югославские войска, и органы местных революционных властей. В итоге в 1921 г. область была передана Венгрии. И в Банате, и в Бачке по обе стороны границы остались значительные национальные меньшинства.

Карта 8.1. Сербия и Черногория в Королевстве Сербов, Хоратов и Словенцев

1. Границы до расширения 1913 г. 2. Расширение за счет 1919 г.

Наиболее проблематичным оказалось проведение границы с Италией, которая оккупировала Триест, Истрию, Задар с окрестностями, три острова, а напоследок и Риеку. Население Корушки (Каринтии) на плебисците высказалось за то, чтобы остаться в Австрии. Неблагоприятное решение территориальных вопросов в этом регионе, хотя оно и не вело к сокращению сербского населения в новом государстве, ставилось в вину правительству, в котором преобладали сербы.

В возобновившейся политической жизни участвовали многочисленные старые партии и несколько новых. Большинство из них имело территориальную или национальную окраску. Исключение составляли Югославянская демократическая партия (ЮДП) и Коммунистическая партия Югославии (с 1920 г.). Первая была образована в Белграде в результате объединения остатков прежней Хорватосербской коалиции, возглавляемой Светозаром Прибичевичем, и сербской оппозиции времен войны (Самостоятельная радикальная, Прогрессивная и Либеральная партии). Вторую сформировали революционно настроенные члены социал-демократических партий из всех областей страны.

Временное народное представительство, составленное из политических представителей всех областей Королевства СХС, осуществляло законодательную власть вплоть до выборов в Конституционное собрание. Право голоса имели все мужчины старше 21 года (кроме солдат и офицеров). На 30 тысяч жителей приходился один депутат. Демократичное избирательное право было внове для Хорватии, Словении и Воеводины. Поэтому электорат, выбиравший членов народных вече до 1918 г., весьма отличался от избирателей, принявших участие в выборах в югославский парламент. Наибольшего успеха добились те партии, которые поставили целью завоевание симпатий крестьянских масс, получивших право участия в политической жизни.

На выборах в Конституционное собрание (Уставотворну скупштину) больше всего голосов получила Югославянская демократическая партия (ЮДП, 92 депутата). Сразу за ней шла Народная радикальная партия (НРП, 91 депутат), распространившая свое влияние на новые населенные сербами области. Третье место заняли коммунисты, партийные организации которых были разбросаны по всей стране. Наибольшую поддержку КПЮ получила в областях, недовольных тем, как состоялось объединение (Македония и Черногория). От объединившего несколько партий Союза земледельцев были избраны депутаты (39), представлявшие различные этнические и религиозные группы населения.

Среди хорватских партий первое место по числу полученных голосов заняла Хорватская народная крестьянская партия (ХНКП), во главе которой стоял Степан Радич (1871–1928), в конце 1918 г. выступавший против отъезда делегации Народного веча в Белград. В дальнейшем партия будет менять название и программные установки, но останется самой крупной хорватской политической организацией — представителем хорватского народа. Ведущей партией Словении была Словенская народная партия (СНП), представленная в Конституционном собрании 27 депутатами. В Югославии СНП, возглавляемая Антоном Корошецем (1872–1940), выступала в роли главного проводника словенской политики. Мусульмане были сгруппированы в двух религиозно окрашенных партиях: Югославянской мусульманской организации (ЮМО) из Боснии и Герцеговины (24 депутата) и Джемиете (Объединение) из Косово и Македонии (8 депутатов). Из 40 зарегистрированных партий 16 были представлены в парламенте.

Как и процесс югославянского объединения, выработку и принятие конституции характеризовали процедурные баталии, участники которых ставили своей целью сиюминутный успех, а отнюдь не достижение консенсуса и стабильности. Навязанный правительством парламентский регламент предусматривал принятие депутатами присяги на верность королю, что нарушало суверенитет скупщины, которая должна была принимать решение о государственном устройстве Югославии. В результате некоторые партии бойкотировали работу парламента.

Как и в ходе переговоров о создании государства, при подготовке конституции имело место столкновение сторонников государственного унитаризма и федерализма. Большинство партий отвергало централистскую концепцию, что создало известные препятствия для возглавляемого радикалом Н. Пашичем правительства, стремившегося обеспечить простое арифметическое большинство в поддержку предлагаемого им проекта конституции (Корфская декларация предусматривала принятие конституции квалифицированным большинством в две трети голосов). Обещание «справедливой компенсации» за землю, утраченную в результате аграрной реформы и упразднения кметства, было поддержано голосами депутатов-мусульман. В результате за правительственный проект проголосовало 223 депутата (35 высказались против, а 158 бойкотировали голосование).

Видовданская конституция, получившая название по историческому дню ее принятия (28 июня 1921 г.), вместо того, чтобы обеспечить стабильность, стала причиной острых внутриполитических противоречий. До 1924 г. ее отказывалась признавать ведущая хорватская партия. В управлении страной главную роль стали играть монарх и зависимое от него правительство, оттеснившие парламент на второй план. Скупщина, превратившаяся в арену партийных, межэтнических столкновений и взаимных обвинений, стала источником проецируемой на всю страну нетерпимости.

За короткое время политическая атмосфера в новом государстве изменилась в худшую сторону. Югославянские народы, еще недавно вместе оказывавшие сопротивление Вене и Будапешту, теперь выступали друг против друга. Словенцы и хорваты боролись с Белградом, в действиях которого видели стремление к доминированию и эксплуатации. Сербы со своей стороны обвиняли приверженцев сохранения национальных традиций и автономии в сепаратизме и антигосударственной деятельности. Загребу и Любляне постоянно напоминали о больших жертвах, принесенных Сербией ради их освобождения.

Свидетельством внутриполитической нестабильности служил тот факт, что за десять лет в Королевстве СХС сменилось 24 кабинета. Из них только два были отправлены в отставку под давлением парламента, а остальные были смещены королем. Управление государством осуществлялось посредством постановлений и распоряжений министров. Даже такая важная мера, как запрет деятельности коммунистической партии, была реализована в результате издания правительственного манифеста (так называемая «Обзнана» от 28 декабря 1920 г.). Для исполнения Закона об аграрной реформе — единственного акта, направленного на изменение социально-экономической структуры, — потребовалось 12 лет. Введение предусмотренного Конституцией административного деления страны на 33 области заняло три года.

Отдельные области жили по старым законам. Например, в одной части страны обязательным был церковный брак, а в другой — гражданский. Где-то документом считались кадастровые записи, а где-то — тапии (документы на право владения землей). Одни школы работали по правилам Королевства Сербия, а другие — в соответствии с постановлениями габбсбургских времен. На всю страну было распространено действие сербского Уголовного кодекса. Состоялась унификация законов о военной службе. Однако налоговую систему не удавалось унифицировать десять лет. Все это время бывшие австро-венгерские территории платили гораздо большие налоги и вносили больший вклад в формирование бюджета.

Символ единства. Здание парламента в Белграде, спроектировано для народной Скупщины Сербии, место работы Югославского парламента до 2003 г. Фото Б. Стругара

Весьма заметным был контраст между относительно развитым северо-западом страны и отсталым юго-востоком. Различались и районы, населенные сербами. Высокий уровень развития характеризовал сербов из Хорватии и Воеводины, особенно городских жителей. Бедность и неразвитость были чертой тех, кто проживал под властью турок до 1878 или 1912 г.

Во вновь созданном государстве сербы остались территориально разделенными, а также в разной степени перемешанными с представителями других народов. Колонизация «добровольцами» Македонии, Косово и Воеводины не была масштабной и не могла изменить этническую картину. Успешное завершение сербской интеграции требовало устранения препятствий для свободной коммуникации между отдельным частями сербского народа и его ядром. Разумеется, имелись и другие сложности, на которые, однако, не обращали внимания, так как они находились в тени проблемы югославянской интеграции. Суть последней состояла в том, чтобы привести в соответствие с реальностью волюнтаристский и утопический тезис о югославянах как об одном народе, составленном из трех племен и носящем три имени.

Старые проблемы, уходившие корнями в период длительной раздробленности сербского народа и изолированного развития отдельных его частей, усугублялись новыми, вызванными переделом Балкан в 1912–1913 гг. и тем, как было реализовано объединение в 1918 г. Последнее особенно отчетливо проявилось в черногорской части сербского населения. В конце войны в Черногории были сильны эйфорические настроения в пользу объединения с Сербией, против которого выступал сам король и узкий круг сторонников династии Петровичей. Однако не все были за безоговорочное объединение. Те, кто его поддерживал, во время выборов в скупщину в Подгорице в ноябре 1918 г. имели белые бюллетени, а их противники — зеленые. Отсюда — разделение на так называемых белашей и зеленашей, которое будет характеризовать всю дальнейшую политическую жизнь Черногории.

То, как была упразднена черногорская государственность и смещена династия, вызвало сопротивление, объяснить которое невозможно лишь итальянским воздействием. Ни зеленаши, ни выросшая из их среды федералистская партия не считали себя чем-то отдельным от сербского народа. Однако в послевоенные годы узкий круг националистов выдвинул теорию о том, что черногорцы — это отдельный народ. Подобно тому как в свое время князь Никола искал истоки Черногории в дуклянско-зетском государстве XI–XII вв., сепаратисты теперь утверждали, что черногорцы происходили не от сербов, а от других племен — хорватов и дуклян. В ходе позднейших политических потрясений и территориальных переделов эта теория будет иметь все большее распространение, особенно в связи с реставрацией черногорской государственности в социалистическую эпоху. Свои крайние формы она приобретет в деятельности политического течения, которое в конце XX в. начнет парадоксальным образом отвергать любую связь черногорцев с сербами.

Черногория не имела никакого особого статуса, однако в административно-территориальном отношении всегда была единым целым. Сначала — Зетской областью, затем Зетской бановиной, охватывавшей и значительную часть Герцеговины, и Дубровник.

Вместе с Королевством Сербия в состав объединенного государства вошли и освобожденные в 1912–1913 гг. территории, в которых сербская власть просуществовала чуть более двух лет, после чего наступил период болгарского правления (1915–1918). Хотя Вардарская Македония именовалась Южной Сербией, ее жители, официально считавшиеся сербами, по степени интегрированности с основной массой сербского народа не шли ни в какое сравнение с населением прочих областей, например тех, что были присоединены в 1878 г. Сохранился и значительный болгарский элемент. Было немало тех, кто разделял представление о македонской этнической самобытности. Осознававшие себя сербами составляли меньшинство, проживавшее в северных районах. Атмосферу смятения и нестабильности создавали вылазки комитов с территории Болгарии. Власть не могла опереться на органы местного самоуправления. Чиновников и учителей приходилось приглашать из других районов страны.

В областях, объединившихся с Сербией в 1918 г., положение сербов принципиально изменилось. Из притесняемого меньшинства они превратились в правящую нацию. Сербы, поддерживавшие проводимый Белградом курс, идентифицировали себя с общим государством, династией и победоносной армией. Они тяготели к центру государства, связь с которым стала важнее отношений с окружением — с теми, кто жил рядом, с кем объединяли материальные интересы. В разных местах это проявлялось по-разному. В Словении присутствие сербов было чисто символическим. В Воеводине они доминировали, так как национальные меньшинства в отдельности были малочисленнее сербов или находились в бесправном положении (во время первых выборов венгры и немцы были лишены права голоса). Сербы Воеводины поддерживали тесную связь с Белградом и Сербией, а с 1929 г. входили в одну административно-территориальную единицу с Шумадией.

В Хорватии, Боснии и Герцеговине ситуация была сложнее. Сербы продолжали жить вместе с хорватами и мусульманами, которые к новому государству и его центру относились критически, требуя уважения собственных прав, а также регионального самоуправления. В условиях обострения противостояния сербских и хорватских партий сербы Хорватии и Далмации оказались между двух огней. Им приходилось выбирать, на кого ориентироваться — на сербский центр или на несербское окружение, с которым они жили бок о бок. Политические лидеры были склонны придерживаться мнения Светозара Прибичевича, высказанного им в начале XX в. в ходе полемики сербских политиков из Загреба и новисадских радикалов: «Сербия лучше всех знает, в чем состоят интересы сербского народа». Сам Прибичевич на протяжении многих лет придерживался этого тезиса, однако в 1927 г. перешел на сторону Радича, образовав с ним Крестьянско-демократическую коалицию (КДК).

Правящие круги Королевства не проявляли интереса к проблеме незавершенной национальной интеграции сербов. Они, кроме прочего, отвергали федерализацию государства, поскольку не хотели допустить дробления сербского народа, подчеркивая, что сербское государство растворилось в Югославии и что сербы не требуют для себя особого положения. И в то же время Королевство СХС они воспринимали как увеличившуюся в размерах Сербию.

Считалось, что в стабильном и сильном едином государстве сербский элемент защищен во всех отношениях. Государство, однако, не было стабильным, а результатом беспрерывного внутреннего противоборства стал тот факт, что, пока другие народы консолидировались, сербы становились все более разобщенными. Со временем и словенцы, и хорваты, и даже мусульмане стали занимать единую позицию, что находило выражение в деятельности их массовых партий. В отличие от них сербы, представленные множеством партий, действовали разобщенно, выдвигая различные альтернативные проекты внутреннего государственного устройства.

Интеграции сербского народа не способствовало и идеологическое кредо правящих кругов (монарха, высшего офицерства, руководства партий), в котором выражалось жесткое противопоставление победителей побежденным, героических борцов — пассивным наблюдателям, пожинавшим плоды чужой победы. Целью было повышение авторитета армии, государства, династии. В результате, однако, возникали новые разделительные линии внутри самих сербов. К тому же вел и идеологизированный подход к прошлому, согласно которому отсчет истории велся с начала освободительной борьбы и появления «независимых государств» — Сербии и Черногории. Роль государства при этом всячески идеализировалась.

После объединения возникла необходимость адаптировать к новым государственно-правовым рамкам Сербскую православную церковь (СПЦ), которая на протяжении всей истории играла важную роль в развитии сербского народа. К моменту образования Королевства СХС отдельные ее епархии находились под шестью разными юрисдикциями. С декабря 1918 г. началось постепенное объединение, решения о котором принимались конференциями епископов. Епархии из Боснии и Герцеговины, а также Карловацкая митрополия первыми решили присоединиться к Белградской митрополии как к церкви Королевства Сербия. В 1919 г. аналогичное решение принял черногорский митрополит. Был сформирован Центральный архиерейский комитет, перед которым стояла задача получить от иностранных церквей согласие на объединение сербских епархий. С Бухарестом велись переговоры по поводу далматинских епископств, по поводу остальных — с Константинополем. В 1920 г. в соответствии с канонической процедурой Вселенский патриархат уступил все епископства, территории которых по условиям мирных договоров вошли в состав Королевства СХС. В сентябре того же года было объявлено об объединении епархий в Сербскую патриархию. Власти не приняли предложение о том, чтобы патриархом стал митрополит Белградский, а настояли на проведении выборов. Результатом их стало избрание митрополита Белградского Димитрия Павловича, которого утвердил король. Торжественная церемония восшествия его на престол состоялась в 1924 г. в Пече после подавления восстания албанцев.

Процесс стирания различий в организации и формах церковной деятельности (церковные общины, соборы, соборные комитеты, роль мирян и др.) протекал постепенно вплоть до принятия Устава СПЦ в 1931 г. Сразу стало ясно, что облик церкви принципиально изменился. Доминирующим оказалось черное духовенство, а епископы в своих диоцезах получили поистине монархическую власть. Угасло некогда весьма плодотворное участие мирян в церковной жизни. СПЦ как единое целое оказалась в условиях, которые формировались в Сербии со времен правления князя Милоша идо радикальных кабинетов, когда ее участие во всем, что выходило за рамки вопросов веры, было минимальным. Можно сказать, что от состоявшегося в 1918 г. объединения церковь не выиграла. Та ее часть, которая в Королевстве Сербия была государственной церковью, в Югославии перестала быть таковой (в 1931 г. православные составляли 48,7% населения). Карловацкая митрополия, как и все прочие епархии бывшей Австро-Венгрии, также утратила свой статус, а вместе с ним богатство, влияние и земельные владения, отобранные в ходе аграрной реформы. Все это вызывало весьма переменчивое отношение церкви к Югославии, что неоднократно проявлялось и в дальнейшем.

 

Октроированная Югославия

Переломным событием в политической жизни Королевства СХС стало отречение партии С. Радича от своей республиканской программы и признание Видовданской конституции. Возвращение Хорватской крестьянской партии к парламентской деятельности (1925), а также вхождение ее в правительственную коалицию с радикалами (1925–1927) нормализовали ситуацию в государстве. Была устранена опасность «сепарации», которой грозили из Хорватии, и «ампутации», о которой предупреждал Белград. Однако к ухудшению обстановки привело то обстоятельство, что правительство и Народная скупщина стали ареной еще более жестоких столкновений, вплоть до применения огнестрельного оружия. Двадцатого июня 1928 г. депутат-радикал из Черногории открыл с трибуны стрельбу по Радичу и его соратникам. Двое были убиты на месте, двое ранены, включая самого Степана Радича. Вскоре он умер от осложнений, вызванных ранением. Совершенное в парламенте преступление обострило государственный кризис до предела.

Напряженность отчасти была снята, когда правительство возглавил Антон Корошец — единственный премьер-министр межвоенного времени, не являвшийся сербом. Через несколько месяцев король Александр I прибегнул к решительным мерам: б января 1929 г. была упразднена конституция и распущен парламент, которому монарх поставил в вину безуспешность политики всех прошедших лет. Под запрет попали действующие политические партии, в результате чего были «устранены посредники между королем и народом». Командующий королевской гвардией генерал Петр Живкович возглавил правительство, в которое вошли политики, руководствовавшиеся больше своими верноподданническими чувствами, чем партийной дисциплиной. Среди министров наиболее значимой личностью был лидер словенцев А. Корошец. Муниципальные органы были распущены.

Ведущие политики подверглись слежке, репрессиям или, как Светозар Прибичевич и Анте Павелич, впоследствии организовавший покушение на короля, эмигрировали. С другой стороны, действия короля пользовались поддержкой не только армии, чиновничества и югославских националистов, но и масонов, а также отдельных представителей Словении и Хорватии, чьи карьерные и деловые интересы требовали стабильности и безопасности. Идеологию интегрального югославизма разделяли интеллектуалы-идеалисты, которых пример итальянского и германского объединения убедил в реалистичности формирования югославской нации.

Принятие в октябре 1929 г. Закона о названии государства и его территориальном делении продолжило реализацию радикального унитаристского курса. Государство получило название Королевство Югославия, из которого исчезли имена народов. Вместо 33 областей страна была поделена на 9 бановин. Во главе каждой стоял бан, назначаемый королем. Позднее появились и банские вече с совещательными правами. Хотя бановины присутствовали в истории почти всех областей страны (Боснии, Северной Сербии), они считались элементом хорватской традиции. В Хорватии до 1918 г. исполнительная власть принадлежала бану. Бановины получили название по рекам, за исключением Приморской, в которую вошла Далмация. Бановины должны были прийти на смену историческим племенным областям, стерев их из памяти. Однако произошло обратное: бановины, по крайней мере некоторые из них, создали условия для национальной интеграции.

Дравская бановина охватила словенские территории. Савская состояла их Хорватии и Славонии. В Приморскую вошла югославская часть Далмации. В Зетскую попали помимо Черногории еще и часть Метохии, Герцеговины, а также Дубровник. Вардарская состояла из югославской Македонии, фрагмента Южной Сербии и Косово. Центральная часть страны, считавшаяся сербской, была разделена на четыре бановины: Врбасскую, Дринскую, Моравскую и Дунайскую, в которых были сосредоточены мусульмане и национальные меньшинства.

Разделенной на бановины Югославии, по замыслу стоявших у власти интегралистов, следовало стать плавильным котлом, в котором прежние племена слились бы в новую югославскую нацию. Принятие политических мер, воплощавших теорию национального унитаризма, сопровождалось интенсивной пропагандой интегрального югославизма. В общем сербские традиции страдали от унитаристской политики ничуть не меньше, чем хорватские или словенские. Организации и партии, название которых указывало на то, что они сербские, притеснялись и закрывались точно так же, как и прочие.

В то же время сербский элемент доминировал в том, что стало идейным стержнем интегрального югославизма. И дело не только в том, что в XIX–XX вв. Сербия сыграла роль югославянского Пьемонта, не в ее жертвах и победах. Сербы были носителями главных ценностей— государственничества, приверженности свободе и, в отличие от тех, кто подчинялся Риму, сохранения славянского духа. В своем неудержимом стремлении к объединению они сохранили эти идеалы, предпочтя свободолюбие клерикализму и т.д.

Общей чертой романтического и научно-критического подходов к изучению прошлого является поиск корней каждой нации в отдельности. По этой причине после гуманистов и просветителей никто не рассматривал развитие южных славян в его целостности. Идеологам интегрального югославизма более чем необходима была картина общей истории, логичным продолжением которой становилось объединение. Заполнению лакуны послужило появление большого количества исследований. Среди них наиболее значительным трудом была взвешенная, основанная на обширной документальной базе «История Югославии» (1933) белградского историка Владимира Чоровича (1885–1941).

То, что интегральный югославизм не выполнил своего предназначения, стало ясно уже его современникам. Более поздние события лишь подтвердили этот факт. Официальная идеология не устраивала ни сербов, ни тем более остальные югославянские народы. Тем не менее довольно широко пропагандируемая на всех уровнях, начиная со школы, она стала неотъемлемой частью литературы и, в целом культуры 30-х годов XIX в. Национальный унитаризм продолжал оказывать влияние на общество даже тогда, когда все отвергали его. Опосредованно он стал фактором воссоздания Югославии после ее разрушения в 1941 г.

Система личной власти короля Александра была использована и как инструмент более эффективного управления страной. Составленный из ведущих правоведов Верховный законодательный совет осуществил унификацию гражданского и уголовного права, а также издал акты, регламентировавшие деятельность административных органов и СПС. Принятие нескольких законов о просвещении было направлено на то, чтобы и школы также участвовали в насаждении идеологии интегрального югославизма. Столкнувшись с последствиями мирового экономического кризиса, от которого пострадали и земледельцы, государство стало активно вмешиваться в экономическую жизнь. В результате завершения аграрной реформы крестьяне стали собственниками обрабатываемой земли. Правительство ввело мораторий на выплату долгов крестьянства, но одновременно прекратило выполнять свои собственные долговые обязательства.

Третьего сентября 1931 г. король даровал конституцию и положил тем самым конец собственному диктаторскому правлению, сохранив при этом >сновные его завоевания. Было создано двухпалатное Народное представительство, состоявшее из Скупщины и Сената. Половину членов последнего назначал король. Право участия в выборах получили только те партии, деятельность которых охватывала всю страну. В 1931 г. только одна партия — Югославянская радикально-крестьянская демократия (с 1933 г. Югославянская национальная партия) участвовала в выборах, голосование на которых было устным и открытым. Октроированная конституция, как и большая часть законов, принятых во время диктатуры, действовала до краха Югославии в 1941 г. И все-таки дать оценку эффективности режима личной королевской власти не представляется возможным по причине его кратковременности. Девятого октября 1934 г. в Марселе Александр Карагеоргиевич был убит в результате покушения, организованного хорватскими усташами и македонскими сепаратистами. Тот факт, что гибель короля переживала вся страна, говорит о том, что его авторитарное правление не было столь непопулярным.

По причине малолетства Петра II (1923–1970, король в 1934–1945 гг.) управление страной осуществляло Регентство, главенствующее положение в котором занимал князь Павел Карагеоргиевич (1893–1976) — двоюродный брат покойного монарха (сын дяди по отцу). Двор, не отрекаясь от курса короля Александра, тем не менее осуществлял его без прежней энергии. Постепенно, по мере реставрации партийной жизни, стали напоминать о себе старые проблемы. В первую очередь хорватский вопрос. Теперь на стороне Хорватской крестьянской партии выступала и сербская оппозиция. К этому ее подталкивали действовавшие правовые нормы, согласно которым участие в выборах было обусловлено наличием партийной сети, покрывавшей все районы Королевства. В новых условиях и сербские партии, особенно из Воеводины, стали выдвигать требования автономии и административно-территориального переустройства.

Очередные парламентские выборы 1935 г. были ознаменованы соперничеством партии власти — Югославянской национальной партии (ЮНП) — и Объединенной оппозиции, возглавляемой председателем ХКП Владимиром Мачеком. Коалиция, лишенная какой-либо общей программы, объединяла ранее созданную КДК и сербских оппозиционеров — Демократическую партию и Союз земледельцев. Несмотря на давление, оказываемое властями на избирателей, и на открытый характер голосования, список В. Мачека набрал 1,1 миллиона голосов — на 600 тысяч меньше, чем ЮНП.

В этих условиях князь Павел поручил формирование правительства Милану Стоядиновичу (1888–1961)— крупному финансисту и члену Радикальной партии. Новый кабинет от всех предшествующих отличался устойчивостью (продержавшись у власти с 1935 по 1939 г.) и тем, что вместе с двором оказывал значительное влияние на формирование государственного курса. М. Стоядинович продолжил начатое королем Александром сближение с Германией, а также добился улучшения отношений с Италией (1937). Наладив экспорт сельскохозяйственной продукции в Третий рейх, премьер-министр сумел смягчить последствия Великой депрессии. Стоядиновичу удалось привлечь на свою сторону крупнейшие словенскую и мусульманскую партии — Словенская народная партия (СНП) и Югославская мусульманская организация (ЮМО), которые объединились под его руководством в новую партию власти — Югославянское радикальное сообщество. Неудачей и конфликтом с СПЦ закончилась инициатива главы правительства по ратификации конкордата с Ватиканом (1937). Поражением Стоядиновича можно считать тот факт, что на выборах 1938 г. единая хорватосербская оппозиция улучшила свои результаты по сравнению с предыдущей избирательной кампанией.

Это дало повод князю Павлу доверить формирование кабинета Драгише Цветковичу (1893–1969), который был готов решить приоритетную задачу нормализации отношений с Хорватской крестьянской партией (ХКП). Длившиеся несколько месяцев переговоры закончились подписанием Соглашения Цветковича — Мачека (26 августа 1939 г.), согласно которому Савская и Приморская бановины, а также несколько районов соседних бановин были объединены в Хорватскую бановину. Соглашение предусматривало, что исполнительная власть в новом образовании будет принадлежать бану, законодательная — Сабору. Бановина получала самостоятельность в вопросах администрации, просвещения, экономической и социальной политики. Вопрос окончательного определения границ бановины и раздела полномочий между Загребом и Белградом был оставлен открытым до планировавшегося коренного переустройства югославского государства. После этого В. Мачек и члены его партии вошли в правительство.

Сербская оппозиция и общественность приняли Соглашение с негодованием. Ввиду того что Дравская бановина и раньше охватывала все словенские территории, а теперь была очерчена и автономная хорватская территория, стала актуальной проблема создания сербской административно-территориальной единицы. Сербы проводили аналогии и задавались вопросом, возможно ли включение всех оставшихся бановин в сербскую область.

Двадцать лет жизни в едином государстве отчасти нивелировали различия между отдельными частями сербского народа, сформировавшиеся под воздействием неодинаковых условий развития. Общественная структура стала более сбалансированной. Больше не было ни дворян, ни кметов. Нация состояла из граждан, равных перед законом. Сохранилось, однако, разделение на богатых и бедных. Не уменьшился разрыв и между относительно развитым севером и отсталым бедным югом. Четыре пятых сербского населения составляли крестьяне, в большинстве своем владевшие мелкими наделами, которых едва хватало, для того чтобы прокормить семью. Югославия создала условия для взаимного познания сербов, живущих в разных ее частях, хотя переезды и путешествия оставались привилегией образованных и обеспеченных людей. Едва ли различий в менталитете и традиционной культуре стало меньше. Сохранилось деление сербского языка на екавский и иекавский диалекты.

Жизнь в Югославии давала нации возможность переосмыслить основные представления о самой себе. Могут ли только православные считаться сербами, как учила церковь, или же существуют сербы «всех трех законов», как вслед за Вуком Караджичем повторяли в либеральных кругах?.. Несомненно, что и в межвоенный период были мусульмане, занимавшие в том числе высокое социальное положение, считавшие себя сербами. Вероятно, их было даже чуть больше, чем до 1918 г. Но основная масса и в то время не идентифицировала себя с сербами, как, впрочем, и с хорватами. Существовали сербы-католики, может быть, более многочисленные, чем ранее. Однако они не могли служить примером того, что в современном обществе преодолены средневековые конфессиональные барьеры.

Югославянский унитаризм поставил сербов перед дилеммой: либо продолжать, подобно хорватам и словенцам, беречь свои традиции и самобытность, либо под давлением официальной идеологии поддаться «югославскому синтезу» в надежде, что сербские черты в итоге в нем возобладают.

Инициатором дискуссий о положении сербов и ожидавших их перспективах были не правительство и политические партии, а независимые интеллектуалы, образовавшие в 1937 г. Сербский культурный клуб во главе с правоведом и историком Слободаном Йовановичем (1869–1958). В сербской политике Клуб занимал центристскую позицию, в то время как в ней все большее распространение получали крайне левые и крайне правые течения.

После 1918 г. до сербов стали доходить новые европейские культурные веяния. В первую очередь модернизм с его критикой академизма и традиционализма. В сербской литературе заметную роль стал играть сюрреализм, тесно связанный с родиной стиля — Парижем. Как и остальные национальные культуры, сербская культура переживала подъем. Происходило ее обогащение новыми жанрами, стилями, направлениями, идеями, в основном универсального характера. В то же время национальный компонент культуры, от которого зависела глубина интеграционных процессов, по объему и темпам развития не мог соответствовать наметившимся изменениям. Виной тому — официальная идеология интегрального югославизма, направленная против племенных символов и мотивов.

Набирали силу бывшие маргиналы — представители экстремистских направлений: крайне правые, вдохновлявшиеся фашизмом и национал-социализмом, и крайне левые, внимавшие теперь Сталину и Троцкому, как ранее — Марксу и Бакунину. «Виновником» роста влияния леворадикальных взглядов была нелегальная коммунистическая партия.

Традиционное для сербов отторжение Германии и пропагандируемого немцами своего превосходства препятствовало появлению нацистских организаций. (Исключением служили немцы Воеводины.) Однако основные идейные компоненты — антидемократизм, антисемитизм и расизм — сумели прижиться на местной почве. С начала XX в. идея расы все чаще ассоциировалась с национальной идеей. Постулировалась расовая основа трехъименного народа сербов, хорватов и словенцев. Со времен влияния на сербов русских славянофилов у них сохранился антиевропейский настрой, неприятие прогресса и светской культуры, особенно распространенное в клерикальных кругах. Популяризатором реанимированной идеологии стал искусный оратор епископ Николай Велимирович (1880–1956).

Главным политическим представителем крайне правого направления было движение «Збор» во главе с Димитрием Лётичем, который пытался увязать нацистские идеалы с сербскими национальными и православными традициями. «Збор», не пользовавшийся поддержкой масс, не был представлен в парламенте, однако имел последователей среди интеллектуалов, молодежи и даже в церковных кругах.

Коммунистам, находившимся с 1921 г. под запретом, приходилось действовать через так называемые легальные организации и прибегать к услугам видных представителей интеллигенции. Благодатную почву для распространения левого радикализма создавало общественное отторжение официальной идеологии, а также социальный протест прозябавших в бедности масс. Главной ареной противостояния крайне правых и крайне левых был Белградский университет.

Здесь, в единственном в восточной части страны университете (имевшем по одному факультету в Суботице и Скопле), сформировалось многочисленное и пестрое студенческое сообщество. Несмотря на то что страна была бедной, семьи, терпя лишения, все же посылали своих детей учиться. В то время высшее образование делало возможным продвижение по карьерной лестнице. Значительную часть учащихся составляли неимущие студенты из провинции, которые жили крайне тяжело, были вынуждены подрабатывать и, чувствуя себя униженными, испытывали глубокое недовольство режимом. Политическая активность студентов проявлялась не столько в составе крупных партий, сколько в их собственных идеологически окрашенных организациях, часто враждовавших между собой. Университет являлся очагом недовольства, центром демонстраций, местом столкновений с полицией, которые часто заканчивались кровопролитием, что еще сильнее сплачивало единомышленников. События следующего десятилетия (с 1941 г.) показали, что Белградский университет был куда более серьезным рассадником революционных настроений, чем фабрики и профсоюзы.

Еще не улеглось напряжение в обществе, вызванное подписанием Соглашения Цветковича — Мачека, как внимание политиков и общественности привлекли события на международной арене. Фронты начавшейся в сентябре 1939 г. мировой войны были далеко, однако совсем рядом находились участвовавшие в ней государства. После «Аншлюса» (1938) Австрии соседом Югославии стал Третий рейх. Боевые действия приблизились к границам Королевства после оккупации Албании Италией и начала ее агрессии против Греции в 1940 г. Югославия оказалась в окружении государств — членов Тройственного пакта, после того как к нему в конце 1940 г. присоединились Венгрия и Румыния, а в марте 1941 г. — Болгария. Руководство страны столкнулось с непростой дилеммой. С одной стороны, присоединение к гитлеровской системе союзов было крайне непопулярным, особенно среди сербов, заинтересованных в сохранении государства ради защиты многочисленных соплеменников вне собственно Сербии. С другой — нельзя было надеяться на то, что страна сможет оказать успешное сопротивление военной машине Гитлера. В марте 1941 г. в Европе не было ни одного солдата союзников, а СССР связал себя условиями договора Молотова — Риббентропа (1939).

Регентство и правительство Цветковича — Мачека отступили перед силой. Двадцать пятого марта 1941 г. в Вене Югославия присоединилась к пакту на льготных условиях. Германия обязывалась не использовать ее территорию для передвижения войск. Была оговорена возможность передачи Королевству Салоник. Всплеск массового недовольства произошел в Белграде, а затем и в других сербских городах, правда, не сразу, а спустя 48 часов, когда было объявлено, что правительство смещено, Регентство упразднено, а молодой король провозглашен совершеннолетним (за пять месяцев до реального совершеннолетия). Переворот был организован группой офицеров, а в демонстрациях участвовали в основном студенты и учащиеся школ, что позднее дало повод коммунистам сделать это своей заслугой.

Разрушенная столица разрушенной страны. Белград после немецкой бомбардировки 6 апреля 1941 г. Немецкая фотография с воздуха 

Новое правительство, в состав которого вошли представители крупнейших партий, возглавил генерал авиации Душан Симович (1882–1962). Кабинет признал состоявшееся 25 марта присоединение Югославии к Пакту. Эта деталь обычно забывалась теми, кто после 1945 г. создавал миф о событиях 27 марта. Гитлер, однако, уже решил отомстить за нанесенное оскорбление. Шестого апреля 1941 г. без объявления войны жестокой бомбардировке подвергся Белград, а на территорию страны с нескольких сторон вторглись немецкие войска. Сопротивление было очаговым, армия оказалась дезорганизованной. На территории Хорватии действовали военизированные партийные формирования, а 10 апреля в Загребе было провозглашено создание Независимого государства Хорватия (НГХ). Наследующий день Мачек — заместитель председателя югославского правительства — призвал хорватов покориться новой власти. Подписанная 17 апреля капитуляция положила конец войне, которая продлилась неполных две недели.

 

Страдания и воскрешение

События, последовавшие за «Апрельской войной» (6–18 апреля 1941 г.), показали, что главной мишенью агрессии, предпринятой Гитлером, была Сербия. Югославию разделили на части, как желали того государства, требовавшие ревизии итогов Первой мировой войны. Венгрии достались Бачка, Баранья и Меджумурье. Болгарии — Македония и Юго-Восточная Сербия. Италия оккупировала Черногорию, а также (через вассальную Албанию) получила контроль над Косово и Метохией. Словенские земли — бывшую Дравскую бановину — поделили Третий рейх и Италия.

Значительную часть югославской территории заняло марионеточное Независимое государство Хорватия, отданное под управление фашистской организации «усташей» во главе с «поглавником» Анте Павеличем (1889–1959). Границы НГХ, простиравшиеся до Дрины и Земуна, удовлетворяли его самые амбициозные территориальные притязания. Исключение составила Далмация, где Италия заняла побережье от Сплита до Нина, а также большую часть островов. Объединив доморощенный национализм крайнего толка с расизмом, присущим нацизму, режим усташей приступил к исполнению открыто декларированной программы искоренения сербов, составлявших 30% населения НГХ. Как говорил один из лидеров усташей, часть сербов следовало уничтожить, часть переселить, а остальных ассимилировать, предварительно обратив в католичество.

Все эти средства применялись с упорством и невероятной жестокостью. В первые месяцы нахождения у власти правительство усташей по всей стране, а особенно в Хорватии и Герцеговине, совершило многочисленные массовые убийства. Сербов сгоняли в концентрационные лагеря, в которых их уничтожали в течение всей войны вместе с евреями, цыганами и хорватами, выступавшими против режима. Самыми известными по масштабу совершенных в них преступлений стали лагеря Ясеновац, Стара Градишка и Ядовно. Около 200 тысяч депортированных сербов нашли убежище в Сербии. Были запрещены сербские имена и кириллический алфавит. Оставшиеся сербы были обязаны, как и евреи, носить цветную повязку. Их передвижение ограничивалось. Было убиты многие отказавшиеся оставить свою паству представители духовенства, в том числе три епископа. Большое количество церквей было разорено и осквернено. По всей стране осуществлялось принудительное обращение православных в католичество, что противоречило канонам самой католической церкви. Для нейтрализации воздействия сербских традиций усташские власти образовали так называемую Хорватскую православную церковь во главе с русским монахом-эмигрантом.

Оставшаяся от Сербии территория находилась под управлением немецкой военной администрации, опиравшейся на местные гражданские власти. Сначала — на Комиссариат, а с конца августа 1941 г. — на «сербское правительство» генерала Милана Недича (1877–1946). В церковном и образовательном отношении правительству в Белграде подчинялись и сербы из Баната, власть в котором находилась в руках местных немцев. С благословения оккупантов коллаборационисты обзавелись и собственными воинскими частями. Были сформированы Сербский добровольческий корпус и Сербская государственная стража, в основном состоявшая из членов движения «Збор» во главе с Д. Лётичем. Созданная до войны крайне правая националистическая организация стала, таким образом, инструментом оккупационного режима.

Захваченные в плен солдаты и офицеры югославской армии были отправлены в немецкие лагеря. Пленные из собственно Сербии остались в заключении, а тех, кто был родом из областей, вошедших в состав стран — союзников Германии, отпустили по домам. Италия, в свою очередь, отпустила пленных из Черногории. В оккупированной Сербии укрылись беженцы из Хорватии, Македонии, Косово и других областей. В Сербию было депортировано даже 7 тысяч словенцев.

Преемственность югославской государственности осуществляли король и правительство, находившиеся в эмиграции — сначала в Каире, а затем в Лондоне. Никакими вооруженными силами, кроме группы пилотов и офицеров, эмигрантские власти не располагали. «Югославская армия в отечестве» появилась позднее, когда была налажена связь с отрядами непокорившихся офицеров под командованием полковника Драголюба-Дражи Михайловича (1893–1946). Находившиеся под его началом формирования, значительную часть которых составляли офицеры, были организованы по армейскому принципу. Однако со временем, сменив военную форму на национальный костюм, они приобрели облик нерегулярных четнических отрядов. Их отличали черный цвет одежды, перекрещенные пулеметные ленты, меховые шапки (шубары) и длинные бороды.

В роли защитников югославского государства выступили и коммунисты, но только после нападения Германии на Советский Союз (22 июня 1941 г.). В разных местах они создавали отряды, нападавшие на оккупантов и представителей коллаборационистских властей. Отряды назывались русским термином «партизаны». Сами они не стали возражать против подобного названия. Не подчеркивая своей революционной ориентации, партизаны, тем не менее, восприняли распространенную коммунистическую символику: пятиконечные звезды и красное знамя. Оппоненты обвиняли их в том, что они были коммунистами. Но коммунистическим было руководство, а не основная масса партизан.

Целью большинства вооруженных отрядов, возникших весной и летом 1941 г., была самооборона от террора усташей и репрессий властей. Во главе формирований находились офицеры или опытные солдаты. У партизан, среди которых было мало офицеров, главную роль играли ветераны гражданской войны в Испании. Только с течением времени проявились четкие различия между этими отрядами, принимавшими символику той или иной стороны.

Несмотря на то что борьба с оккупантами была общей целью партизан и четников, и те и другие понимали, что программы у них разные. Столкнувшись лицом к лицу на ограниченной территории Сербии, они попытались договориться о сотрудничестве. Осенью 1941 г. состоялись две встречи полковника Михайловича и тогда мало кому известного лидера коммунистов, скрывавшегося под псевдонимом Тито (Йосип Броз, 1892–1980). Результата они не имели. И уже в ноябре 1941 г. бойцы двух соперничавших движений стали стрелять друг в друга.

Партизаны, занимавшие более агрессивную позицию, совершали нападения на немцев, которые отвечали возмездием. Было объявлено, что за каждого убитого немца будет расстреляно 100 сербов (за раненого— 50). Угроза была приведена в действие в ходе карательных операций в Кралево и Крагуеваце, где расстреливали даже школьников. В Западной Сербии партизаны с сентября по ноябрь 1941 г. удерживали обширную территорию с центром в городе Ужице («Ужицкая республика»).

Немецкое наступление выдавило их в Боснию. В результате до начала лета 1944 г. партизаны не имели прочных позиций в Сербии, за исключением нескольких небольших отрядов, действовавших в ее южных районах. Покинув Сербию зимой 1941/42 года, партизаны приступили к формированию мобильных частей, бригад, а позднее и дивизий. Отдельные части и соединения действовали в четкой координации, а гарантией дисциплины стала строгая партийная иерархия.

В основу движения четников с самого начала была положена военная организация. Однако разбросанные по обширной территории отряды, не сумев наладить эффективную связь друг с другом, слабо координировали свои действия. Субординация не соблюдалась. Многие командиры вели себя самостоятельно, по своему усмотрению заключая перемирие и сотрудничая с оккупационными властями, особенно итальянскими. Среди четников были и противники Дражи Михайловича, к которым принадлежали, например, сторонники Косты Печанаца, свободно передвигавшиеся по городам Сербии. Во всех областях страны четники совершали расправы над хорватским и мусульманским населением в отместку за убийства и изгнание сербов.

Королевское правительство способствовало росту авторитета полковника Михайловича, произведя его в генералы и назначив военным министром. Из Каира к нему прибыла группа офицеров. Была обеспечена и помощь союзников. Некоторое время даже Москва популяризировала Михайловича и его борьбу. В военных условиях особенно возросло значение радио как неподконтрольного оккупантам средства передачи информации. Из Москвы вещала «Свободная Югославия», а крупные и влиятельные британские и американские радиостанции выступали в полдержку Михайловича и его формирований.

Помимо боевых столкновений, становившихся все более жестокими и непримиримыми, партизаны и четники вели друг с другом борьбу за право считаться лидерами антифашистского сопротивления. Приводя в качестве примера отдельных четнических командиров, связанных с оккупационными властями, партизаны обвиняли в коллаборационизме всех четников, даже тех, кого немцы преследовали и захватывали в плен в 1944 г. Противники четников ни тогда, ни позднее не обращали никакого внимания на различия между ними. После войны стала явной тщательно скрывавшаяся тайна о том, что в 1943 г., столкнувшись с перспективой высадки союзников и испытывая давление со всех сторон, партизаны пошли дальше простого обмена пленными — они обсуждали с немцами заключение перемирия, предлагая им свои услуги в борьбе с четниками.

Роль своеобразного арбитра между двумя враждовавшими силами играли миссии союзников, которые сначала прибыли к четникам, а в 1943 г. и к партизанам. Их донесения влияли на распределение союзнической помощи, а позднее и на принятие более важных политических решений.

На ожесточенность противостояния также оказывало влияние стремление каждой из сторон обеспечить себе благоприятное положение в преддверии ожидаемой высадки союзников на Балканах. Тем временем на расстановке сил существенным образом сказался выход из войны Италии осенью 1943 г. Немцы не могли везде в полной мере заменить итальянцев, которые попадали в плен и переходили на сторону партизан. Численность и количество партизанских частей резко возросли, отчасти и за счет притока мобилизованных хорватских солдат (домобранов).

Осенью 1943 г. партизанское движение приступило к формированию органов параллельной власти. Не только на местном уровне (Народно-освободительные комитеты), но и в масштабе всей страны. В конце 1942 г. было основано Антифашистское вече народного освобождения Югославии (АВНОЮ), в состав которого вошли представители разных партий и движений. В ноябре 1943 г. АВНОЮ на своем втором заседании принимает на себя функции государственной власти. Королевское правительство объявляется низложенным, королю запрещается возвращение в страну, федеративное устройство вводится по всей стране, а Тито производится в маршалы.

С этого времени с новой силой разгорается борьба за международное признание. Предпринимаются усилия к тому, чтобы правовой статус соперничавших сторон был приведен в соответствие с реальной ситуацией в стране. А здесь партизаны опережали четников. Противостояние между ними протекало параллельно с переговорами союзников о послевоенном устройстве Европы, в ходе которых Великобритания отстаивала интересы своих протеже, а Москва стремилась к установлению коммунистических режимов. В 1944 г. в Москве на встрече Черчилля со Сталиным Югославия наряду с Венгрией была причислена к странам, в которых влияние было поделено поровну.

Генерал Михайлович терял преимущества, которые давал ему статус министра и главнокомандующего королевской армией. Под влиянием фактического положения на фронтах, а также переговоров с другими союзниками премьер-министр Черчилль стал выступать за объединение обоих движений Сопротивления, а также, как и в случае с Польшей, за формирование совместного правительства, которое обеспечило бы демократическое послевоенное развитие страны. В июне 1944 г. на острове Вис эмигрантское лондонское правительство и руководство партизан заключили соглашение об образовании демократического правительства, что способствовало бы объединению всех сил для борьбы с немцами. Решение вопроса о государственном устройстве откладывалось до конца войны. На Ялтинской конференции (февраль 1945 г.) было принято решение о вступлении в АВНОЮ депутатов югославской скупщины, избранной в 1938 г. В сентябре 1944 г. король призвал армию присоединиться к партизанам, и Дража Михайлович, таким образом, остался ни с чем. Впрочем, объединение партизан и четников, вражда которых унесла больше жизней, чем борьба с врагом, не состоялось и тогда. Но важно другое: как югославянские народы, так и союзники начали воспринимать воссоздание Югославии в качестве естественной и бесспорной цели.

Летом 1944 г. партизаны прорывались на территорию Сербии, преодолевая сопротивление четников. Силы немцев были отвлечены на охрану коммуникаций, по которым отступали войска из Греции. Когда Красная армия, пройдя Румынию, подошла к югославским границам, Сталин попросил у командования партизан разрешения проводить операции на территории Югославии, чем весьма повысил его авторитет. Красная армия участвовала в боях за освобождение Воеводины, Восточной и Северной Сербии, а также Белграда (15–20 октября 1944 г.).

В освобожденной от противника Сербии была проведена мобилизация, в результате которой большое число необученных молодых людей отправилось на Сремский фронт, упорно обороняемый немцами. Такая же участь ожидала и призывников из Воеводины, которые массово гибли в Баранье при форсировании Дуная. Для партизанского руководства важно было усилить свое значение в глазах союзников.

За шесть месяцев, истекших со времени освобождения Белграда (20 октября 1944 г.) идо конца войны (9 мая 1945 г.), новая власть усиливала свои позиции, настаивая на преемственности между АВНОЮ и Королевством Югославия. В начале марта 1945 г. на основе прежних договоренностей Тито и Шубашича было образовано единое Временное правительство Демократической Федеративной Югославии. Временная народная скупщина сформировалась в результате включения в АВНОЮ депутатов, избранных в декабре 1938 г. В итоге в населенной преимущественно сербами восточной части страны, где ожидалось наибольшее сопротивление коммунистам, установление их власти происходило под видом восстановления органов довоенной Югославии.

Расправа над теми, кто сотрудничал с оккупационным режимом, была жестокой: в большей части городов их расстреливали без судов. Где-то публично, а в основном негласно. В самом конце войны в приграничной австрийской зоне произошло массовое уничтожение остатков различных антипартизанских формирований, отступавших вместе с немцами. Сербы составляли значительную их долю.

Условия для развития политического плюрализма, олицетворяемого коалиционным правительством и объединенной Скупщиной, отсутствовали. Во второй половине 1945 г. КПЮ и подконтрольный ей Народный фронт вытеснили на политическую периферию все, что оставалось от пяти довоенных партий. Находившиеся в меньшинстве и игнорируемые, представители этих партий вышли из правительства в знак протеста против практикуемых им антидемократических методов. Кроме того, они бойкотировали работу Скупщины и выборы в Конституционное собрание, назначенные на 11 ноября 1945 г. Попытки оппозиции привлечь к внутриполитическим столкновениям международное внимание оказались безуспешными.

Еще до изменения Конституции началось осуществление мер революционного характера: производились конфискации капиталов и имущества тех, кто разбогател во время войны, и прочих спекулянтов, осуществлялась замена органов правосудия, был принят Закон об аграрной реформе. Революционным оказался и новый избирательный закон, наделивший правом голоса женщин и снизивший возрастную планку с 21 до 18 лет.

Стремясь нейтрализовать последствия бойкота, объявленного оппозицией, власти устанавливали на избирательных участках так называемые «слепые урны», создавая тем самым альтернативу избирательному списку Народного фронта. Бюллетени, опускаемые в такие урны, не шли в пользу какого-либо партийного списка. В выборах приняло участие 88,66% избирателей. Из них 90% проголосовало за Народный фронт. Пятая часть электората, воздержавшаяся от выборов или голосовавшая против коммунистов, дистанцировалась от укоренявшейся однопартийной системы.

Двадцать девятого ноября 1945 г. была провозглашена республика, а 30 января 1946 г. состоялось принятие Конституции, написанной по образцу советской. Государство стало называться Федеративная Народная Республика Югославия. Было утверждено ранее объявленное разделение страны на республики: Словению, Хорватию, Боснию и Герцеговину, Сербию, Черногорию и Македонию. Каждая республика имела свое правительство, народное представительство, конституцию. В составе Сербии выделялись один автономный край — Воеводина и одна автономная область — Косово и Метохия, отличавшиеся этнически смешанным составом населения.

 

Восстановление и развитие

Переустройством государства на федеративной основе больше всех были недовольны сербы, хотя именно они составляли основу партизанской армии, принесшей перемены. Правда, она по большей части действовала вне Сербии, население которой только в 1944 г. перешло под контроль партизан и их идеологии. На стороне противника — среди четников и в Добровольческом корпусе — были только сербы. Родственники и потомки представителей «национальных сил», а также относительно многочисленная сербская эмиграция не приняли новую власть с ее идеалом «братства и единства». Было немало и тех, кто испытывал возмущение по поводу того, что не последовало никакого возмездия за предательство, совершенное в 1941 г., и за преступления над сербами.

Считалось, что образованием федерации сербам был нанесен многократный ущерб — созданием «новых» наций, например македонцев; отторжением черногорцев, также объявленных отдельным народом. Позднее к ним присоединились и боснийские мусульмане, которых и сербы, и хорваты традиционно считали своими. Второй причиной недовольства стала несимметричность национально-территориального деления страны — лишь в Сербии имелись автономные образования. Указывалось на то, что Далмация была бы естественной автономией в Хорватии, в которой сербов было больше, и проживали они более компактно, чем любое национальное меньшинство в Воеводине. Поначалу в период строгого централизма автономные края не представляли собой проблемы с практической точки зрения. Однако с момента, когда республики постепенно стали превращаться в национальные государства, краевая автономия превратилась в одну из главных проблем.

В первое время республики и края служили фасадом, за которым шел процесс формирования национальных партийных бюрократий, приобретавших — чем дальше, тем больше — все большее влияние. Система управления была предельно простой: от правящей верхушки, выступавшей в роли «движущей силы», тянулись «приводные ремни» (любимая метафора Сталина), передававшие по властной вертикали директивы нижестоящим партийным и государственным органам, а по горизонтали — массовым организациям и сети учреждений. Края были всего лишь еще одной ступенью во властной иерархии.

От новой власти потребовалось немало пропагандистских усилий чтобы, какое-то время спустя недовольство сербов угасло, а точнее — было загнано вглубь, проявляясь только в частной жизни. Несомненно, снижению его градуса способствовала и атмосфера противостояния с СССР, сложившаяся после конфликта 1948 г. Впрочем, негативные настроения сербов не исчезли окончательно. Вызревая под спудом, они проявились в событиях 1986 г.

Другие республики приветствовали федеративное устройство. Для одних, как для македонцев, оно впервые предоставило возможность выражения собственной индивидуальности. Другим — черногорцам удалось восстановить утраченную государственность. Третьи — хорваты и словенцы обеспечили себе пространство для завершения национальной интеграции.

Сербам, проживавшим как в Сербии, так и в иных республиках, вместе с представителями других народов пришлось взяться за восстановление страны и за излечение ран, нанесенных войной. Страна была опустошена, людей разбросало по всем ее концам. 450 тысяч человек — насильственно перемещенным, пленным и беженцам — следовало дать возможность добраться до дома. Беженцам разрешили вернуться в Хорватию. Было аннулировано насильственное обращение в католичество. В то же время власти, дистанцировавшиеся от проводимой королевскими властями политики колонизации, запретили сербским колонистам возвращаться в Косово и Метохию, а также в Македонию (15 770 семей).

Восстановлению страны и нормализации обстановки весьма способствовало получение помощи от Администрации Организации Объединенных Наций по вопросам помощи и послевоенного восстановления (UNRRA). Поставлялся широкий круг товаров — от продуктов питания (3,5 млн. тонн), одежды и лекарств до паровозов. Политика поддержки наиболее пострадавших областей благоприятствовала сербам, проживавшим в районах, в которых наиболее активно велись боевые действия.

Общий революционный настрой новой власти проявился в мерах по национализации и в невиданном расширении области государственного регулирования. За короткий срок вся общественная жизнь попала под управление и контроль государства. Исчезла автономная среда, в которой протекала экономическая жизнь и возникали современные формы связей и отношений внутри социума.

За первой волной конфискации имущества коллаборационистов и арестом иностранных капиталов (1945) последовала национализация сначала крупных (1946), а затем и самых малых предприятий (1948). Половина земельного фонда, использованного для проведения аграрной реформы, была зарезервирована для государственных хозяйств и машинно-тракторных станций. Государство не только направляло, но и напрямую руководило хозяйственной деятельностью. Отход от чрезмерного государственного влияния на экономику произойдет позднее — в период пропаганды самоуправления и распространения реформаторских идей. В первое время идеалом было плановое развитие экономики. Однако Закон о первом пятилетнем плане (1947–1951) не удалось осуществить из-за изоляции, в которой оказалась Югославия в середине 1948 г.

По окончании войны сербы в большинстве своем оставались крестьянами (массовый отток населения в города начался позднее), поэтому для них имела большое значение политика государства в отношении аграрного сектора. Ввиду того что югославские коммунисты следовали опыту своих советских учителей, все силы были направлены на развитие тяжелой промышленности и инфраструктуры. При минимальных вложениях в сельское хозяйство государство стремилось выжать из села как можно больше. Остро стояла проблема снабжения городов, армии, трудовых коллективов. В условиях, когда рыночные механизмы уже не действовали, на вооружение были взяты принудительные «хлебозаготовки», то есть фактическое изъятие хлеба по фиксированной цене. Поскольку не удавалось удовлетворить существовавшие потребности за счет тех, кто был готов расстаться с зерном добровольно, власть стала требовать предоставления определяемых ею объемов продукции под угрозой ареста и физической расправы. Жертвами репрессий становились в первую очередь жители плодородных краев, особенно Воеводины и Северной Сербии.

Если после 1918 г. земельный фонд, предназначенный для перераспределения, формировался в основном за счет латифундий иностранцев, то в ходе социалистической аграрной реформы 1945–1948 гг. в его состав вошли земли, конфискованные в конце 1944 г. у воеводинских немцев. Часть их эвакуировали власти рейха перед приходом советских войск, а оставшихся партизаны депортировали в лагеря, в которых многие погибли. Лишились земли и различные фонды, банки, компании, церковные учреждения, а также крестьяне, имевшие свыше 25–30 гектаров пахотной земли.

Карта 8.2. Социалистическая Федеративная Республика Югославия

* В 1946–1992 гг. город именовался Титоград .

 Аграрная реформа 1945 г. сопровождалась колонизацией, но только в Воеводину. Туда переселились 37 544 семьи, 90% которых составляли сербы и черногорцы. Большая часть колонистов прибыла из испытывавших земельный дефицит районов Боснии и Герцеговины, Хорватии и Сербии. Около 10% переселенцев вернулись обратно, хотя продажа выделенной земли была запрещена. Колонизация, таким образом, явилась организованным продолжением длившихся веками миграций населения из горных скотоводческих областей в равнинные земледельческие районы. Наряду с исчезновением немцев — в результате эвакуации, депортации и репрессий — колонизация стала главной причиной изменения национального состава населения Воеводины. Согласно переписи 1961 г., сербы составляли в ней 54,87%.

Аграрная реформа обеспечила землей десятки тысяч семей, благодаря чему безземельных крестьян практически не стало. В то же время реформа не только не привела к росту сельскохозяйственного производства, а, напротив, стала причиной его продолжительного спада. Лишь в 60-е годы урожайность достигла прежнего уровня. Объем земли, приблизительно равный тому, что получили колонисты, был зарезервирован для государственных хозяйств, которые, как ожидалось, должны были способствовать прогрессу земледелия.

Придерживаясь советских моделей, югославское коммунистическое руководство при строительстве социализма на селе не считалось с традиционным укладом общин-задруг, в который верили социалисты в XIX в. В новых крестьянских трудовых задругах, создаваемых по образцу советских колхозов, обобществлению подлежали не только земли и инвентарь, но и рабочая сила. Крестьян превращали в рабочих, которым выплачивались «трудодни». Как и в случае с советской коллективизацией, вступление в подобные задруги производилось принудительно, что должно было демонстрировать стремление югославских коммунистов бороться с капитализмом. Низкая производительность задруг, которая свела на нет позитивный эффект аграрной реформы, а также всплеск недовольства крестьян вынудили верхушку партийно-государственного руководства в 1953 г. разрешить реорганизацию и ликвидацию крестьянских трудовых задруг.

Конфликт югославского руководства со Сталиным, ставший явным в конце июня 1948 г., также влиял на положение и развитие всех народов Югославии. На исключение КПЮ из Информационного бюро коммунистических партий и на все более жесткие нападки ее руководство отвечало опровержением обвинений в отказе от социалистического пути развития. Одновременно внутри страны пресекались малейшие проявления нелояльности. Приверженцы точки зрения Москвы подвергались арестам и депортации. В период напряженных отношений с СССР и другими членами социалистического лагеря подверглось аресту более 16 тысяч человек. Большая их часть находилась в лагерях, среди которых самой печальной славой пользовался Голи Оток — ненаселенный остров на севере Адриатики.

С середины 1948 г. объектом жесткого политического контроля и репрессий стали не только тайные сторонники Запада, но и ревностные коммунисты — почитатели СССР. Считалось, что от перемены государственного курса в основном пострадали сербы, среди которых по сравнению с остальными было больше коммунистов и русофилов. Однако, по данным статистики, процент сербов среди заключенных ненамного превышал их долю в населении страны. В то же время каждый пятый узник был черногорцем.

С 1949 г. отношения с соседями резко ухудшились. Велики были опасения по поводу возможного вторжения советских войск. Все это стало причиной некоторой консолидации населения. Часть недовольных смирилась с властью, страшась того, что, как казалось, могло быть еще хуже.

Уменьшению числа противников режима способствовала и осуществлявшаяся им социалистическая политика, которая приносила свои плоды и в тяжелые послевоенные годы. Принималось трудовое законодательство, распространялось социальное и медицинское страхование, становилось доступным бесплатное школьное образование. Позитивный отклик вызвала государственная поддержка равноправия женщин и молодежи. Особенно чувствительной к преобразованиям была городская беднота и мигрировавшие в города крестьянские массы. Изменение отношения населения к режиму отражено в статистике применения репрессивных мер: если в 1947–1948 гг. было вынесено больше 10 тысяч приговоров по политическим делам, то в 1964 г. — только 145.

Под влиянием конфликта с СССР постепенно начала меняться и сама власть, заявлявшая о том, что стремится к построению иного социализма, отличного от того, который строился в СССР и соседних странах. Акцент сместился в сторону самоуправления, хотя партии (с 1952 г. Союзу коммунистов) и далее принадлежала абсолютная власть на всех уровнях. Попытка Милована Джиласа (1911–1995) — одного из четырех членов Политбюро, стремившегося создать условия для развития подлинной демократии, закончилась вначале 1954 г. конфликтом с партийным большинством, исключением из партии, а позднее и несколькими сроками заключения.

Примирение в 1955 г. с наследниками Сталина вывело страну из изоляции. К этому времени Югославия, открытая для контактов с Западом, начала получать помощь от США, брала кредиты, развивала торговлю и др. Наблюдались значительные успехи в области индустриализации и строительства объектов инфраструктуры. Все это создавало у населения надежды на лучшую жизнь без прежних лишений и непосильного труда. Как говорили в то время: «Ведь не может одно поколение вынести все тяготы долгосрочного развития».

 

Социалистическая модернизация

То, каким образом коммунисты завоевали власть в Югославии, в значительной степени предопределило набор средств, которые оно использовало для изменения старого строя. Ввиду того что подлинной революции, которая бы до основания разрушила механизм буржуазного государства, не произошло, его уцелевшие рычаги попали в руки к новым правителям, и они должны были их использовать. Задуманные перемены основывались не на общих философских принципах, а на следовании конкретному примеру строительства социализма в Советском Союзе. Однако по воле случая относительно быстро — еще до начала массового применения советских моделей — произошел конфликт Тито и Сталина, что заставило югославских коммунистов отказаться от копирования чужого опыта. Во многих областях им пришлось поддерживать прежнее положение вещей и сохранять преемственность в функционировании старых институтов.

Подобная преемственность, а также подчеркнуто эволюционный характер развития отличали Югославию от остальных социалистических стран. При этом направление развития определялось не только волей и решениями партийного руководства. На него оказывали влияние и силы старого порядка и его институтов. Еще большее воздействие оказывали высокоразвитые страны Запада, переживавшие период невиданного динамичного развития.

Из Северной Америки и государств Западной Европы неудержимо прокладывал себе дорогу всесторонний экономический и научно-технический прогресс. Югославия не противилась ему, ведь представление о прогрессе служило стержнем идеологии новой власти. Уже в 50-х годах страна открывалась и вступала в диалог с миром. При этом партийное руководство препятствовало проникновению всего, что могло подорвать его монополию, а также поставить под сомнение догматы официальной идеологии.

Отношения с развитым миром стали одной из предпосылок модернизации, которая во второй половине XX в. основательно изменила Югославию и ее народы. Второй предпосылкой была готовность к переменам, гибкость людей, способных оставить родные очаги, отказаться от традиционных занятий ради получения образования и профессионального роста. Первые послевоенные годы характеризовались распространением всех форм образования, а также массовым переселением — оттоком жителей из сел в города.

За периодом восстановления страны последовал этап ускоренного промышленного развития. Последнему был присущ массовый добровольный и бесплатный труд, коллективные почины и соревнования, символами которых стали крупные молодежные стройки. В ходе их были проложены железнодорожные ветки Брчко — Бановичи (1946 г., 90 км), Шамац — Сараево (1947 г., 242 км), Никшич — Титоград (1948 г., 56 км), автострада Белград—Загреб, а также возведены крупные хозяйственные объекты, например фабрика машин и инструментов «Иво-Лола-Рибар» под Белградом (1948) и многие другие.

Строительство крупных индустриальных и энергетических объектов продолжилось и позднее, когда основное внимание стало уделяться легкой промышленности и товарам народного потребления. Тогда же были реализованы самые масштабные и дорогостоящие проекты — гидроэлектростанция Джердап, железная дорога Белград—Бар, канал Дунай — Тиса — Дунай и др. Города и области соперничали за получение инвестиций и кредитов, необходимых для развития промышленности, которая, как локомотив, тащила за собой весь край. Появление фабрики или иного предприятия становилось переломным событием в развитии каждого города и района.

Росла не только экономика, но и государственная машина. Колоссальное расширение ее полномочий создавало потребность в кадрах для административного аппарата и разнообразных бюрократических учреждений, число которых постоянно увеличивалось. На смену вековой перенаселенности села пришла перенаселенность городов.

В Югославии в послевоенные годы 8 миллионов человек поменяли место жительства. Согласно переписи 1961 г., в Сербию переселилось 38,4% ее жителей. Люди прибывали из других республик, поэтому она всегда имела положительный миграционный баланс. Основная масса переселенцев оседала в широкой полосе прибрежных территорий — по обе стороны Савы и Дуная. И все же основной тенденцией была миграция в города и сокращение доли сельского населения. Согласно переписи 1948 г., на селе проживало 72,3% жителей Сербии. В 1961 г. — 56,1%. А в 1975 г. — всего третья часть населения страны занималась земледелием.

Особенно разрастались те населенные пункты, где строились промышленные предприятия или другие хозяйственные объекты. На окраинах обычно возникали рабочие районы, а в центре возводились административные здания. И только со временем здесь появлялись водопровод, канализация, другие коммунальные службы; разрабатывался план развития.

Увеличивались прежде всего старые города со сложившимися традициями и долгой историей. За ними следовали некоторые малые города, а также компактно расположенные села, которые приобретали характер поселков городского типа. В послевоенные годы, как и в начале XIX в., углубились различия между такими «компактными» поселками и селами, в которых застройка была более разбросанной. В них значительно позже появлялись достижения цивилизации, даже такие, как электричество и дороги. Единообразная современная архитектура размывала балканский или паннонский облик городов, сформировавшийся в предшествующие столетия. В городах с более чем 10 тысячами жителей в 1953 г. проживало только 22,5% населения Сербии. В 1971 г. доля горожан составляла 40,6%, а в 1981 г. она поднялась до 58%. Быстрее остальных росли крупные города, и прежде всего столица — Белград, где проживал каждый десятый житель Сербии. Стремительная урбанизация имела и свою обратную сторону, проявившуюся в изменении менталитета горожан, архитектурном хаосе, разрушении окружающей среды и др.

Когда в середине 60-х годов замедлился бурный промышленный рост, уменьшилась и потребность в рабочей силе, что привело к появлению проблемы безработицы. Тем не менее отток населения из сельских районов продолжился. Но теперь — за границу. Гастарбайтеры из Сербии, позднее, чем из других республик, начавшие выезжать на заработки, направлялись в страны, в которых потребность в рабочей силе также наметилась позднее: во Францию, в Австрию, Швейцарию. Однако многие оседали и в Германии. Из 800 тысяч югославских трудовых мигрантов сербов было 300 тысяч. Отъезд на заработки (для подавляющего большинства людей временный) стал объектом критики как националистов, так и ортодоксальных коммунистов, считавших трудовую миграцию «позором для социалистической страны».

Социалистическая индустриализация и электрификация. Гидроэлектростанция Джердап I, одно из самых грандиозных сооружений социалистического строительства. Фото Б. Стругара  

Впрочем, со временем проявились и ее положительные стороны: в страну потекли валютные переводы, в ней начало сказываться культурное влияние Запада — как в сфере быта, так и в уровне жизни в целом по стране.

Технический прогресс, оторвавший от земли сотни тысяч жителей села, предъявлял повышенные требования, которым не соответствовала квалификация тех, кто до вчерашнего дня занимался крестьянским трудом. Эта проблема осознавалась инициаторами политики индустриализации и электрификации, но в то же время они не забывали и об изначальных программных целях социалистического строительства: бесплатном школьном образовании, предоставлении всем равных возможностей, просвещении масс. Четырехлетнее начальное школьное образование было предусмотрено еще принятыми при старом режиме постановлениями, которые так и не удалось полностью осуществить.

Социалистические власти увеличили срок обязательного образования сначала до семи, а потом до восьми классов. То, что раньше считалось первой ступенью средней школы, надлежало сделать доступным для всех. Число школ возросло настолько, что наступил дефицит преподавательских кадров. В результате в 1954–1955 гг. на преподавательскую работу стали переводить образованных людей других профессий. Оставшиеся четыре года средней школы (традиционная гимназия) уже не являлись лишь подготовкой к продолжению образования. Для старшеклассников организовывались различные техникумы, в которых те обучались в соответствии с потребностями народного хозяйства.

Наиболее проблематичным стало создание новых высших учебных заведений. От предыдущей эпохи сохранился Белградский университет, развитию которого уделялось самое пристальное внимание. Открывались новые факультеты, что наряду с выделением стипендий послужило увеличению числа студентов, чей социальный состав изменился. Так как кроме Белграда университеты имелись только в Загребе и Любляне, новые высшие учебные заведения в первую очередь основывались в столицах республик, где их еще не было. Для сербских студентов имели значение в первую очередь появившиеся высшие школы в Сараево и Подгорице. В Сербии отдельные факультеты, а потом и полноценные университеты открылись сначала в столицах автономных краев (Нови-Сад, 1960 г., и Приштина, 1970 г.), а затем в Нише и Крагуеваце. В малых городах появилось немало отдельных факультетов. Для местных властей становилось вопросом престижа открыть в городе факультет. Стремительный рост сети высших учебных заведений негативным образом сказывался на качестве образования, особенно в новых высших учебных заведениях.

Более важным, чем обеспечение массовости высшей школы, было сохранение связи университетского образования с фундаментальной наукой. Научно-исследовательские учреждения имелись только в Белградском университете. Академии наук, существовавшие в Загребе (с 1866 г.) и Белграде (с 1886 г.), по примеру СССР были сразу реорганизованы в своеобразные министерства науки. Старые академики не имели в них значительного влияния. В рамках академий организовывались научные институты. В Белграде их число выросло до 24. Когда от советской модели отказались, институты получили самостоятельность или перешли в ведение административных органов и университетов. Символом стремления к научным высотам стало основание в 1948 г. Института ядерных исследований в Винче вблизи Белграда.

Этап стремительного развития университетов и научных учреждений пришелся на период, когда страна открылась миру и когда стало возможным знакомиться с научными открытиями непосредственно там, где они совершались. Молодые специалисты начали следить за новшествами и усваивать их не только в промышленном производстве, но и в различных науках, технике и медицине. Способность восприятия инноваций на постоянно расширяющемся фронте научно-технического прогресса стала одним из главных достижений второй половины XX в., предпосылкой всего последующего развития.

Строительство пирамиды научно-образовательной системы, основанием которой служило всеобщее обязательное школьное образование, а вершиной деятельность специализированных исследовательских институтов, было весьма дорогостоящим делом. Партийное руководство могло платить необходимую цену, так как, подобно абсолютным монархам, оно концентрировало в своих руках все государственные доходы и само их распределяло. Этой политики придерживались и тогда, когда страна жила не за счет собственных средств, а за счет иностранной помощи и кредитов, и тогда, когда республики стали располагать все более значительными финансовыми ресурсами, сопоставимыми с центральной казной. В результате развития местного самоуправления часть доходов стали оставлять себе власти на местах. Это способствовало удовлетворению региональных потребностей, но в то же самое время препятствовало рациональному расходованию средств, а также соблюдению оптимального соотношения между инвестициями и прибылью.

Хроникам торжеств по поводу завершения строительства фабрик, железных дорог, автострад и мостов, учреждений здравоохранения, просвещения и культуры, казалось, не было конца. Но не менее длительной была и история закулисной борьбы, которая велась за включение в планы и бюджеты, дотации и кредиты. Ее результатом стало то, что страна превратилась в крупнейшего в Европе должника. Главная причина постоянного отрицательного сальдо крылась в убыточности так называемых «политических» фабрик, в непомерных амбициях государства, подчинявшего себе все и вся, а также в отсутствии осознания того, что за все придется платить.

Крупные вложения, не приносившие соответствующей прибыли, требовали взятия под государственную опеку средств массовой информации, издательской деятельности, культуры в целом, а также сферы развлечений и спорта. Тем самым однопартийное государство всемерно укрепляло свое влияние и одновременно обременяло себя грузом расходов и обязательств. Печатание книг и газет, которым раньше занимались издатели-частники, перешло в руки государственных предприятий и массовых организаций. Несколько учреждений, занимавшихся изданием книг, — Академия наук, Матица Сербская, Сербское литературное товарищество — продолжили свою деятельность, но их программы формировались теперь в рамках государственной системы. Вне системы оставались лишь немногочисленные религиозные публикации, к которым общественность не проявляла заметного интереса вплоть до 70-х годов.

В Сербии по сравнению с предвоенным временем значительно увеличился объем прессы: в пять раз по количеству газет и журналов и в три — по совокупному тиражу. По числу проданных экземпляров на 1000 жителей Сербия превосходила средний показатель Югославии, которая в этом отношении занимала одно из последних мест в Европе. Газетный бум пришелся на 1949–1953 гг., когда государство испытывало особую потребность в донесении до населения официально препарированной информации. Когда же и издатели, и читатели стали задумываться о собственных расходах, тираж уменьшился на треть, а в отдельные годы — наполовину. Та же тенденция наблюдалась и в книгопечатном деле: количество новых книг росло, а тираж падал, что свидетельствовало о стремлении издателей соответствовать потребностям рынка и запросам читателей. Хотя в первые десятилетия существования социалистической Югославии цены на книги были доступными, главную роль в их распространении сыграли библиотеки, открывавшиеся наряду с музеями и архивами во всех крупных городах и составлявшие единую сеть.

В Югославии, как и по всему миру, пресса перестала быть главным средством массовой информации. С 1929 г. в Загребе и Белграде работали радиостанции. Возможности радио проявились во время войны, когда ни границы, ни линии фронтов не могли стать препятствием для трансляций. Долгое время силу воздействия радио ограничивала дороговизна приемников. Однако с 50-х годов их стала выпускать отечественная промышленность. Радиопередатчики заработали во всех столицах республик, а затем и в крупных городах. Однако частные радиостанции появились только в переходный период — в 90-х годах.

Символ современности и новейших коммуникаций. Телевизионная башня на горе Авале, построена в 1965 г., полностью разрушена во время натовских бомбардировок в 1999 г. Фото Б. Стругара  

За радио последовало телевидение (в Загребе с 1956 г., в Белграде с 1958 г., цветное — с 1973 г.), которое быстро превратилось в наиболее влиятельное средство массовой информации. Поначалу государство стремилось к созданию единых для всей страны программ и каналов. Однако со временем приоритетными стали интересы республик и краев. Телевидение превратилось в средство национальной консолидации, инструмент проявления собственной идентичности отдельных народов Югославии.

Первые демонстрации фильмов в городах Королевства Сербия относятся к началу XX в. Новшеством стал переход от пассивного потребления иностранной кинопродукции к производству собственных фильмов. Первые студии открылись в Белграде, Загребе и Любляне, а затем и в других столицах республик. Кинематограф как массовый жанр, пропагандистские возможности которого были оценены всеми тоталитарными режимами, пользовался особым вниманием югославских властей. Государство вкладывало немалые средства в развитие киноиндустрии, образцы продукции которой демонстрировались на международных фестивалях и служили развитию данного жанра искусства во всем мире.

Оценивая по истечении времени содержание того, что предлагалось и распространялось средствами массовой информации, можно обнаружить, как и в случае с литературой и искусством, постепенный переход от копирования советских образцов, жесткого догматизма и соцреализма к более свободному самовыражению, обращению к собственным традициям и одновременно к восприятию современных тенденций. В 50-х годах началась борьба между различными направлениями в самой художественной среде. Однако главным здесь было стремление политического руководства продемонстрировать, что у югославского социализма есть особенное лицо. Наличие в искусстве относительно независимых модернистских и авангардистских течений с элементами критики состояния общества («черная волна» в кинематографе) было отмечено современниками, которые ошибочно видели в этом признак либерализма режима.

Мощная волна огосударствления также охватила сферу здравоохранения и социальной защиты. Бесплатное медицинское обслуживание, как и бесплатное школьное образование, было привлекательным пунктом всех социалистических программ наряду с оказанием помощи больным и инвалидам. Стремясь осуществить обещанное, партийное руководство по-разному обращалось с наследием прошлого. Было отвергнуто почти все, что находилось в частных руках. В то же время институциональная основа, заложенная в период Королевства Югославия, была сохранена и активно развивалась. За исключением Красного Креста (Полумесяца) и церковной благотворительности, активность частных лиц полностью прекратилась. Зачахли и исчезли многочисленные общества и организации по оказанию помощи бедноте и инвалидам. С частной инициативой в сфере здравоохранения окончательно покончил изданный в 1963 г. Закон о запрещении приватной медицинской практики.

Развитие унаследованной сети медицинских учреждений (Медицинский факультет, Центральный институт гигиены, дома здоровья, диспансеры и поликлиники) происходило по двум направлениям — как бы по горизонтали и вертикали. В первом случае имела место организация медпунктов в селах, при школах и фабриках. Во втором — создание клиник, специализированных больниц и институтов при медицинских факультетах. Со временем здравоохранение научилось воспринимать новейшие достижения современной медицины, которые послужили основой для создания отечественной фармацевтической промышленности, не существовавшей до 1941 г.

Как и в других странах с квалифицированными врачебными кадрами и высоким уровнем культуры охраны здоровья, результаты не заставили себя ждать. Были искоренены инфекционные заболевания, принимавшие эндемическую форму (малярия, тиф), а также распространявшиеся эпидемическим путем (брюшной и сыпной тиф). Исчезли некогда весьма распространенные оспа и трахома. Перестали быть опасными не только скарлатина и дифтерия, но и ранее неизлечимый туберкулез. Уменьшилась смертность новорожденных, и увеличилась продолжительность жизни.

Модернизационные процессы второй половины XX в. принесли столь значительные и разнообразные новации, что они изменили условия повседневной жизни в целом. Пропал страх перед голодом, унесшим столько жизней во время обеих мировых войн. Общество перестали беспокоить опасения по поводу безработицы и бедности, чему способствовало введение обязательного социального и медицинского страхования. Появилось незнакомое прежним поколениям чувство защищенности и стабильности, а также ощущение того, что жить стало легче. Этому способствовало ограничение продолжительности рабочего дня (за исключением села и домашнего хозяйства), создание достойных условий труда и его механизация.

Бурные и стремительные изменения происходили и ранее — прежде всего в XVIII в. у сербов, проживавших в Венгрии, а затем в период правления князя Милоша и после 1880 г. в Королевстве Сербия. Однако все они затрагивали лишь небольшую часть общества — образованных, состоятельных людей или городских жителей. Во второй половине XX в. перемены, носившие массовый характер, охватили большую часть нации, изменив ее облик.

Переселившись в города и оставив в селах родителей и других престарелых родственников, сербы перестали быть крестьянской нацией и начали превращаться в преимущественно урбанизированное общество. Наряду с этим повысился средний уровень образованности. Однако неграмотность, искорененная среди молодежи, начала возвращаться к старшему поколению. Хотя все население уже на протяжении десятилетий получало обязательное школьное образование, в Сербии в 1981 г. продолжало оставаться 11,1% неграмотных. В этом отношении между ее отдельными областями имелись характерные различия: так, в центральной части неграмотными были 4,1% мужчин и 17,9% женщин, а в Воеводине — 3,1% мужчин и 8,3% женщин. Согласно переписи 1981 г., половина всего населения Югославии окончила восьмилетку или среднюю школу (49,7%), а высшее образование имело 5,6% жителей (в городах 10,3%). Тоже соотношение было и у сербов, которые тогда составляли 36,3% населения страны.

Общество, для которого характерным являлось доминирование мужской части населения, предприняло серьезные шаги в направлении равноправия полов. Женщины стали активнее участвовать в жизни общества, перестав быть лишь «невидимыми» спутницами мужчин — единственных субъектов исторического процесса. За формальным признанием равноправия и обретением права голоса последовали создание условий для получения женщинами образования, обеспечение доступа к многочисленным профессиям, принятие женщин на государственную службу, в том числе и на высокие должности. Эти перемены стали возможными в значительной мере благодаря освобождению женщин от рабского домашнего труда, а также принципиальному изменению отношений внутри семьи.

Нация стала более здоровой, что объяснялось действием нескольких факторов, но прежде всего наличием системы здравоохранения и благоприятными условиями жизни. Как и у многих других народов, у сербов увеличился среднестатистический возраст населения и продолжительность жизни. Сразу после Второй мировой войны средняя продолжительность жизни составляла 45 лет, а в 1981 г. — 74 года у женщин и 72 — у мужчин. Несмотря на огромные людские потери, понесенные во время обеих мировых войн, сербская нация стала более многочисленной, хотя ее доля в населении Югославии сократилась. Самой значительной она была в 1961 г. — 42,8%, в 1971 г. процент ее составлял 39,7, а в 1981 г. — 36,3. Часть «пропавших» можно обнаружить среди тех 5,44%, которые (во время переписи того же года) в национальном отношении назвали себя югославами. Эта запоздалая волна национального унитаризма, инициированная снизу, больше остальных коснулась сербов и хорватов. Впоследствии она станет одной из причин кризиса федеративного государства.

Вторая половина XX в. стала периодом наиболее динамичного развития сербской нации: многочисленные изменения происходили стремительно и одновременно, вследствие чего многие из них не были реализованы в полной мере. Так, обязательное школьное образование не искоренило неграмотность. Точно так же отток населения в города не привел к формированию гражданского общества. А принципиальные заявления в пользу равноправия полов не обеспечили подлинного и полного равноправия.

 

Распад федерации, борьба за собственное государство

Государство, объединявшее всех сербов, распалось! Кризис в отношениях между членами югославской федерации привел к ее распаду, за которым последовали войны, принесшие огромное число жертв, депортации, превращение миллионов людей в беженцев, не поддающийся оценке материальный ущерб. Всю Юго-Восточную Европу охватила нестабильность. Драматичные и трагические события были описаны в многочисленных публикациях, появившихся еще до окончания боевых действий.

В силу своей масштабности и незавершенности последние не могли попасть на страницы данной работы. Кроме того, ни автор, ни читатель не могут взглянуть на историю распада СФРЮ со стороны, как того требует объективный подход. События, имевшие место в 90-х годах на территории бывшей Югославии, являются не только объектом научных интересов и изысканий, но и предметом судебных расследований, которые далеки от завершения. Думается, что было бы правильнее вместо описания постигшей страну трагедии задаться вопросом: в какой степени вся предшествующая сербская история (в том и другом значении — и как объективный процесс, и как его восприятие и знание о нем) повлияла на позицию сербов и на неадекватную реакцию с их стороны на вызовы югославского кризиса? О неадекватности позволяют говорить трагические для сербского народа последствия случившегося.

Были утрачены единые государственные рамки, внутри которых с 1918 г. протекал процесс национальной интеграции сербов. Немалая их часть была изгнана с территорий, на которых они проживали веками (ряд областей Хорватии, Далмации, Боснии; Косово и Метохия). Сербию наводнили сотни тысяч беженцев, но лишь совсем немногие из них вернулись к своим очагам. Утрачено влияние Югославии и Сербии на развитие Косово и Метохии, хотя резолюция ООН формально не провозгласила отделение и независимость края, как того хочет албанское большинство. Внутри самой нации произошел раскол по вопросу отношения к соседним народам и национальным меньшинствам. Ситуацию особенно усугубляет то, что отдельные регионы (Санджак и Воеводина) оказывали массовое сопротивление политике государства.

В дополнение к тому, что Сербия утратила природную связь с соплеменниками, оказавшимися в других государствах, она пострадала и от бед, принесенных войной. Экономическое истощение и общее обеднение населения усугубляли санкции ООН и международная изоляция. Нанесенный войной урон не исчерпывался последствиями официального эмбарго. Главное, что Сербия утратила способность идти в ногу с мировым научно-техническим прогрессом. Наконец, народ понес и колоссальный моральный ущерб из-за осуждения политики сербского государства, действий сербских военнослужащих и гражданских властей в охваченных войной областях, в которых были совершены многочисленные и тяжкие преступления.

Последствия распада Югославии более всего отразились на жизни сербов, подвергшихся его прямому и долгосрочному воздействию. В связи с чем возникает вопрос: почему же ими был сделан выбор в пользу антиюгославской позиции? Действительно, среди сербов было много недовольных происшедшими в 1945 г. переменами. Однако несомненно и то, что двадцать лет спустя именно сербы (как народные массы, так и политическое руководство) превратились в наиболее преданных защитников Югославии. Причиной изменения позиции стало принятие ими той части общеюгославской идеологии, которая служила составным элементом социалистического патриотизма с присущим ему апеллированием к сербским жертвам и заслугам сербов в процессе создания и обновления единого государства. Разумеется, влияние оказывал и опыт сосуществования в югославской федерации. Однако по мере ее трансформации негативные импульсы, подаваемые реальной политикой, становились все сильнее, что привело к переосмыслению исторической памяти. Жертвы и заслуги стали казаться сербам напрасными.

Для понимания причин происшедшей эволюции, необходимо проанализировать особенности развития югославской федерации. В межвоенный период в пользу федеративного устройства, введенного затем коммунистами, высказывались отдельные политики и партии. Некоторые из предлагаемых ими проектов по предусмотренному количеству и составу субъектов федерации имели много общего с принятыми в 1945 г. решениями. Преимущество послевоенного устройства по сравнению со сложившимся в 1918–1941 гг. состояло в том, что оно в большей степени соответствовало реалиям межэтнических отношений, что снижало напряжение и трения, возникшие в обществе. В этом плане особо показателен пример македонцев, служивших яблоком раздора между сербами и болгарами, и мусульман, на которых претендовали хорваты и сербы. В то же время партийное руководство взирало на комплекс этнических проблем весьма односторонне — как на «национальный вопрос», который можно «решить» правильной политикой, хорошей организацией, разделением власти. В результате оказалось, что оно не имело ясного представления о подлинном масштабе и сложности проблемы.

Запрещалось и строго каралось распространение идей национальной, расовой и религиозной ненависти. Создавались механизмы равноправного участия всех народов во власти, а также эффективной защиты прав меньшинств. Искренним являлось стремление к экономическому равноправию, добиться которого было весьма непросто. Одновременно с помощью пропагандистских средств власть навязывала нереалистичную, но гармоничную картину межнациональных отношений: всем народам и республикам приписывались одинаковые военные заслуги и жертвы; прислужниками оккупантов объявлялись все противники партизан, невзирая на различия между ними и на конкретные условия. Сербам было тяжело смириться с тем, что на одну доску поставили марионетку Гитлера Анте Павелича и боровшегося с немцами за воссоздание Югославии Дражу Михайловича. Критическое обсуждение прошлого, основанное на анализе фактов, исторических условий и контекста общеевропейского развития, подменялось партийной версией истории. О том, что выходило за ее рамки, следовало молчать. Мучительные для народов Югославии вопросы, требовавшие ответов во имя «преодоления прошлого», загонялись вглубь, что только подогревало к ним интерес и вызывало общественное недовольство.

На формирование отношения к другим нациям и государству как единому целому влияла не только официальная пропаганда, но и опыт сосуществования в динамично развивавшейся югославской федерации. Более десятилетия она представляла собой строго централизованное государство, которым в реальности управляло Политбюро коммунистической партии. Власти федеральных единиц лишь следовали его указаниям и издавали постановления, содержание которых находилось в соответствии со «спущенными» директивами. В облике власти в разных республиках существенных различий не было.

Каждодневная практика и имевшие постоянное продолжение теоретические искания, начало которым было положено созданием рабочих советов и изобретением модели «самоуправляющегося социализма», побуждали власти к оценке долгосрочных перспектив югославского социалистического государства, стоявшего перед выбором — будет ли оно развиваться как «ассоциация коммун» или же центр влияния сместится с федерального уровня на республики, которые сами будут определять направление развития страны.

Консерватизм, присущий югославскому партийному руководству, проявился и в этот переломный момент. Подобно тому как вначале 1954 г. подверглось осуждению выступление Милована Джиласа в пользу радикальной демократизации общества, «авангардизм» отвергли и в данном случае. Выбор был сделан в пользу развития отдельных наций в республиках, приобретавших облик национальных государств.

Это фатальное решение не декларировалось как поворот в «решении национального вопроса», а было облечено в типичную для самоуправленческой терминологии формулировку о праве рабочего класса каждой республики распоряжаться создаваемой им «прибавочной стоимостью» или же о праве каждого народа распоряжаться плодами собственного труда. Нации больше не ощущали угрозы, идущей из-за границы, а опасались лишь спонтанного сползания к централизму и унитаризму. Поводом для появления подобных опасений служила деятельность некоторых федеральных учреждений, особенно армии и органов безопасности. Продолжилось самовосхваление по поводу решения «национального вопроса», а «братство и единство» и дальше провозглашались одной из главенствующих ценностей.

Все позднейшие реформы вели к расширению полномочий республик и умалению значения и роли единого государства. Сам по себе рост ответственности и самостоятельности регионов не угрожал существованию федерации. Опасность состояла в одностороннем характере развития, в полном отказе от баланса между целым и его составными частями, между союзным государством и членами федерации. Набирала силу междоусобная борьба республиканских партийно-олигархических группировок, что приводило к ослаблению влияния федерации, превращавшейся в ширму (после 1980 г.), которой прикрывались обладавшие реальной властью республиканские партийные лидеры. Зеркально повторялась ситуация 50-х годов, когда она служила фасадом для правящего Политбюро ЦК. Одному из лидеров того времени принадлежит фраза: «Югославия — это то, о чем мы договоримся».

Последним важным шагом в данном направлении стала Конституция 1974 г., принятая, по стечению обстоятельств, всего за шесть лет до смерти пожизненного президента — своеобразного гаранта сохранения целостности государства. В соответствии с ее положениями республики получили все основные полномочия, а кроме того, автономные края были приравнены в правах с республиками, от которых они отличались только названием и количеством представителей в союзных органах.

Государственный механизм, закрепленный в Конституции, по-разному сказался на субъектах федерации. В выигрыше в первую очередь оказались новые нации: македонцы и черногорцы. Защищенные правовыми рамками национальных государств, они получили возможность завершить внутреннюю интеграцию, а также маргинализировать этнические меньшинства. Новая система в полной мере соответствовала интересам словенцев, лидеры которых упорнее остальных добивались суверенитета республик.

Остальным — Хорватии, Боснии и Герцеговине и Сербии — был нанесен кому больший, кому меньший ущерб. Обретение собственной республики помогло хорватам закончить внутреннюю интеграцию, а также обеспечило благоприятные условия для постепенной ассимиляции меньшинств (сербы тогда составляли 14% населения, однако пользовались непропорционально более значительным влиянием, так как составляли костяк партизанских кадров). Однако вне республики осталось немало хорватов, проживавших в Боснии и Герцеговине и — намного меньше — в Воеводине и Черногории. Сопоставив приобретения и потери, хорватское руководство сделало выбор в пользу максимальной самостоятельности республик.

В Боснии и Герцеговине хорваты и сербы почувствовали себя ограниченными в общении со своими «метрополиями». Среди представителей всех трех народов были искренние патриоты Югославии. Однако с того момента, как мусульмане были признаны отдельной нацией, стало набирать силу течение, добивавшееся превращения Боснии в национальное государство югославских мусульман, которых было много и в Македонии, и в Косово, и в Сербии (в Санджаке). Позднее, во время войны 1990-х годов, данное направление стало доминирующим, что проявилось в присвоении исторического имени бошняк, в котором звучали притязания на то, чтобы охватить им все население республики и «приватизировать» ее историческое наследие. Помимо мусульман были разделены и албанцы. В большом количестве они проживали в Македонии и Черногории, однако полной автономией располагали только в Автономном крае Косово и Метохия, где находилась основная их масса. Требования присвоения краю статуса республики, выдвигавшиеся националистическими кругами, никогда всерьез не рассматривались. Их не поддерживали даже албанские представители во властных структурах.

Наибольший ущерб перемены 1974 г. нанесли Сербии. Современники не столько обращали внимание на опасные последствия утраты единых государственных рамок, в которых протекал процесс национальной интеграции сербов, сколько на обретение автономными краями полной самостоятельности. В то время как остальные республики фактически оформили свой суверенитет, Сербия превратилась в «федерализованное» составное государство, в которое входили Косово, Воеводина и остальная территория под названием «усеченная Сербия». Ситуация усугублялась и тем, что краевые партийные руководители, постоянно конфликтовавшие с центральными сербскими властями, стремились заручиться поддержкой лидеров других республик, а в союзных органах выступали против Сербии.

Хотя Сербия имела проблемы и с Воеводиной, и с Косово, разница между ними проявлялась весьма ощутимо. Первая обладала высокой культурой толерантности, предопределенной длительным сосуществованием представителей различных наций. В южной же провинции издавна та сторона, которой принадлежала власть, стремилась к получению преимуществ — реальных и символических — перед остальными, в противном случае она ощущала себя угнетенной. Совместное проживание в период социализма и все усилия по гармонизации отношений не смогли изменить подобный менталитет.

Тем временем конфликт между республиками, касавшийся вопросов распределения средств, кредитов, оттока и притока доходов, стал публичным, переплетаясь к тому же с другими спорами — по поводу языка, равноправного представительства в армии и др. Развитые республики жаловались, что заработанные ими средства несправедливо изымаются центром в пользу отсталых областей, которые их нерационально используют. Менее развитые сетовали, в свою очередь, на то, что богатые их эксплуатируют и т.д. В последнее десятилетие существования Югославии (1980–1990) пленумы центральных партийных органов превратились в арену ожесточенных столкновений, особенно, между представителями Сербии и ее автономных краев. Ошибочным является мнение, будто горстка литераторов ответственна за возникновение напряженности в межнациональных отношениях в Югославии. Виной тому — ошибочный политический курс.

Сложившаяся асимметрия и неравноправное положение Сербии по отношению к другим республикам не могли остаться незамеченными и не повлиять на позицию сербских масс. Тем более, когда на фоне конституционных преобразований происходили политические события, которые, по мнению современников, служили проявлением общей антисербской тенденции. В 1966 г. широкий резонанс вызвало смещение и наказание Александра Ранковича (1909–1983), долгое время являвшегося вторым человеком в Политбюро, шефа союзной полиции и государственной безопасности, потенциального наследника Тито. Его обвинили в том, что начиная с VIII съезда СКЮ (1964) он занимал «антипартийную» позицию, злоупотреблял своим положением и препятствовал развитию «непосредственной демократии». За падением Ранковича последовало смещение и принудительный уход на пенсию большого числа его сторонников, служивших в органах внутренних дел, что было расценено как удар по «сербским кадрам». Так на сторону недовольных встали вчерашние охранители правящего режима, многочисленные и влиятельные.

В 1968 г. ряды оппозиции пополнились в связи с прокатившейся по стране волной массовых студенческих демонстраций, а также в связи с осуждением и исключением из ЦК Союза коммунистов Сербии писателя Добрицы Чосича и историка Йована Марьяновича (1922–1980). Последние осмелились публично подвергнуть сомнению правильность национальной политики, указав помимо прочего на случаи вытеснения сербского населения из Косово и Метохии. После этого многие представители интеллигенции в знак протеста вышли из Союза коммунистов.

В 1971 г. нескольким профессорам Белградского университета стоило карьеры, а одному даже свободы участие в публичной дискуссии на юридическом факультете, в ходе которой было указано на односторонний характер и отрицательные последствия принятия конституционных поправок, позднее проторивших путь Конституции 1974 г.

Если результатом предшествующих мер стало увеличение численности оппозиции, то смещение в 1972 г. партийного руководства Сербии— Марко Никезича (1921–1990) и Латинки Перович (род. 1933), — осуществленное лично Тито, не принявшего во внимание результаты голосования в ЦК, напрямую привело к ослаблению авторитета партии. Отставка руководителей партии повлекла за собой устранение большого числа их соратников — сторонников решительных мер, направленных на либерализацию и демократизацию. Каждое из перечисленных событий знаменовало собой ослабление влияния официальной партийной идеологии, ослабление в Сербии позиций партийного аппарата. Результаты этого в полной мере проявились после 1980 г.

Верхи югославского партийного руководства вместе с оставшейся верной ему частью интеллигенции продемонстрировали свою несостоятельность, столкнувшись с ростом межнациональной напряженности и многочисленными проблемами, ставившими под сомнение жизненность лозунга «Братство и единство». Политика властей сводилась к запретам, наказаниям, повторению избитых лозунгов и попыткам нормализации отношений, которые в изменившихся условиях приводили к обратным результатам. Приверженцы официальной политики партии, включавшей в себя и сохранение целостности государства, еще при жизни Тито снискали себе репутацию консерваторов. Оппозиция, становившаяся все более национально ориентированной, напротив, выступала за демократию.

Вскоре, однако, стало ясно, что большая часть противников режима Тито ни в идейном, ни в политическом и практическом плане не могли считаться искренними поборниками демократии. Оппозиционеры всех народов и республик привлекали массы новизной своих идей и смелостью занимаемой позиции. Однако не было и намека на то, чтобы кто-либо из них мог предложить альтернативные (политике властей) решения проблем Югославии. В Сербии это проявилось весьма отчетливо.

Лидерам сербской оппозиции, не имевшим интеллектуального влияния и слабо осведомленным о европейском пути преодоления традиционных национальных противоречий, а также об изменениях в области идейных и межкультурных отношений, ничего не оставалось, как выстраивать свою политику, апеллируя к истории и возвращая к жизни идеологемы раннего сербского национализма. Обращалось внимание на аналогии и схожесть с ситуациями, имевшими место много лет назад. В то же время игнорировались значительные перемены, которые с тех пор произошли и в свете которых апеллирование к прошлому выглядело неадекватными.

Помимо прочего исторический опыт был неоднозначным. Наряду с традициями борьбы за собственное государство наследие сербского национализма включало в себя и национально-унитаристскую его разновидность. Получившая развитие в эпоху «интегрального югославизма», она понималась и реализовывалась почти как сербизация всех остальных югославян. В 1941 г. оккупированную Сербию охватила волна разочарования в Югославии. Югославянские иллюзии рухнули под напором движения за возвращение к сербским корням. В условиях немецкой оккупации искать утешения в воспоминаниях о победах и ратной славе было довольно проблематично. Однако возможным стало возвращение к церкви, православию, культу святого Саввы, патриархальности, традиционным семейным ценностям, отказу от всего чужого. Оккупационный режим навязывал собственные ценности, которые пускали корни на сербской почве: расизм, неприятие демократии, антисемитизм. В годы войны бесспорно сербское по своей природе движение генерала Дражи Михайловича, столкнувшееся с наличием двух тенденций, колебалось между приверженностью неразрывной государственной традиции Королевства Югославия и попустительством в отношении преследований и уничтожения тех жителей страны, которые не были сербами.

Две традиции, уходившие корнями в прошлое, оказывали воздействие на сербскую политическую и интеллектуальную элиту и тогда, когда югославский кризис был близок к своей кульминации. В это время происходило крушение коммунистических режимов в государствах социалистического блока, что еще сильнее подрывало основы однопартийной системы и делало злободневными требования свободных выборов, реставрации парламентаризма и многопартийной системы. Актуальной задачей стала борьба за власть, а в атмосфере накаленных страстей лишь четко сформулированные национальные программы могли рассчитывать на массовую поддержку.

Став в 1987 г. в результате внутреннего переворота лидером Союза коммунистов Сербии, Слободан Милошевич (1941–2006) попытался сохранить преемственность власти путем слияния своей партии с Социалистическим союзом — пассивной и малозначимой массовой организацией. Союз коммунистов превратился в Социалистическую партию Сербии, что позволило ее лидеру обрушиваться с критикой на режим Тито и одновременно оставаться приверженцем традиций партизанского движения и завоеваний социализма.

Вместе со своей партией Милошевич выступал в роли защитника Югославии, предъявляя лидерам других республик, а также иностранным государствам обвинения в ее разрушении. В то же время тем, что осталось от Югославии, он управлял так, как будто это было национальное государство сербов. За названием Югославия стояли две республики — Сербия и Черногория, в которой постепенно росло сопротивление власти Белграда. В результате с 1997 г. черногорское руководство не признавало решений союзных органов. Общими оставались только вооруженные силы и внешняя политика. Главной целью весьма влиятельных политических сил Черногории стало отделение от Сербии и достижение полной государственной независимости. А отношение к «сербству» создавало некую разграничительную линию для черногорских политических партий и объединений.

Карта 8.3. Республика Сербия 

Наряду с другими югославскими республиками пример Черногории показал, насколько фатальными оказались последствия принятия программы сербской национальной оппозиции: либо федерация, организованная в соответствии с запросами Сербии и сербов, либо Сербия как национальное государство, которому принадлежат все территории, населенные сербами.

В то время, когда Социалистическая партия Сербии и ее лидер добивались синтеза югославского и сугубо сербского компонентов, используя первый для официального государственного курса, а второй для создания идеологической и культурной атмосферы, сами сербы, оказавшиеся после распада Югославии в других республиках, не испытывали никакого пиетета в отношении югославского наследия и не проявляли никаких социалистических настроений. Главную роль стали играть национальные (только по названию — демократические) партии. Основной акцент в их программах делался на национальное государство, за которое они и боролись, создавая автономные территории и стремясь в далекой перспективе к объединению их с Сербией. Опыт недавнего и далекого прошлого оказывал в данном случае прямое воздействие на принятие решений. Возрождались и старые методы борьбы за национальное государство — установление собственной власти сопровождалось изгнанием представителей других народов, удалением следов их присутствия и символики, а также тяжкими преступлениями. При этом не принималась во внимание судьба тех сербов, которых, как меньшинство, могли преследовать и преследовали аналогичным образом.

Часто — и небезосновательно — звучит утверждение, что после распада Югославии сербы в своем развитии оказались отброшены на сто лет назад. Говоря о схожести нынешней ситуации с той, которая возникла в начале XX в., следует выявить различия между ними. Ситуация начала XXI в. существенно отличается от той, что сложилась в 1903 или 1908 г. Поэтому и последствия распада Югославии все же не столь страшны. Сербия и ее соседи ныне имеют дело не с разделенной и враждующей Европой, а с Европейским союзом, члены которого ожидают присоединения к ним и других государств. Такая Европа, охваченная процессом интеграции, представляет собой ту часть мира, где происходит унификация принципов государственного устройства, международных отношений, где обязательными являются соблюдение прав человека и соблюдение прав меньшинств. В долгосрочной перспективе, добровольно подчиняясь принципам современного мирового устройства, Сербия и государства, в которых имеется сербское меньшинство, стремятся к одному и тому же. Границы уже не являются ни непреодолимыми, ни такими важными, как это было в 1900 г.

И все больше появляется средств коммуникации, для которых нет никаких барьеров. Разделенным частям сербского народа не предстоит «бороться за освобождение и объединение». Перед ними стоят другие задачи: обновить разорванные связи с соседями, с европейским и мировым сообществом, а также снова научиться воспринимать то, что в современном мире создается ради благополучия и прогресса всего человечества.