Скромная тоненькая книжечка в обложке цвета запекшейся крови стоит у меня на заветной полке. Она не новая, с ослабшим переплетом -видать, побывала во многих руках. Тираж небольшой, как и формат — книжечка легко поместится не только в офицерском планшете, но и в кармане солдатской шинели. Увидел я ее случайно в кучке дешевого букинистического разнокнижья и купил за полтину, хотя на самом деле цены ей нет… Сборник называется «Героическая поэзия Древней Руси» и составлен в блокадном Ленинграде. Всякий раз, как беру эту книжку в руки, долго не могу оторваться. В чьих руках она побывала? Кому помогла?

Переводы «Сказания о Кожемяке», «Жития Александра Невского» и «Задоищины» сделаны Виссарионом Саяновым, давно уже ушедшим от нас замечательным ленинградским поэтом, из сибиряков, почему-то забытым нашей критикой. А «Слово о полку Игореве» переведено Владимиром Стсллсцкнм, и я однажды, захватив с собой драгоценную книжечку, навестил его, больного и слабого, живущего ныне в Москве на Солянке. Мы долго вспоминали войну, говорили об истории выпуска сборника, о работе нашей писательской комиссии по «Слову» и больше всего, конечно, о самой этой бессмертной поэме, о переводах ее Алексеем Мусиным-Пушкиным, Василием Жуковским, Аполлоном Майковым, Константином Бальмонтом, Николаем Заболоцким, Дмитрием Лихачевым, Николаем Рыленковым, Иваном Новиковым, Алексеем Юговым…

— Вы знаете, Владимир Иванович, за что я еще ценю ваш перевод?

— Да?

— За одну колдовскую строчку, которую перед войной Иван Новиков да вы в блокадном издании передали точнее других переводчиков. Вернее, даже за одну букву.

— Что имеется в виду?

— Ну, вы знаете, конечно, что слово «храбрый» употребляется в поэме одиннадцать раз.

— Нет, не считал.

— Причем в последней трети текста — после призывов загородить полю ворота и стать за землю русскую — оно совсем не встречается.

— Правда, в поэме много значат даже отсутствующие слова… Сами заметили?

— Да.

— Поздравляю! Итак, что за строчка или буква?

— «Дремлет в пОле ОльгОвО хОрОбрОе гнездО», — нажимал я на "о". — Понимаете, одиннадцать раз «храбрый.», «храбрая», «храбрые», «храброму» и так далее и одии-единственный раз в подлиннике — «хороброе»! Это же не может быть случайным!

И взахлеб заговорил я о том, что здесь — ангорский ключ к еще одной тайне «Слова» — его волшебной звукописи, оттеняющей смысл. В полногласии этом — оро, — сохраненном и в первом печатном издании, и в Екатерининской копии, — тревога, будто бы ночной набатный колокол, слышимый автору, звучит над спящим войском…

— А чуть раньше — гениальная аллитерация: «С зарания в Пяток ПотоПташа Поганые Полки Половецкие». Звукопись изумительно передает конский топот!

— Ну, этот-то пример затоптанный…

— А почему вы, Владимир Иванович, сохранили единственное в своем роде слово подлинника «хороброе» только в этой блокадной книжке? Зачем вы придали ему краткую форму в других изданиях?

— Не придавал. Это, наверно, корректора, и я даже не заметил… Восстановлю…

Мы поговорили о том, что все «Слово» — многооттеночно по смыслу, пророчески-символично в общем и множестве частностей, а на прощание Стеллецкий, отдавший изучению «Слова» всю свою жизнь, подарил мне одну рукопись, посвященную главной тайне великого произведения мировой литературы. Написана она была много лет назад, и я когда-то услышал о ее существовании от архитектора Петра Дмитриевича Барановского, страстного поклонника «Слова». Незадолго до смерти автор, оказывается, передал рукопись Стеллецкому, и я долгие годы безуспешно искал эти полтора десятка страничек, под которыми Владимир Иванович написал, что передаривает их «энтузиасту-неофиту».

Снова и снова листаю буро-красную киижечку, вышедшую в Ленинграде в самый тяжкий час его исторни. Глаз выхватывает строки:

А дальше лучше все же в подлиннике:

«Стязи глаголють: половци идуть оть Дона, и оть моря, и отъ всехъ странъ русскыя плъкы оступиша».

Отъ всехъ странъ… В любом из переводов на современный язык — «со всех сторон».

Подправлять прошлое в угоду кому или чему бы то ни было — дело не только безнадежное, но и рискованное; попытка, например, изобразить отношения русских и половцев в виде чуть ли не альянса, как это сделал один молодой современный автор, была более или менее решительно пресечена музой истории и эпоса Клио, обычно спокойно-уравновешенной, но иногда все же более или менее взволнованно берущей в руки более или менее гибкую лозинку. Отходчивая дщерь Зевса и Мнемозины пояснила при этом — за полтора века половцы предприняли почти пятьдесят больших походов на Русь, кроме бесчисленных мелких грабительских набегов, причем разорению подвергались самые богатые и густонаселенные земли, где изреживалось население, поля зарастали, а глад и мор довершали начатое, превращая обжитые земледельческие районы в Дикое поле. Половцы отрезали от Руси Черное море и Византию, захватили русское княжество Тьмутаракань, единственное, которое уже никогда не возродилось.

К концу XII века, однако, половецкая опасность ослабла, и набег, скажем, на Посемье 1185 года, последовавший за поражением войска Игоря, был эпизодическим и, в сущности, безрезультатным. Половцы лишь взяли крохотный городок Римов да сожгли пригород Путивля. И думаешь иногда: что грянуло бы, если б «сепаратный» «неудачный», «авантюристический», «легкомысленный» и так далее поход Игоря не состоялся той весной и именно в те дни — не позже и не раньше? Ведь князь Игорь с отрядом в семь-восемь тысяч воинов, стремительным броском проникший в глубь половецкой степи, увидел перед собою профессиональное воинство степняков, в несколько раз превосходящее его силы! Откуда оно вдруг взялось? Может быть, дружина Игоря стала случайной или не совсем случайной жертвой, предупредившей, однако, и сорвавшей еще один большой половецкий поход, скорее всего, на Киев — в ответ на последний победоносный объединенный поход великого князя Святослава, которого в те дни, кстати, не было в столице и он, наверное, ничегошеньки не знал об угрозе, иначе б не уехал в далекий Карачез, где ему совсем не обязательно было тогда находиться, — немногочисленную рать с лесного севера мог привести любой воевода или княжич.

Перед новым большим путешествием в прошлое, на поля сражения главного военного фронта русского средневековья, надо хотя бы мельком взглянуть на то, как открывался и полвека разворачивался тогдашний второй фронт,любознательному читателю, быть может, полезно будет увидеть этот хроникальный сгусток событий, чтобы подкрепить школьные аксиомы памятью о тяжком историческом уроке, предшествовавшем Невской битве и Ледовому побоищу.

С Прибалтикой и ее народами Русь была связана издревле. Еще в 945 году в составе дипломатической миссии князя Игоря Старого, посланной в Константинополь, был некий Ятвяг (то есть литовец) Гунарев. Среди других соседних народов начальные русские летописи числят и прибалтийские племена, «иже дань дают Руси», то есть киевскому князю. По Западной Двине и Днепру — водным артериям, связывающим Русь с Прибалтикой, — уже тогда плыли и ехали купцы, сборщики дани, князья, воеводы, миссионеры, дружинники. В руках полоцких князей был весь речной бассейн — от моря до верховьев, где стояли перевальные пункты Полоцк и Витебск. Стратегически важный район Прибалтики выбрали немецкие феодалы в качестве ключевого объекта своей экспансии. В 1184 году они высадились в устье Двины, и монах Мейнард, ищущий для римской курии новых доходов, обратился к полоцкому князю Владимиру Всеславичу, которому ливы, еще язычники, платили дань, за разрешение проповедовать в этой земле.

Молодой удельный князь новгород-северский за год до своего знаменитого похода на половцев мог еще не узнать об этом десанте, но о дальнейших событиях на крайнем северо-западном пограничье Руси в самом конце XII и самом начале XIII века великий князь черниговский, несомненно, имел представление, хотя бы в общих чертах. Его древнейший город Любеч на Днепре был главным обменным пунктом в торговле между собственно Русской землей, северорусскимн княжествами и Прибалтикой, где в те годы происходило следующее.

1184-1195 годы. Колония немецких миссионеров, купцов, профессиональных вояк, искателей приключений разрасталась — захватывала чужие земли, насильственно обращала в католичество окрестное население, привлекала на свою сторону местную знать, засылала на восток и юговосток знатоков торговых, религиозных и военных перспектив. Учредилось ливонское епископство.

1196 год. Нападение на восточное побережье Балтики датских рыцарей.

1197 год. Шведские феодалы грабят и жгут селения эстов.

1198 год. Создание Ордена крестоносцев в Палестине и перебазирование его в Прибалтику. Папа римский Целестин III провозглашает северный крестовый поход. Епископ Бертольд с войском крестоносцев приходит на Западную Двину, принудительно крестит ливов, облагает их хлебной данью.

1200 год. Епископ Альберт Буксгевден, этот, по словам Маркса, «паршивый бергенский каноник», на двадцати трех кораблях врывается в Западную Двину, разбивает объединенные войска ливов и земгалов. Это была стратегическая «свинья» — военный, экономический, религиозный клин в средостение Прибалтики.

1201 год. Крестоносцы основывают крепость Ригу в устье Двины, ставя под контроль всю торговлю по этой реке, верховья которой принадлежали русским.

1202 год. Учреждение духовно-рыцарского Ордена меченосцев. Русские купцы, добиравшиеся до земли пруссов, впервые увидели мечи на белых плащах. Плащей с крестами и мечами становилось все больше, и они мелькали все ближе у границ Руси.

Игоря Святославича не стало в конце 1202 года, и только человек, слишком недооценивающий своих предков, может допустить, что такой князь каким-то образом избежал военной и дипломатической информации или даже просто слухов о новостях с ближайшего северо-западного пограничья…

Пестрая западная орда вначале предавала огню и мечу береговые селения прибалтийских славян, пруссов, латышей, эстонцев, причем война с пруссами велась на полное уничтожение этого мужественного народа. В разноязычных летописях первой трети XIII века немало страниц, повествующих о героическом сопротивлении захватчикам, о контрударах, длительных и кровопролитных войнах, когда рядом с прибалтийскими ополчениями сражались русские.

1207 год. Русский князь Вячеслав Борисович, прозванный «Вячко», внук одного из героев «Слова о полку Игореве» смоленского князя Давыда Росткславича, держит крепость Куконас на среднем течении Двины. Отбивает все приступы, громит несколько отрядов немцев, но борьба была неравной; Вячко сжигает крепость и уходит на Русь.

1216 год. Эсты просят «полоцкого короля» Владимира помочь им «теснить войной» западных рыцарей, и русская рать немедленно отправляется в поход, к которому присоединяется шестнадцатитысячное новгородско-псковское войско. Началась «великая война русских и эстов против ливонцев».

1217 год. Снова князь Вячко вместе с братом Васильком сражается против немцев, но вскоре уходит в Псков просить помощи.

1219 год. На подмогу крестоносцам идут войска датского короля Вольдемара II. Датчане захватывают северные районы эстонской земли, закладывают крепость Ревель. Крестоносцы продолжают наступать по югу.

Единственное спасение эсты по-прежнему видели в помощи Руси и общенародном сопротивлении. Но их просьбе в Юрьеве, Вильянди, других крепостях были размещены гарнизоны псковитян и новгородцев. Патриоты призвали народ к восстанию. Пользуясь, однако, превосходством в вооружении и осадной технике, рыцари разбивали войска отчаянно сражавшихся эстов и брали крепость за крепостью. Героически сопротивлялась Вильянди; после ее падения всех русских, как пишет немецкий хронист, «пораспли перед замком на страх другим русским».

Полоцкое княжество, находившееся в силу исторических условий в относительной политической изоляции от остальной Руси, не могло своими силами защитить вассальных ливов, новгородцы и псковитяне — эстов: слишком большая сила ломила с запада.

1221 год. Великий князь владимирский Юрий Всеволодович направляет свои войска в землю ливов, осаждает Ригу; эсты снова поднимают всеобщее народное восстание. Война идет с переменным успехом. Ни Риги, ни Ревеля взять не удалось, отбить Вильяиди тоже. Правда, у русских и эстов оставалась еще сильная крепость Юрьев, основанная два века назад Ярославом Мудрым.

1223 год. Прибалтика истекает кровью; и я не знаю, что это — слезы сосен или кровь людей запеклась и закаменела в красном прибалтийском янтаре…

Старейшины эстов снова прибыли, как пишет тот же немецкий хронист Генрих Латвийский, «в Руссию с деньгами и многими дарами попытаться, не удастся ли призвать королей русских на помощь против тевтонов и всех латинян».

Любознательный Читатель. Но ведь это был год, когда «короли русские» почти все полегли на Калке!

— Да. Именно в тот страшный год, как сообщает Ипатьевская летопись, «приде неслыханная рать, безбожные Моавитяне, рекомые Татарове». Об этом сообщили русским князьям половецкие гонцы и беженцы: «А еще не поможете нам, мы ныне изсечены быхом, а вы наутре изсечены будете». О битве на Калке мы еще вспомним, а пока отметим, что ни наступление врагов с запада, ни феодальная раздробленность, ни княжеские распри, ни сжатые сроки для всеобщей мобилизации не помешали сбору с обширных территорий русских войск, чтоб защитить восточных соседей от угрозы полного уничтожения, обезопасить свои земли, предотвратить союз неведомых грозных пришельцев с половцами. Великий князь киевский Мстислав послал гонцов ко всем русским князьям, в том числе к великому князю владимирскому Юрию: «Аще сим не поможем, и предадутся половцы татарам, то тяжчае ны будет», а сам «начаша воинство велие совокупляти». На рубеж половецкой земли вышли князья и войска киевские, черниговские, смоленские, ростовские, галицкие, волынские, шумские, несвижские, путивльские, курские, трубчевские, дубровские, «друзи мнози князи» со своими дружинами, включая-по Татищеву — даже новгородское войско во главе с Михаилом Всеволодовичем, будущим князем черниговским и киевским… Слово «помощь» я выделил в подлинных текстах, чтобы облегчить любознательному читателю понимание событий.

— И предал общерусское дело только Юрий Всеволодович Владимирский? А ведь его сильное войско, наверное, могло бы решить исход битвы на Калке…

— Возможно… Однако он никого не предавал и был даже неизвестным героем того тяжкого года.

— Ну, знаете!

— Знаю… В залесном княжестве Юрия, конечно, не ведали истинной мощи татар, их тактики степных сражений и вполне могли счесть новую восточную опасность вроде половецкой — рядовой и, можно сказать, привычной.

— Это не оправдание для предательства, трусости или измены — назовите как хотите отказ Юрия помочь половцам и сородичам, только не геройством.

— Не истинное ли геройство — собрать двадцатитысячную армию, включавшую новгородцев и псковичей, и двинуть ее в тысячеверстный маршрут — бросок на врага?

— Если б Юрий это сделал, на Калке была бы полная победа!

— Юрий сделал это в том самом 1223 году, только двинул он армию на запад, чтобы помочь эстам в борьбе против немецких захватчиков. Это — подлинная правда, как бы символизирующая собою те давние события в истории нашего народа, вынужденного сражаться на два фронта…

В том же году, как пишет Генрих Латвийский, новгородцы снова направили к эстам князя Вячко, поручив ему "господство в Дорпате (то есть Юрьеве, Дерпте, Тар — ту. — В. Ч. и других областях), и, «чтобы стать сильнее в борьбе против тевтонов, отдали ему подати окружающих областей». Однако судьба этой древней крепости и всех прилегающих земель эстов была предрешена. Епископ крестоносцев Альберт съездил в Германию за военной помощью, и в следующем году Юрьев пал. Когда «русские все сбежались к воротам для отпора», крепостная стена, забросанная камнями из баллист и зажигательными горшками, была взята приступом. Последние русские воины во главе с князем Вячко погибли в детинце…

Постоянно набирая в Западной Европе подкрепления, захватчики продвигались все дальше на восток и непосредственно перед нашествием Батыя вышли к границам псковско-новгородских, литовских и галицко-волынских земель.

1233 год. Папская курия снова объявляет северный крестовый поход. Протекал он с подробностями, которые тоже стоит вспомнить.

1234 год. Новгородский князь Ярослав Всеволодович собрал, как сообщается в летописи, «множество полков своих» и пошел на Юрьев. Об этом большом весеннем сражении русских войск с немецкими рыцарями на реке Эмайыге мы знаем куда меньше, чем о Ледовом побоище, блестяще осуществленном сыном Ярослава Александром ровно через восемь лет на Чудском озере, и поэтому я приведу о нем несколько летописных строк, из коих можно заключить, что отец был хорошим учителем сына, сын — достойным учеником его, а русское воинство умело в средневековье привлекать на свою сторону вполне надежного союзника — природу.

Под Юрьевом русские ратники обратили вспять войско крестоносцев, убили «лучьших немецъ неколико» и заставили остальных отступить на речной лед, который «обломишася, истопе их много, а ини язвьни (то есть раненые) вобегоша» в крепость. В результате Ярослав Всеволодович «взя с ними мир на вьсей правде своей».

1236 год. «Обнаглевшие меченосцы, рассчитывая… на стекающуюся со всех сторон крестоносную сволочь… предприняли крестовый поход против Литвы» (К. Маркс). Литовский князь Миндовг наголову разбивает войско рыцарей в жестокой битве при Шауляе. Был убит магистр Ордена меченосцев Волквин и предводитель северогерманских отрядов. «…Этих псов жестоко отдули» (К. Маркс).

1237 год. Конрад Мазовсцкий «дарит» рыцарям не принадлежавший ему русский торговый город Дорогичин и пропускает их через свои земли. Князь Даниил Романович Галицкий: «Не лепо есть держатн нашее отчины крижевникомъ» (то есть «крестовникам», крестоносцам). Во главе войска он «ноидоста на не в силе тяжьцем», разбил тевтонов, пленил их предводителя.

1237 год. К удовлетворению святого отца римской церкви, остатки Ордена меченосцев, полностью уничтожившего прусский народ, сливаются с Тевтонским орденом крестоносцев. Начинаются переговоры с датскими и шведскими королями, феодалами и рыцарями о совместных военных действиях против Руси.

1237 год. С далеких восточных степей двинулись на занад неостановимые конные орды…

Легко ль быть героем, дорогой читатель, если твой окоп с двух сторон зажимают лобовой броней танки, и еще один показался впереди, и с тылу вражеские жерла грохочут, а в окопе разноголосица и просят о помощи истекающие кровью соседи?