– До той башни! Выбить надо!

– Сделаем! Рва нет, пушки подтащим!

– Смотрите! – горнист показывает в сторону башни.

Уже вижу – из бойницы верхнего яруса вывешен наш полусотенный флаг.

– Туда! Быстрее! Бегом!

Двери окованные железом сразу распахиваются. Полусотник из пятой колонны.

– Доложить обстановку!

– Командир колонны приказал башню проверить. Пустая! Никого нет. Склад тут! Зерно, мясо вяленное.

– Сотник! Раненных от стены тащите сюда. Сверху что видно?

– Вон на той улице стоят. До двух сотен. Вон там – заграждение строят. Народ по всем улицам бежит. У того здорового здания вся крыша в стрелках.

– Вторая задача нашей колонны – занять собор. Первую – вы выполнили за нас. Доложу Верховному!

– Благодарю! Флаг, наверное, и так увидит.

– Нет. Она ведёт вторую колонну.

Пики вперёд! Они тоже знают этот строй. Смотрю в трубу. Злые серые лица в пыли и копоти. Много раненых. Храбры!

Значит, умрут сегодня. Улица довольна широкая. Три пушки в ряд заряжены картечью.

– Залп! Стрелки вперёд. От того дома – два залпа.

Без шлема. Ранен. Ревёт, как бык на бойне. Здоровый! Меч в руке – у другого сойдёт за двуручный. Узнал во мне командира.

Рванулся. Выстрел из двух стволов отшвыривает назад. Рука болит.

Уже всё. Солдат пробивает шею упавшему гиганту.

– Ловко бьёшь, девка! – хохочет сотник.

Сил обижаться на девку уже нет.

– Пушки перезарядить! Гаубицы где? Чем с крыш их сбивать будем?

– Здесь гаубицы!

Отлично! Всё отлично складывается!

– Где были?

– Через мост поехали. Там легче.

Ага. Ну да. Но пушкари орудия через завал протащили… Да плевать! Главное, все здесь, кто нужен.

– Вон здание. По крыше разрывными.

– Не маленькие, госпожа Осень. Заряжено уже.

– Выкатывай! Пушки навести на вход! Стрелки готовься, если кто полезет.

До нас добивают. Но мы за домами. Да и броня у нас получше.

Гаубицы выплюнули огонь. С крыши кто-то валится.

– Есть зажигательные. Бить?

Чуть по лбу себя не хлопнула. Вот дура! Они же строители ещё те. Перекрытия же деревянные!

– Много?

– Два зарядных ящика.

– Не жалеть! Остальным – окружаем площадь. Следить за окнами. Вон ту улицу перегораживаем!

Пожар всё сильнее.

– Если не совсем на голову больные, скоро наружу полезут.

– Картечь и пули на что?

– Хм. Гляньте вон туда. Ещё один храм запалили.

– Так и надо! Все сожжём или по камушку разнесём. В лагере Верховного запас пороха приготовлен для подрыва.

– И так спалим!

– Дверь открывают.

– Товьсь!

Даже не вглядываюсь в мечущиеся в дыму тени. Воины или нет – мне дела нет.. Только бью. Хотя, с такого расстояния пистолетная пуля вряд ли хороший доспех возьмёт.

– Конные! Наши!

Генерал Ярн и его охранная сотня. Конечно, смотреть на штурм не стал, ввязался при первой возможности. Замечать стала, солдаты на него косовато посматривают. Хотя, к храбрости и командирским способностям не придерёшься. Храатов вон он пышностью доспехов напоминает, это да.

Меня, однако, разглядел сразу.

– Доложить обстановку!

– Поставленные задачи выполнены. Большая башня занята. Крупные силы противника заперты в этом здании. Потери – до двадцати человек. Артиллерия действует. В башне захвачены большие запасы продовольствия.

– Потери противника?

– До трёхсот. Сейчас больше, – киваю на знание, крыша уже вся объята огнём. Сквозь рёв пламени доносится что-то. Лень вслушиваться. Скорей бы прогорело.

– Не перекинулось бы.

– Сгорит – жалеть не буду. Не для того столько лет на эту войну собирались, чтобы щадить тут кого-то.

– Просто, теперь это наш город.

– Я порученное сделала. Пожары тушить – не моя забота. Это прогорит – вон по тем улицам двинем. Хотя, это не улицы, а направление куда-то, да дома по бокам.

У стен здорового, даже по нашим меркам здания стоят солдаты колонны Госпожи. Команда "вольно" была, но фитили ружей и пушек тлеют. От дверей остались только верхние части. Вышибали пушечным огнём. Сделали несколько залпов. Такие прочные были? Непохоже… Скорее, Госпоже ядра и порох девать некуда.

Точно, перед входом обильные следы гари. С вплавленными кусочками дерева, и, наверное, тел. Бешенным огнём прошлись. Хорошо так.

Дальше копоти еще больше. И в пол вплавило уже вполне различимые куски тел и оружия. Сладковатый запах подгоревшего мяса. Посочувствовать можно тем, кто это растаскивал. Солдат с баграми и копьями с крючьями у входа много было.

Столбов, подпирающих крышу, куда больше, чем в наших постройках.

Дальше куча свежеотрубленных голов. Какие обгорелые. Поцелее, все сплошь с волосами и бородами ухоженными. Храаты да попы. Хорошо их наложили. К груде принюхиваются два пса. Кажется, мужа казначея.

Ещё какие-то ворота с золотой резьбой и какими-то изображениями. К воротам привязан конь Ярна и двух телохранителей. Перед ними – два саркофага красного камня. На крышке правого сидит Госпожа. Вокруг – все командиры колонн и отдельных частей. Я последняя.

– Что припозднилась?

– Завал разбирали.

– Потери?

– Никаких. По ним с тылу ударили. Всем головы отхватили.

– Мы это были, – командир четвёртой колонны.

– Чего не прихватила ничего?

– Там горелые всё большие. Да и не охота на пепелище копаться?

– Твои старый собор вон там запалили?

– Мои. Зажигательными по крышам.

– Хорошая коптильня получилась.

– Благодарю.

– Сколько осталось очагов обороны?

– Нисколько.

Смеющимися глазами обводит собравшихся.

– Так-так, красавчики! Осень не последняя, а первая получается. Потому и пришла так поздно. А вы ещё не все городские башни и усадьбы взяли!

– Но город-то пал! – замечает Ярн.

– Только первую крепостную звезду заслужила Осень. Списки отличившихся подашь казначею завтра. Сегодня – в дрова нажрёмся. Прямо здесь! Объяснять никому не надо, что это за место?

Смотрит вопросительно почему-то именно на меня.

– Я не придавала значения. Пригодное для обороны здание.

Почему-то все смеются.

– В двух словах, это центр их мира, – генерал-лазутчик говорит, чеканя каждое слово, – Самое сердце. Святая святых, как они выражались. И теперь всё! Святыни осквернены. Мир верующих в этого божка уничтожен.

– Это точно! Осквернили по-полной! Кровь в стенах пролили. Священников убили. Коней да псов в храм привели. Пару свиней ещё хорошо было бы. Могилы разграбили, мощи повыкидывали и сожжём скоро. Да я ещё тут сижу! Если кто не знает, этих саркофагов женщине, особенно, не рожавшей, вообще касаться запрещено. Так! Дина, Осень, присаживайтесь!

Снова ухмыляется.

– Для полноты картины осквернения. Жаль, в углу никто не наклал. Кстати, ты говорил, вроде, самые чтимые святыни в склепе хранятся? Туда ещё не лазили?

– Только проверили, не прячется ли там кто.

– И как?

– Вон те две головы сверху.

– Полезли! Где там вход?

– Туда только представители нескольких знатнейших родов храатства могли спускаться.

– Да? Ну, так это же мы теперь.

В склепе ничего необычного. Ниши в стенах, да саркофаги. На некоторых сосуды какие-то стоят. Два безголовых тела лежат. Один воином был, другого просто убили.

– Ты глянь, гроб золотой! Или позолоченный?

– Судя по тому, во сколько он обошёлся, золото.

– Отлично! Монет начеканим. Да и покойничек, небось, не в мешковине.

– Вон в том горшке его сердце набальзамированное. Это же величайший столп веры, чуть ли не наместник бога на земле.

– Стекло, кстати, нашей работы. А уж украшения… Интересно, у нас ювелир ученику за такую работу ухи бы надрал, или вовсе выгнал?

Резко взмахнув материнским шестопёром, сшибает сосуд на пол. Нагнувшись, высматривает среди осколков какой-то буроватый комок. С ухмылкой расплющивает его сапогом и растирает.

– Как в дерьмо наступила!

– Говорят, мощи нетленные там внутри лежат… Серебро, прям скажем, так себе. Зато, много… Для монет пойдёт?

– Низший сорт. Нужна очистка. Или оптом весь кусок сбыть ювелирам – сгодится для дешевых украшений да ученических поделок.

– Тесак сапёрный есть у кого?

Поддевает крышку. Двое солдат помогают спихнуть. Ну и грохот.

– Замотан, как заразный мертвец.

Надев маску, госпожа склоняется… Кажется, местные называют это хранилище для тухлых костей, ракой.

Подцепив кинжалом, вытаскивает усыпанную камнями свастику на массивной золотой цепи. Рэндэрдовское словечко прижилось, да и сам он эти знаки уничтожает везде, где может дотянуться. Динни говорила – надела поверх брони – генерал отобрал. Сказал "зайдёшь потом – дам любое нормальное украшение взамен". Линки хотела обидится, но генерал таким тоном выдал – не захочешь – поверишь: "Тебе ещё повезло, отец бы дал тебе по шее, а тётя могла и просто убить".

– Хм. Неплохое золотишко. Да и камушки не самое дерьмо. Прокипятить и посчитать.

Один из офицеров казначея забирает украшение. Замечаю, руки в перчатках.

– Что там ещё?

На пол летит расшитая золотом шапка. Потом Госпожа подцепляет кинжалом коричневый череп с белым лбом.

– Надо же! Стухло! А говорили, нетленное то, нетленное сё.

– Разрешите обратиться?

– Давай!

– Лоб почему белый?

– Обслюнявили. Сам же крышку ронял. Дырку там видел?

Кивок в ответ.

– Ну вот, через неё и прикладывались. Кто губами, кто местом больным.

Меня аж передёрнуло. Я тут с таким болячками уже людей навидалась. А они после друг друга этой мерзости касались.

– Кстати. Пленных с явными повреждениями лица собрать отдельно.

– Сложно это будет, – командир четвёртой колонны, – тут пока их от лишних вещей избавляли, многим повреждений по головам, особенно по губам да зубам, нанесли. Так что рожи теперь у многих весьма разноцветные. И не понять, что откуда.

– Тогда, иди и передай мой приказ всем колоннам – убить и сжечь всех пленных, да и просто жителей с явными признаками каких-либо заболеваний. Особо подчеркни – убивать только больных. Раненные ещё пригодятся. Да, ещё пошли кого-нибудь, над входом сюда три иконы установлены – пусть выломают и сожгут. Они же чудотворные, и самые обслюнявленные. А в городе и так заразы хватает.

Ещё раз на череп глянула. Швырнув на пол с хрустом давит сапогом. Ещё и растирает.

– Обычная протухшая кость. Вторую половину сбрасывайте.

Роется. Летят обрывки тканей и части скелета. Все кости в очень плохой сохранности. Некоторые слиплись с кусками одежды.

Проходится, намеренно давя крупные кости.

– Кто-то грозился Кэрдин живьём сжечь. Последний раз – уже с моей матерью вместе. Кому-то в ответ было обещано, что от него и праха не останется. Собрать эти отбросы и сжечь. Прямо здесь. На дрова – вон эти врата золочёные пойдут. У кого топоры есть? Приступайте. А я дальше смотреть пойду.

Содержимое следующей раки крошила шестопёром. В другую приказала насыпать пороха и поджечь. У массивной каменной еле сдвинули крышку. Злобно усмехаясь, велит всем отойти, кинув внутрь, гранату.

Вопль с хоров. Телохранители бросаются к госпоже. Она сгибается. Уже у всех в руках оружие. К лестнице уже бегут. Госпожа стоит нормально. Ухмылка лишь чуть кривее обычной. Лениво пинает болт ногой.

– Эй там, если живой ещё! Не пробил. Сам спустишься, или лезть за тобой?

Никто не отвечает. Потом доносится наша отборная ругань.

– В руку мне из второго арбалета.

– Спускайте его.

– По лестнице?

– Нет, через окно. У них, говорят, праведники живыми на небо попадают. Вот и глянем, в какую сторону полетит.

– А-а-а, – и звук удара. Пол каменный. Госпожа провожает падение стволом пистолета.

– Эй, наверху, мне отсюда видно плохо. Живой, или как?

– Не, он точно не праведник. Даже вы не оживите.

– Да я и не собиралась!

Шлем она надела. Маску только сняла. Рога словно в крови. Не помню, всегда так было, или сейчас измазала.

– Так! Поглядим что тут ещё есть.

Под расшитым золотом балдахином стоит кусок какого-то рассохщегося бревна на усыпанном неогранёнными драгоценными камнями, постаменте.

– О! Ещё одна святыня, чтоб её! Если кто не знает, это кусок креста, на котором ещё на Архипилаге их спасителя распяли. На растопку попозже пойдёт, пока же, может знает кто, почему на этом бревне распять никого не могли, – и смотрит почему-то на меня хитренько-хитренько.

Подойдя приглядываюсь к фактуре древесины. Что-то знакомое. Ну, точно. Учили же разбираться в сортах и породах древесины.

– Это южная сосна. Хороший материал для мачт. На побережье не растёт. На Архипелаге её вообще не было.

– Вот и я про что. Не росло это дерево на Архипелаге. В кораблестроении около ста лет используется, как эти земли завоевали. Дальше идём!

Очередная рака. На этот раз, довольно маленькая. Через мутное стекло виден обтянутый высохшей кожей, череп.

– Это у нас кто? Священномученик Куулин Приморский. Вероотступников сжёг не меньше ста тысяч, пока на Кэрдин не напоролся, та его на голову и укоротила собственоручно. Череп в серебре только остался. Я из него пью иногда. Выходит, у него две головы было?

– Не, – смеётся Рэндэрд, – три. Я монастырь брал, там ещё одна голова была. Рака аж золотая.

– Что с ней?

– Сдал в казначейство. Расписку взял.

– Я про голову.

– Выкинул. А что, надо было сжечь?

– Да без разницы, золото, главное, не пропало. Только, с этой головой их уже четыре получается. Аренкерт, среди прочих демонстраций мирных намерений, прислал мне "святыню". Уверял, захватил при разгроме тайного храма, но мы оба знали – ходил за Линию. Ведь ходил, Ар? Не ломайся, не девочка, благо мы всяко залезли куда дальше, чем ты тогда лазил.

– Дальше уже не залезешь. Последнее время замечаю – почти все пленные говорят: "Конец света и, правда, наступил. Последние времена пришли. Демоны из ада вырвались. Реки кровавые текут. Скоро небо рухнет на землю. Мертвецы встанут из могил".

Госпожа ухмыляясь раскланивается.

– Даже враг признаёт – отлично мы поработали. Жаль, раньше не придавала значения, как они мощи эти ценят. Сама бы делать начала и им продавать.

– Да они и без нас до этого додумались! – смеётся Ярн, – Как оружие стали приносить, почти сразу заметил – в рукоятях у самых роскошных клинков полость имеется, и там – кусок кожи, кости, или тряпки старой. Иногда кость целая, палец чаще всего. С пальцами вообще смешно получилось. Правда, смотря для кого…

– Рассказывай.

– В начале ещё разгромили одну дружину. Мне притащили мечи вождя и его родственников. Обычные для этих мест – наш клинок, рукоятка местная. Почти одинаковые. Все с мощами. Все какого-то особо чтимого святого, был воином, но в гражданской на Архипелаге выбрал не ту сторону, и победители его на пять тысяч кусочков изрезали. Казнь такая была, затейники наши предки были.

Местные его очень чтят. Глянул я мощи. И обнаружил – из пяти пальцев указательных – три. Дальше мне стало уже интересно, и я велел все клинки с мощами, или сами мощевики мне приносить, благо имя большинство из них накарябать в состоянии.

Стал собирать пальцы этого святого. Ко вчерашнему вечеру было сто тридцать два.

Грянул хохот. Госпожа вертит рукой перед лицом, словно пересчитывая пальцы. Говорит серьёзно.

– Шестипалых видели многие. Очень редко, бывает и больше. Но, даже если и по десять – больше сорока ну никак не набрать. Не, жаль святые только мёртвые бывают, а то посмотреть бы хотела – это же надо, голов пять и полторы сотни пальцев.

– Разрешите обратится!

– Да?

Протягивает нож с треугольным лезвием на золотой рукоятке.

– Это просто нож или тоже для чего предназначен?

– Ага. Человечину резать. Да не смотри ты так на меня. Совсем не так, как Динкин Живодёр любит. Даже не живого режут, и вообще, не человека, а спасителя своего.

Смотрит совсем уж непонимающе.

– Слышал, может, они думают, когда толпой молятся, их спаситель незримо меж них присутствует. Молитв и служб много разных. Ну так вот, после какой-то особо торжественной полагается, – щёлкает пальцами, вспоминая, – а, приобщаться к таинствам или от грехов очищаться. Делается это путём пожирания освященного хлеба, олицетворяющего плоть бога, его как раз, такими ножами и режут, и выпивания тоже освященного красного вина – крови бога.

В общем, очиститься у них – это как бы человечинкой перекусить. И эти люди ещё бодронов людоедами и дикарями звали, да живьём их жгли, дабы крови не проливать.

– Но бодроны же людей ели…

– Очень и очень редко, только по большим праздникам и мясо особым образом принесённых в жертву. В большом городе, вроде нашей столицы провинции в год человек пять съедали, редко – десять. Тоже к божественному приобщались. Только высшей знати и перепадало. Даже награда была для отличившегося воина – кусок человечины. Но мы отвлеклись.

Простой же народ ел плоть бога – статуи делались из теста и съедались в определённые дни. Разницы с тем, что здесь происходило – никакой не вижу.

– Что-то охотничков на ведьм этих в городе почти не видела. Что, орать только горазды были, а как до дела дошло, так по кустам?

– Не по кустам, – замечает генерал-лазутчик, – при вылазке большинство братьев-воинов погибло. В городе должны остаться братья-книжники, и полубратья, обученные, но полного посвящения не прошедшие. Их монастырь уже занят и сейчас обыскивается. Я, как раз, оттуда.

– За охотничков этих можно спокойными быть, – болезненно-влажно поблёскивая глазами говорит Динка, – из них вряд ли кто живым из города уйдёт. Особенно, если обозные из освобождённых рабов, бывшие рабыни в первую очередь, подтянутся.

– Это ты о чём?

– Да так. Пару десяток назад вели мы на речку одного такого топить. А там женщины из обозных бельё стирали. Узнали, кого ведём, и попросили им отдать. За всё хорошее поспрашивать. Они недавно столько ведьм изобличили. Шестьсот человек сожгли, рабынь и крестьянок в основном, но и паре знатных не повезло.

Вот как раз у тех, что на речке были, у кого сестру, у кого дочку и спалили. Судя по уцелевшим, жгли исключительно тех, кто покрасивее и помоложе. Мол, они вводят во искушение, и вообще, греха сосуд.

Я отдала им охотничка, и осталась посмотреть.

– И что?

– И ничего. С выдумками и затеями убивали. – улыбается во все тридцать два, – Аж Живодёра стошнило. Я, правда, не до конца смотрела, но он ещё несколько раз охотников да попов в обоз отводил. Говорил, узнал много нового о боли. Сказал ещё, местные женщины – страшные создания. Хотел ещё парочку себе в помощницы взять, но я сказала, брать – пусть берёт, но платить им из своих будет. Мне и его одного как-то хватает.

– Раз уж о боли речь зашла – иди на площадь, и скажи, пусть сюда сносят раненых. Пока не всех в городе добили, здесь перевязочный пункт будет.

Сама она никуда не пошла. Стала осматривать тяжелораненных. Мне не остаётся ничего другого, как изучать убранство собора. Сейчас тут полно народу, умеющих первую помощь оказывать, куда лучше, чем я.

Убранство же… Прямо скажем, для сердца мира слабовато. Здание большое, но и только. Они кажется, были не уверены в прочности стен, и подпёрли их снаружи большим количеством контрфорсов. Количество массивных столбов и колонн внутри, наводит на мысли, не опасались ли обрушения крыши.

Фрески производят впечатление мазни. О перспективе художники явно не слышали. Цвета яркие, но это и всё, что про росписи можно сказать хорошего. Про объём тоже ничего не известно. Стоят изображённые как столбы, косыми да прямыми крестами расписанные. Руки в молитвенных жестах подняты, или свитки держат. Лица одинаково морщинисто-бородаты, и выражением напоминают снулую рыбу. Хорошо, хоть подписаны, не перепутаешь, а то все на одно лицо, как та рыба из бочек.

Прям перед вратами, где Ярн коней привязывал (их уже вывели), какой-то стол стоит. На нём – массивная книга в золотой с камнями обложке. В центре – одна здоровая бородатая рожа. По углам – ещё четыре, поменьше. Телесные наказания при обучении мастерству запрещены, но, будь я чеканщиком, за такую работу ученика в лучше случае выпорола бы, причём плетьми, а не розгами. А то и вовсе выгнала бы. На заборах рисунки получше видала.

Приглядевшись, поняла – обложка не золото, а позолоченное серебро.

Открываю. Ну, надо же, пергамент лучшей выделки окрашен пурпуром, а написано золотыми чернилами. На первом листе – пространное описание, о дарении этой книги ничтожным рабом божьим… Я так и не научилась полное имя и титул Меча выговаривать, да и ни к чему теперь это. "Дарована книга сия в лето от пришествия Господа четыреста третье, а от сотворения мира в пять тысяч семьсот восемьдесят шестое". В общем, три года назад.

Не сказала бы, что умно готовиться к войне, делая такие подарки храмам. Конечно, если веришь в небесную защиту, то заручиться поддержкой земных служителей господа не помешает.

С другой стороны, книг у них мало, большинство – копии главной святой или её отдельных частей, ну и комментарии всяких отцов церкви разной степени бессмысленности.

Если посчитать, сколько с начала войны я книг видела – получится двести пятьдесят шесть, считая эту. Притом, в замке у меня самой – триста двадцать. У Эрии раз в три больше, в каталоге малой библиотеки Госпожи – десять тысяч семьсот две. Про легендарную столичную библиотеку, спасённую солдатами Кэрдин вообще говорят, полного каталога нет, но по тем, что есть почти три миллиона наименований получаются.

Хм. И некоторые думают, вся мудрость мира способна влезть в одну, пусть и толстую книгу?

– Осень, что ты там разглядываешь? – и смех сразу же, не злобный, а простой человеческий, Динка так смеяться уже не умеет. К сожалению. – Сама могла бы догадаться, в незнакомом месте, она первым делом смотрит книги.

– Ага, – тут же Динка встревает, – как говорится, свинья грязь найдёт.

Не обижаюсь. Она со всеми и всегда груба, остывая от боя. Раз уж Госпожа сегодня в первых рядах была, то что уж про Маленькое Чудовище говорить?

– Что-то всякую грязь последнее время именно ты постоянно находишь, – неожиданно злится Госпожа. Кажется, знает насколько её дочь пристрастилась убивать. Причём, не всегда оправданно.

– Быстро мы сюда прорвались. Думал, они этот собор только так защищать будут. А тут и не было почти никого.

– А тебе не показалось, народ отсюда просто разбегался, побросав всё и вся?

– Было такое.

– Не сообразил, почему?

– Кто их разберёт.

– Тогда почему я именно в это время приказала подорвать подкопы?

Все молчат, включая Динку, только Рэндэрд чему-то ухмыляется.

– Можно?

Устало машет рукой.

– И тут ты первая. Смотри, если неправильно окажется…

Чуть не спросила: "И что будет?" При штурме меня уже не убили.

– В это время важная церковная служба. Все командиры были здесь. Молились о даровании победы. К нашим манёврам и сигналам в это время уже привыкли. Не знали – сегодня не учения.

– Хорошо помолились, – ржёт Динка, – у стен, и правда, вождей почти не было. Зато в городе – как из мешка посыпались.

Госпожа дочери словно не замечает. Поссорились они что ль? Или Динка слишком уж явно что-то нарушила?

– Хоть кто-то из боевого состава доклады разведки читает. А ты, Рэдд, что ржёшь?

– Тоже догадался.

– Трое на всю армию. Небогато.

– Так город-то взяли.

– В непобедимость свою слишком верить стали. Война ещё не кончена. Да и до океана ещё топать и топать.

– А что, туда теперь собираемся?

– Куда же ещё? Новую линию проводить, сидеть да ждать, пока зараза новая заведётся? Нет уж, не хочу больше. Границей теперь берег океана будет. Из моря на нас ещё никто не лез.

– Из-за моря вполне могут. Бородатые такие…

– Тебе что, мирренский наёмник голову проломил, раз ты так их возненавидел?

– К северу от экватора нет никого сильнее нас, к югу – их. Шарик слишком мал для таких зверюг. Нам ещё повезло, мы разделены просто огромными бесплодными землями. Это только кажется, большую армию нельзя перевезти по морю. Ещё как можно! Особенно на наших кораблях.

Да и мёртвые земли только считаются непроходимыми. Рано или поздно кто-нибудь попытается.

Тебе ли не знать, как может повезти смелому? Тебе ли не знать, из какой ничтожной горошины может разрастись смертельная опухоль? На наших берегах уже есть зародыши этих опухолей. Их выжечь надо!

В такие моменты понимаешь, почему генерала раньше звали Четвёртым Змеем. Только моменты такие с каждым днём всё реже и реже.

– Займёшься? – безо всякого выражения интересуется Госпожа.

– Хоть сейчас готов ехать!

– И ничего, что мы от побережья в сотнях переходов?

– Давно сводки с побережья читала? Про посольство забыла? Они не напали, только испугавшись силы охраны. Будь нас тогда меньше, они имели все шансы захватить разом всех.

– Ага. Имели. Только ты позабыл, меня звать не как императора из древних легенд, что пришельцев из-за моря без оружия и армии встречать вышел, – первый про такое слышу, хотя историю знаю неплохо, – да и посол не слышал, если и слыхал эту легенду, понял, что я в её участники не собираюсь. Хотя, схожие обстоятельства порождают схожие действия у людей определённого склада. Думаешь, я тех старых книг, что ты Кэр пересказывать вздумал, не читала? Только вот не думала, что мама их тебе показывала.

Генерал, из тех людей, кто совсем не умеет лицом управлять. Не знаю, как Госпожа, потом сказать надо не забыть, а я заметила. Рэндэрду от упоминания легенды стало страшно. Вот только почему?

– Императора не Атаульпа, случайно звали?

– Нет, по другому как-то, – и госпожа словно не просто так эту легенду вспомнила.

– А посол не Писсаро звался?

– Вообще не помню.

Не знаю, кто как, но я поняла – кто бы ни были эти Атаульпа и Писсаро, генерал знает про них вовсе не из книг Чёрной Змеи.

– Так мне ехать? С какими силами? Или собрать на месте?

Ждёт он ответа "да", очень давно ждёт. Переживает, никто вокруг не видит опасность очевидную ему.

– Через дочь не получилось, так прямо на меня пошёл… Дин, только не притворяйся, сама ты до погрома мирренов в жизни бы не додумалась. Думаешь, не знаю, как ты вокруг Рэдда крутилась?

Динка воинственно выдвигается вперёд. Она обожает спорить, без разницы, права или не права. Тут ещё Верховный впервые за несколько дней, на неё внимание обратил. Маленькое Чудовище недовольно. И тем, что не замечали, и тем, из-за чего, наконец, вспомнили.

Я их достаточно знаю. У Старшей Змеи в глазах огоньки весёлые, а вот у Младшей – злые.

Вбегает один из младших телохранителей Верховного.

– Сюда казначей скачет.

– Она-то что здесь забыла? Тут по её части мало что есть… Эй, вы все, станьте так, чтобы от дверей меня было не видно.

Кэретта ждать себя не заставила. Не вбегает, врывается.

Мы тут все сегодня город брали. Так вот по ней особенно заметно. На серебристых латах копоть особенно хорошо видна. Ей крепко досталось. По броне попадали. Много раз.

Как к местным не относись, мозгов, для понимания – в самых роскошных латах командир, у них достаточно. И это она сестре выговаривала за золотые рога!

За казначеем – все её телохранители. Доспехи тоже не в лучшем виде и сейчас словно к драке готовятся.

– Где Верховный?

Все стоят столбами. Дина рот от смеха зажимает. До сих пор не может отделаться от привычки старшую разыгрывать. Несколько лет назад слышала, как она говорила сестре: "Иногда мне кажется, у меня на одну родственницу двенадцати лет больше, чем есть. Как мне надоело быть единственным взрослым человеком в семье!"

Она не знала, я слышу. Дине же было прекрасно известно, что я там сижу.

– Верховный где? – уже почти добежала, – Мне передали, она тяжело ранена.

– И представляешь, опять в ногу! – гремит под сводами собора голос Госпожи. Я опасливо посматриваю наверх. Уже успела заметить трещины. Как бы не рухнуло от грохота такого. Вот бы радости было недобиткам!

Сам господь покарал нечестивцев, обрушив храм им на головы. Угу. Только вот храмы и до нашего прихода довольно часто обрушались. Часто ещё во время постройки. Один из офицеров ставки говорил, домой вернёмся – книгу напишет об ошибках в строительном деле. В качестве картинок местные постройки как раз подходят, ибо, если что-то можно сделать неправильно – подходящие руины долго искать не придётся.

Зелёное пламя взгляда Верховного. Лёд голубых камней маски казначея.

Успеваю заметить вопрос во взгляде, и чуть заметный кивок маски в ответ.

Читаю без труда. "Всё сделано".

Когда ставили задачи пред штурмом, Кэретте не было сказано ничего. Потом сёстры долго говорили наедине.

Надо думать, речь шла о захвате сокровищ Меча. Не так много людей, кто при виде золота не потеряет голову. Казначей из таких. Про себя же – не знаю, никогда не держала в руках больше, чем мне было надо на текущий момент.

– Я их тут принимать буду. Всех, кто явятся покорность изъявлять. Валом теперь повалят! Меч убит. Святой город пал. И всё меньше чем за год.

Вон там стойки поставьте, для доспехов Меча, ближней дружины и прочих на ведьм охотничков. Хотя нет, справа за моим креслом его доспех установите. А слева… Чучело из патриарха этого набьёте!

– Так точно!

– Вот слева и поставьте, и пусть служки его как для великой службы обрядят. Сколько всего туш готово?

– Двенадцать.

– Как удачно! Прямо, как первоучеников. Всю верхушку церкви накрыли.

– Там священников только одиннадцать. Один – вообще, не поп, какой-то знатный с ними прятался, ещё трое – не из совета.

– А кто докладывал, всех взяли? И награду ещё не полученную, обмыть уже успел?

– Точно так, взяли всех. Но там вспомогательные отличились. Все ходы тайные показали. Они их всех хотели порезать. Сговорились на трети. Правда, один из них ещё жив, но чучело из него уже не набить. Кожи много срезали да и не хватает… Частей тела некоторых.

– По шесть с каждой стороны трона поставьте. Так! Теперь ты, Кэр. Знаю же, пол обстановки дворца с собой таскаешь. А значит, с тебя материнский портрет, самый большой, что есть. Повесить над троном. Крючья вбить в глаза вон той рожи, – не глядя тыкает пальцем назад в сторону самого большого тут лица божества, – слева будет портрет Кэрдин, справа – нашего отца. Динка, ты под ним будешь сидеть, латы в виде скелета, и маску-череп не забудь.

Поворачивается ко мне.

– Справа сидеть будет Осень. Всем ты хороша, одно плохо – ну совсем не рыжая.

Своды чуть от хохота не рухнули.

– А у меня парик такой есть, – тут же Маленькое Чудовище встревает, – Или, ещё лучше, Кэрдин Маленькую позовём.

– Кстати, где она? Что-то её сегодня не видела.

– Велела ей в лагере оставаться. Мою казну сторожить, да Яграна охмурять.

– Не, не годится. Сама же сказала, маленькая она. И для охмурения, и вообще… Смеяться ещё начнёт. А мне народ с угрюмыми рожами нужен. Будет им в святая святых храма троица самых страшных демонов.

– С рожами угрюмыми? Вроде, как у Осени? Я вот спросить забыла, у тебя зубы случайно, не болят, а то вон мрачная какая.

– Поговори мне тут! Винный погреб Меча уже ограбила?

– Ещё нет… Ой, а где он? На моей карте не было…

Госпожа оглушительно хохочет.

– Так потому и не было, знала же, вперёд башен туда понесёт.

– Если что, я знаю, где погреба эти, – встревает Рэндэрд.

– Уже разнюхал, пьянь! А говорил, тебе с половиной мозгов, нюх ещё отбили.

– Золота у меня достаточно, баб местных не охота, что ещё делать остаётся?

– А! – рукой машет, – Да плевать мне на самом деле, кто что сегодня творить будет. День-то какой сегодня! Многие из тех, кто его приближали никогда не ступят под эти своды.

Но теперь здесь стоим мы! Империя пришла сюда навеки!

Вера в казненных спасителей, первородный грех, непорочное зачатие, мир, созданный за семь дней и прочий бред, повержена!

– Хм, сколько с ними воюю, всё понять не могу, что в зачатии они плохого нашли? Ну, кроме когда не по взаимному согласию, конечно.

– Ха! Да ты на рожи их святых посмотри! Тут такое количество болезней сразу определить можно. Вот и придумывают ужасы про то, что им недоступно.

– Придумывали, – от спокойной злобы Рэндэрда даже холоднее становится, – больше не станут. Под корень выведем, мразь эту. Только те, что за морем, останутся.

– Опять за старое!

– Порох сухим должен быть. Конец одной войны часто означает начало новой.

– Ты неисправим. Хоть, в ненависти к попам не переменился. Не зря говорят, у твоего отца в родне бодронские жрецы были, а они попов этих при случае, жрали. А те их жгли, живьём на кострах из их книг. Чуждое знание должно быть уничтожено! Хотя, и своё-то порядком протухлое.

– Сам бы на их месте жечь стал. Книги в первую очередь. Потом тех, кто читать умеет. Они, как ни крути, хранят память людей о прошлом, а без памяти этой людям внушить можно что угодно. Мол, жили вы в полном дерьме, пока мы не пришли, да свет истинной веры вам не принесли. Кто-то и поверит, ибо не знает ни о чём другом. Потомков бодронов много, но мало кто знает язык, а уж читать единицы умеют. Я и то забыл после ранения.

– Ха-ха. Ты никогда по-бодронски читать и не умел. У тебя, помнится, их книги отбирать пришлось, ибо ты их сжечь хотел.

– Молод и глуп был. Книги-то хоть о чём были?

– Ничего особенного, но и для костра тоже ничего. Травники, не сильно глупые, кстати, да по звёздам гадания. Наблюдатели хорошие были, только понять не могли – большая часть происходящего в небесах к событиям на земле не имеет отношения. Сам-то по звёздам место определять не разучился? Или новые звёзды в небесах видеть стал?

– Вроде нет. Хотя, в небеса пялиться, помоложе есть кто.

– Тоже мне, старик выискался. Брата моего старшего изображал когда-то. А я старухой себя не ощущаю, и помирать не собираюсь.

Всё бы им препираться. Взрослые и заслуженные люди, а как дети малые ведут себя иногда. Или это я такой занудой становлюсь, вечно брюзжать охота? Старею, не иначе… Самой-то не смешно?

Хотя, мне всё чаще говорить стали, какая я скучная. Динка предлагала завести кого-нибудь. Не сразу сообразила, речь идёт не о животном.

Ничего умного ей тогда сказать не смогла. Да и она не вспоминала о разговоре. Ей самой блеск материнских рогов позволяет вытворять такое, что вряд ли кто другой разрешит своей дочери. Казначей с трудом сдерживает бешенство. Госпожа хохочет.

Думала, "пьянеть от крови" – выражение такое. Теперь знаю – это не так. Это про них обеих. Мать и дочь. Золоторогих в латах цвета крови.

Динка не замечает ничего вокруг, кроме пылающего пламени войны. Сжигает себя, но чаще других. Ни в чём себя не сдерживает.

Кривит тонкие губы казначей. Стала замечать, голубые камни нет-нет, да повернут в мою сторону.

Внутрь собора заносят только тяжелораненых. Легкораненые сидят у стен.

Навстречу пятеро солдат из третьей колонны. Один несёт завёрнутое в плащ тело, для человека – маловато. Госпожа наблюдательна не меньше.

– Так! Кого несёте?

– Пёс, господин Верховный. Нашей сотни.

– Третий чёрнознамённый полк шестая сотня… Помню. Это он три года назад лаем тревогу ночью поднял, когда из-за дождя нападавших не заметили. Потом лапу мне давал, когда ошейник с медалью получил?

– Он.

– Убит?

– Да. Их командира загрыз, но и тот успел кинжалом его ударить.

– Чего сюда несли?

– Так вон же убитых собирают. Хотели к ним, всё-таки в списках значился, на костёр как и всех…

– На костёр, значит… – в глазах Госпожи играют злые огоньки, – похорон Черныш, конечно, заслуживает. Так! Идите за мной.

Как крикнет.

– Десять человек с сапёрным инструментом – сюда!

Уже все вместе возвращаемся в храм. Проходим мимо врат, где Ярн коней привязывал. Госпожа опирается на стойку с книгой, только сейчас замечаю, под ногами зелёный ковер с птицей, похожей на орла. Верховный старательно вытирает сапоги.

– Вон временная гробница важного церковного хрена. Сдох дней десять назад. Ломайте её. Потом принесёте церковные знамёна. Завернём в них Черныша и тут похороним. А памятник я потом за свой счёт поставлю. Осень! Иди распорядись – если пленные попы поблизости есть – пусть с десяток приведут посмотреть.

Для тех, кто не знает – объясняю: собаке в храм заходить нельзя, их от входа палками гоняют. А уж в святая святых пса похоронить – такого осквернения ни один их храм никогда не видывал. Что же, всё когда-нибудь бывает впервые! Ну а пока, – выхватывает "Глаз Змеи" и вытянувшись вскидывает "на караул", – Последний салют рядовому Чернышу.

Мой клинок вылетает из ножен.

– Допрашивать их будете?

– Нет. Живыми они больше не нужны. Как говорила, их теперь просто не должно быть. Рэдд, ты вроде, последнее время историей интересоваться стал. Записать можешь, что для них, – тяжело и выразительно вздыхает, – "История имеет смысл: это нечто, имеющее начало и конец, центр, связанное одно с другим действие, история идет к факту – явлению Спасителя и идет от факта – явления Спасителя". Что смеёшься? Опять байку про древних императоров вспомнил?

– Именно. Был один, власть захватил, предыдущего императора со все семейством казнил…

– Правильно сделал, – Маленькое Чудовище встревает, – наследники и претенденты совсем ни к чему.

– Мудрецы, как раз на богословии помешанные, в меру сил ругать его стали. Там как раз один такой был, считавший смыслом истории пришествие спасителя. Ну, он их велел на корабль посадить, и к соседям отправить, пусть там богословствуют. У соседей как раз почитатели мёртвого императора собираться стали, что интересно, пока тот был жив, ругали его по-всякому. А как казнили – чуть ли не живым богом стал. Даже к лику святых причислили со всем семейством.

– Корабль хоть из тех был, что развалиться готов?

– Нет, вроде.

– Может, хоть днище пробить приказал?

– Нет. Добрый был тот император слишком.

– Кажется, от матери я что-то такое слышала. Ну, да я не настолько добрая. От меня богослов, если куда и уплывёт, то под лёд.

– Тут реки редко замерзают. Да и говно не тонет.

– Как уже сказала, ко мне таких доставлять в виде туш или чучел, можно так же по частям, но такими кусками, чтобы я убедиться могла, от нужного эта часть или нет.

– По весу принимать не советую, а то читал, как один наместник обещал за голову своего врага золота, сколько она весит. Голову получил, но доставивший не поленился вместо мозга свинца залить.

– Ха-ха. Смешно. Только со мной так не получилось бы. Начать с того, что я знаю, сколько человеческие головы весят. Хотя, с другой стороны, за некоторые, даже по весу в свинце, золота не жалко. За меня этот… Заспиртованный помните сколько давал?

– Так он щедрый был! Из наших земель, да военной добычи расплачиваться собирался, – сильнее, чем надаренная медяшка сиять сложно, но Чудовище умудряется, – Хотя, от тебя ему только сердце нужно было, если живой взять не получится. Это меня он в клетку посадить хотел, и по своим деревням возить. А Кэр-младшую вообще хотел в дальнюю степь продать, за кобылами или овцами ухаживать. Это там рабам сухожилья режут, чтобы не убегали?

– В дальней степи много кто живёт, – как-то совсем без выражения замечает Госпожа.

– Скоро там жить будут только те, кому мы позволим.

– Не ты ли решать собралась уже?

– У нас пушки есть, а них нет. Если к стволу возражающего привязать, да холостым дать, – мечтательно закатывает глазки. Я не видела, но не сомневаюсь, она так делала, – Так что, решать буду в том числе и я.

– Одними пушками не завоешь землю, где собираешься жить.

– Зато, ими можно всех перебить, и жить, как нам нравиться.

– Трупы как-то не могут землю пахать и налоги платить.

– Удобрение из них хорошее получается. А пахать. Сама же говорила, про нехватку земли на юге. Вот их и переселим. Осень пошлём, пусть уговаривает. Она всё равно, как они разговаривает.

– Я лучше тебя отправлю. Ты людей пугать куда лучше её умеешь.

Динка ухмыляется в ответ. Оскорбление матери воспринимает как похвалу. Интересно, кто-нибудь ещё это понимает?

* * *

Не обольщаюсь особо насчёт предстоящего ночью в городе. Всё что видела раньше, непременно померкнет. Динкины похождения блекленькой тенью покажутся. Да и там я не рвалась особо.

Тут же… Будет точно невесело. По крайней мере, мне.

Некоторые здания уже взяты под охрану. Большой дворец храата и примыкающие к нему строения. Многие постройки, принадлежащие Наместнику бога на земле, или как там этот, главный церковник, сын свинячий, называется.

Госпожа, чувствуется, там скоро надолго засядет. Бумаги разбирать. Сама засядет, меня и ещё много, посадит.

Знаю, часть её колонны – самые умелые в городских боях, были посланы для захвата этих зданий. На месте попиков, я бы хранящиеся там бумаги, сожгла как стало ясно, помощь не придёт.

Но я мозгами думаю, а они считают, этот орган кровь охлаждает.

Слышала, как командир этого отряда доложил, бумаги не пострадали, и даже нескольких попиков, ими ведавших, захватили.

Командиры колонн разделили город на участки для грабежа. Я не пойду. Динка и Линки плотоядно ручки потирают. Блеск глаз мне совсем уж не нравится. Будто у них чего-то нет. Или кто-то в их храбрости сомневается.

Тут ведь не храбрость потребуется.

– Не пойдёшь?

– Нет.

– Смотри, после надумаешь – поздно будет. Там обозные подтянуться, а они даже двери из домов вынесут. Я на их счёт не обольщаюсь.

– Угу. И ещё изнасилуют всех женщин без различия возраста. Может, и не только женщин. Я на их счёт тоже не обольщаюсь.

Динка корчит гримаску.

– Перетерпят. Знаешь, я несказанно была удивлена, когда узнала, некоторые храатские женщины писать и читать умеют. Ну, так нашла у одного мной застреленного письма шлюхи его. Жаль, не поймёшь, хорош ли был. Из обоих стволов в рожу попала.

Молчу. Стрелять она хорошо умеет. При мне бывало, пулей кавалериста из седла вышибала на предельной дальности выстрела. Правда, и пистолеты самые лучшие.

– Подробно описывала, сколько он ей должен привезти благородных девушек из-за Линии в служанки. Мол ей, крысе такой, нужны искусные девушки. Кстати, это слово она написала с ошибкой. Нас для этого столько учили? Чтобы бляди храатской спинку тереть? И это нам бы ещё повезло.

Снова молчу. Что-то в её словах есть.

– Осуждаешь? Зря. Насчёт представь себя на чьём-то там месте можешь не говорить. Уже представляла. Заживо горящей. Привязанной к столбу. Под гогот убитых нами в прошлых битвах. Но это мы пришли к ним в город. А не они к нам. И теперь пусть платят! За сделанное, за намерения… За всё! Горе побеждённым!

– Ягран с вами поедет?

Кто меня за язык тянет? Какое дело до него?

– Нет. Он в штурме не участвовал. Тётя назначила его временным комендантом лагеря на время своего отсутствия. Но ты не волнуйся, друзья ему обязательно привезут кого-нибудь. Посвежее. Может, даже не тронут.

Как хохотнёт. Будто что-то смешное сказала.

– Дин, казначей вполне будет смотреть сквозь пальцы на то, что будет твориться сегодня в городе. Но не допустит того же самого у себя в лагере.

Снова смеётся.

– Ха! Так немало и таких, кто с ним и добровольно согласится. Может, он и сейчас с кем уже кувыркается. Солдатики ещё не начали, а он уже…

– До этого мне решительно никакого дела нет!

– Ба! Да ты что? Неужто ревнуешь? – хохочет маленькое чудовище на прощанье.

Ревную? Я? Да дела мне никакого до принца нет!

Площадь перед собором вся в движении. Командиры колонн разбили на участки, куда солдаты будут таскать ценности и имущество потяжелее. Это потом делить будут. Туда же уже привезли винные бочки. Как из наших лагерей, так и из подвалов покойного Меча.

Сама площадь обрамлена стенами до полутора человеческих ростов. Кое-где торчат основания колонн и лежат части для них. Знаю, Меч бредил идеей построить самый большой собор мира. Нынешний казался недостаточно величественным для прославления господа. Более того, он должен был вмещать всё население Святого града. Решили строить новый во всю главную площадь, а старый оставить внутри. Стены с колоннами – остатки начатого строительства. Даже до этого барана без рогов допёрло, при первом взгляде ясное мне, лишь с началами архитектуры знакомой – при такой толщине стен сделать их выше нынешнего собора невозможно, не говоря уж о тяжести крыши. Стройка сама собой прекратилась несколько лет назад.

Солдаты сооружают полевое укрепление. Причём, делают это весьма сноровисто. Ах, да, понятно, пушки составляют. Вон и Эрескерт с колонны распоряжается.

Ясно, почему солдаты так бегают. Не в генерале дело. Им явно сказали – укрепления достроим, пушки составим, и на три дня город ваш. Тем более, сигнала "завершение штурма" ещё не было.

Ум, за который меня так хвалят, подсказывает – надо было с Динкой пойти и банально тащить всё, что плохо лежит и ярко блестит. Сегодня много новых состояний появится, такой день раз в столетие бывает. Жить дальше предстоит, и чем на старости лет хвастать? Шрамами при штурме полученными? Так их нет у меня.

Ведь этот день многих до конца жизни обеспечит. Попросить у Госпожи десяток из охранной сотни и вынести всё из нескольких домов побогаче? А спать я после этого спокойно смогу?

Стою и смотрю в ночь. Просто смотрю. Подальше и от солдатских костров, и от генеральских столов, но на таком расстоянии, чтобы в случае чего, быстро вернуться. Вино и вседозволенность хорошего с людьми не делают.

Плохо знаю, как должен шуметь ночной город, и должен ли вовсе. Только огни видела с укреплений Замка. Огней хватает и здесь. Всяких. Начиная от пожаров. Несколько раз видела, как стреляли осветительными и сигнальными ракетами.

Эрескерта за столом уже нет. Очень вежливо отпросился и исчез в ночи. Как раз в той части города, куда Динка направилась. Что ему там понадобиться могло? В особой любви к золоту не замечен. Угу. Зато, в любви к чему другому более чем. Как раз этого сегодня ночью будет предостаточно. Как добровольного, так и в большинстве случаев, вовсе нет.

Но я достаточно цинична, да и вино на столе стояло не для того, чтобы на него смотреть, понимаю, больше всего бледненькому нашему нужно то, что только у Динки есть. Она уже нехорошо весёленькой была, когда в город направлялась. Отсутствием наблюдательности генерал не страдает.

Мне дела нет. Динка – наследница своей матери. Эрескерт – пятый в Армии человек, а в мирное время – четвёртый, хотя сейчас, пожалуй, что и третий. Ибо Рэндэрд должность сохраняет, но по сути ничем не занимается. Только пьёт, причём с каждым днём всё больше и больше. И всё исключительно в одиночку.

Вот и сейчас, за столами довольно тесно, но по два места с каждого бока от него пусто. Чего-то он уже наговорить успел. Явно, поссориться хотел, но ночь такова, что ссориться особо никто не хочет.

По мне, так поводов для ссор за столами немало. Женщин, хотя и много, но куда меньше, чем мужчин. Женщины двух сортов. "Змейки" и лагерные шлюхи. И те, и другие старательно ссоры провоцируют. Благо, по внешнему виду одни от других не сильно отличаются.

Девиц за генеральские столы позвали покрасивее, да те и сами сообразили прибыть в лучшем виде. Вот понять не могу, "Змейки" – то когда успели от доспехов избавиться и пооткровеннее шлюх вырядиться?

Замечаю, хотя набравшихся уже предостаточно, все чётко видят, кто "Змейка", а кто – нет. И как только определяют? Они же сейчас одинаково выглядят.

Несколько парочек, как старых, так и только сейчас образовавшихся из-за столов уже исчезли. Все почему-то к громаде собора отправились. Ну да, укромных уголков там много, охрана у входов стоит.

В доспехах одна я, да Эрия остались.

"Флагман флота" по-прежнему недалеко от Госпожи. Пьёт мало, хотя при её росте следовало бы ожидать обратного. А мне просто стало скучно. Вот и стою. Просто смотрю.

На последнюю ночь одного города и первую ночь другого.

Слышу, кто-то идёт. Не поворачиваюсь. Чужих здесь нет. Свой же, если меня от кого другого не отличит, пистолеты у меня заряжены.

– Часовой? – почему-то неуверенно.

Поворачиваюсь. Ягран! Вот так так! Он-то откуда здесь взялся? Приказа казначея ослушался и из лагеря удрал?

– Нет. Так просто тут стою.

– А, Осень, смотрю, знакомый кто-то. Наказали?

– Нет.

– А чего ты в доспехах?

Он тоже. Причём, не парадных, а таких же, как у меня "нового типа" из самого прочного металла, держащего большинство пуль. На груди, как и у меня, отметина от проверочного выстрела. Тоже с двумя пистолетами и обычным офицерским мечом. Родовой клинок казначей взять не позволила?

– Вообще-то, я город штурмовала.

Кивает в сторону столов.

– Они, вроде, тоже.

– Ну, так и шёл бы к ним!

– Вообще-то, я оттуда только что ушёл.

– И зачем?

– Как бы тебе сказать, – на губах играет змеиная улыбка казначея, – зашёл я на днях к Рэндэрду.

Настораживаюсь.

– Это ещё зачем? – генерал себя в могилу вгоняет, то его дело, но других с собой тащить не обязательно.

– Да так просто. Я сначала у Верховного был… Потом ваших увидел. Ну, к нему и зашёл. Переждать, пока они уйдут. А в его логово вы полезете, только если Верховный пошлёт. Он их тоже видел. И сказал.

"Знаешь, я тут одну историю вспомнил. Как раз про тебя. "На стене висит бумага. Там написано: продам вороного коня, или поменяю на любого другой масти. Достали дуры! Подпись: Принц".

Усмехаюсь. По крайней мере, не сильно врут насчёт его ума. Красота же ему от матери досталась. Он и старшая сестра в казначея удались. Нет, ничего женского в лице принца нет. Это у Динки "женоподобный" и "мужеложец" одно и тоже означают, и в качестве людей не рассматриваются.

У принца и сестры просто мужской и женский варианты одного и того же лица. Кэретта Младшая, как ни крути, первая красавица страны. Ну, а мужчины друг с другом обычно не красотой меряются.

Хе. Да и ездят Казначей, её муж и дети только на вороных конях.

– Смешно. Коня не продал ещё? Может, покупателя ищешь? Так это не ко мне.

– Продавай, не продавай, не в коне тут дело.

– Да? А в чём?

– А в том же, почему ты тут стоишь, а не там сидишь!

– Я могу стоять, сидеть и лежать там, где мне в голову взбредёт. Сейчас – личное время.

А вот вас, временный комендант, быть тут не должно. Ибо комендант может покидать…

Смеётся.

– Устав я не хуже тебя знаю. Был комендант, да весь вышел. Казначей вернулась в лагерь и отправила меня к Верховному с донесением… Ну и… Повеселиться. – сказал почему-то совсем кисло.

– Странно. Думала, она всю ночь будет по городу бегать, храмы поджигать да попов вешать.

– Сама знаешь, за других думать вредно. Но сам подобного ожидал. Тут в другом дело. – озирается по сторонам, говорит, перейдя на шёпот, – Тебе такое сказать можно…

– Чем я такая особенная?

– Тем, что доверенное лицо Верховного. Та колонна, где она была, захватила их монетные мастерские. Там запасы сырья. И уже изготовленные монеты. Много. Очень. Вот и решила всё в лагерь перевезти.

– Не думала, что она в штурме участвовать будет.

– Сомневаешься в храбрости?

– Ничуть. Просто храбрость генерала отличается от солдатской.

– Понятно. Не понимаю её. За меня и отца боится, а сама вон куда полезла. Там жарко было. Её пришлось рубиться. Счётчик зарядов на молнии показывал ноль. Даже на маске была кровь. Не её.

Отцу было приказано командовать завесой – на случай, если из города побежит кто.

– Так он и послушал!

– Я с ним с утра не виделся. Что-то случилось?

– Он и, по крайней мере, его охранная сотня, в штурме участвовали.

– Откуда знаешь?

– Разговаривала.

– Не ранен?

– Нет. Коня в соборе чуть ли не к главной святыни привязал. Жаль, он яблок там не наложил.

– Но за столом его нет.

– В сокровищницу Меча пошёл. Госпожа дала доступ. "Пусть подарочки дочкам выберет".

– Кэр хотела с нами ехать.

– Понятно, кого наслушалась.

– Зря ты так. Она умеет сражаться. Знаю, вы почти все её сильно не любите.

– Болтовни служанок наслушался?

– А почему бы с ними не поболтать иногда? Они, что не люди? – таким тоном

сказал, мне показалось, со служанками принц действительно только болтал.

Справедливости ради стоит сказать, мои подозрения о характере его сестры после встречи не оправдались.

– Люди. Думала, ты с ними не общаешься…

– Дина же общается. И, как уже говорил, думать за других вредно.

– Общаться по-разному можно.

Усмехается.

– Они же и говорят, какая ты языкастая и колючая.

– Не колючие, если что, вон там.

– Не злись.

Пожимаю плечами.

– Не начинала даже.

– Не хотелось бы видеть, что будет, если начнёшь…

– Не советую проверять.

– Да уж не буду. Мне злой Дины как-то хватает.

– Где ты её такой видел?

– По дороге сюда.

– И что?

– Лучше бы другой дорогой поехал.

– Что так плохо?

– Не то слово. Мягкое самое – змею раздразнили.

– Она уже несколько месяцев себя на что-то такое настраивала. Страшно было?

– Да. Откуда знаешь?

– Я Дину знаю. И её прозвище.

– Раньше думал, там главное слово – первое. Теперь понял – второе.

Я промолчала. Настоящей вражды среди Еггтов нет. Недоброжелателей вокруг полно. И не хочу, чтобы меня к ним причисляли.

– Не каждый день видишь смерть государства.

– Так всегда было и будет.

– Тебя философии учили?

– Как и всех. Это не моё.

– А что же твоё?

– Скучные числа и формулы.

– Я слышал, ты их очень хорошо знаешь.

– Иногда говорят, лучше всех, по крайней мере, в столице.

– Знаю. У нас учёные часто бывают. Всё пытались у мамы выяснить, кому Верховный заплатила за сочинение, якобы написанное девочкой. Тогда не верили. Потом, ты их вроде, разубедила.

– Мне не до этого сейчас, принц.

– Так всё же! Время настало мечты осуществлять!

– Угу. А порох всё равно надо сухим держать. Сам-то мечтаешь о чём-нибудь?

– Ха! Мне не о чем. Дела на десятки лет вперёд расписаны. Доделывать, начатое ими. Знаешь же наверное, сколько всего задумано, и даже не начато, ибо все деньги войны съели? Кому-то это придётся доделывать.

– Думаешь, тебе?

– Мне, Дине, "Флагману", тебе. Нам всем дел хватит. Из них никто не хотел ничего разрушать. И всю жизнь занимались именно этим.

– Мне Верховный говорила, я временами занудна, как старуха. В таком случае, мы с вами ровесники, принц. Шовсем старые, – прошамкала, как беззубая.

– Непохожая ты…

– На кого?

– На других змеек.

– Сдаётся мне, ты далеко не всех знаешь, а с остальными знаком не с самой лучшей стороны, иначе бы с ними сидел, а не луну со мной подпирал.

– Какие бы они не были, они город брали, а я – нет. Мне чужой славы не надо.

– Там много тех, кто не брал. Скорее, давал.

– Да знаю, и показать могу. Но они – так сказать, неизбежное зло в месте, где собирается много отдыхающих солдат.

– Сам-то их где так высматривать наловчился?

– Нигде. Я их не знаю.

– Так зачем говоришь?

– Я с другой стороны смотрю. Змеек-то я помню всех, а с вами-то я не первый год за одними стенами живу.

– И теперь что скажешь?

– О чём?

– О том, что видел.

– Где?

– Шутите?

– Что я такого видел? Довольные жизнью полуголые девицы обнимаются с такими же довольными жизнью солдатами. Причём всё происходит по обоюдному согласию. Ты смеёшься?

– Не у всех по обоюдному. Они же…

Ягран смеётся.

– Сегодня – у всех. Насчёт змеек ты лучше должна знать, остальные же между собой договорились – в ночь после взятия города все участникам штурма всё будет бесплатно. В ночь после того, как меча убили, так уже было.

– И как, понравилось?

– Я не сказал, что там был.

– Обратного тоже не сказал. Самому-то что неохота быть жизнью довольным?

– Я им могу быть почти всегда. Они же – вовсе нет. Но именно благодаря им у меня есть возможность быть всем довольным.

– И ещё говорит, я зануда?

– Ещё раз сказать могу. Почему ты такая зануда?

– Я обыкновенная Осень. Мне не надо быть такое, какое кому-то хочется. Смеюсь, когда мне смешно, а не кому-то хочется. Грущу, когда грустно мне, а не по заказу. Мне достаточно того, что есть. Мне достаточно быть собой.

– Да вы сговорились что ли?

– Мы это кто?

– Дина, Линки, Кэр… Стоп, ты же с ней почти не знакома.

– Сам же говорил, в одних стенах живём.

– Только годами не видимся. Жаль.

– Что именно?

– Сама подумай. Ты же умная.

– Мои раздумья денег стоят. Больших. Это Верховный сказала.