Для того, чтобы окончательно отойти от пьянки и слегка поправить здоровье, бате потребовалось целых десять дней. Перестав пить и даже начав делать небольшую зарядку, он восстановился настолько, что уже не был похож на выжатый лимон к концу двухчасовой тренировки.
Занятия плавно переросли фазу «защиты» и мне все чаще хотелось ответить, причем со всей силы, не сдерживаясь. Учитывая расширившийся состав участников эксперимента, а так же все возрастающие усилия чтобы не ударить в ответ, я пришел к выводу что тело отца также требуется прогонять через ванную комнату в начале и в конце тренировки.
-Давай, залезай, будем копию биополей твоего тела снимать, - набрав воду, я обнулил ее инфоматрицу.
Отец неожиданно стушевался перед кристально чистой водой. Замявшись, он зачем-то провел руками по коротко стриженным волосам и отступил от ванны на полшага.
-Давай попозже, я еще не совсем того, - подсевший голос прозвучал хрипло.
-Залезай, мы каждый день новую матрицу будем снимать, - догадавшись, о чем он думает, развеял я его сомнения: - сколько хочешь можно так делать.
Все еще не до конца согласный со мной, батя все же уступил, раздевшись и забравшись в ванну. Снять показания заняло не более трех минут, после чего я вновь обнулил инфоматрицу и сам залез в воду.
-А тебе то зачем? – вытирая мокрые волосы, удивился батя.
-Так я же прогрессирую, наверное, - заметив на лице отца ухмылку, я осекся, но сообразив, что он шутит, бодро продолжил: - так что мне тоже нет смысла откатывать состояние собственного организма к тому, каким оно было пару недель назад.
Получившаяся после этого тренировка доставила мне куда большее удовольствие. Я все еще медленно реагировал на удары отца, но уже мог правильно сгруппироваться или отойти в сторону. Полученная возможность бить в ответ, позволила оценить кажущиеся ранее странными движения. Все уклоны и блоки, ранее показанные отцом, были направлены на контратаку. Вначале медленно, с корректировкой, а под конец побыстрее и от всей души, я бил в ответ на каждый выпад отца.
-Давай, сегодня ты первый, - набрав ванну, я пропустил батю вперед.
Удары он держал куда хуже меня, пропустив пару плюх, он стал заметно злиться и норовить ударить в ответ. Мне с трудом удавалось удержаться от колкости. Начавшие выстраиваться взаимоотношения могли легко вернутся к прежней отчужденности и секундное удовольствие от моральной победы могло стать слишком дорогим.
-Ты это, извини, - поздним вечером, когда мы оба излечились от нанесенных друг другу синяков и ссадин, отец нарушил тишину моей комнаты: - у меня и раньше так было, крышу срывает и ничего не могу с собой сделать.
-У меня тоже «рвет», как от тебя удар пропущу, так внутри аж закипает, и злость и ярость, - поддержал я батю.
-Не, у меня не так, я раньше вообще себя не контролировал, - мотнув головой, он устремился взглядом в окно, словно вспоминая былые годы: - пока не вырубят, не мог остановиться.
Отец ушел после одиннадцати, выключив свет, я улегся на кровать и неожиданно подумал о матери. В последние дни она ко мне не заходила, так как батя каждый вечер проводил в моей комнате. Оставлять ее одну я не хотел, в жизни мамы и так было мало хорошего и светлого.
На следующий день придя после шести с работы, мать начала готовить ужин. Я зашел на кухню, чтобы поздороваться и спросить, как прошел день.
-Зачем так много фарша купил? Я же просила грамм триста, не больше, – успев заглянуть в холодильник, она проверила сделанные мной покупки по дороге из института домой.
-Отец обещал сегодня пораньше вернуться, - как можно более нейтральным голосом сказал я: - приготовь на троих.
Выглянув в кухонное окно, я посмотрел на детскую площадку и часть прилегающего тротуара вдоль проезжей части. Не ожидая от меня подобных слов, мать замерла, перестав шинковать ножом лук на разделочной доске. Я не торопился поворачиваться назад, буквально чувствуя, как она прожигает мою спину своим взглядом.
-Хорошо, - справившись с собой, мать вернулась к готовке.
-Ты у меня лучше всех, - отойдя от подоконника, я приобнял ее со спины и сымитировал поцелуй.
Дернув плечом, мама притворно возмутилась моим поведением, но я почувствовал, как уходит охватившее ее напряжение и растерянность. Когда батя пришел домой, мать окончательно взяла себя в руки и вела себя почти как обычно. Об отце сказать тоже самое было нельзя, он явно чувствовал себя не в своей тарелке и был сильно скован.
Ожидая нечто подобного, я все это время находился на кухне, заполняя висевшую между ними тишину рассказами о том, что случилось в институте и в какие лаборатории есть вакансии на летнюю практику. Если предки меня и слышали, то не как не реагировали на звучащие слова. Разговору за столом, они предпочли уткнуться в свою тарелку и есть молча.
В конце ужина отец буркнул слова благодарности, мать принялась за грязную посуду. Глянув на родителей, продолжавших вести себя неестественно, я мысленно плюнул и ушел в свою комнату. Идея помирить отца с матерью потерпела фиаско и я впервые допустил мысль о том, что был не прав, затеяв все это.