Агате некуда торопиться, раз уж она сменилась с Рит, но сейчас она не особенно вспоминает про работу, она мечется по кабинету Джона, то и дело задевая то ту, то иную папку с документами и ругается. На Артура, на Анджелу, на Кхатона, на их идиотский запрет и какое-то совершенно немилосердное миропонимание.

Джон слушает эти сентенции с потрясенным выражением лица, но молчит — хотя Агату настолько разрывает на клочья от негодования, что она практически этого и не замечает, она говорит сама, говорит много и чрезвычайно эмоционально, поди-ка, попробуй, добавь к этому что-то.

— Мне кажется, они не правы! — тихонько замечает Джон, когда Агата прерывается, чтобы таки глотнуть воды.

— Кажется? — выдыхает Агата. — Они ни черта не правы, Джо! Там люди жарятся — пусть грешные, но люди, а они…

— Может, они думают о безопасности, Рози, — пытается возразить Джон, — сама подумай, сколь опасен Хартман?

— Я не верю, что Небеса настолько слепы, что освобождают кого попало, — Агата качает головой, — вот не верю и все тут. Генри держится ничуть не хуже, чем бесы.

— Ты этого точно не знаешь…

— Я еще жива, Джо! — рычит Агата. — Я спала с ним в одной постели, ему ничего не стоило выпить меня и свалить в смертный мир, но я жива — уже вторые сутки жива, несмотря на то, что не нашла достаточно мозгов, чтобы держаться от исчадия ада подальше.

Джон молчит и качает в руках чашку, затем вскакивает.

— Пошли, — он хватает Агату за руку и ловит пальцами жетон, переносясь на верхний слой. Сразу чувствуется более сухой, раскаленный воздух. Впереди маячит оцепление стражей. Здесь они сдают жетоны, здесь Агата показывает бумагу Рит на посещение Анны Фриман, а здесь они материализуют крылья и бросаются в широкие объятия белого неба. Кажется, что воздух, ветер приносит Агате облегчение, по крайней мере — тревога и раздражение будто притупляются, когда в лицо дышит воздушный простор. Джон чуть касается её плеча раскрытой ладонью, Агата оборачивается и видит его ободряющую улыбку. Он еще ничего не сказал, а на душе все равно тепло. Хорошо, что они помирились. Хорошо, что он — её друг.

— Ты попробуешь еще раз, — наконец безапелляционно произносит Джон, как будто Агата прямо-таки сопротивляется, — потому что ты права, и Небеса не настолько слепы и глупы, чтобы освобождать тех, кто не готов менять свою судьбу.

Слышать со стороны слова, которые вторят в такт собственным мыслям, чрезвычайно приятно. Агата чувствует себя уверенней в своем недовольстве волей Триумвирата. Она бы попыталась помолиться и так, без поддержки Джона, но с ним — гораздо легче.

— Смотри-ка, бесов прогревают, — замечает Джон, кивая вниз. Агата бросает взгляд и видит усевшихся в рядок неподалеку от первого ряда крестов полтора десятка демонов. Ей мерещится меж них ярко-рыжий затылок Генри, но пролетают они слишком быстро и слишком высоко, чтобы успеть разобрать точно. В первый же день на верхний слой? Хотя он исчадие, его сюда могли направить просто профилактически. И вообще это мог быть не он.

По плечу слегка задевает крыло Джона — Агата ловит его ободряющий взгляд, улыбается.

Сейчас не хочется думать о разносе, который произойдет, если у неё все получится, зато хочется подумать о каком-то демоне. О каком-то несчастном, приговоренном к вечным мукам.

Поля Распятых дышат в лицо безжалостным жаром и жалобными стонами. В этом месте страдания возводятся в бесконечность, кажется сама боль растеклась здесь в воздухе, и из-за этого становится невозможно глубоко дышать. На Плато Суккубов Агата приземляется — как минимум нужно навестить Анну Фриман, а уж потом пробовать помолиться за кого-нибудь.

— Мне побыть с тобой? — Джон оглядывается. Ему здесь не по себе, он редко спускается вниз, все больше оставаясь в небесах.

— Да нет, я бы предпочла остаться наедине, — Агата натянуто улыбается, а затем спохватывается, — слушай, Джо…

Джон оборачивается, и Агата смущенно прячет от него взгляд.

— Мистер Пейтон запрещал мне также и просить других помолиться за распятых…

— Ты хочешь, чтоб я попробовал?

— Из всех моих знакомых ты больше всех разделяешь со мной идеи сочувствия.

— Ты знаешь, ты мне сейчас даже честь оказала таким сравнением, — Джон вдруг выглядит действительно польщенным, — только объясни, что делать.

— Доверься Небесам, Джо, — говорит Агата, — пусть они приведут тебя к тому, кто достоин помилования, пусть сами подскажут тебе нужные слова. Я не читала конкретной молитвы, я просто просила за живого человека.

Джон кивает и уходит. Агата выжидает порядка десяти минут, пока он исчезнет среди крестов. Затем ищет Анну Фриман по номерам, выбитым на «спинах» распятий. Она шагает между крестов, наполняется стонами демонов, ощущает, как приливает к щекам стыд. Нет, она их не жалеет — нет. Здесь были лишь пропащие души, в которых не верил уже никто. Но все ли они действительно безнадежны? Она — она безнадежна. Она до сей поры не ощутила в себе раскаяния за совершенные ею преступления. Разве что за слабость души, позволившую ей оставить сестру в одиночестве. Агата находит Анну Фриман. Запоздало понимает, что в сумке не лежит ни воды, ни хлеба. Девушка на кресте глубоко в забытьи, выглядит измученной, ей бы не помешала поддержка.

У девушки по шее и рукам разбегаются стайками родинки. Как у Ханни.

Колени сами опускаются на землю, ладони сами встречаются друг с дружкой. Агата молится, даже не смахивая слез. Она не верит, что у неё получится. Архангелы совершенно зря считают её какой-то исключительной. У неё попросту не может получиться — в ней не было ни капли из тех чувств, что были вчера. Нет убежденности в собственных словах, нет уверенности, что суккуба может встать на правильный путь. Но девочка на кресте такая юная… Прямо как Ханни — такой, какой Агата её запомнила. Еще толком не осознавшая, где грех, а где преступление. Еще не нашедшая в себе силы противостоять соблазну.

В какой-то момент, когда истощенная мольбой и окружающим жаром Агата пошатывается, практически падая на землю, — она уже сорвалась с молитвы и уже просто в исступлении бормочет что-то, что и сама-то не особенно разбирает, забывая сразу же, как только слова срываются с губ. Не было ничего справедливого в том, что ей дали возможность искупления грехов, а этой легкомысленной девчонке — нет. Просто у неё не было никого, кто наставил бы её. Так может, сейчас… Может, Агата сможет? Может, это поможет и самой Агате? Пусть это сработает хотя бы раз. Еще один раз.

Сухим раскатом над Плато Суккубов гремит гром. Сверкает молния. Агата ощущает лишь уходящий в землю электрический разряд, и оглушенная им абсолютно бессильным кулем сваливается на выжженную землю — лишь краем сознания она слышит крик. Чужой крик. Высокий, женский.

Разлепить глаза оказывается сложно. Силой разомкнуть веки, заставить себя сесть — еще сложней. Практически невозможно. И тем не менее Агата встает. Её шатает, и в ушах звенит, будто кто-то ударил её по голове. Сосредоточившись, Агата глядит на крест — он черен, как уголь, но спокоен, и челюсти оков разжаты. Суккуба чувствует себя не лучше Агаты — слабо копошится у подножия тяжелого распятия.

Агата на своих неуверенных ногах шагает к помилованной. Нужно вывести её отсюда — там, за пределами Полей им обеим станет легче. Она касается плеча суккубы, пытаясь обратить на себя её внимание. Это у неё получается, девушка вздрагивает, широко распахивает глаза. Вот только глаза эти опасно светятся хищным янтарем, зрачки сужены в вертикальные щели.

Агату швыряет на землю тонкая, но такая сильная рука суккубы. Девушка вжимает Агату в раскаленный песок, нависает над ней, втягивает носом воздух.

— Сладко пахнешь, — выдыхает она.

Суккубы лишены острых зубов хищных исчадий ада и не могут впиваться в плоть бессмертных душ. Но один поцелуй суккуба — и яд скверны уже растекается по твоим венам, а по крови суккуба разливается бодрящая жизненная энергия. Твоя. Человек выживет после такого поцелуя, душа же из Чистилища на долгие месяцы отправится на возрождение внутреннего сияния в Лазарет.

Агата жмурится, избегая взгляда демоницы, потому что уж что-что есть у суккубов, так это способность гипнотизировать души. Агате не хочется безвольно сдаваться демонице, хотя она и понимает, что протянет недолго — тем более что свободной рукой противница уже передавливает ей горло.

Суккуба сдергивает с Агаты черная когтистая лапа. Сдергивает и швыряет прямиком в крест, врезаясь в который демоница яростно взвизгивает от боли и бросается обратно, но на её пути, между Агатой и распятием, уже стоит демон в боевой форме, сплошь в черной чешуе, с длиннющими когтистыми пальцами, поджарый, но опасный. Агате еще не доводилось видеть цельной боевой формы демона — все, кого она видела, могли превращаться лишь частично. Но этот экземпляр производит впечатление. В этих тонких искаженных пропорциях тела очень сложно увидеть человеческое, но этот демон совершенно точно знает, что делает. Никаких лишних движений, нет — он одним ударом вновь сбивает суккубу с ног, опрокидывает на спину. Она рычит, пытается и сама перейти в боевую форму, но у нее не получается. Агата прокашливается, пытается сосредоточиться, призывает на помощь меч святого огня. Экзорцист из неё паршивый, но кажется, сейчас нужно попытаться урезонить освобожденную.

Она не успевает — рядом приземляются серафимы, и в два голоса вычитывают экзорцизм, зажав демонов между двумя клинками святого пламени. Черный демон, выпускает из своей хватки суккубу, падает на землю, пряча глаза от сияния мечей серафимов, девушка-суккуб тоже перекатывается на живот, утыкаясь лицом в песок. Черный демон напрягается, сбрасывая боевую форму, рыжим ручьем текут по его спине волосы, длине которых позавидует любая лондонская красотка.

— Генри, — Агата бросается к нему, хватает за плечи. Все-таки это был он — внизу, и он почуял её, пришел на помощь.

— Ты дура? — шипит Генри прямо ей в ухо, чтоб серафимы не слышали. — Ты какого черта тут творишь.

— Молилась, — виновато шепчет Агата.

— Точно дура, — выдыхает Генри, — я ведь еле успел, понимаешь?

— Отойдите от демона, мисс, — раздается приказ одного из серафимов, и из этой боевой пары Агата не знает никого, лица слишком бесстрастные, сухие, вряд ли им удастся что-то объяснить.

— Он амнистированный, — пытается сказать Агата, но стражи не особенно обращают на это внимание.

— Многовато сегодня амнистированных, — качает головой один из них, а затем заставляет подняться суккубу. Демоница, непрерывно кашляющая, будто пытавшаяся выкашлять собственную сущность, пытается стоять ровно. После экзорцизма она выглядит бледной, но не опасной. С гладкими блестящими волосами и томными губами. Девушка глядит вокруг ошарашенно, будто не до конца понимая, кто она и где находится.

— Проваливай, — шипит Генри Агате, — сейчас же, крылья в зубы и лети отсюда, мне не с руки тащить тебя сегодня, при ней — слишком опасно. Очень вероятно, что эта дура кого-нибудь да ранит, и я не хочу, чтоб это оказалась ты.

Агата сдается, материализует крылья, взлетает. Ищет взглядом Джона, но не находит. Пытается призвать его по знаку, но треугольничек «дельты» покалывает в ответ. Джон не может сейчас прийти к ней. Хорошо бы он сейчас не влип, как она. Сейчас их затея уже кажется Агате самонадеянной, но поздно — она уже освободила еще одного демона, и хорошо, если Джону это не удалось. Хорошо, если он сейчас просто встретил какого-то приятеля из стражи и болтает с ним. Тогда Артуру Пейтону Агате придется каяться не в столь многих нарушениях.