Силы нюха Генриха хватает на то, чтоб разбирать запахи, доносящиеся с улицы в приоткрытую оконную форточку, чует он и тех, кто бегает по коридору — под входной дверью тоже есть щель. Чувствуй он сейчас запах Миллера — не преминул бы выглянуть в коридор в одних только брюках, чтоб спокойное лицо серафима перекосило от ревнивой ярости. Но он не чует ничего. Значит, очень вероятно — пришли не к Агате, а к нему.

В дверь стучат еще раз. Агата сонно начинает ворочаться, и Генрих склоняется к её уху и, шепнув: «Не вставай», — осторожно сдвигает её руку со своего бедра, поднимается с постели сам. Находит брюки — чуть морщится из-за их состояния, но особо выбора нет — так что сойдут и мятые. Одевается он так торопливо, что боится нечаянным, слишком резким движением порвать рубашку.

Из всех божьих созданий ничем не пахнут для демонов только архангелы, те, кто, искупив свой долг перед Небесами, остались в Чистилище в качестве пастырей для бестолковых грешников. Больше того — демоны не могут заслышать архангела издалека, не увидят его, пока архангел сам того не захочет, не говоря уже о том, что эмоции Орудий Небес демонам совершенно никоим образом не ощутимы. Ничего удивительного в визите архангела к амнистированному исчадию ада нет, наверняка они навещают и демонов послабее. Так что шлепая босыми ногами ко входной двери через прихожую, Генрих раздумывает, кого ему предстоит увидеть. Если там его ждет Анджела, то не миновать разноса за непристойное поведение и искушение праведных душ — хотя вроде бы всеми силами он держал свою натуру в узде. Генриху везет — за дверью он видит Артура, невозмутимого главу ангелов-стражей. Генрих порой подозревал, что Артур выбрал это место неспроста, из сочувствия к распятым — ведь именно с его подачи на поля начали ходить ангелы из Лазарета. Но даже зная это, Генрих помнит о том, сколько сил некогда потратил Артур, когда ловили собственно Генриха. Хуже нет той ярости небес, когда против тебя бунтует даже земля, на которой ты стоишь. Пейтон — самое могучее Орудие Небес, и всякий раз, когда он прибегает к своим силам, в смертном мире содрогается земля, просыпаются вулканы. Именно поэтому Артур действует только в самых исключительных случаях. Например — в случае Генриха.

— Доброго утра, — произносит Пейтон, и Генрих только и успевает подставить руки, чтоб принять протянутую ему коробку. Артур впихивает Генриху в руки еще и вешалку со свежеотглаженным костюмом и расслабленно потягивается.

— Завтрак, — спокойно поясняет архангел. — И форма для тебя, вечером зайдешь на склад — возьмешь под себя нужное количество. Кстати, ты в курсе, что вы проспали?

Да, если верить солнцу — проспали они вполне себе практически до вечера.

— Ты должен отмечаться в штрафном отделе каждое утро, — сухо сообщает Артур, скрещивая руки на груди

— Извини, был не в курсе регламента, — виновато пожимает плечами демон. Он, прямо скажем, оглушен оказанным вниманием. Допустим, еду ему архангел действительно мог принести из беспокойства о судьбе оказавшейся рядом с голодным демоном Агаты. Но принести чистый экземпляр формы… Это уже из разряда «предупредительность», хотя в принципе, архангелы в своем великодушии зачастую показывают себя ничем не хуже эйд. И Генрих даже чувствует нечто похожее на благодарность.

— Теперь в курсе, — вздыхает Артур, оглядывает Генриха, чуть морщится. Видимо, видок у него не самый аккуратный. Впрочем, Генрих это и сам знает. В голове как будто щелкает мысль, что архангел может подозревать его в том, что Генрих уже употребил энергию души Агаты.

— Девушка в порядке, — торопливо сообщает он.

— Я видел твой счет пятнадцать минут назад, Хартман. Я знаю, что с девушкой все в порядке, — Артур слегка закатывает глаза, — я даже знаю, что ты вчера добился её согласия, иначе бы твой счет демонстрировал отрицательную динамику.

— И пришел бы ты в таком случае сюда не один? — Артур кивает. Впрочем, вчера Генри предполагал что-то подобное, именно поэтому упорно добивался от Агаты взаимности, прямо-таки заставлял её принимать решения. Рисковать столь неожиданно подаренной амнистией ему не хочется ни в коем случае.

— Кхатон сказал, где меня искать? — Генрих чувствует, что улыбается неуклюже, неловко, но все же сейчас, даже при том, что Артур смотрит на него весьма спокойно, ему все равно мерещится безмолвный укор, мол, мог не тащить в постель праведницу, мог потерпеть пару дней, но вчера казалось, что нет, не может он терпеть ни в коем случае. Голод стучал в виски, чтобы его приглушить нужны были срочные действия.

— Да, — это вполне очевидный ответ. В Департаменте Генрих старался сдерживаться и не давать архангелам лишний повод заподозрить Агату в легкомысленности. А то как бы это не поставило под удар его, Генриха, помилование.

— С едой будь аккуратнее, — милостиво советует Артур, — чередуй земную еду с нашей. В нашей — вкус, в земной — сытость. Временная, конечно, но на некоторое время хватит. Ну, если сильно прихватит — вызывай экзорциста через знак «омега».

— Спасибо, — искренне улыбается Генрих. Вчера ему в Департаменте нанесли несколько знаков на запястье невыводимыми чистилищными чернилами и даже, кажется, объяснили, какой знак за что отвечает, но он прослушал — уж очень хотелось уже уйти из душного кабинета, остаться с Агатой наедине, начать активное наступление на бастион её самоконтроля.

— В десять утра завтра не забудь отметиться, — Артур разворачивается, желая уйти, но Генрих ловит его за плечо свободной рукой. Нужно отдать должное — архангел не сбрасывает его руку, не шарахается в сторону, не призывает себе на помощь святое пламя, больше того — на его лице не расцветает брезгливая гримаса. Артур смотрит на Генриха с неожиданным интересом.

— Прости, — с усилием произносит Генрих, — я вам немало крови тогда попортил.

Ему по-прежнему тяжело произносить эти слова, тяжело признавать свою вину, но победа над собой никогда не бывает легкой. С чего-то нужно начинать.

Брови Артура удивленно вздрагивают. Впрочем, вряд ли он настолько глуп, чтобы довериться Генриху после подобной мелочи.

— Не сорвись снова, Хартман, — коротко просит Артур, глядя прямо Генриху в глаза. Можно подумать, что он на Генриха деньги поставил, но святоша Пейтон слишком чист для участия в подобных мероприятиях.

— Ага, — Генрих качает подбородком, — вы уже решили, к каким работам меня приставить? Если что, можно же меня в каком-нибудь архиве запереть на пару маленьких вечностей.

Работа в архивах была нудной и наименее эффективной с точки зрения закрытия греховного кредита, но Генрих не предается никаким иллюзиям — ему абсолютно без разницы, где отрабатывать его заоблачно большой кредит. Это все равно окажется настолько долго, что Агата вполне может успеть пару раз вернуться в Чистилище после перерождений. И всякий раз он будет встречать её — эта мысль даже самому Генриху показалась слегка наивной, но все же однозначно отбросить её он не смог. Звучит мило. Девчонка наверняка оценит подобное заявление.

— Архив обдумали уже, да, оставили как запасной вариант, — Артур кивает, — но вообще, пока что решили допустить тебя на равных к работе штрафников. Это будет полезно, как для бесов, так и для необращенных загрешившихся.

— Я там буду работать пугалом? — с иронией уточняет Генрих. — Рассказывать, как отстойно быть распятым?

— Ну да, — Артур кивнул, — вполне полезная работа. Плюс часто штрафников привлекают искать для Лазарета клочья душ или выслеживать активных контрактеров, сам понимаешь, ни одно чутье не должно пропасть бесследно. А ты — как исчадие там и вовсе будешь нарасхват, — подобных твоим возможностей нет ни у одного штрафника. Правда, риск большой, но первое время с тобой в человеческий мир будет ходить ангел-экзорцист.

— Вы хоть иногда спите, — ухмыляется Генрих, уже почти что на прощанье, Артур уже шагает к двери.

— Случается и такое, — Пейтон пожимает плечами, — передай мисс Виндроуз, чтобы завтра зашла ко мне перед началом своей смены.

— Зачем? — Генрих спрашивает, надеясь не показаться излишне назойливым. Но все же не может не спросить, уж больно удивительно внимание Триумвирата к простой сестре милосердия.

Артур оглядывает его вновь, видимо, раздумывая о степени демонического любопытства.

— Тебе пока рано знать, — он качает головой, — да и мы пока всего лишь наблюдаем за ней. Будет что сказать — скажем.

После этих слов Артур прощально кивает и окончательно уходит. Ногами. Он мог бы выйти на площадку для взлета, сэкономить время, но предпочитает использовать ноги. Это, наверное, аскеза такая…