Битый час торчит в приемной губернатора. Принимать не спешат. Ну барство из местных властей прет. Знакомая картина. Небось, скажи кто она… Давненько не видала плясок угрей на сковородке. И сейчас смотреть вовсе неохота. Пока…

Пока от вокзала сюда добиралась, насмотрелась кое — на что. Одни заголовки местных газет чего стоят. Шрифт уж больно интересный. Угловато-заострённые буквы здорово походят на старинные мирренские. Да и статейки на тему возвращения священной земле Юго-восточного региона исторического наименования наводят на грустные размышления. Равно как и переименование местных органов власти в министерства. Шевроны у местных полицейских на рукавах тоже интересные — с изображением местного флага. А ещё тут с имперским языком какие-то проблемы. Только ''Не разумею'' и слышишь. На местном Марина ничего не спрашивает из соображений гордыни. В конце-концов: у нас же один государственный язык. Ладно, перед губернаторским дворцом государственный флаг хоть присутствует.

Но присутствуют ли мысли о целостности империи в башке губернатора?

Пока шла до приёмной, да разглядывала обстановочку, раз двадцать пожалела, что не служит в контрольном отделе Минфина. Сотрудникам этого отдела точно сюда не помешает заглянуть. С проверочкой. А от местных пальм в кадках крепко воняет. Хищением государственных средств в особо крупных размерах. И на коврах заметно. А про мебель уж и говорить нечего. Понятно, почему губернатор в первых рядах борцов за культурную автономию (а между строк читай- независимость). Пока над тобой небезызвестным мечом нависает имперская безопасность, нет-нет, а будешь опасаться слишком уж явно казенные средства в свой карман перекладывать. Глядишь, и отвечать придется. А раз ты глава свежепровозглашонного государства — то и спросу с тебя никакого.

Лица встречных чиновников тоже говорят о многом. В первую очередь об экспериментах какого-то спятившего учёного по оживлению заспиртованных уродов из столичных музеев. Похоже, в основном из того отдела, где анацефалы хранятся. Как ни странно, опыты частично удались. Двигательный и хватательный рефлексы развились даже чрезмерно. Остальные так и остались на зачаточном уровне.

Марина демонстративно, аж челюсти хрустят, зевает. Со скуки разглядывает висящий в приёмной губернатора портрет императорской фамилии. Исполненная известным художником копия одной довольно много публиковавшейся где надо и не надо, кажется ещё довоенной протокольной фотографии.

Тоже мне, святое семейство, блин. Сейчас человек даже с самой богатой фантазией не сможет провести параллели между ней самой и кем-либо из лиц, изображённых на картине. Однако, вот она там, присутствует. Как часто бывает, на подобных произведениях, ''августейших'' детей изображают почти взрослыми. Ну, Софи — то ладно, на подобный портретик не обидится, ибо выполнен далеко не бездарно.

Но дата в углу картины стоит. Семь лет назад. И двадцатилетняя Марина, изображённая на картине — плод буйной фантазии художника. А у не живописной Марины чуть ли не болезненная страсть к критике всего и вся. Произведение само напрашивается. Ну не красавица она, и никогда не была. А в ту что на картине влюбиться с первого взгляда можно. Она-то на этакое эфемерно — воздушное существо не походила никогда. Тут только крылышек, нимба и полупрозрачных одежд не хватает! (Вот бы здорово она смотрелась в полупрозрачном! С её-то мускулами, шрамами да татуировками!) Воплощение красоты, женственности и прочих положительных качеств. Которых не имеется.

Оригинал с интересом продолжает разглядывать копию. Так. К телосложению тоже масса претензий. Худенькой отродясь не бывала. Платьев такого покроя не носила. Мать твою, за коим столько драгоценностей на различных частях тела намалевано? Чуть ли не половина фамильных бриллиантов. И что за причёску соорудил? Ладно, хоть с цветом волос не напутал. Сединой, правда, разбавить забыл.

Столик вот нарисован неплохой. Вроде, даже такой видала. Только почему на нем пивной банки не стоит?

Продолжим хамить.

Хотя на ней парадная форма, но в кармане — банка с пивом. Вытащила. Откупорила. Нарочно шумно глотнула. Намеренно рыгнула. И вновь уставилась на картину, спиной ощущая плохо скрываемую ненависть секретарши, охранников, да и прочих посетителей приёмной.

Ничего, у Марины на случай чего ещё фляжка есть. С соркапятиградусной.

Охранники, кажется, уже булькают. Бить их сразу, или погодить немного? "Так. Ещё чуть-чуть, и буду бить. — думает Марина, — Или нет, лучше объявлю, кто я. И тогда их всех, включая губернатора, качественно изобьют совсем в другом месте. Отлупят во всех смыслах. Некоторых селёдкообразных не только отлупят. Ну, для неё это самое ''не только'' считай и так вторая специальность. Хорошо, что я сегодня добрая…"

Так. Пивко кончилось. Настроение у Марины не улучшилось.

Она разворачивается к собравшимся, прикидывая, кого за пивом послать. Или просто их всех послать, отправив потом с вокзала виртуозно — хамскую телеграмму о своём визите? После нескольких секунд раздумий всё-таки посылает. Смятую пивную банку в свободный полёт. Аэродром приземления — корзина под столом секретарши. Посадка прошла неудачно.

Ента красотка с ногами жирафы, глазами копченой рыбины и мозгами породистой коровы её испепелить взглядом пытается. Безуспешно. Охранники все вчетвером загородили дверь. Ну прямо футболисты перед штрафным ударом. Забить им что ли?

Это ордена и нашивки за ранения их держат. Вежливо выгнать не могут, а силой — бояться. Как чуют, её не трогай, и она никого трогать не будет. Во всяком случае, ещё какое-то время. А дальше…

Ладно, ждать надоело. Вразвалочку подошла к столу. Оперлась. У охранников руки тянуться у кого в штаны, у кого за отворот, у кого ещё куда. Марина дыхнула перегаром. Эта сельде-вобла впечаталась в спинку кресла. Марина ещё с пол минуты поотравляла атмосферу, а затем грохнула локтем по столешнице. На запястье блеснул браслет полноправного члена Великого Дома.

Сельдя присмотрелась…

Интересное это зрелище, рыбьи пляски. Интересно, можно ли установить рекорд по умению заставлять людей менять мнение о себе? Если что, то Марина первая.

До чего же тошнит от насквозь фальшивых казенных улыбок, нарисовавшихся вдруг на холопьих рожах! Двери местного властелина распахиваются как по волшебству.

Кабинет способен поразить воображение. Только вот Марина знавала апартаменты и пороскошнее. Хотя, если честно… У императора если и лучше, то ненамного. Дорогая антикварная и довольно безвкусная мебель, старинные картины, явно приобретенный из-за массивных золоченых рам. Карты, правда, нет. Но портреты их величеств, их высочеств и прочих членов дома присутствуют. Небездарным живописцем выполненные. Себя краем глаза заметила, но всматриваться не стала. Всё равно не похоже.

Даже стены деревянным панелями отделаны. Прям как у Самого. Сам-то правда хотя в быту и не аскет, как-то раз смету на перестройку одного из дворцов прочёл. Долго и весьма нелитературно ругался. И в мусорную корзину смету отправил. В такое непростое время тратить чудовищные деньги на ненужную в общем-то роскошь император постеснялся. А дворец вместо ремонта просто закрыл, да охрану поставил. Так дешевле. Ну, как говорится, что не позволено Юпитеру, то позволено быку.

А ковер-то на полу — из мирренских колоний. Вещица просто до безобразия дорогая. Да ещё и в военное время, ибо ковёр производит впечатление откровенно новенького. Опять же вопрос — а на какие шиши? Империя у нас конечно, не бедная. Но вовсе и не настолько богатая, чтобы в разгар войны в провинции дворцовые интерьеры сооружать. Или же это деятель того разряда, которые вечно государственный карман со своим собственным путают? Интересно только, где таких деятелей больше? В столице или на местах? Жаль, официальной статистикой не поинтересовалась. Ну, Кэрдин, жди телеги. А как получишь — шли ревизию. Хотя с другой стороны. Дятлы тут неизбежно должны быть. Не может их не быть, в таком-то неспокойном регионе, да при таком вот губернаторе.

А вот и он сам. Чуть за стоящее посреди кабинета чучело не приняла.

Тоже экспонат из столичного музея удравший. Только на этот раз из запасников зоологического. Пьяные таксидермисты небось развлекались, да из частей хорька, свиньи и кажется, макаки, сшили вот такое. А оно взяло и ожило. Ходить на двух ногах, разговаривать и одеваться научилось. Только вот качества прародителей все при нем остались.

С подчиненными свинья, перед начальством хорек, а по сравнению с нормальными людьми — макака.

А так если не вглядываться, губернатор внешне типичный государственный чиновник. Даже в полувоенной форме без знаков различия, но с парой каких-то значков. Вроде как ходячий пропагандистский лозунг. Тоже мол, на оборону работаю. В поте лица, можно сказать. Решил наверняка, что Марина сюда явилась за очередной долей внимания официальных лиц. А то есть некоторые герои войны… фамилии называть не будем, орденов до пупа и ниже. Разъезжают по тылам с пропагандистскими компаниями да облигациями оборонных займов. Её за такую похоже и приняли.

С казенным радушие в голосе интересуется.

— С кем имею честь беседовать, миледи.

''Миледи'' вздохнула, так чтобы точно почувствовали и прочувствовали исходящие от неё ароматы. Благо с дороги помыться не успела, а день жаркий.

— Я высокородная владетельная госпожа, принадлежащая к Великому Дому и принятая при дворе. Так что настоятельно рекомендую быть повежливее. На первый раз я так и быть готова простить тупость и невежество мужланов из вашей обслуги. Но на будущее… — она говорит с рафинированным столичным выговором. Так учили когда-то. А она ничего не забывает.

Губернатор вовсе не усомнился в её словах, степень казенного радушия на физиономии тут же увеличилась на несколько порядков. Хотя и почуял небось, как от неё разит. Ничего, такие хорькосвины к вони привычные.

— Могу ли я узнать ваш титул?

— Я путешествую инкогнито.

Понимающая улыбка в ответ. Этот тип явно размышляет, может ли новое знакомство быть чем-то полезным. Напрягай, напрягай извилины. Правила игры несомненно знаешь. И свои придумать явно не откажешься. Только играть по ним ещё не время. Ну, а я правил просто не признаю.

Ну опять невезуха! Поезд в этот отвратительный городок ушёл с утра. Попутных машин нет, и не предвидится. И ведь не далеко же! А в комендатуре её упорно уговаривают остаться на ночь.

— Дождитесь поезда. Не рискуйте зазря.

— А когда поезд будет?

— Завтра.

— А мне приказано прибыть на место сегодня.

— Объясните ситуацию. Никто из местных офицеров вас не упрекнет. Поймите же: в лесах опасно. Вы просто можете не доехать. В самом прямом смысле слова.

— Я тупостью не страдаю.

— Так. Мужик, куда направляешься?

Бурчит что-то похожее на название нужной Марине точки на карте.

— Ну, значит мне туда же. Поехали.

Очень похоже, что её мысленно похоронил. Да и себя заодно. Ну, Марина-то туда не спешу. У страха глаза велики. Не так уж и много народу пропало без вести, так сказать, за последний год.

Дорога проселочная. Лесочек сосновый. Даже птички поют. Мирный селянин на телеге едет. Пастораль! Только не все кто входит в этот лес, выйдут из него. Марина это знает. Кажется расслабленной и уставшей. Но на деле. Нет-нет да и мелькнут в зеленых глазах огоньки.

И то что надо, заметила. И не пожалела о подцепленной у разведчиков привычке таскать за голенищем револьвер. Пусть и старая конструкция, но в работе безотказен.

Лошади еле плетутся. Марина по-прежнему делает вид, что дремлет, на деле наблюдая из-под полу прикрытых век. Кто бы тут не шлялся, просто стрелять не станут. Рыбка слишком крупная. И сонная. Только вот не карп. А мурена. Хе-хе.

Словно прикорнула. А на деле свесившаяся рука прикрыла рукоять.

Всадник обогнал их. По кустам пыхтят трое. Думаете, майор спит? Уже награду небось поделили? За целого-то майора? Да ещё быть может, и живого. Да с орденами! Ща, козлы, майор объяснит за что ордена дадены!

— Стой! Кого везёшь?

Окрик явно в расчёте на то, что она обернётся. А то и с телеги свалится. А эти трое на неё и сиганут.

Марина кувыркнулась на землю, выхватывая из-за голенища револьвер. Эти придурки даже не удосужились снять с плеч винтовки. Тёпленькой решили взять!

Трах! Трах! Трах!

У одного дырка посредине лба. У второго и третьего аналогично.

Переворот. Как на стрельбище.

Всадник успел пальнуть. Облом! Щёку только обожгло. Передёрнуть затвор не успел.

Ещё два выстрела.

Валятся сражённые всадник и конь. Раненая лошадь пронзительно ржёт и дёргает ногами. Клячи храпят и пятятся. Их хозяин ещё не понял, что произошло.

Считанные разы успело стукнуть сердце, а несколько жизней оборваны.

Марина резко вскакивает. Нарочито медленно заряжает револьвер. Неторопливо обходит телегу и двумя выстрелами добивает раненого коня. Револьвер возвращается на свое законное место.

Развернулась, и с интересом уставилась на пребывающего в состоянии обалдения мужчину. Несколько секунд — и четыре трупа. Да ещё лошадь дохлая. Не у каждого нервы выдержат. Он откровенно боится стать пятым.

Крестьянин сидит, держась за вожжи словно утопающий за соломинку. От лесных он ещё надеялся уйти. От этой чокнутой уродины — нет.

Засунув револьвер обратно, Марина достает из кобуры на поясе пистолет и направляется к застреленной троице. Держит оружие так, что бы тот на телеге разглядел орден на рукояти. И сделал правильные выводы. Застреленные холодненькие. С гарантией. Одежда — у двоих — типично крестьянская, третий в офицерском френче и галифе. Ремни со стандартными подсумками. Сапоги у всех троих армейские. Убрала пистолет в кобуру, вытащила из-за другого голенища нож. Распорола на всех троих обувь. Вдруг еще подберет кто. А так — никому не достанется. Марина переворачивает тела и снимает с них винтовки и ремни с подсумками. У того во френче ещё и пистолет в кобуре. Как мило, мирренский! Здесь! Что за хрень тут творится? Отодрала у шапки на память самодельный символ веры. Закинула оружие и ремни с подсумками на телегу. А то мало ли кто подберёт. А четыре годных винтовки — слишком жирный презент лесным бандитам. Сдадим в местный арсенал. Под расписку. Пошуровала по карманам, да заплечным мешкам. Ничего интересного. Бумаг нет, курево поганое. У одного правда моток хорошей веревки и большой мешок нашелся, ну да майор в такой таре не нуждается. Вот только не понравилось — еды у них мало, топора, котелка или там лопатки ни у кого нет. А значит — не издалека они топали. Тут, в лесу у них лагерь. Хотя лагеря может, и нет, и это из соседней деревни мужички. Ну с этим-то пусть Особисты местные разбираются. Вчерашние ''коллеги'', так сказать.

— Трогаем! Что встал! Объехать можно.

Мужик живого покойника напоминает. Ненормальная майор уселась рядом с ним.

Марина наоборот заметно оживилась. Даже фляжку вытащила, и пару раз отхлебнула. Предложила мужику. Тот мотает головой. Ну и ладно, Марине больше достанется. Отхлебнула ещё пару раз.

Храбрился-храбрился, косился-косился и наконец промямлил:

— Высокородный сиятельный господин майор, спросить разрешите?

От интонации такой феодалом в худших традициях себя ощущаешь. Чуть не ответила ''Что надо, презренный пес?''. Хотя на деле за подобное обращение к не благородному уже при Дине I могли бы и язык вырвать. С точки зрения Черной Ведьмы, среди неблагородных, крестьянин стоял неизмеримо выше торговца и ростовщика, а уж по отношению к бродячему актеру земледелец выглядел чуть ли не главой великого дома. Ну да тут даже не времена Дины I, а как раз те, что лет за пятьсот до неё были.

— Спрашивай. Я сегодня добрая. Пока не очень пьяная.

— Премного извиняюсь; а сами-то вы кто будете? Ведь не простой господин майор.

— Ага. Жутко специальный. Императорские лесные патрули ''Рыси ненормальные''. Хребты ломаем только так. Человечину жрём сырую. Пьем только H2SO4. Слыхал про таких?

Мотает головой. С чего это побледнел так? Неужели и вправду думает, что у неё во фляжке серная кислота? Да нет, не похож он на знатока химических формул. C2H5OH и то вряд ли известно.

— Даже странно, — сказала Марина (ещё страннее было бы если крестьянин слышал про патрули, Марина их только что выдумала). Вытаскивает портсигар, закуривает. Вздыхает. Показывает мирренский орден на крышке.

— Наш герб. У всех такие. У меня-то простой, а у иных — из кожи. Человеческой. У живого со спины срезанной. А у иных ожерелья есть. Из ушек. Я правда, право на такое ещё не заработала. И ушки на память ещё резать нельзя. Только хрены с яйцами можно. Маленькая слишком. Вот подрасту…

Просто обворожительно улыбается. Только закрыв рот вспоминает, что оба клыка от природы несколько больше чем следует. В школе пытались дразнить вампиренышем — и были зверски биты. Кому-то даже швы на прокушенную шею пришлось накладывать. Как там папенькина канцелярия скандал замяла, ей было весьма малоинтересно. Кстати, под обворожительным глазиком сестренки лет десять назад красовался весьма неаппетитный синяк, полученный как раз за шуточки про оборотней.

Крестьянин судорожно сглотнул. Значит, зубки разглядел. Позеленел. Кажется, все съеденное за обедом просится наружу.

— А занимаетесь-то вы чем?

А сам того и гляди в лес сиганет. Только помнит — пульки намного быстрее бегают.

— Как чем? С вредителями лесного хозяйства боремся.

— Ну и как?

Марина оскалилась. Забавный коктейльчик — животный страх и детское любопытство в одном стакане. Зевает. Ей в прямом смысле в рот посмотрели.

— Помаленьку, как видишь.

Пару минут едут молча. Обед крестьянина все-таки решил выбираться наружу более традиционным путем.

— И у вас там все такие?

— Да нет. Не все. Я-то у них вроде малолетки необученной.

Как-то странно глянул. Небось представил, каковы не малолетки. Марина бы тоже очень хотела посмотреть.

— И много вас ещё пришлют?

"Обрадую- ка его. А то больно уж лень акты на покойников писать".

— Посчитали, и решили — одной меня вполне достаточно. У остальных дела поважнее есть. А тут и девчонка справится.

— Рыси. Вы говорите рыси. — он боязливо озирается. — И на гербе у вас кошка. Рысь. Почему вас так зовут, а? Не по-людски это как-то…

Ну, вот тебе и шуточки на тему мирренского геральдического котика типа лев горный безгривый. Дошутилась! Тут что, у народа с чувством юмора до такой степени проблемы?

Ну, так у их высочества проблемы те же самые.

— Ну, командир у нас, — она загадочно промолчала, — Ну, он вроде того… Ну, понимаешь меня. Того. — склоняется к уху и самым таинственным шепотом, — Оборотень!

— Понимаю… — побелев как мел выдавил мужчина, — Только он… Или…

— Не говорят об этом. Точно знает только он, — Марина поднимает палец кверху — и больше никто.

Пристально смотрит в лицо мужчины. Бледнеть дальше уже некуда, однако он умудряется.

— А ещё ваши здесь есть? Ну… ваши.

— Я младшая. Мне многого не говорят. Старший сам призовет если надо.

Крестьянин почему сделал защитный жест своей веры. Неужели в детскую сказочку про оборотней поверил? Блин, Маринка, в какой век-то тебя занесло! Почему-то вспомнился статья из старинного кодекса отдаленного предка: ''За обвинение кого-либо доброй или худой славы в оборотничестве, насылании порчи, полете на метле, отнятии детородного органа путем колдовства, обвинитель да будет выдран кнутом на базарной площади, и да не будет ему больше веры ни в каком деле. Обвиненный же получит от него сто монет серебром за урон чести, тридцать — судья за отнятое время, да десять — палач, за работу''.

Ну, да и здесь жить можно. Она с хрустом потягивается. Рысь — так рысь. Зеленоглазая. Жаль, серебро не в ходу.

— Мур — мур.

Защитные знаки уже не таясь сотворил. А потом из под одежды иконку вытаскивает, и вцепляется в неё. Тоже мне, последняя зашита от оборотня. Она ведь даже не серебряная.

Правда и Марина не оборотень.

Вот и городок показался. Напоминающая бидон фляжка опустела только наполовину. Приветливо улыбается табличка у обочины: ''Мины!'' Наблюдательные вышки торчат. У дороги блиндаж. Траншея. Танк посреди неё в капонире стоит. Антиквариат! Поперёк дороги — поднятый шлагбаум. Декоративный. И обмотанная колючей проволокой рогатка. Не декоративная.

Наконец-то до своего в доску родного железно-бардачного века доехала!

На КПП приезду нового офицера почему-то сильно удивились.

По городку едешь — вроде всё как в обычной провинции. Дома в основном деревянные. Заборы покосившееся. Собаки бегают. Свиньи в грязи валяются. Провинция и провинция. Только крыши домов поострее. И наличники на окнах другие.

Но люди не те. Одеты-то как и везде. Да лица какие-то не такие. И дело не в смуглости, южные грэды куда как смуглее. Взгляды какие-то не такие. Бегающие. Настороженные. Испуганные.

Да и солдаты. По одному ещё не видела. Всё по двое, по трое. Каждый с автоматом. Обязательно — запасной диск или сумка с обоймами.

Весело тут живут чувствуется. В других городах с оружием только патрули ходят, да и то не всегда.

А в остальном вроде всё нормально. Магазины госторговли работают. От торговых рядов красного кирпича остро несёт навозом. Только вот у входа в здание администрации — обложенные мешками спаренные пулемёты. Да и в углах здания амбразуры пробиты.

Прибыла значит. Легко спрыгнула с телеги, и как и полагается, отправилась доложить о прибытии командиру дивизии. Сегодня девятый день десятидневки, и в здании администрации никого не оказалось. Скучающий дежурный офицер сказал, где дом полковника. Живёт оказывается, в двух шагах от площади. Каким взглядом её проводили, Марине известно и так. Если не касаться рожи, то спереди и сзади у неё, как говорится, есть на что посмотреть. Только тот, кто засмотрится, с гарантией получит в глаз.

Заодно и осведомилась, куда можно сдать оружие. Переглянулись, и отправили в казармы одного из пехотных полков, 346-го, кажется. На месте оказался только начальник склада боепитания. Поинтересовался, откуда оружие. Марина мило улыбнувшись (у начсклада от такой ''улыбочки'' да запашка перегара лицо разнокалиберными пятнами пошло) ответила, что под кустиком нашла. Дополнительных вопросов не последовало. Получила расписку, и отправилась доложить о прибытии.

У ворот дома полковника обнаружились два зверообразных солдата явно местной наружности. То есть с ярко выраженными признаками дебильности не ясно в какой стадии.

С автоматами наперевес. Да ещё и со штыками. Как хотите, а автомат этой модели со штыком почему-то вечная тема фронтовых анекдотов.

Только кто здесь более анекдотичен — солдаты или их оружие — ещё вопрос. И большой. А так — ну полное ''Моя твоя не понимать, отсюда не пускать''.

Пропустили, увидав удостоверение. Даже попытались прочесть.

Однако, у дверей дома обнаружилось ещё двое. Внешне не столь зверообразные, как первая пара. Но чутьё Марине подсказывает — куда опаснее первых двух будут. Им удостоверения и предписания показалось мало. Не пропустили. Один остался, а второй ушёл в дом докладывать.

Обратно вылетел с такой скоростью что Марине захотелось повнимательнее осмотреть его пятую точку, на предмет обнаружения следа от ботинка командира дивизии. Ибо явно для придания такого ускорения использовался данный предмет.

Ускоренный охранник попытался добродушно оскалиться (малоуспешно) и распахнул дверь.

''В каждой голове свои тараканы, — думает Марина, — у полковника что паранойя?''

Обстановочка в доме не бедная, но такую себе считай каждый в таком звании может позволить. А он и не совсем полковник, а по занимаемому положению тянет на командующего второстепенного военного округа. Хотя это немного и перебор.

Вошла в кабинет, так сказать

На стенах — местные ковры ручной работы. На них висит несколько шашек, старинных ружей и пороховниц. Шашки и пороховницы — хоть в этнографический музей сдавай. С длинноствольными ружьями посложнее — стволы — местные, замки — грэдские. Получается наглядная иллюстрация теории о не перспективности традиционных культур в сравнении с индустриальными.

Напротив входа поверх ковра — щит с золотым узором. Слева от щита — бунчук — знак местного князька, справа — палаш в золотых ножнах с драгоценными камнями. Трофеи что ли?

— Приветствую вас майор, — раздается голос из-за спины.

Марина резко развернулась. Щёлкает каблуками, козырнула.

— Майор Херктерент. Назначена командиром отдельного танкового батальона. Прибыла для дальнейшего прохождения службы.

Примесь местной крови в полковнике чувствуется. А так — офицер как офицер. Среднего роста, сухощавый, полуседой. Взгляд вот довольно колючий и движения плавные. Как у рыси. Да и глаза словно кошачьи. Безрукавка из меха упомянутой киски на нем. Марина чуть качнулась, стремясь рассмотреть, не болтается ли сзади хвост.

Стремительно ощупал взглядом. Она к подобному уже привыкла. Но тут взгляд достоинства фигуры проигнорировал и задержался только на револьвере за голенищем. Неужто о пальбе уже успели доложить?

Во избежание вопросов, протянула пакет с документами. И только потом сообразила — по прочтении вопросы возникнут непременно. Ибо в пакете присутствует послужной список. А в графе о поощрениях там та-а-а-а-кое!

Смуглолицый полковник неестественно побледнел. Марина старательно делает вид, что ничего не замечает.

Словно невзначай спросила.

— Разрешите выйти?

— Идите.

За дверью обнаружилась вешалка. На ней и разместилась неуставная, но носимая всеми без исключения танкистами кожаная куртка.

А Марина снова входит. Хорошо, хоть полковник сидит. А не то упал бы непременно. Не у каждого маршала столько нагрудных знаков с большим содержанием драгоценных металлов. А уж среди женщин… Есть, правда одна, у которой не меньше. С длиннющими ногами, длинными волосами и многокилометровым языком, словно бритвами утыканном… Ну, да с ней тут вряд ли кто знаком. Если только на картинках стерву по прозвищу Катти Сарк видали.

— Извиняюсь за сцену у ворот. Офицер или солдат… из регулярных частей, — после паузы добавил он со значением, — может прийти ко мне в любое время. Охране было неизвестно о прибытии нового командира танкового батальона. А местные ко мне просто так прийти не могут. Я тут им власть, и относится они ко мне должны соответственно. Да и вы теперь тоже представитель местной власти. И держите себя соответственно.

— Это как? Отродясь в администраторах не хаживала.

— Очень просто. Вы — человек, местный — обезьяна. Не снял перед солдатом шапку — получил в обезьянью морду. Вот и всё. Просто и понятно, по-моему.

''Просто, как грабли. И далеко мы с этакой простотой уехали?''

— Лично мне кажется, что принимать командование батальоном вам не следует. Там сплошь разгильдяи, а не солдаты. А вы боевой офицер. Настоящий. А то присылают сюда обычно разнообразные помои. К тому же, на вас ещё и бронепоезд повесили. Ну, там-то команда приличная. Я предлагаю вам принять командование 346-м стрелковым полком. Оттуда командир перевёлся. А здесь пехота гораздо нужнее всего прочего. Неофициально, конечно, но у нас тут много что делается неофициально. Согласны?

— Нет. Никогда в пехоте не служила, а здесь не то место, где хорошо переучиваться. А что до разгильдяев. — Марина усмехнулась, — Я хоть маленькая, да удаленькая. Не захотят по-хорошему — будет по-плохому. И экскурсию в места зимней дислокации раков я вполне в состоянии организовать.

— Учтите, у вас в батальоне не солдаты, а жопы с ушами.

— Ничего, у нас говорят, через голову не доходит, дойдёт через это самое место.

— К тому же, не матчасть прислали, а неизвестно что. Ладно, хламом-то тоже можно воевать. Но не здесь же!

Тут в Марине взыграла профессиональная гордость.

— А какую же вам технику захотелось для противопартизанских действий? Да ещё при таком личном составе? Сверхтяжелый ТТ-18 что ли?

Танк этот в природе ещё не существует, и видела его Марина только на эскизах.

— Да зачем он тут нужен? Я же нового и не прошу. Наделали в середине войны… Видали небось ''Трактор, возомнивший себя драконом''? На фронте их даже не применяли. Аэродромы они сейчас охраняют. А нам бы они так пригодились.

— Возможно, — соглашается Марина, подумав про себя: ''А мужик-то ты с башкой''.

Эти танки она видала, но под какую концепцию подобную машину создавали, понять не могла. Обозначался как лёгкий, по размерам лёгким и выглядит. Только простой формы корпус из девяностомиллиметровой брони сварен. Гусеницы широченные. Есть три модификации — одна с крошечной башенкой с двумя пулемётами, у другой башня значительно крупнее с короткоствольной пушкой. А третья модификация — учебная — ну просто песня, а не танк. Газогенераторная с огромной колонкой над моторным отсеком. Это просто супер. Танк на дровах! Прозвище машина получила из-за смотрового прибора водителя, позаимствованного с тяжелого танка. В лоб смотришь — и видя широченные гусеницы и смотровой прибор приходит на ум второе прозвище машины — ''Драконий выкидыш''.

Атаку ''Драконов'' этой чудо-машиной остановишь запросто: экипажи как увидят, так сразу со смеху передохнут.

Сначала Марина считала, что создание и серийное производство подобных машин в разгар войны — это чуть ли не сознательное вредительство и сознательное разбазаривание казённых средств. Теперь же пришла к выводу — у нас всё как всегда. Создать можем — правильно использовать не умеем. В местных условиях эта ''Тяжёлая Танкетка'' оказалась бы идеальной машиной. Танк для противопартизанских акций.

А так — что же ей подсунули? Наверняка то, что миррены не пережгли в первых сражениях. То есть в лучшем случае всё предельно изношенное.

— Как хотите. Если что — место 346 комполка пока свободно.

— В любом случае, не пойму, что вы здесь делаете. Это просто расточительно использовать здесь подобные вам кадры. Ерунда какая-то получается.

— Я добровольно сюда ехать вызвалась. А бардак у нас — всепроникающее явление.

— Не понимаю. Вы же далеко не из тех восторженных щенков, рвущихся выполнять священный долг. Характеристика отличная. Может вас здесь просто спрятать хотят от глаз подальше?

— Люди уже давно перестали понимать мотивы моих поступков. Может, я и туз, но исключительно в своей собственной колоде.

Прямо от полковника отправилась доложиться особистам. Заранее настраивая себя на ссору, а то и драку. Скольким людям эти дармоеды жизнь испоганили, а ей не смогут по определению. Вот за всех в рожу и плюнет. И пусть только что-нибудь вякнуть попробуют. Мигом аргументом в виде браслета и удостоверением за подписью Кэрдин их по стойке смирно, или в другую какую-нибудь интересную позу поставим.

Когда вошла, они уже и стояли. И как ни смешно, как раз по стойке смирно.

Ничего не оставалось делать, как сказать ''Вольно''.

Обычно любой капитан безопасности нагл настолько, что не боится армейского полковника, а тем более майора-танкиста. А здесь что-то противоестественное.

— Какие будут приказания? — с мастерски изображенной казенной радостью бодро пролаял капитан особистов.

Марина с полминуты погрелась в лучах славы. Особисты навытяжку перед тобой! Сладкий сон любого армейца! А Марина продолжает считать себя именно армейцем.

Но звездные полминуты прошли, и пришло осознание ситуации:

Наивная девочка, ты что забыла, где живешь? Они же по определению обязаны знать кто ты такая. Бумаги с красным штампом даже такие тупицы всегда читают. А Кэрдин в документе такое прописала! Наблюдатель с правом вмешательства из пятого отдела! М-да, а ведь наблюдатель с правом вмешательства для них пострашнее лесного пожара будет. Вроде офицер как офицер, ходит, служит, только имеет право с твоим непосредственным начальством непосредственно сносится, и любое твое распоряжение может отменить. А тебе только о его существовании известно, и больше ни о чем.

Пора бы и поглядеть, что вверенные части представляют. Если их уже так рекламировали, то что же они представляют на самом деле? Почему-то вспомнилась старая шуточка: у мирренского шпиона спрашивают: какие в грэдской армии самые страшные части? А тот отвечает: Стройбатовцы. Просто звери. Им даже оружия не выдают.

Тут что, тоже зверьё из этого анекдота?

Как и предполагала танки — словно из антикварного салона. Половину Марина только на картинках и видела, и думала, что в армии их давным — давно уже нет. Другие видала только в учебке. Общее впечатление — везли утиль на переплавку, да адресом ошиблись, сюда вот завезли. Ну, вообще-то комплектовать танковый батальон настолько разнотипными машинами — почти верх идиотизма. Начать, видимо, стоит с того, что чуток поприличнее: была лет за десять до войны такая концепция пехотного танка с толстой бронёй, маленькой скоростью и вооружением из двух пушек — противотанковой 50-мм в башне, и 75-мм, предназначенной в основном для действий против пехоты и лёгких укреплений — в корпусе. Концепцию, кажется стянули из того мира. Чертежи этой машины, похоже, тоже. Звалась сия машина в девичестве, француженкой В-1 ter. Здесь она официально зовется ТТ-8, но танкисты её оригинальным именем называют. Тяжеловесно выглядит машина. Ходовая часть вся фальшбортом прикрыта, из катков только звёздочку сзади видать. Башню, впрочем грэды сами спроектировали, и если сравнивать с оригиналом, то довольно неплохо, ибо у французов командир по совместительству и за наводчика с заряжающим отдувался. А здесь башня трёхместная. И грэдская 50-мм Т-16 все-таки не французская SA-35. Трофейные машины в другом мире немцы потом в огнемётные переделывали, огнемёт вместо переднего орудия ставили. Здесь тоже до подобного додумались. И экипаж машины теперь шесть человек Сколько их точно построили здесь, Марина не знает. А на неё смотрят десять подобных машин. Семь с пушками, три с огнемётами. То есть, стандартная рота тяжёлых танков.

И нравится Марине машина, несмотря на устарелость конструкции. Проста и надёжна. И не лишена какого-то своеобразного изящества. Пусть и тяжеловесно выглядит машина. А всё равно красива.

Продолжим осмотр. ''Виккерс'' — шеститонный грэды тоже не поленились свиснуть, правда в облике одного из его советских собратьев — Т-26 обр. 1937. Вроде как дёшево и сердито. Его-то почему-то содрали один к одному. И название оставили прежним, как был Т-26, так Т-26 и остался, только теперь не образца 1937, а просто 937. А сейчас на дворе, кстати говоря, уже 955. Даже фары боевого света над пушкой установить не поленились. Всё бы ничего, но с начала войны уже почти восемь лет прошло, и на фоне семидесятитонных гигантов эти танки смотрятся не очень, мягко говоря. Конечно, здесь не фронт, но броня-то этих машин изредка даже бронебойной винтовочной пулей пробивается, а противотанковое ружье из такой машины заправский дуршлаг сделает (чем мирены в свое время занимались, и весьма активно). Правда, здесь- то варианты поздние, и везде где только можно дополнительная броня наварена. Таких машин штук двадцать, и видно, что экранировка вся на разных заводах производилась. На одном башня словно распухла — такую вот дополнительную броню сделали. Один из Т-26 если так можно выразиться, редкий. Из верхнего переднего листа корпуса ствол огнемёта торчит. Экранировка на нём — по полной программе, и на корпусе, и на башне. Всё бы хорошо, но двигатель-то прежний, и подвижность машины в результате снизилась довольно сильно. Если она вообще передвигаться способна. Ибо тут явно половина, а то и больше машин давным-давно утратили способность к передвижению. Две никуда ни поедут по причине отсутствия гусениц. На одной левой, на другой, словно в насмешку правой. Между ними расположилась машина вообще без гусениц. К танку прилагается устроившаяся на люке трансмиссии пятнистая кошка.

Сонно взглянув на Марину, кисаня тут же подпрыгнула, выгнула спину, зашипела и ретировалась под танк. Как прознала, что в период проблем со снабжением на Пятнадцатом фронте Марина с экипажем нескольких её сородичей слопали. В виде жаркого и супа. При наличии большого количества соли было даже почти вкусно. С той поры у Марины к кошачьим нежное, можно сказать даже трепетное отношение. Особенно к их ливеру. Впрочем, попадись тогда кто из снабженцев, она бы его тоже слопала. Только не в виде жаркого или супа, а прямо так. Живьем.

А то миррены как знали и орали в громкоговорители да ещё и на великолепном грэдском: ''Что у вас на обед? Вода из супа, да суп из воды? Переходите к нам. У нас тепло и сытно. Подают паштет из цыплячьей печени, устриц, консервированные ананасы, вино лучших виноградников, поискать так и марочные коньяки найдутся.

Кормить вас будем не хуже. Мир измученной родине! Штыки в землю!''

Отвечали в основном минометчики. Ибо только мин и было от пуза.

Марина с экипажем сидели под танком. Доедали свежепойманную кошку. Голодали все, но они оказались наименее брезгливыми. Правда, ночью приползли разведчики. Притащили языка, и несколько банок консервированных ананасов. За ''языком'' вскоре явились Особисты. Смотрели на них без особой симпатии, но и без былого раздражения. Сошел с них жирок. Такие же морды худые.

Но на удачное окончание дела их не пригласили.

На своем веку Марина повидала немало шикарных обедов и ужинов. Но отложился в памяти только этот. Под замаскированным танком, с мирренским брехуном в качестве музыкального сопровождения, жарком из кошки, консервированными ананасами и неразведенным спиртом, добытом неизвестно где вороватым башнером… Или это он спирт притащил… Тот лейтенант из второй роты по прозвищу ''милорд''…

А Марину за глаза звали ''миледи'', хотя пила, много купила и выражалась так — артиллерийским лошадям (тем, которых ещё не съели) плохо становилось…

Мотнула головой прогоняя воспоминания. Память не убьешь, даже если захочешь. Убит под Ан'д Аром милорд. Убит, так и не узнав что не одна принцесса уже у него, а две… Хотя знал уже, что ты Еггт. У Еггта первый ребенок всегда девочка. Не разводи сопли! Мать-то из тебя все равно хреноватая. Миледи!

Кое на что походила только машина, которую Марина без колебаний решила присвоить себе. Этот-то танк без вопросов можно назвать тяжёлым. Хотя машина и типичный продукт военного времени. Несколько лет назад на фронте появились мирренские ''Драконы'', и у до этого практически неуязвимых грэдских ТТ-12 сразу же начались серьёзные проблемы. Против толстенной драконьей шкуры их пушки были совершенно неэффективны. Разрабатывать новую башню для и без того порядком перетяжелённого шасси сочли нецелесообразным. Новые разработки у грэдов разумеется, имелись, но для запуска их в серийное производство требовалось время. В результате появилось это. Стандартное шасси ТТ-12 удлинили на три катка. Поверх водрузили спешно разработанную башню. То что спешили, хорошо заметно — хотя броня на башне под 150-мм, но стенки прямые, да и башня положенный на бок параллелепипед здорово напоминает. Но зато в неё удалось запихнуть 190-мм гаубицу… Скорострельность сего сооружения оставляет желать лучшего, но снаряды весом в полцентнера в клочья разносят любой бронеобъект. Включая ''Дракона''. Зовется сие чудище ТТ-14.

В любом случае, создание этой машиной было вынужденной мерой. Выпуск их продолжался всего месяца четыре, параллельно велась подготовка к запуску в серийное производство нового толстобронного монстра.

Им стал знаменитый ТТ-16, известный в войсках под прозвищем ''Драконоубийца''. На таких Марина в своё время и воевала. На нём же и горела. А скоро на полях сражений появятся сверхтяжёлые ТТ-18. Драконоводы, правда, тоже без дела не сидят…

А немногие уцелевшие на фронте ТТ-14 передали в учебные части. Марина на нём и училась, и эту машину она знает, что называется, до последнего винтика. К тому же этот танк явно командирский, раз из корпуса торчат две длиннющих антенны. ''Интересно, местное воинство рации поломало, или нет ещё? '' — подумала Марина.

Впрочем, давать подобному личному составу что-либо стоящее тоже слишком расточительно.

Лично Марине очень хотелось бы знать, какая вумная голова таким образом укомплектовывал батальон. Даже небезызвестная троица из басни про воз с поклажей на этом фоне выглядели просто образцом сбалансированности и слаженности действий. Особенно забавно смотрелся гигантский ТТ-14 и два стоявшие по бокам от него Т-26. Они казались просто игрушечными на фоне этого монстра.

А ведь снабжение подобной части всем необходимым — буквально кошмар для любого завскладом. (Хотя завскладами кошмары и сами по себе) Т-26 неженки, кушают только деликатесы — высокооктановый бензинчик. В-1 и ТТ-14, попроще, потребляют исключительно соляру. Снарядики требуются не абы какие. С ними как с косметикой в сумочке у раскрасавицы-сестренки. И тушь для век совсем не тоже, что туш для ресниц. Вот и от Т-26 снаряды B-1 не годятся. А со снарядами для B-1 ещё хуже чем с помадами разнообразными. Вроде как с блеском для вечера, матовые для утра, ещё какие-то водостойкие, а какие-то нет… Бронебойные, кумулятивные, фугасные, дымовые. И смотри чтобы вместо обр. 944 обр. 937 не подсунули. А то он того. С чувствительной ко… Тьфу ты, блин. В казенник не лезет.

И запчасти нужны. А все части в этом регионе снабжаются по остаточному принципу. И что-то в этом нечисто, ибо не настолько большое количество материально-технических средств необходимо этим частям. А говорят, что ничего нет. Ой, не вериться!

Интерес к боевой технике у Марины пробудился после того самого официального визита. А технической литературы в императорской библиотеке масса. Да и в школьной хватало. Как отечественной, так и импортной, в том числе и из другого мира. Память у Марины великолепная, и читает она быстро. Так что характеристики всей наземной боевой техники за последние двадцать лет ей прекрасно известны. И неважно, откуда эта техника родом.

А сам личный состав ещё не в полной мере отошёл от шока, вызванного появлением подобного нового командира. У полковника и то орденов меньше, чем у их нового командира. А у неё не просто ордена, у неё звезды. Почти немыслимая даже на фронте награда. Да портреты таких людей в газетах печатают, а за две вообще положено памятники при жизни ставить. Хотя чаще получается посмертно.

А она здесь как-то оказалась. К тому же, звёзды звёздами, но она ведь ещё и женщина. Многие уверены, что их в танковых войсках вообще нет. Да вот опровержение появилось, да ещё какое!

Танкисты стоят у своих машин. Первый в ряду — Т-26. Три танкиста… Вчера приняли на троих. Можно не сомневаться. Ладно, хоть не шатаются. Следующая троица… М-да, похоже, вчера принимали на шестерых. Если не больше.

Только как же они умудрились гусеницы пропить?

Ребятки, жрите хоть денатурат, хоть на четвереньках ползайте, но машины в скотском состоянии Марина больше держать не позволит.

— Так, сержант, говорите не заведётся? — она хитро прищуривается. Тот самый Т-26 с огнемётом имеется ввиду. Сам-то огнемёт и пушка во вполне нормальном состоянии, двигатель же совершенно не вызывает положительных эмоций.

— Так точно!

— А я говорю, заведётся!

— Никак нет! Сломано. Запчастей нет. И машину вообще надо списать, только вот возни с бумагами много, одних актов пять штук.

— Так рано машину ещё списывать. Она почти исправна.

Послышались неуверенные смешки.

— Разговорчики в строю! А чем просто так болтать, сержант, давайте лучше поспорим. Я ставлю свой водочный паёк за месяц, что чрез пятнадцать минут этот танк поедет, вы — что останется стоять.

Видно было, что сержант считал три с лишним литра водки уже своими, однако сказал:

— А если узнают о таком споре. Не положено ведь это!

— От кого узнают? Точно не от меня!

На том и порешили.

Прошло тринадцать минут двадцать секунд (специально время засекали). Танк выплюнул облако чёрного дыма из выхлопной трубы, над двигателем тоже поднялся дымок.

— Ща рванёт, — прокомментировал кто-то.

Машина дёрнулась, совершенно ненормально взревела, но всё-таки тронулся с места и выехала из-под навеса. За рычагами сидит Марина. Сержант выглядит довольно глупо. Рыбу, лежащую на берегу в жаркий летний день, он сейчас весьма и весьма напоминает. По крайней мере, рот так же закрыть не может и глаза бестолково выпучил. Ну, не он один выглядит подобным образом. Точнее, почти все, словно после шашки динамита в глубокой заводи, рыбоньки мои. Сейчас я вас…

Танк-то этот последний раз ездил года два назад. Марина не знала, но им-то прекрасно известно. Устроили проверку. И на свою голову, похоже, ибо ненормальный майор обо всём догадалась.

Выбравшись из танка, и налюбовавшись в пребывающий в состоянии обалдения, строй, она сказала.

— Двигатели перебрать, заменить что велела. Сроку — сутки. Не справитесь — пеняйте на себя. Я шутить не умею. А то и сами распустились, и машины запустили. Не солдаты, а чёрт знает что. Но кое-что из вас сделать все-таки можно. Раз уж меня сюда послали.

Кстати, увижу кого-нибудь завтра в подобном виде — будет ему очень не весело. У меня с чувством юмора большие проблемы, так что проявлю полную власть. Это моё первое и последнее предупреждение. Разберусь как положено, и накажу, кого попало. А если не справитесь — вытаскивает из кармана специально прихваченный для подобной агитки гвоздик. Очень длинный и толстый. Поднимет так чтобы все видели. И с милейшей улыбочкой завязывает узлом.

— Свободны! А вас, сержант, я попрошу остаться…

Гвоздик подобрали. Безуспешно пытались разогнуть. Кажется, предстоит веселенькая ночка, связанная с переборкой двигателей и наборкой траков.

А трём литрам водки пропасть тоже будет не суждено. О них Марина позаботится. Лично. Она почти не пьянеет, и выпить весьма любит. Но стороны пьяной выглядит только когда пьет в компании Сордара. Еггтовской стойкости у адмирала нет. Есть своя собственная. Плюс профессиональная.

Заглянула в отведенный ей казенный домик. Крыша не течет, сухо, тараканов с клопами вроде бы нет, гвоздик для куртки имеется, стаканы тоже нашлись. А что ещё надо?

Ближе к вечеру (и концу половины… или всё-таки меньше выигрыша) в гости заглянул полковник.

— Чем занимались, майор? Каковы впечатления?

— Знакомилась с личным составом вверенного мне подразделения! Впечатлений масса!

Отрапортовала бодро. Ну просто, ни в одном глазу. Никто ничего, а она уже набраться успела. И крепко. Но мозги ясные.

— Решили их с песочком продраить? Задумка неплохая. Только видимо, бесполезная… Сами понимаете, какой здесь контингент. Но я вообще-то к вам по другому вопросу. Вас сюда мужик из этого города вёз, с окраины?

— Так точно.

— Ну, так вот, является он в особый отдел белый как снег, и просит его посадить, ибо теперь ему, после того как бабе-офицеру помогал лесных убивать, в тюрьме куда спокойнее, чем на воле. Да и семью заодно просил задержать как бандпособников. Боится за них очень. Наши сначала ничего не поняли. Но буквально час назад привезли четверых застреленных бандитов. Да из сорок шестого доложили о сдаче вами винтовок. Не часто я видал тех, кто так метко стреляют. Очень нечасто.

Марина пожимает плечами. Лавры снайпера приелись ещё на фронте.

— Я действительно метко стреляю.

''Даже сейчас'' — подумала она.

— А вам известно, что с вами было, если бы вы стреляли не столь метко?

— Скорее всего, на моих же кишках повесили бы. — радостно сообщила она.

Полковник как-то странно взглянул на неё, словно соображая, она настолько смелая, или настолько глупая. Или же вовсе ненормальная. А может, просто принюхиваясь, насколько пьяная.

— Странный вы человек, майор, я вас вот ещё полных суток не знаю, и за это время уже две истории с вашим участием произошло.

Марина самодовольно ухмыляется.

— Я в известном смысле историческая личность. Где не появлюсь — там истории с моим участием.

Тот даже не усмехнулся. Авторство фразы ему неизвестно.

— Сколько вам лет? Я читал ваши бумаги, но по-моему, в канцелярии допустили ошибку.

Хм. Мелочь, а приятно. Думает, что там лет на пятнадцать, а то и на двадцать ошиблись.

— А какой год там указан? Впрочем, и так догадываюсь, и могу вас уверить, мне действительно, столько лет, сколько там написано, хотя это и неприлично, спрашивать женщину о возрасте. — говорит Марина, думая при этом: ''Что я несу? Точно, пить меньше надо! Кокетка неопохмеленная!''

— А у вас два высших ордена, и вы уже майор. Всё готово для старта бешеной карьеры. Только здесь-то вы что делаете? Тут ведь карьеру не сделаешь, даже если очень захочешь. За какие такие подвиги вас сюда направили? Да ещё из столицы, и при этом с великолепной характеристикой за подписью самого министра. Вы оказывается, ещё и в безопасности служили, и обратно в армию перевелись. Или вас… перевели за что-то, что лучше не афишировать. Меня, между прочим, вчера посетили особисты и показали письмо без грифа, в котором сказано, что с вами надо быть очень осторожным, и не подвергать вас особой опасности. Однако, опасности вас сами находят. Ко всему прочему, мне предписано относится к вам как ко второму после себя офицеру в дивизии. В общем, я пришёл к выводу, что вы вовсе не та, про которую написано в документах. Другого полёта вы птица. И явно из высших сфер…

Марина скучными глазами посмотрела на полковника. Ну не сохранишь инкогнито, как не пытайся. Вечно-то ей во всё влезть надо.

— Может так, а может, и нет. А сюда я вообще-то добровольно вызвалась ехать. А что до того, что про меня наговорили особисты — я майор Херктерент. И точка. И относится ко мне я прошу именно как к майору. К тому же, в столице считают, что местные особисты — откровенные бездельники.

— Так гнали бы их в три шеи. — похоже полковник о них такого же мнения.

— А вместо них других таких же?

— Шлите нормальных.

— А где их взять-то, нормальных? Спроваживают сюда чёрт знает кого, да ещё каких-то дел требуют. Разве не так?

— Да так всё.

Утром снова явилась к полковнику. Голова абсолютно свежая.

— С командой бронепоезда уже познакомились? Их ведь тоже вам подчинили.

— Никак нет. Ещё не знакома. А что в них есть что-то особенное?

— Да как вам сказать, в принципе есть, состав конечно староватый, но команд крепкая, из фронтовиков. И в этом и проблема.

— Простите, не поняла.

— Их всех перевели сюда с фронта. Какой-то они там коллективный дебош устроили когда на ремонте были. Месяца четыре назад это было… Перед этим их прежнего командира в бою убило. Ну, вот и справили поминки… Их всех сюда и перевели. В наказание. И в этом проблема.

— Не уловила.

— Вы здесь человек новый. Этого так сразу не понять. В общем, у нас здесь много солдат, и даже некоторые офицеры из местных. С моей колокольни, больше как на чистку выгребных ям, местные солдаты не годятся.

Марина промолчала. Смугловатый и чёрноглазый полковник явно имел одним из родителей местного уроженца. Это не комплимент и не осуждение, это констатация факта, только на какую полочку положить этот факт Марина ещё совершенно не решила. Полугрэд полковник махровый грэдский националист. И националист искренний. А он между тем продолжает.

— Но трений между ними и грэдами удаётся пока избегать. Во всех частях личный состав неоднороден. Это специально делается когда пополнение приходит. Землячеств быть не должно, ибо в сложившейся ситуации это просто опасно. Однако, они есть. И бронепоезд этот лишнее тому подтверждение. Они давно вместе воюют. Команда спаянная, и все явно из городских, образованные там все, по крайней мере, относительно местных, и они почти все грэды. И… В общем не любят их солдаты из всех прочих частей. И грэды, и местные. Эксцессы были. Местных они откровенно презирают, называют их всех ''поленьями ''. Командир упёрся, своих наказывать не даёт. То есть не командир, а исполняющий обязанности, старлей, командир второй бронеплощадки. Их тут кстати прозвали ''Хужбудэт''. - сказано по-грэдски, но с сильным местным акцентом, звучит довольно забавно, — Так и говорят в одно слово.

Впрочем, вы, возможно и произведёте на них впечатление… Тем более, — он словно хотел что-то добавить, потом замолчал на несколько секунд и закончил, — но не будем об этом. Сами скажут, если сочтут нужным.

''Ну и бардак же здесь, — думает Марина, — командир собственных подчинённых боится больше чем бандитов! Ничего, у меня попляшете. Вприсядку!''

В принципе, стандартный бронепоезд. Четыре площадки, посредине между ними бронированный локомотив, платформы с бронированными бортами, одна для перевозки танка приспособленная, да чёрный паровоз. На соседнем пути, похоже, всё остальное хозяйство стоит: теплушки, штабной вагон, цистерны, мастерская, платформы с рельсами и прочим хозяйством. Штатный броневичок со скатами вместо колёс тоже в наличии. Площадки, действительно, старые. Довоенные ещё. Две граненые башни на каждой. Да и сами какие-то… в заклёпках все. Торчат из них 75-мм, лет за десять до рождения Марины на вооружение принятые. Сейчас-то в основном на поезда танковые башни ставят. И дешевле, и эффективнее. Посредине — командирская рубка, за ней — выдвижная зенитная пулемётная установка в четыре ствола. Хм, понятно конечно, что лет десять, а то и пятнадцать назад, из этого устройства стрелять по самолётам вполне можно было. И даже, попадать. А сейчас — дохлый номер. Но её-то зачем оставили, для поднятия боевого духа, что ли? Сняли бы лучше, а на её место миномёт бы всунули, даже 120-мм вполне влезет. Авиации-то здесь у противника нет.

Из бортов бронеплощадки выглядывают ещё несколько пулемётов.

А на второй бронеплощадке кто-то рационализаторством занимался. Установку сняли, а вместо неё 23-мм зенитку установили. Внутрь она, конечно уже не убирается, но хоть что-то на ПВО похожее. Вот заодно, и следы ремонта налицо. Пробоины на первой башне заваренные… На рубке тоже… Мама дорогая, а что это из второй башни высунулось? Да и саму башню явно заново сделали. Судя по дульному тормозу характерной формы — мирренская 75-мм дивизионная пушка. Захватили их вроде порядком в начале войны, да под свой боеприпас расточили казённую часть. Только вот неужели в ремонтных мастерских ничего другого не нашлось? Эти ведь пушки подвыбило крепко за столько-то лет войны. И вот нате!

Ну, хоть локомотив вполне приличный. Типа ВВ-24 колёсная формула 0-6-0 надёжный локомотив, специально разработан, что бы на бронепоездах использоваться. Ходит хоть на дровах, хоть на угле, хоть вообще на всём, что гореть в состоянии. Кабина машиниста специально очень просторную сделана, ибо там ещё рубка командира бронепоезда находится. Локомотив вполне нормально переносит тот ненормальный режим движения, в котором бронепоезд бой ведёт: то резко вперёд, то резко назад, то стоп, то опять вперёд или назад с той или иной скоростью. Впрочем, при передвижении вне боя ни один нормальный командир бронированный локомотив использовать не будет. Всё время его гонять — быстро из строя выйдет. Бронепоезд из одного места в другое перегонять — так для этого в состав каждого небронированный локомотив включен. Его обычно чёрным называют.

Броню тендера тоже нарастили, и из щелей толстые дула пулемётов с водяным охлаждением торчат. Опять антиквариат! Да ещё и с вооружения уже снятый. Но в такой глуши, думаю, ещё и не такое найдётся. Да и сам тендер, конечно, типовой, но явно от другого состава прицеплен.

А Марине почему-то вспомнился виденный ей на какой-то станции новенький бронепоезд. Всего три вагона, только на каждом — по три башни, и в нагрузку к ним спаренная 37-мм зенитка. И в каждом вагоне — двигатель, и каждый может двигаться своим ходом. Разительный контраст.

Однако, сам состав и всё к нему относящееся выглядит как-то иначе, чем всё здесь. Ну нету у него какой-то местной разболтанности. Команда даже стандартный камуфляж для данной местности нанести не поленилась. Только вокруг красной надписи на тендере зелёная краска видна. Надпись гласит. ''БП Љ 46. Не тронь меня. Хуже будет''. И кулак в виде наглядной агитации изображен.

Схемка прилагается, специально для тех, кто не уяснил ещё, с кем дело имеет. А на схемке — карта железной дороги, а на ней крупные города в прифронтовой полосе. Знающему человеку эта карта много о чём говорит. Марина из их числа. Одна линия белая. От завода, где он был построен. Остальные красные. И только одна — от последнего места ремонта до этого города — чёрная. Тоже всё ясно. А на броне паровоза счёт. Если не врут ребятки, то весьма приличный: 29 танков, 160 машин, 36 орудий, 15 миномётных батарей, 18 дзотов, 4 паровоза, 45 вагонов, 2 самолёта, чужой бронепоезд и даже какой-то корабль, судя по силуэту — бронекатер. Интересен масштаб их дебоша, если столь бравую команду сюда засунули. Или вруны они порядочные. Это тоже может быть. До ''живописи'' на тендерах никому из вышестоящих, как правило, дела нет.

'' Юмористы! Понятно откуда их прозвище, — подумала Марина ещё раз взглянув на надпись, — ну, поглядим, что эти звери из себя представляют''.

По сравнению с прочими, виденными здесь солдатами, команда бронепоезда заметно отличается в лучшую сторону. Их то с бандитами при всём желании не перепутаешь. Все чисто выбриты, не то что некоторые, на всех стандартная форма чёрного цвета и танкошлемы, которые они носят явно из своеобразного форса.

У многих по несколько орденов и медалей, а так чтобы ни одной награды не было — так таких, похоже, и вовсе нет. У иных — по несколько нашивок за ранения. Вообще, они производят впечатление ребят бывалых, ничуть не хуже тех, с кем Марина сталкивалась на фронте. Впрочем, она про бронепоездников, или как они сами себя называли, бойцов-броневиков, она слышала, что они все такие. Команды сплочённые, спаянные, один за всех и все за одного. Иначе долго не просуществуешь. Наверное, на кораблях есть что-то подобное, но с флотом Марина не настолько хорошо была знакома. Есть у них какое-то чувство братства что ли.

Она тоже явно произвела на них впечатление. Хотя бы тем, что сама танкист. И видно, что бывалый. Тут-то как раз на пользу и идёт, что она много старше своих лет выглядит. И звёзды имеет. Да такие, что не у каждого генерала найдутся. А это, как говорится, внушает уважение.

— У нас тут каждый может за другого работать, а то и за двоих или троих — он так и говорил ''работать'', словно речь шла о чём-то обычном, а вовсе не о войне. — Я вот артиллерист, но могу в случае чего и за водителя, и за машиниста побыть.

— Кто был ваш прошлый командир?

— Интересно? Можем показать. В штабном вагоне мы сделали… Вроде как в память… О ней.

''О ней? Я не ослышалась? '' — подумала Марина.

А он продолжал.

— На второй убило командира. С танками бой был. Разведка не сработала, артиллеристы, необстрелянные, пушки побросали. Пехота так через насыпь и чешет. Паника. Понятно, с винтовками-то, против танков. И мы тут. Местность ровная. Всё, как на ладони. Завернули мы их. А со второй два человека осталось, и тех в госпиталь увезли — он вздохнул. Командир-то всегда со второй командовал.

Они подошли к штабному вагону. Возле двери лежит довольно крупный широкомордый пёс с обрезанными ушами и хвостом. Серый весь из себя такой, на лапах белого немножко, вроде не слишком солидно выглядит, а чувствуется — благородных кровей. Не слишком лохматый, но и гладкошерстным его не назовёшь. Чуть приподнял голову, вроде насторожился, увидев незнакомого, но решил, что опасности нет, и снова положил голову на лапы.

— Командира… — пояснил бронепоездник, — часто вот так лежит и хозяина ждёт.

На столике в купе стоит большая фотография под стеклом. Цветная. Марина не ослышалась.

На снимке действительно она. Их прежний командир. Совсем ещё молодая, но постарше Марины. Ну, это Марина знает, что командир постарше. Со стороны-то всё выглядит совершенно наоборот. Года двадцать два или двадцать три ей. Толстая светлая коса лежащая на плече, прямой нос, голубые глаза с хитроватым прищуром. Она казалась весёлой, но Марина кое-что понимала в людях и сразу сообразила. Мог сверкнуть сталью подобный взгляд, могла она источать холодное презрение. И был в ней какой-то огонь, огонь притягивавшей к себе людей.

Нет уже этого огня. Только память осталась. Фотография вот эта. Да ещё кое-что.

На стене висят несколько довольно таки умелых рисунков. Букет маков на одном. Какие-то зверушки изображённые на красной бумаге.

— Тоже её, — поясняет он, заметив взгляд Марины, — неплохо она рисовала. Бумага осталась, а человека нет уже.

Книжная полка ещё в купе, а поверх неё сидит несколько мягких игрушек и стеклянный кораблик в бутылке на подставке стоит. Совершенно неуместные здесь вещи! Словно из другого мира пришедшие.

Такие мягкие и хрупкие. Но почему-то уцелевшие во всём этом огне. Они словно хранили какой-то отсвет души человека.

Бронепоездник сказал:

— Как её только в училище взяли? Хотя такие всего, чего захотят, добиваются. Она ведь видела не очень хорошо. Очки частенько носила. А от начальства их прятала. Она ведь не из наших была. Она в тех краях родилась, где эти живут, которые из другого мира приходят… Слыхали про таких?

— Да.

— И родом она… Говорила же, да я забыл, словом из тех, которые рядом с русскими живут. Только по-другому называются, и родня им в общем… Ну не помню я, как их зовут. Её в жизни не забуду. А к кому она относилась… Да какая разница к кому! Наша она была, и всё тут!

— Украинка она была, — неожиданно тихо сказала Марина.

— Что!? — такого неподдельного удивления на лице человека Марина не видела уже давно, — Откуда… Вы сказали. Я вспомнил. Говорила, говорила ведь она это слово… Откуда…

Он в замешательстве, и это искренне. Он не смог вспомнить национальности человека, которой искренне поклонялся. А его новый командир так легко назвала её. Марина не стала его мучить, и сказала правду.

— Просто я русская по отцу. Оттуда так хорошо и знаю, кто в том мире кому родня.

Подошёл пёс и лизнул руку Марины. Она погладила его по голове.

— Как зовут?

— Джерма — он печально улыбнулся — не знаю, что это имя означает.

— С юга откуда-то это имя…

— Да? Не знал. Хотя… Она как-то раз говорила, что это овчарка откуда-то из тех краёв. Она её ещё ''Солнце моё'' называла. — после паузы он добавил, — А она ведь не к каждому подойдёт. Умная псина.

— Я вижу.

Повинуясь какому-то странному желанию, Марина опустилась на одно колено, и обняла пса. Тот лизнул её в лицо. Марина потрепала собаку по загривку.

— За свою признала. Не каждого к себе подпустит. В третьей бронеплощадке дочка этой волкодавихи живёт. Чёрная с белым, раза в полтора больше матери, глаза кровью налиты, но глуповатая. И Джермы до сих пор боится, Ванда эта.

Марина словно не слышит. Сидит, обняв собаку. Та иногда лижет ей лицо. Шрамов Марины касается шершавый, горячий и влажный язык. Собака словно хочет залечить загнанную в глубину душевную боль человека. Прошло какое — то время.

— Майор.

Она словно очнулась и повернула голову.

— Разрешите задать вопрос не по службе.

Она кивнула.

Он несколько помялся и заговорил.

— Заранее извиняюсь… Сначала мне показалось, что вам лет сорок… Но сейчас… Вы ведь очень молоды. Даже младше её наверное… И здесь вот вы оказались. С вашими-то заслугами. У вас, похоже, очень сложная судьба была.

— Сложная… Верное, пожалуй, определение.

— У нас ещё и авиация имеется?

В ответ полковник заржал.

— Загляните на аэродром как-нибудь. Если сердце здоровое. А то не советую. Полюбуйтесь, что нам придали. Я вот в конце первой войны на фронте был, и клянусь, что самолёты этого типа там видел. Пилоты просто нечто. Летают, как психи. Хотя, почему как? Психи и есть.

На аэродром Марина заглянула. Полковник не сильно приврал. Обнаруженное там в лучшем случае сняли с вооружения в первый год войны. Техника, как известно, может прибывать в состоянии металлолома. Если представить человека, пребывающего в состоянии металлолома, то можно получить полное представление о местных пилотах.

Лётчики производят впечатление людей, пьющих всё. Включая авиационный бензин. И непонятно, у них ещё не закончилась вчерашняя пьянка, или уже началась сегодняшняя. Особенно хорош старлей, командир эскадрильи. Росточком чуть пониже Сордара, правда в отличии от него худой, как жердь. Физиономия завзятого пьяницы, трёхдневная щетина, форма как у пленного с мирренской карикатуры. Лет тридцать пять, но ни одной награды, что для лётчика довольно странно. И старлей… Маловато для такого-то возраста. Шрам через пол-лица. Довольно старый. Как доложил, из двух десятков наличных самолётов, к полётам пригодны шесть. Что оказалось ровно в шесть раз больше, чем предполагала Марина, посчитавшая что летать может только один учебный биплан. Докладывать — докладывал, а на Марину демонстративно пялился. Благо, она награды не надела. Взглядов демонстративно не замечает. И о фактах из фронтовой биографии помалкивает. А то были уже. Прыткие. Зубов у многих из них не хватает. А кое у кого — не только зубов.

А то этот старлей жутко развязанный и хамоватый тип. Идет извиваясь и словно пританцовывая. Говорит — словно тормозной жидкости перепил. И в каждом слове гласных оказывается раз в пять больше, чем их есть на самом деле. Да ещё и представился. ''Бывший подполковник, бывший кавалер пяти орденов старший лейтенант''.

Решила осмотреть так сказать матчасть. Все равно, старлей-подполковник ей не помощник.

По крайней мере сегодня, и на предмет осмотра самолетов. Вот если собутыльник завтра понадобится… А понадобится непременно, ибо настроение от обилия ''впечатлений'' питейнее некуда.

Первый номер программы — бывший истребитель-биплан.

Из-за характерной формы обтекателей шасси, самолёт прозван ''Лаптёжником''. Когда-то он был истребителем. И даже ''звездой'' многих авиационных парадов. Но из первой линии его вывели за пару лет до начала войны. Ну нечего там уже делать было изящному истребителю-биплану с двигателем жидкостного охлаждения, закрытой кабиной и четырьмя пулемётами в фюзеляже.

Правда, машина славилась отличной маневренностью и лёгкостью в пилотировании. Сюда они попали явно из-за других своих положительных качеств — нетребовательности к качеству аэродромов и технического обслуживания. Правда, при местном уровне технического обслуживания, из десяти самолётов к полётам оказались пригодны три.

''Лаптёжники'' Марине прекрасно известны. Увлечённая авиацией сестрёнка училась летать именно на этой модели. При некотором содействии Марины.

Попутно упражняясь на ней в так сказать, ''живописи''. Знаменитая ныне ведьмочка на помеле впервые появилась именно на такой машине.

Спору нет, ''Лаптёжник'' чуть ли не вершина концепции истребителя-биплана. Вот только сами по себе любые бипланы, кроме разве что ночных бомбардировщиков, уже не вчерашний, а позавчерашний день.

Второй номер — как раз и есть биплан-бомбардировщик. Его-то где откапали? Он же даже формально с вооружения снят давным-давно.

Потом ради интереса заглянула в личное дело брехуна-старлея. Не соврал, и вправду был подполковником. Асом. Три десятка сбитых. Имел награды. И кучу выговоров за пьянство. С чего это он в разгар войны что называется, по чёрному запил? Ба, до чего же знакомый номер полка, его последнего места службы. Воистину тесен мир. Меньше всего ожидала встретить здесь сослуживца Софи. Интересно, она его знает? Сюда ''прилетел'' больше года назад. Прямо из-под суда, лишившего его наград и понизившего в звании. История довольно занимательная.

После бурно проведённой ночи, отправился на боевой вылет. Разбил на взлёте новенький истребитель. На следующий день по той же причине — второй. Через пять дней в аналогичных обстоятельствах — третий. Терпение лопнуло. Правда, вредительство и трусость всё-таки приписывать не стали. Однако, похоже, только заступничество фронтовых друзей спасло от штрафной роты. За такие-то ''подвиги''… Право, стоило бы. А то лично у Марины от общения с мирренскими бомбардировщиками остались не самые тёплые воспоминания. С такими ''героями'' — лётчиками понятно, почему истребителей не хватает — сами их гробят, лишь бы в бой не идти. Тоже мне, асы по переведению продукции авиапромышленности в металлолом. У неё в части тоже один такой умник был, что перед атакой двигатель испортил. Отсидеться решил… До утра не дожил. Расстреляли перед строем.

Хотя… Про случаи поставки в части бракованных самолётов Марина слыхала не только от Софи. Так что, возможно на выпивоху — подполковника повесили чужие грехи, спасая чью-то жирную задницу то ли из министерства авиации, то ли военной промышленности.

Дежурные офицеры шумно обсуждают ночное происшествие — местные полицейские окружили банду, но не могут её взять. Случай просто невероятный. Обычно местная полиция появляется когда бандитов уже и след простыл. Да и при встрече с ними зачастую просто отдает оружие и отправляется по домам. А командир строчит потом в город бумагу ''О значительном численном превосходстве противника… о недопущении кровопролития… и тыры-пыры''. В городе делают вид, что верят. ''Установление доброжелательных отношений с местным населением''. Так это кажется называется. И так уже доустанавливались — военнослужащим разрешено покидать расположение частей только группами не менее пяти человек, и при наличии у каждого автоматического оружия. А ведь ''утраченное'' полицейскими оружие компенсируется с наших складов…

Интересно, чем эта банда так полицейским насолила? А кто там у нас один из дежурных? Как раз командир роты В-1.

— Что за банда?

— Судя по всему, не идейные ребята, а уголовники обыкновенные хотя и местные. Полиция таких иногда ловит. Полтора раза в год примерно. Лесные уголовщину тоже вроде недолюбливают. Хотя друг от друга крайне мало отличаются. А ту ещё и родовые приколы.

— Какие?

— Дикость обыкновенная. Кровная месть. Они в этой деревне уже побывали. Убили кое-кого. А местные их запомнили. Кто там какого рода. Самим в лес идти и их ловить — не каждому охота. Повстанцы их тоже приструнить не захотели. А отомстить надо. Не отомстишь — за человека считать не будут. Вот человек и прознал откуда-то, куда они направляются. И в полицию. Те их взять попытались. Двоих застрелили, да своих столько же потеряли. Но в общем загнали их в каменный дом на отшибе. Там когда-то наша комендатура была. Выходить не хотят. Стреляют. Из окон местность — как на ладони. Ещё двоих застрелили. Тогда сюда прикатили помощи запросили. Подставляете свои лбы, защищаете пособников идейных бандитов от бандитов безыдейных!

— Брать их надо…

— Надо. Только как?

— Живыми их обязательно?

— Да нам всё равно, это полиции за пойманных платят. А нам не положено.

— Бандитам по тюрьмам сидеть положено. Или по фонарям болтаться. Но никак не по лесам шляться.

— Тоже верно.

— Сколько их?

— Говорят, от двадцати до тридцати.

— Под мою ответственность. Взвод из десантного отряда БП и В-1 Љ4. Осчастливлю местных высочайшим визитом царственной особы.

Хоть и пытаются скрыть смешки, а всё равно не получается. Показала, что знает как за глаза кличут — '' Их высочество''. Знали бы насколько это близко к истине…

И главное, непонятно почему такое прозвище появилось. Особисты что ли такие болтливые? Или это она такая неповторимая. Хотя если вспомнить… Кого-то на фронте звали ''иглой'' то ли в честь памятника, то ли за характер.

— По дороге в эту деревню мостов быть не должно. Доедем без приключений.

— Причём здесь мосты? — не поняла Марина.

— Мосты-то сплошь деревянные. А танки эти с ними не очень-то дружат. Взгляните с той стороны возле вентиляционной решётки.

Марина обошла танк. В указанном месте изображены пять силуэтов рухнувших мостов. Не выдержали видать почти сорока тонной машины.

— И каков же результат первого из мосторазрушителей?

— Так это он и есть.

— Интересно, а ТТ сколько мостов поломал?

— Нисколько. Он из парка ни разу не уезжал. Его тут ни один мост не выдержит

Добрались. Даже мост не уронили. А вот начальник полиции чуть в обморок не упал, когда того самого ненормального майора увидел. Доклад вместо него кто-то из местной администрации делал. Личность довольно колоритная. В грэдской форме без знаков различия (чиновничья мода, так сказать) и в местной мохнатой шапке с хвостом. Пара юбилейных медалек — и браслет приверженца на руке. Выговор столичный — но к ней обращается словно деревенский староста.

Терпеть не могу таких — и вашим, и нашим.

Этот-то из разряда точно не нашим.

— Ладно. Из оружия у них что? — спросила Марина, проигнорировав администратора, у механика-водителя танка, местного уроженца. Он перевёл вопрос. Послушал, что гомонят в толпе и сказал.

— Да вроде только стрелковое.

— Гранатомёты есть?

Солдат снова обернулся к местным.

И вашим, и нашим тихонько булькает. Начальник полиции старательно делает вид, что его тут нет. Что бы чокнутый майор ни сотворила — она тут старшая по званию, и спрос с неё будет. А начальнику только головной болью меньше. Сидишь тут между грэдами и лесными как между молотом и наковальней, и только и ждешь — либо эти арестуют, либо те пристрелят. При наличии семьи и детей вовсе не весело.

Марина прекрасно понимает, что говорят в толпе, но помалкивает. Механик перевел, что нету. А в толпе всё друг друга толкают, да на неё поглядывают.

На жутком лице что-то изменилось. А то не видит, как на неё смотрят. Болтают, прокажённая. Или же что-то на тему венерических заболеваний. Думаете, не слышу?

Ничего, сейчас устрою вам наглядную агитацию. Надолго запомните. И меня, и мою рожу.

Вразвалочку, и слегка прихрамывая, Марина направляется к танку.

— Сколько выстрелов для огнемета?

— Полный комплект.

— Отлично. Прокачусь пожалуй!

Дверца в башне захлопнулась. Мотор взревел. Машина неспешно тронулась с места. Неторопливо прошлепала траками мимо собравшихся

Заряжающий, тоже знающий местный язык, поинтересовался у администратора (довольно фамильярно, между прочим). Но такие к любому обращению привыкнуть успели. Да и сержант наблюдательный, разглядел уже, какого мнения майор о подобных деятелях.

— Слышь, у вас тут штатный святоша имеется?

— В деревне есть законный святой отец. Какие-нибудь проблемы?

— Да собственно, никаких…. Только ему сегодня много отпеваний служить придётся.

И вашим, и нашим озадаченно взглянул вслед ползущего танка. Выражение лица стало заинтересованным. И испуганным одновременно.

Смерти засевшим в доме бандитам он вовсе не хотел. И в очередной раз взялся за мегафон и проорал предложение сдаваться.

В ответ из окна хлестнула очередь.

По танку ударил пулемёт. Видать, рассчитывали разбить какой-нибудь триплекс, ослепив машину. Обзор между гусениц хуже некуда, но домик вполне видать. Водитель раньше был наводчиком орудия, и вел огонь. Теперь же водитель имеет шуточное прозвище ''Огнеплюй''. И скоро кому-то будет нет до шуток.

Танк остановился в нескольких метрах от дома. Словно чудовище из ночных кошмаров дыхнул огнём, выпустив коптящую струю пламени. Дикий крик. Словно животное танк, принюхался. Ствол чуть дёрнулся. Полыхнул снова. Доносится какой-то буквально звериный вой. Из окна вылетает с нечеловеческим криком какой-то комок огня, бьётся по землю, в безнадёжной попытке сбить негасимое пламя. Хлопнул винтовочный выстрел.

Танк ещё несколько раз полыхнул огнём.

Она выбралась из танка и махнула рукой. Огня навалом, можно и закурить.

В воздухе стоит тошнотворно-сладковатый запах горелого мяса.

— Не завидую тем, кто в доме прибираться будет.

Сказала нарочито громко. И на местном наречии. Прекрасно видит — смотрят на неё теперь иначе. Пусть среди убитых нет их родственников. Но они теперь запомнят её. Уважать грэдов сильнее не станут. А вот лично её теперь боятся. И это правильно.

Для протокола.

А по сути?

Вечером полковник сказал:

— В целом, одобряю. Но думайте о последствиях. Первоначально следовало бы разогнать толпу. Среди населения вполне могла быть парочка засланных корреспондентов. А нам лишняя шумиха вовсе ни к чему.

— Про нас и так в столице та-а-а-акая слава ходит.

— Так незачем усугублять.

— Да мы местных можем хоть по соснам вешать, хоть в задницу их целовать. Это ничего не изменит. Всё культурное общество столицы как было, так и будет считать нас чудовищно жестокими карателями. А политику енто самое культурное сообщество свиней во многом и определяет. Так что нам куда не кинь, а всюду клин.

— Не понимаю я этой политики.

— А какой нормальный человек её вообще понимает? Я таких ещё не видала.

— Чем больше вас узнаю, тем больше утверждаюсь в мысли, что вас сюда выперли исключительно за длинный язык.

— В следующий раз пальну из огнемёта по толпе. Пусть разбегаются.

— Дошутитесь майор.

— Так точно.

Хотя тут и так уже всем далеко не до шуток.

Утром стало ещё веселее. Привезли оружие убитых.

Марина узнала об этом уже подходя к дому полковника. Зверообразные солдатики на входе не хуже дрессированных мартышек взяли на караул. В прихожей слышен ор превеликий. Полковник плюс старлей-подполковник. Найденное мирренское оружие послужило предметом оживленной дискуссии.

— Меня не интересуют отговорки: я хочу знать, где аэродромы. И точка. Сроку — три дня. Не найдешь — пойдёшь под трибунал.

— Я там уже был.

— Молчать!!!

Марина открыла дверь пинком ноги.

— Приветствую вас, господа хорошие! Позволите присоединится к дискуссии?

У обоих лица нашкодивших мальчишек.

— А, майор! Проходите. Что можете сказать по этому поводу — показывает на стол, где лежат несколько винтовок и автоматов.

Берёт винтовку.

— Обыкновенная Образца 910 дробь 943. Кавалерийская. Довоенного выпуска. Номера сточены промышленным способом. Откуда она здесь?

— Вот и я хочу знать откуда!!! Последний год у лесных бандитов все больше и больше оружия. Мирренского. Как оно к ним попадает я хотел бы знать! Очевидно, летают транспортники, садятся чуть ли не у нас под носом. А кое-кто места посадок обнаружить не может!

Скоро десанта дождемся.

— Знаете, — сказала Марина, — насколько я помню характеристики транспортных самолетов противника, то нашей ''авиации'' за ними все равно не угнаться. Тем более, ночью и без РЛС.

— Я знаю характеристики не хуже вас! Я не требую перехвата, я требую найти посадочные площадки. Как-то же повстанцы подают им сигналы! Костры там или что! Сколько раз просил прислать пеленгатор или радар — ни ответа, ни привета. Как же мне иначе их рации засечь? Связывался с командующим армии ПВО, просил выделить ночные истребители для патрулирования — ответ: ''Отставить паникерские настроения! Лишних машин нет!''

Знаем мы, как их нет! Пилотам этим только бы казенный спирт без закуси хлестать! Мирренские транспорты летают как на параде в День Коронации, а этим ''героям'', как говорится, с высокого дерева! Я не могу у каждой поляны засаду поставить! У меня одна звукоулавливающая станция неизвестно какого года выпуска, и на той работать некому.

— А кто-нибудь видел эти самолеты?

— Что значит видел? Оружие бандитам кто-то привозит? Привозит. Подземный ход до границы ими прокопан по-вашему что ли?

— Может, они не садятся, а контейнеры с оружием на парашютах сбрасывают.

— А зачем я по-вашему с армией ПВО связывался? Не такие уж мы тут серые!

— Но ведь парашют может не раскрыться, ветер отнести контейнер не туда. Найти хоть один, да в ПВО-шную рожу сунуть.

— Так найдите на свежую голову! Думаете, мы тут не искали! Ох, хотел бы я с организатором этих полетов поболтать, перед тем как его повесят! Умелый гаденыш, до чего умелый!

— Меня, как свежего человека, смущает одна вещь в этой истории: оружие возится какое угодно, и в любых количествах. Так?

— Да так.

— Но бандиты не ведут активных боевых действий во многом из-за недостатка боеприпасов. Верно?

— Да.

— Тогда, почему им не везут боеприпасов?

— В схронах придерживают патроны.

— А вы сами в это верите?

Полковник чуть не просверлил её взглядом.

— Если не верить в это, то скоро вообще не во что будет верить.

— Хотите на губу отправить бога ради, только патруль вызовите, ибо я не транспортабельна.

Полковник как-то очень осторожно шагнул в комнату. Бумаги, книги и бутылки устилают весь пол. Обстановка в общем-то отсутствует, ибо вся мебель казенная. Зато не проспавшаяся майор валяющаяся поверх одеяла носом в смятую подушку присутствует.

— Беспорядок в моем помещении обратен порядку в моей голове.

— Я знаю. Заглянул сегодня к вашим. Словно на занятия императорской гвардии попал. Неисправных машин две! Что вы с ними сделали? Обычно стояла половина машин?

— Императорские гвардейцы… Да вы бы видели, какой у них бардак!!!

Полковник смахнул со стула трехмесячной давности газеты. Усаживается.

— Знаете, майор, пришлю-ка я к вам баб.

— И кто из нас спятил? — бубнит Марина. Нос по-прежнему воткнут в подушку.

— Да не поняли вы, жен моих, — он подчеркивает слово ''моих'', - солдат. Пусть тут маленько приберутся. Да как говорится, хозяйственными вопросами займутся. Никогда не думал, что молодая женщина может жить в таком свинарнике. Всё равно, до них не скоро дойдёт, что женщина ещё на что-то, кроме трёх К годиться.

— На таких фанатов дремучего патриархата посмотришь — поневоле в феминистки запишешься.

А полковник-то эрудит оказывается! Только где вот он премудростей этих набрался? У него что, тоже хобби всех удивлять?

— Я что-то не пойму, что за три К?

— Кындер, Кырхен, Кюхен, — он так и сказал со странным акцентом, и так, будто И в немецком языке вовсе не существует, — Дети, Церковь, Кухня. Вот где место женщины. Не знаю кто сказал, знаю, что человек очень мудрый был. А на местных баб поглядишь, да припомнишь, что из их деток вырастает — так лучше бы и не рожали. Мозгов и так нет, а как священника послушают, так и вовсе с ума сходят. Остается одно — кухня да тряпка.

— Да вы женоненавистник, подполковник! И как-то забываете, что я тоже женщина.

— Во-первых, вы майор Херктерент, во-вторых, вы же грэдка, и то что уместно в родовом обществе неуместно в вашем. А в-третьих вы же слывете известнейшей человеконенавистницей, и не всё ли равно, как другие к людишкам относятся? Кстати, ещё совсем недавно деток непослушных пугали: ''Вот придёт старый оборотень и заберет тебя''. А теперь кое-что новенькое появилось: ''Придет вот паленая зеленоглазая кошка, и съест тебя''.

— Мне бы рассолу, а не мясца парного, — жалобно просит Марина.

Полковник усмехается. Марина усаживается на кровати. Вроде бы все органы более-менее установили координацию друг с другом. Только глаза почему-то съезжаются к переносице.

— А не подскажете, часом, откуда вы эти три К вытащили?

— Вы что с автором знакомы были? Служил я с одним. Не здесь. Забыл уже, как зовут. До чего же аккуратный человек был. Вроде даже не из нашего мира. И Императора называл Кайзер. А свой народ — дойче.

— А про три К придумал канцлер.

— Бисмарк.

Твою мать! Не одна Марина тут такая умная!

— Всё-таки пытаюсь разобраться, откуда вы такая взялись. Ни карьерист, ни служака, ни искатель приключений, на психа тоже вовсе не похожи. Да и глупенькой аристократкой лезущей хрен знает куда за острыми ощущениями вовсе не выглядите. Откуда вы взялись, странное создание?

— Папа с мамой постарались, вот и выродили на свою голову.

— Если бы только на свою…

— Тогда бы на свете было гораздо скучнее.

— Вы о серьезных вещах говорить в состоянии?

— Яволь герр оберст!

— У меня есть какая-то агентура. Не бог весть что, но… — а несказанное за этим стоит — но всё одно получше наших особистов. Полковник продолжает. — Одна мелкота, да сплошь безграмотная, их ни во что не посвящают, но все доносят- затевают они что-то. И очень серьёзное. А приказы приходят — не знаешь то ли их выполнять, то ли сразу вешаться. Вон, последний — организовать во всех населённых пунктах с населением свыше… да неважно скольки человек отряды самообороны. И вооружить их за наш счёт. Это как называется? Да те кто по окрестностям прячутся на следующую ночь их разоружат. А у самооборонщика отговорка — не стану же я в моего брата стрелять. Эта идея — фактически приказ вооружать бандитов. И какой вумной башке пришла подобная идея?

С меня так местной полиции вот так хватает. Я их уж давно ни во что не посвящаю. Тоже мне, достижение взаимопонимания с местным населением! Волка сколько не корми, а он всё в лес глядеть будет. Местная полиция — считай их агентура. Причём, у нас на содержании.

— То-то я и гляжу, они всё без оружия патрулируют. И тюрьму даже наши солдаты охраняют.

— До чего же вы майор наблюдательны! — с плохо скрываемым сарказмом сказал полковник, — А вы в курсе, что в двух третях городков вся власть торжественно передана местным органам. И полиция там с оружием. А в местных органах — ни одного грэда. И это выдаётся за достижение! Местным на медяк верить нельзя. Знаю что говорю. Там все друг с другом повязаны. Дикость, родственные связи, да авторитет священников. Это же такой компот! Они восстание могут готовить, священники о великой войне на площадях проповедовать, мужики стрелковым делом заниматься, а мы и знать не будем. А они уже занимаются. И тем, и другим, и третьим. Нутром чую. А сделать ничего не могу.

— А дали бы вам полную власть — как бы поступили?

— Как? Да все местные органы разогнал бы к такой-то там матери. В каждый городок — по гарнизону. И пусть коменданты правят. Полицейских да местных солдат — всех, без разбору — в стройбат — и на север, пусть канал какой-нибудь покапают, или уголёк добывают. Говорят, там ветры сильные — ну вот и пусть им мозги проветрит. Лет пять, а лучше десять. Бандита пойманного — допросить — и на сук. Солдата где убьют — пусть ближайшая община отдувается — собрать мужиков призывного возраста — и каждого десятого под пулемёт. А семьи их — тоже куда-нибудь в места угледобычи. В товарных вагонах. И чем больше по дороге сдохнет — тем лучше. А смиренных служителей господа — они бы расстрелянным завидовали.

Знаете майор, нам тут даже легче стало, когда вас прислали. Вы на ведьму из их преданий похожи. Бессмертную. И ведёте себя соответственно. Это они так Великую Чёрную Дину переделали. Недоумки. Агентура доносит — до недавнего времени детей моим именем тут пугали. Теперь ещё вашим начали. Болтают, что вы чуть ли не младенцев в сыром виде жрёте. Шустрый вы человек. Без обид, чрезвычайно шустрый. Так лихо даванули на суеверия. Раньше болтали — он усмехнулся — Один кот-оборотень ночами орал. А теперь говорят — парой они бегать стали. И кошка — зеленоглазая такая рысь. И тоже от оружия заклятая.

По мне так и наплевать. Делайте что хотите, сказками, так сказками, виселицами, так виселицами, как угодно, но заставьте их уважать ИМПЕРИЮ. Местная полиция пусть на вас жалуется хоть до нового ИМПЕРАТОРА. Камин у меня хорошо топиться. И хрен они что мимо меня отправят.

— Я ни грэд, и не местный. — он тяжело вздыхает, — И всю жизнь так — грэдам я кажусь местным, местным — грэдом. Мне постоянно напоминали, кто я. И в результате должен был выбирать, с кем я. И поступать, как грэд. И уничтожать эту погань. Ибо раз ИМПЕРИЯ сюда пришла — то пришла навечно.

— Не как грэды, или местные должны мы поступать, а именно как имперцы. В ИМПЕРИИ живут и другие народы. И надо убеждать — мы все заодно. Это наш общий дом. Но… ваши методы, да и мои тоже. Господин полковник, я уважаю вас как солдата, но хочу сказать только одно: такими методами ни вы, ни я, ни оба вместе ничего не добьемся. В нас по-прежнему будут стрелять из-за угла. Только и разницы — в таких как мы — серебряными пулями.

— Не ожидал, что вы сторонница парламентских методов. Право не ожидал.

— Я не сторонница их методов. Они гибельны в значительно большей степени, чем, то что предлагаете вы. Ваши методы приведут только к тому, что некий народ будет полностью стёрт с лица земли. Парламентские — то что эта вялотекущая война будет продолжаться ещё многие годы.

Не выработан ещё метод разрешения подобных конфликтов. И пока я собираюсь придерживаться прежних.

— А потом?

— А у нас есть время думать о том, что будет потом?

— Времени нет. Вы правы. И что бы они там не затевали, предотвратить это мы не в состоянии. Мы будем вынуждены только реагировать на предстоящие события.

— Методы-методы. Такие, сякие да всякие. А с этими методами портим всё только больше и больше. Как думаете, давно тут всё стало наперекосяк? Лично вы как думаете, а не что там в столице болтают.

— Лично я думаю так: слава про местных жителей отродясь шла самая дурная. Но, думаю до начала войны, даже тут ходить по улицам можно было и ночью. Поплыло всё, как война началась, и дивизии на фронт отправили. Тут-то местные и распоясались. Почуяли, что армии не до них стало.

— Связь-то верно уловили. Ещё несколько лет назад тут вполне прилично всё было. Люди, правда, время от времени пропадали, но по сравнению с тем, что сейчас творится… И насчёт дивизий всё правильно подметили… Только с дополнением маленьким: не с началом войны дивизии на фронт отправили. А года четыре назад. Тут раньше четыре дивизии базировались. Одна здесь так и была, одна в Дальнем, ещё две там-то и там-то. Да комендатуры во всех сколько-нибудь значимых селах были. Ну, вот четыре года назад приказец и пришёл… Отправляли быстро. Так быстро, что половина оружия на складах осталось… Пока снова под надлежащую охрану взяли, да сюда все свезли… В общем, не досчитались многого.

Как специально всё делалось, словно провокация была. Не верю, что настолько мы нуждались в людях. Да и на фронтах в то время относительно тихо было.

В курсе, что полиции тут раньше фактически не было, эти функции солдаты осуществляли. И порядку было на порядок больше.

Кому пришло в голову отдать приказ о формировании местной полиции? Здесь же население нас просто ненавидит. Это же дикари, понимающие только силу. Покажи слабость — и ты погиб. А их чуть ли не в зад целовали. Всеобщая мобилизация вроде как не про них! Каково? В наших деревнях мужиков как метлой вымело, а тут гуляют! Ладно, на фронт их нельзя, но уголёк-то на крайнем севере добывать вполне могут.

— Между прочим, касательно мобилизации. Изначально указ этот касался только малочисленных народов дальнего севера. Ну тех, которых то полторы тысячи, а то и целых две. И только их. Но почему-то сразу закон распространили и на… Ну в общем понятно кого.

— Я не знал об этом. Думал даже, что специально про соотечественников так сказать издали подобный шадевр. А вот так оказывается… Хотя я и сам догадываюсь — нестабильность здесь кому-то очень нужна там — он показал пальцем наверх.

— Тут всё местное население меня боится. Я словно оборотень. Не их, и не грэд. Да особо дикие оборотнем меня и считают, раз из рода рыси происхожу. И кстати, с недавних времен, как мне доносят, не только я в оборотнях числюсь.

— Местных не жалуете, а все ваши охранники из них будут. Странно это как-то.

— Если мои охранники носят форму, то это вовсе не значит, что они солдаты нашей армии. Они мои. И только мои.

— Ваши персональные солдаты. Нечто новенькое.

— Они не мои солдаты. Они мои рабы.

— Как так?

— А вот так! — он начинает злиться, — Род здесь по отцу числят. Только. Неважно кто мать. У меня мать грэдка. Отец местный. Одно время был не многим лучше тех, кого я потом по деревьям развешивал. Как-то раз дочку офицера похитил. Молоденькую. Уж не знаю я, что она там ему наговорила, но через несколько месяцев он сам к грэдам пришёл. С дружинниками и рабами. Человек двадцать их у него было. Сдался. И местную клятву верности на символе веры властителю грэдов принёс. Ни до, ни после такого не бывало. Это страшнее клятвы на крови. Такую ни давший клятву, ни его потомки, ни дружинники, ни рабы во веки вечные нарушить не могут. Страшную клятву принёс мой отец… И сдержал. Жена тогда уже беременна была. Она молодой умерла. А отец. Он меня грэдом растил. Кормилица — грэдка, слуги — грэды. Но так сложилось, что и с теми, за кого он клятву принёс, я тоже общался. Потому и стал таким. Местные обычаи знаю. Но это я такой, ни грэд, ни местный. А все, за кого мой отец клятву принес — они как жили в не пойми каком веке, так и остались там жить. Он для них как барином был, так барином и остался. Кому там барин служит — не наше дело. Мы служим барину. Его это бесило. Но и бросить он их не мог. Рухнул бы их мир. Он смог подняться над породившей средой. Они не могли. Он был как я. Ни грэд, ни местный. Но есть и разница. Он местный, стремящийся стать грэдом. Я — грэд, выдавливающий из себя местного. И это страшно — быть порождением двух народов. Сторонятся тебя и те, и те. Я чудовище. Да и вы, кстати тоже.

— Я тоже порождение двух народов. Однако, мне это никогда не мешало.

— Да? — он впивается взглядом ей в лицо, словно пытаясь разглядеть под шрамами какие-то чужие черты. Смотрит довольно долго. Потом выдавливат из себя.

— Ваш народ живёт в этом веке. А мой — неизвестно в каком. А я вынужден жить и тут и там. И ни от того, ни от другого не могу оторваться.

— Майор, что вы можете сказать о Белом Броде.

Марина зевнула. Её отношения с полковником в последнее время не слишком-то походили на служебные. Весь гарнизон считает их мужем и женой. Реальных оснований под этим масса — целый ноль процентов. Старый оборотень просто в кои-то веки сумел отыскать родственную душу и по-человечески привязаться к ней. Хотя имеет где-то на большой земле законную жену и детей. Ну, да это ни раз бывало — родня побоку, а родственную душу отыскал там, где вовсе не думал.

— Белый Брод деревня километрах в сорока отсюда. — скучным тоном читает как по учебнику, — Комендатура выведена три года назад. Считается мирной. По-моему только баб у пятнадцати мужья… на заработки ушли. Эксцессов не было вообще.

— Теперь будут. Доносят мне — четверо из тех, что на заработки ходили, вернулись.

Марина нехорошо сощурилась.

— А они на постройке окопов бесплатно поработать не хотят?

— У нас на них ничего нет. Вообще ничего. К тому же. С заработков этих, тех кто без рук, без ног, по домам отпускают. Как их вот. Один-то не жилец, как мне доносят. Больной, не раненый. А вот трое других. Воду мутить будут непременно. В общем, съездите туда, с плановой проверкой, так сказать. Поищите. Не может быть, что бы ничего ни нашлось, за что эту троицу привлечь можно. Должно что-то быть.

Полковник выразительно посмотрел на Марину.

Склад трофеев в её личном распоряжении, и что там прибыло, а что убыло, никто контролировать не будет. Кроме полковника. А он не станет.

Грузовик ведёт сержант-полукровка из сверхсрочников. Знакомый. Если в полковнике примесь местной крови чувствуется, то этот выглядит на все сто местным уроженцем. Слава про сержанта тоже гуляет. Правда, оборотнем не числят. Но и истинным приверженцем не считают. Полукровок и чистокровных местных в дивизии немало. И почти каждому можно доверять, что бы там полковник не говорил. У многих из них личный счёт к лесным имеется.

А судя по тому, что знает про сержанта — и у него немаленький.

— Сержант. Берете взвод — и на южный край деревни. Особое внимание — домам вот этих четырех рыл, — она называет имена, — Ищите хорошенько. Там непременно должно что-то быть. Оборотень так сказал. Непременно. Помощь в поисках не требуется?

— Никак нет. Сами найдём. — а от ухмылки его иным повесится охота. Сам же пачки мирренских патронов по карманам распихивал.

Марина в очередной раз подумала, что такое количество мирренского оружия у местных жителей откуда угодно, только не от мирренов.

Все стандартно. Собрала жителей, потребовала сдать не зарегистрированное оружие. Почти сразу притащили несколько позапрошлого века ружей да пару старых винтовок без затворов и патронов и со спиленными номерами.

— Это всё? Не верю!

Впрочем, в нескольких домах, и в самом деле ничего не нашли. Ну, да дома-то на этом конце деревни. А сержант-то ищет на том.

Вбегает солдат-первогодок. Глаза на выкате, хватает ртом воздух, бока как мехи ходят.

— Майор… Госпожа майор… На южный край… Сержант послал… Там такое… Такое…

Хм. И не подозревала у сержанта наличия режиссерских способностей, а также персональной труппы.

Во дворе дома просто театральная постановка. Семейка хозяина с белыми как мел лицами и поднятыми руками у стены сарая. Три солдата наставившие на них автоматы.

А вот и сержант…

Снова хм. Лежит на земле, и четверо его с трудом удерживают.

Марина присела на корточки. Да от невозмутимого сержанта прикуривать можно! Талант! Нереальзовавшаяся звезда Драматического театра! Заговорила на местном.

— Перестарался приятель. Я и так не сомневалась, что найдешь.

Тот дёрнулся, но ничего не сказал. Скрипит зубами как зверь. Только теперь рассмотрела валяющейся в пыли длинный кинжал. Раньше наблюдавшейся у сержанта за голенищем.

Неужели и вправду нашел не им положенное?

— И что же здесь произошло?

— Он хозяина свежевать хотел. — ответил один из солдат.

— Не поняла.

Тот замялся. Покосился на сержанта. Решил, что тот не слышит, однако заговорил шепотом.

— Ну, кожу с него содрать живьем.

— А за коим?

— В сарае телемм нашли.

А Марина и слова такого не знает.

— Так тащите его сюда.

Лучше бы она этого не приказывала.

Из сарая вытаскивают что-то вроде рамки для шкур. Только очень большую. Прислоняют к стене. Марина подходит поближе. Телемм. Человеческая кожа, содранная целиком. Как с животного. С лицом, волосами, половыми органами и всем остальным. С пальцев кожа снята как перчатки. Выделанная и навощенная уже. И ''работа'', если можно так выразится не вчера сделанная.

Чей-то голос за спиной:

— Это сдирают с живого.

Другой голос.

— Я знал его. Помнишь, год назад грузовик с двумя ребятами пропал? Это шофер из автобата. Ну, тот, здоровый.

— Точно. Он самый. Вон и татуировка на плече…

Сержант стоит рядом. Лицо дергается, но себя вполне контролирует.

— Дерут только с сильного врага. Видать, прихватил он с собой сколько-то сучар этих.

Истерический смешок.

Какая у них самая поганая смерть? Ах да, утопленник.

— Сержант. Вон бочка для дождевой воды стоит. Этого — она ткнула пальцем в безрукого — туда. Немедленно. Я как раз право вести военно-полевой суд имею!

А даже если бы и не имела.

— Утопить всегда успеем. Спросить сперва надо…

— Так ты и спрашивай. Только семейку его заприте где-нибудь.

— Телемм. Ты выходит знаешь, как это делается.

— Да! Знаю! — крикнул он. Молчит с полминуты. Говорит глухо. — Сейчас меньше. Раньше. Как обряд инициации это было. Содрать с врага. Воина. Перед домами раньше держали. Я тоже хотел. Дурак был. Но мне ещё рано было.

Видел. Притащили женщину. Грэдку. Молодую ещё. Не знаю, кто она была. И детей её. Двоих. Сначала их убили. Просто убили. Она смотрела. А потом… Я всё видел. Всё. И потом её видел.

А через месяц сбежал сюда.

''Будь достоин отцовского рода!'' — говорили у нас. Мне так говорили. Называли моим отцом какого-то лесного, убитого много лет назад. А мать мне сказала. Когда я уходил… ''Я знала, кровь потянет. Ты уйдешь к людям своего отца''. Я не понял, она ведь понимала, куда я ухожу. Но она сказала: ''Мальчик мой, твой отец грэд''. И назвала имя. Скала ещё: ''Он хотел увезти меня, и так и не пришел. Не осуждай его. Они тоже не любят полукровок''. Потом я его искал…

— Нашел?

— Да. Он не обманывал мать. Он погиб в бою за несколько дней до того, как обещал вернуться за ней. Я знаю, где он похоронен.

— Не вылезут. Вход искать — в двух шагах пройдешь — и не заметишь. На воздуховод этот считай случайно напоролись.

— Кинуть гранату- и привет, — предложила Марина

— Да вы видали как они строят? Похлеще блиндажей мирренских. В два, а то и в три яруса будут. Одной гранатой их не выкуришь.

Марина усмехается. Сказать что неприятно — не сказать ничего.

— Одной и правда не хватит. Обойдемся тремя. Ты — дуй за кувалдой. Ты- ищи чурбачок что бы как раз в трубу пролез и ветошью его обмотай. Ты- сцеди мне бензина пол литра.

Пока бегали за кувалдой, да искали колобашку, Марина примотала к гранате бутылку с бензином.

— Значит так: я кидаю первую гранату, и ждем пока рванет. Потом вот это — она показала гранато-бутылковый бутерброд. Затем по тому же адресу следует граната с замедлением. Как только кину- пробку в трубу, кувалдой по ней и в кусты. На счет три.

Тряхнуло хорошо. Пробка улетела в неизвестном направлении. Из трубы полыхнуло, а затем повалил дым. Кажется, из-под земли донесся какой-то вой.

— Все очень просто: если кто был наверху — убит первой гранатой. Второй взорвется номер три. Энергия взрыва пойдет внутрь и на пробку. Пробка задержала весь компот на какое-то время. А тут и номер два рванул. В трубе — газовый затор, второй взрыв отразился от первого, и внутрь идет коктейльчик с горючей смесью. Все что может гореть — загорится.

Так что нам остается только сидеть и ждать, пока рухнут перекрытия. А потом собрать, то что останется и готовится к подсчету наградных. В общем, "Памятка саперу", издание кажется, седьмое, исправленное и дополненное. Полезная книжечка одним словом.

Пьянки с лейтенантом-подполковником стали почти обыденным явлением. Пить — пили много, а он всё на неё косился, словно пытаясь сообразить, почему это старый оборотень не ревнует. Марина скабрезные анекдоты не любит, но при случае рассказать может. Так что временами производит впечатление излишне веселой во всех смыслах женщины. Но производить — одно, а быть — нечто другое. К тому же, старый оборотень склонен думать, что у неё роман как раз с этим неудачливым летуном.

А две трети прочих офицеров, и в особенности их жен, свято верят в существование любовного треугольника — полковник — майор — подполковник. Кот драный, кошка паленая и кот облезлый. Три самых известных урода на сотни километров вокруг.

Ну, а облезлый наш, как наберётся, просто забывает о поле собеседника и начинает вспоминать бывших подружек. В ответ и Марина начинает нести та-а-а-кое, что не каждое издательство для взрослых осмелится напечатать.

Болтать о услышанных солененьких сказочках старлей-подполковник не болтал, но бывало находясь в состоянии после вчерашнего начинал выяснять некоторые технические и физиологические детали пышно описанных оргий. Марина готова была поклясться, что вновь научилась краснеть. Всё бы ничего, но эту околесицу она и в самом деле вчера наплела. М-да, надо было меньше в четырнадцать лет в секретных отделах императорской библиотеки копаться. Не то, что бы было очень занятно, кругозор, так сказать, расширила. Только от теории к практике переходить не спешила.

Сегодня к россказням ещё не перешла. Хотя и набралась преизрядно. Пока байки травит пол… или полный му… полковник. Надо же, знакомое что-то слышится!

— Баба у нас одна была… Летала как демон. Словно с крыльями родилась. Красивая как… не знаю даже с кем сравнивать можно. Уж не с тобой, это точно. Ножки — супер. Знаком я с ней был. В небе — смерч. В постели — ураган. Как в небе, так и на земле такое вытворяла… Раз в сто лет такие родятся. Глядишь на неё — словно сияет вся. Как молния. Ослепнуть можно. Жила весело, но слова дурного сказать было нельзя. Ибо столько в ней жизни. Нельзя ревновать богиню. Тебе больше чести, если в твою сторону обратится карий взгляд, и сверкнет улыбка… Эх, знала бы ты, как она улыбалась. Солнца не надо. Такой свет от неё шел! До гроба не забудет её тот, кому она хоть раз улыбнулась.

Да и звёзд побольше, чем у тебя. И все кровью заработаны. — Он с издёвкой глянул на Марину. А у той и так не сильный хмель начисто выветрился. Неужели мир и в самом деле настолько тесен?

Что же до высказываний этого деятеля, то можно подумать она не знает, что пилот считает её бывшей подружкой какого-то чина. И нет вопросов, каким местом ордена заработаны. То она не знает, что все местные бабы да и мужики многие, причем без различия в национальностях, трендят друг другу, что у неё лицо такое оттого, что любовник ей от ревности кислотой плеснул. А другой его за это убил, ну а третий хотел и её и его порешить. Того арестовали, а её сюда сослали от греха подальше.

Сейчас-то все болтают, что она любовница полковника. И гадают, что он в такой страхолюдине нашёл. Гадают исключительно грэды. У местных-то подобных вопросов нет. С кем же ещё якшаться оборотню, как ни с себе подобной?

Ну как, кинем пробный камушек.

— У вас, это там где ты три самолёта за пять дней грохнул?

От такого взгляда пороховая бочка точно рванет.

— Если выражаться официальным языком, то да.

Трепач. Заткнем его сейчас пожалуй. Змеино улыбаясь Марина сказала.

— Слушай, ещё раз что-нибудь про свои отношения с Катти Сарк брякнешь — и я тебе морду набью. Нос из затылка торчать будет. Сам знаешь, это я делать умею. Так что ври, да не завирайся. С отбросом вроде тебя Катти Сарк дел иметь не могла, — сказала Марина, подумав при этом: ''А вот с ещё большей кучей отходов — запросто!''

Пилот вскакивает. Лицо побелело.

— Тварь!!! Я тебя в окно выкину!!!

— Попробуй. — ледяным голосом сказала Марина. — Без крыльев летать научу.

— Да хоть знаешь, что за человек это была!!! Да ты же ногтя её не стоишь!!!

— Приеду домой — расскажу сестрёнке, до чего же она здесь популярна.

— Что???

Кажется, лицо лейтенант-подполковника вытянулось в два раза.

— Ничего. — Марина усмехнулась, — Та, которую зовут Катти Сарк — моя родная сестра. И это не её имя.

— Я знаю. Елизавета она.

Надо же, сестрёнка наврала только наполовину. Нехарактерно для принципиальной противницы любых полумер.

— Если уж так гордишься знакомством с ней — то и поступай так, что бы при встрече она от тебя не отвернулась. Не таким ведь она тебя знавала. Подполковник.

— Не таким. Это верно. Она меня от расстрельной статьи спасла. Ничего людям не забывает. Давно с ней виделись?

— Перед отъездом. Она сейчас в ПВО столицы. Бездельничает.

— Отдыхать с шиком она любит. Я помню.

Никогда не видела Марина у подполковника подобного лица. Встретивший богиню не позабудет её никогда.

Полковник с каждым днем все страннее на неё смотрит. Словно подозревает что-то, а спросить боится. Только что же может страх у старого оборотня вызвать? Или пригляделся, какого цвета глазки у ненормального майора? Есть же тут легенда о зеленоглазой ведьме, обещавшей вернуться и погубить народ. Они утверждают, что шли через эти земли войска Чёрной Дины. Шли, сея смерть вокруг себя. И великий святой проклял Динердов… Обещала Черная Дина на обратном пути вырезать тут всех. Но проклял её великий святой. И не вернулись они до сих пор. Никто их не видел больше.

Деток малых пугать легенда вполне сойдёт. Только Марина неплохо знает историю. Хронисты тех лет даже не заметили разгромленных деревенек и воплей безумного деда. Шла война с куршанами, и Дина решила ударить, откуда её не ждали. А кто там по дороге попался — а какая разница. Мир-то подписывали на руинах одной из куршанских столиц.

К себе домой грэды, или динерды, что на грэдский можно перевести примерно как ''отродья Дины'', вместе с ней самой возвращались другим путем. И все. Нет никакой легенды.

Однако, есть вера в зеленоглазую ведьму.

Неужели и полковник верит?

Сегодня после доклада попросил задержаться. Кажется, решился-таки спросить о важном.

— Сначала я думал что вы здесь человек случайный. Ждал рапорта о переводе. Но потом… чего-то в бумагах не дописали. Это факт. Кто же всё-таки вы? У меня начинает складываться впечатление, что вы нечто вроде личного представителя министра, посланного сюда для сбора информации. Это так?

Марина решила играть в открытую.

— Близко к истине. Министр меня знает. И к сказанному мной прислушается. Но не более того. Права менять тут что-либо у меня нет.

— Как часто докладываете министру?

— Раз в месяц. Могу чаще. Но не вижу особой нужды.

— Ситуация не улучшается. Скорее наоборот.

— Да. Но последнее время мне начало казаться, что дело не только в повстанцах. И не в старых их покровителях — нейтралах да мирренах. Что-то тут не так. Либо в гарнизоне, либо где повыше.

— Создание территориальных частей да местной полиции вовсе не моя идея. Закон принят парламентом.

— Они и не такое принять могут. Но инициативная группа депутатов — сплошь из данного округа. И иные из них в неплохих отношениях с губернатором.

— На что намекаете, майор? Знаете, на что это тянет?

— Я не намекаю. Делюсь своими наблюдениями просто.

Витает, витает что-то в воздухе. Нехорошее. Городские местные боятся. Грэды, кто могут, на большую землю уезжают, продав имущество по дешевке. Не верят, что армия может защитить. В ближних деревнях мужчин почти не осталось. Где они? А заработках. Знаем мы эти ''заработки''. Местные полицейские да из территориального полка солдаты уж слишком нагло себя ведут. Чуть ли не в лицо говорят. ''Чемодан, вокзал, домой''.

''Хужбудэт'' с танкистами собрались, пошли, и территориалов отметелили. Сильно. Какого территориала не встретишь — рожа оплывшая, вокруг глаз синева, да и шепелявит чего-то. У кого зуба не хватает, а у кого и десятка. А Марина упорно делает вид что она тут ни причем. Только на утреннем построении объявила личному составу благодарность за идеальную дисциплину.

А от полковника приказ — выделить взвод для земляных работ. То есть для работы на единственном в гарнизоне экскаваторе и паре бульдозеров. И что же копать собрались? А оказывается, траншеи и рвы вокруг города. И там уже все полицейские с битыми территориалами без энтузиазма правда, но машут лопатами.

— Ваша идея — укреплять город?

— Моя. По крайней мере, полиция да эти полусолдаты, пока окопы копают, всегда на виду, и ничего не выкинут.

— Неисправные машины можно использовать как огневые точки.

— Есть идеи, где их установить?

— Разумеется.

— Ставьте.

— Есть!

— На охрану складов поставим ''Хужбудэт''.

Марина усмехнулась.

— Кто сунется, тем точно хуже будэт.

Усмехнулся и полковник.

Только обоим оборотням не до веселья.

— Есть конкретные предложения?

— Пока только — изъять всё излишнее вооружение у местных органов власти и полиции. По стволу на рыло оставить. А лучше — по одному на двоих. Чует моё сердце — по нам эти стволы скоро работать будут. Так что — чем меньше этих стволов будет — тем лучше.

— Вони будет…

— Ничего, мы привычные.

— Не помешает заменить и охрану моста. Рванут его — и помощи к нам добираться будет куда сложнее.

— Охрана из лояльных полицейских.

— Лояльных, так их раз так.

— Конечно же без радиосвязи?

— Да.

— Послать бронепоезд. — обрубил полковник.

Что-то блеснуло над дорогой.

Трос!!!

Марина успевает вывернув руль положить мотоцикл на бок.

Спасла хвалёная Еггтовская реакция. Нога и бок об дорогу словно до кости ободраны, мотоцикл исчез в кустах. По кустам из двух автоматов лупят. Только Марины там уже нет. Они высунутся, непременно высунутся. Они должны убедиться что палёная кошка мертва.

Точно!

Один, ага и вот и второй вылез. Что за?!!!! Оба в форме, хотя и незнакомые. Есть ли третий? Неважно. Пистолет самозарядный, а с этой маркой Марина чуть ли не с десяти лет знакома. Обойма опустошена на максимальной скорострельности. На уровне рефлекса Марина перезаряжает оружие. А разум уже подсказывает — допросить этих двоих не удастся.

Выстрелила из ракетницы. Хотя стрельбу и так все вокруг слышали.

Крепко же она здесь кому-то стала поперек горла!

— Полковник убит.

— Где? Кто?

— У него. Охранник.

— Схвачен?

— Убит.

— Кем?

— Другими.

Вот всё и стало с ног на голову. Теперь точно можно не сомневаться — началось!

У ворот дома часовые. Как ни странно, те же самые. Во дворе — полный комплект особистов и накрытое брезентом тело.

Та комната с коврами и оружием на стенах. Полковник лежит на низком диване. Холодный, можно не сомневаться. В грудь полдиска всажено, не меньше. Но врасплох чудовище не застали. В руке зажат пистолет. И возле входа лежит убитый охранник. Судя по всему, они зашли к нему вдвоём. Как осмелились эти почти потерявшие человеческий облик существа поднять руку на своего господина. Полубога. Психология раба — потёмки для тех, кто рабом не был. Эти двое считались особо приближенными. И могли заходить к нему с оружием. Но старый оборотень о чём-то догадался. И рванул пистолет, едва они вошли. Первого застрелил. Второй из-за падающего тела поднял автомат…

Опустошив диск, не попытался скрыться через второй выход, а бросился обратно. Во дворе его изрешетили прочие охранники. Не столь приближённые. Но видимо, более верные.

— Радируют.

— Что именно?

— Опоздали…

— Чего и следовало ожидать. Все пролёты моста взорваны?

— Да.

— Где местные.

— Их нет, правда постройки сожжены. Но следов боя нет.

— Пусть возвращаются. Связь поддерживать постоянно. При малейшей попытке помешать движению — открывать огонь на поражение.

— Спрашивают чей приказ?

— Командира дивизии.

— Их могут задержать только вот на этом мосту.

— Там охрана из наших.

— Их мало. Роту на грузовиках и три танка туда. Подойдёт бронепоезд — пусть грузятся на платформы.

— Ну, чё, братва, до белой горячки уже допились, или как? Жить-то ещё не надоело? Конечно, если надоело, то можете и дальше квасить, а если ещё нет, — она резко стукнула кулаком по столу и проорала, — То вставайте немедленно и поднимайте части. Иначе нас как курей передушат.

— Какого…

— Уже два часа я являюсь командиром сорок шестой дивизии и всех приданных частей. НЕМЕДЛЕННО ВЫПОЛНЯТЬ МОИ ПРИКАЗЫ!!! ВСТАТЬ!!!

— Их надо вытаскивать.

— Как?

— Как угодно. Пошлем составы. И бронепоезд. Там не так много народу. У них вряд ли есть крупные силы… Точнее, их ещё не подтянули.

— Рискованно…

— Иначе их всех перебьют. К каждому составу подцепим по охранному вагону. Как раз подойдёт полицейских отпугивать.

Рельсы разобрать не хватило ума. Соорудили баррикаду из шпал. Её разворотили за пять минут.

Бронепоезда откровенно не ждали.

Теперь можно давать команду составам. Повстанцы, оказывается, сразу утрачивают боевой пыл, когда приходится стрелять не имя в перспективе возможности пограбить.

Торопливо лезут в вагоны. В основном — женщины и дети. Многие полуодеты.

''Хужбудэт'' кочегарит из всех стволов. В основном затем, что бы зажечь город. Те, кто намеревались перебить засевших на вокзале, сбежали. Кто смог. Остальные остались. Судя по докладам десантного отряда, уничтожили до трёхсот человек. Среди них довольно много полицейских.

В начале заварушки ''мирные'' местные жители ринулись было грабить район, населённый грэдами, но натолкнувшись на какое-никакое, но вооруженное сопротивление, сбежали. Хотя и сожалели небось, что всё имущество достанется повстанцам.

Пожаров в городе всё больше. Вот-вот они сольются в один большой. Но бронепоезд и составы с беженцами к тому времени уже уйдут. А любители мародёрничать не сумеют спасти даже своего барахла. Ну, так им и надо, любители чужого.

Хотя лупить-то в первую очередь стоит вовсе не вас.

— Как полноправный представитель центральной власти, объявляю город на осадном положении. Всеобщая мобилизация по первому разряду.

— По взводу танков распределить в каждый сектор, и подчинить командиру сектора обороны.

— Батальон в полном составе остается резервом командира гарнизона.

— Кровь взыграла, майор? Танки придадут обороне жесткость и положительно повлияют на боевой дух личного состава.

— Боевой дух состава и так высок. Нам необходим мобильный резерв для ликвидации возможного прорыва.

— Если не распределите танки по секторам, оборона гарантированно будет прорвана…

— Батальон останется в резерве. Это мой приказ.

Мало кто в эту ночь спал. Объявили боевую тревогу. Части заняли оборону. Усилили патрули. Блокировали казармы вспомогательных частей и полицейских. С ними разберёмся утром. Оружия у них практически нет. Произошло несколько перестрелок с неизвестными. Парочку удалось взять живьём. При ближайшем рассмотрении оказались очень даже известными — местный полицейский да житель ближайшей деревни. Естественно, никогда ранее даже не подозревавшиеся в связях с повстанцами. А дальше вступили в дело законы военного времени…

Ближе к полудню, вспомогательные части и полицейские, объявили, что они сохраняют верность правительству. Им не особенно поверили, и потребовали выйти из зданий и сдать оружие. Что и было выполнено. При здравом размышлении, решили использовать их для рытья окопов, а на ночь загонять в их же казармы, и держать под охраной.

Собственно, с мобилизацией проблем не было. О художествах повстанцев местные жители и так преизрядно наслышаны. Да тут ещё и беженцы добавили живописных подробностей. Большую проблему составляло то, что многие никогда раньше не служили.

Да и формы просто не имелось — все склады амуниции достались повстанцам. Правда, кроме формы военного выпуска, да чудовищного количества седел и конской сбруи им мало что досталось.

Ну, да ладно, свой дом и в гражданской одежде защищать можно. Главное было бы чем. А с этим проблем не наблюдается. А стрелять — научим.

Город опоясан рядами траншей. Улицы перегорожены баррикадами. Только теперь стали устанавливать мины и натягивать проволоку. Но вряд ли удастся создать нормальные минные поля. Они ждать не будут. Мелкие и крупные отряды стягиваются к городу. Авиаразведка докладывает о продвижении артиллерии и бронетехники. Дожили! В глубине территории империи началась самая настоящая война. Вроде никто не думал, ни гадал… А кто местную полицию вооружал? Вот теперь и палят.

Судя по всему, тех кто по лесам прятался, не так много и было. Основная масса восставших — территориалы, местные полицейские, да мобилизованное мужичьё. Живой силы у них на бумаге — похоже, раз в десять больше, чем у защитников города. И город им нужен. В нем неизвестно зачем устроены военные склады. Оружия и боеприпасов там — на пять дивизий хватит. И городская полиция похоже и должна была их захватить. То-то они несколько дней у складов крутились. Крутиться крутились, а соваться под пулемёты мрачных Хужбудэт вовсе не хотелось. А теперь уже и не сунуться. Сидят в своих казармах с одной винтовкой с пятью патронами на троих. Сидят небось и думают о превратностях земного бытия. Казармы окружены. На каждый вход с интересом смотрят пушки В-1. И несколько пулемётов. Попытаться пробиться — будет море трупов. Сдаваться пока не предлагают. А здания-то деревянные. А на В-1 огнемёты имеются. Ситуация вырисовывается не очень оптимистичная. Обезглавленную дивизию рассчитывали застать врасплох. Но с обезглавливанием вышли проблемы. Смерть старого оборотня не изменила ничего.

Осталась паленая зеленоглазая кошка. А она-то пострашней будет. Старый оборотень хоть как-то её бешеный норов сдерживал.

Повстанцы очень рассчитывали на захват складов. Имея такую груду ресурсов можно довольно эффективно оборонятся. И даже попытаться перерезать трансконтинентальную дорогу. Однако, с вооружением проблемы и приходится довольствоваться небогатыми полицейскими арсеналами, да содержим лесных схронов. А этого маловато чтобы быстро подавить сопротивление засевшей в круговую оборону дивизии.

К утру окончательно всем стало ясно: началось всеобщее восстание. Вся местная администрация и полицейские перешли на сторону восставших. По рации от них теперь слышны только призывы сдаваться пока целы и площадная брань. В городе в общем спокойно. Жители в основном боятся соотечественников больше чем грэдов. В траншеи не полезут, но и в спину стрелять не будут.

Бронепоезд и охрана моста вернулись в целости. Мост рвать не стали. На крайний случай, под ним радиофугас. Успеем, если что.

Связь с центром превосходная, но радируют оттуда: ''Не поддаваться панике. Ситуация под контролем.'' А то мы не видим, под каким она контролем! Новость о взрыве моста не произвела впечатление.

Дураки или изменники?

Время работает против повстанцев, и их лидеры это прекрасно понимают. Как бы ни были перенапряжены фронты, а две-три дивизии вполне смогут отыскать. И перебросить их сюда. Расчёт только на то, что это невозможно проделать быстро. Слишком уж большую угрозу может представлять пробка на трансконтинентальной дороге.

Поэтому надо любой ценой захватить склады. Ибо только с помощью этого оружия можно перерезать дорогу — и тогда с империей можно будет говорить на равных. И требовать независимости. Или очень широкой автономии. Можно рассчитывать и на дипломатическую поддержку мирренов. В условиях переговоров внутренние проблемы грэдов им на руку.

Так что сейчас — задача один захват города. Задача два — установление контроля над отрезком железной дороги под лозунгом ''Поход к святому городу''.

Одним из ключевых моментов плана восстания было застать дивизию врасплох. Всех их. Тёпленькими. Что бы и следа от грэдов не осталось.

Сорвалось. Придётся воевать. Восстание планировали почти бескровным (для своих). А теперь стало ясно — крупных потерь избежать не удастся. И отступать уже поздно.

Время против повстанцев. Но на их стороне многократный численный перевес. И поддержка населения. Грэдов не слишком много. Они не особенно уверены в себе.

Но очень уж много у них пулемётов. А это важный аргумент.

Начали обстрел города. Десяток гаубиц так и не разоружённого территориального полка. И толково бьют — по танковому парку, казармам, депо. Правда, там давным-давно пусто. Только какими бы разгильдяями ни были грэдские артиллеристы, а готовили их получше территориалов. А уже про бронепоезд и говорить нечего.

Да и истребитель для корректировки огня поднять не поленились.

Четыре гаубицы разнесли в клочья. Остальные снялись с позиций.

В цепях и пулемётчики, и расчёты противотанковых пушек (выучили на свою голову, так их раз так). Чуть сзади — ротные и батальонные миномёты. Создавали силы самообороны да местную полицию. Ну, вот и создали. Теперь расхлёбываем.

Давят со всех направлений. Ищут слабину. Лишь бы где затрещало — и ударят резервы. А они у повстанцев есть. Можно не сомневаться.

К вожделенным складам ближе всего станция. Но там бронепоезд. И весь его десантный отряд. И если где и прорвут оборону, то точно не здесь. Судя по форме, им противостоят бывшие полицейские да территориальный полк. Одни из самых подготовленных повстанческих частей.

''Хужбудэт'' лупит из всех орудий. У насыпи — десантный отряд. А наступающих повстанцев явно намного больше, чем грэдов. Они даже с артиллерией, миномётами и несколькими броневиками.

Один горит в полусотне метров от траншеи. Второму снесло башню снарядом бронепоезда. Остальные куда-то делись. Пехота вперёд больше особо не рвётся. Врали вам небось, что территориальные части радостно перестреляют своих офицеров, и радостно перейдут на нашу сторону, стоит только нам высунуть нос из лесу.

Ну, высунуться-то легко. Теперь поглядим, получится ли убраться обратно.

А не остаться с носом.

Но повстанцы тоже не дикари с копьями и пушки противотанковые выкатывают на прямую наводку. Две батареи. Восемь орудий. Действуют слаженно. Чётко по уставу. (Грэдскому, чью-то там мать!) И огонь открыли довольно меткий. Паровоз правда, забронирован так, что снаряды этих пушек вряд ли возьмут. А вот на площадках броня хуже. Состав подал вперёд. Там выемка. Неглубокая, даже пулемётам стрелять не мешает. А рельсы не перебить.

Да и бронпробиваемость снарядов противотанковых пушек в таблицах сильно завышена. Неуместный вопрос, кем и зачем? Своих-то обманывать. Кличка-то у пушки нелестная — ''надгробие на четверых''. А по бумагам на начало войны всё прекрасно выглядело — любой мирренский танк берёт. Броню-то мирренских танков разведка замерила правильно. А вот качество снарядов оказалось не на уровне. Завышена в бумагах и бронпробиваемость, и дальность стрельбы. Интересно, за приписки кого-либо посадили? Вряд ли!

Невысокое качество этих орудий стоило грэдам немалой крови. Но и тем, кто использует трофейные тоже не сладко приходится.

Бронепоезд движется рывками. Вперёд. Назад. Стоп. Вперёд. Огонь из всех орудий. Башня на первой площадке замолчала. Но и ''надгробия'' одна за одной превращаются в надгробия. Такой огонь долго не выдержишь. Даже если нервы крепкие. А тут силе противостоит сила. Три последних орудия расчеты бросили.

Недооценили этот бывший городской выгон. И лес за ним. Траншею там только ночью закончили копать. Да и заслон — две роты. Из недавнего пополнения. Всегда так, где тонко, там и рвётся. Сначала без особого энтузиазма поднялись цепи пехоты. Новобранцы их, тоже без видимых усилий прижали огнём к земле. Да ещё и миномёты по выгону шпарят. Не бог весть что, но на нервы действует. Перестрелка всё-таки велась довольно вяловатая.

Ударили. Кавалерией в развёрнутом строю. С шашками наголо. Как в кино. Психическая атака, блин. Но подействовало. Да и сил-то тут, похоже с кавполк. Против двух рот. Стрельба из траншей. А эти летят. Молча. Кто-то валится. Их не остановишь. Огонь усиливается. Они всё ближе. Кто-то лезет из траншей. Назад. Пока ещё стреляя.

Вот он, кризис боя. Либо они сейчас ворвутся в город, и уже к вечеру будут считать трофеи, предварительно перевешав все грэдов. Либо…

Навстречу живой стене двинулась стальная. Десятка три плохоньких танков. Вся эта куча разнообразных Т-26. Броню такого иногда берёт даже бронебойная винтовочная пуля. Но это всё-таки танки. И потери среди атакующих сразу выросли.

Как могли, они тоже подготовились к встрече с танками. То один, то другой всадник вырывается вперёд, и летит к машинам, стремясь забросить на моторный отсек или под гусеницу бутылку с бензином, или связку гранат. Иногда удаётся. Но чаще — нет.

Почти столкнулись. Волна врезалась в волну. И с пары десятков метров ударили струи коптящего пламени. Люди и лошади вспыхивают как гигантские факела. Предсмертные крики и ржание. И мерная трескотня пулемётов, да хлопки минометных снарядов.

Запаниковавшая было пехота поворачивает назад. А из-за домов выползают ещё танки. Их поменьше, но сами они намного массивнее. Семь штук. В-1. В ряд. И в центре — просто гигантский ТТ. Ахнула гаубица. Замолотили 75-мм. А на иных В-1 огнемёты-то помощней, чем на Т-26.

Горят люди, горят лошади. Какие мёртвые. А какие кошмарными факелами бегут. Недолго. Кто живой — поворачивают коней. Лошади ржут, и сбрасывают всадников. Упавшему — верная смерть.

И страшной косой по телам, по горящей земле, по ещё живым, мимо танков с поникшими пушками, идут созданные людьми чудовища. Вроде бы медленно. Как лава из жерла вулкана. И как лаву их не остановишь.

Там, где они прошли не осталось ничего живого.

Танки стали. И все видели. На гигантской башне ТТ, словно на хребте сказочного исполина, появилась маленькая фигурка. В багровых лучах заходящего солнца она кажется чёрной. Фигурка встает во весь рост. Мгновение — и словно молния сверкнула во вскинутой вверх руке. А она так и стоит, словно смертоносную молнию сжав в руке. Пусть её навеки запомнят все, кто видел это поле. И кому повезло уйти с него живым. Дьяволицу с молнией в руках. Ту, которой отныне жизни и смерти подвластны. Теперь за неё в огонь и воду пойдут. Куда угодно, ибо их поведёт она. Не каждый может похвастать, что видел её — древнюю и вечно юную богиню победы. Про неё только слышали какие-то обрывки древних легенд. Не верили в неё, а теперь увидели. Вот она какова!

Та что вела их предков через великий океан. Та, которая шагала в первом ряду подле ИМПЕРАТОРА. Та, чьего снежно-белого коня ни раз и не два видали подле вороного скакуна Дины. Многие не помнили её имени, но никто не забывал прозвища — Та, что шагает впереди.

Она дарует победу достойным. Юная и вечная. Бессмертная воительница.

Значит, надоело на высоких и пустых небесах. И вновь спустилась она на землю. К людям с горячей кровью. Что бы повести их за собой. И словно с земли в небеса ударила молния. И как говорили потом, даже дрогнула земля. Ибо воистину не человек стоял на башне созданной людьми машины. Не человек. Богиня! Та самая, из древних легенд.

А раз вернулась она, так значит вернулось и всё лучшее, бывшее в тех легендах. А раз вернулось прежнее — значит и про нас ещё сложат легенды. Ибо к нам пришла ОНА. И мы будем достойны её. Ибо много она не прощает. И если уйдёт — то никогда уже не вернётся. Но мы будем достойны. И не покинет она нас.

Прекрасная, вечно юная. И смертоносная. Как молния у неё в руке.

И до скончания века одни будут молится ей. А другие — проклинать. Победа одних — поражение других. Так было и будет всегда. А зачем людям эта вражда? И кровавая ратная слава? А пусть об этом другие боги думают. Те, кто пореже этой вечно юной молниеносицы на землю заглядывают. Ну, так и спите на своих небесах. А здесь теперь будет другая жизнь. Ибо она пришла.

Да и среди людей, если уж честным быть, хватает тех, кто жизнь готов отдать, но всё-таки хоть одним глазом увидеть эту красавицу с молнией в руке. И ухватить хоть немного той славы, которую она приносит верящим в неё.

С чем в эту ночь были проблемы — так это с горячей пищей. Хлебопекарная рота оказалась в траншеях. Туда же угодили и все повара. Ну, да ладно, обойдёмся и без жратвы. Главное отбились.

Работа кипит. Дважды поймать их на одном и том же не удавалось ещё никому. Несмотря на усталость, роют траншеи. Сапёры уползли вперёд, и ставят противопехотные мины. ТТ и В-1 вытащили все подбитые танки. К вечеру стало попрохладнее, но завтрашний день ожидается жарким. Баграми и кошками тащат тела. Во всех окрестных домах распотрошили поленницы. Зажгли несколько костров. В них швыряют чужих мертвецов. Своих уже увезли.

Не особо брезгливые солдаты обшаривают убитых. Патроны вещь в хозяйстве нужная. А больше даже и с не обгоревших взять-то особо и нечего. Сапоги разве что, да и то, они в основном грэдские. Не первого сорта.

Покойного полковника уважаешь всё больше. Предвидел восстание. Боролся с то ли идиотизмом, то ли сознательным предательством центральных властей. И всеми силами стремился ослабить потенциальных повстанцев. Почти получилось.

Выполняй он все предписания губернатора — имели бы сейчас восставшие раза в три больше артиллерии, оружие посовременнее, даже танковый батальон территориалам планировали передать. Штаты создал, ни одной машины не дал. Так и с остальным. С месяц назад додумался — забрать у полиции патроны для крупнокалиберных пулемётов. Поступил де приказ о их утилизации, просрочены мол. Скоро новые привезут. Отдали. Тем самым оставив без боекомплекта основного вооружения все полицейские броневики. 120-мм миномёты тоже изъяли. Для профилактического обслуживания.

Как раз вчера бывших владельцев и обслуживали. Некоторых как раз в воронках от 120-мм мин и закопали.

Костры пылают. Пламя освещает лицо. В багровых отсветах кажется, что смотрит существо, у которого с лица содрана кожа. Какой-то окровавленный кусок мяса. И разум во взгляде. Холодный разум существа не из этого мира. Для которого не существует человеческих понятий и представлений. Кажется, будто на рубцах кровь. Заметны на красном белки глаз. Ярок нечеловеческий взгляд. Подобен смертельной вспышке молнии. Разящей без промаха. Гримаса искажает безобразную маску. Не поймёшь, какие чувства выражены.

Глянул в лицо — и отступил на два шага. Что бы там говорить не собирался, а смелости поубавилось.

Она шагнула навстречу.

— Что вы мне хотите сказать, господин подполковник?

Тот отступает ещё на шаг. Знает, что надо идти против неё. И боится её одновременно. Мобильный резерв майора решил исход сегодняшнего боя. Подполковнику отступать уже некуда.

— Прислушайся мы вчера к вам — ушли бы или нет — не знаю, а беженцы погибли бы все. Поголовно. Мы бы не смогли их защитить.

— То, что отбились — случайность.

— Отставить панику! — отрубила Марина. — Хватит паникёрских настроений. Их вполне можно бить. И мы их будем бить. Я сказала! Командир здесь Я!

Подполковник оборачивается к офицерам, словно надеясь на поддержку. Только его ''популярность'' не особенно высока. Сюда всегда спроваживали самых негодных офицеров. А он даже на их фоне… А вот к чокнутому майору многие успели проникнуться искренней симпатией. А за прошедший день симпатии выросли до заоблачных высот.

Капитан особистов — туповатый служака. Мыслительный процесс — не далее параграфов должностных инструкций и предписаний. Что в данный момент нам на руку. Думать этот тип не умеет совершенно.

— Имеется приказ за подписью министра безопасности. Господин майор — лицо обличенное особыми полномочиями. После командира дивизии, второй по рангу офицер. То есть, в настоящий момент командир дивизии она. И все остальные обязаны выполнять её приказы.

Особист туп, но далеко не безопасен. Сейчас он союзник Марины, ибо так понял инструкцию. А держать две мысли в голове — выше его умственных способностей.

Марина отправилась в госпиталь. Раненых довольно много. Но настроение довольно приподнятое. Краем уха слышала разговор.

— А кто теперь командует?

— Майор с бронепоезда.

— Эта страхолюдина?

— Да.

— Ну, раз она за дело взялась, то дело пойдёт!

— Точно!

К утру окончательно подсчитали потери. Повстанцев местами наложили чуть ли не штабелями в два-три ряда. И это притом, что довольно многих не попавшие в штабеля сумели вытащить. С полсотни попало в плен. Прикатили даже один полицейский броневик. Во время боя с танками у машины заглох мотор. Экипаж бросился бежать… Их нашли недалеко. Всех пятерых. Срезанных пулемётной очередью. На машину за полчаса поставили обратно крупнокалиберный пулемёт.

Следующий день прошёл в обмене артиллерийскими ''гостинцами''. Грэдам ничего не жалко, а повстанцы стреляют довольно вяло. И из рук вон плохо. Спасибо полковнику, оставил местные части без трёх четвертей боекомплекта. Да и из имеющихся снарядов для гаубиц — половина — дымовые гранаты. Пользы от них ноль.

Подогнали машину с громкоговорителем и начали вещать. Артиллеристы уже рвались принять участие в дискуссии (''Лаптёжник'' разглядел машину), но Марина приказала подогнать танк с громкоговорителем.

Начался диспут. Кто с той стороны — не поймёшь, а с этой принимает участие танковый экипаж, да солдаты, в основном уже употребившие императорские сто грамм. Ржут и подают разнообразные советы танкистам. Те озвучивают особо выдающиеся.

С самолёта доложили о большом скоплении повстанцев в одной из соседних деревень. Беспокоить не стали. А в четыре часа ночи организовали побудку. Из всех гаубиц, да заодно и орудий бронепоезда. Кажется, угодили в бензовоз. И не в один, судя по осветившим ночное небо огненным вспышкам.

"Проблема ещё сложнее, чем казалось вначале, — думает Марина, — Радиограммы от губернатора более чем странные. Какое, к свиньям собачьим, примирение?! Ну, да я лицо двойного подчинения. И губернатор может материться сколько угодно. Но пока не получу приказ от командующего округом — действовать буду по своему усмотрению. Ой, влезла в большую политику. Точнее вляпалась. Ну, да я всегда знала, что политика от всем известной субстанции не отличается. Только что же тут всё-таки затевали? Полковник что-то подозревал, но со мной не делился… Не доверял? Вряд ли. Сам верить боялся, где зараза гнездо свила… Если подозрения оправдаются — то местное восстание- это так. Семечки. Ибо такое затевается… Мы это запомним на будущее. А пока не мешает подумать, где бы ещё мин поставить. И хватит ли их. Раз губернатору почему-то очень не хочется, чтобы мы этот город защищали — значит его надо защищать. Да и с военной точки зрения целесообразней не ловить бандитов по лесам — а приманить на жирную приманку. И уничтожить оптом. Приманка есть. Создана не мной. И не в качестве приманки. Но ничто не помешает ей воспользоваться".

Дня три ничего не происходило, если не считать активного проведения земляных работ. Переругивание с ''Министром пропаганды государства Церент'' уже успело стать чем-то вроде бесплатного развлечения. Но к вечеру третьего дня вместо уже привычного ''министра'' заговорил кто-то иной. Грэдский отменный, и одновременно какой-то чужой. Местный, даже знающий грэдский как родной так говорить не будет. А вот кто-то с успехом окончивший курсы военных переводчиков по ту сторону фронта — вполне.

Предложили начать переговоры, не уточнив о чем.

Место Марина выбрала не задумываясь — в сотне метров от своих траншей на выгоне. Тела уже убрали, но воронки остались, и несколько сгоревших броневиков приятно оживляют пейзаж.

Ну, надо же, почти настоящие парламентёры. Или кто-то на них очень похожие. Почти по грэдскому уставу. Только там записано, что они должны быть с горнистом или барабанщиком, а тут и тот и другой присутствуют. Да ещё и человек с белым флагом. А вот и собственно, офицер-парламентёр. Впрочем, субъекта разряженного подобным образом, только при наличии буйной фантазии можно принять за офицера.

Обычно ''Священная дружина'' хаживает либо в обычной крестьянской одежде, либо в каком-либо подобии военной формы. Особенно любили псевдо форму главари. У них даже что-то вроде знаков различия введено. В средствах нуждались, а знаки различия и как бы награды из серебра, а изредка даже из золота делали. Идиоты! У этого же деятеля на голове красуется медная шапка, отороченная мехом и с лисьим хвостом на макушке. Поверх расшитой бисером грэдской шинели, на рукаве которой пришиты серебряные символы веры, свидетельствующие о том, что её обладатели кто-то вроде полевого ястреба, что на грэдский можно перевести примерно как подполковник, напялена национальная жилетка, такого качества, что с руками и ногами оторвал бы любой этнографический музей. Весь наряд дополнен поясом из алой материи, к которому привешен допотопный револьвер и старинная сабля с позолоченной рукоятью. Рожа такая, что Марина сразу решила, что дальний родственник новогоднего дерева вряд ли умеет читать.

Впрочем, её вид тоже таков, что, пожалуй, не особенно укладывается в хрестоматийные представления о грэдском офицере. Она в чёрной футболке с маленьким гербом на груди. Между прочем, вполне штатной. Всё бы ничего, но футболка Марине маловата. (Еле нашла такую!) Свои-то привыкли, а святоши довольно непривычно видеть женщин, одетых подобным образом. К тому же на ней штатные шорты для жаркого климата и ремень с кобурой и сапоги со шнуровкой до колен. Завершает наряд пробковый шлем. В общем, по мнению любого святоши, она практически голая. И она это прекрасно знает. А тут ещё и резкий контраст между довольно неплохой фигуркой и испещрёнными шрамами руками и лицом. И естественно, парламентёры смотрят куда угодно, но только не туда, куда надо.

"Ну, а в чём ещё ходить в тридцатиградусную жару? В шинели, что ли парится? Да нет, у меня с головой вроде бы нормально. В отличие от некоторых… И не только местных. А насчёт штатного обмундирования — спасибо, увольте. Команда бронепоезда вообще в одних трусах воюет. И я на их боеспособность не жалуюсь. К тому же с детства жару плохо переношу, тем более, такую сильную".

И стоять Марина стремится так чтобы ''парламентёры'' оказались между ней и опушкой леса. Стрелять-то сейчас смогут только оттуда. Впрочем, снайпер понадобился бы — не чета местным.

Марина совершенно сознательно вырядилась классическим колонизатором. Вроде как — ребятки, когда с вами по-людски разговаривали, вы этого не ценили. А теперь с вами вот как мы говорить будем. Делайте выводы. Если башку под таким шлемом не напекло, конечно.

Впрочем, этому ''офицеру'' с позволения сказать, её юмора всё равно не оценить. Шариков недостаточное количество, да и те уже почти за ролики заехали.

А вот знаменосец-то явно из ценителей хорошего юмора. Рожа — на местного явно непохожа. Хотя и загорел почти как они, до черноты. А костюмчик-то почти военная форма, и носит её владелец ох как давно. Да и взгляд явно иронией сквозит. И выправка военная. Кого за дуру держите, неужели я не вижу что это самый натуральный ''иностранный доброволец'', представитель прогрессивного человечества, блин. Кадровик типичный, его как не выряди, всё одно проглядывает, кто такой есть. Чей вот только? Навряд ли мирренский… Хотя чем чёрт не шутит? Да нет, не их вроде, они-то сюда только военных советников засылают, да и то редко. Далеко и орденов хрен заработаешь. А то ещё и поймают… Совсем скучно тогда будет.

Из нейтралов, скорее всего. До чего же эти ''добровольцы'' с честными рожами офицеров чужих генштабов надоели!

Наконец, налюбовавшись на предоставленное зрелище, и сообразив, что никого другого для переговоров он всё равно не дождётся, ''офицер'' заговорил.

— Ми есть уполномочен предлагать вам капи… катипо… катипиляцию. — сказал, блин, словно мешок стокилограммовый дотащил. Даже для жителя степи идиот редкостный. Пару секунд передохнул и продолжил. — Ми есть гатарнировать…

Язык бы хоть выучить соизволил. Или знаменосца попросил бы потрепаться. Марина на их языке уже спокойно говорить может. Из бандитов тоже многие неплохо грэдский знают. А этот… Ну просто образец тупости какой-то. Благо висюльки на рукавах наверняка не его. Она про многих главарей знает, и этот ни на кого из них не походит. Шут он только и всего. А с шутами и разговаривать надо соответствующим образом.

Марина резко прервала его. Сощурила глаза и ответила как в виденном в детстве фильме из другого мира. Правда, там был несколько иной уровень дискуссии.

Она подносит почти к носу парламентёра полусжатую ладонь, шевелит мизинцем, и говорит по-грэдски так, чтобы слышали все:

— Твоя степь вот такой м-а-а-а-ленький. — и почти писклявым голосом, — А моя империя… — она сжимает кулак и суёт прямо в нос ''офицеру'', - Вот! Большой! — И сказано это, как удар от которого нет обороны. Её обычным мощным и чуть хриплым голосом.

Развернулась и зашагала обратно к траншее. Она прошла почти половину, когда её окликнули. И похоже, не ''офицер'', а тот с белым флагом.

— С кем мы вели… переговоры. — и на прекрасном грэдском сказал, между прочим. А то такой слепой, не догадался.

Марина не оборачиваясь, ответила.

— И Глаз Змеи сверкнёт сквозь ночь

И божий храм падёт

И Чёрной Ведьмы сын иль дочь

Погибель принесёт

Я майор Херктерент, прямой потомок в двадцать девятом колене Чёрной Ведьмы Дины. Это про меня ваше пророчество. Так что копайте себе могилы. Скоро они вам понадобятся! А ещё явятся парламентёры — расстреляем их. Всех! — всё это отчеканено на их родном языке. Свои тоже всё поняли, ибо среди них немало местных по происхождению, но вовсе не по духу.

На этом ''переговоры'' завершились.

А ''знаменосец'' тоже уходил, прячась за спинами. Его-то голова явно поценнее трёх других будет. Так бы мозги из неё и вышибла бы… Ничего, это мы, может быть, ещё сделаем!

Впрочем, по мнению Марины смысла в этих ''переговорах'' не было ни малейшего с точки зрения обеих сторон. Степные уже давно успели ''прославится'' столь гуманным обращением с пленными, что пресловутая фразочка на тему того, для чего предназначается последний патрон здесь чётко усвоена всеми. И смелыми, и не очень. К грэдам степным тоже в плен лучше не попадать. И Марина прослыла ещё не самой жестокой.

А что до ''переговоров'', то Марина уверена, что горнист тоже вовсе не степняк, а корреспондент одной из нейтральных стран. В этих странах миррены платили ряду изданий, чтобы они описывали грэдскую борьбу с бандитизмом как освободительную войну маленького, но очень гордого и свободолюбивого народа, мужественно противостоящей бесчеловечной военной машине. Впрочем, в нейтральных странах хватает и изданий, существующих за счёт грэдских денежек.

Издания промирренской ориентации естественно, умалчивают о многих странных случаях, связанных с вооружением ''повстанцев'', равно как и о контингенте, из которого состоят грэдские части и уровне их вооружения. Впрочем, от официального признания ''Государства Церент'' Тим воздерживался. А, следовательно, союзником не признавал, эмигрантских правительств не создавал, договоров не подписывал, да и помощи практически не оказывал. Игра не стоила свеч. Слишком уж далеко от фронта, а, равно как и от сколько-нибудь важных промышленных центров грэдской империи эта местность. А газетный вой недорого стоит. А вот кое-кто из нейтралов ''государство'' признал. Правда не без давления со стороны мирренов. Да за посылку ''добровольцев'' с кое-кем из нейтралов вроде миррены заключили с ними какие-то важные для них торговые договора. По крайней мере что-то такое Марина в столице слышала. Хотя ей про такие дела по должности знать и не полагается. Ну да она много такого знает, что знать вовсе не положено. И корреспонденты из нейтральных стран случалось попадались даже на фронте. И здесь за сенсациями гоняются. Да и шпионят по мере сил и способностей. Куда уж без этого.

Ну, спектакль для кого-то из них и устроен. Если выберется отсюда, то наверняка напишет про то, как ''борцы за свободу'' во избежании лишнего кровопролития по всем законам ведения войны предлагали кровавой грэдской банде почётную капитуляцию с соблюдением всех прав военнопленных. Чудовища ответили отказом…

Ну мы тоже постараемся, чтобы ничего подобного не было написано. И более того — эта статья вовсе не выйдет. Марина уж как-нибудь об этом позабочусь. Имеется у их высочества опыт общения с корреспондентами.

С месяц назад при зачистке одной деревни солдаты одного такого поймали. Верещал как свинья, какая он важная птица и каким уважаемым изданием послан. И что с ним правительственные издания сотрудничают. Может, ему бы и поверили бы, или сделали вид, что поверили. Но нашли при нём довольно много фотографий, на которых изображены были, кроме всего прочего пытки и издевательства над пленными и мирными жителями, в том числе женщинами и детьми… Был приказ, что таких ''корреспондентов'' следует высылать из данного района и ничего больше, по крайней мере, пока второй раз не попадутся. Ну да там это уже не военных властей дело.

Марина, не могла понять, почему эту область не сделали закрытой для иностранцев. И почему вообще с этими иностранными журналистами возятся. Она бы их всех… Как говорится, в изощренной форме… Лучшего коня не пожалела бы! И с особой жестокостью. Приказ есть приказ, и его надо выполнять. Какое бы у тебя ни было мнение относительно его целесообразности и вообще здравого смысла. Впрочем, с этим самым смыслом здесь уже давно проблемы.

Только конвоировать свежепойманного писаку до станции Марина приказала двоим солдатам, у одного из которых бандиты несколько месяцев назад убили жену и годовалого ребёнка. А второй его приятель. И фотографии видели оба.

Журналиста застрелили, как докладывали солдаты ''при попытке к бегству''. Расследование происшествия тоже должна была вести Марина. Тело нашли быстро. В акте написала, что иностранец получил три пулевых ранения в область шеи, от которых и скончался. Равно как и о девяти найденных гильзах, что должно значить, что положенное количество предупредительных выстрелов сделали. Написала и об обнаруженном на трупе пистолете, и о том, что из-за жары отправка тела на родину не представляется возможной. А равно и о месте погребения.

Полковник сделал вид, что акту поверил. Хотя ему без сомнения доложили о теле, в которое всадили самое меньшее три диска от автоматов. Почти триста пуль, если кто не понял.

Когда представляли к наградам (в основном денежным) за эту зачистку то обоих солдат Марина внесла в список с характеристикой ''за образцовое выполнение задания командования''. Чуть больше было дано солдату, у которого погибла семья.

Марина не жестока. Но лев тоже убивает гиен. Хотя их и не ест. Просто презирает. Или ещё что. Кто там зверей поймёт.

— Так, — сказала она солдатам, — Знаменосца запомнили?

— Так точно!

— Это явно один из их главарей. И явно не из последних. Так что при следующей встрече…

— Так точно.

Увидят — не промажут. Хотя и из местных.

— Приведите пленного.

— Какого?

— Какого угодно. Лишь бы не сильно тупого, и чтобы на своих ногах ходить мог.

Его втолкнули так, что повалился к её ногам. Попытался встать, но со связанными руками это сделать сложновато.

— Поднимите его.

Теперь можно рассмотреть. Явно, мужик из мобилизованных. Лет тридцать или сорок. Выглядит напуганным, но хорохорится. Одет — грэдская форма со споротыми знаками различия. Понятно, на каком складе досталась. В общем, сойдёт.

Марина встала с табуретки. Кто-то поправил лампу на столе.

Она подошла к пленному. Тот смотрит сверху вниз, но поёжился. Взгляд-то колючий. Да слава оборотня. Некоторое время Марина рассматривает пленного, а потом осведомилась:

— Знаешь, кто Я?

Тот словно помимо воли кивнул.

— Тогда скажи.

Чуть ли не шипит она. Он пятится к стене. Марина ведь умеет разговаривать так, что из под губы словно невзначай показываются клыки. А время позднее, да луна полная…

— Их новый командир.

— Верно, да не совсем, ибо во мне ещё кое-что есть — она отступила на шаг, и резко рванула из ножен меч. Взмах!

Отточенное лезвие застывает в миллиметре от шеи пленного. У того с виска сползает капля пота.

А Марина почти шепчет. Такой голос может быть только у научившейся вдруг разговаривать смертельно ядовитой змеи. Вполне под стать тем стальным, из которых сплетена рукоять меча.

— Видишь мой меч? Смотри на него хорош-ш-ш-ш-шенько! Смотри и запоминай, ибо это и есть ОН. Тот самый Глаз Змеи. А я та самая дочь Чёрной Ведьмы, которая принесёт вам всем погибель. Я вернулась, доделать начатое. И ещё запомни: ты первый и последний враг, кто вот так посмотрел в Лицо Змеи и остался жив. Запомни это.

Сейчас тебя отпустят, иди к своим, и расскажи, что ты видел. И пусть они хор-р-р-р-ошенько подумают, о том, что вас всех ждёт.

Уведите!

Уводят.

— Что с ним делать?

— Что сказала, проследите, чтобы он добрался до своих траншей.

Офицер не уходит.

— Вам что-то не ясно капитан?

— Ясно… Разрешите обратиться?

— Обращайтесь.

— Это и правда тот самый древний меч?

— Естественно.

— Значит вы…

Офицер из местных уроженцев, и значит, все предания всосал с молоком матери. И знает прекрасно, кому может служить этот меч. Хорошо хоть, что он не силён в генеалогии императорской фамилии. А ведь владельца этого меча по местным преданиям не может убить никакое созданное руками человека оружие. И владеть им может….

— Я Еггт! Истинный Еггт из рода Чёрных Еггтов. И этим всё сказано. Выполняйте приказание!

Вошёл радист. Козырнул.

— Господин майор, разрешите доложить- тут ещё один миротворец выискался.

— Кто на этот раз? — весьма раздражённо спросила Марина. От бессонных ночей голова просто раскалывается. А сейчас как раз глубокая ночь.

— Губернатор. Радирует о перемирии и прекращении огня. Говорит, что с ними уже достигнута договорённость. Мы можем уйти с оружием, передав им всё тяжелое вооружение. Утверждает что невозможно бороться с восставшим народом. И лучший выход уйти с честью.

— Пошлёл он на *** — по-русски сказала Марина.

— Простите, не понял.

Марина перевела: пусть идет и насадит сам себя задним проходом на крупный мужской половой орган. Радист оскалился.

— Так и передавать?

— Можешь и без перевода. — сегодня поспать опять не удастся, — Немедленно давай мне связь с командующим округом.

— Что? Какие волнения? Какие беспорядки? Какое несанкционированное применение оружия? У меня здесь война самая настоящая! В гарнизоне десятки убитых! Вчера с большими потерями отбит штурм города.

— Мне передают нечто иное.

— Кто? Губернатор? Да что ему (не будем уточнять, чьему сыну) за семьсот километров видно?

— Он постоянно поддерживает контакт с авторитетными местными лидерами и старейшинами.

— Командирами бандитов. Повторяю. Здесь война. Город в осаде. Дорога в опасности. Время политических игр кончилось.

— Майор. Вы сошли с ума. У вас паранойя. Я намерен отстранить вас от командования.

— И как вы это собираетесь осуществить? Взорванный мост через Бурную тоже плод моей паранойи? Или я его сама взорвала?

— Доносят именно это.

— А вам доносят о предложении передать местным охрану складов?

— Вы сумасшедшая майор. Охрана складов осуществляется местными формированиями на протяжении целого месяца.

— На протяжении целого месяца охрану несут исключительно регулярные части. Местная полиция в городе по моему приказу шесть дней назад полностью разоружена. Полиция прочих населённых пунктов участвует в боевых действиях против нас.

— Кто убил полковника?

Марина буквально опешила от такого вопроса, но ответила:

— Двое из его охранников.

— Каким образом?

— Застрелили из автомата.

— Где находится тело?

— В морге местного госпиталя.

— То есть его возможно осмотреть?

— Конечно, хотя акт уже составлен.

— Губернатор утверждает, что он погиб при пожаре в его доме. От дома одни угольки. И от хозяина.

— Дом где стоял, там и стоит.

— К вам вылетает мой представитель. Борт СС-145. У него есть полномочия отстранить вас. Или не отстранять. В зависимости от ситуации.

— В любом случае, настоятельно рекомендую усилить охрану дороги во избежание диверсий.

— Конец связи.

Маленький транспортный самолёт появился около полудня следующего дня. Сделал круг над городом и пошёл на посадку. Теоретически повстанцы могли обстреливать аэродром. Практически же этим не занимались, опасаясь ответных мер со стороны грэдской артиллерии.

Из самолёта выпрыгнул щеголеватый подполковник в полевой форме.

Вместо приветствия он сказал следующее.

— Я вовсе не склонен был верить вашему донесению. Но я верю своим глазам. Мы летели над Дальним. Нас обстреляли с земли. Неоднократно. Что же тут у вас творится, майор?

— Шизофрения в дебильной стадии. Не у меня. — с сонным раздражением ответила Марина.

От командующего округом пришёл приказ. ''Все губернаторские мирные инициативы посылать с объяснением маршрута. Прямым текстом.'' Прочтение приказа личным составом встречено с энтузиазмом. Только реально оказать им помощь в данный момент никто не мог. Свободных сил у командующего оказалось только дивизион бронепоездов. Его сразу отправили на патрулирование дороги. Угрозу осознали и в столице. Но три дивизии не выдернешь словно карту из рукава. К тому же, здесь не годятся новобранцы.

Парламент ничего умнее не придумал, как создать какую-ту комиссию, которую немедленно следовало отправить самолётами в Дальний. В Министерстве авиации вежливо отказали, сославшись на отсутствие в городе аэродрома, и предложили лететь прямо к майору Херктерент. Но показываться в осажденном городе народным избранникам вовсе не хотелось. Гораздо проще казалось сидеть в столице и сотрясать воздух воплями о тираническом режиме и нарушении прав национальных меньшинств. Ещё популярнее оказалась тема о маленьком, но очень гордом народе, ведущем неравную, но справедливую национально-освободительную борьбу.

О том, что в результате этой национально-освободительной борьбы за прошлый год мирных граждан убили гораздо больше чем ''слуг режима'' — солдат и полицейских предпочитали не вспоминать. Зато фотография большеглазой девчушки с чуть ли не символической повязкой на левой руке и подписью ''жертва бомбёжки'' обошла все популярные среди интеллигенции газеты.

Какие-то они иные они, офицеры осажденной крепости. Помощи-то, конечно, ждут. Только попутно прикидывают, как бы сами с осаждающими управиться. И побыстрее.

— Хм… Они очень неудачно расположили лагеря, — говорит Марина, — Между ними практически нет связи. То есть, мы имеем неплохой шанс какой-нибудь уничтожить без шума. А если получится, то и не один.

— А в Дальнем идёт всеобщее бухалово. Хороший урожай свёклы!

— Всё не выпьют. Нам тоже охота.

Предчувствие многих смертей, а не веселье в усмешках.

Восстание было бы куда более опасным, присутствуй среди повстанцев хоть какая-то дисциплина. И имейся единое командование. На деле же всё оказалось совершенно иначе. Лидеры наиболее крупных лесных группировок, бывшие полицейские начальники, да командир территориального полка попытались было договорится. Но за каждым штыки, у каждого амбиции. И священники у каждого свои. И никто не имеет такого авторитета, чтобы заставить всех подчинятся ему.

У лесных какая-то дисциплина всё-таки наличествовала, но они составляли от силы 10 % всего воинства. Остальные же… Полицейские Дальнего захватили завод по производству пищевого спирта. Когда бронепоезд спалил полгорода, в завод почему-то не попало ни одного снаряда. Может, случайно. А может, и нет. А рабочие почти все местные. И запасы готовой продукции грэды вывезти не успели. А с сырьём проблем нет. Так что, основная часть ''Армии государства Церент'' заняла позиции в окрестностях Дальнего, а части осаждавшие засевшую в глухую оборону сорок шестую дивизию, сменялись чуть ли не раз в десять дней. Да и те, что занимали позиции, из Дальнего прибывали не пустыми.

Так что кольцо осады не назовёшь плотным. Особенно с точки зрения командиров разведгрупп, добиравшихся без особых проблем до Дальнего.

Эта ночь наступила. От кавалерийской группы поступил доклад, что кавалерию повстанцев заманили в ловушку. Осталось только крышку захлопнуть.

Для нападения на лагеря собрали два сводных батальона из добровольцев. Командиром одного из них Марина назначила капитана, семья которого не смогла выбраться из Дальнего. А второго — лейтенанта, командира десантного отряда с ''Хужбудэт''. Разведгруппы без шума уничтожили в стельку пьяное боевое охранение повстанцев. Батальоны выбрались из города. В темноте окружили лагеря. Часовых поснимали тихо. Ударили когда стало светать. Подползли к крайним палаткам. Где через вход, где распоров ткань попадали внутрь. И резали спящих. Как скотину. Бесшумным броском к следующей палатке — и там тоже.

Тревога так и не поднялась, хотя и раздалось несколько выстрелов. Только не было уже ушей, способных их правильно интерпретировать.

К полудню в лагерь приехал торговец из Дальнего привёз несколько бочек спирта. Поразился было непривычной тишине… Но заглянул в первую палатку…

Оттуда выскочил, зажимая рот. Потом торопливо выпихнул из кузова грузовичка бочонки. Развернул машину. И поехал. Но не Дальний. Свернул на малоприметную лесную дорогу. В глубине леса есть маленькая деревушка. Там живет его дальняя родня. И там можно пересидеть несколько дней, тем более, что один бочонок остался-таки в кузове…

А пересидеть эти дни просто необходимо. Вполне сообразителен торгаш, и сразу понял, чья это работа. Как и то, что ушли они отсюда не более нескольких часов назад. И случайные свидетели им вовсе не нужны.

Только вот осталось неизвестным, добрался ли он до лесной деревеньки.

Марина сунулась в люк броневика с двумя длиннющими антеннами на корпусе.

— Что бронепоезд, держится?

Радист сорвал наушники.

— Так точно, говорят хоть до зимы удержаться.

— Так долго не понадобиться.

В темноте не видно оскала. Враг попал в капкан, только ещё не знает этого. И из капкана не уйдёт. Не дадим. Решили, лопухи ушастые, что бронепоезд струхнул и решил к своим прорываться. Вот в него и вцепились. Ну, до чего же сообразительные, и о грэдах мнения как о полном дерьме. Наживка бронепоезд. И попались вы на неё как большая сонная рыбина на крючок с колючем окунем. Сейчас мы вас… Как рыбак ту рыбину. Да и бронепоезд вовсе не окунек. А что-то ближе к мурене. Да ещё и голодной. А зубки-то у этой рыбины ох и острые…

Приятно искупаться, одним словом.

Судя по докладу, с наскоку проскочили до вокзала. Десантный отряд занял несколько улиц. В депо захватили недоделанный повстанческий бронепоезд. Ничего, и такой воевать может. Гарнизон только часа через два и опомнился. Сейчас вблизи вокзала идёт ожесточённый бой. Местами доходящий до рукопашных схваток.

В траншеях под городом не осталось практически никого. С бронепоездом драться отправились. На то и расчёт. Сейчас вам будет сюрприз. Большой сюрприз. В виде сорок шестой дивизии. С потомком Чёрной Ведьмы во главе.

Марина соскочила с коня. Светает. С Лица Змеи медленно сползают тяжёлые капли. В предрассветной мгле кажущиеся чёрными. Всё кончено. Ещё где-то слышится приглушённая стрельба. Но это уже мужество и отчаяние обречённых. Их скоро добьют.

''И глаз змеи сверкнул сквозь ночь'' — сбылось древнее пророчество. Марина не стала убирать меч в ножны. Так и шла с ним в руке. Маленькая победительница.

Кавалеристы и десант с бронепоезда сгоняют в одно место пленных. Без особого рукоприкладства. На них наставили их же собственные пулемёты на треногах. На что, интересно, они надеялись? Пока у вокзала шёл бой с, как им казалось, пошедшим на прорыв бронепоездом, на окраинах благополучно дрыхли. Не все, конечно, но в подштанниках пленных хватает. А их конная дивизия, если так можно выразиться, тысячи четыре сабель, напоролась (пришлось постараться, чтобы им этот сюрприз устроить) на пять эскадронов с двумя ротами танков…

Танки не справились, пришлось помахать и шашками. В том числе и Марине. И вот теперь всё кончено.

Потери ещё не подсчитаны, но одно уже ясно: как организованной силы этих бандитов уже не существует. Хвастались, борцы за государство Церент, что у них пятьдесят тысяч. Может, столько и было. У грэдов не было и десяти, всех вместе. Солдат, и тех кто просто взял в руки оружие, чтобы защищать свой дом.

А что теперь? При попытке штурма три тысячи погибло. Два лагеря вырезали почти без шума — минус две. Дивизию, или как там у них называлось, грохнули — ещё минус четыре. Здесь, в городе, судя по всему никак не меньше десяти положили. Да пленных. Здесь под тысячу, у вокзала, говорят, триста, у храмового комплекса две или две с половиной взяли, да ещё неизвестно, сколько в нём самом засело.

Сколько бы не засело, а обратно не выйдут. Эти не сдаются. Ну, да и мы людей гробить не собираемся. Взрывчатки предостаточно. Храмовый комплекс большой, да не очень. Завалим. И чтобы наверняка никто не вылез — баллоны-то с красной маркировочкой имеются. Заставим начхимов вспомнить чему их учили. Уже везут баллоны и ''специальные'' мины с тех самых складов. Вот после взрывов и закачаем по развалины. Как крыс перетравим, сколько бы вас не было.

В общем три пятых воинства этого уничтожили. А из оставшихся уже к сегодняшнему вечеру процентов десять останутся. Народ ''мобилизованный'' по домам чесанёт. Быстро узнают, что с дьяволицей им воевать не с руки. Той самой дьяволицей! А они тут суеверные.

Она подошла к пленным. Те невольно попятились. Приятно! Показывает на одного мечом. Они все смотрят не на неё. Они её вообще, наверное, не видят. Видят только меч из легенды, пришедший сюда. Пришедший испить их крови. Три камня в змеиных пастях. Они все знают, что это за вещь. Эта вещь живёт сама по себе. И человек только творит волю этого меча. Они так думают. Марина прожженая материалистка. Но может жестоко играть и на суевериях. И они сейчас словно кролики перед змеёй. Марины для них сейчас словно не существует. Зато живое существо Глаз Змеи. Существо живое, хищное и беспощадное. Та вещь, которая должна рано или поздно разрушить их мир. И сейчас и происходит крушение.

— Ты кто? Священный или мобилизованный.

Он боится, видно за километр, но всё-таки отвечает.

— Мобилизованный.

— Стой здесь.

Подходит к следующему.

— Ты кто?

— Тоже.

— Ты кто?…

Через несколько человек ещё один сказал что ''мобилизованный''. Но вокруг зашумели.

— Выйди. — негромко сказала Марина, и очень интересно взглянуть на человека, который бы не послушал.

Он шагнул на негнущихся ногах. Его жизнь и смерть в её руках. Она сделала шаг назад…

Не сразу поняли, почему стоявшее тело вдруг оказалось без головы. Кровь ударила фонтаном. Он только потом стал падать. Голова подкатилась к ногам остальных. Среди Еггтов были разные люди. Не было только тех, кто плохо владел мечом. Почти все в роду Еггтов слыли жестокими. Жестокость… А какие эмоции испытывает уничтожающий заразу антибиотик? Или скальпель хирурга, вырезающий рак? Кому какое дело до их переживаний? Они просто должны уничтожать что-то, ибо для этого они и предназначены. А если опухоль надо вырезать не из тела человека, а из социального слоя больного общества? Всё равно, ты должен убить эти заражённые клетки. Ибо ты просто антибиотик. И по определению не можешь испытывать чувств. Только вот дела никому нет до того, что ты ещё и человек. А не лезвие скальпеля.

— Не надо врать Чёрному Еггту, — цедит сквозь зубы Марина.

И шагнула к следующему. Она зарубила ещё двоих. Из строя вышел третий. Марина сделала шаг назад и остановилась. ''Зачем мне это, — подумала она. — Или это не я, а он их рубит? Есть ведь в нём какая-то сила. Пусть и злая. Но и я не добра. И во мне достаточно своих сил.''

— Принесите мне их знамя. Сотенное. От древка только отдерите.

Принесли.

Она берёт кусок материи, ещё недавно бывший символом, и вытирает меч. Комкает и швыряет грязную тряпку под ноги.

Неожиданно понимает, насколько же устала за эти дни. Но ещё один приказ всё-таки надо отдать. Она вовсе не собиралась щадить этих по уши перемазанных в крови двуногих скотов, словно в насмешку именовавшихся ''священными''. И так любившими болтать о своём природном гуманизме!

— Мобилизованные — туда, — она показывает мечом, — Священные — сюда.

Нет сомнений, не скрылся ни один. Не слишком — то они друг друга жаловали, защитнички веры, мать их. Когда разошлись, подходит Марина к пулемётчикам, показывет на кучку людей поменьше, и командует.

— Огонь!

Двенадцать стволов изрыгают огонь. Всё кончено очень быстро.

Посмотрела на вторую кучку. Лица. Лица только видно белые как мел. Среди лежащих вповалку тел ходят несколько солдат. Время от времени раздаются пистолетные выстрелы.

Ещё раз глянула на толпу. Кажется, ещё попятились. Хотя последние и так по стене чуть ли не размазаны.

— Найдите лопаты, и дайте им. Пусть зароют этих бандитов. И убираются по домам. Больше они нам не враги. Но если кто. Ещё раз…

Она резко выбросила вбок правую руку с мечом.

— Понятно! Империя отсюда не уйдёт.

Н-И-К-О-Г-Д-А!

Здесь пересадка, и через пару дней в столице. Трансконтинентальный экспресс даже сейчас ходит как часы. Хотя спешить в столицу вовсе незачем. Марина сидит в привокзальном ресторане в самом мрачном расположении духа, и напивается. Официанты вокруг ужами на сковородке вертятся. Видят же, паразиты, что деньги есть, и их не считают. Поезд будет только ночью. Интересно, сможет ли она до него дойти? А даже если и нет, найдётся, кому погрузить перебравшее высочество в вагон. Пусть и в виде куля. И даже вместе со всем содержимым карманов. Как ни крути, а от ощущения, что пасут не отделаешься. И пастухи — вовсе не неизбежные на любом вокзале воришки.

Она хватанула очередную рюмку. Состояние глухой озлобленности на всё и вся. Морду пойти набить кому-нибудь? Да некому вроде, народу слишком мало. Хотя, если поприсматриваться, вон те двое у окна как-то нехорошо на неё смотрят. И ржут над чем-то. За столом Марина одна. И вряд ли кто захочет подсесть к человеку с подобной физиономией, да ещё и при наличии на ней такой вот гримасы.

Опрокинула очередную Стало ещё тоскливее. Ровно настолько, что пора крикнуть ''Счёт''. И пойти проветриваться… По всей видимости, до комендатуры.

— Можно к вам присоединиться? — вопрос из-за спины.

Она резко оборачивается. Стоят капитан какой-то и лейтенант, к нему прилагающейся. В петлицах — колесо с крылышками.

"Снабженцы, мать их. Послать что ли? А вот возьму и пошлю. С полным объяснением маршрута. Я как ни крути, а целый майор, и почти подполковник. Не говоря уж о всём остальном".

Марина подернула плечами, как чтобы немного распахнулась куртка, и стали видны ордена.

— А пошли бы вы в известном направлении, — с почти истеричной интонацией сказала она им.

Капитан зачем-то полез в карман, достал удостоверение и сунул в нос Марине.

Чуть не получив по своему при этом.

Третий отдел безопасности. Наряду с прочим — особо тяжкие преступления военнослужащих. И хмырь этот, оказывается не капитан, а целый подполковник.

— Вам лучше пройти с нами.

"Сейчас, так и побегу. Перед другими бойцов невидимого фронта изображайте. А я-то вас как облупленных знаю. В безопасности, если разобраться, только один порядочный человек. Да и тот, если посмотреть, свинья. Надо же, прямо цитата из классика получилась. Впрочем, они вряд ли читали".

Марина влюблено взглянула на бутылку. Пустая она только наполовину.

— Вот это допью — и погуляем.

Она демонстративно наполняет рюмку.

"Придурки, не знают что ли, я ведь, если только захочу, и вы заместо официантов мне за водкой бегать будете. Да ещё и спляшите что-нибудь. Я и не таких могу по стойке смирно поставить. Забыли, блин, кто Я?"

Как правило, субординацию Марина соблюдает строго. Во всяком случае на трезвую голову. Но сейчас в ней говорит пьяная удаль. И хоть на ком охота сорвать злость.

Занимайся… коллеги этих двоих делом, было бы куда поменьше смертей.

— Мы здесь по личному распоряжению министра, — сказал капитан. Или подполковник. В общем, среднеарифметическое, майор. Прям как Марина. — Вам, действительно, лучше пройти с нами.

Это аргумент. Стоит прислушаться.

Марина с показным трудом начала выбираться из-за стола. Лейтенант, наоборот за столом устраивается.

— За вас заплатят.

С кривой ухмылкой пожала плечами. Пропьём деньги в другом месте.

Разговор продолжили в городской комендатуре. В кабинете начальника, почему-то в поле зрения не наблюдавшегося. Марина недолго думая, устроилась в начальственном кресле и закурила. Ну не любит она таких ''орлов'' из безопасности. Не любит и всё тут.

— Вы читали последние газеты?

— Года полтора я не читаю никаких. Берегу остатки душевного здоровья.

Подполковник взглянул на неё с изрядной долей сарказма. То, что Марина гуляет не первый день хорошо заметно.

— Тогда введу вас в курс дела. Парламентское большинство требует расследования и суда над всеми офицерами сорок шестой дивизии и приданных ей частей.

"Это тебе вместо ордена с подполковничьими погонами. Арестантскую робу и миску баланды. Заслужила, блин. Ну, да со справедливостью в этом мире уже давно большие проблемы. А со здравым смыслом и подавно".

— Глупый вопрос: А за что?

— Если с парламентского перевести на человеческий то одним словом сказать можно — геноцид.

"Оригинально аж жуть. И долго интеллигентные дебилы из парламента эту мыслю рожали?"

— И что же решено относительно карателей вообще и моей скромной персоны в частности?

— Пока ничего. Требуют ареста ряда офицеров и рядовых. Составленный вами наградной список в полном составе. Особенно настаивают на аресте лица не упомянутого в списке.

''Лицо не упомянутое в списке'' — дожила, блин. Хорошо хоть розданные мной медали никто отобрать не сможет. А ордена… Их и в штрафбате заслужить можно. Как правило, посмертно. Что мне теперь в штрафбат собираться?"

— Парламентской комиссии сообщено, что все указанные в списке лица задержаны и до завершения расследования будут находиться лагере безопасности Љ 14.

Марина заржала. Даже согнулась от хохота. Колотит кулаком по столу. Лагерь Љ 14! В предгорьях! Да под этим обозначением скрывается ни что иное как ведомственный курорт!

Свежий воздух, здоровый климат, минеральные воды, лечебные грязи в конце-концов. Лечат от всего, начиная от рака и заканчивая подтяжкой морщин. Ну Бестия даёт стране угля!!!

Сама она в мирное время там частенько отдыхала. Да и император этим местом не брезговал.

''Арестованные'' как только в таком лагере окажутся, сразу поймут, что в министерстве безопасности о них думают. И как все их действия оценивают. А если МО тот самый список утвердить не захочет, то через безопасность ордена все получат. Да и не упомянутому лицу что-нибудь да достанется. Память у Бестии прекрасная. Чем закончится ещё не начавшееся расследование, уже понятно.

А парламенту — есть такое народное блюда — дуля с маком. Марина не ела, а они пусть попробуют!

Солдаты вполне заслужили два-три месяца качественного отдыха. Да и самой нервишки поправить не вредно. Она хотела это сказать. Но у подполковника уже было заготовлено мнение министра.

— Вас отправляют на лечение в центр пластической хирургии.

"А я думала, их с началом войны позакрывали. Хотя да, физиономия у меня сейчас — деток малолетних пугать. Собственно говоря, кое-где уже пугают".

Сорок шестую да бронепоезд отправили на фронт. С точки зрения парламентариев — более чем серьёзное наказание. По патриотической фразеологии спецов там навалом. Только тошнит от неё тех, кто пресловутый ''священный долг перед родиной'' на деле выполняет. Ладно хоть последние несколько месяцев не очень с выполнением этого долга усердствуют. Так что количество похоронок существенно сократилось.

Решили увеличить их количество за счёт сорок шестой? Помечтайте!

С точки зрения солдат — считай на курорт поехали. Какой участок фронта? Так там уже полтора года глухая позиционная борьба. Весьма вялотекущая. Фронт за прошлый год тысяч пять человек потерял убитыми и раненными, а также рванувшими по домам, не больше. Да ещё ведь и переговоры с мирренами сейчас ведутся. Обеим сторонам охота сохранить хорошую мину при не слишком-то хорошей игре. Стоившей миллионов по пятнадцать каждой стороне. Так что мысля на тему статус кво никому не внушает особого оптимизма. Но перспектива одержать блестящую победу внушает на несколько порядков меньше оптимизма. Политики с дипломатами, развязавшие эту войну, сейчас усиленно чешут языками. Слишком уж велика усталость от затянувшейся войны у всех участников. И как бы усталость не выплеснулась наружу. В виде революции.

Ну а на всех фронтах сейчас практически не стреляют. Ждут.

А командующие парламенту вовсе не симпатизируют. Так что если кто рассчитывает на использование сорок шестой в качестве пушечного мяса… Блажен кто верует. ''Те самые сорок шестые'' — говорят про них с большим уважением. Не из-за подавленного восстания. А как раз из-за парламентской склоки.

Бронепоезд перевели в береговую оборону. То есть тоже на пару месяцев обеспечили ''Хужбудэт'' официально санкционированное безделье, ибо вблизи побережья уже давным-давно без грэдского флага только рыба и плавает.

Марине теперь вновь не противно смотреться в зеркало. Мастера своего дела над физиономией работали. Сейчас их высочество выглядит почти красавицей. Только мордочка уже больно властной получилась, да с таким цинизмом во взгляде. Ну да на взгляд ранение не повлияло. Может, ещё и косметичку купить? Или лучше всё-таки остатки денег пропить? Хотели заняться и другими её шрамами, но тут уже взбрыкнула она. Из центра удрала. Спасибо, конечно, Кэрдин, но как говорится, хорошенького понемножку. Интересно, а вот кто это подстроил ей ещё один отпуск для поправления здоровья? Да ещё на три месяца?

Ну, ладно. Осчастливим столицу официальным визитом их высочества принцессы ненаследной.

На лаврах почивать нам, конечно не дадут. Но и под суд тоже не отдадут.

Трансконтинентальный курьерский. Знаменитый экспресс. До появления авиации — самый быстрый способ пересечь материк. Стремительный темно-синий локомотив. В облике — словно родство с торпедой на колёсах. Вагоны специальной постройки. Трансконтинентальное путешествие — весьма популярное развлечение. Было. Города на противоположных концах материка между которыми курсирует экспресс — две важнейших базы грэдских флотов. А где базы — там и верфи. А по дороге — немало городов с крупными заводами. Так что в настоящее время на экспрессе от одного моря до другого в основном катаются инженеры, связанные с достройкой кораблей и поставками оборудования. Катаются за казённый счёт. Из-за войны судостроительная промышленность работает с большим напряжением.

Хм. Всплыли в памяти личные поезда императора. Каждый имеет свое имя. Как корабль. В трёх из них у неё было по персональному вагону. Точнее, почему было? Поезда-то есть. Только она на них ездить больше не собирается.

Что-то вспомнился мелкий скандал незадолго перед её похищением. Тогда она гостила у Эриды. Херт же был весьма высокого мнения о умственных способностях ненаследной, и поэтому время от времени разговаривал с ней. И даже с усмешкой выслушивал мнение четырнадцатилетней девчонки по тем или иным государственным проблемам. Или же просто хотелось отдохнуть душой, общаясь с человеком не научившемуся ещё лжи и лицемерию.

К сфере деятельности соправителя относился и весь железнодорожный транспорт. Он рассказал Марине о высокородной аристократке, к тому же его дальней родственнице напросившейся на аудиенцию. Принял. Влетела и с места в карьер, стала жаловаться на начальника одной из железных дорог. Она де высокородная госпожа собиралась поехать на курорт. А негодяй начальник железной дороги заявил, что может предоставить ей только три купе первого класса, тогда как она требовала два вагона для себя, два вагона для прислуги и платформу для личного автомобиля. Но она, высокородная госпожа, не может путешествовать в таких кошмарных условиях…

И что бы их высочество сделало на месте соправителя?

Нашёл кого спрашивать! От высказываний Марины уже в том возрасте у многих глаза квадратными становились. Статистику сердечных приступов не вели к сожалению.

Марина ответила: предоставила бы один товарный вагон для скота. Во время войны надо ограничивать свои потребности. А это просто скотство так поступать. Ну, а вы как поступили. Странно как-то на неё посмотрел первый соправитель. "Выросла ты, девочка", — задумчиво проговорил он. — "Ей же я просто сказал — аудиенция окончена".

В этот раз решила возвращаться в столицу на трансконтинентальном. В нем всегда только один класс- первый. Быстро. Дорого, правда, но с её звёздами есть определённые скидки. А вздумай показать настоящие документы — вообще бы бесплатно поехала.

Одноместных купе не было. Взяла билет в двухместное.

Ну, а кто там в соседях? Тьфу ты пакость. Легальный святоша. И довольно высокого ранга. Молодой ещё. Физиономия сытая, ряса новенькая, символ веры — ювелирный, да с камушками. Пользовался бы успехом у столичных потаскух высокородных.

Глазки вот только неприятно умные. Святошам такие не положены.

А денежки на трансконтинентальный откуда?

Ну, ладно хоть можно не волноваться, что приставать будет. Рожица-то да и всё остальное у Марины сейчас более чем ничего… Хотя она-то хорошо знает, что не на пустом месте скабрезные анекдоты про священников появляются.

Скорчила кислую рожу, и сделала вид, что спит. Почти два дня пути. А не повезёт — то и три. Даже трансконтинентальный могут задержать из-за экстренных перевозок военных грузов. В том числе и мяса. Пушечного.

Два или три дня. Столько не проспишь. А той мусорной литературой, что торгуют на вокзалах, запасаться из принципа не стала. Посетить что ли вагон ресторан? Но тогда надо отправляться поскорее, ибо в столицу она твёрдо решила приехать трезвой как стёклышко.

Сквозь полуприкрытые веки заметила, что священник нет- нет, да и скосит глаза в её сторону. Физиономия-то у него более чем благообразная. Старушенциям такие очень нравятся. Или аристократкам свихнувшимся на мистике. Или же — хе-хе, малолеткам. Что-то вспомнилось, ещё перед отъездом было громкое дело. Сколько-то там священников разных конфессий обвинялись как растлители.

Пресса, общественность и прочие прогрессивно мыслящие выли конечно, о провокации спецслужб. Но изнутри спецслужб как-то виднее. Кэрдин конечно и не такую провокацию организовать может. Но в данном случае в этом нужды не было. Несмотря на вопли всяких там деятелей, засудили довольно многих. Да ещё церкови спасли некоторых, дав семьям пострадавших немаленький отступной, лишь бы они не подавали исков.

Интересно, этот благообразный тогда не привлекался, а то рожа уж больно знакомая… Или она в досье эту харю видела? Напрягает память. Точно, из досье рыло. И ни кто-нибудь, а один из лидеров умеренного крыла этих самых борцов за культурную автономию. Ну, надо же так вляпаться!

Теперь три дня любоваться на рожу главаря повстанцев безо всякой возможности выкинуть его из поезда. На полном ходу, разумеется.

"Ну, что за удача у меня такая? Сумасшедший не убил, в танке не сгорела, бандиты не прирезали, и вдруг нате! Повезло. Сиди теперь и слушай проповеди. Притом за свои же деньги!

Или, может в окно его выкинуть?

Только от такого номера даже Кэрдин вряд ли отмажет".

''Сколько ей лет? — думает святой отец- Двадцать пять? Тридцать? Или больше? Выглядит молодой, но рассуждает… Кто же она? Судя по форме — каратель. Судя по речам — человек с высшим образованием, а то и не с одним. Судя по внешности — человек весьма благородных кровей. Но аристократы не ходят с пистолетами на поясах и ножами за голенищами. А те кто так ходят, не рассуждают о смысле жизни и не цитируют отцов церкви. Хотя ненавидят нас не меньше, чем она. Чем умнее враг, тем он опаснее''.

Она по-прежнему сидит, откинувшись на спинку кресла. Глаза закрыты, но она не спит. Святой отец твёрдо уверен в этом. На руках и на шее у неё были видны следы залеченных ожогов. Да и лицо явно не обошлось без внимания хорошего пластического хирурга. Когда-то давно она, должно быть, выглядела страшно.

Где это её так? Здесь или на фронте? Судя по наградам, она там была. Но что бы фронтовик с двумя высшими орденами добровольно подался в каратели… Мягко говоря, странно.

— Нужник то же кому-то надо чистить, — не открывая глаз сквозь зубы проговорила она.

Святой отец отпрянул. Она словно прочла его мысли.

Она же села, и облокотившись на стол, с усмешкой сказала.

— Не надо быть гением или телепатом, что бы понять твои мысли. Та-а-а-кие заслуги, и в та-а-а-кой дыре.

— Не такая уж здесь дыра.

— Не дыра, разумеется, но всё равно, в нужнике почище. А чистить надо. Ну вот я и чищу.

— Виселицами, расстрелами да лагерями?

— А хотя бы. По-моему, это ничуть не хуже, чем отрубленные головы, руки, ноги и распоротые животы беременных женщин с зашитыми внутрь кроликами. Лично видала эти ваши художества. У меня кроме как на петли и пули ни на что больше фантазии не хватало. Да и не считала я нужным особо фантазировать. У ваших же…Перепилить человек двуручной пилой, сжечь заживо, загнать в задницу пяток пустых бутылок, или в глотку залить расплавленный свинец, иголки под ногти пленным загонять. Сразу под все — она зачем-то взглянула на свою руку и добавила — впрочем, у Тима до подобного тоже додумались. Да ты не морщись, и не делай вид, что не знаешь. Знаешь ведь ни хуже меня, а может даже и лучше. Легальный оппозиционер, — в последней фразе звучит буквально звериная ненависть.

— Да легальный, и не стыжусь этого. А зло никогда не рождало ничего, кроме зла.

— Да это, с какой стороны посмотреть. И знаешь, тут не кафедра в богословской академии, так что не надо проповедовать.

В воздухе повисла напряженность. Она зевнула, и спросила.

— К вопросу о зле и добре: вот ты вроде из синих, значит можешь иметь жену и детей. Так?

— Да так.

— Значит, женат и дети есть?

— Да есть.

— Сколько?

— Трое.

— Сколько им?

— Семь, пять и два.

— Прививки от оспы им делал?

— Да делал.

— В наших клиниках?

— Да.

— Оспа — зло, а мы с ней боремся. И дети от неё не умирают. Это плохо?

— Нет.

— Значит, нет. Ваши пророки призывают просвещать тёмных людей. Но там, где я была, ваши священники, кстати, кончившие Академию, вместо того, чтобы объяснять народу, зачем мы делаем прививки, внушали людям, что мы, таким образом, хотим убить их детей. И люди убивали врачей. А у всех священников дети были привиты. Но они говорили прихожанам, что это дух святой их защищает. Тоже и с другими прививками. Спросишь, зачем это делалось? А власти над стадом, вам, уродам элементарно хотелось. А то не дай бог, мужики нас слушать начнут, и налоги нам платить будут, а не вашим бандитам, да вам дармоедам. И таких да подобных примеров я знаю массу. Я зла, может даже жестока. Но я не ханжа. А вы все страшные ханжи, волнующиеся только о своём материальном благополучии, и больше ни о чём. А паства для вас это только то, что обеспечивает вам это самое благополучие, и больше ничего. Вы не хуже нас знаете про темноту и невежество народа в этих краях. Процентов семдесят мужчин не умеет ни читать, ни писать, среди женщин ситуация гораздо хуже. И вы ни черта не делаете, что бы это исправить. Грамотный для вас просто страшен. Ибо он умеет думать. И может читать не только вашу священную белиберду, но вообще всё, что захочет. И грамотный может элементарно начать слушать нас. Ибо он поймёт, что мы людям врём намного меньше вас. А если все начнут думать, то кому окажетесь, нужны вы? Проповедники мёртвых учений, великолепно научившиеся пользоваться невежеством собственного народа.

Можешь не врать мне, о высочайшем нравственном здоровье вашей паствы. Если ты не дурак, то знаешь, небось, о покупке в жёны двенадцатилетних, о том, что у иных женщин по пять шесть детей — и все от разных отцов, и ни один из них ещё не помер, о том что пить в ваших деревнях начинают чуть ли не с двенадцати лет — и результате этого — масса душевнобольных, рождающихся в ваших селениях. И ещё о многом другом, чего уже давно нет среди грэдов, и что есть среди вас. И вы консервируете всё худшее, что есть в человек, не даёте ему развиваться. Стадом управлять легче. И вам проще управлять стадом. И вы хотите, что бы народ и дальше оставался таким. Но этого не хотим мы. Нам не нужно стадо. Нам нужны умеющие мыслить люди. Люди, а не скоты, гордые люди, смелые люди, а не то забитое и тупое стадо, которое нужно вам.

И вас мы рано или поздно перебьем. Перебьём не эту обманутую толпу в жалких деревушках, а именно вас, гадов с несколькими университетскими образованьями, живущими в столице, пользующихся всеми благами цивилизации, и натравливающими нищий народ на империю. Это же бесполезная борьба! Но борьба за что? За дикость? За варварство? За что? Да скорее всего, просто за ненависть к разуму. Ведь ваша вера всегда обожествляла душевнобольных калек и уродов во всех отношениях. Кто там они у вас? А-а, вспомнила — принявшие подвиг добровольного ухода от мира. Вам не нужны нормальные люди. Вам нужны калеки и убогие, а ещё лучше и слепые. У которых вы сможете быть поводырями. Это ведь в ваших законах записано, как и чем надо бить жену. И за какой проступок. У нас телесные наказания отменены двести лет назад. Я к вам впервые попала — словно в позапрошлом веке оказалась. Я от взрослого мужика слыхала рассуждения, что если баню поставить на колёса, то получиться паровоз. Что самолёты это призванные из ада демоны.

Да меня саму, из- за того, что женщина, а командую мужиками в дьяволицу записали. Меня первый раз здесь пытались убить, облив святой водой! Дичь!

И во всей этой дичи больше всех виноваты именно вы, легальные оппозиционеры. И наш парламент, потакающий вам. И наша интеллигенция, подпевающая парламенту. Они все в один голос воют о военных преступлениях. А кто-нибудь из них хоть раз был здесь? Видел творящиеся? Нет! И никогда здесь не появится. А нас обвинять все горазды. А мы расхлёбывай.

А помощи — только патроны и новобранцы. И нет даже толковых переводчиков. Мы ведь зачастую элементарно не понимаем вас! А вы этим и пользуетесь. До чего же неохота терять свою кормушку.

И поэтому несёте чушь о том, что мы разрушаем древнюю культуру. Какая культура! Да ваше письмо — и то от грэдов заимствовано. А один из ваших деятелей, кстати, живущий в районе со смешанным населением вообще сказанул примерно такое, если в переводе: '' Мы, жители степи, нация здоровая от природы: нам не нужна медицина. Нужно позакрывать аптеки и больницы, а динерды пусть убираются лечится к себе''. Каково?

А ведь это депутат парламента! Больной национализмом дикарь по сути дела. Национализм происходит только от комплекса неполноценности. Маленький народ всегда стремится опошлить то, что сделал большой. И великое не велико, и величественное не величественно. А сами в дерьме по уши сидите. И создать ничего не можете. Только надуваетесь от важности, какие мы маленькие и гордые, и как все вокруг должны заботится о нашей самобытной культуре. И как нас травит мерзкая империя. А за счёт чего вы будете жить без империи?

Дорожный сбор с трансконтинентальной взимать? Так мы обходную построим. И ведь без нас смертей только больше будет. Клановая грызня начнется такая — ужасы похода Дины померкнут. Или может за счёт грабежа соседних областей жить хотите? Так уж на мирренов надеетесь? Да им на вас плевать. Враг моего врага мой друг. Старая истина. У мирренов нет постоянных друзей, если только постоянные интересы…

Точно так же, как и у нас. Есть два мира. Наш и мирренский. Все остальное — так, полумир. Нечто малозначительное, копошащееся у ног гигантов. И этому копошащемуся не стоит уподобляться собачонке из детского стишка. Гиганта сложно разозлить. Но если получится — собачонку одним ударом вобьют в грязь.

— Малые народы тоже заслуживают уважения.

— А кто говорит что мы не уважаем не грэдское население империи? К примеру, я грэдка только наполовину. Да и со стороны матери во мне столько всякой крови намешано… Ведь даже у вас мы боролись только с самыми дикими обычаями. И пытались бороться с самым дремучим невежеством.

Святой отец уже понял, что перед ним та самая маленькая дьяволица, подавившая последние восстание. Так значит, вот она какая! Вид-то вовсе не грозный, но насколько обманчив. Он слышал совершенно жуткие рассказы о её делах. И уверен, что если в них и есть преувеличения, то совсем не много. А именно этот священник ведь предупреждал, что чем-то подобным всё и кончится. Он был на том совещании. И оказался в меньшинстве. Подавляющем меньшинстве. Он предупреждал, что даже если эту дивизию удастся разбить, то ни о каком походе к ''Священному городу'' не может быть и речи, ибо грэды вместо одной дивизии пришлют три. И всё будет только хуже. Туманными намёками губернатора да столичных чинов сыт не будешь. Стрелять из них не станешь.

Так всё и оказалось. Ничего центральным властям присылать не понадобилось. Одной дивизией управились с восстанием. И в этом немалая заслуга маленькой женщины, сидящей перед ним. Больше ''божьего воинства'' не существует. ''Друзья'' за границей в газетах повоют- повоют и перестанут. А ''друзья'' в столице хвосты подожмут, да пожалуй тебя по сходной цене и продадут.

Она едет в столицу за орденом. Хотя… Только ли за ним? Да нет, не только. Ибо неспокойно сейчас в империи. А такие, как она никогда не ищут спокойной жизни. Им подавай бури. И они их находят всегда. Или это бури находят их? Кто знает.

А она, между тем, продолжала.

— Да и вообще, любая идеология или религия построенная на принципах национального превосходства и презрения ко всем остальным, никогда ещё не доводила приверженцев ни до чего хорошего. И вы исключением не окажетесь. Надо же так умудриться переделать под себя вовсе не кровожадную религию!

— Среди наших приверженцев хватает и грэдов.

— А часто вы с ними сталкивались? Я имею в виду не богословов или священников, а рядовых прихожан.

— Если честно, то нет, но я…

— А я таких прихожан видала. Среди своих солдат. И как-то раз одного, который был солдатом не хуже других, но слыл преизрядным богомольцем, я спросила, почему он воюет за нас, раз мы против его бога. А он мне ответил, что мы вовсе не против его бога, мы просто придерживаемся своей веры. И его вера вовсе не запрещает служить безбожным властям.

Тот кто верит неправильно может одуматься, и принять истинного, с его точки зрения, бога. Он ведь просто не слышал о его доброте, а если услышит- поверит. Ведь даже первоученики, и то не сразу услышали господа, а ведь люди слабы от природы.

А я сказала ему, ты всё равно не ответил, почему ты за нас.

Он мне сказал. Знаешь, что он мне сказал? Ты помнишь обряд приобщения к вере? Тот, который свершается над достигшими семилетнего возраста детьми? Да помнишь, помнишь, сам его совершал не раз.

А знаешь, что происходит с душой ребёнка любой нации и веры, умершем до этого обряда? А душа отправляется прямо в рай. Какой бы нации не был ребёнок, и какой бы веры не придерживались его родители. Душа эта на небе становится ангелом, ибо у ребёнка ещё нет и не может быть греха. До этого возраста он ещё гость на этом свете. Так мне сказал солдат, слывший большим богомольцем. А эти говорят что они нашей веры. Но они убивают детей. Даже совсем маленьких. Эти… Далее он сказал очень нехорошие слова, которыми у вас даже слуг зла не всегда называют, эта зараза, они портят веру. Ожесточают сердца тех, кто может, ещё бы мог услышать божье слово. Потому я за вас, и поехал сюда добровольцем. Они ведь не вероотступники, они хуже, они как слуги ложного спасителя, который должен прийти перед концом света, и совратить многих людей. Но ещё не пришёл ложный спаситель, которого потом всё одно сокрушит истинный. А с продавшими душу злу, мы и сами разберёмся. Ибо каждый из нас рано или поздно предстанет перед одним из первоучеников, и тот спросит тебя обо всем, что ты сделал в жизни. И о злом, и о добром. Иногда только господь может отличить зло от добра. Но иногда… Ты перестаёшь быть человеком, если видишь зло и не борешься с ним. Когда я предстану перед ним… За другие мои дела я получу заслуженное. Но с гордостью я скажу, что стало в мире на несколько штук меньше слуг зла.

Так он мне сказал.

Ещё он сказал: незадолго до вас я служил в трофейной команде, и кроме всего прочего, принимал вещи отобранные у бандитов. И я был в ужасе, ибо часто у одного находили по несколько символов веры, которые на шеи носят. Человека с ним ведь в могилу кладут. А они… До совершеннолетия ведь носится немного не такой символ, как после… А там находили и такие. Снимать эти символы… Для него это было… Вообще для верующего это немыслимо. Он в бога верил. Словно не с единоверцами, и вообще не с людьми он столкнулся. Это было для него немыслимо, грабить и сдирать с трупа вообще всё, что представляло хоть какую-нибудь ценность. Он таких ''единоверцев'' с позволения сказать, после вообще уже за людей не считал.

Потом, уже после конца, я снова видела его. Спросила, что он думает теперь обо всём что мы сделали. Он сказал так: Вы боролись с большим злом, и допустили зло меньшее. Я знаю, что вы творили, но я так же знаю, что в этой области больше никто уже не будет убивать детей. Пусть господь вам отмерит за ваши дела. Их будет ещё немало. Мне не под силам подойти к ним с какой-либо мерой. Но раз вы задумываетесь о таких вещах… Может вы и могли бы услышать слово божье. Если бы не ожесточилось из-за жестокости людей ваше сердце.

Я же всегда без стыда буду говорить что служил под вашим началом.

Так он мне сказал. И это была не лесть.

А ты мне на простенький вопросец ответь: только что сделанные телеммы, свеженькие ещё, видал когда-нибудь? В то что такого слова не знаешь — не поверю!

— Их уже давно не делают. — он сам себя старательно убеждал в этом. Хотя слухи, очень нехорошие слухи, всё-таки доходили.

— Делают. Точнее делали. Больше уже не будут — и полу ухмылка, полу оскал искажают и без того не слишком приятное лицо.

— Бог, боги, просветленные да мученики. Если не касаться священнослужителей, для которых они источник дохода, то нужна эта компания исключительно слабым духом людишкам. Вроде как я помолюсь, петуха там у идола заколю, лбом об пол шесть раз в день постучу — и дорогой господь все-то мне сделает. Скотину вырастит, хлеб посадит, или там дом соседа ограбить поможет, да жену его украсть. Поможет он мне в этом — и я свечку поставлю. Ну, или там храм построю, если уж очень много украсть довелось. Вроде как, если я четыре, или шесть раз в день молюсь, посты соблюдаю, по праздникам в церкву хожу, то рай с ангельским пением, или голыми девками, это уж кому что милее, мне обеспечен. А в промежутках между молитвами твори, что хочешь. Ну, или помягче: ''слаб я господи, того-то и того сделать не могу, помоги''. Этакой подпоркой сзади выступи. Заградотрядом, или знаменем, смотря по ситуации. Я-то трус, сбежал бы, но он не пускает.

Те, кто придумывали первые религиозные учения, дураками не были, и слишком хорошо знали, какое животное, этот самый человек. И сколько мерзости скрывается в нем. Потому и придумали Кого-То-Там-С-Самой-Большой-Дубиной, сказавшего что этого и этого делать нельзя, а то он обидится и даст своей Дубиной. В основе каждой веры лежит страх. Но не страх перед стихиями. А страх перед возмездием. За все дела и делишки. Даже термин у вас есть — ''Страх божий''.

Какое-то количество поколений от религии есть толк. Медленно, но выдавливается из человека скотская сущность. Пока люди верят, что он все видит, следит за всеми и каждому отмерит по делам его.

Но потом появляетесь вы, избранные. Каким-то особым божественным словом отмеченные. Утверждающие, что господь слышит вас лучше, чем других людей. Посреднички, так сказать. И из-за вас люди меньше начинают поступать по совести. Зачем боятся? Можно пойти к священнику, пожертвовать сто монет — и совесть чиста, а он ещё на службе и скажет какой ты примерный приверженец и как богобоязнен. А на завтра тот же священник будет служить заупокойную за найденного в лесу зарезанного тобой.

А нам боги не нужны. Мы сильные люди. Люди новой погоды, если угодно, даже сверхлюди, в том смысле, что надо же как-то эту новую породу людей называть. В нас есть моральные нормы, и может, они даже строже ваших. Но мы их не нарушаем не потому что чего-то боимся. Нам просто в голову прийти не может, что эти нормы можно нарушить. Как большой объем мозга и отсутствие надбровных дуг отличали нынешних людей от их косматых предков. Так и мы отличаемся от людей отсутствием в нас животного начала. Его нет. Выдавлено предшествующими поколениями. Лапы превратились в руки, но в душе ещё оставался зверь. В нас же его нет.

— Между ангелом и зверем стоит человек, он ближе к зверю, и это надо признать. Только где здесь место падшему ангелу?

— А где здесь место свободе воли? Сами же говорите, есть тот которого зовут злым. И есть тот, которого зовут добрым. И если первый создал тьму, то второй создал свет, если первый зажег огонь, то второй создал воду. Смысл мироздания — вечная борьба между этими двумя. И человек сам решает, на чью сторону встать. Падший ангел сознательно сделал свой выбор.

Но он ведь только с вашей точки зрения пал. А есть ещё и другая.

— Молитва приносит успокоение…

— А зачем нам покой? Вон губка на камне сидит. Мозгов и нервных клеток у неё нет. Сидит, водичку фильтрует, и абсолютно спокойна. Можно даже сказать, в состоянии истинного блаженства находится, ибо ничего её не волнует и волновать не может. Жить без волнений и тревог — это не жить, а сидеть как губка на камне. Интересно, зачем такое успокоение? Хотя покой полнейший. Какой-нибудь крабик пообедать тобой решит — и то ноль эмоций.

Святые, люди праведной жизни. Уход от мира, голым в цепях бродить по улицам, бессмысленно бормотать на базарах. Искать глубокий смысл в бреднях душевнобольного. Да что это за святость? Да по определению противопоставляете себя народу, за который якобы молитесь. Если ваш бог так могущественен, то он любое из своих созданий услышит. Вы святые, а все остальные грязные свиньи.

— Что-то подобное говорите и вы сами.

— Говорю. Не спорю. Но одна большая разница: в вашем мире не все смогут быть святыми, святость для избранных, для других в лучшем случае, спасение. Да и то не в этой жизни. В нашем же мире… Наше стремление — выдавить из человека животное, создать сверхчеловека. Любой может стать подобным нам. Любой может выдавить из себя животное и стать подобным нам. Любой. Мир не может состоять из одних святых. Но мир должен состоять из подобных нам.

Если у человека беда… Найди другого и расскажи о ней. Иногда просто нельзя носить беду в себе. Скажи о ней, и сама уйдет. А если что серьезнее… Поддерживать надо сильного, получившего удар и шатающегося. Он силен, он встанет, если ты поможешь подняться. И он снова станет прежним.

Но если видишь упавшего слабака — наступи на спину, что бы захлебнулся. А то поднимешь такого раз, поднимешь другой — тут-то он на спину тебе и усядется. Тащи его, несчастненького. Ни хрена делать ни желающего, а только скулить о своем несчастье умеющего. Добрым надо быть к тем, кто оступился, но ещё может встать, а не ко всем подряд. Скулящих — втоптать.

Сама? И падала, и роняли. Но поднималась всегда. И помогали встать такие же, как я. Знаю одно — главный мой бой уже позади. И выигран в одиночку. И знаю теперь, насколько сильна.

Мы без страха смотрим на мир. Ибо нет в нем ничего, с чем бы мы не справились. Что нам бог? Горы свернем, реки повернем, солнца зажжем. Только мерзости не сделаем не потому что кого-то там боимся, а потому что сами такие. Нам не враг живущей по совести кладущей поклоны. Нам враг тот, в ком сидит зверь. Нам враги люди с мелкими и подлыми душонками, считающие что центр мира — его норка, и весь свет должен заботится о её обустройстве. Мы не ценим вещей. Что нам дом? Весь мир для нас. Он плох, и его можно улучшить. Так мы и сделаем.

Это наши представления о мире, это наш мир. Он будет таким, каким мы его создадим. Мир глина в наших руках. Что захотим — то и слепим. И люди только часть этой глины. Когда-нибудь, довольно нескоро, но в обозримом будущем лепить будем только из неживого. Пока же приходится и из людей. Давить скотов в них, давить скотов из них. Выдавить можно изо всех. Мир, где каждый не похож на другого, но где все равны.

Это должен быть прекрасный мир.

И он будет таким!

''Когда-то я задумывался о природе Врага Рода Человеческого и о его сути. Почти не думал, как враг выглядит… Сомневался, есть ли враг вообще. Теперь я знаю — он существует. И вот один из его обликов… Или же это посланник Господа, присланный людям для испытания, и не ведающий что послан Господом? Как бы то ни было, не человеческая природа этой яростной души. Не мне ли Господь ниспослал испытание? Должен ли я убить её? Ведь не только недостойных приверженцев она лишала жизни… Может, слепым орудием в руках Господа была она?''

Она знает, что узнаваема каждым вторым, не считая первого. Ещё бы! Сама Бестия стоит у входа на перрон. И вроде без охраны. Подойти к ней не пытались. Видимо, ни у кого просто нет ничего такого, с чем стоило бы беспокоить. Да и каждый человек, увидев Кэрдин наверняка думает, что половина носильщиков и пассажиров на платформе — переодетая агентура.

Хотя многие бы удивились, узнав, что охраны-то фактически нет. Бестия есть Бестией. И по ночному городу, бывает, разгуливает в одиночку. На совещаниях у императора ей неоднократно указывалось на недопустимость подобного. На что Бестия невозмутимо отвечала одной и той же фразой, смысл и авторство которой мало кому понятны. ''Не посмеют, пёсья кровь''.

Человек, сказавший эту фразу, не был грэдом. Жил очень далеко. Но жизнь он прожил небедную событиями. И человек сказал её, когда ему стали говорить о том же, о чём и Бестии. Может, те люди просто беспокоились за него, ибо он был уже не очень молод и болен. Но человек сказал.

''Не посмеют, пся крев''. И не посмел никто…

А автор-то фразы был того — человеком более чем неоднозначным. Одним казался страшным, другим — великим. Не один десяток лет прошёл с момента его смерти. Но его не забыли. И вспоминали о нём одни — с почтением, другие — с содроганием. Было за что. Ибо он был одним из тех, кто свершил Великую Революцию. И кто потом строил новую страну. И это куда сложнее того, чем занимается Бестия.

Он не был изящен, не был красив, мог быть страшен, и бывал таковым. Но с него от чистого сердца советовали человеку делать жизнь.

Бестии таких похвал не доставалось. И она ничего не строила. Она изо всех сил стремилась не допустить краха того, что уже создано. Её нельзя назвать революционеркой, но те, кого так называли, относились к ней, примерно как человек с копьём, охотящийся на кабана, относится к бродящему по этому же самому лесу тигру. Со своеобразным уважением, но и со страхом. Ибо лес для двоих слишком тесен. Да и к тому человеку многие относились также.

Среди многочисленных интересов Бестии был и интерес к биографиям людей, занимавшим должности, подобные её собственной. И изо всех это человек казался ей наиболее близким по духу. Вот только время, в котором он жил ничуть не походило на то, в котором живёт Бестия. Юная, кипящая энергией пережившая революцию кровью умытая страна у того человека. И разъедаемая многими язвами уже почти дряхлая (в плане наличия идеологии) империя — это то, что есть у неё. Этот человек привлёк внимание Бестии в первую очередь своей необычностью, и необычностью времени, в которое он жил. Кэрдин неплохо знает и об одном из приемников этого человека. Тоже весьма достойной, и одновременно очень страшной личности. Но она и сама такова. А этот по сути дела, советник последнего и величайшего императора, почему-то напоминает Кроттета. В общем, всё на этом свете повторяется. Всё когда-то уже было.

Вот только откуда берутся люди, похожие на пришельцев из иного мира? Только людям зачастую не понять, откуда, с райских небес или из глубин ада приходят они. Толи ангелы, толи демоны. Да и к вопросу о том, откуда они приходят, ведь и с райских небес могут ниспослать кару.

Или это больное человеческое общество порождает их в качестве лекарства. А оно ведь может быть и очень горьким. Только оно жизнь несёт, а не смерть. Но не всегда это способны понять люди.

И Бестия хорошо понимает, что кто-то такой и нужен сейчас тяжело больному обществу. Но она подобного не видит. И знает, что она-то точно не такая. Она просто Бестия. Не больше. Но и не меньше.

Когда тот человек ушёл, ему было почти столько же лет, сколько Бестии сейчас. И когда он ушёл, то осталось ощущение, что многое осталось не свершённым. А Кэрдин Ягр смогла только стать Бестией. Это немало. Но и не особенно много. А ты уйдёшь такой, какая есть.

Бестией.

Всегда хорошо запоминают подобных людей. И дела, и внешний облик, так было и с ней. И её изящный костюм, и трость с золотым набалдашником знали не хуже, чем в другом месте знали длиннополую шинель, френч и фуражку того человека.

А она должна быть такой, какая она есть. Она знает себе цену. И её знают все. Она поступает так, как считает нужным. То есть так, как никто не ждёт. И из-за этих её поступков многое произошло, но ещё большего не произошло. И так будет всегда, покуда она жива. Ибо горячее у неё сердце. И холодный рассудок.

Потому что она — Бестия!

И это уже почти её имя, почти боевой клич.

Бестия!

Народу на трансконтинентальном в этот раз приехало мало, и поэтому Бестия увидела ее почти сразу. Марина явно никуда не спешит. Идёт не торопясь. Люди на неё оглядываются, впрочем, похоже, она как раз к этому и стремится. Невысокая, но хорошо сложенная молодая женщина. Не по-грэдски черноволосая, коротко остриженная, и смотрящая на всех со смесью насмешки, злобы и презрения. Даже военная форма подчёркивает достоинства крепкой фигурки. Форма подогнана мастерски.

Но оборачиваются люди не потому, что привлекают, или наоборот отпугивают черты Марины. Нет. Тут дело в другом. Вызовом всем и вся горят на груди две золотые звезды, и ряд орденов под ними. А правее звёзд одна под одной идут нашивки за ранения. Их пять: два тяжёлых и три лёгких.

А ведь ей двадцать с небольшим лет. И герой она. А вот сердца у нее, похоже, нет. Бросаются в глаза танкистские погоны Марины, резко контрастирующие с кавалерийскими сапогами со шпорами. Старинный меч за спиной понимающим людям скажет немало о древности рода хозяйки.

Вещей так и не нажила, как уехала, так и вернулась с одним чемоданчиком. Она никуда не спешит. Ей словно не к кому спешить. И на вокзале никого не ожидает встретить.

Она почти прошла мимо Бестии, когда та окликнула её.

— А я тебя сразу заметила, вот только думала по мою, или не по мою душу ты сюда явилась.

— Если бы не по твою, ты бы меня вообще не узнала. — сказала Бестия, с трудом, однако удерживаясь от того, чтобы не влепить ей пощечины.

— Возможно, — ответила Марина, — Итак зачем я тебе понадобилась?

— Я просто давно тебя не видела.

В ответ-ухмылка. Мол, знаю я тебя, что-то от меня всё-таки нужно. Ну не хочешь, и не говори. Привязанностей к людям Марина не имеет, и считает, что в них никто и не нуждается. Да и не верит она в человеческие чувства.

— Ко мне заедем?

— Я не возражаю. Всё равно, спешить мне некуда.

Они направились к машине. В душе Бестии боролись слишком разные чувства по отношению к Марине. С одной стороны, она ей почти как дочь. Но с другой… Много лет назад сама Бестия была почти такой же молодой, амбициозной, злобной и бессердечной… да по сути дела, волчицей, а не человеком. ''Хотя волки лучше заботятся о своих детях, чем она… или я''. Её все ненавидели, и она ненавидела весь свет. Почти как Марину сейчас. Но ведь было у Марины, за что всех и вся ненавидеть. Слишком многое ей пришлось пережить к двадцати годам.

— Сейчас у нас контрабандные сигары где-либо достать можно? Те, что от нейтралов этих, промирренски ориентированных. А то устала уже без нормального курева.

Смысл вопроса не сразу дошёл до Бестии. Вопрос, надо признать, шокировал. Она почти год не видела своего ребёнка. Но первый вопрос не о ней, а о сигарах. Неужели на самом деле она такое бесчувственное бревно, каким изображал император? Не очень-то хотелось в это верить.

— Конфисковали недавно большую партию, так что при желании достать можно. Тебе много надо?

— А сколько притащишь. Всё употребим.

Про себя Бестия решила, что пока они не доедут до дома, никаким образом не касаться в разговоре Марины младшей, а по приезду просто поставить Марину как мать перед фактом, и посмотреть на реакцию. В душе Бестии ещё теплилась надежда, что хоть что-то человеческое в душе дочери императора ещё осталось.

Или же она уже успела сжечь свою душу там, в застенках Тима, и в огне двух своих войн. Но ведь Бестия — то сожгла далеко не всё. Или всё-таки всё? И чего тогда она хочет от Марины? Она ведь ей не дочь. А от Марины ещё никогда никто ничего не добивался. Она всегда делает то, что хочет, и тогда, когда хочет. Но император-то знает её лучше Бестии, и не раз называл железнобоким фанатиком. И ещё говорил, что из всех людей нет никого более достойного высоких постов, чем Марина, но вместе с тем это единственный человек из достойных, кому он не хотел бы их давать. Власть портит людей. Но в ней-то уже нечего портить. Амбициозности в ней море, злобы — ещё больше, ненависти — тоже достаточно, цинизма — через край, но при этом она ещё и дьявольски умна и столь же дьявольски жестока. И к себе, и к другим.

Она прекрасно видит, в каком болоте ей приходится жить. Но ей это болото не нравится, точнее оно вообще никому не способно нравиться, но одни прекрасно в нём устроились, другим на него плевать, а вот ей и таким как она… Драконы могут зарождаться в болотах — почему-то вспомнилось Бестии из какой-то древней легенды. А ведь она действительно дракон, только пока ещё молодой и не опытный. А Бестия не дракон, но всё-таки опытный хищник.

Почти звериное чутьё подсказывает Бестии — это-вожак, и она поведёт за собой рано или поздно людей. Вот только на что? Но это будет ещё не завтра, и тем более не сегодня. Кое-что другое нужно сейчас понять Марине. Но способна ли она это понять? Остались ли у неё ещё человеческие чувства? Или всё-таки прав император?

Бестия сама садится за руль. Марина устраивается на другом сиденье и закуривает. Бестия краем глаза заметила марку папирос и мысленно присвистнула — ''Великий канал''. Одни из самых дешевых и вместе с тем популярных у простонародья и среди рядового состава. Для аристократки высшего круга, каковой числится Марина, курить подобную марку — не просто дурной тон, а вообще чуть ли не крайняя степень деградации. А ведь она никогда ничего не делает просто так.

Шрамы на руке так и остались. Так и не собралась залечить. Но и душа маленькой принцессы не в меньших шрамах.

— Устала я, Кэрдин, ты бы знала, как я устала за этот год. Это не война, это гораздо хуже, грязней и бесславней… Хотя это с какой стороны посмотреть. С какой стороны посмотреть, — зачем-то повторила она снова. — А я уже ни с какой смотреть уже не хочу. Плюнуть что ли на всё и подать в отставку. Буду скандалы в свете устраивать, да водку жрать. Всё равно больше ни на что не гожусь. Я опустошена. И всё тут.

— Неужели настолько нечего делать? Сама же говоришь, что болото у нас страшное.

— И кто с этим болотом что-либо делать собирается? Ты что ли со своими бобиками? Да вы степных бандитов, и тех поймать не можете, вплоть до того, что сами на них и работаете. Тоже мне… безопасность. Молчишь… Значит не только из моего докладика фактами владеешь. А про отдельные недочёты в работе мне лапши на уши можешь не вешать, у нас по всей стране недочёт на недочёте сидит и недочётом погоняет.

— Так чего же ты от меня тогда хочешь, раз везде недочёт на недочёте?

— А вот потому-то я ничего и не хочу. А денег на водяру у меня надолго хватит.

— Никогда не думала, что ты будешь рассуждать подобным образом.

— А на свете всё и всегда меняется, и ничего постоянного нет.

— Ценное замечание. А тебя, между прочим не удивило, что на вокзале оказалась я, а не представители твоего отца, Софи собственной персоной, или вообще никого?

— Последнего я весьма ожидала, а ты единственный человек на свете, кого мне видеть не тошно. Хотя… Тебя-то я ожидала меньше всего.

Относительно Софи Бестии давным-давно известно, что у сестёр с детства довольно напряжённые взаимоотношения. И Бестию совсем не удивило, что Марина её даже не упомянула.

— Ну, и какое же дерьмо у нас ещё происходит? — спрашивает она.

— Что именно тебя интересует? — вопросом на вопрос отвечает Кэрдин.

— К примеру, с кем сейчас спит Софи.

Бестия усмехнулась.

— Могу сказать только то, что не с тем, кому ты морду била. А с каким-то хреном, ростом почти на две головы ниже её, правда, в плечах широким и рожей, как у организма нижнего звена. Тупой, как дерево. Сынок какого-то деятеля из академии тыла и транспорта. Вышибала в третьесортном кабаке вылитый.

Марина хмыкнула. Сказать, что на фронте деятелей из этой самой академии презирают — значит не сказать ничего. Их ненавидят чуть ли не в несколько раз больше, чем мирренов. И в общем-то за дело.

— Ну, предыдущему-то положим, я била вовсе не морду.

— Ага, семь зубов выбила. Челюсть сломала. Адвокаты посчитали. Подошва твоего ботинка на морде хорошо отпечаталась. Могу потом фотографию подарить.

— Подари непременно, в рамочку повешу, и буду окурки тушить. И этому новому, если придётся, тоже что-нибудь и набью, и выбью. И задержусь в столице, набью непременно. Делать-то больше не хрена, а морда сама напрашивается. Сестрёнка в связях могла бы быть и поразборчивей. Скоро глядишь, вообще с грузчиком свяжется.

— Будешь смеяться, но в его карьере был и такой эпизод.

— Врёшь!

— Нет. Был он и грузчиком в одном из крупных магазинов, папаша его каким-то хитрым образом от фронта отмазывал. Софи его на каком-то сборище университетских деятелей подцепила. Гуляет с ним по крупному! Думаю, скоро какие-то меры надо будет принимать.

— Ничего, гинекологи у нас хорошие. Так что это не по твоей епархии. Да Софи и сама от такого субъекта ребёнка не захочет.

— Ошибаешься. Она за него даже замуж собиралась. Правда, раздумала потом.

— Не с твоей ли помощью?

— Нет. Император сказал — брак не признает.

Марина злорадно усмехнувшись заговорила совершенно лекторским тоном.

— Не в императоре тут дело. Как раз в Софи. Захочет — и папенька брак даже с телеграфным столбом признает. Но башку я сестрёнке за подобного муженька всё-таки отверну.

— Быстрее она сама это сделает. Видели его кое с кем. Болтал про неё невесть что. Она пока не знает. Терпеть не может, когда кавалер ещё с кем-то гуляет в то время когда их высочество внимание обратить соизволила. Тоже мне, представления о верности.

— А владетельной госпоже завидно, что на неё никто внимания не обращает? — и как это её с таким языком до сих пор не убили?

Бестия давным-давно уже научилась не реагировать на чьи-либо колкости. И мало ли кто и как обыгрывает её титул или грешки молодости.

Что понадобится — и так узнает! О любом.

— Кстати, тот, которого ты побила, судится с императорским домом пытался. Тебя хотели видеть на суде.

— Ну и слали бы мне в степь повестки. Только вот не пойму, с чего это тебя так на сплетни потянуло?

— Да вот решила от скуки матерьяльчик на великие дома прособирать. Вдруг, что интересное выплывет.

Криво усмехнувшись, Марина сказала.

— Дерьма всевозможного повсплывает, конечно, преизрядное количество. Педофилия, зоофилия, некрофилия, садизм, инцест и тому подобное плюс алкоголизм и наркомания. Но в основном ничего интересного не будет. У Херенокта просто не хватит мозгов для похищения Элиан. Только вот не верю я что-то в сказки про то, как у нас скучно. Может и вправду скучно. Как при пожаре на пороховом складе.

Она откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.

— Разбудишь, когда приедем.

Бестия не стала спорить.

Пока поднимались до квартиры, Кэрдин не сказала не слова. В прихожей встретила горничная. Она хотела что-то сказать Кэрдин, но та за спиной Марины сделала знак молчать.

— Подожди меня в зале.

— Есть. — безо всякого выражения.

Марине хотелось закурить, но она сдержалась, зная о нелюбви Кэрдин к табачному дыму. Как с ней бывало всегда, она стала расхаживать по комнате. На несколько секунд остановилась у окна, разглядывая происходящее во дворе. И услышала какой-то странный голос Бестии.

— Марина.

Она обернулась. И сразу узнает, кто на руках у Бестии. И дрогнуло уже почти окаменевшее лицо.

Девочка недавно проснулась, но не плачет. Как и все дети в этом возрасте она очень хорошенькая. Кругленькая рожица с удивлёнными и радостными глазками. Материнскими. Она ещё не знакома со злом этого мира, и с восторгом смотрит на него. До какого-то времени она с восторгом будет смотреть на него. Ну а потом перестанет. Со всеми так почему-то происходит. Все были такими, а вырастали из таких Бестии, Марины Саргон, да и степные бандиты, в конце концов тоже когда-то были детьми. И их тоже любили.

— Доченька…

Похоже, у неё подгибаются ноги. Бестия шагнула к ней.

— Возьми её на руки. Вот так. Она всегда плачет, когда её берут на руки чужие. Видишь, она не плачет. Она узнала тебя. Она уже умеет немного говорить. И пусть, наконец, она тебе скажет ''мама''.

Впервые в жизни Кэрдин увидела слёзы на глазах Марины.

— Я не знала, что ты можешь плакать.

Лицо Марины склонилось к личику дочери. Очень тихо она ответила Кэрдин.

— Я никогда не знала, что ты можешь любить. Прости меня.

— Единственная, у кого здесь стоит просить прощения, ещё не осознаёт, как ты перед ней виновата.

— Я не ожидала увидеть её здесь.

— Ты вообще её не ожидала больше видеть. Но это в прошлом. И забыто. А теперь запомни: она останется с тобой. И точка. Я сказала. Ты её мать. Такая, какая ты есть. И ты любишь её, всё-таки ты это умеешь. А я только Кэрдин-Бестия, Идущая Через Огонь.

— Нам вместе идти через этот огонь.

— Точно так. Но кто-то этого огня не должен увидеть.

— Мы постараемся…

Они так и стояли втроём. Две женщины, одна из которых годилась в дочери другой. И маленький ребёнок на руках у одной из них. Слишком поздно всколыхнулись в сердце Бестии человеческие чувства. Направлены они были на ту, про которую, так же как и про неё саму, говорили, что у неё нет и в принципе не может быть человеческих чувств. Про обоих говорили, что нет у них сердца. Про Бестию — очень давно, про Марину — только недавно впервые так сказали. Напомнила ли Бестии судьба маленькой Марины судьбу собственного сына, никогда не знавшего материнской любви? Или это было что-то другое? Даже сама она никогда не смогла бы ответить, на вопрос, что это было. Способной оказалась на человеческие чувства младшая дочь императора…

''А могла она быть и моей дочерью'' — почему-то подумалось Кэрдин. — ''Но никто уже не сможет вернуть прошлого. Никто. И никогда. И не о чем тут жалеть. Было то, что было. Ты всегда была преизрядной эгоисткой и в первую очередь, клинической карьеристкой. И больше не хочешь такой быть. А твоя карьера превратилась просто в тяжеленный груз, который ты до гробовой доски вынуждена будешь тащить на себе. Уже ведь стало так, что если не ты, то больше никто этого и не сделает. А надо! Ибо ты — Бестия! И Кэрдин Ягр уже не станешь, да ты и сама забыла какой ты тогда была. Забыла… И никогда не держала вот так на руках своего сына, как она держит свою дочь. Но именно благодаря тебе она её сейчас так держит. Только вот зачем ты это сделала? Кэрдин Ягр, по прозвищу Бестия. Или Бестия по имени Кэрдин Ягр''.

— Кому-то ты крепко напортила своей геройской обороной.

— Напортила здесь?

— Именно. И по-крупному. Губернатор снят. И не только он…

— Давно напрашивался. Такой ротозей, и в таком регионе. В зоологический музей запрос отправь. По-моему, он из их вивария удрал.

— Он вовсе не ротозей. Он до жути хитрая и скрытная тварь. При этом слишком себе на уме. Вопрос. Почему в его аппарате все были уверены в успехе восстания, и слали сюда феноменально панические сообщения, даже не удосужившись перед этим связаться с командиром гарнизона?

— Первым подозрения появились у полковника… Он не мог не выполнять данного постановления.

— О создании сил самообороны?

— Именно.

— А ты в курсе, что губернатор был одним из самых горячих сторонников закона о культурной автономии?

— Голову оторвать надо автору! Там где проблем не было, прикрываясь этим законом их создали.

— Там они имелись и до закона.

— После принятия их меньше не стало.

— Верно. А ты не задумывалась, какие политические последствия могло иметь поражение сорок шестой?

— Я так понимаю — тот, кто готовится к поражению — таких надо гнать из армии.

— Не все рассуждают как ты. И… У политики другие законы. Враг очень легко может стать союзником. И наоборот. Подойдем с другого края. Что-нибудь особенное было в допросах пленных?

— Сама можешь посмотреть. Всё зафиксировано.

— Уже посмотрела. Просто, хочу услышать твое мнение. Что показалось самым странным?

— Странным… В этом заповеднике пятого века чего-чего, а странного выше крыши…. - она на несколько секунд задумалась, — Выделить ничего не могу.

— А я вот выделила… Кого бы на месте повстанцев ты бы нейтрализовала в первую очередь?

— Офицеров, разумеется, с полковника бы и начала. Командиров все трёх полков, бронепоезда и особистов. Командира танкового батальона не пропустила.

— Верно подметила. А они думали не так, вернее не совсем так. Ты об этом знать не могла. Но меньше чем за сутки до начала восстания мои перехватили шифровку с чёрным списком. А в нём далеко не все офицеры. И прямо подчёркнуто — половина успеха — устранение полковника и майора.

— Красота! Я сама популярность!

— Хватит ёрничать. Дело слишком серьёзно. Что в этой провинции водится кроме бандитов. Не забыла?

— Бандитов там уже не водится… Нефти нет. Золотишка тоже, — с усмешкой начала перечислять Марина и помрачнев закончила, — крупнейшие алюминиевые заводы… Но они же далеко.

— Да всё одно — в этом регионе. И охраняют их территориальные части. А сорок шестая — единственная регулярная часть в этих краях. Допустим, она разбита. Сразу же поднимется жуткий вой как о вспышке народного гнева против произвола военных, так и о неспособности центра обеспечить безопасность мирных граждан. Послать регулярные части мы сейчас не в состоянии. Начинается вербовка в территориальные. И народу набирается много. Служить возле дома, а не кормить вшей в окопах. Восстание подавят. А мы получим фактически неподконтрольного центру лидера с карманной армией, перекрывающего одну из важнейших железных дорог, и сидящего на жизненно необходимом нам сырье. Как тебе подобная перспективка.

— Гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Про меня, к примеру.

— Слушай, скромная ты наша. У нас в стране не один такой губернатор. Да и этот не в одиночку действовал. Они использовали повстанцев. Я, если на то пошло, использовала тебя, зная твою большую любовь к сепаратистам. Зачем вылавливать по лесам этих паразитов? Лучше сделать так, что бы они сами собрались в одном месте. Позарившись на лакомый кусок. А потом и перебить их всех оптом.

— Так я и не в обиде. Как там говорят в другом мире: пусть век солдата быстротечен, но вечен Рим.

— Нет ничего вечного. Всё течёт, всё изменяется. Да и наш Рим уже давным-давно миновал времена Цезаря и Августа. Сейчас у нас в лучшем случае кризис третьего века.

— Если смотреть на столичные нравы, то точно… Слушай, у меня уже который месяц вопрос один вертится. Разрешите обратится, госпожа генерал-лейтенант!

— Обращайтесь.

— Так вот. На досуге я посчитала, сколько примерно у повстанцев нашлось мирренского оружия. Грубо-приблизительно, винтовок- около ста тысяч, автоматов- тысяч десять, пулеметов- тысячи полторы, минометов- около тысячи, правда в основном лопатные пятьдесят миллиметров, даже противотанковых пушек с десяток нашлось, ещё с полторы тысячи противотанковых ружей да огнеметов. Да БК ко всему этому.

Но это ещё не вопрос. Потом я посчитала приблизительную вместимость СТ-12 (уж извини, забыла мирренскую аббревиатуру), да вспомнила их дальность полета. Сочла-сложила — и ничего не получилось. Как это все привезли? Такой воздушный мост получается! Да ещё с промежуточными посадками! И никто об этом ни сном, ни духом. Повстанцы даже ни одной полосы не оборудовали. И подумалось мне, Кэрдин, совсем нехорошее. Кто же это нас так подставил? Оружием мирренским повстанцев снабдил, комендатуры да дивизии вывел и местную полицию сформировал. Поняла я одну простую и грязную вещь: даже стрелянной гильзы миррены в Церент этот не отправили. Бумагу только марали обильно. А оружие им отсюда кто-то слал. Но кто? И зачем? И что ты про все про это думаешь? И это уже вопрос!

— Пару лет назад были сильные пожары на одном из складов трофейного вооружения. Подозревались большие хищения. Я готовила проверку. И тут случайно разразился пожар. Расследование вела безопасность МО. Как мне докладывали, не слишком усердно. Имущества было утрачено… Набавь процентов двадцать пять к приведенным тобой числам.

— Я всё правильно поняла, уши этого дерьма не из губернаторского дворца растут? Тогда… что же тут затевают?

— Ничего хорошего!

— Почему-то я о том же думаю! Только скажи мне пожалуйста, как это ты просмотрела, когда оружие эшелонами возили? Я ведь не маленькая, знаю, кто железные дороги охраняет.

Кэрдин вздохнула:

— Если не маленькая, то и сама бы должна знать, что охрана всех трансконтинентальных дорог с ответвлениями осуществляется армейской безопасностью.

— Извини, позабыла!

— По-моему, ты мне не веришь.

— Я никому больше не верю. И даже не очень хотела разбираться сначала, что за отрава в столичном котле вываривается. Теперь же… Не поверишь, но страну мне всё-таки жалко. Как-то грустно без неё будет.

— Мне тоже.

— Не забудь, у нас в столице всегда хватало умельцев читать между строк. Фамилию И. О. командира сорок шестой называли неоднократно. И всему парламенту известно, кто это такой. И заметь, достаточно раздастся рыку из императорского дворца — все мгновенно замолчат. Но рыка не происходит. И они по-прежнему требуют суда над тобой.

— То есть ты хочешь сказать, что ради нормализации отношений с парламентом или же ещё в свете каких-то интриг, император преподнес им мою очаровательную головку на блюдечке с каемочкой. Знаешь, я вовсе не удивлена. Слишком многим охота погавкать на Великий Дом. А Глава им предоставил возможность заниматься этим безнаказанно. Только гавканье- блекленькие цветочки в этой истории. Сочненькие ягодки совсем в другом. Глаза можно отвести многим. Но не всем.

— Ты знаешь, ко мне несколько раз приходила Кэретта.

— Зачем? — безразлично поинтересовалась Марина. У императора и императрицы уже давно очень непростые отношения. А принцессе эта вялотекущая война до лампочки. У неё от всех Великих Домов остался только многокилометровый титул. Да Глаз Змеи и ещё пяток мечей. Ну и какое-никакое, а влияние.

— Наверное, чтобы понять каково это, когда твои дети тебе хорошо, если только чужие, а скорее всего, враги.

''Кто бы говорил, — раздраженно подумала их высочество, — Братец-то Ярн совсем неправильной ориентации стал. Политической''.

— И что ты ей сказала?

— Мы просто сидели с ней. И она спрашивала о тебе и Софи, но больше всё-таки о тебе.

— Еггт и Ягр никогда не поймут друг друга.

— Я ей сказала тоже самое. И знаешь, что она ответила? ''Я Еггт по крови, ты — по духу, она — и так и так. Так что нам надо попытаться понять друг друга''. Она, похоже, боится. И тебя, и за тебя.

— Я к ней совершенно не привязана, и не нуждаюсь в ней. Но, правда и то, что это не моя, и не её вина. Жизнь так сложилась.

— Не пытайся казаться более жестокой, чем ты есть на самом деле.

В ответ она прищурила левый глаз и вдруг спросила.

— А как там мой единокровный братец поживает? Или его уже ты пристрелила?

Если она рассчитывала, что на Бестию этот вопрос хоть как-то повлияет, то глубоко ошибалась. Совершенно ровно Кэрдин сказала.

— Хамло ты, Марина.

— Я это знаю. Извини. Я вовсе не хотела тебя обидеть, бывает просто со мной такое, что хочется говорить гадости все подряд.

— Она кое-на что намекнула, тебя это касается непосредственно. И не делай такое лицо. Она ведь кроме всего прочего, глава дома Еггтов. И ещё не назначила наследника майората.

— Нам бы мирренские законы о наследовании. Передача такого рода владений — только старшему сыну. Его нет — то зятю, ему же и титул. Красота! Никаких забот у главы дома!

— Марина. Мне иногда тебя убить хочется.

— Не тебе первой. Далеко не тебе.

— Сама понимаешь, она думает о завещании майората угадай на чье имя.

— Сама понимаешь, а на фиг мне это надо. Если это изощренное извинение за ту старую историю, то тем более мне этого на фиг не надо.

— Я ей примерно тоже и сказала, правда, немного в другой форме.

— И что она?

— Ни один Еггт не может жить недостойно. Иначе он не Еггт.

— Любой Еггт может прекрасно жить без денег. А достойно или недостойно — определяется другими критериями. И не ей рассуждать о человеческом достоинстве!

Бесперспективность войны, в смысле невозможности достижения одной из сторон решающей победы, и низведения второй до статуса региональной державы, стала наконец очевидна обеим сторонам. Однако, у народов, несмотря на колоссальную усталость от войны, возникали вопросы: ради чего все это было нужно? Многие миллионы смертей, чья-то храбрость, чья-то трусость. Ради чего? Неужели только ради изменения границы на сколько-то десятков километров, да перекройку сфер влияния в колониях.

Усталость от войны слишком очевидна. И растущее недовольство затянувшейся войной вполне может перекинуться на её организаторов.

Политический зондаж — и на территории одной из нейтральных стран развернулись сначала тайные, а потом уже открытые переговоры о мире во всем мире. Без особых проблем смогли договорится только о прекращении огня и обмене пленными. Обо всем же остальном…

Выставленные сторонами условия предварительного мирного договора говорили, как минимум, о том, что каждая сторона считает себя чуть ли не бесспорным победителем, полностью сокрушившем вражескую армию, и как минимум, осаждающем столицу.

Естественно, о принятии подобных условий не могло быть и речи. Но так же не могло быть и речи о прекращении переговоров. Начались многомесячные дипломатические баталии. А причудливо тянущаяся от одного великого океана до другого тысячекилометровая линия фронтов стала стремительно обрастать полевыми фортификационными сооружениями. Баталии дипломатов не стихали, и вскоре как грибы стали расти бетонные колпаки дотов. Стратегическую паузу стороны стремились использовать на 500 %.

В принципе, дипломаты были вынуждены согласится с тем, что новую границу на материке придется вести по сложившейся на момент перемирия линии фронта, возможно с образованием нескольких нейтральных и демилитаризованных зон.

Теперь споры шли о разделе колоний, и о судьбах нескольких нейтральных стран, во время войны занятых войсками сторон. В конце-концов, надо же куда-то приткнуть эмигрантские правительства, а заодно не дать противнику пополнить свои владения парочкой не самых бедных провинций.

Так что было много шуму на тему '' защиты наших национальных интересов'', ''сохранения политического равновесия'', ''защиты прав малых наций'', ''обеспечения интересов национальных меньшинств'', в ряде случаев упоминалась также ''борьба с тиранией'', ''восстановление законной династии'', ''установление народной власти''. В общем, весь богатейший арсенал дипломатических штампов задействовали по полной программе. Коснулись и прав наций на самоопределение (в первую очередь имелись в виду интересы населения областей, занятых неприятельскими армиями, впрочем, и тут к определению границ подходили в основном с военной точки зрения). Однако, ни о каком ''Государстве Церент'' миррены не вспомнили, грэды тоже промолчали о некоторых не слишком удачных своих авантюрах.

Хотя все статьи мирного договора удалось согласовать, речь в нем все равно шла не о границе, а о временной демаркационной линии, имеющей статус государственной границы. Одна из мин под двусторонние отношения, вполне способная при определенных обстоятельствах послужить поводом к новой войне. Одна из мин… Но далеко не единственная.

Только одной статьи не было, да и не могло быть в ''Договоре'' — статьи, хоть как-то ограничивающей вооруженные силы сторон. А это значит одно — декларируемый с высоких трибун мир и всеобщее разоружение следует понимать как перемирие с целью перевооружения.

Благо, у обеих сторон хватает различных разработок, довести до ума которые сложно из-за большого напряжения промышленности.

Первый парад после заключения мира показал: далеко не со всеми приятными сюрпризами удалось ознакомиться на фронте.

Традиционно вдоль трибун у стен Старой Крепости течет река брони. Только больно уж непривычно видеть на одной из трибун для высоких гостей персонал мирренского посольства в полном составе. Естественно, присутствуют и военные атташе в парадной форме. Как и раньше смотрят очень внимательно. И конечно, у каждого на груди по последней новинке мирренской фотографической промышленности, а то и не по одной.

Повисла тишина только нарастает рокот моторов. Хотя шуму поменьше чем от привычных ТТ.

Пауза затягивается. Зрители вертят головами.

Показались. Невиданные.

Четыре гусеницы под корпусом, по две на пилоне. Не верится, что такие обтекаемые корпус и башня из толстенной стали отлиты, такими изящными они кажутся. Длиннющие стволы орудий.

Кто понаблюдателеней, заметили и командира правофланговой машины.

В парадной черной форме застыла на башне маленькая фигурка. Женщина-полковник с целым рядом золотых орденов на груди. Молодая, но суров и властен взгляд.

По лицу дипломата ничего не скажешь о чувствах и эмоциях. Только атташе военные не столь искушенные. И нет- нет, да и дрогнет губа или веко. Нервы-то крепкие, но хорошо представляешь, что с тобой подобное бронированное чудище сделает. Брось грэды этих монстров на фронт — иными были условия мирного договора.

Начинаешь додумывать: а что же они ещё припрятали?

Император Тим частенько просматривал грэдскую прессу. И сразу узнал изображенную. Благо не слишком много минуло лет… Прежний огонь в глазах. Может, даже и сильнее стал.

Вот значит какая она теперь! Есть негласный закон — на правофланговой машине последнего батальона танков всегда первый из грэдских танкистов.

Видел снимок и Кроттет, только никто не знал, о чем министр думает.

Цензурный устав в связи с окончанием войны пришлось отменить. И кто бы сомневался, какое из мирренских изданий опубликовало снимок первым. Естественно, ''Наша жизнь'', карманное издание не слишком ладящего с императором денежного воротилы. Коммерческие интересы того и другого напрямую не пересекались. Однако, уже много лет он числился штатным оппозиционером. Его основным торговым партнером до войны была грэдская империя, многие его заводы зависели от поставок сырья от грэдов, причем сырья из тех местностей, до куда даже в самых сладких снах не мечтали добраться генералы. И в силу этого, был принципиальнейшим противником войны с грэдами. На войне одни нажились, да ещё как, а другие потеряли многое. А он больше всех. Но все равно не настолько, чтобы с ним не считались.

Не то, что он проявлял прогрэдские симпатии. Но при случае всегда стремился кольнуть императора, и, особенно, самых ретивых магнатов из милитаристской клики. А Тим всегда славился умением выслушивать все мнения, но решения принимать собственные.

Фото грэдской принцессы на обложке одного из самых популярных в стране изданий — вызов. А подобного ''добродушного'' существа — вызов в квадрате, если не в кубе. Знакомьтесь, Дина V — так называлась статья.

Статья-статьей, а продемонстрированные на параде сверхтяжелые монстры- принеприятнейший сюрприз.