Православная религиозность сегодня включает в себя в качестве какого‑то почти неотъемлемого компонента борьбу против католиков и протестантов, разоблачение их как врагов нашей веры и России, а также полное неприятие экуменизма и вообще какой бы то ни было открытости по отношению к иным исповеданиям. Само слово"экуменизм"стало восприниматься как бранное, как главная ересь XX века, а обвинение в причастности к этому явлению — как свидетельство полной неправославности, Разумеется, наши отношения с христианами других конфессий складываются гладко далеко не всегда, не во всем мы понимаем друг друга, какие‑то моменты богословия католического или протестантского нам представляются неприемлемыми, но это не значит, что мы должны друг друга ненавидеть и считать всех, кто не принадлежит к Православной Церкви, чуть ли не слугами диавола, как об этом заявляют авторы книг, газетных статей и ведущие телепередач.

Мы православные. Почему?

Если преподобный Серафим видел в каждом друга, то некоторым православным сегодня повсюду мерещатся враги, еретики, недостаточно православные священники, епископы и даже святые, в число которых попали святители Димитрий Ростовский и Тихон Задонский. Один молодой человек, считающий себя богословом и действительно блестяще образованный, заявил мне, что не может считаться с мнением митрополита Антония Сурожского и отца А. Шмемана, ибо они, живя на территории, в высшей степени загрязненной (именно так и сказал!) разнообразными ересями, утратили остроту православного зрения. Откуда такая самоуверенность и такая духовная гордыня?"Все неправы, кроме нас", — говорят они буквально каждым своим шагом. Откуда это?

"С верностью избранному пути самоуверенность ничего общего не имеет. Не как единственно правильное вероучение выбрали мы православие, ибо доказать правильность чего‑то можно только в сфере знания, но только не в том, что касается веры, которая простирается в область недоказуемого. Нет. Мы выбираем православие только как дорогу, известную нам из опыта конкретных людей, которым мы абсолютно доверяем, считая их своими ближайшими братьями и сестрами. Для меня это оо. А. Мечев, С. Булгаков и А. Мень, мать Мария, митрополит Антоний, архиеп. Иоанн (Шаховской) и моя бабушка. Верность этому пути выражается не в декларациях и клятвах, не в издании противокатолических катехизисов и брошюр типа"Злейший враг — баптисты", даже не в том, чтобы устраивать своего рода соревнования с христианами других исповеданий, доказывая преимущества своей веры, Нет и еще раз нет — верность наша православию заключается в том, чтобы самой жизнью нашей, а в каких‑то случаях и словами показывать не правильность или исключительность, не преимущества, а возможности нашего пути. Именно его возможности, не скрывая при этом наших слабых мест, которые, разумеется, есть и у нас.

Сначала оо. С. Булгаков и Г. Флоровский, а затем митр. Антоний и Оливье Клеман приобрели мировую, в сущности, известность совсем не тем, что они заявляли об исключительности православия, подчеркивая, что лишь внутри него можно найти неповрежденное христианство. Нет, они просто рассказывали о своей вере и ее возможностях, ни в коей мере не противопоставляя ее другим исповеданиям, иногда даже вообще не касаясь проблемы иных конфессий ни в какой степени. Что касается митрополита, то он вообще никогда не говорит о православии — он говорит только о Христе и о пути к Нему.

И, наоборот, г–жа Перепелкина, автор книги"Экуменизм — путь, ведущий в погибель", и другие авторы бесчисленных книг и брошюр, направленных против оного, о возможностях православия вообще не говорят, они только призывают все возможные проклятия на головы инославных и экуменистов, а что касается православной веры, то верности ей от своих читателей добиваются только тем, что пугают их губительностью всего неправославного. Вообще их писания удивительно похожи на журналы"Коммунист","Политическое самообразование"и на другие выходившие под эгидой ЦК КПСС издания. Их авторы тоже везде и во всем видели врагов и тоже пугали читателей губительностью любого уклонения от марксизма–ленинизма.

Увы, до сих пор я не встретил пока еще ни одного человека, который пришел к православию благодаря книжечкам такого рода, Зато мне приходилось многократно видеть людей, которые стали православными, видя в нашем исповедании новые для себя возможности. Многих (из числа христиан других исповеданий) привела к православной вере любовь к иконе, к нашему церковному пению, к русским религиозным философам или к православной аскетике, к византийскому обряду или к кому‑то конкретному из наших святых или подвижников, но никого еще не сделал православным страх, который пытаются насаждать авторы книжек против экуменизма и тому подобных изданий.

Когда мы заявляем, что православие — это единственно верный святоотеческому преданию и единственно правильный способ веры, мы оказываемся учениками, увы, не святых отцов, а Суслова, Жданова, Андропова и прочих партийных идеологов, тех, кто насаждал марксизм, настаивая на том, что это единственно правильное и единственно научное мировоззрение. Монополия на истину вообще крайне опасна, ибо делает нас жесткими и жестокими, но, к сожалению, очень удобна, ибо освобождает от необходимости думать, выбирать и брать на себя личную ответственность за принятие тех или иных решений, Я уже не говорю о том, что она истину просто и сразу убивает, ибо истина может быть только свободной.

В кольце врагов

Природа тоталитарного сознания такова, что ему необходим враг. Помню, в школьном учебнике истории на каждой странице подчеркивалось, что молодая советская республика постоянно находилась в кольце врагов. Властям, а вслед за ними и простым людям повсюду мерещились шпионы, вражеские агенты, подрывная деятельность и т. д. Бдительные граждане не раз задерживали меня в подмосковной электричке и сдавали в милицию за то, что я читал книги на иностранных языках, — по этому признаку они узнавали во мне врага. Кроме мирового империализма, врага политического, были необходимы еще враги в сфере идеологии, рекрутировались они не только из числа писателей, почему‑то не испытывающих симпатии к марксизму, или философов–идеалистов, но вообще из числа всех тех, кто хотя бы в какой‑то мелочи был не согласен с политикой"партии и правительства".

Советской власти, которая воспитывала в нас классовую ненависть к своим врагам, больше нет, но образ врага нам по–прежнему необходим. Церковная размолвка между Москвой и Константинополем в начале 1996 г, действительно была ссорой между двумя сестрами, как справедливо сказал Н. А. Струве. И, как он советовал, ей можно было и в самом деле не придавать большого значения, если бы не реакция на нее, мгновенно продемонстрированная газетами коммуно–патриотического толка."Советская Россия","Завтра","Русский вестник", а также (что особенно грустно) православная газета"Радонеж и одноименное молодежное общество буквально сбились с ног, наперегонки доказывая, что Вселенская Патриархия давно уже отпала от православия, что владыка Варфоломей давно уже совсем не Константинопольский, а всего лишь турецкий патриарх, что никаким влиянием в православном мире он и его Патриархат не обладают и т. д, Одновременно с этой кампанией газета"Дуэль", известная своей антисемитской позицией (раньше она называлась"Аль–Кодс"), публикует статью против тогда еще здравствовавшего, ныне блаженной памяти Парфения, патриарха Александрийского, где утверждается, что он масон или, во всяком случае, получает от масонов огромные суммы, что он враг, еретик, давно порвавший с православием, и т. д. Не надо быть аналитиком, чтобы понять, в чем заключалась цель этой компании: оторвать Русскую Православную Церковь от поместных Православных Церквей–сестер, противопоставить ее всему православному миру (как Востоку, так и русским приходам на Западе) и объявить, что правы только мы, что все остальные от Церкви отпали и давно уже стали еретиками — именно такая мысль, кстати говоря, проводится в книге Людмилы Перепелкиной, которая почти не говорит о Боге, но зато везде видит сатану, его действия и козни и его бесчисленных служителей, к числу которых относит и нас, православных христиан, пребывающих под омофорами Вселенского или Московского Патриархатов.

Где истоки религиозной нетерпимости?

В нетерпимости по отношению к другим конфессиям и в выдаваемом за верность православию полном неприятии других исповеданий проще всего было бы видеть рудимент недавнего советского прошлого с его обязательно отрицательным отношением ко всему ненашему и непременным образом недремлющего врага на первых полосах всех без исключения газет. Однако это не так. Тоталитаризм в России потому и пустил такие глубокие корни, что почва для него была удобрена уже до революции. Поиски врага достаточно характерны для России уже на рубеже ХIХ и XX веков. Красноречивым свидетельством такого подхода является книга архиеп. Никона (Рождественского), о которой я недавно писал на страницах"РМ". Владыка Никон видел врагов повсюду, в особенности среди евреев, студентов, семинаристов, даже среди поклонников творчества В. Ф. Комиссаржевской. Поэтому истоки религиозной нетерпимости следует искать не в усвоенной нами с советских времен психологии, а, увы, в далеком прошлом.

Думается, что беда заключается в том, что издавна на Руси религиозность выражалась прежде всего в диком страхе перед нечистой силой и в стремлении как‑то защитить себя от нее. Именно этот тип религиозности зафиксировал Н. В. Гоголь в"Вечерах на хуторе близ Диканьки"и в других своих произведениях. Священник в глазах некоторых является каким‑то добрым колдуном, который приходит к вам домой, чтобы покропить все без исключения углы святой водой и прогнать всех злых духов, бесов, бесенят н проч. В тех же целях (чтобы очистить от нечистой силы!) к нему приносят крестить ребенка, для этом же он соборует больных и накрывает"фартучком"головы кающихся. Заговоры, обереги, амулеты, превращенные в амулеты иконки — все это не только в прошлом играло огромную роль в религиозной жизни наших предков, но и теперь привлекает очень многих верующих. В среде более или менее культурных людей всевозможные лешие, водяные, кикиморы, домовые и проч. теряют свой колоритный фольклорный облик, но продолжают под видом теперь уже абстрактного, но все равно врага занимать огромное место в религиозной жизни православного человека. В целом религия воспринимается как борьба со Злом, но совсем не как движение к Добру, таинство — как магическое действие священника, автоматически защищающее нас от нечистой силы, но не как благодатное касание Духа Святого, на которое, как любил говорить о. Сергий Булгаков, необходимо ответить теперь уже нашим движением навстречу Богу.

Главное место в религии такого типа, без сомнения, как это постоянно подчеркивал о. А. Шмеман, занимает не Бог, а сатана, Это — только постоянное противостояние диаволу, но совсем не встреча с Богом. Так складывается христианство, которое отличается не естественным дпя нашей веры христоцентризмом, а, если так можно выразиться, инимикоцентризмом (от латинского inimicus — враг). Проходят столетия, Церковь пытается бороться с таким пониманием ее роли в обществе, но победу одерживает все же не она, а прогресс в культурной сфере. Верить в нечистую силу люди, во всяком случае образованные, мало–помалу перестают, но ориентированность на поиски врага в человеческом сознании остается. Только образ его становится секулярным: теперь это уже не сатана н не нечистая сила, а живые люди, так называемые"враги внутренние, жиды и скуденты", с которыми боролся"Союз русского народа"и другие подобные ему организации.

После революции и позднее

После 1917 года ситуация меняется еще раз. Тип мышления остался прежним, то есть инимикоцентристским, но только конкретный враг стал иным в силу того, что изменилось заданное для общества направление. Теперь в число врагов попали помещики, буржуи, попы и просто верующие люди,"бывшие", то есть умеющие правильно пользоваться ножом, вилкой и носовым платком; с ними начинают бороться так же решительно и такими же зверскими методами, как прежде боролись с нечистой силой. В течение всех семи с лишним десятилетий советской власти накал борьбы с врагом практически не ослабевал ни на минуту, хотя конкретный враг то и дело менялся. Ситуация эта довольно сильно напоминает ателье фотографа в 20–е годы, где в готовую картину можно было вставить чью угодно голову и так сфотографироваться верхом на арабском скакуне или на фоне Эйфелевой башни и т. д. Врагами последовательно были бывшие эксплуататоры, дворяне, т. н."Враги народа"(инженеры, профессора, партийные работники типа Рыкова и Бухарина, военные вроде Тухачевского), позже евреи и"безродные космополиты", затем Солженицын и Сахаров, диссиденты и снова евреи, и т. д, Однако кто бы ни фигурировал в качестве врага, борьба с ним была беспощадной,"кровавой, святой и правой", совсем как борьба с нечистой силой в былые времена.

Наконец наступил 1988 год. Россия вновь повернулась лицом к православной вере, но тип мышления у нас не изменился, остался инимикоцентристским. Враг в изменившейся ситуации вновь был обнаружен на удивление быстро — теперь в числе врагов оказались инославные и экуменисты, то есть те из нас, православных, кто не хочет жить по иконам икимикоцентристского мышления. И вновь началась борьба. Такая же бескомпромиссная. Закономерно возникает вопрос: почему новыми врагами оказались христиане иных исповеданий, а не безбожники, что, на первый вэгляд было бы естественнее, На самом деле все очень просто.

Во–первых, безбожники отличаются тем, что живут, не зная, что Иисус среди нас, и не чувствуя Его присутствия, — но ведь и у новых идеологов православия сознание тоже не христоцентричио, поэтому грани, которая отделяла бы их от неверующих, просто–напросто не существует.

Во–вторых, и это не менее важно, безбожники — они свон, а инославные — чужие.

Дело в том, что в какой‑то момент в начале 90–х годов стало ясно, кто определился как новый враг — все"не наши". Причем обнаружился он во всех сферах жизни. В культуре, которую стали срочно защищать от влияния Запада, забыв, что и Чайковский, и Пушкин, и Лермонтов, и Большой театр, и Баженов с Воронихиным появились на Руси именно благодаря этому влиянию. В политике, где все больше ведутся разговоры о каком‑то особом, незападном пути России, хотя все мы прекрасно знаем, что этот"незападный"вариант — это, увы, путь Саддама Хусейна, Муамара Каддафи и других подобных им лидеров. Третьего не дано. В религии, где не учитывают, что борьба с занесенными на Русь извне исповеданиями чревата отказом от православия, ибо и оно в 988 году было занесено к нам из‑за границы.

Противопоставить себя"не нашим"

Общая цель, заключающаяся в том, чтобы полностью противопоставить себя"не нашим", просматривается и в стремлении объявить церковнославянский язык сакральным и доказать, что без него православие невозможно (перевод богослужебных текстов в ХIХ веке рассматривался как нечто естественное, теперь в нем видят настоящую диверсию против православной веры и главную ересь дня сегодняшнего), — однако, идя по этому пути, мы автоматически объявляем неправославными или, во всяком случае, православными"второго сорта"румын, арабов, грузнн, американцев и французвв, и вообще всех православных на Западе.

На днях я купил книжку под названием"Русский православный обряд крещения". Почему"русский"? Насколько мне известно (и это подтверждает имеющийся у меня греческий Требник), чин таинства крещения во всех православных автокефалиях используется один и тот же, Но при ближайшем рассмотрении все стало ясно — кроме полностью изложенного чина таинства и списка всех православных храмов Москвы, в этой книжке содержится полнейшая информация о гаданиях и приметах, связанных с рождением ребенка, а также о заговорах, которые рекомендуется использовать в случае его болезни. Так, например, чтобы снять испуг у ребенка, следует"обварить вереск кипятком и этой водой вымыть над миской лицо и руки испуганному, затем вылить воду там, где он испугался. Повторить три раза на утренней заре". Такого рода рецепты приводятся здесь во множестве. Это уже откровенное яэычество, магия и колдовство, но, к несчастье, под флагом православной веры и в одной книге с адресами и телефонами всех беэ исключения московских храмов. Ценность всех этих"обрядов"объясняется тем, н что они — "наши". Книга издана в серии"Наши традиции".

Сама логика борьбы с"не нашими"такова, что она неминуемо (хотим мы того или нет) в сфере культуры и политики преводит к полному изоляционизму н застою, а в сфере веры — к язычеству, к пустому и начисто лишенному евангельского духа ритуализму и магизму.

***

Источник религиозной нетерпимости — язычество, инкорпорированное в православие и слившееся с ним, нехристоцентричность нашего мышления, наша оторванность от Евангелия и Иисуса. Не всем ясно, плохо это или хорошо. Так, например, Олег Платонов, автор продавщегося в церковной книготорговле"учебного пособия для формирования русского национального сознания"(М.,"Роман–газета", 1995), считает, что,"соединив нравственную силу дохристианских народных воззрений с мощыо христианства, русское православие обрело невиданное нравственное могущество". С его точки зрения,"нравственное могущество"нашей веры связано именно с тем, что, в отличие от христианства в других странах, на Руси оно крепко–крепко спилось с язычеством, как он пишет,"вобрало в себя все прежние народные взгляды на добро и зло"и поэтому стало добротолюбием (?). К сожалению, в слово"добротолюбие"он вкладывает совсем не тот смысл, что св. Феофан Затворник и преп. Паисий Величковский. Для него это совсем не аскетика, ведущая к духовному и нравственному росту личности в Боге, а что‑то связанное с язычеством и его положительным воздействием на православие. (Отмечу в скобках, что тот же автор в газете"Русский вестник"недавно опубликовал огромный материал под заголовком"Миф о холокосте", в котором доказывается, что евреи в общем‑то и не пострадали в годы 2–й Мировой войны, а все, что обычно говорится об их массовом уничтожении, — не более, чем миф. Какое слово найти, чтобы охарактеризовать мировоззрение г–на Платонова, не знаю, но боюсь, что это слово мы знаем из истории той самой войны, новый взгляд на которую он нам предлагает.)

***

Не инославие. а именно язычество угрожает сегодня православной вере на Руси. К счастью, это понимают многие. А Христос, Он всегда здесь, среди нас, поэтому нам, если мы верим в Него, не страшно.